Текст книги "Западня. Шельф"

Автор книги: Карина Шаинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Если бы кто-нибудь сказал Лизе, что она одинока, заброшена и очень напугана, она удивилась бы и, пожалуй, даже возмутилась. Лиза всегда старалась быть хорошей. А хорошие девочки так себя не чувствуют. И поэтому она просто ждала, когда ее заберут домой.

Лиза снова смахнула с глаз челку и внимательно посмотрела по сторонам. До двора еще было метров двести; тропинка шла между оградой детского сада и зарослями одичавшей, разросшейся сирени. Впереди тропинка поворачивала; проскочить этот угол – и, считай, уже в безопасности. Обычно уроки у младших классов заканчивались раньше, но сегодня после праздничной линейки отпустили всю школу. А значит, и четвертые классы. А значит, и Лену с компанией...

Лиза иногда сталкивалась с бывшей подружкой на переменах, но вокруг всегда были учителя, старшеклассники, на худой конец – техничка или просто открытая дверь класса, в которую можно было незаметно прошмыгнуть. А после уроков Лиза не выходила со своего двора – туда Ленка, помня о стычке с Фатимой, не совалась. Но сегодня... Когда Лиза уходила из школы, Ленка с двумя подругами стояла в углу школьного двора. Лиза надеялась, что ее не заметили, была почти уверена, что не заметили. Когда она поняла, что ошиблась, было уже поздно.

Плеск дождя по лужам как будто стал громче. Лиза встревожено оглянулась и поняла, что ее надежды не оправдались: Ленка с подругами быстро шагала по тропинке. Они уже догоняли Лизу; лица у всех троих были сосредоточенные и решительные. Она бросилась бежать и услышала за спиной плеск и топот. Она неслась, не разбирая дороги, чувствуя, как грязная вода забрызгивает ноги, подол формы, фартук, который еще утром был белоснежным. Поворот уже рядом, еще немного... Лиза рванулась к спасительному двору, срезая угол; ноги неудержимо заскользили по палой листве. Лиза отчаянно замахала руками, пытаясь сохранить равновесие, припала на колено и тут же снова вскочила – но драгоценные секунды были потеряны. Ленка схватила ее за плечо и столкнула с дорожки.

– Я же говорила, ты мне еще попадешься, – довольно сказала она и оглянулась на подружек. – Давай теперь моего воробушка.

– У меня... у меня его нет, – тихо ответила Лиза. Если оттолкнуть Ленку изо всех сил и успеть проскочить мимо девчонки справа, то, может быть, получится убежать. Будто прочитав ее мысли, девочки подошли поближе – теперь они стояли полукругом, прижимая Лизу к углу между забором и непроходимым кустарником.

– Как это нет? – Ленка подбоченилась. – И куда же он делся?

– Я... я подарила! – выкрикнула Лиза

– Говори тогда, кому отдала.

Глаза Лизы забегали. Ленка схватила ее за локоть и ловко завернула руку за спину. Лиза с воплем согнулась пополам; это можно было вытерпеть, но Лиза понимала, что стоит Ленке усилить нажим, и боль станет невыносимой. Она не могла пошевелиться; от ощущения полной беспомощности подступала паника. Лиза понимала, что еще немного – и она совсем перестанет соображать. Мозг лихорадочно работал, но она никак не могла придумать, кому же могла отдать кулончик, придумать что-то, чему Ленка поверит и сможет проверить. В глазах темнело от боли, и голова просто отказывалась работать.

– Ты ее не знаешь, – пробормотала она, задыхаясь.

– Я всех знаю. Не врать мне!

– У меня правда нет! – закричала Лиза. Ленка потянула локоть вверх, и руку пронзило такой дикой болью, будто ее выдернули из сустава. Лиза не выдержала. – Он дома, дома!

– Тогда пойдем домой, – сказала Ленка с ухмылкой и отпустила руку. Лиза схватилась за ноющее плечо. – Давай, пошли. И попробуй только убежать, хуже будет! Я тогда сама к твоей бабушке пойду и скажу, что ты у меня его украла!

