Текст книги "Я и мое отражение"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Проверьте, пожалуйста, они настоящие?

Кассир придвинула ящичек с деньгами к себе. Достала доллары, развернула их веером и поднесла их к какому-то прибору.

Я замерла.

Вспомнила! Если доллары оказываются фальшивыми, то кассир должна нажать на кнопку тревоги! А в ожидании прибытия милиции она, наверное, постарается задержать меня разговором!

Интересно, что со мной будет дальше? Лучше об этом не думать.

Тут железный ящичек совершил обратное движение и оказался передо мной. Я очнулась и заглянула в него. Доллары лежали на месте.

– Все в порядке, – проинформировала меня кассирша совершенно равнодушно. И уткнулась в какой-то дамский роман.

Я выгребла купюры дрожащей рукой. Только теперь я поняла, как перетрусила.

Я положила деньги назад в сумочку. Немного постояла перед окошком. Никаких попыток задержать меня разговором кассирша не сделала.

– Можно идти? – спросила я на всякий случай.

– Идите, – разрешила женщина, не поднимая глаз от книги.

Я развернулась и на негнущихся ногах покинула небольшое помещение.

Настоящие! Доллары настоящие!

Первый пункт назначения мы проехали. Теперь нужно проехать второй. Нужно составить завещание, оповестить о нем супругов Володиных и на всякий случай оставить в домоуправлении заявление. Ну, в том духе, что продавать квартиру я не собираюсь, поскольку составила завещание, которое находится у такого-то нотариуса…

Да. Именно так я и должна поступить.

– Воскресенье! – напомнило мне благоразумие.

Я стукнула себя по лбу. Проходившая мимо женщина с изумлением посмотрела на меня.

Верно! Сегодня выходной!

Значит, нужно заняться этим вопросом на неделе. Интересно когда? Я работаю все шесть будних дней, потому что одна официантка в отпуске. Когда она вернется, настанет очередь Алены. А потом, зимой, дойдет очередь и до меня.

Но до зимы ждать я не могу. Дело-то срочное.

Как быть?

Я снова стукнула себя кулаком по лбу. Не помогло.

«Съем-ка я мороженое, – решила я, ничего не придумав. – А там посмотрим».

Я повернулась и направилась в сторону парка. Прошла по длинной дорожке, выложенной крупными каменными плитами. Между ними пробивалась робкая бледно-зеленая трава, последняя в этом году.

Все кончается. И лето, как это ни печально, тоже кончается.

«Но потом приходит снова!» – возразил мне незнакомый голос.

Я поразилась. Это был голос оптимиста, доселе мне незнакомый. А я, оказывается, состою не только из комплексов и меланхолии!

Голос меня приободрил.

Надо же, какие неожиданные вещи узнаешь о себе на исходе тридцать пятого года жизни!

Я подтянулась и пошла веселей. Навстречу мне по параллельной дорожке шла моя напарница Алена. Она бросила на меня короткий взгляд и не поздоровалась.

Оно и понятно.

Под руку Алену вел франтоватый молодой человек, совершенно не похожий на Алениного мужа. Мужа я видела. Он пару раз заезжал за женой после работы.

Мы проплыли мимо, как два крейсера враждебных государств, соблюдающих временный нейтралитет. После чего я украдкой оглянулась. И поймала взгляд Алены, брошенный через плечо.

Взгляд выражал такую откровенную ненависть, что я даже остановилась.

Интересно! Снова во всем виновата именно я! Виновата в том, что застукала ее на месте преступления, гуляющей под ручку с любовником!

В общем, я как советский пионер: в ответе за все.

В душу мне закралось возмущение. Робкое, непривычное, но все же возмущение.

– Сколько ты еще будешь терпеть? – злобно спросил меня незнакомый внутренний голос.

И покорный раб, сидящий во мне ответил:

– Сколько нужно.

Я вздохнула. Потрясла головой, отгоняя неприятные мысли. Выходной все-таки…

Покрепче прижала к себе сумочку с запредельной суммой и решительным шагом направилась к кафешке-стекляшке, по недосмотру властей оставшейся в нашем парке с советских времен.

Вошла. Огляделась.

