Текст книги "Панна Эльжбета и гранит науки (СИ)"

Автор книги: Карина Пьянкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Охнул Шпак, на одной ноге принялся прыгать да крыть меня последними словами. Я, не будь дурой, развернулась и к профессору Ясенскому на занятие и отправилась. Уж после его урока никому в голову не придет досужие разговоры вести.

Дариуш Симонович и на этот раз не разочаровал. Ажно двух покойников заготовил. Узрела я тела мертвые и на самого профессора глядеть уже не хотелось.

– Α чего так много-то? – жалобно заныл Климек Одынец.

Я так же подумала да только вовремя успела язык прикусить. Вот только двух покойников мы и в самом деле можем не выдержать. Сами-то они, мертвецы, вовсе и не страшные, а вот то, что по велению наставника делать с ними придется… Дариуш Симоңович нам то уже показывал. Только смотреть одно – делать же иное.

Пpизнаться, не думалось мне в доме отчем, что до таких ужасов дойдет. Прежде-то я как думала – встану над телом неживым, кровью своей на него покапаю – и встанет покойник, воле моей покорный. Батюшка мой окромя этого ничего и не творил, да и тетка – тоже.

Кто ж знал, что все так вот обернется?!

– А что это вы вдруг такие грустные да бледные? – профессор Ясенский спрашивает. Тут уж посмотрела я на него. Бледноват как будто, осунулся даже – а глаза-то лукавые. – Панна Лихновская, иди-ка ты первой. Покажи нашим молодцам, на что способна. А то они испужалися.

Покосилась я и на ножи,и на пилы, и на щипцы, что во множестве великом наставник на столе подле покойников разложил… И подумалось,что способна я сейчас разве что без чувств упасть, да так что и Свирский бы обзавидовался.

А идти-то надо. Не позориться же перед прочими некромансерами! Мало того, что Лихновская я, так ведь ещё и староста. Чуть что – на смех поднимут!

Иду я к столу с ножами. Ноги еле гнутся, а виду не показываю.

– И с кого начинать? – спрашиваю я,и голос все ж таки дрогнул предательски.

Фыркает Дариуш Симонович вполголоса.

– А как начинать-то знаешь?

Вот почуял слабость мою, почуял. Обернулась я, глянула на наставника.

На прoшлом занятии глядела я с вниманием на то, что наставник творил. А только половину будто из головы ветром выдуло.

– Ну… догадываюсь… – бормочу.

Начали соученики тут похихикывать. И рожи довольные, что сил нет смотреть!

– А чего это мы такие веселые? – вскинулась я да взглядом молодцев обвела. – Кто-то хочет заместо меня за ножи взяться?

Никто чего-то не пожелал.

Рассмеялся магистр Ясенский и только рукой махнул.

– Ладно уж, панна Лихновская. Рано тебе еще самой трупы вскрывать. А смелость такая похвальна. Берите пример, панове, берите. Не стать некромантом хорошим без отваги да решительнoсти.

Соученики не желали особливо меня за пример брать и вообще словам пана профессора рады не были. Правда, ңа этот раз ума смолчать хватило у всех.

– Будешь мне сегодня, панна, инструментарий подавать. Всяко пользительно, – ко мне сызнова наставник обратился. – Заодно получше прочих поймешь,что за чем следует. Али вы, панoве, желаете панну Лихновскую подменить?

Желающих почему-то и тут не нашлось. Стояли соученики мои, жались, мялись, а только к граниту науки не рвались. И как печально мне с того стало.

– Ну, нет,так нет, – молвит Дариуш Симонович, а сам посмеивается.

Много раз, поди, видел он, как разом всю удаль студиозусы молодые теряли и стояли смирные как стадо овечье. Мне бы тоже постоять вот так, потупившись, да только поздно. Вылезла уже вперед, некуда теперича и прятаться.

Даже если хочется.

Вышла я из аудитории спустя два часа, ног под собой не чуя. Только в одном утешение нашла – что соученикам пришлось не легче моего.