Лиза похолодела. Она соврала, чтобы потянуть время, но теперь видела, что это не поможет. Ленка не шутит, не блефует – правда может пойти и сказать бабушке, что Лиза – воровка. Выхода не было. Что, если, придя домой, просто отказаться отдавать фигурку? Ленка не отстанет, будет звонить в дверь, кричать под балконом. В конце концов, бабушка спросит, что у них происходит, – спросит не у Лизы, а у ее «подружки» – и та расскажет историю про воровство. Лиза не знала, кому поверят взрослые. Может быть, даже поверят ей. Но точно знала, что будет, если она сама расскажет правду. «Нехорошо быть такой эгоистичной, – скажет бабушка. – Вы же вместе нашли эту штучку, вот и играйте с ней вместе. Отдай девочке кулончик, прекрати жадничать». От отчаяния Лиза тихо застонала и тут же получила тычок кулаком в спину. Что, если сейчас дать сдачи? Ее сильно побьют, это чепуха, но на шум сбегутся взрослые, начнут спрашивать – и будет то же самое, только еще и влетит за неумение договариваться словами.

Лиза поднималась на свой пятый этаж, как на эшафот. Когда она потянулась к звонку, ей показалось, что на руке висит гиря. Девчонки за спиной настороженно сопели; Лиза все пыталась найти слова, которые ее спасут, дадут защиту – и не могла. Выхода не было.

Дверь открыла бабушка. Лиза молча глядела на нее исподлобья, так и не придумав, что сказать. Ленка опередила ее.

– Здравствуйте, – вежливо сказала она из-за спины, и Лиза услышала в ее голосе улыбку. «Такая милая девочка, – скажет сейчас бабушка, – не понимаю, Лиза, откуда у тебя манера ссориться из-за чепухи». От ненависти и страха внутренности сжались в тугой холодный узел.

– Добрый день, – заулыбалась бабушка, – Лиза, наконец-то ты явилась, гулена! Мы тебя заждались. Девочки, у нас гостья, Лиза должна с ней поговорить. Поиграете чуть позже, хорошо? Подождите полчасика.

– Хорошо, – послушно пропела Ленка. Лиза обернулась, поймала злой взгляд прищуренных глаз. «Мы подождем, сколько надо, – говорил этот взгляд, – не думай, что все кончилось».

В коридоре стояла большая спортивная сумка с надписью «Adidas». Сердце Лизы екнуло – на секунду она подумала, что наконец-то приехал папа, но тут же увидела в комнате невысокую черноволосую женщину с короткой стрижкой и круглым лицом. На ней были блестящие спортивные брюки и жутко модная блуза в мелкий черный горошек – Лиза знала, что такие бывают красные, белые и желтые, но эта была изумительного бирюзового оттенка – в цвет блестящим спортивным штанам.

Гостья казалась знакомой – присмотревшись, Лиза вспомнила, что встречала ее пару раз в институте, когда папа брал ее с собой на работу. Перед глазами встали темные, пахнущие пылью, прелым деревом и табачным дымом коридоры с деревянными панелями на стенах. Массивные шкафы с множеством ящиков – Лиза знала, что там хранятся образцы керна, узкие каменные цилиндрики всех оттенков серого и бежевого, которые так интересно рассматривать. Папин кабинет – прокуренный, тоже забитый шкафами с образцами; огромная, древняя раковина забита окурками папирос. Смешной рисунок снежного человека на стене. Столы, заваленные разноцветными картами, листами бумаги, исчерченными странными ломаными линиями («это сейсмограммы» – непонятно говорит папа), бесконечными таблицами. И эта женщина, столкнувшись с папой в коридоре, сердито щурит и без того узкие, черные глаза. «Отчет... каротаж... Кыдыланьи...» – слышит Лиза; папа шутливо вскидывает руки, смеется. «Лизок, это тетя Нина, – говорит он, – бежим скорее, а то она стукнет меня молотком». Лиза тоже смеется, но смотрит на тетю Нину с опаской: никакого молотка у нее в руках нет, но мало ли...

Может быть, тетя Нина пришла рассказать новости из Черноводска? Или передать что-нибудь? Лиза вошла в комнату, вопросительно поглядела на взрослых.

– Лизочек, нам надо серьезно поговорить, – сказала бабушка.

