Текст книги "Западня. Шельф"

Автор книги: Карина Шаинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Хлынула кровь. Лешка едва сумел увернуться от ответного сокрушительного удара, но цель была достигнута. Барин разжал руки, и Анна тихо осела на пол. Геологи благоразумно отодвинулись подальше – Барин озирался налитыми кровью глазами, хлюпал разбитым носом, и ясно было, что любому, кто окажется слишком близко, не поздоровится.

– Тебе Коляна мало? – спросил Тофик. Бандит дернулся к нему, но, видимо, упоминание о приезжем партнере его слегка остудило. Он опустил глаза на стонущую под ногами стюардессу, будто прикидывая – то ли оставить ее в покое, то ли пнуть.

– Слышали, что она несла? – прохрипел он. – Нет, вы слышали?

– Бред, бред, – в десятый раз пробормотал Лешка. – Не верю.

– У нас пять трупов и признание, – возразил Тофик. – Признание бредовое, согласен, – так и поступки не сказать, чтоб трезвые. Ведь видно, что псих работал. А я-то на нашего дурдомщика гнал... Аля, ну не плачь. Все нормально, на тебя уже покушались, снаряд два раза в одну воронку не падает...

Аля сердито шлепнула его по руке и вытащила платок. Трубно высморкавшись, она в последний раз судорожно всхлипнула и затихла. На кончике крана набухла капля, ударила об раковину – так звонко, что все вздрогнули. Переглянулись: что-то изменилось в мире. Что-то стало по-другому. Не так, как раньше.

– Почему так тихо? – вдруг спросила Нина звенящим от напряжения голосом. – Ребята, почему так тихо?

Они все замерли, прислушиваясь. Тишина была такой плотной и неподвижной, что, казалось, здание обложили толстым слоем ваты. Снова упала капля – Нина дернулась, ударившись рукой об стол, сунула ушибленные костяшки в рот. Внезапно Тофик хлопнул себя по коленям и расхохотался, как безумный; его смех звучал приглушенно, словно кто-то сглатывал звук.

– Буран-то кончился, ребята! – заорал он.

Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что Тофик прав. Толкаясь, они ринулись к выходу. Тофик распахнул толстую дверь – и все отшатнулись, ослепленные сияющей белизной.

Солнце каталось в сверкающем бледном небе, подернутом прозрачной дымкой из не осевших еще мельчайших снежинок, и гигантские, как кучевые облака, сугробы искрились под ним, щедро разбрасывая бриллиантовые лучи. После душной, пропитанной запахами тел, пищи и курева атмосферы общежития воздух казался сладким и свежим, как небывалый, вкуснейший в мире ледяной эликсир.

– Боже, спасибо тебе, – прошептала Аля и всхлипнула. Улыбнулась сквозь слезы. – Спасибо... Но... Что это?

К наконец-то осознанной тишине примешался далекий, на грани восприятия, звук, доносившийся со стороны трассы – словно гудел где-то толстый деловитый шмель. Лешка склонил голову набок, его глаза недоверчиво расширились.

– Бульдозеры, – прошептал он. – Бульдозеры идут.

Глава 16. Вести от старого друга

Вести от старого друга

Уже третью ночь подряд Лиза просыпалась мокрая, как мышь, от пота, и подолгу лежала в темноте, глядя в потолок. Она слушала мерное дыхание мамы и думала, как это странно: никто из убитых на буровой не приходит в ее сны, и папа, похожий на мертвеца, не приходит, и кошмары про воробушка ей тоже не снятся. Лишь вялые мысли покачиваются где-то в глубинах сознания, как ленты ламинарии в морской воде: она должна найти источник угрозы... должна понять, откуда идут клубы черного дыма... должна сделать что-то – и ищет подсказку в кошмарных снах, но никак не находит.

Стюардесса в СИЗО. А вот чемоданчик с таблетками, чемоданчик, из-за которого она и заварила эту кашу, остался у Барина (его даже не стали задерживать – сказали, что это была самооборона). Лиза видела, как он закинул чемоданчик на заднее сиденье машины.