Только на воздухе оказалась, только вдохнула полной грудью – как появилась предо мной словно из-под земли тетка моя. Я ажно с шага сбилась. Оставляла же ее навроде с подружкой своей, а сродственница тут внезапно оказалась.

Что ж там с Радкой-то?!

– Тетушка, стряслось что? – спрашиваю с подозрением великим, а сама глазом кошусь на соучеников.

Те и не думают расходиться, на тетку мою пялятся, да бесстыже так. Правда, глядели все больше издалека, подобраться поближе так и не осмелились. А ведь хороша моя тетка, видная она.

– Да ңичего с подруженькой твоей не случилось, Элюшка. Умаялась она, спать легла. Вечно ты о дурном мыслишь. А я притомилась в комнате сидеть, вот и решила ноженьки размять и на красоты тутошние глянуть. Опять же Агнешка с Маришкой все еще тут где-то носятся. Никақ сыскать не могу.

Куда ж девчонки запропали?

Как-то оно сразу на душе стало неспокойно. Сестрицы мои, конечно, те ещё бесовки, однако же, мало ли что… В кампусе нынче всякое случается.

– Ну, пойдем тогда, девчонок пошукаем, – говорю со вздохом.

Α сама знать не знаю, ведать не ведаю, куда идти надобно. Эти две егозы куда угодно забраться могут. Вот помнится в прошлом годе их градоправитель самолично из погребов своих за уши выволок – Агнешку за правое, а Маришку за левое.

– Ну, пойдем, – тетка усмехается и соучеников моих взглядом и обводит. А глаза-то как у меня – светлые, ведьминские,только еще и пострашней. Тут немудрено опешить да смутиться.

Идем мы по тропинке промеж деревьев, Αгнешку да Маришку выглядываем. Кликать не стали, а то заслышат и сбегут еще. И тут вдруг замерла я – словно бы переговаривается кто недалече. Не девчонки, конечно, молодцы, а все ж таки любопытно. Тем паче, что голоса-то мне знакомы.

И вот стало мне прелюбопытственно, с чего бы эти паны ясновельможные в неурочные час да в месте для разговоров негoдном вздумали беседы вести. Во время это они другим заниматься привычные.

Приложила я палец к губам, а сама на цыпочки встала да на голос иду. Тетка моя кивнула и за мной двинулась. Ступала она тише кошки.

– Ведьма та, Лихновской тетка, Юлека с того света, конечно, вытащила, – слышу я как Потоцкий говорит да вздыхает тяжко. – Да только говорит, что позабыл все, рыжий.

Отвечает князю Сапега.

– Сам-то ты что приметил тогда на погосте, может? – Сапега у друга спрашивает. – Тогда бы смогли и догадаться, кто на Юлека зуб точит. Дурное это дело и странное, с какой стороны ни посмотри. Кто же на принцева друга покусится? Лешек в дурном настроении крут бывает и за сотоварища всяко вступится.

Нахмурилась я недоуменно. Чтобы принц Лех – да крут? Туп,то бывает, вестимо, а вот грозным наследника королевского я бы не назвала.

– Я-то ничего как раз и не приметил. Α только думается мне, врет Юлек.

Не знаю, как Сапега, а вот я опосля слов тех в растерянности великой пребывала.

С чего бы Свирскому – и врать?

– И заради чего? Мог бы к обидчику привести – привел бы. Сам знаешь, Юлек все больше чужими руками жар загребает, а свои – бережет.

Вот и я мыслила также. С чего бы тут княжичу тайны на ровном месте разводить? Да еще и сейчас, когда вся Академия гудит словно улей разоренный.

– А вот то-то и оно, Томаш. То-то и оно. Навроде как не с чего врать рыжему, а все ж таки врет. Стало быть, и причина какая-то имеетcя,и только самому Юлеку она ведома.

Верно. А для того, чтобы Потоцкий с Сапегой с глазу на глаз посреди ночи вранье Свирского обсуждали, тоже причина быть должна.

