Текст книги "Собрание сочинений, том 21"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 53 страниц)

ПОССИБИЛИСТСКИЕ МАНДАТЫ[431]431
  Статья «Поссибилистские мандаты» была написана Энгельсом в связи с кампанией, поднятой оппортунистическими группами – поссибилистами во Франции и их сторонниками из Социал-демократической федерации в Англии – с целью дискредитировать Международный социалистический рабочий конгресс, происходивший в Париже с 14 по 21 июля 1889 г. при преобладающем влиянии марксистских партий европейских стран. Первоначально поссибилисты пытались взять в свои руки подготовку к конгрессу и занять на нем руководящую роль, но, потерпев провал, созвали в Париже параллельный конгресс, на котором присутствовало лишь незначительное число иностранных делегатов, причем представительство большинства из них было чисто фиктивным. Попытка объединить оба конгресса успеха не имела, поскольку поссибилистский конгресс выдвинул в качестве условия требование новой проверки мандатов делегатов конгресса марксистов. Подробнее об истории подготовки Международного социалистического, рабочего конгресса 1889 г. см. настоящий том, стр. 523–555. Статья была напечатана в газете «Labour Elector» № 32, 10 августа 1889 года.
  «The Labour Elector» («Рабочий избиратель») – английская еженедельная газета социалистического направления, выходила в Лондоне с июня 1888 по июль 1894 года.
  Поссибилисты – оппортунистическое течение во французском социалистическом движении, возглавлявшееся Бруссом, Малоном и другими, которые вызвали в 1882 г. раскол в Рабочей партии Франции. Лидеры этого течения провозгласили реформистский принцип добиваться лишь «возможного» («possible»); отсюда название поссибилисты. Подробнее об этом течении см. настоящий том, стр. 523–524, 530–531, 542–544.


[Закрыть]

Сторонники парижского конгресса поссибилистов – небезызвестный г-н Смит Хединли в газете «Star»[432]432
  «The Star» («Звезда») – английская ежедневная газета, орган либеральной партии, выходила в Лондоне с 1888 года; в первые годы своего существования была близка к Социал-демократической федерации.


[Закрыть], г-н Г. Бароуз и г-жа Безант в еженедельной прессе – без конца повторяют, что их конгресс являлся подлинно представительным, тогда как конгресс марксистов состоял из людей, представлявших только самих себя и поэтому не осмелившихся принять требование поссибилистов – предъявить им свои мандаты. Английские делегаты конгресса марксистов, несомненно, будут искать и найдут возможность доказать лживость возводимых на них обвинений, поэтому мы можем пока не касаться этой части вопроса; заметим только, что поссибилисты вряд ли могли бы нанести конгрессу марксистов большее оскорбление, чем они сделали, потребовав от них признания недействительной проверки их собственных мандатов, завершенной уже на второй (или на третий?) день, и нового рассмотрения этих мандатов; между тем, сами поссибилисты в своей резолюции по этому вопросу тщательно избегали обязательства представить свои мандаты для проверки марксистам.

Что сказанное выше правильно освещает вопрос и что у поссибилистов было гораздо больше оснований, чем у марксистов, предъявить свои мандаты только своим друзьям, доказывает сообщение д-ра Адлера на конгрессе марксистов о том, что ему стало известно об «австрийских» делегатах поссибилистов. Так как это сообщение характеризует тот способ, каким поссибилисты фабриковали «подлинно представительных» делегатов, его следует предать гласности.

В поссибилистском списке делегатов, в рубрике «Австрия» представлены следующие организации: «Венский союз булочников», «Федерация Верхней Австрии и Зальцбурга», «Федерация рабочих Богемии, Моравии и Силезии». Д-р Адлер, который в течение последних трех лет с удивительной энергией, тактом и настойчивостью занимался реорганизацией социалистического движения в Австрии и знает каждое рабочее общество в любом австрийском городе, сообщил конгрессу, что у всех этих обществ, каковы бы ни были их иные достоинства, есть один роковой недостаток – они не существуют.

Когда в Париже стало известно, что в воскресенье открылся конгресс марксистов и что там присутствуют делегаты из Австрии, в понедельник на этот конгресс явились два австрийца и увиделись с д-ром Адлером. Они рассказали ему, что они – булочники, с некоторого времени работающие в Париже, и что один венгерский булочник, по фамилии Добоши, пригласил их в качестве «делегатов» на рабочий конгресс; тот ли самый это конгресс? Адлер расспросил их и выяснил следующее: они приглашены на конгресс поссибилистов, для участия в котором у них были билеты; при этом они сказали тем, кто их приглашал, что они не представляют абсолютно никого, кроме самих себя, но в ответ им было сказано, что это ничего не значит, так как, поскольку Австрия – деспотическая страна, настоящих мандатов не требуется; теперь они узнали, что подлинные австрийские делегаты присутствуют на другом конгрессе; как же им теперь поступить? Австрийские делегаты сказали им, что у них нет оснований разыгрывать роль делегатов ни на том, ни на другом конгрессе. Они условились относительно следующего свидания. Через день или два они снова пришли, присутствовали на заседании конгресса марксистов и затем заявили, что сами видят необходимость выйти из этого ложного положения, – но как? Им посоветовали вернуть мандаты. У них таковых не оказалось. Тогда верните ваши билеты. Они обещали так поступить и вернулись сказать, что они так и сделали.