Лиза медленно присела на диван. Ее взгляд панически метался от бабушки к тете Нине, к деду и опять к бабушке. Серьезный разговор никогда не приносил ничего хорошего. Оценки за четверть? Долгие прогулки, уходы со двора? Или – Лиза похолодела – они как-то узнали про Никиту, и сейчас скажут: «Лиза, мы узнали, что ты ненормальная. Нам придется отдать тебя в психушку».

– Покажи-ка нам свои оценки, – сказала бабушка. Лиза медленно достала из портфеля дневник; к горлу подступили слезы, но все-таки она чувствовала облегчение. Оценки – это не самое худшее. Но сейчас, конечно, начнется... Только почему при гостье? Обычно бабушка не ругала ее при посторонних. И обходилась без предисловий...

Тем временем бабушка открыла дневник на последней странице, где выставлялись оценки за четверть. Лиза уставилась в пол, ожидая криков. Две четверки. Остальные – трояки. А ведь она была отличницей, и ее родители всегда гордились этим.

Бабушка не стала кричать – только шумно, театрально вздохнула, захлопнула дневник и бросила его на диван. Это напугало Лизу больше, чем ругань. Это было непонятно; теперь Лиза не знала, чего ожидать.

– Видишь ли, Лизок, – проговорила бабушка, – видишь ли... Понимаешь, Лизок...

– Заладила, – раздраженно вмешался дед. Лиза вздрогнула. – Понимаешь, Лиза, твоим родителям было бы удобнее, если бы ты осталась у нас.

Лиза подняла расширившиеся от ужаса глаза, и бабушка торопливо добавила:

– Ненадолго, только на год. И мама обязательно приедет на Новый год.

Лиза, не в силах сказать ни слова, медленно покачала головой.

– Но с другой стороны, – снова заговорила бабушка, пряча глаза, – маму очень тревожит то, что ты съехала на тройки.

– И папу тоже, – торопливо вставил дед. Бабушка быстро кивнула.

– Да, маму с папой. Ты бы постыдилась, ведь отличницей была, а тут вдруг распустилась! Прогулки эти... Разве ты не понимаешь, что если друзья мешают тебе учиться – то это плохие друзья, дурная компания? Скоро докатишься до...

Тетя Нина громко кашлянула, и бабушка растерянно замолчала.

– Через два дня я еду в Черноводск, – заговорила, наконец, гостья, увидев, что старики совсем потеряли нить разговора. – У твоей бабушки есть возможность достать на тебя билеты, и ты могла бы поехать со мной.

– Но мы не уверены, что тебе стоит туда ехать, и хотим, чтобы ты осталась с нами, – добавила бабушка, и улыбка, появившаяся было на Лизином лице, снова погасла. – Но ты уже взрослая девочка, так что решать тебе. Поступай, как знаешь.

Бабушка замолчала. Вид у нее был холодный и слегка обиженный. Лиза растерянно замерла. Ловушка, это была ловушка, вроде того дурацкого вопроса, который так любят задавать взрослые: кого ты больше любишь, маму или папу? Это была привычная, мелкая мышеловка... но теперь на пути Лизы лежал настоящий капкан. Ей так хочется уехать к родителям, – но если им это неудобно, это будет так... эгоистично. А эгоисткой быть нехорошо. Что важнее: не мешать родителям или не расстраивать их плохими оценками? Сказать бабушке, что она не хочет с ними жить, – или не вернуться в дом, по которому так скучает, и увидеть маму только на новый год? Кто разозлится и обидится на нее больше? Чья обида... опасней?

– Лизааа, выходи! – донесся с улицы крик, и она вжала голову в плечи, узнав голос Ленки.

– Я хочу домой, – прошептала она, глядя на тетю Нину и изо всех сил стараясь не заплакать. – Пожалуйста.

Дед пожал плечами и развернул газету, а бабушка поджала губы и скорбно качнула головой.

– Беги, тебя подружки зовут, попрощайся, – сказала она. Лиза быстро кивнула. Схватив куртку и сунув ноги в сапоги, она выскочила за дверь.

– Какая все-таки черствая девочка, – успела услышать она.

Дверь захлопнулась. Лиза спустилась на несколько лестничных пролетов, уселась на ступеньку и разрыдалась, пряча лицо в коленях.