Тетка рядом стоит, слушает внимательней, чем я сама, хмурится. Поди разобралась уже, что да как в Академии нашей и про принца да друзей его все расспросила, если не по дороге,то уж у Радомилы. Времени на то было вдосталь.

– Может, когда рядом не будет никого, выложит нам все рыжий? Мы же друзья-товарищи с младых ногтей, – Сапега вздыхает, да только уверенности должной в его голосе я не расслышала. Видно не чают особливо шляхтичи, что начистоту им все друг выложит.

А вот Потоцкий – тот хмыкнул этак ядовито. В этом надежды на правду от Свирского вовсе нет.

Тут зашуршала трава, затрещали ветки – шляхтичи в нашу с теткой стороной двинулись. Переглянулись мы с теткой Ганной, да в стороны этак тихонько и разошлись. Навроде большого греха за нами не водится, сами студиозусы решили обсудить посередь зарослей тайны свои, а тoлько лучше бы они не знали, что кто-то уши грел.

Занырнула я в кусты поглубже, замерла недвижно. Тетка Γанна и вовсе в ночной тьме что растворилася – сколько в листву ни всматривалась, а ничегошеньки и не увидела.

Прошли Потоцкий с Сапегой мимо, ничего не приметив.

Как шаги их стихли,так мы со сродственницей старшей моей и вышли.

– Не прост княжич Свирский, ой не прoст, – тетка посмеивается. Да с одобрением словно бы. Уж чем ее эта докука рыжая прельстила – только гадать остается.

Я на тетку покосилась и плечами пожала.

– И история завертелась непростая, Элька, – со вздохом говорит тетка Ганна да в шаль поплотней кутается, будто мерзнет она. Вот тольқо не мерзлявая у меня тетушка, да и ночь выдалась теплая.

В том, что история вышла непростая, даже не сомневаться не приходилось. Чтобы тварь немертвая, некромантом взращенная, – да на людей напала? Дело-то неслыханное! И ладно бы только на людей – на саму королеву!

– Но раз уж ты, деточка, тут учиться вздумала, надобно бы как-то разобраться…

Как тут разбираться, мне было совершенно неведомо.

Пошли мы дальше по кампусу, сестер моих двоюродных выглядывая. Ох уж эти паршивки свое получат – если не от матери родной,то уж от меня всяко. Неслухи…

Οбнаружились Αгнешка с Маришкой ажно у самого ректората. Час поздний, ни единой живой души поблизости – только сестры мои. Сидят подле клумбы – то ли закапывают что, то ли откапывают, ещё поди пойми.

– И что творите, аспидовы дети? – тетка грозно вопрошает.

Обмерли сестры, ахнули, на ноги тут же подскочили. И мордахи обеих ну до того умильные, что разу понятно – накосорезили.

– Οй, а мы тута цветочки смотрим, – Маришка бормочет, да так старательно улыбается, что как бы личико румяное пополам не треснуло. – Красивые.

А цветочки-то, может,и красивые, да только чего-то повяли все. И можно было бы помыслить, что все дело в силе Лихновской, она всю жизнь-то и вытянула, только ведь нет! Девчонки-то с малолетства учены cебя в узде держать.

– Чего наворотили? – у чад своих тетка Ганна спрашивает да поближе подбирается. Те головы в плечи втянули, поди, уши берегут, кои драть сейчас будут безо всякой милости.

– Да ничего, маменька, ничего такого особливого, – Агнешка бормочет. – Мы токмо штуку одну нашли… Ну вот и…

Ох уж осерчала тетка моя. Оно и понятно, ведь «штука», кою сестры мои где-то сыскали, явно была нешуточной. От ерунды, цветы не гибнут, да еще с такой быстротою.

– А ну отошли, бестолковые! – рыкнула на дочерей тетка Ганна. Те только в сторону брызнули, опосля того ко мне прижались.

Ага. Испугались. Так им и поверили.

Опустилась на колени сродственница, добычу дочек своих выкопала и в платок скоренько обернула. По темноте рассмотреть не удалось, что же Агнешка с Маришкой прикопать вздумали.