Народу с утра почти не было. За стойкой скучала одинокая продавщица, торгующая свежевыжатым соком. На прилавке перед ней громоздились разноцветные фруктовые пирамиды.

Выпить сока, что ли?

Я подошла к стойке и изучила цены. Мама дорогая! Нет, это мне не по карману.

Тут бок, к которому была прижата сумочка, что-то обожгло. Ах, да! Совсем забыла! Мне теперь по карману почти все. Даже свежевыжатый сок.

Я откашлялась. Продавщица сменила скучающее выражение лица на заинтересованное и подалась вперед.

– Один яблочно-морковный, пожалуйста, – попросила я, выбрав самое дорогое сочетание соков в меню.

– Минутку, – ответила продавщица и занялась делом.

А я уселась за свободный столик и положила сумочку на колени.

Господи, как приятно быть обеспеченным человеком! Как приятно не отказывать себе в мелких жизненных радостях!

Подошла официантка. Я заказала мороженое и кофе-гляссе. Обычно я заказывала что-то одно, но сегодня мною овладел бес расточительства. Я мысленно махнула рукой.

Гулять так гулять!

В кафе я просидела долго, почти два часа. Мне было так хорошо, что хотелось воскликнуть, подобно Фаусту: «Остановись мгновенье! Ты прекрасно!»

Однако день неумолимо катился вперед.

Кафе стало наполняться гуляющей публикой. Многие посетители были с детьми, и в помещении стало шумно. Я с сожалением поднялась с места, повесила на плечо сумку, зажала ее под мышкой и пошла к двери.

Пройдусь, пожалуй.

На улице окончательно распогодилось. Солнце светило так ярко, что даже начинало припекать. Я сняла кофту и перекинула ее через руку. Нашла пустую скамейку, присела на нее. Закрыла глаза под черными непроницаемыми стеклами очков и погрузилась в легкую необременительную дремоту.

Интересно, что будет, если меня как следует приодеть и как следует накрасить? По-моему, я вполне могу выглядеть на девять баллов из десяти. Ну ладно, ладно, на восемь! При таком раскладе я еще вполне способна привлечь мужское внимание!

Я легонько вздохнула.

Не в том беда. Мужское внимание я привлекала и раньше. Точнее говоря, привлекала не я, а моя квартира.

Помните диалог Раневской и Плятта из фильма «Весна»? Раневская говорит утробным трепещущим голосом:

– Вчера в кооперативе вы сказали, что я вам нравлюсь. А что во мне вам нравится больше всего?

– Жилплощадь.

– Что-о?

– Глазки, говорю, глазки!

Примерно тот же диалог состоялся между мной и моим последним кавалером. Было это…

Я покопалась в памяти.

…примерно год назад. После чего я поставила на личной жизни жирный черный крест.

Не знаю почему, но я всегда привлекаю внимание каких-то отбросов общества, ищущих за чей счет можно поживиться. Наверное, потому что они за версту чуют во мне интеллигентную дуру, не способную даже выругаться матом. Что делать? Осваивать ненормативную лексику? Как говорится, сначала трудно, потом пройдет?

М-да…

Я недовольно пожевала губами.

Тут на мою скамейку плюхнулись двое людей. Капризный женский голос сказал, растягивая гласные:

– Ва-адим, хочу мо-ороженое!

И влюбленный мужской голос отозвался:

– В чем проблема? Вон кафе!

– В ка-афе ни ха-ачу, – закапризничала дама. – Хочу «Лакомку».

Мужчина вскочил со скамейки и огляделся. Я быстро втянула голову в плечи.

Это был тот самый безнадежно влюбленный второкурсник, тенью ходивший за мной в университете!

Вадим скользнул по мне коротким пустым взглядом. Не узнал. Он меня не узнал.

«Слава богу!» – пробормотала я мысленно.

– У входа в парк стоял лоток, – вспомнил Вадим. – Подождешь пять минут? Я быстренько сбегаю!

– Ла-адно, – мученически согласилась барышня. На вид она была значительно моложе него. Лет двадцать, не больше. А ему…

Я подумала.

Ему должно быть не меньше тридцати трех. Да. У нас с ним была разница в два курса. Значит, он примерно этого возраста.