Может, надо было ослушаться поморника и прогнать того человека, думал Петр. Может быть, зря он открыл тогда дверь и впустил надежду. Хватит ли у него теперь сил?

Они сидели на его кухне. Один – угрюмый, настороженный. Второй с деланным равнодушием разглядывал чайник с отбитой эмалью и бубен, висящий на стене, и все говорил, говорил.

– ...Вы же знаете, Петр, как птицы вцепляются в скалу.

– Знаю.

В ответ на слова пришлого чайки, кружившие на помойке за домом, закричали согласно и коротко – раз, другой. Мелькнуло за окном рыжеватое крыло, оранжевый и блестящий, как сердолик, глаз. Петр вздрогнул. Не просто чайка – поморник, редкий гость в городе. Будто глянул в душу, проверил, подсказал – не гони. Выслушай.

– Пока они только выбирают место, чтобы усесться, их легко спугнуть. Но уж если уцепились когтями за камень, то намертво. Могут и крылом ударить, если попытаться прогнать.

– И клювом.

– Именно. Не буду тянуть. Знаю, вам не слишком нравится Черноводск. Ваш отец был большим человеком, а вы...

– Да.

Он оглядел пузырьки на столе, эмалированную кружку, почерневшую от чайного налета, дешевые трикотажные штаны, вздувшиеся пузырями над тощими старческими коленями. В его квартире пахло лекарствами и вареной картошкой, и совсем чуть-чуть – мокрыми шкурами.

– Вам оставалось только мстить. Всем известно, что погода в Черноводске всегда хуже, чем парой километров в любую сторону. Здесь почти не бывает солнца, бураны обрывают провода, а лето – промозглое и сырое. Плохое место, говорят люди. Но им все равно. Ваша месть для них – что укусы комаров.

Петр молчал. Его собеседник, неведомо как появившийся в совхозе, почтительно расспрашивавший об «отцах племени, что хорошо знают местный фольклор», не нравился ему. Дети Поморника совсем оглупели, раз дали ему адрес. Он тоже был человеком города – хитрым и слабым, его цели были непонятны, а слова – мутны. Но он знал слишком много.

– Только если вы считаете, что они уже зацепились за скалу, захватили и перекроили под себя вашу землю и ваших людей, то вы ошибаетесь. Это они лишь примерялись. Месторождения истощаются. Если не будет нефти – люди города уйдут. Они не захотят здесь жить. Плохое место...

– Знаю.

– И детям Поморника снова понадобится тот, кого слушают чайки.

– Да.

Он смотрел из-под опущенных век, как чужак, морщась, тянет из кружки пахнущую веником жижу – Петр нарочно распечатал пачку гнусного краснодарского чая, нарочно дал алюминиевую кружку, обжигающую губы. Этот пришлый знал его тайные мечты, и Петру это не нравилось, сильно не нравилось.

– Но теперь на шельфе решено ставить буровые. И если им позволить...

– Откуда вы пришли? – спросил Петр. Его собеседник недовольно повел плечами, но старик уже не мог остановиться. – Таких ботинок, как у вас, нет даже у больших начальников, и курток тоже, и ваши часы... – он ткнул в электронный циферблат, похожий на небольшое колесо от трактора. Его собеседник невольно одернул рукав. – Так откуда вы?

– Из очень большого города. Из Москвы.

– Вы думаете, я старый человек, совсем глупый? Думаете, раз я здешний – так совсем дурак? Я охотник, я умею замечать следы и различать двух мышей из одного помета. И я смотрю телевизор. Таких, как вы, нет ни в Москве, ни за границей.

Его собеседник смутился, отвел глаза, и Петра охватила злобная радость.

– А если я сейчас позвоню в милицию, что вы им расскажете? – спросил он.

– Придумаю что-нибудь. А вы так и останетесь нищим, никому не нужным пенсионером.

Петр пожал плечами. Отвращением нахлынуло волной. Что ему надо, этому человеку? Зачем он приехал, откуда?

– Вы хотите, чтобы люди города ушли из этих мест. Я хочу, чтобы разработка шельфа прекратилась.