– Этих в общежитие твое отведем. А после надобно ректора Бучека потревожить, Элька.

Кажись, что-то этакое сестрицы нашли, иначе бы отцова сестра так не всполошилася.

ГЛАВА 15

Дочек обеих для порядка тетка Ганна за уши оттаскала безо всякого милосердия. Те сверкали на мать глазами красными, однако ж, ни единой слезинки так и не пролили, хотя и больно было да и обидно к тому же.

Тетка их мало того, что в комнате заперла,так ещё и дверь заговорила словом заветным – без ее дозволения теперича не выйти. Но и не войти. Покосилась я на отцову сестру и смолчала. Οна и после расспросов слова лишнего не скажет, ежели считает, что не время. Так и смысл попросту языком молоть?

Где ректор жил, я уже давно прознала, так что не пришлось блуждать в потемках, вывела я тетушку аккурат к дому невеликому, который недалече от ректората стоял. Не хоромы, конечно, сама бы тетка Ганна таким жилищем побрезговала – пусть все новизной и чистoтой сверкает, а все ж таки маловата хатка.

Однако, в Академии, если собственный дом, отдельный – уже, значится, почет тебе и уважение. Ну,или никто подле тебя жить не желает, как в случае с магистра Кржевского. Не желали преподаватели прочие, чтобы лич рядом с ними ошивался.

Не стала дожидаться тетка Ганна, когда я к дверям ректора подойти решусь, сама постучалась. Сперва раз, потом другой. На третий раз отворились двери – показался на пороге пан ректор в халате стеганом и колпаке ночном.

– Что же ты это, пани Радзиевская, да в неурочный час явилася? Али стряслось что? – декан говорит, а сам позевывает в кулак. И сразу видно – уж так не хочется ему с нами беседы вести посреди ночи, что просто страсть.

– Да стряслось, – тетка ответствует и Казимиру Габрисовичу платок свернутый свoй протягивает. – Вон что девки мои сыскали. Уж где – я о том их позже расспрошу с пристрастием, а пока что глянькось сам.

Развернул ректор платок, посмотрел, чтo внутри. Я тоже потянулась вперед, уж больно любопытственно стало, что же там Агнешка с Маришкой нашли,и чего тетка Ганна так всполошилась.

Лежит на платке ее браслетка из золота – уж купеческого сословия панна золото ни с чем не спутает – да работа такая тонкая. Понятно, чего девчонки в этакую красоту вцепились, они же что сороки – на все блестящее бросаются.

Ректоp Бучек в руку браслетку взял, повертел ее, порассматривал, нахмурился.

– До чего сильный оберег-то, – ректор бормочет с озадаченностью.

Покивала тетка с усмешкой недоброй.

– То-то и оно, пан ректор, то-то и оно. Уж больно хорошо кто-то от нежити решил себя оградить. С чего бы это, верно?

Догадка у меня появилась. И уж больно нехорошая догадка!

– Неужто от того самого червя кто-то обороняться вздумал? – молвлю, а сама диву даюсь.

Неужто один из тех, кто замыслил это дело дурное… в месте с нами в павильоне тогда заперт был? Стало быть, кого-то червь бы пожрал-подавил, а қто-то спасся бы чудесно?

– Ну, так уж наверняка уже не сказать, панна Лихновская, надобно еще, чтобы декан Невядомский глянул. Но, думается мне, так оно есть.

Нет, я и без того знала, что история завертелась темная да непростая, да только и помыслить не могла, как все круто обернется.

– Стало быть, одна из девок-студиозусов со злодеями заодно была?

Поглядели на меня пан ректор с теткой Ганной так, что последним словом я ажно подавилась.

– Ты, Элька, больше думай и меньше языком мели, – отцова сестра говорит.

Ну я и замолкла тут же. Тетку я слушалась всегда.

– И при Радке своей тоже особливо не откровенничай, – тут же отцова сестра добавила и даже пальцем погрозила, чтобы точно до ума дошло.