Таков пример того, что поссибилисты и их английские сторонники называют «подлинным представительством». А венгерские общества, во внушительном списке которых названия так искусно скрыты опечатками, что только в отношении нескольких можно узнать местность, где они якобы находятся, эти общества, по словам настоящих венгерских делегатов конгресса марксистов, также существуют только в пределах страны чудес, созданной воображением поссибилистов; слишком уж вопиющие здесь стряпают небылицы. «Кружки по изучению социального вопроса и федерация Хорватии, Славонии, Далмации, Триеста и Фиуме» – на этом громком названии лежит слишком заметная печать его парижского происхождения, И подумать только, что за всем этим нет даже трех портных с Тули-стрит[433]433
  «Три портных с Тули-стрит» – ходячее выражение, в основе которого лежат слова английского государственного деятеля Дж. Каннинга о том, что три портных с лондонской улицы Тули-стрит обратились в палату общин с петицией, начинавшейся словами: «Мы, народ Англии».


[Закрыть]!

Нам, далее, говорят, будто абсолютно неверно, что конгресс поссибилистов был только тред-юнионистским конгрессом. Г-н Герберт Бароуз крайне возмущен такой клеветой: за исключением нескольких английских тред-юнионистов, «все делегаты» были революционными социалистами и, как таковые, представляли свои соответствующие общества. Хорошо, приведем только один пример. Что говорит мадридская газета «El Socialista»[434]434
  «Еl Socialista» («Социалист») – еженедельная газета, центральный орган Социалистической рабочей партии Испании, выходила в Мадриде с 1885 года.


[Закрыть] (от 26 июля) об испанских делегатах-поссибилистах? Что «они говорят, будто представляют 20 тысяч социалистов, на самом же деле являются только делегатами от таких обществ, куда допускаются как карлисты[435]435
  Карлисты – реакционная клерикально-абсолютистская группировка в Испании, поддерживавшая, начиная с 30-х годов XIX в., претендента на испанский престол дон-Карлоса, а впоследствии его потомков; опиралась на военщину, католическое духовенство и часть помещиков.


[Закрыть], так и революционные социалисты», от клубов, которые совершенно не занимаются политикой, то есть фактически от таких организаций, которые в Англии называются тред-юнионами.

Написано в начале августа 1889 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «The Labour Elector» vol. II, № 32, 10 августа 1889 г.

Перевод с английского

ПО ПОВОДУ СТАЧКИ ЛОНДОНСКИХ ДОКЕРОВ[436]436
  Настоящая заметка представляет собой отрывок из письма Энгельса, адресованного, по-видимому, Элеоноре Маркс. Отрывок был опубликован в газете «Labour Elector», а также в переводе на немецкий язык перепечатан в газетах «New Yorker Volkszeitung» 25 сентября 1889 г. и «Berliner Volks-Tribune» 26 октября 1889 года.
  Стачка лондонских докеров, происходившая с 12 августа по 14 сентября 1889 г., явилась одним из крупнейших событий английского рабочего движения конца XIX века. В ней участвовало 30 тысяч докеров и свыше 30 тысяч рабочих других профессий; большинство из них составляли неквалифицированные рабочие, не входившие ни в один из тред-юнионов. В результате своей стойкости и организованности стачечники добились удовлетворения своих требований о повышении заработной платы и улучшении условий труда. Стачка докеров способствовала упрочению пролетарской солидарности (в стачечный фонд было собрано около 50 тысяч фунтов стерлингов), а также дальнейшему росту организованности рабочего класса: был создан союз докеров и другие союзы, объединившие большое число неквалифицированных рабочих, общее число членов тред-юнионов за следующий год увеличилось более чем вдвое.
  «Berliner Volks-Tribune» («Берлинская народная трибуна») – социально-политический еженедельник германских социал-демократов, близкий к полуанархистской группе «молодых»; выходил с 1887 по 1892 год.