– Почему? Вы же любите нефть, обожаете нефть... вы, любители мертвечины, которой побрезгует даже росомаха. Я видел, как люди, которые работают на буровой, обливаются ею и смеются от радости. Всем вам, городским, нужна нефть, разве не так?

– Не всем. Есть люди, которым надо это остановить. Вам не нужно знать, почему.

– Тогда зачем вы говорите все это мне?

– С кем же разговаривать, если не с исконным хозяином этих мест, – мужчина пожал плечами. Его смущение прошло, и теперь он говорил с искренним удивлением. Такая же искренность была в словах тех, кто забирал детей племени и отвозил их в интернаты, а потом отравлял городом... Но те лишь сами верили себе, а этому верили еще и чайки. Такое нельзя было не почувствовать.

– Я давно не хозяин. Мой отец был великим шаманом. А я – пенсионер. Люди города дают мне деньги и лечат мои старческие болячки.

– Но поморник говорит с вами.

Петр снова пожал плечами и кивнул. Кивнул.

Глава 4. Не здесь и не там

Не здесь и не там

Наконец-то Лиза ехала домой. Рейс был дневной, но выехать пришлось рано утром. Дед долго кружил по центру города, маленькими тенистыми улочками со старыми дубами и тутовниками вдоль тротуаров, между частными домами в окружении фруктовых садов, пока не нашел нужный адрес. Нина вышла сразу, как только услышала сигнал, – все в тех же спортивных штанах, с сумкой через плечо. Лиза посмотрела, как Нина несет ее, и позавидовала, – ее рюкзак, хоть и маленький, был тяжеленным. Большую часть вещей, конечно, пришлось оставить, но зато бабушка впихнула в сумку несколько банок варенья. А ведь очень красивый свитер, который Лизе не разрешили взять с собой («Куда столько набрала? Надорвешься!») был намного легче. Лиза старалась не думать об этом – в конце концов, она точно знала, что бабушка хочет как лучше.

Наконец, дедушкин «Москвич» подкатил к аэропорту. Лиза вытянула голову – здесь через ограду было видно летное поле; небольшой самолет бежал по полосе, постепенно разгоняясь и задирая нос. Лиза узнала Ту-154 – на таком же они полетят до Москвы. Самолет оторвался от земли, серебристо сверкнул на солнце. Лиза тихо ахнула от удовольствия – на взлетающие самолеты она могла смотреть бесконечно.

Лиза любила эти ежегодные переезды – с севера на юг в начале лета, с юга на север – в конце. Она легко выдерживала перелеты и втайне гордилась тем, что ее никогда не укачивает, и что она знает, как называются самолеты. Она любила суету аэропортов; обожала вслушиваться в объявления, и даже соленая шипучая минералка, которую она в нормальной жизни не терпела, казалась ей вкуснейшим напитком, когда стюардессы разливали ее в маленькие коричневые чашечки и развозили на тележке по салону самолета. Но больше всего Лизе нравилось просто уезжать и приезжать; это странное состояние – когда ты уже не здесь, еще не там. Время вне жизни, похожее на бесконечный летний вечер в старом сквере. Особенное время. Оно давало ей чувство свободы и ожидания чего-то нового, неизвестного, но обязательно хорошего.

Единственное, чего Лиза опасалась на этот раз – что рамки-металлоискатели будут звенеть из-за воробушка, и его придется снять. Конечно, тетя Нина – не бабушка и не родители, вряд ли прицепится, но вдруг? Или расскажет дома, и мама с папой начнут расспрашивать о кулоне, просить, чтоб показала... Но рамка промолчала, не зазвенела, и Лиза, машинально прижимая руку к груди, будто пряча и так скрытый свитером кулон, проковыляла на посадку.

Лиза не знала, почему ей так не хотелось рассказывать о фигурке. Просто не хотелось – и все. Это был ее секрет. Тайна. Ее и Никиты... Никита, конечно, знал о воробушке, и Лиза была уверена, что знал больше нее. Это было обидно и нечестно – у Лизы от Никиты секретов никогда не было, а вот у Никиты... Лиза не понимала, как такое может быть – ведь она сама его придумала! Однако она чувствовала, что Никита очень многое от нее скрывает.