Вадим развернулся и кинулся бежать по дорожке, ведущей к выходу из парка. Барышня сунула руки в карманы рваных джинсов, откинулась на спинку скамейки и надула пузырь из жевательной резинки.

Я провожала взглядом бегущего мужчину, и на душе у меня было горько. Ни один мужчина не бегал ради меня с такой скоростью. Никогда. Есть же на свете счастливые женщины! Интересно, что для этого нужно иметь?

Я украдкой оглядела соседку.

Маленькое треугольное личико, раскрашенное яркой косметикой, лично мне показалось вульгарным. Но, с другой стороны, меня она за мороженым не посылала.

Значит, Вадиму нравится яркий грим.

Конструкция девушки была субтильной. Но при этом ее грудь выпячивалась вперед опасным колесом. Интересно, своя, природная, или силикон? Обидно, что у меня на этом месте глубокая океанская впадина. Впрочем, все поправимо. Получу деньги, – сделаю себе четвертый размер. И куплю сногсшибательное нижнее белье.

Девица почувствовала мой взгляд и повернула ко мне маленькую головку. Ее челюсти без устали пережевывали какую-то резинку. Разумеется, без сахара.

– Простите, – извинилась я быстро, – вы не подскажете, который час?

Еще минуту барышня смотрела на меня пустым невыразительным взглядом. Потом раскрыла ярко накрашенный ротик и скучающе обронила:

– Часы у тебя на руке.

Я невольно подавилась. Действительно, на руке. И все же могла бы ответить. Хамка.

В общем, такие мужчинам нравятся.

Я поднялась со скамейки и побрела прочь. Смотреть, как мой бывший воздыхатель, виляя хвостом, принесет этой маленькой дряни мороженое, отчего-то не хотелось.

Я шла по аллее, и в душе у меня бушевали непривычные шторма.

Все!

Сделаю операцию и закачаю в грудь пару килограммов силикона! Научусь ругаться матом! Буду жевать резинку и надувать противные розовые пузыри! Буду высчитывать, насколько мне выгодно то или иное знакомство! Начну разговаривать, капризно растягивая гласные! Приобрету дурные манеры, дурные привычки, безграмотную речь, хамские замашки, стану себялюбивой корыстной самкой – и ко мне немедленно потянутся все мужские сердца, находящиеся в пределах досягаемости!

Вот она, формула любви двадцать первого века!

Я плотоядно щелкнула челюстями, как волк.

Для всего этого нужны деньги. И я их заработаю, чего бы мне это ни стоило.

Решено!

Утро понедельника застало меня врасплох. Во-первых, я проспала. Во-вторых, никак не могла решить: нужно мне идти на работу или нет?

Решила, что нужно. Хотя бы для того, чтобы забрать трудовую книжку.

Я быстро привела себя в порядок и выскочила из дома, не успев даже выпить чашку чая. Ладно, в первый раз, что ли?

Опоздала я совсем немного: минут на десять. Такое смешное опоздание у нас и опозданием не называется, тем более, что кафе мы открываем только через час после начала работы. Все женщины, работающие со мной, опаздывают. Кто минут на десять, как я, а кто и на сорок минут, как Зоя. И самое интересное, что никто, кроме меня, не получает за это по мозгам.

Я приняла первую порцию начальственного гнева, покорно склонив шею. Ничего, сегодня я его противную морду вижу в последний раз. Вытерплю.

– Иди работай, – сказал наконец мой начальник, закончив порку.

Я достала из сумки заявление «по собственному желанию», второпях написанное дома, и протянула ему.

– Что это? – спросил начальник и брезгливо принял лист двумя пальцами.

Я промолчала. Начальник насмешливо фыркнул и поднес лист поближе к глазам.

Он читал мое короткое заявление, напряженно сдвинув брови и шевеля губами. Закончил читать и вернулся к началу. Прочитал еще раз. Опустил руку и уставился на меня. Его толстая шея начала наливаться зловещей краснотой.

– Что это? – повторил он и потряс в воздухе бумагой.

– Заявление, – прошептала я.

– Я спрашиваю, что это?! – заорал он, надвигаясь на меня, как слоноподобный кошмар.

Я попятилась.

– Это заявление об уходе…

– Вижу! – рявкнул шеф так, что у меня завибрировали барабанные перепонки. – Я спрашиваю тебя, что это значит?