[Закрыть]

Я завидую вам, вашему участию в стачке докеров. Это движение является наиболее многообещающим из всех тех, которые мы имели за последние годы, и я горжусь и радуюсь, что мне довелось увидеть его. О, если бы Маркс был жив и сам видел это! Если эти несчастные, угнетенные люди, опустившиеся на самое дно слои пролетариата, оставшиеся за бортом люди всех профессий, буквально дерущиеся каждое утро у ворот доков за получение работы, если они могут объединяться и своей решительностью устрашать могущественные доковые компании, тогда действительно нам незачем впадать в отчаяние по поводу какой бы то ни было части рабочего класса. Это событие означает начало настоящей жизни в Ист-Энде[437]437
  Ист-Энд – см. примечание 223.


[Закрыть] и в случае успеха изменит весь его характер. Ведь о его обитателях, бедняках, прозябающих в глубокой нищете, вследствие их неуверенности в себе и отсутствия у них организации, можно сказать – lasciate ogni speranza… [ «оставь всякую надежду…» (Данте. «Ад». Песнь III). Ред.] Если докеры организуются, за ними последуют и другие категории рабочих… Это замечательное движение, и я еще раз завидую тем, кто может участвовать в нем.

Написано между 20 и 26 августа 1889 г.

Напечатано в газете «The Labour Elector» vol. II, № 35, 31 августа 1889 г.

Печатается по тексту газеты

На русском языке публикуется впервые

Перевод с английского

ОТСТАВКА БУРЖУАЗИИ[438]438
  Статья Энгельса «Отставка буржуазии», помещенная в газете «Sozialdemokrat», вызвала большой интерес в социалистических кругах различных стран: 11 октября 1889 г. она была перепечатана в венской газете «Arbeiter-Zeitung», 12 октября 1889 г. в переводе на английский язык (с небольшими сокращениями) в газете «Labour Elector», 26 октября (с незначительными редакционными изменениями и под заголовком: «Чего не может буржуазия и что могут рабочие») в газете «Berliner Volks-Tribune»; была опубликована также в некоторых других газетах Германии и США. В 1890 г. статья была переведена на русский язык и напечатана в журнале «Социаль-демократ» № 1 за 1890 год.
  «Arbeiter-Zeitung» («Рабочая газета») – орган австрийской социал-демократии, основана в Вене в 1889 году.
  «Социаль-демократ» – литературно-политический журнал, издавался группой «Освобождение труда» в Женеве в 1890–1899 годах; выходил нерегулярно, всего вышло четыре номера.


[Закрыть]

Среди буржуазии всех наций английская буржуазия несомненно в наибольшей степени сохранила до сего времени свое классовое, то есть политическое, сознание. Наша немецкая буржуазия глупа и труслива; она даже не сумела овладеть политической властью, завоеванной для нее в 1848 г. рабочим классом, и удержать ее в своих руках; в Германии рабочий класс должен сначала вымести остатки феодализма и патриархального абсолютизма, с которыми наша буржуазия давно обязана была покончить. Французская буржуазия, наиболее корыстолюбивая и падкая до наслаждений по сравнению с буржуазией других стран, ослеплена своим корыстолюбием и не видит своих собственных, будущих интересов; она живет только сегодняшним днем; в бешеной погоне за наживой она идет на самый скандальный подкуп, объявляет подоходный налог государственной изменой социалистов, каждую забастовку встречает не иначе как ружейными залпами, и тем самым приводит к тому, что в республике со всеобщим избирательным правом у рабочих почти не остается иного средства для достижения победы, кроме насильственной революции. Английская буржуазия не так глупо жадна, как французская, и не так глупо труслива, как немецкая. В период своих величайших триумфов она постоянно делала рабочим уступки; даже наиболее ограниченная ее часть, консервативная земельная и финансовая аристократия, не побоялась предоставить городским рабочим избирательное право в таких масштабах, что только по вине самих рабочих у них с 1868 г. нет 40–50 представителей в парламенте. А с тех пор вся буржуазия – консервативная и либеральная вместе – распространила расширенное избирательное право и на сельские районы, приблизительно уравняла размеры избирательных округов и таким образом предоставила в распоряжение рабочего класса по меньшей мере тридцать новых избирательных округов. В то время как немецкая буржуазия никогда не обладала способностью вести за собой и представлять нацию в качестве господствующего класса, в то время как французская буржуазия каждый день доказывает – и только что вновь доказала на выборах[439]439
  Имеется в виду первый тур выборов во французскую палату депутатов 22 сентября 1889 г., во время которого республиканцы получили всего 215 мест, а различные монархические группировки (легитимисты, бонапартисты и буланжисты) – 140 мест.


[Закрыть], – что совершенно потеряла эту способность, которой она когда-то обладала в большей степени, чем буржуазия любой другой страны, в то же время английская буржуазия (включая растворившуюся в ней так называемую аристократию) обнаруживала еще до последнего времени известную способность выполнять, хотя бы до некоторой степени, роль руководящего класса.

Но теперь это положение, по-видимому, все больше и больше изменяется.