Например, он точно знал, что на самом деле творится в Черноводске. Знал и не говорил. Отмалчивался, когда Лиза пыталась спрашивать, и это пугало Лизу еще больше, чем оговорки бабушки и деда. Дома что-то не так, но узнать, что именно, можно только самой. Ждать подсказок неоткуда.

Лиза летела навстречу своему страху.

В аэропорту Внуково их встретил знакомый Нины. По каким-то неуловимым признакам Лиза определила, что он тоже геолог. Москва, как обычно, разочаровала: город совсем не походил на нарядные картинки из телевизора. Вдоль шоссе тянулся бесконечный, серый, скучный лес; потом появились заборы, следом – бетонные коробки домов. Это был тот же Черноводск, растянутый до бесконечности. Правда, дом, где жил знакомый Нины, слегка примирил Лизу с действительностью: целых двадцать четыре этажа, подумать только! Лиза в жизни не поднималась выше пятого, и на двадцатом ей было слегка не по себе. Из окна кухни люди внизу казались крошечными. Лизе выдали бутерброд с майонезом и огромную кружку сладкого чая; она сидела за столом вместе со взрослыми, болтала ногами и слушала. Незнакомый геолог, растерянно посмеиваясь, рассказывал что-то о танках. Лиза понимала, что танки были в центре Москвы, что это было совсем недавно и что дядечка, который сидит напротив нее, вместе с другими людьми не давал им пройти дальше. Это как-то не укладывалось в голове – ведь Лиза знала из книжек, что такое бывает только во время войны, – и она решила, что чего-то недопоняла. Она опять услышала непонятное слово «гэкэчэпэ», вспомнила ссору с Ленкой, и ей стало грустно – и одновременно радостно от того, что все это осталось позади. А взрослые тем временем уже говорили о работе, и все становилось еще непонятней. У Лизы была куча вопросов, но она обещала вести себя хорошо, а это значит – сидеть тихо и к взрослым не приставать. Девочка вертелась на табуретке, как на иголках.

– Что такое шельф? – не выдержала она и заранее съежилась, готовая к тому, что от нее сердито отмахнутся.

Тетя Нина и ее знакомый замолкли, растерянно глядя на девочку, и переглянулись. Нина усмехнулась, достала из сумочки листок бумаги и ручку.

– Ты у нас преподаватель, ты и объясняй, – сказала она, отдавая их хозяину квартиры. Геолог шумно вздохнул и, прямо как маленький, погрыз кончик ручки. Потом он нарисовал две длинные скругленные ступеньки, одна из которых была совсем низенькая, а другая обрывалась куда-то в пустоту, и перечеркнул их волнистой горизонтальной линией.

– Это у нас море, – сказал он, указывая на линию, – эта низкая ступенька – материк, а вот эта – шельф. Это подводное продолжение материка, уже не суша, еще не океан. Понятно?

Лиза кивнула, зачарованно глядя туда, где вторая ступенька – шельф – обрывалась в океанскую глубину. Там была черная вода, там чудовищное давление сплющивает морской ил в твердую породу... там, в темноте, водятся монстры, зубастые рыбы с фонарями-приманками, висящими перед пастью, огромные кальмары со смертельными щупальцами, и, может, еще другие чудища, никому не известные, но смертельно опасные. Вот оно как, подумала Лиза, между сушей и бездной есть широкая полоса, уже подводная, но все еще принадлежащая материку. Ничейная полоса. И если ты поплывешь по ней... то, может быть, выберешься на сушу. А может – заплывешь в Марианскую впадину и сгинешь там во тьме...

– Состав пород там такой же, как на суше, – сказала тетя Нина, – поэтому если, например, мы находим нефть в Черноводске, то, скорее всего нефть будет и на шельфе рядом с Черноводском. Материковые месторождения мы разрабатываем давно, и они постепенно истощаются. А залежи нефти на шельфе – огромные, надо только их найти и добраться до них.

– Ты понимаешь? – спросил геолог чуть насмешливо, приметив, как постепенно расфокусировался взгляд Лизы. Она быстро кивнула и улыбнулась.

– Спасибо, – вежливо проговорила она, – кажется, я поняла.

– Вот и умница, – откликнулась тетя Нина.