А Тимур с ней даже не попрощался. Последний раз она видела его на трассе из аэропорта. Увидев из своего укрытия, как конвоируют стюардессу, Тимур решился выйти к автобусу. Геологи о его побеге не сказали ни слова, лишь Барин проворчал: «Если не виноват, так чего слинял?» «Мне надо было дождаться вашего визита?» – холодно ответил Тимур, и Барин, недовольно засопев, умолк.

Когда Лиза думала об Анне, ей становилось не по себе: слишком уж близко к парку располагалась тюрьма. Пройти с полкилометра по дорожкам, обойти каток, – и вот уже с вершины невысокой сопки перед тобой распахивается мрачная плоская долина, занесенная снегом, а посреди нее – горстка бетонных зданий, колючая проволока, черные вышки. Пару раз Лиза ходила туда с подружкой и ее старшей сестрой: на площадке неподалеку проводил тренировки местный кинологический клуб, а у подруги был боксер, которого пытались дрессировать. Лиза смотрела, как нелепо толстый человек выбегает на пятачок утоптанного снега, смешно размахивая руками, и гладкие, ощеренные доберманы и овчарки бросаются на него, вонзая клыки в толстый слой ваты...

Лиза не любила таких собак. Ей нравились совсем другие – смешные, лохматые и ласковые. Такие, как Шмель. Шмеля забрал Лешка. Геолог жил в частном доме на Красной Горке и мог построить для пса большую теплую будку во дворе – чтобы тот мог задрать ногу, как только ему это понадобится, а не мучился, ожидая, пока его выведут на улицу.

Да, со Шмелем все было в порядке, а вот со стюардессой – не очень, потому что тюрьма была слишком близко от парка, из которого наползала черным облаком смутная угроза – Лиза не могла объяснить, в чем тут дело, не могла ничего рассказать, она просто чувствовала. Ей снилось, что черное облако пересекает долину, просачивается сквозь проволоку, сквозь двери и решетки... Дымные щупальца уплотняются, становятся упругими и сколькими, проскальзывают в камеру, где сидит стюардесса – бледная, нечесаная и истощенная, похожая на привидение. Она так боится, что не может даже закричать. Щупальца подползают к ней и закручиваются вокруг горла...

В одну из таких ночей Лиза поняла, что не может заснуть, и на цыпочках выбралась на кухню. Не включая свет, открыла холодильник. На дне трехлитровой банки еще плескались остатки молока, и Лиза, стараясь не шуметь, перелила его в кружку. Молоко было порошковое, уже слегка подкисшее, но его противный вкус странным образом успокаивал. Он напоминал Лизе о детском саду – о тех временах, когда мама с папой были вместе, Никита – живой, а страх – ненастоящий, придуманный, чтобы интереснее было играть. Во вкусе молока было что-то привычное и утешительное, и, чтобы усилить эти ощущения, Лиза взяла с подоконника старую детскую книжку, зачитанную до дыр. Уже во втором классе приключения щенка Тяпы казались Лизе глупыми и скучными, но сейчас это было именно то, что надо. Свет включать по-прежнему не хотелось, но в ящике стола лежали свечи на случай, если бураном оборвет провода. Маленького огонька вполне хватало для того, чтобы разбирать крупный, рассчитанный на малышей шрифт.

Прихлебывая молоко, Лиза перевернула страницу. Легкий ветерок подхватил обрывок тетрадного листка в линейку; Лиза поймала его и перевернула. Пробежалось по корявой, печатными буквами написанной строчке, и, не поверив своим глазам, прочла снова.

ЖДУ НА КЛАДБNЩN РОВНА В ПОЛНОЧ!!! НИКИТА

Она отбросила записку, как отвратительного, покрытого слизью червя. Волосы на затылке Лизы зашевелились, и она хрипло застонала от мгновенно нахлынувшего ужаса. Руки задрожали так, что молоко выплеснулось на страницы книжки. Жду на кладбище. Никита ждет ее на кладбище. Никита...

Лиза с хлюпаньем втянула в себя ставший вдруг сухим и колючим воздух и сипло, деланно хихикнула. Она сама написала эту записку. Сама, своими руками, два или три года назад. Они с Никитой играли в искателей кладов. Она играла, что ищет клад вместе с воображаемым другом, и написала эту записку понарошку, как будто это сделал Никита. Она до восьми лет путала направление косых черточек в букве «и», то писала правильно, то старательно, высунув кончик испачканного карандашом языка, выводила зеркальное отражение.