В Лондоне все, что связано со старым городским управлением, – с устройством и управлением собственно Сити, – представляет собой еще чистейшее средневековье. Сюда же относится и лондонский порт, первый порт в мире. Владельцы пристаней (wharfingers), разгрузочных судов (lightermen) и лодочники (watermen) образуют настоящие цехи с особыми привилегиями, а частично даже и со средневековыми костюмами. Эти старинные цеховые привилегии в течение последних семидесяти лет увенчивала монополия доковых компаний; тем самым весь огромный лондонский порт был передан в руки незначительного числа привилегированных корпораций, которые беспощадно эксплуатируют его. И все это привилегированное уродливое создание увековечивается и становится, так сказать, неприкосновенным вследствие бесконечного ряда запутанных и противоречивых парламентских актов, которые его создали и вырастили, так что этот юридический лабиринт стал его лучшей защитой. Но в то время как по отношению к торговым кругам эти корпорации кичатся своими средневековыми привилегиями и делают Лондон самым дорогим портом в мире, члены этих корпораций превратились в настоящих буржуа, которые, кроме своих клиентов, самым бесстыдным образом эксплуатируют и своих рабочих, используя таким путем одновременно выгоды и средневекового цехового общества, и современного капиталистического.

Так как, однако, эта эксплуатация совершалась в рамках современного капиталистического общества, то, несмотря на средневековый наряд, она была подчинена законам этого общества. Большие пожирали малых или, по крайней мере, приковывали их к своей триумфальной колеснице. Крупные доковые компании стали господами над цехами владельцев пристаней, разгрузочных судов и лодок, следовательно, над всем лондонским портом. Тем самым перед ними открывалась перспектива неограниченных прибылей. Эта перспектива ослепляла их. Они выбрасывали миллионы на нелепые предприятия; а так как таких компаний было несколько, то они начали между собой конкурентную войну, которая стоила новых миллионов, вызвала новые бессмысленные постройки и поставила компании на грань банкротства, пока, наконец, около двух лет тому назад они не объединились.

Между тем, торговля Лондона уже прошла через свой кульминационный пункт. Гавр, Антверпен, Гамбург, а с проведением нового морского канала и Амстердам привлекали к себе все возраставшую долю торговли, центр которой находился прежде в Лондоне. Ливерпуль, Гулль и Глазго также получили свою долю. Вновь построенные доки пустовали, дивиденды уменьшались и частью совсем исчезали, акции падали; директора доков, упрямые, избалованные добрыми старыми временами, высокомерные денежные тузы, не видели никакого выхода. Подлинных причин относительного и абсолютного упадка торгового оборота лондонского порта они не хотели признавать. А этими причинами, в той степени, в какой они носят местный характер, являются исключительно их собственное бессмысленное высокомерие и его источник – их привилегированное положение, средневековое, давно отжившее устройство Сити и лондонского порта, устройство, которому по закону место в Британском музее, рядом с египетскими мумиями и ассирийскими каменными чудовищами.

Ни в каком другом месте в мире не потерпели бы подобного сумасбродства. В Ливерпуле, где подобное положение начало создаваться, оно было устранено еще в зародыше, а все устройство порта модернизировано. В Лондоне же торговый мир страдает, брюзжит, но терпеливо сносит все это. Буржуазия, масса которой должна оплачивать эти нелепости, склоняется перед монополией, – с неохотой, правда, но склоняется. У нее нет больше энергии для того, чтобы стряхнуть с себя этот кошмар, который угрожает задушить со временем жизнь во всем Лондоне.

Но вот вспыхивает стачка докеров[440]440
  См. примечание 436.


[Закрыть]. Бунт поднимает не буржуазия, ограбленная доковыми компаниями, а эксплуатируемые ими рабочие; беднейшие из бедных, низшие слои пролетариев Ист-Энда, бросили вызов магнатам доков. И тогда, наконец, буржуазия вспоминает, что магнаты доков – это и ее враги, что бастующие рабочие начали борьбу не только в своих собственных интересах, но косвенно и в интересах буржуазного класса. В этом тайна симпатии публики к забастовке и небывалой до сих пор щедрой денежной помощи со стороны буржуазных кругов. Но этим все и ограничилось. Рабочие ринулись в бой, сопровождаемые криками одобрения и рукоплесканиями буржуазии; рабочие выиграли сражение и не только доказали, что гордых магнатов доковых компаний можно победить, но своей борьбой и победой так взбудоражили все общественное мнение, что доковая монополия и феодальное устройство порта не смогут теперь дольше сохраняться и в скором времени, вероятно, будут отправлены в Британский музей.

Эту задачу давно должна была выполнить буржуазия. Но она этого не могла или не хотела сделать. Теперь рабочие взяли дело в свои руки, и оно будет теперь выполнено. Другими словами, в данном случае буржуазия сама отказалась от своей собственной роли в пользу рабочих.