Лиза болтала ногами и пила чай. Ей было очень хорошо и уютно на этой незнакомой кухне, с этими незнакомыми взрослыми. Она не понимала, почему так, и ей было слегка стыдно, – ведь бабушка с дедом лучше незнакомой тети, правда? Думать наоборот – это почти... предательство, да. Никита бы точно сказал, что это предательство, – или это он и сказал. Лиза склонила голову набок, прислушиваясь, а потом сердито тряхнула челкой и потянулась за новым бутербродом.

Снова московский аэропорт, на этот раз – Домодедово. Прохладный голос из репродукторов объявляет рейсы. От названий городов сладко захватывает дух. Магадан, Благовещенск, Чита... города дальние, незнакомые, волшебные. Хабаровск. Тетя Нина подхватывает сумку; Лиза влезает в свой рюкзачок и торопится следом. Это их рейс. Огромный Ил-62 воет турбинами. Им лететь целых восемь часов.

Высокая, очень красивая стюардесса в синем костюме поставила перед Лизой прямоугольный лоточек с курицей и рисом. Лиза не любила ни курицу, ни рис, но то – в обычной, нормальной жизни. А еда в самолете – это чуть ли не самое вкусное из всего, что она пробовала. Лиза жадно обгладывала тощую вареную ногу, запивала сладким лимонадом. Поглядывала на часики – лететь еще долго... Повозившись в кресле, Лиза свернулась в клубок и задремала.

...Она снова была на детской площадке в парке. Осень сменилась зимой, но Никита все так же сидел на «гигантских шагах» в своей легкой красной куртке. От слегка отталкивался то одной, то другой ногой, качаясь туда-сюда, и незанятые резиновые петли болтались черными змеями. Присмотревшись, Лиза вдруг поняла, что одной не хватает – карусель была рассчитана на четыре места, но петель было только три, а вместо четвертой лишь болтался на уровне роста взрослого какой-то обрывок. Почему-то это очень напугало Лизу, так напугало, что она даже не стала подходить – стояла и смотрела на Никиту. Он пожал плечами, соскочил с карусели и медленно подошел к ней.

– Я знаю хорошее место, чтобы играть, – сказал он. – Пойдешь со мной?

Лиза невольно оглянулась туда, где еще осенью стеной стояли заросли стланика. Сейчас все было завалено снегом; сугробы выглядели ровными, почти гладкими, но Лиза знала – стоит наступить туда, и ты провалишься в кустарник, застрянешь ногами в ветках, и выбраться будет очень, очень трудно... Она вспомнила, как во время урока физкультуры – в этом же парке, только чуть дальше – упала, соскользнула с лыжни и вынуждена была снять лыжи, чтобы встать. И тут же провалилась по пояс; ногу защемило в развилке куста стланика, занесенного по макушку, и, если бы не помощь учителя физкультуры, Лиза, наверное, так и не сумела бы выбраться...

– А весной бы нашли твой труп, – подсказал Никита, и Лизу затошнило. – Ты пойдешь со мной?

– Куда? – спросила Лиза.

Вместо ответа Никита взял ее за руку и повел к выходу из парка. Получалось это у него удивительно быстро: вот они прошли здание института, вот уже идут по южной окраине города, через совхоз (Лиза почувствовала острый запах силоса, запах, который одновременно напоминал ей и о канализации, и о весне). Слева мелькнула замерзшая гладь Бурундучки; Лиза поняла, что они идут по дороге в аэропорт, но тут Никита резко свернул в сторону – и они оказались на законсервированной буровой.

– Вот это место, – сказал Никита. – Отличное место, чтобы играть.

Лиза огляделась и сердито пожала плечами. Место не казалось ей интересным; и зачем он привел ее сюда?

Никита присел на корточки перед сугробом, наметенным вокруг домика для вахты, и начал копать. Лиза еще раз пожала плечами и принялась помогать – играть, так играть. Хотя пещеру можно рыть где угодно, зачем для этого было забираться аж за город – непонятно...

– Вот интересно, – спросил Никита, энергично отбрасывая снег, – а почему за тобой приехала тетя Нина?

Лиза остановилась, поправила шапочку.

– Как это почему? – спросила она. – Тетя Нина ехала из санатория, ей было по пути...

– Почему за тобой не приехал папа? Он же собирался.