Мои лопатки уперлись в стену. Отступать дальше было некуда.

– Я нашла другую работу, – пискнула я.

Минуту шеф смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Потом выронил мое заявление и расхохотался. Зоя, демонстрировавшая Алене новую электрическую зубную щетку, оторвалась от своего увлекательного занятия. Алена, которая сегодня не сочла нужным со мной поздороваться, обернулась и застыла. Ее выщипанные брови удивленно приподнялись.

– Вы слышали? – спросил шеф, отсмеявшись. – Наша Золушка нашла себе другую работу!

– Интересно где? – немедленно отозвалась Зоя. – Освободилась вакансия уборщицы в супермаркете?

Алена хихикнула.

– Да нет, – сказала она. – Наверное, Лерка садится писать диссертацию.

И ехидно добавила:

– Она же у нас ученая!

«Очень остроумно!» – подумала я. Однако нетребовательный коллектив зашелся от хохота.

– Диссертацию! – задыхаясь, выговорил шеф. – Господи, зачем? Что, в продаже туалетной бумаги не хватает?

И тут во мне что-то лопнуло с противным коротким треском. Надо полагать, терпение. Плечи мои распрямились, руки сжались в кулаки, и я услышала со стороны свой голос, произносящий невероятные, невозможные, прекрасные слова.

– Слушай, жирная свинья, а ты знаешь, что такое диссертация?

Шеф поперхнулся.

– Ты мне? – не поверил он.

Я огляделась вокруг. Мне казалось, что я сплю. Но голос, похожий на мой, продолжал говорить. Я упивалась словами, восхитительными на вкус, как запретный плод.

– А что? Непонятно? Разве у нас тут две жирные свиньи? Хотя…

Я поджала губы и критически оглядела со стороны Зою, которая от неожиданности съежилась за барной стойкой.

– Конкуренция, конечно, сильная, – признала я. – Но не победная. Первое место за тобой. Или, чтобы никого не обидеть, могу предложить тебе титул жирного хряка. А жирная свинья останется для Зои.

И я любезно улыбнулась сразу им обоим.

Потрясение, очевидно, испытывала не только я. Аудитория безмолвствовала, словно воды в рот набрала. Я неторопливо прошлась по залу, как по тронному возвышению. Подошла к кассовой стойке, взяла в руки упаковку новой зубной щетки. Покрутила ее перед глазами и спросила Зою:

– Твое, что ли?

– Мое, – пискнула Зоя, не отводя от меня испуганных глаз.

Я забрала упаковку, дошла до мусорного контейнера, стоявшего за дверью и швырнула в него электрическую зубную щетку «Браун».

Зоя хрипло выдохнула воздух, скопившийся в легких.

– Не мельтеши! – предупредила я ее вполголоса. – Тебе же, дуре, добра желаю! Только кретины не знают, что золото лучше всего чистить замшей! Купи себе тряпочку и полируй до блеска!

Зоя не нашлась, что ответить. Я повернулась к Алене.

– А тебя хочу предупредить, – начала я. – По-дружески. Когда гуляешь с любовником, выбирай места подальше от моего дома. А то я могу о тебя споткнуться. И тебе будет больно.

Алена промолчала. Ее уши покрыла багровая краска.

– Ишь ты! – удивилась я. – Еще не разучилась краснеть! Надо же! Не ожидала!

Обвела взглядом коллектив, в котором проработала пять невыносимых лет и печально сказала:

– Господи, до чего же вы убогие!

Покачала головой, вышла из кафе и изо всех сил шарахнула дверью. Оставила позади свое безрадостное прошлое. Черт возьми, до чего это, оказывается, приятное ощущение!

Мир лежал передо мной, как богатейшая империя перед завоевателем. И чтобы его покорить, нужно быть такой же безжалостной.

– Все! – сказала я вслух. – Игры кончились! Иду на вы!

Помнится, какой-то древнерусский князь, славящийся своей честностью, подобным образом предупреждал неприятеля о начале военных действий. Вот и я предупредила.

Остаток дня я посвятила делам. Посетила нотариуса и составила завещание. Мне казалось, что на это придется потратить минут сорок, не больше. Потратила три часа.

Из нотариальной конторы я вышла с ощущением некоторого уныния. Его навеяла непринужденность, с которой посторонний человек обсуждал различные варианты моей естественной и насильственной смерти. Нет, я понимаю, профессия такая. И все же, все же…

Я вздохнула. Когда-нибудь все там будем. Но думать об этом все равно неприятно.

Однако завещание я составила. Благоразумие, донимавшее меня своими нотациями, прикусило язычок.

По дороге домой я посетила домоуправление и оставила там заявление, в котором сообщала, что продавать, дарить, обменивать или продавать квартиру я не желаю. В случае моей смерти прошу вскрыть завещание, составленное такого-то числа такого-то месяца такого-то года, хранящееся в такой-то конторе…

В общем, сплошное занудство. Но необходимое занудство, согласитесь. Главного я добилась. Благоразумие умолкло окончательно.

Я вернулась домой и пересчитала свои финансы. Пять тысяч долларов отложила сразу: это мой стабилизационный фонд, и трогать его можно только в случае крайней необходимости. Пожалуй, открою себе кредитную карточку. Места она занимает немного, в случае потери или кражи ее можно заблокировать… И вообще, мне ужасно хочется приобщиться к цивилизованной форме расчетов. Никогда в жизни у меня не было кредитки.

Значит, пора заводить.

Я полюбовалась пухленькой стопкой наличных, аппетитной, как сдобная булочка. Вытрясла содержимое сумки, собрала раскатившуюся по ковру мелочь и подсчитала финансы. Свела, так сказать, баланс.

Зарплату я получила недавно: всего три дня назад. И еще не успела потратить сколько-нибудь значительную сумму. Так что на ближайшие две недели я вполне обеспеченный человек. По моим меркам, конечно.

А через две недели, если не раньше, я уже буду отдыхать у моря и вовсю наслаждаться бархатным сезоном. Совершенно бесплатно, между прочим! Елена Борисовна даже пообещала выдавать мне деньги на карманные расходы. Интересно, прилично ли это? Не знаю, не знаю… С одной стороны, не очень. С другой стороны – я на нее работаю. Поэтому эти деньги можно рассматривать в качестве представительских расходов.

Мысль мне понравилась.

Действительно! Племянница Елены Борисовны привыкла жить на широкую ногу! Привыкла посещать дорогие рестораны, покупать хорошие вещи, привыкла ездить на дорогой машине…

Кстати! Машину я тоже вожу! Не знаю зачем, но в университете я записалась на курсы вождения и получила права. Не Шумахер, конечно, но вспомнить, что к чему, я сумею. Если потребуется.

Я молча сцепила ладони и с чувством потрясла ими в воздухе. Никакое знание не пропадает даром. Вполне возможно, что даже мой филологический диплом на что-нибудь сгодится. Трудно представить, на что, но кто знает?..

Все возможно!

Я спрятала доллары в диванную подушку, уложила рублевую наличность в сумочку и пошла на кухню. Заварила свежий чай, сделала себе несколько бутербродов, с аппетитом поела. Потом пошла в ванную и вымыла голову. Накрутила на мокрые волосы полотенце, взяла с журнального столика фотографию Жени, забытую Еленой Борисовной, и вернулась к зеркалу. Сунула снимок за край рамы и минуту постояла перед ним, озабоченно хмурясь.

Так. Хоть я и старше на пять лет, разница в глаза не бросается. Я выгляжу не так плохо для своих лет, а вот девушка, целый год сидевшая на героине, наверняка внешним видом не блещет. Возможно, что я выгляжу даже слишком хорошо для своей роли.

Я посмотрела на фотографию еще раз.

А по фотографии не скажешь, что девица наркоманка. Вполне приличная внешность. Очень приличная. Выходит, если меня нормально упаковать, то я буду выглядеть не хуже.

Это приятно.

– Не отвлекайся! – сказала я вслух очень строго и помотала головой, отгоняя посторонние мысли.

Что нужно сделать, чтобы наше сходство стало полным? В первую очередь, постричься. Пожалуй, волосы у Жени немного светлее моих. Но это тоже не беда. Хороший парикмахер в два счета приведет нас к общему знаменателю.

Я размотала полотенце. Расчесала волосы, вооружилась ножницами и аккуратно остригла пряди у подбородка. Мне хотелось посмотреть, как я буду выглядеть с такой же стрижкой, как у Жени.

Включила фен, высушила волосы и старательно уложила их, глядя на фотографию.

Опустила руку и на несколько секунд застыла перед зеркалом, переводя взгляд со снимка на свое отражение. По коже поползли холодные мурашки.

– Это просто страшно! – сказала я вслух.

Это действительно было страшно. Сходство с незнакомой мне девушкой стало почти абсолютным. Если я попытаюсь накраситься так, как это делает она…

Я поднесла фото очень близко к глазам и зашарила взглядом по лицу Жени.

Она красится сильней, чем я. Глаза подведены карандашом, на веки наложены тени. Глаза накрашены так, что кажутся приподнятыми к вискам, как у кошки. Я подобным образом никогда не красилась. Попробовать, что ли?

Я принесла в ванную весь небогатый запас своей косметики и с головой ушла в работу. Краситься «под кошку» оказалось трудно. Несколько раз мне пришлось смывать грим и все начинать сначала. Но через полтора часа я отложила в сторону орудия производства и критически оглядела свое отражение.

Это была я и не я. Девушка, отраженная в зеркале, казалась моложе меня лет на десять. Как ни странно, смелый грим убавил мой возраст. Я стала похожей на студентку, собравшуюся с компанией в ночной клуб.

Я стала до ужаса похожей на Женю.

– Привет! – сказала я незнакомке из Зазеркалья и помахала ей рукой.

– Привет! – сказала незнакомка и повторила мой жест.

Хорошо бы еще одеться так, как девушка на фотографии. Представляю себе, как отпадет челюсть у Елены Борисовны!

Я внимательно рассмотрела платье на незнакомке со снимка. Женя была одета просто и дорого, как и подобает богатой наследнице. Такого платья у меня, разумеется, нет и никогда не было. Зато у меня есть маленькое черное платье, которое, по словам Коко Шанель, должно быть в гардеробе каждой женщины.

Рискну предположить, что оно имеется в гардеробе бедной богатенькой девочки по имени Женя.

Я пошла в спальню. Распахнула створки шкафа и вытащила оттуда нужную вешалку. Разгладила платье руками, критически осмотрела его со стороны.

Конечно, оно уже старенькое. Но все еще вполне приличное. Ношу я вещи аккуратно, поэтому платье пятилетней давности выглядит почти как новое. Возможно, платье Жени украшено лейблом хорошего модельного дома, но и мое сидит на фигуре превосходно. Хотя и куплено на барахолке в Черемушках.

– Польский фабричный трикотаж! – уговаривала меня молоденькая бойкая спекулянтка. Впрочем, пардон. Теперь она называется бизнес-вумен. – Не линяет, не мнется, не теряет форму! Супер!

Трикотаж выглядел завлекательно, и я поддалась на уговоры. Позже выяснилось, что платье линяет со страшной силой, и мне даже пришлось его покрасить. Но все остальное оказалось чистой правдой: платье сидело идеально и не теряло форму. Правда, за прошедшие пять лет, я надевала его не чаще десяти раз. Платье требовало серьезного повода. Сегодня он, кажется, есть.

Я разложила платье на кровати. Гладить не нужно: платье плотно облегает фигуру, все мелкие морщинки разойдутся сами собой.

Я извлекла из комода парадные чулки с ажурной резинкой и черное выходное белье. Достала лаковые туфельки-лодочки, поставила перед кроватью.

Облачилась в красивое белье, влезла в лодочки, критически осмотрела себя в большом зеркале.

А что? Ничего! Вполне аппетитная фигура для моих лет! Обидно, что грудь малозаметная, но это пустяки. Закачаю побольше силикона, пускай Памела Андерсон немного передохнет от мужского внимания.

Зато ноги стройные! И вообще, я еще очень и очень…

Я поискала нужно слово, не нашла и расхохоталась.

Не знаю, что открыло во мне оптимистку: объемная пачка долларов, спрятанная в диванной подушке, или ощущение свободы. Это ощущение не покидало меня с самого утра. С того момента, как я вдарила ненавистной дверью по ненавистному косяку. Ощущение свободы походило на чувство полета, испытанное мною в прекрасном детском сне.

Восхитительное чувство.

Я втиснула себя в черный польский трикотаж. Опустила подол, поправила горловину. Долго разглаживала несуществующие морщинки на бедрах, одергивала узкий рукав.

Почему-то я боялась взглянуть в зеркало.

Наконец, опустила руки вдоль тела, как на уроке физкультуры. Выпрямила спину, глубоко вздохнула и медленно подняла глаза.

– Привет! – сказала мне незнакомая девушка Женя.

– Привет, – ответила я.

– Как жизнь? – спросила она.

– Вроде налаживается, – ответила я.

Девушка покивала головкой.

– Приятно слышать, – заметила она.

– А ты как? – спросила я.

Это было удивительное ощущение. Я словно раздвоилась: одна часть меня оставалась в комнате, с разбросанными в ней вещами: мокрым полотенцем, халатом, старыми клетчатыми тапочками… А другая часть меня поднялась над всем этим очень высоко. Так высоко, что видела сверху не только девушку Леру, стоявшую перед зеркалом, но и девушку Женю, лежавшую в больнице незнакомого мне города.

И ответила за нее:

– Плохо. Очень плохо.

– Ты больна? – спросила я.

Девушка в зеркале печально покачала головкой.

– Нет, – ответила она едва слышно.

– Нет? – удивилась я. – А Елена Борисовна сказала…

Тут часть меня, парящая в воздухе, внезапно обрушилась сверху вниз. И, уже теряя дар, который люди называют ясновидением, я услышала последние слова, прошелестевшие в неподвижном воздухе комнаты:

– Будь осторожна! Не верь…

Ноги мои подкосились, и я почти упала на кровать. Сжала обеими руками виски, разламывавшиеся от ноющей боли, тихо застонала.

Что это было?.. Никогда в жизни со мной не случалось ничего подобного!

Озарение? Вспышка? Предчувствие?

Да! Все это вместе взятое и что-то еще… Что-то, заставившее мое сердце стучать сильней и тревожней. Что-то, не определявшееся словами.

Тут тишину прорезала крикливая птичья трель. Я вздрогнула и подняла голову. Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы сообразить: звонят в дверь.

Я торопливо поднялась с кровати. Нога в узкой лодочке на высоком каблуке неловко подвернулась и стукнулась об пол. Я тихо охнула.

Боль отрезвила меня окончательно. Я посмотрела в зеркало, но увидела там только себя.

Слава богу.

Поправила волосы, так, чтобы быть похожей на Женю, и пошла в коридор.

Включила не яркий верхний свет, а тусклое бра, висевшее над телефонным столиком. Посмотрела в глазок.

Елена Борисовна терпеливо дожидалась перед дверью.

Я улыбнулась. Интересно будет увидеть ее реакцию.

Я открыла замок и распахнула дверь. Свет длинной лампы, висевшей над лифтом, смешался со светом бра в моем коридоре. Елена Борисовна открыла рот, чтобы поздороваться, но тут ее взгляд упал на мое лицо.

Я не знаю, как описать ее реакцию.

Она…

Она… испугалась.

Да, именно так.

Холеное моложавое лицо гостьи покрылось меловой бледностью. Даже губы, и те не то побледнели, не то посинели… Кожа внезапно обвисла, из мертвых пустых глазниц на меня глянул ничем не прикрытый панический Страх.

– Женя? – прошептала она. И отступила назад.

Отчего-то мне тоже стало страшно. Я нащупала выключатель на стене и нажала на клавишу.

Вспыхнул яркий верхний свет. Ужас в глазах моей гостьи сменился облегчением.

– Это вы, Лера? – спросила она по-прежнему очень тихо.

– Я, – ответила я шепотом.

– Боже мой!

Елена Борисовна поднесла руку, отягощенную кольцами, к виску. Помассировала его указательным пальцем. Выдохнула воздух, скопившийся в легких. Подняла голову и снова посмотрела на меня.

– Боже мой! – повторила она уже другим тоном. – Это же надо! Я приняла вас за Женю!

И она весело рассмеялась. Она отлично владела собой. Но я не могла изгнать из памяти выражение ее глаз, минуту назад бывших мертвыми от страха.

Елена Борисовна шагнула вперед.

– Можно войти? – спросила она очень вежливо.

– Конечно, – ответила я. Хотя больше всего мне хотелось захлопнуть дверь перед ее носом. А потом открыть и убедиться, что мадам Володина мне приснилась. Как и все, что с ней связано.

Но тут я вспомнила про деньги, лежавшие в диванной подушке. Это воспоминание парализовало мою волю.

– Входите, – повторила я. И посторонилась.

Елена Борисовна вошла в коридор. Бросила на меня еще один короткий взгляд и сразу отвела глаза.

Интересно, почему она испугалась? С чего ей меня пугаться?

Чего может бояться дама, напоминающая готовый к бою авианосец?

Загадка…

– Не разувайтесь, – сказала я поспешно.

Елена Борисовна кивнула головой. Она окончательно взяла себя в руки.

– Спасибо. У меня чистая обувь.

Кто бы сомневался! Дамы, подобные ей, по грешной земле не ходят!

Елена Борисовна не стала терять времени на дальнейшие реверансы и направилась прямо в зал. Я пошла следом, вдыхая упоительный, чуть горьковатый аромат ее духов. Интересно, как они называются? Спрашивать неудобно…

В комнате Елена Борисовна сразу уселась в то же кресло, что и в прошлый раз. Выпрямила спину, сложила на коленях руки.

– Что вы надумали? – спросила она деловито.

Я помедлила, разглядывая остью.

Сегодня на Елене Борисовне был другой костюм, состоявший из короткого приталенного пиджака и узкой прямой юбки. Сшит он был не хуже, чем брючный, и сидел на мадам Володиной великолепно. Ей удалось сохранить фигуру в фантастической форме. Представляю, на какую спартанскую дисциплину обречена женщина, желающая так выглядеть.

– Вы приняли решение? – терпеливо повторила вопрос Елена Борисовна.

– Я согласна, – ответила я, бросаясь в воду с головой. Была не была…

Показалось мне, или ее лицо стало чуть менее напряженным?

– Прекрасно, – сказала гостья. Поднялась с кресла и направилась к двери. Я на мгновение замешкалась от удивления, но тут же пришла в себя и последовала за ней.

– Уже уходите? – спросила я.

Елена Борисовна обернулась. Ее глаза еще раз быстро обшарили мое лицо.

– Вы очень похожи на нее, – сказала мадам Володина суеверным полушепотом.

– Я вижу, – отозвалась я.

Все-таки странная реакция…

– Мы выезжаем завтра, – поставила меня в известность нанимательница.

– Как? – вскрикнула я. – Завтра?! Уже?!

Елена Борисовна нетерпеливо пожала плечами.

– А чего тянуть? – сказала она. – Решение принято!

– Между прочим, я сегодня составила завещание, – заявила я небрежно. – И оставила в домоуправлении заявление о том, что никакие сделки с квартирой проводить не собираюсь.

Подумала и добавила:

– На всякий случай.

Мгновение Елена Борисовна смотрела сквозь меня, чуть приподняв брови. А потом рассмеялась. Смеялась она долго, негромко и от души. Затем вспомнила о времени, оборвала смех, откашлялась и деловито сказала:

– Самолет в четыре. Я заеду за вами в час дня. Будьте готовы.

Открыла входную дверь, вышла в подъезд и закрыла ее за собой.

А я осталась стоять на месте.

Сказать, что я чувствовала себя глупо, значит ничего не сказать. Странная женщина, чтобы не сказать сильнее…

Кто-то легко дунул мне в лицо. Я зажмурилась, но сразу же открыла глаза и оглянулась.

Пусто.

– Не верь, – шепнул смутно знакомый голос.

– Кому? – спросила я громко.

Тишина. Пустота. Только мое сердце отчего-то выбивало тревожную барабанную дробь.

Нужно ли говорить, что ночью я почти не сомкнула глаз?!

Читатели, очевидно, и так сделали все нужные выводы: барышня я малохольная, легко поддающаяся эмоциям, особенно отрицательным, и склонная к депрессии.

Что ж… не могу с ними не согласиться.

Ночью я ворочалась с боку на бок и строила различные предположения относительно моего будущего. Не все они были безоблачными. Скорее наоборот.