Страх ушел, только по затылку еще бегали колючие мурашки. Лиза аккуратно вытерла пролитое молоко, закрыла книжку и тихо вернулась в постель. Подсказка была найдена. Назавтра Лизе предстояла очень длинная прогулка.

К ее удаче, утро выдалось такое ясное, что мама сама предложила ей сходить покататься на лыжах.

– Только с лыжни не уходи, – привычно предупредила она.

– Конечно, ну буду, – так же привычно соврала Лиза.

Она выглянула в окно. Лыжня отделялась от дороги справа – уже успели накатать после бурана – и вилась по сопкам до самого моря. Среди редких низких лиственниц мелькали яркие куртки – несколько человек уже выбрались покататься, торопясь воспользоваться наладившейся погодой. Вдалеке виднелась молочно-изумрудная полоска моря – буран взломал и отогнал лед от берега. Лиза привычно поискала глазами красные с белым вышки буровой платформы и удивленно обернулась к маме:

– А где...

– Так тайфуном снесло, – ответила та. – Уникальный случай, она же на любой шторм рассчитана, но вот – не выдержала... – Лиза уже собиралась, вполуха слушая о разрушениях, которые принес буран. Самым сложным, оказалось, незаметно выудить воробушка из тайника – пришлось тянуть время, дожидаясь, пока маму что-нибудь отвлечет. Кулон Лизе пришлось положить в карман – челку ей коротко обстригли на следующий же день после приезда, и прятать глаза стало намного труднее.

Выбравшись, наконец, из квартиры и спустившись на первый этаж, Лиза огляделась по сторонам и нырнула в закуток под лестницей, где жители подъезда держали санки – зимой и велосипеды – летом. Сунула лыжи в угол и, еще раз посмотрев по сторонам, выбежала на улицу. С помощью минутной возни с лыжами Лиза выгадывала себе несколько часов: если бы она просто ушла гулять, мама начала бы волноваться уже к обеду; зато катание могло затянуться до темноты – это считалось нормальным. Темноты и тем более полуночи Лиза ждать, конечно, не собиралась, – раз уж сама написала Никитину записку, то и время могла менять как ей удобно. Но и точно рассчитать, какой срок ей понадобится, она не могла, так что пусть будет запас...

До кладбища, устроенного на болоте недалеко от городской черты, Лиза добралась за час. Можно было бы быстрее – но тогда идти бы пришлось через парк. Несмотря на отчаянную, с сумасшедшинкой, храбрость, которую Лиза ощущала с самого утра, совсем уж рисковать не хотелось, и она предпочла сделать крюк.

Кладбище отделяла от парка полоса огородов. С другой стороны с ним граничил старый тополевый лес. Ранней весной, когда деревья покрывались зеленой дымкой клейкой пахучей листвы, Лиза с отцом ездили сюда за папоротником. Выйдя из машины, надевали брезентовые куртки-энцефалитки, чтобы не подцепить клещей, и входили в лес. В полумраке светились трехперстки – желто-черная серединка, три белоснежных лепестка на макушке сочного стебля. Лиза и ее отец бродили среди гладких серых стволов, перебирались через трухлявые бревна, засыпанные мокрой, прелой листвой, высматривали первые побеги папоротника. Возвращались домой с разбухшими, остро пахнущими пакетами; покрытые коричневым мехом ростки-спиральки вываливали в большущий таз с водой. Когда пушок на побегах намокал, они все вместе, втроем рассаживались вокруг таза на табуретках и пропускали завитки папоротника сквозь пальцы. Очищенная, глянцевито-зеленая, с пурпурными пятнышками спиралька падала в кастрюлю. Оставшийся на пальцах свалявшийся пух стряхивался на газету. Руки от папоротника надолго становились коричневыми – точно так же, как от зеленых грецких орехов, только запах был другим: аромат палой листвы, грибов и еще какой-то острый, неуловимый запашок, который крошечными коготками царапался в самой глубине горла.

Очищенный папоротник сушили, а потом, уже зимой – снова вымачивали, варили, а потом обжаривали в масле. Этим всегда занимался отец. Папоротник, жареную рыбу и «соус» – огромные кастрюли тушеной баранины с картошкой – всегда готовил он, это были его коронные блюда, к которым не допускались женщины. Как же так, подумала Лиза. Кто теперь будет жарить корюшку? Кто теперь принесет в дом полиэтиленовый мешок, пахнущий морозом и огурцами? Кто будет рассказывать Лизе смешные истории, которые случаются с геологами в тайге? Лиза не виделась с отцом с тех пор, как бульдозеры расчистили трассу и папина «Нива» наконец добралась до города.

Ничего. Лиза все исправит – иначе, зачем она здесь?

Кладбище оказалось огромным. Только теперь Лиза обнаружила в своем плане изъян: она может бродить здесь до самого вечера, но так и не найти могилу Никиты. Чем она думала? Ведь она даже не помнила его фамилии... Лиза достала из кармана записку и перечитала заново – никаких подсказок. Обратная сторона листка тоже чистая – лишь внизу пририсован исчерканный квадратик с крестиком в уголке...

«Ну-ка, Лизок, где у нас север?» – весело спрашивал папа, когда они заходили в лес, и Лиза, почти не задумываясь, махала рукой туда, где вставали невидимые за деревьями три сопки-близнеца. А на картах север обычно сверху... Лиза повернулась, совмещая направления, и, все еще не веря себе, побрела в лощину у самой опушки, на которую указывал крестик.

Могилу Никиты она узнала сразу. Лиза была уверена, что не помнит толком его лица, но фотография на надгробном камне заставила ее остановиться так резко, будто она налетела на стену. Никаких сомнений – это был он, ее друг... бывший друг. Но, может, они все-таки сумеют помириться. Именно для этого Лиза пришла на кладбище с воробушком в кармане и совком, спрятанным под курткой. Ей надо было попросить прощения. Ей надо было спросить Никиту, кто убил его. Она надеялась, что Никита умер достаточно давно, чтобы уже не чувствовать боли.

Снег не успел слежаться, и поначалу копать было легко – лишь последний слой оказался плотным и тяжелым, приходилось не столько копать, сколько резать его совком, а потом поддевать увесистые куски. Лиза взмокла и натерла волдыри на руках – хорошо еще, что она заранее решила не разрывать могилу полностью, обойтись только ямкой над изголовьем Никиты. Она говорила себе – разрыть могилу целиком ей не хватит ни сил, ни времени. Наверное, это было правдой. Но на самом деле она не хотела видеть всего Никиту... а еще – боялась повторения своих снов, в которых бывший друг, одержимый жаждой мести, пытался убить ее. Лиза не собиралась давать ему возможность дотянуться до своего горла.

Со снегом она справилась, но промороженный торф оказался ей не по силам. Лиза слышала, что из-за того, что кладбище находится на болоте, людей хоронят неглубоко, и думала, что сумеет справиться... Но она ошиблась, безнадежно ошиблась. Между ней и Никитой – преграда твердая, как камень, и она ничего не может с этим поделать.

Лиза встала на колени перед расчищенным клочком земли и сжала воробья в ладошке. Она должна была хотя бы попытаться. Ледяные иглы разбежались по пальцам, остужая горячие от тяжелой работы руки.

– Прости меня, – сказала Лиза. – Прости меня, пожалуйста, я не хотела, и я долго играла с тобой после того, как ты умер, потому что скучала по тебе. Ты ведь простишь меня, правда? Нам ведь так весело было вместе, и я всегда с тобой играла... ну, кроме того дня. – Лиза заплакала, все крепче сжимая фигурку. Бесполезно. Все зря... – И еще я хотела спросить, кто тебя убил, – закончила она и замолкла, прижимаясь ухом к ледяной поверхности могилы.

На что она надеялась? Что истлевшие губы назовут ей имя? Что в темных глазницах она увидит прощение? Или на то, что руки в клочьях почерневшей кожи протянутся к ней в дружеском объятии?

Слезы стекали по щекам и замерзали, упав на землю. Она слышала только шорох торфа. Бесконечный, убаюкивающий шепот холодной земли, надежно хранящей мертвецов. Только шорох... и еще – тихое, едва различимое поскребывание. Как будто кто-то провел изнутри ногтем по крышке гроба. Как будто кто-то слабый, как едва вылупившийся птенец, скребся в бессильном, но жадном желании выбраться наружу.

Лизе захотелось закричать.

Отдаленный скрип снега под чьими-то шагами. Лиза приоткрыла глаза. Замерзающие слезы искажали мир, делали его расплывчатым – она видела только черный силуэт на белом фоне. Она подняла ладонь, чтобы вытереть глаза, но в этот момент из-под земли донесся звук, похожий на шипение газа в конфорках кухонной плиты. Руки Лизы, мгновенно заледенев, бессильно опустились на колени.

– Ты все помнишь, – сказал Никита.

– ...а то она стукнет меня геологическим молотком по голове, – смеется папа, и Лиза улыбается в ответ, но смотрит настороженно: а вдруг не шутит?

– Не пугайте ребенка, Дмитрий, – следует раздраженный ответ. – Она и так от меня шарахается с тех пор, как...

Воспитательница, распространяющая запах валерьянки, пытается успокоить группу растерянных, плачущих детей и бросает благодарные взгляды на прохожую, которая не только сбегала вызвать милицию, но и вернулась, чтобы помочь отвести в садик перепуганных малышей. Воспитательница сбивает детей в пары; прохожая берет на руки парализованную ужасом Лизу и несет следом. Лиза не может пошевелиться, не может вымолвить ни слова, не может даже дышать, потому что запах этой женщины пугает ее. Это запах, который навсегда впитался в память Лизы, пока она стояла над телом друга и смотрела на копошащихся на его лице мух. Лиза уверена, что сейчас эта женщина развернется и унесет ее обратно в стланики, к Никите, а ей придется только беспомощно смотреть в спину уходящей с остальными детьми воспитательнице.

Они выходят из парка на перекресток рядом с институтом. Лиза видит бегущего навстречу отца и только тогда начинает кричать и вырываться. Страшная женщина отпускает ее; Лиза подбегает к отцу, вцепляется в его ногу и наконец, чувствует себя в безопасности... почти в безопасности – потому что отец жмет руку страшной женщины и называет ее по имени...

Теперь она все помнила, но это уже не имело значения. Шаги приближались, и скрип снега под ногами вызывал содрогание. Размеренные, неторопливые шаги. Ты хочешь знать, кто убийца? Тогда открой глаза. Просто открой глаза и посмотри.

Над головой крикнула чайка. С шорохом упала в лесу веточка, обломившаяся, когда с нее слетела жирная синица. Где-то урчал, приближаясь, мотор. Дальний лай собак, веселые крики детей, несущихся на санках с горы, гудки. Все это было очень далеко; эти звуки больше не касались Лизы. Скрип снега заполнил собой весь мир.

Глава 17. Успеть на кладбище

Успеть на кладбище

За прошедшие несколько дней Тимур трижды побывал у следователя, раз за разом, описывая ночь на буровой. Перед первым допросом он опасался, что легенда о командировке быстро затрещит по швам, но этого не произошло, – после того, как нефтяники добрались до шельфа, командировочные в городе стали привычным явлением. Похоже, ментов убедили не столько документы Тимура, сколько джип, на котором он разъезжал по городу. У Заказчика были большие связи, и машина ждала в гараже с того момента, как решено было ехать в Черноводск. Впрочем, расследование было практически формальностью: признание стюардессы всех устраивало...

Тимур вышел из душного отделения и закурил. День был чудесный, безветренный и ясный, и легчайшая морозная дымка висела в воздухе, вспыхивая на солнце неуловимыми искорками. Чуть выше по улице несколько детей с воплями восторга ползали по пышным сугробам, обстреливая друг друга рассыпчатыми снежками. Мысли Тимура обратились к Лизе, и он ничуть не удивился, когда к крыльцу подошел ее отец. Удача искоса поглядывала через плечо, готовая уже повернуться лицом. Тимур пошел навстречу геологу, заранее дружелюбно протягивая руку.

Вблизи он выглядел страшно, и улыбка Тимура увяла. Щетина, красные, воспаленные глаза, нечистые пятна на мятых брюках. Густой перегар, казалось, мутным облачком висел над головой. Руки с траурной каймой под ногтями мелко тряслись. Рот безвольно обмяк, превращая некогда умное и жесткое лицо в бессмысленную слабоумную гримасу. Все говорило о том, что Дмитрий не просыхал с тех пор, как добрался до города.

Тимур уже знал ответ, но все-таки спросил, как дела у Лизы. Дмитрий окинул его мутным, недоуменным взглядом человека, не понимающего, о ком идет речь, и уверенного, что его с кем-то перепутали. Похоже, в запое намертво забыл, что у него есть дочь. Или просто не захотел об этом помнить...

Однако Дмитрий помнил. Ребячий визг пробудил в нем, видимо, какие-то воспоминания. Он нахмурился, пытаясь поймать увертливую мысль. В затуманенном мозгу прихотливо переплетались предстоящий допрос, гибель жены и дети, играющие в сугробах.

– Надо будет Лизку на могилку сводить, – наконец, изрек он.

За время, что понадобилось на дорогу к кладбищу, подозрения Тимура перешли в уверенность. Вытянуть из пьяного нужные сведения было не трудно; оставалось сложить два и два. Тимур успел узнать Лизу достаточно хорошо, чтобы понять: рано или поздно девчонке придет в голову замечательная идея самой навестить приятеля – разумеется, с фигуркой воробья в кармашке. Сперва он бросился к Лизиному дому, но на половине пути передумал: лучше было бы убедиться для начала, что она еще этого не сделала... или не делает прямо сейчас. Убийца – настоящий убийца – тоже мог сложить два и два, сопоставить разрытую могилку одного маленького мальчика и бродящих по общежитию мертвецов. После этого за жизнь Лизы не дать и ломаного гроша.

Подъезд был перекрыт автобусом с черной полосой на борту. Тимур остановился, дожидаясь, пока пройдет похоронная процессия – несколько десятков людей, большей частью невысоких и щуплых, странновато одетых азиатов. Перед гробом несли большой черно-белый портрет; Тимур рассеянно проводил его взглядом, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю. Внезапно он сбился с ритма; выбивающие дробь пальцы замедлились, переходя на похоронный марш, а потом и вовсе замерли.

Дорога освободилась, но теперь Тимур не спешил ехать дальше. Мельком увиденный портрет не шел из головы. Черно-белая фотография, наверняка когда-то сделанная для паспорта. Лицо как печеное яблоко, широкие скулы, узкие глаза, сеть морщин. Этому мужчине могло быть и пятьдесят, и восемьдесят. Гордое, пожалуй, даже надменное лицо. В нем было что-то противоестественное, и Тимуру пришлось потратить несколько минут, чтобы понять: у старика были светлые глаза, и, хотя на черно-белой фотографии этого нельзя было разобрать, Тимур готов был поклясться, что оттенки радужек слегка различны.

Охотничий пес внутри неслышно сделал последний шаг и замер, поджав лапу в стойке, вытянулся в звенящую струну, и лишь его нос подрагивал, ловя тончайшие струйки запаха. Тимур выключил мотор и выбрался из машины. Один из участников процессии остановился, поправляя шнурки; его фигура показалась Тимуру знакомой. Неужели наконец-то повезло?

– Лешка! – окликнул он. Маленький геолог вздрогнул и оглянулся. Расплылся в неуверенной улыбке.

– Ты что здесь делаешь?

– Заблудился, – с досадой ответил Тимур, – свернул где-то неправильно.

Особой скорби на Лешкиной физиономии не было – скорее едва заметная досада. Геолог как будто был даже рад, что появление знакомого отвлекло его от печального ритуала.

– Родственник? – рискнул спросить Тимур.

– Очень дальний, – неохотно ответил Лешка. – Здоровый мужик был, охотился, зимой на лыжах в сопки ходил, а тут раз – и на ровном месте инсульт...

– Сочувствую, – пробормотал Тимур. Лешка махнул рукой.

– Мы его не любили, – с досадой сказал он. – Не прийти не могли, но... никто из наших его не любил.

– Плохой характер? – осторожно, осторожно...

– Нельзя плохо говорить о покойниках, да? – Лешка уныло усмехнулся. – Но его отец был большим человеком, последним великим шаманом здешних мест. А он – уже в середине жизни превратился в злого, жадного, заносчивого болвана, который проклял свою единственную дочь. Иногда я думаю, что проклятие подействовало. Все-таки он был сыном шамана. Она на все готова была пойти, чтобы он ее простил.

– Простил? – тихо спросил Тимур.

– Кто ж знает. На похороны вот не пришла, но мало ли... Вячиваныч учил нас не лезть в семейные дела. – Лешка слегка повел плечами, будто на мгновение усомнился в мудрости учителя. – Но Нина так и осталась... обожженная. Лизку жалко, – некстати добавил он, но Тимур лишь согласно кивнул: его мысли текли тем же путем.

– Так это Нина, – проговорил он. Последний кусочек мозаики со щелчком встал на место.

***

Он издалека увидел крошечную фигурку, сидящую посреди темного пятна освобожденной от снега могилы, и вторую фигуру, побольше, в длинном пуховике, неумолимо приближающуюся к девочке. Он слишком далеко; напрямую не проедет даже джип. Черт знает, на что готова пойти эта женщина. Она наверняка понимает, что лица на таком расстоянии не разглядеть, а точно такие же пуховики носит половина города. Она может совершить убийство у него на глазах в уверенности, что ее не опознают, а потом скрыться в лесу. Господи, хоть бы чертова девчонка сопротивлялась – но нет, сидит, не шевелясь, не оборачиваясь... Не слышит шагов? Лишилась разума и считает, что это случайный прохожий, который просто пройдет мимо? Зарычав, он прибавил скорость и надавил на клаксон. Оглушительный рев сигнала понесся над кладбищем. Фигура в пуховике вздрогнула и на секунду замерла, а потом двинулась дальше, все так же размеренно. Тимур вывернул шею; он рисковал уехать в сугроб и застрять там намертво, но не мог оторвать глаз от женщины. Вот она все ближе... ближе... шаги замедлились рядом с Лизой, и Тимур в отчаянии опять засигналил, снова и снова, поднимая в воздух стаи ворон.

Женщина приостановилась на секунду, повернула в сторону машины слепое пятно лица... и пошла дальше, мимо, мимо, все так же неторопливо и размеренно.

– Залезай, отвезу тебя домой.

Он распахнул дверцу, и Лиза на мгновение заколебалась, испытующе глядя в глаза. Тимур спохватился, пытаясь придумать, что сказать – девочку же годами учили не садиться в чужие машины... Но Лиза уже сделала выбор.

Устроившись на переднем сиденье, она сняла покрытые сосульками варежки и протянула красные мокрые пальцы к обогревателю.

– Это была Нина, – буднично сказала она, пока Тимур прогревал мотор. – Это все она, вовсе не стюардесса.

– Знаю, – кивнул Тимур, и Лиза метнула на него любопытный взгляд: а он-то откуда знает? Но Тимур не спешил объяснять. Вместо этого он спросил: – Ты понимаешь, почему она это делала?

«Слишком хорошо понимаю», – ответили глаза Лизы, и Тимур снова вспомнил, как она твердила: сделаю все, что угодно, чтобы папа меня простил. Все, что угодно.

– Я могу только догадываться, зачем это нужно было ее отцу, – он покосился на Лизу, ожидая подсказки, но та смотрела прямо перед собой. Что ж, это он еще выяснит. – Но Нина убивала ради него. Давай посмотрим...

Он вдруг почувствовал себя глупо. Он что, собирается обсуждать с девчонкой, как именно действовала эта маньячка? Лучше бы пошел к следователю. «Знаете, я только что выяснил, что зверские убийства совершала не наркоманка-стюардесса с сомнительными связями и явным мотивом, а всеми уважаемая сотрудница института. Нет, доказательств у меня нет, но я знаю девочку, которая умеет воскрешать мертвецов – любой из них подтвердит. Спасибо, что выслушали, рад был помочь». К черту. Ему нужно проговорить свои догадки, а Лиза имеет полное право знать, что произошло на буровой.

– Дежурных, видимо, убил ее отец, – сказал Тимур. – Застал их поодиночке: одного – на вахте, второго – на пороге общежития.

– Я видела кровь на крыльце, – подтвердила Лиза. – Но не стала говорить. Папа злился...

– Понимаю. Ты не переживай, ладно? Все равно уже было поздно. Потом – жена твоего папы...

– Она просто вышла следом. Наталья сама отправила папу спать, так что никто не заметил, что ее слишком долго нет.

Тимур кивнул и начал осторожно выруливать с узкой подъездной дорожки. Лиза терпеливо ждала – видимо, привыкла ездить с отцом и понимала, когда водителя лучше не отвлекать.

– Двери все время хлопали, никто не обращал на это внимания, – продолжил Тимур. Они уже выехали на покрытую плотно укатанным снегом грунтовку, ведущую прочь от кладбища, и теперь управление машиной почти не требовало внимания. – Нож она взяла из кучи у раковины. И, наверное, надела один из тулупов, висящих в коридоре, а потом вернула его на место.

– Помните, я говорила, что от вешалки пахнет кровью.

– Да. Следующим был Вячеслав Иванович. Та же схема. Думаю, она оглушила Шмеля – помнишь, каким он был пришибленным остаток ночи? Но пес очнулся и бросился искать помощи.

– И наткнулся на меня...

Тимур кивнул и замолчал, не зная, стоит ли говорить то, о чем он сейчас думал, вслух. Лиза разрешила его сомнения.

– Потом она хотела убить меня, я знаю, – она прикрыла глаза, вспомнив, как шарфик на шее становится все туже, и сочувственное лицо Нины начинает плыть и покачиваться. – И вы меня спасли, я знаю. Спасибо.

– Обращайся, если что, – смущенно усмехнулся он. – Я заподозрил ее тогда, но понимал, что сам выгляжу так же сомнительно. Никакой уверенности... Дальше – Вова. И тут, признаться, она сбила меня с толку. Какая актерская игра! До чего наглый блеф! Она убивает водителя и идет в душ, а потом, когда стюардесса находит тело, разыгрывает целый спектакль. На глазах у всех хватается за нож, чтобы объяснить отпечатки пальцев... Но тут вмешиваешься ты с воробьем, душа Вовы возвращается, – и Нина блестяще импровизирует, бросаясь на помощь.

– Но он же мог, мог сказать... – Лиза умоляюще взглянула на Тимура: скажи, я устроила этот кошмар не зря, скажи, что был шанс...

– Так он и говорил! Просил отпустить, ругался... но никто и не усомнился, что причина этому – ее неуклюжие попытки помочь.

– А еще потом она в открытую отмывала кровь, – вспомнила Лиза, – и никому не пришло в голову, что она запачкала одежду до того...

– Убийство Вовы бросает подозрения на несчастного сумасшедшего психиатра. Кстати, он наверняка слышал шум, но интерпретировал его на свой лад и не счел нужным реагировать. Скорее всего, Нина на это и рассчитывала. Возможно, на этом она и остановилась бы, если бы этот псих не сбежал... Его, кстати, так и не нашли, ты знаешь? – Лиза кивнула. Тимур хотел продолжить, но задумался, вспоминая реакцию Нины. – Что-то напугало ее тогда, очень напугало... Эта аналогия – то, что он распорол сам себе живот осколками стекла, когда вылезал...

– Ну, тут всякий бы испугался, – внезапно ответила Лиза и нахмурилась. Видно было, что она понимает, в чем дело, но не уверена, что сумеет объяснить. – Она ведь думала, что все понарошку, понимаете?

«Ни хрена ж себе понарошку!» – подумал Тимур, но вслух ничего говорить не стал, чтобы не сбить Лизу с мысли.

– Она это делала, потому что так нужно было ее папе. Не просто убивала, а... вот так. А потом, когда врач порезал живот, она увидела, что все на самом деле... – Лиза замолчала и беспомощно взглянула на Тимура. – Как со всякими дурацкими правилами, ну?