– Не знаю, – грустно ответила Лиза. – Не смог, наверное. Этот... шеф не отпустил.

– А ты спроси у тети Нины, – предложил Никита. – Интересно же.

– Ничего не интересно, – буркнула Лиза. – Скучно просто так рыть пещеру, – сказала она, отряхнула с варежек снег и отошла в сторону. Никита выглянул из уже довольно глубокой снежной норы и показал ей язык.

– Спроси, – снова сказал он. Лиза незаметно пожала плечами.

– Тетя Нина, – окликнула она, открывая глаза.

Нина отложила книжку, вопросительно взглянула на Лизу. На секунду Лизе захотелось сделать вид, что она ничего не говорила и не собиралась спрашивать. Она уже понимала, что зря послушалась Никиту, что ничего хорошего из этого не выйдет, что не вовремя заданный вопрос может разрушить что-то... что-то очень важное. Но Нина не отворачивалась, ждала. Лиза набрала побольше воздуха, как будто собиралась прыгнуть в холодную воду, и быстро проговорила:

– Тетя Нина, а почему папа или мама за мной сами не приехали?

– Потому что после развода им...

Нина запнулась и замолкла, глядя на потрясенную Лизу.

– Ты не знала, – сказала она после паузы. Голос у нее был странный, осуждающий и виноватый одновременно.

Лиза не ответила. Она чувствовала себя так, будто спускалась по лестнице – и внезапно вместо ступеньки под ногой оказалась бездна. Она ощутила, как онемело лицо. Как будто она смотрит широко раскрытыми глазами на нечто настолько ужасное, что невозможно отвести взгляд. Как будто Нина раздвинула сухие стебли полыни, а за ними оказался мертвец, разложившаяся мертвая женщина с выпущенными кишками и яркой сережкой в остатках уха. «Привет, Лиза, – говорит она, – добро пожаловать в Марианскую впадину, Лиза! Теперь это случилось с тобой!»

– Лиза? – окликнула ее Нина. Вид у нее был растерянный.

– Я хочу спать, – тихо прошептала Лиза, снова сжимаясь в комок. – Спать хочу...

– Вот и хорошо, – ответила Нина, и в ее голосе было плохо скрытое облегчение. – Поспи, конечно.

Лиза нашарила под свитером фигурку воробья, сжала в кулак. Прохладное прикосновение металла странно успокаивало. Она прикусила кулак и закрыла глаза.

– Ты ничего не можешь с этим сделать, – грустно сказал Никита. – Ничего не исправишь.

– Неправда, – мысленно ответила Лиза. – Если я буду хорошей... они помирятся, вот увидишь.

– Да им все равно, хорошая ты или плохая.

– Нет. Нет, не все равно.

Как жаль, что воображаемого друга нельзя побить, подумала Лиза. Ее охватила странная смесь возбуждения и бессилия – ее трясло, сердце колотилось, как бешеное, но при этом она не могла даже пошевелиться. «Добро пожаловать в Марианскую впадину, Лиза! – вопил мертвец, – здесь монстры, и они любят маленьких девочек! Они хотят есть!»

Лиза вспоминала прошлый июнь, когда они в последний раз летали на юг все вместе, втроем, – мама, папа и Лиза. В Черноводске еще лежал снег, а Хабаровск уже утопал в зелени, и сквер напротив аэропорта пах липкими тополевыми листьями и теплой землей. Они пошли в гостиницу рядом с аэропортом, где было две половины – мужская и женская, в огромных комнатах стояли рядами пружинные кровати и пахло сырым постельным бельем, а из репродукторов доносились объявления о регистрациях и посадках. Они сняли там три койки, а потом нашли свободную лавочку и ели пирожки с картошкой; вокруг сидели и даже лежали на газонах люди с чемоданами, солнце прыгало в листьях, а в траве ковырялись черные галки. Лизе разрешили снять куртку, и она сидела в одном тонком свитере, ощущая спиной легкий ветер и солнечное тепло. Она чувствовала себя совершенно счастливой. Вот бы всегда так сидеть, думала она. Жевать пирожок, запивать вкусным «Дюшесом» и слушать, как хохочет папа. Смотреть, как мама иногда отбирает у него бутылку пива и делает маленький глоток. Ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно.