Текст книги "Белый брат Виннету "

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Май Карл
Белый брат Виннету (Виннету – 2)

Карл Май

ВИННЕТУ – 2

Роман в трех книгах

Перевод с немецкого

Книга вторая: БЕЛЫЙ БРАТ ВИННЕТУ

Глава I. В РОЛИ СЫЩИКА

После долгой, изнурительной скачки мы добрались наконец до устья Рио-Боске-де-Начиточес, где, как надеялись, должен был ожидать нас Виннету. Увы, наши надежды на встречу не сбылись и на этот раз. Мы, правда, обнаружили следы недавно побывавших здесь людей, но какие следы! То были бездыханные тела тех самых торговцев, от которых мы несколькими днями раньше получили важные сведения о селении вождя кайова Тангуа.

Как я потом узнал от Виннету, убил торговцев все тот же Сантэр.

Негодяй проплыл вниз по течению так быстро, что прибыл к устью Рио-Боске одновременно с торговцами, хотя те и покинули селение кайова значительно раньше. Так и не добравшись до золотых самородков Виннету, Сантэр, оказавшийся без гроша в кармане, просто не мог пройти мимо каравана с богатым грузом. Подстрелив, судя по всему, торговцев из засады, он завладел их товарами и двинулся в дальнейший путь уже с мулами и поклажей. Так рассказал мне потом Виннету, а уж точнее его никто не восстановил бы события по следам, оставленным преступником на месте нашей так и не состоявшейся встречи.

Убийца предпринял трудное и рискованное дело: в одиночку провести по прерии целый караван тяжело навьюченных животных (а это не всякому по плечу); к тому же он не мог не помнить о том, что апачи идут за ним по пятам и не оставят его в покое, пока не отомстят за смерть старого вождя и его дочери.

К несчастью, вскоре пошли непрестанные дожди, смывшие все следы, и Виннету пришлось действовать, не столько полагаясь на собственные глаза, сколько исходя из предположений и догадок. Прикинув, что первым делом Сантэр захочет поскорее сбыть с рук добычу, вождь апачей решил проверить по очереди все близлежащие поселки белых.

Через несколько дней он действительно обнаружил утерянный след в фактории Гайтера.

Сантэр побывал там, распродал весь караван и, приобретя хорошую лошадь, налегке двинулся на восток по тракту вдоль Ред-Ривер. Узнав об этом, Виннету отослал своих воинов в стойбища. Сам же он, не в силах отказаться от немедленной мести, продолжил погоню. У него было достаточно золота, чтобы не нуждаться во время длительного путешествия.

Не зная, где искать Виннету, – он не оставил нам на Начиточес ни послания, ни хотя бы знака, указывающего, куда он подался, – мы поехали в направлении Арканзаса, чтобы кратчайшим путем добраться до Сент-Луиса. Я очень сожалел, что в ближайшее время не смогу повидаться со своим другом и братом, но изменить, увы, ничего не мог...

Прошло еще несколько дней, и одним прекрасным вечером мы въехали в Сент-Луис. И конечно, первым делом я решил навестить моего доброго мистера Генри. Когда я вошел в его мастерскую, он, как обычно, сидел у станка и был настолько поглощен работой, что не обратил внимания даже на скрип открытой двери.

– Добрый вечер, мистер Генри, – поздоровался я, словно только вчера покинул его дом. – Скоро ли будет готов ваш новый чудо-штуцер?

С этими словами я уселся на свое прежнее место на краю скамьи. Оружейник вскочил на ноги, несколько мгновений смотрел на меня ничего не понимающим взором, а потом радостно запричитал:

– Вы... неужели это вы? Здесь, у меня? Вы... домашний учитель, геодезист... легендарный Олд Шеттерхэнд!

Старик сжал меня в объятиях и расцеловал в обе щеки.

– Олд Шеттерхэнд? Откуда вам известно мое прозвище? – спросил я, когда он наконец соизволил освободить меня из своих объятий.

– Вы еще спрашиваете откуда?! Все только о вас и говорят. Вы ведь теперь знаменитый вестмен! Мистер Уайт, инженер с соседнего с вами участка, первым передал нам эту новость и, должен признаться, не жалел лестных слов в ваш адрес. А самые последние известия о вас мне передал один краснокожий вождь...

– Неужели Виннету?

– Да, я узнал обо всем именно от него.

– Как? Да разве Виннету был здесь? Когда?

– Три дня тому назад. Вы так много рассказывали ему обо мне и старом флинте-медвежебое, что он не мог пройти мимо моей мастерской. От вождя я и узнал, что вы всех за пояс заткнули. Бизона подстрелили, с ножом на гризли ходили... ну и многое другое. Я даже знаю, что вы стали вождем апачей!

Он еще долго с восхищением перечислял мои подвиги и достоинства, и никакие возражения не могли остановить поток его похвал. От полноты чувств старик снова крепко обнял меня, невероятно довольный тем, что именно он в свое время резко изменил мою судьбу, направив меня на Дикий Запад.

Как я понял, Виннету, преследуя Сантэра, не стал задерживаться в Сент-Луисе; след его вел в Новый Орлеан. Вождь апачей торопился нагнать убийцу, и я прибыл в Сент-Луис лишь на третий день после его отъезда. Виннету оставил для меня у мистера Генри записку; в ней он просил, чтобы я, если позволят обстоятельства, приехал к нему в Новый Орлеан. Конечно же, я решил немедленно отправиться в путь.

Но сначала необходимо было заняться нашим геодезическим контрактом, что мы всей компанией и сделали, не откладывая дела в долгий ящик. Утром следующего дня Сэм Хокенс, Дик Стоун, Билл Паркер и я уже сидели в конторе за стеклянной дверью, где в свое время мне, без всякого предупреждения, устроили экзамен. Старик Генри не смог удержаться и пошел с нами. Рассказам и объяснениям, казалось, не будет конца. Только теперь мы узнали, что наш участок считался самым опасным, И не напрасно – как читателю уже известно, из пятерых геодезистов в живых остался один я.

Сэм изо всех сил старался выхлопотать для меня особое вознаграждение, но тщетно. Нам без спору и незамедлительно выплатили полагающуюся по договору сумму, и ни доллара больше. Честно признаюсь, что с таким трудом составленные и с таким риском для жизни сохраненные чертежи я отдавал с чувством гнева и досады. На работу приняли пятерых геодезистов, но расплачивались только с одним, доля остальных перекочевала в карманы господ из конторы, хотя они получили плоды нашего совместного труда, а если уж быть откровенным до конца, плоды моих неимоверных усилий.

Сэм вспылил, наговорил дерзостей, но это ни к чему не привело, вернее, привело лишь к тому, что его вместе с Биллом и Диком попросили выйти вон. Я, конечно, последовал за ними, не оглядываясь. Впрочем, заплатили мне хорошо, и я стал обладателем вполне приличной суммы.

Я хотел сразу же ехать к Виннету в Новый Орлеан и даже поинтересовался у Сэма и его друзей, не составят ли они мне компанию. Но вестмены решили отдохнуть и развлечься в Сент-Луисе, и вряд ли кто-нибудь мог упрекнуть их за это. В магазине готового платья я приобрел несколько комплектов белья и новую одежду взамен индейской и, одетый с иголочки, пароходом отправился на Юг. Чтобы не обременять себя багажом, многие вещи, прежде всего тяжелый флинт, пришлось отдать на хранение мистеру Генри. Пегого жеребца я тоже оставил у него, поскольку на этот раз конь мне был не нужен. Все мы дружно решили, что мое отсутствие будет недолгим.

Однако судьба распорядилась иначе... До сих пор я старался не обращать внимания читателя на то, что не имело непосредственного отношения к описываемым мною событиям, но сейчас не имею права не сообщить о том, что именно в описываемое время в Соединенных Штатах Америки была в самом разгаре Гражданская война. Миссисипи еще была открыта для навигации, так как известный адмирал Фаррагут одержал очередную победу над южанами и присоединил земли вдоль реки к северным штатам. Несмотря на это, пароход, на борту которого я находился, сильно опаздывал, поскольку требовалось соблюдать все возможные, впрочем жизненно важные, формальности и предписания. Поэтому, когда я наконец-то добрался до Нового Орлеана и в указанной мне гостинице справился о Виннету, мне ответили, что вождь уехал накануне. Однако портье передал мне письмо, где Виннету сообщал, что следует за Сантэром в Виксберг, и просил меня, учитывая непредсказуемую обстановку, отказаться от попыток нагнать его, а также обещал, что на обратном пути навестит в Сент-Луисе мистера Генри и оставит ему сведения о своем местопребывании.

Что было делать? Мне хотелось встретиться с Виннету, и не менее горячо я помышлял о том, чтобы теперь, когда у меня завелись деньги, воспользоваться случаем и съездить на родину, навестить родных, которые, быть может, нуждались в моей помощи и поддержке. Поразмыслив, я пришел к выводу, что Виннету удастся не скоро вновь попасть в Сент-Луис, а потому поспешил навести справки об отплывающих в Европу судах. Выяснилось, что, пользуясь некоторым затишьем в военных действиях, в ближайшие дни из порта курсом на Кубу отправляется североамериканский пароход. А оттуда, с Кубы, я смогу добраться если не до Европы, то хотя бы до Нью-Йорка. Без лишних колебаний я сел на этот пароход.

Спокойнее было бы обменять имеющуюся у меня наличность на банковский чек, но в условиях Гражданской войны следовало семь раз подумать, прежде чем доверяться какому-либо банку южных штатов; к тому же времени у меня было в обрез. Словом, когда я взошел на борт парохода, все мои деньги лежали у меня в кармане, в бумажнике.

По дороге со мной приключилось несчастье, но чтобы не утомлять читателя ненужными подробностями, скажу лишь, что виной всему стал ураган, внезапно обрушившийся на наш пароход ночью. Утро предыдущего дня было пасмурным, но корабль шел ходко и уверенно, и ничто не предвещало опасности и приближения шторма. Вечером я, как и остальные пассажиры, с легким сердцем лег спать. И вдруг после полуночи меня разбудило дикое завывание ветра. Я вскочил с постели, и в это мгновение страшной силы удар потряс корпус судна, словно оно на полном ходу налетело на скалы. Я потерял равновесие и упал на палубу, а сверху на меня и на троих попутчиков, с которыми я делил каюту, с треском рухнула деревянная переборка. Кто в такую минуту способен думать о деньгах?! Мне угрожала смертельная опасность, медлить было нельзя, а искать в этой кромешной тьме и жуткой суматохе сюртук и бумажник мог разве что самоубийца. Я поскорее выбрался из-под обломков и, провожаемый новыми ударами, не выскочил, а, скорее, выкатился на палубу. Все судно устрашающе трещало и скрипело.

Не было видно ни зги. Ураганной силы ветер сбил меня, и тут же огромная волна окатила с ног до головы. Мне казалось, что я слышу призывы о помощи; впрочем, рев стихии заглушал все иные звуки. В свете вспышек молний, раскалывавших небо одна за другой, я увидел кипящее море и темную полоску суши вдали. Нос корабля застрял между скал, а бушующие волны били в корму, поднимая ее выше и выше. Я понимал, что спасение судна невозможно, еще минута – и оно превратится в груду обломков. Шлюпки смыло за борт. Очередная вспышка молнии осветила палубу: на ней лежали обезумевшие от страха люди, судорожно цепляясь за что попало. Однако я решил действовать иначе и довериться воде.

Огромный, как дом, вал, видный даже в темноте из-за фосфоресцирующего блеска, приблизился к нам и обрушился с такой силой, что судно затрещало, словно рассыпаясь на мелкие щепки. Я инстинктивно ухватился за железный поручень, но тут же отпустил его, уступая напору воды. Волна подхватила меня, закружила, как перышко, потянула ко дну, а затем снова вынесла на поверхность... Я не сопротивлялся, зная, что любые усилия будут напрасны, а сосредоточился на одной мысли: не упустить момент, когда волна меня выкинет за рифы, напрячь все силы и не позволить ей увлечь себя обратно.

Всего полминуты находился я во власти яростно бушующего моря, но они показались мне вечностью. Внезапно волна подхватила меня на гребень и резко, словно выплюнув, швырнула между скал на спокойную воду. Что было сил я заработал руками и ногами, стараясь отплыть от скал как можно дальше. Читатель, конечно, понимает, что я говорю "спокойная вода", имея в виду ее относительное спокойствие. Волна выбросила меня за пределы безумствующей стихии, огромные валы остались позади, однако ветер играл мной, как пробкой.

К счастью, я наконец снова увидел сушу. Мне грозила бы верная смерть, не заметь я вовремя берег и не определи, куда необходимо плыть. И хотя я продвигался вперед очень медленно, до берега все-таки добрался. Но не все складывалось так, как хотелось бы. И море, и берег тонули в кромешной тьме. Я не различал границы воды и суши и потому не мог обнаружить удобное место, где можно было бы выбраться на берег без риска для жизни. В конце концов я сильно ударился головой о скалу и, уже теряя сознание, усилием воли заставил себя вскарабкаться по камням. Тут силы покинули меня, и я лишился чувств.

Когда я пришел в себя, ураган все еще бушевал. Голова раскалывалась от боли, но на такие пустяки не стоило обращать внимания. Больше всего меня беспокоило то, что я не знал, где нахожусь: на суши или на торчащей из моря скале. Вцепившись мертвой хваткой в мокрые, скользкие от водорослей камни, я боялся пошевелиться, опасаясь, что буря сметет меня, как пушинку. Однако спустя некоторое время я заметил, что ветер ослабевает, а потом все вдруг стихло, дождь прекратился, на небе замерцали звезды.

В их неверном свете я осмотрелся: скала, на которой я лежал, находилась на берегу, позади меня бушевали волны, а впереди темнели какие-то заросли. Я сполз с камней и подошел к ним. Одни деревья выдержали натиск урагана, другие ветер вырвал с корнем, а некоторые даже унес на значительное расстояние. Вдали мерцали огни, и, поняв, что там находятся люди, я пошел на свет.

Это были рыбаки. Ураган загнал наше судно на один из островов Драй-Тортугас (Острова Драй-Тортугас расположены на шельфе Мексиканского залива примерно в 180 км юго-западнее Флориды и в 150 км севернее Гаваны), где в то время находился форт Джефферсон.

Несчастные жители стояли около своих разрушенных ураганом домов и несказанно удивились, увидев меня. Они пялились на меня, как на призрак. Море все еще ревело, и мы вынуждены были кричать, чтобы услышать друг друга.

Рыбаки отнеслись ко мне очень доброжелательно, снабдили чистым бельем и необходимой одеждой, поскольку все то, в чем я ложился спать на пароходе, превратилось в лохмотья. Потом ударили в колокол тревоги и разбрелись по берегу в поисках других потерпевших. К утру было найдено шестнадцать человек, но только троих удалось спасти – остальные умерли. Взошло солнце и осветило берег, усеянный обломками разбитого судна. Его нос все еще торчал между скал, куда наш пароход забросил ураган.

Итак, я оказался жертвой кораблекрушения в полном смысле этого слова: наг, бос и без средств к существованию. Я потерял все. Деньги, предназначавшиеся на благородную цель, покоились на дне моря. Конечно, я сожалел об утрате, но нет худа без добра, и в том, что со мной случилось, были и свои счастливые обстоятельства: я все-таки остался жив.

Комендант форта позаботился обо мне и трех других спасшихся пассажирах, обеспечил нас всем крайне необходимым, да еще помог мне отплыть в Нью-Йорк. Я был беден, как церковная крыса, значительно беднее, чем в тот день, когда впервые прибыл в этот город. У меня не осталось ничего, кроме жажды жизни.

Почему я отправился в Нью-Йорк, а не в Сент-Луис, где жили мои знакомые и друзья и где я в любом случае мог рассчитывать на бескорыстную помощь мистера Генри? Да потому, что я уже стольким был ему обязан, что не хотел злоупотреблять его добротой. Будь я уверен, что непременно встречу там Виннету, я, конечно, поступил бы иначе. Однако такой уверенности у меня не было – ведь вождь апачей шел по следу Сантэра, погоня могла затянуться на месяцы, и я уже не знал, где его искать. Так или иначе, я все равно собирался повидаться с Виннету, но для этого следовало ехать на Запад, в пуэбло на Пекос. Только сначала было необходимо снова встать на ноги, и мне казалось, что именно в Нью-Йорке я быстрее сумею поправить свои финансовые дела.

Я оказался прав. Удача сопутствовала мне, и в Нью-Йорке я познакомился с неким мистером Джесси Тейлором, весьма уважаемым человеком и владельцем частного сыскного бюро. Я предложил ему свои услуги. Досконально расспросив меня и узнав, кто я и чем занимался в последнее время, он согласился взять меня стажером с испытательным сроком. Однако вскоре благодаря, как мне кажется, случайности, а не своей собственной расторопности я завоевал его полное доверие, которое со временем возросло до такой степени, что мистер Тейлор поручал мне самую ответственную и хорошо оплачиваемую работу.

Как-то он пригласил меня в свой кабинет. Там уже сидел незнакомый мне пожилой мужчина с усталым, озабоченным лицом. Это был банкир Олерт, искавший у нас помощи в сугубо личном деле, которое, однако, могло нанести ему значительный ущерб и существенно расстроить все его дела.

У мистера Олерта был единственный, еще холостой сын двадцати пяти лет, наделенный столь широкими полномочиями, что все принятые им решение по финансовым вопросам имели ту же силу, что и решения отца. Уильям -так звали его сына – обладал характером мечтателя и предпочитал банковскому делу занятие искусством и метафизикой, считая себя ученым и в некоторой степени поэтом. Его убежденность подкреплял тот факт, что нью-йоркские газеты приняли и напечатали несколько сочиненных им стихотворений. Странным образом молодому Олерту пришла в голову навязчивая идея написать драму, главным героем который должен был стать сумасшедший поэт. Чувствуя, что ему не хватает знания предмета, он приобрел массу книг, посвященных психическим расстройствам. Результат был ужасающий: молодой человек все больше и больше отождествлял себя с героем своей драмы, пока не поверил окончательно в собственное безумие. Отец его в то время свел знакомство с одним врачом, якобы намеревавшимся открыть лечебницу для душевнобольных. Врач рассказывал, что прошел практику в клиниках известных психиатров, сыпал именами светил, вошел в доверие к Олерту-старшему и добился у него такого расположения, что тот попросил его заняться лечением Уильяма, в надежде на то, что общение с доктором пойдет больному на пользу.

С того дня началась сердечная дружба врача и молодого Олерта, завершившаяся неожиданным исчезновением обоих. Банкир бросился наводить подробные справки о психиатре и с удивлением узнал, что тот был обыкновенным мошенником, из числа тех, что тысячами приезжают в Соединенные Штаты.

Тейлор спросил банкира, как звали мнимого доктора, а когда Олерт назвал фамилию Гибсон, выяснилось, что речь идет об уже известном нам человеке. У меня даже была его фотография, и когда я показал ее банкиру, тот сразу же узнал друга и врача своего сына.

Гибсон был крупным авантюристом, в течение длительного времени действовавшим на территории Соединенных Штатов и Мексики. Вечером предыдущего дня Олерт навестил владельца квартиры Гибсона и узнал, что мошенник рассчитался за жилье сполна и отбыл в неизвестном направлении. У сына банкира была с собой крупная сумма наличными, а несколько позже пришла телеграмма из Цинциннати с известием, что Уильям снял там со счета пять тысяч долларов и направился в Луисвилл к своей невесте. Последнее было явной ложью -никакой невесты в действительности не существовало.

Можно было предположить, что мнимый врач увез своего пациента, чтобы обманом завладеть значительной частью состояния Олертов – ведь Уильям Олерт был знаком со многими крупными финансистами и мог получить от них практически любую сумму. Предстояло как можно скорее изловить мошенника и вернуть больного домой. Дело поручили мне. Я получил необходимые полномочия, фотографию Уильяма Олерта и отправился в Цинциннати. Так как Гибсон знал меня в лицо, пришлось прихватить с собой гримерные принадлежности на тот случай, если придется менять внешность.

В Цинциннати из беседы с банкиром, известившим старика Олерта о сыне, я выяснил, что Уильяма действительно сопровождал Гибсон. Я тут же выехал в Луисвилл, где узнал, что они приобрели билеты до Сент-Луиса, и, конечно, устремился в погоню, но на верный след напал только после долгих и трудных поисков. Большую помощь в розысках мне оказал мистер Генри, которого я, естественно, навестил сразу же по прибытии в город. Он очень удивился, услышав, что я стал сыщиком, сожалел об утрате моих денег во время кораблекрушения, а прощаясь, потребовал в самой решительной форме, чтобы я после завершения дела немедленно бросил мое нынешнее занятие и переехал на Дикий Запад. Ему очень хотелось, чтобы я испытал его многоразрядный штуцер. Мой старый добрый флинт он обещал хранить до моего возвращения.

Поняв, что Олерт и Гибсон поплыли вниз по Миссисипи до Нового Орлеана, я последовал за ними. Старик банкир снабдил меня списком фирм, с которыми он вел дела. В Луисвилле и Сент-Луисе я побывал по указанным адресам и выяснил, что Уильям появлялся здесь и снял со счетов значительные суммы. Так же поступил он и в Новом Орлеане. Я предостерег тех компаньонов отца, к кому Олерт-младший еще не обращался, и просил их немедленно известить меня, если молодой джентльмен придет к ним с требованием денег.

Это было все, что мне удалось сделать. Я беспомощно кружил в человеческой толпе по улицам Нового Орлеана в ожидании результатов расследования полиции, куда я обратился в первый же день. Но мне не хотелось сидеть сложа руки, и я бродил по городу, надеясь на счастливый случай.

Новый Орлеан – типичный южный город, чей своеобразный характер в особенности подчеркивают старые кварталы, где вдоль грязных, узких улочек стоят, теснясь друг к другу, домики с крылечками и верандами. Там, скрытая от чужих глаз, протекает жизнь, чурающаяся дневного света. Там можно встретить людей всех цветов и оттенков кожи: от белых и желтых до иссиня-черных у негров. Мужчины громко окликают друг друга, женщины визгливо бранятся, шарманщики и странствующие певцы пытаются привлечь публику своими душераздирающими шедеврами.

Более приятное впечатление производят предместья, застроенные многочисленными красивыми особняками, окруженными розовыми кустами, пальмами, олеандрами, грушами, инжиром, персиковыми, апельсиновыми и лимонными деревьями. Там житель города находит необходимое спокойствие, когда выбирается наконец из городской суеты.

Разумеется, самой оживленной частью города является порт: туда приходят и оттуда уходят всевозможные суда. Там на причалах высятся горы из тюков хлопка и бочек, среди которых снуют портовые грузчики. Случайному прохожему может показаться, что он попал на хлопковую биржу в Индии.

Я бродил по городу, тщетно озираясь по сторонам. К полудню стало невыносимо жарко. Проходя по широкой, красивой улице Коммон, я увидел вывеску пивной; решив, что глоток пльзенского не помешает в такой зной, я перешагнул порог.

То, что уже тогда этот сорт пива пользовался успехом, подтверждала большая толпа жаждущих посетителей. После длительных поисков я наконец обнаружил свободный стул. В самом углу стоял небольшой стол на двоих, за которых одно место уже занимал человек с устрашающей внешностью. Его вид не смутил меня, и я подошел к нему и спросил, не позволит ли он выпить кружку пива в его компании.

Он снисходительно улыбнулся, окинул меня изучающим взглядом и спросил:

– У вас есть деньги, сэр?

– Конечно, – удивился я такому вопросу.

– Значит, вы можете заплатить за пиво и за место, которое собираетесь занять?

– Разумеется.

– Значит, у вас все в порядке? Тогда мне не понятно, какого дьявола вы спрашиваете моего разрешения! Сразу видно, что вы гринхорн. Да я бы послал ко всем чертям любого, кто осмелился бы запретить мне сесть куда вздумается! Садитесь, не смущайтесь, кладите ноги куда вам будет удобнее, хоть на стол, а каждому, кто сделает вам замечание, дайте в ухо!

Признаюсь честно, поведение этого человека вызвало мое неподдельное восхищение. С другой стороны, я почувствовал, что краснею – ведь я понимал, что не могу не отреагировать на его покровительственно-грубый тон. Следовало дать отповедь, поэтому я сказал, усаживаясь:

– И бывалому человеку не помешает вежливость.

– Нда! – ответил он спокойно. – Про вас не скажешь, что вы прошли огонь и воду. Не пытайтесь разжечь в себе гнев, это ни к чему. Я не думал оскорбить вас. Поэтому не понимаю, почему вы пристаете ко мне. Олд Дэт не поддается на угрозы.

Олд Дэт! Значит, это был Олд Дэт! Мне уже доводилось слышать об этом знаменитом вестмене. Его слава гремела по ту сторону Миссисипи, о нем ходили легенды на всех стоянках и у всех костров в прерии, его имя было известно даже в городах на Востоке. И если в том, что о нем рассказывали, содержалась хотя бы десятая, ну двадцатая доля правды, то он был непревзойденным стрелком и отчаянным искателем приключений, достойным того, чтобы снять перед ним шляпу. Срок жизни целого поколения провел он на Диком Западе и, несмотря на угрожающую со всех сторон опасность, даже не был ранен, почему многие суеверные люди поговаривали, что его не берут пули.

Никто не знал его настоящего имени. Олд Дэт – Старая Смерть – стало его боевым прозвищем, и наградили его этим прозвищем за неимоверную худобу. Невероятно высокий и сутулый, он действительно выглядел так, словно состоял исключительно из кожи и костей. Кожаные штаны болтались вокруг жилистых ног. Старая кожаная куртка за годы явно уменьшилась в размерах, и теперь из ее рукавов, едва-едва прикрывавших локти, торчали тощие руки с просвечивающими, казалось, сквозь кожу костями.

Из ворота куртки высовывалась длинная шея, украшенная огромным адамовым яблоком и увенчанная головой, на которой, казалось, не наберется и трех унций мяса. Глаза провалились в глубокие глазницы. Совершенно лысый череп, невероятно ввалившиеся щеки, квадратные челюсти, выдающиеся скулы и вздернутый нос без переносицы завершали картину. Известный вестмен действительно производил кошмарное впечатление.

Его длинные ноги помещались в нелепых, сшитых из одного куска лошадиной кожи футлярах, снабженных шпорами с колесиками из серебряных мексиканских песо.

Рядом с ним, прислоненное к стене, стояло знаменитое длинноствольное ружье, сработанное в Кентукки, одно из тех, что сегодня встречаются крайне редко, потому что их вытеснили винтовки, заряжающиеся с казенной части. На полу лежало седло и прочая конская сбруя. Из-за пояса Олд Дэта торчал охотничий нож и два больших револьвера.

Трактирщик принес заказанное пиво. Я было поднес кружку к губам, когда старый вестмен произнес:

– Не спешите, молодой человек! Чокнитесь со мной. Я слышал, в вашей стране есть такой обычай.

– Да, но там чокаются только добрые знакомые, – ответил я, не собираясь принимать предложение.

– К чему такие церемонии? Мы сидим вдвоем, у нас и в мыслях нет вредить друг другу. Давайте чокнемся! Я не шпион и не мошенник, и вы можете спокойно провести полчаса в моем обществе.

Это прозвучало более дружелюбно, чем прежние слова. Я слегка тронул его кружку своей и сказал:

– Я знаю, что вы за человек, сэр! Если вы на самом деле Олд Дэт, то я не боюсь, что попал в дурную компанию.

– Значит, вы обо мне слышали? Ну, тогда нет нужды расписывать, кто я такой и чего стою. Лучше поговорим о вас. Скажите начистоту, какого черта вас занесло в Штаты?

– Какого черта? Да так же, как и всех остальных: в погоне за счастьем.

– Что правда, то правда. Там, в Европе, люди думают, что стоит здесь только пошире открыть карман, и блестящие звонкие доллары сами в него посыплются. Если кому-нибудь повезет, то газеты кричат об этом на каждом углу, а о тех тысячах, что тонут, гибнут и пропадают без следа, – молчок. Так вы уже нашли свое счастье или хотя бы напали на его след?

– Пожалуй, напал.

– Тогда не зевайте, не потеряйте его. Я и сам хорошо знаю, как легко сбиться со следа. Вы наверняка слышали, что я стреляный воробей, далеко не трус и могу потягаться с любым вестменом, а ведь я уже который год гоняюсь за счастьем. Сколько раз казалось, что до него рукой подать, но всегда оно непонятным образом ускользало от меня и исчезало, как мираж, существующий только в человеческом воображении.

Он умолк, мрачно глядя в пространство. Я ничего не ответил, Олд Дэт покосился на меня и объяснил:

– Вам не понять, куда я клоню. Все дело в том, что встреча с европейцем всегда будоражит меня, в особенности если это молодой человек – пусть я знаю, что и он пропадет ни за грош. Моя мать души во мне не чаяла, и благодаря ее стараниям и хлопотам я достиг такого высокого положения, откуда явно проглядывало счастье. Но затем она умерла, а я считал себя значительно умнее других – и поплатился за это. Мой вам совет, сэр: будьте благоразумнее меня! Судя по вашему виду, с вами может приключиться то же, что и со мной.

– Неужели? Но почему?

– Вы слишком благовоспитанны, на вашей одежде нет ни единого пятнышка, ни единой пылинки. От вас за милю несет одеколоном. А прическа! Да любого индейца хватит удар от вашего вида. Нет, люди с такой внешностью не ищут счастья на Западе.

– Я и не собираюсь искать его здесь.

– В самом деле? Окажите любезность, сообщите мне, кто вы по профессии.

– Я получил университетское образование.

В моих словах невольно прозвучали горделивые нотки. Олд Дэт посмотрел на меня с легкой улыбкой, выглядевшей на его уродливом лице издевательской гримасой, и тряхнул головой.

– Университетское образование! Вы конченый человек! Не обольщайте себя надеждами. Счастье не дается в руки таким, как вы. Я сам испытал это на собственной шкуре. Вы служите?

– Да.

– И какую должность вы занимаете?

Олд Дэт задавал вопросы таким властным тоном, что не ответить на них было просто невозможно, а так как говорить правду я не имел права, пришлось уклончиво сказать:

– Я нахожусь на службе у одного нью-йоркского банкира и прибыл сюда по его поручению.

– На службе у банкира? Да еще нью-йоркского? Да вы прекрасно устроились, и жить вам будет гораздо легче, чем мне. Ни в коем случае не бросайте это место, сэр. Не всякому человеку, даже после университета, удается пристроиться к американским финансистам. Вы же наверняка, несмотря на молодость, пользуетесь доверием вашего патрона: из Нью-Йорка на Юг посылают исключительно доверенных лиц. Я очень рад, что не ошибся на ваш счет. Итак, вам доверили провести дело, связанное с деньгами...

– Что-то в этом роде;

Он бросил на меня быстрый изучающий взгляд, скорчил гримасу-улыбку и произнес:

– Мне кажется, я догадываюсь об истинной причине вашего появления здесь.

– Сомневаюсь.

– Вы самоуверенны, и это даже неплохо. Но мне хотелось бы дать вам добрый совет: ведите себя сдержанней и не оглядывайтесь поминутно. Вы, как только вошли, внимательно осмотрели всех посетителей, а сейчас то и дело поглядываете в окно и пялитесь на прохожих. Ведь вы кого-то ищете, я угадал?