А вот другая картина. Из средневекового лондонского порта отправимся на современные бумагопрядильные фабрики Ланкашира. В настоящий момент здесь урожай хлопка 1888 г. исчерпан, а урожай 1889 г. еще не поступил на рынок, следовательно, это момент, когда спекуляция сырьем имеет наилучшие перспективы. Богатый голландец по имени Стинстранд вместе с другими подобными дельцами образовал «ринг» для закупки всего имеющегося хлопка и соответственного взвинчивания цен. Бумагопрядильные фабриканты могут сопротивляться этому только сокращая потребление, то есть приостанавливая работу на своих фабриках на несколько дней в неделю или совсем, пока не появится новый хлопок. Такие попытки они и предпринимали в течение шести недель. Дело, однако, не ладится, как никогда не ладилось и прежде в таких случаях: ведь среди этих фабрикантов многие настолько обременены долгами, что частичная или полная приостановка работы поставит их на край гибели. Другие же хотят даже, чтобы большая часть фабрик приостановила работу и таким образом были бы подняты цены на пряжу; сами же они намерены продолжать работу и извлекать прибыль из этих повышенных цен. За десять с лишним лет уже выяснилось, что есть только одно средство заставить полностью прекратить работу на хлопчатобумажных фабриках – безразлично для какой конечной цели, – а именно: снижение заработной платы, скажем, на 5 %. Тогда происходит стачка или же остановка фабрик самими фабрикантами, среди которых в борьбе против рабочих воцаряется безусловное единство; останавливают свои машины даже те из них, которые не знают, будут ли они в состоянии когда-либо снова пустить их в ход.

При создавшемся положении вещей снижение заработной платы нецелесообразно. Но как же, не прибегая к этому, добиться прекращения работ на всех фабриках, без чего владельцы бумагопрядилен будут на шесть недель выданы спекулянтам, связанные по рукам и ногам? Шаг, сделанный для этой цели, – единственный в своем роде в истории современной промышленности.

Фабриканты через свой центральный комитет «официально» обращаются к центральному комитету профессиональных союзов рабочих с просьбой о том, чтобы организованные рабочие, в общих интересах, посредством устройства стачек заставили сопротивляющихся фабрикантов приостановить работу. Господа фабриканты, признавая свою неспособность к совместным действиям, просят столь ненавистные им ранее профессиональные союзы рабочих соблаговолить применить меры принуждения к ним самим, к фабрикантам, чтобы их, фабрикантов, горькая нужда заставила, наконец, действовать единодушно, как класс, в интересах своего собственного класса. Вынужденные рабочими, так как сами они на это не способны!

Рабочие соблаговолили. И достаточно было одной только угрозы с их стороны. Через 24 часа «ринг» хлопковых спекулянтов был разбит. Это показывает, что могут сделать фабриканты и что – рабочие.

Итак, здесь, в этой самой современной из всех современных крупных отраслей промышленности, буржуазия обнаруживает такую же неспособность отстоять свои собственные классовые интересы, как и в средневековом Лондоне. И более того. Она открыто это признает и, обращаясь к организованным рабочим с просьбой отстоять основные классовые интересы фабрикантов, действуя принуждением против самих же фабрикантов, не только сама заявляет о своей отставке, но и признает в организованном рабочем классе своего преемника, способного и призванного прийти к власти. Она сама провозглашает, что если каждый отдельный фабрикант и может еще руководить своей собственной фабрикой, то только одни организованные рабочие в состоянии взять в свои руки руководство всей хлопчатобумажной промышленностью. А это в переводе на обыкновенный язык означает, что у фабрикантов нет иного призвания, как только поступить платными руководителями предприятий на службу к организованным рабочим.

Написано в конце сентября – начале октября 1889 г.

Напечатано в газете «Der Sozialdemokrat» № 40, 5 октября 1889 г.

Подпись: Ф. Энгельс

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА

ОБ АССОЦИАЦИИ БУДУЩЕГО[441]441
  Данный отрывок был написан Энгельсом, по-видимому, в связи с его работой над книгой «Происхождение семьи, частной собственности и государства». По содержанию он примыкает к тому месту IX главы этой книги, в котором говорится о сохранении пережитков родового строя в средневековых дворянских, патрицианских и крестьянских объединениях (см. настоящий том, стр. 169). Однако, ввиду отсутствия каких-либо других данных, датировка этого рукописного фрагмента остается лишь предположительной. Отрывок написан на отдельном листке. Заглавие дано Институтом марксизма-ленинизма.


[Закрыть]

Существовавшие до сих пор ассоциации, естественно сложившиеся или же искусственно созданные, служили, в сущности, экономическим целям, но эти цели были завуалированы и скрыты идеологическими аксессуарами. Античный полис[442]442
  Полис – город-государство, одна из форм социально-экономической и политической организации рабовладельческого общества, сложившаяся в наиболее типичных чертах в Древней Греции в VIII–VI вв. до н. э. Каждый полис представлял собой общину, состоявшую из самого города с примыкавшей к нему небольшой территорией. Полноправными гражданами полиса были лишь коренные его жители, обладавшие земельной собственностью и владевшие рабами.


[Закрыть], средневековый город или цех, феодальный союз дворян-землевладельцев – все имели побочные идеологические цели, святость которых они чтили и которые у патрицианского родового союза и у цеха возникали из воспоминаний, традиций и символов родового общества в не меньшей степени, чем у античного полиса. Только капиталистические торговые общества – совершенно трезвы и практичны, но зато и вульгарны.

Ассоциация будущего соединит трезвость последних с заботой древних ассоциаций об общем благе членов общества и таким путем достигнет своей цели.

Написано в 1884 г.

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XVI, ч. I. 1937 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ[443]443
  Настоящая незаконченная работа Энгельса написана, по-видимому, в последние месяцы 1884 г. в связи с подготовкой задуманного им нового издания книги «Крестьянская война в Германии». Как явствует из писем Энгельса, в частности из его письма к Ф. А. Зорге от 31 декабря 1884 г., он намеревался подвергнуть коренной переработке свою книгу, имея в виду представить крестьянскую войну 1525 г. как «краеугольный камень всей немецкой истории», а для этого в начале и в конце ее сделать значительные исторические добавления. Судя по содержанию рукописи, она должна была служить, вероятно, частью введения или вводного раздела нового издания книги. С этим же замыслом, по всей вероятности, связаны публикуемые ниже (см. настоящий том, стр. 417–418) наброски, примыкающие по содержанию к данной рукописи и названные Энгельсом «К «Крестьянской войне»». Работая над добавлением к этой книге, Энгельс использовал также свои прежние наброски по истории Германии, в частности, рукопись «Заметки о Германии» (см. настоящее издание, т. 18, стр. 571–578). Однако, в силу загруженности другими занятиями, Энгельс не смог осуществить своего намерения в отношении нового, переработанного издания книги «Крестьянская война в Германии», хотя возвращался к этому замыслу и позднее, в 90-х годах. Заглавие работы дано Институтом марксизма-ленинизма.


[Закрыть]

В то время как неистовые битвы господствующего феодального дворянства заполняли средневековье своим шумом, незаметная работа угнетенных классов подрывала феодальную систему во всей Западной Европе, создавала условия, в которых феодалу оставалось все меньше и меньше места. Правда, в деревне благородные господа хозяйничали еще вовсю, истязали крепостных, роскошествовали за счет их пота, копытами своих лошадей вытаптывали их посевы, насиловали их жен и дочерей. Но кругом уже поднялись города: в Италии, Южной Франции, на Рейне возродились из пепла древнеримские муниципии; в других местах, особенно внутри Германии, создавались новые города; всегда обнесенные защитными стенами и рвами, они представляли собой крепости гораздо более мощные, чем дворянские замки, так как взять их можно было только с помощью значительного войска. За этими стенами и рвами развилось средневековое ремесло, – правда, достаточно пропитанное бюргерски-цеховым духом и ограниченностью, – накоплялись первые капиталы, возникла потребность в торговых сношениях городов друг с другом и с остальным миром, а вместе с потребностью в торговых сношениях постепенно создавались также и средства для их защиты.

В XV веке городские бюргеры стали уже более необходимы обществу, чем феодальное дворянство. Правда, земледелие было все еще главной отраслью производства, в нем была занята громадная масса населения. Но небольшое количество отдельных свободных крестьян, уцелевших еще кое-где вопреки посягательствам дворянства, достаточно убедительно доказывало, что в земледелии самым главным является не тунеядство и вымогательства дворянина, а труд крестьянина. Да к тому же потребности и самого дворянства настолько выросли и изменились, что даже ему стали необходимы города: ведь свое единственное орудие производства – свои доспехи и свое оружие – оно получало из городов! Сукна, мебель и украшения местного производства, итальянские шелка, брабантские кружева, северные меха, арабские благовония, восточные фрукты, индийские пряности – все, за исключением мыла, оно покупало у горожан. Развилась в некотором роде мировая торговля; итальянцы плавали по Средиземному морю и за его пределами вдоль берегов Атлантического океана до Фландрии; ганзейцы, несмотря на усиливающуюся конкуренцию со стороны голландцев и англичан, все еще господствовали на Северном и Балтийском морях. Между северными и южными центрами морской торговли связь поддерживалась по суше; пути, по которым осуществлялась эта связь, проходили через Германию. В то время как дворянство становилось все более и более излишним и мешало развитию, городские бюргеры стали классом, который олицетворял собой дальнейшее развитие производства и торговых сношений, образования, социальных и политических учреждений.

Все эти успехи производства и обмена имели, правда, по теперешним понятиям очень ограниченный характер. Производство оставалось скованным формами чисто цехового ремесла, следовательно, само сохраняло еще феодальный характер; торговля шла в пределах европейских вод и не распространялась дальше левантийских прибрежных городов, в которых происходил обмен на продукты более отдаленных стран Востока. Но как бы мелки и ограниченны ни были ремесла, а вместе с ними и бюргеры-ремесленники, у последних хватило силы совершить переворот в феодальном обществе, и они, по крайней мере, находились в движении, в то время как дворянство коснело в неподвижности.

Притом у городского бюргерства было могучее оружие против феодализма – деньги. В образцовом феодальном хозяйстве раннего средневековья для денег почти вовсе не было места. Феодал получал от своих крепостных все, что ему было нужно, или в форме труда или в виде готового продукта; женщины пряли и ткали лен и шерсть и шили одежду; мужчины обрабатывали поля, дети пасли скот господина, собирали для него грибы и ягоды, птичьи гнезда, подстилку для скота; кроме того, вся семья должна была доставлять еще зерно, плоды, яйца, масло, сыр, птицу, молодняк скота и многое другое. Каждое феодальное хозяйство само удовлетворяло свои нужды целиком, даже военные поставки взыскивались продуктами. Торговых сношений, обмена не было, деньги были излишни. Европа была низведена до такого низкого уровня, ей настолько приходилось начинать все сначала, что деньги обладали тогда в гораздо меньшей мере общественной функцией, чем чисто политической: они служили для уплаты налогов и добывались главным образом грабежом.

Теперь все это совершенно изменилось. Деньги снова стали всеобщим средством обмена, и в силу этого масса их значительно увеличилась. И дворянство тоже уже не могло обходиться без них. А так как у него очень мало или даже вовсе ничего не было для продажи и так как грабить теперь стало тоже не очень-то легко, – то ему приходилось решаться брать взаймы у городского ростовщика. Еще задолго до того, как стены рыцарских замков были пробиты ядрами новых орудий, их фундамент был подорван деньгами. Фактически порох был, так сказать, простым судебным исполнителем на службе у денег. Деньги были великим средством политического уравнивания в руках бюргерства. Всюду, где личное отношение было вытеснено денежным отношением, а натуральная повинность – денежной, там место феодального отношения заступало буржуазное. Правда, в большинстве случаев в деревне продолжало существовать старинное грубое натуральное хозяйство; но были уже целые области, где, как, например, в Голландии, Бельгии, на Нижнем Рейне, крестьяне вместо барщины и оброка натурой платили господам деньги, где господа и подданные сделали уже первый решительный шаг к превращению в землевладельцев и арендаторов, где, следовательно, и в деревне политические учреждения феодализма теряли свою общественную основу.

До какой степени в конце XV века деньги уже подточили и разъели изнутри феодальную систему, ясно видно по той жажде золота, которая в эту эпоху овладела Западной Европой. Золото искали португальцы на африканском берегу, в Индии, на всем Дальнем Востоке; золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан в Америку; золото – вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег. Но эта тяга к далеким путешествиям и приключениям в поисках золота, хотя и осуществлялась сначала в феодальных и полуфеодальных формах, была, однако, уже по самой своей природе несовместима с феодализмом; основой последнего было земледелие, и завоевательные походы его по существу имели целью приобретение земель. К тому же мореплавание было определенно буржуазным промыслом, который наложил печать своего антифеодального характера также и на все современные военные флоты.

В XV веке во всей Западной Европе феодальная система находилась, таким образом, в полном упадке; повсюду в феодальные области вклинивались города с антифеодальными интересами, с собственным правом и с вооруженным бюргерством. Повсюду они уже отчасти поставили феодалов с помощью денег в зависимость от себя в общественном, а кое-где даже и в политическом отношении; даже в деревне, там, где в силу особо благоприятных условий земледелие достигло более высокого уровня, старые феодальные путы стали ослабевать под воздействием денег; только во вновь завоеванных землях, как например, в ост-эльбской Германии, или в иных отсталых, удаленных от торговых путей областях продолжало процветать старое господство дворян. Но повсюду, как в городах, так и в деревне, увеличилось количество таких элементов населения, которые прежде всего требовали, чтобы был положен конец бесконечным бессмысленным войнам, чтобы прекращены были раздоры между феодалами, приводившие к непрерывной междоусобной войне даже в тех случаях, когда в стране был внешний враг, чтобы прекратилось это состояние непрерывного и совершенно бесцельного опустошения, которое неизменно продолжалось в течение всего средневековья. Будучи сами по себе еще слишком слабыми, чтобы осуществить свое желание на деле, элементы эти находили сильную поддержку со стороны главы всего феодального порядка – в королевской власти. И здесь мы подходим к тому пункту, когда рассмотрение общественных отношений ведет нас к рассмотрению отношений государственных, когда мы из области экономики переходим в область политики.

Из смешения народов, происходившего в раннем средневековье, постепенно развивались новые национальности, процесс, при котором, как известно, в большинстве бывших римских провинций побежденное население, крестьяне и горожане, ассимилировало победителя – германского властелина. Следовательно, современные национальности также являются продуктом угнетенных классов. Каким образом в одном месте происходило слияние, в другом – размежевание, об этом нам дает наглядное представление карта округов средней Лотарингии, составленная Менке [Spruner-Menke. «Hand-Atlas fur die Geschichte des Mittelalters und der neueren Zeit». 3. Aufl., Gotha, 1874, Karte № 32 [Шпрунер-Менке. «Учебный атлас по истории средних веков и нового времени». 3 изд., Гота, 1874, Карта № 32].]. Стоит только проследить на этой карте границу между романскими и германскими названиями мест, чтобы убедиться, что она в Бельгии и Нижней Лотарингии в общем совпадает с существовавшей сотни лет границей между французским и немецким языком. Кое-где еще встречается узкая спорная территория, где оба языка борются за преобладание; но в общем совершенно ясно, что должно остаться германским, что романским. Древненижнефранкская и древневерхненемецкая форма большинства названий мест на карте доказывает, что они относятся к IX, самое позднее к X веку, что, следовательно, граница в главных чертах была проведена уже в конце каролингского периода. На романской стороне можно найти, в особенности поблизости от языковой границы, смешанные названия, составленные из германского собственного имени и романского обозначения местности, например западнее Мааса, близ Вердена: Eppone curtis, Rotfridi curtis, Ingolini curtis, Teudegisilo-villa, ныне Иппекур, Рекур-ле-Крё, Амбленкур-сюр-Эр, Тьервиль. Это были франкские поместья феодалов, мелкие германские колонии на романской земле, которые рано или поздно подверглись романизации. В городах и в отдельных сельских местностях находились более крупные германские колонии, которые более продолжительное время сохраняли свой язык; из такой колонии, например, еще в конце IX века вышла «Песнь о Людовике»[444]444
  «Песнь о Людовике» – стихотворение неизвестного средневекового поэта, написанное в конце IX в. на франкском диалекте. Стихотворение представляет собой панегирик западнофранкскому королю Людовику III, прославлявший его победу над норманнами в 881 году.


[Закрыть]; однако то, что еще раньше большая часть франкских феодалов была романизирована, доказывают формулы клятвы верности королей и знати от 842 г., в которых романский язык уже выступает как официальный язык Франкского королевства[445]445
  Имеются в виду сохранившиеся тексты – на древневерхненемецком и романском (старофранцузском) языках – клятвы верности, данной друг другу восточнофранкским королем Людовиком Немецким и западноф-ранкским королем Карлом Лысым, а также вассалами каждого из них в Страсбурге в 842 году.


[Закрыть].

Как только произошло разграничение на языковые группы (оставляя в стороне позднейшие завоевательные и истребительные войны, которые велись, например, против полабских славян[446]446
  Полабские славяне – большая группа западнославянских племен, живших на территории Центральной Европы от реки Лабы (Эльба) до реки Одры (Одер). Полабские славяне, отражавшие частые вторжения германских племен, с X в. подвергались систематическим нападениям немецких феодалов, которые в результате кровавых завоевательных войн, несмотря на упорное сопротивление полабских славян, в XII в, захватили их земли; славянское население было частью истреблено, частью закрепощено немецкими завоевателями и насильственно онемечивалось.


[Закрыть]) стало естественным, что эти группы послужили определенной основой образования государств, что национальности начали развиваться в нации. Насколько силен был этот стихийный процесс уже в IX веке, доказывает быстрый распад смешанного государства Лотарингия[447]447
  Речь идет о среднефранкском государстве, образовавшемся из земель между Шельдой, Рейном, Маасом и Соной, выделенных в середине IX в. императором Лотарем I своему сыну Лотарю II, и получившем по имени последнего название Лотарингия; после смерти Лотаря II в 870 г. Лотарингия была поделена (примерно по языковой границе) между его братьями – восточнофранкским королем Людовиком Немецким и западнофранкским королем Карлом Лысым.


[Закрыть]. Правда, в течение всего средневековья границы распространения языка далеко не совпадали с границами государств; но все же каждая национальность, за исключением, пожалуй, Италии, была представлена в Европе особым крупным государством, и тенденция к созданию национальных государств, выступающая все яснее и сознательнее, является одним из важнейших рычагов прогресса в средние века.