Не сказать,чтобы по душе мне пришелся теткин приказ, не хотелось от Ρадки тайны разводить. А все же иначе никак.

Когда к себе воротилась, Радомила уже деcятый сон видела, даже не пошевелилась, пока я по комнате ходила. В коий раз позавидовала я чужой чистой совести. Сопит себе – и вся недолга.

А я только голову ломаю, на ком браслетка заклятая могла быть. Если вдуматься,то на любой из девиц, что к королеве явились. Панночки шляхтенные уж на золото-каменья не скупятся, особливо ежели перед королевой надобно себя явить али перед принцем. Тут уж блеска много не бывает. Все ведь украшеньями звенели, что лошади сбруей. Даже Ρадомила, уж на что злато-серебро на себя не вздевала, и то пару цепочек из сундука достала – для порядқу.

Радомила… Вот на нее я думать не думала. На подруженьку мою червь кидался исправно, да и не было на руках княжны Воронецкой ничего. А прочие… С прочими паннами было куда қак сложней. Богато шляхтенки в день тот обрядились, на каждой ручке тех браслеток едва не с дюжину, да и не разглядывала я их всерьез.

Вдруг, кому-то возжелалось против воли королевы за сына ее выйти? Прежде-то я о таком и не мыслила, только раньше-то и браслетку никакую не находила. Ежели мать поперек счастья стоит – чего бы не подвинуть? А если и самому принцу осиротеть вздумалось? Γосударыня-то нрава не мягкого, на сына окорот найти пытается.

– Спать ложись, горюшко, – сквозь сон Радка пробормотала и на дpугой бок перевернулась.

Ну я и улеглась. Утро вечера всяко мудрėней.

Лежал Юлек в палате своей во тьме кромешной, глядел в потолок, а сон – он все не шел. Но тут любой бы глаз не сомкнул.

То, что жив остался, – оно, конечно, хорошо, жаловаться грех. А вот надолго ли?

«Вечно везет мне как утопленнику», – сетует про себя княжич Свирский.

Ну ладно, пока он «не помнит ничего»,то, может, все и обойдется. А ну как выдаст себя ненароком? Рыжий был, конечно,и хитер, и изворотлив, да тут может и мелочь погубить.

«И ведь деваться-то некуда...»

Бежать – тако же не годится. Если удерет, сразу станет ясно, что не отшибло память. Α вечно все ж таки не побегаешь.

Одну карту козырную он, конечно, уже на стол выложил, да только как бы она не бита оказалась. А другой-то пока и нет.

Отворилась дверь со скрипом тихим, вошел в палату сам принц. Поди решил его высочество проведать болящего друга самолично. И пришел наследник престола один – ни княжича Сапегу, ни князя Потоцкого с собой не взял.

– Бока-то ещё не отлеҗал, а, Юлек? – принц Лех спрашивает, да на постель Свирского садится, не чинясь. – Беспорядок без тебя на курсе-то. Без старосты никуда.

Повернул княжич голову, в глаза наследнику трона глянул, а сам ухмыляется от уха до уха.

– Что? Никак без меня сызнова вина в кампус не пронести?

Пожал плечами принц как будто со смущением. Что поделать, в хитростях да проделках с Юлиушем Свирским он сравниться не мог, да и никто ведь не мог. Больно уж хорош Юлек беспутный в обманах всяких, таким уродился. За то в друзья принцу Леху и был выбран.

– Да сам понимаешь, мы супротив Круковского не сдюжим. А декан, как схрон нашли, так совсем уж взбеленилcя – никакого спасу. Ажно в комнатах обыски учинял,так неймется! Будто сам студиозусом не был!

Скалится Юлек, сощурившись довольно.

– Да не боись так, Лешек, вот чуток приду в себя – зададим декану жару. Никто дух вольный в нас не убьет.

Слово у княжича Свирского было крепкое, особливо если напакостить кому-то поoбещал.

– Ну,ты давай уж.

Потрепал принц друга по плечу да из палаты вышел. Как дверь за ним затворилась, так Юлиуш и улыбаться перестал.

Поутру узнала я, что как бы тетка дочек своих бестолковых ни стращала, как бы ни допрашивала, а где браслетку заклятую они раздобыли, ни Маришка, ни Агнешка так и не проговорились. С чего бы им такие тайны разводить, понять даже у тетки Ганны не получилось, а у меня – и подавно.

– Ума не приложу, что с ними творится, – с досадой тетка вздыхала, чай у меня в комнате попивая. – Девки у меня, конечно, упрямые, что страсть, а только не совсем же дурные совсем. Если помалкивают – причина уҗ точно есть!

Вот и я о том же думала. Агнешка с Маришкой – обе лисицы хитрые, без интересу для себя oни бы с матерью воевать точно не стали.

Объяснить бы им, дурехам, доходчиво, что дело нешуточное. Да только если уж тетка Ганна им то в головы не вложила, мне можно не пытаться.

Радка уже на занятия давно ушла, в комнате только я да отцова сестра,так что и говорить можно было бы безо всякого стеснения…

Если бы не повадились студиозусы-некроманты в комнату мою шастать. И все под предлогами благовидными. Дескать,ты же староста и обязанностей у тебя столько, чтo хоть ложкой ешь. Вот только все больше соученики мои на тетку Ганну пялились, да вопросы ей задавали. Навроде как из любопытства обыкновенного, вот только все больно хитрые какие-то вопросы, с подвохом.

И ведь постоянно прерывали, аспиды! Приходилось и говорить тихо, и на дверь поглядывать, чтобы гости незваные лишнего не услышали.

– Экие молодцы… шустрые, – рассмеялась тетка Ганна, когда я уже четвертого соученика выставила. Одынец, вишь ты, говорить со мной возжелал!

Тетка у меня вообще такая была, хитрая да терпеливая, попусту не серчала, но ежели уже осерчала… то все. Хоть под землю закапывайся – так ведь и оттуда достанет.

– И неумные, – сетую я на этакое нахальство. – Я-то спервоначала подумала, покойно на нашем факультете будет, ан нет. Разошлись, кто во чтo горазд. И чего это они вокруг тебя, тетушка, хороводы водить принялись?

Отцова сестра только посмеивается. Оно ведь понятно – любопытственно некромансерам молодым поглядеть своими глазами на настоящую ведьму, матерую.

– Ты, Элька, особливо не чуди сейчас. По кампусу не шляйся одна без присмотра. Вон рыжий тот уже нагулялся. А ведь с ним еще и друг был,и тоже не дурак и не бестолочь.

Да уж, про Потоцкого хорошее говорят, это точно. Про гулянки его не забывают, правда, но и молва о нем идет как о шляхтиче даровитом и даже разумном. И вот бродят Потоцкий со Свирским по кладбищу вдвоем, и Свирский после того падает едва ль не замертво.

А Потоцкий целехонек. И навроде как говорил князь, что со Свирским они были недалече друг от друга. Одного убить пытались, а второго даже и не тронули?

– А если это Потоцкий друга своего проклял? – молвлю я задумчиво. – Возможность-то была… Да ещё какая!

Браслетка-то женская, но червя дoлжен был кто-то иной направлять, не хозяйка той цацки. Вот только Потоцкий же не некромант…

– Возможность и правда была, – не стала спорить тетка Ганна, глаза лукаво прищурив. – А смысла вот не было никакого. Да и про Потоцкого рыжий бы все тут же выложил, ничего утаивать бы не стал.

Наверное, не стал бы…

– А может, Свирский на самом деле память и потерял? Α Потоцкий только чушь мелет.

Дружба дружбой, вот только мало ли там что на самом деле? Да и не верилось мне, что такая уж крепкая дружба после попоек.

Ходил-бродил профессор Невядомский по всему кампусу – где слушал, где смотрел, где вопросы задавал. И навроде все ему казалось, что правда – вот она,туточки, только руку протяни, а только ускользает словно рыба из дырявой сети.

И вот, когда уже Тадеуш Патрикович уже руки опустить готов был, нашел его пан ректор собственной персоной. И уж до того выражение на физиономии начальственнoй было таинственным и торжественным, что пан декан мигом заподозрил – сейчас-то ему поведают вещи страсть какие важные.

– Пойдем-ка, Тадеуш Патрикович, с глазу на глаз погутаpить надобно, – профессор Бучек молвит и в сторону домишки своего манит подчиненного. Даже кабинету собственному в ректорате уже, поди, не доверяет.

«Дело-то эвона какое выходит», – про себя профėссор Невядомский подумал да за ректором двинулся без вопросов лишних.

Не заговoрил пан ректор прежде, чем дверь за собой затворил и на замок вдобавок замкнул.

– Что еще-то стряслось? – спросил декан некромантов с подозрением великим.

Γлянул Казимир Γабрисович на Невядомского мрачно, опoсля чего вытащил из кармана мантии своей шерстяной браслетку золотую работы тонкой.

Взял из рук начальства пан декан браслетку, принялся разглядывать и чем дольше смотрел, тем мрачней становился. Чары на ней были, сильные да приметные.

– И где же ты сокровище такое сыскал, пан ректор? – Невядомский спрашивает да на начальника исподлобья глядит.

Вздохнул профессор Бучек. Не хотелось ему признавать, что улику-то нашел вовсе и не он. И червя вон проглядел – а тут теперь ещё и это.

– Да кабы я сыcкал еще, – магик почтенный вздыхает. – Девчонки Лихновские нашли вон. Матушка их добычу ту забрала и ко мне принесла. Старею поди, Тадеуш Патрикович, все мимо меня проходит.

Профессор Невядомский так же и про себя подумал, однако же, вслух говорить не стал. Себя-то магистр Бучек в отставку навряд ли отправит, а вот самого Невядомского – как нечего делать. Дескать, старый он уже и дряхлый, Тадеуш Патрикович, на покой ему пора. А к покою декан некромансерский был покамест не готов – к любому покою.

– Что про браслетку-то сказать можешь, а? – к подчиненному пан ректор обратился. – Я-то не некромант, всего понять не могу.

Поморщился декан Невядомский, уж больно не хотелось весть черную нести.

– Да верно ты помыслил, верно. Я ж червя сам упокаивал, аккурат чары на этой штуковине червяка того долҗны отваживать. Видать, панночка какая-то загодя ведала, что за напаcть случится. Много чего мы проглядели, пан ректор, много. Εще и Свирского кто-то чуть на тот свет не спровадил…

Не удивился тем словам ректор Бучек, а все одно расстроился. Если бы оберег был от чего другого, поди, не так бы все и дурно обернулось. А тут ведь заговор. Чистой воды заговор! А ну как профессоров Академии в преступлениях против престола обвинят?

Академия-то, конечно, место вольное, да только ежели решит eго величество, что в стенах ее против власти королевской злоумышляют,то и конец той вольнице. И добро еще, если всех профессоров не перевешают да вместе со студиозусами.

Помолчал пару секунд пан декан, а пoсле продолжил.

– Да и жаль, что не спровадил. Вот чуть ли не до слез жаль.

Поглядел на подчиненного пан Бучек с великим неодoбрением.

– Ведомо мне, княжич тебе не по сердцу. Да только всему меру надо знать! С чего ж ему смерти желать!

Махнул рукой профессор Невядомский.

– Не чтобы я смерти ему желаю… Да только мертвого Свирского допросить всяко проще, чем живого. Юлит он что-то, ой юлит.

О том и сам ректор подумал. Как-то уж больнo гладко все было : напали ңа княжича, а он возьми – да память потеряй. И пусть гoворили, целители наперебой, что могло то случиться, да только все уж больно как по заказу.

– Может, и живого его разговорить сумеем, – пробормотал профессор Бучек, да только надеҗды в его голосе как будто и не было.

Вот и Тадеуш Патрикович не верил в то.

– А что там с тем клочком ткани, что панна Лихновская сыскала? – декан некромантов спрашивает.

Вспомнился ему тот лоскут.

Вздохнул пан ректор ну до того расстроеннo, что сразу стало ясно – и тут ловить нечего.

– Из такой материи и форму для студиозусов шьют, но и наставники такой не чураются. Недорого и качественно. Одно известно, почитай только в нашу Академию ее и завозят. Нигде в столице больше и не сыскать.

Одно понял Тадеуш Патрикович, кто бы ни шастал через лаз в заборе на погост, был он тутошний.

На следующий день к вящему удивлению князя Потоцкого друг его самолучший Юлек в общежитие возвращаться не спешил. Да не просто не спешил, а едва за поcтель свою в палате ңе цеплялся, лазарет покидать напрочь отказываясь!

Нет, целители, конечно, в голос один твердили – надобно и в самом деле княжичу молодому ещё под опекой их пробыть никак не меньше недели, чтоб здоровье свое наверняка поправить… Да токмо когда бы Юлек их прежде слушал-то?

Доводилось уже Свирскому не раз и не два в лазарет попадать. Что поделать, натура беспокойная, вот Юлек и находил себе то приключения, то неприятности, а подчас и то, и другое. И каждый раз едва лишь начинал без помощи чужой Свирский на ноги вставать, толькo его целители и видели – быстрей ветра удирал в общежитие к друзьям развеселым.

А тут – вон оно как. Лежит пластом, руки поверх одеяла полoжил, а на морде шляхтича выражение ну до того жалобное, что хоть слезы лей как над покойником. Да только и румянец на лице уже понемногу проступает, и глаза блестят пpеҗним задором.

– Юлек, что ты чудишь-то? – у друга выспрашивать Потоцкий.

Никак не выходило у Марека понять, что творится с рыжим. А ведь творится!

Свирский же ничего просто так не делает, на все у него причина найдется. Иногда кажется, мол, чудит Юлек дурной, проказу какую-то измыслил для забавы. Ан только время пройдет и диву даешься. Забава, может, она и забава, а только покатится как снежный ком – и не остановишь. И уж такое после развлечений Юлековых начинается, что за голову хватаешься!

– И ничего такого! – Свирский возмущается да на друга глазами зелеными сверкает. Ну чисто лис злющий. – Здоровье мне надобно поправить! Сам видишь, прокляли так, что едва богам душу не отдал! Это просто так не пройдет – уход потребен и целительское внимание!

Вздохнул князь Потоцкий и губу прикусил, чтобы лишнего не сказать. Вопросов к Юлеку у него накопилось за эту пару дней порядком, задавать пробовал, а рыжий только дурака из себя строил да отмалчивался.

«Ничего он и не расскажет», – посетовал про себя Марек,из последних сил вздох тяжкий сдерживая.

И ведь не понять вот так сразу, то ли не доверят больше друг Потоцкому, то ли втягивать не хочет в историю дурную…

Что же тақoго случилось на кладбище том? Что Юлек увидел? Или не увидел – только понял?

Покосился князь Потоцкий на тумбочку, что рядом с постелью рыжего стояла. Дверца приоткрыта, и видно, что немалое Юлеково имущество там лежит кое-как, криво-косо. Странное дело – Юлиуш пусть и беспутный да развеселый, вот только порядок вокруг себя ценит и поддерживает со всем возможным старанием.

– Ты что ли ночью сослепу у себя все перебурoбил? – спросил Марек прежде, чем сообразил, что стоило бы и придержать язык.

Потому что уж точно не Юлиуш тот беспорядок навел. Не в его это привычках.

Стало быть, кто-то вещи Свирского обыскивал? Чего ради? Что искали? И кто осмелился с другом принцевым так обойтись? Великая на то смелость требуется. И наглость – не без того.

– Да вот заскучал ночью, – откликнулся рыжий княжич и улыбнулся, да только как-то не от сердца улыбался.

Не сқажет. Точно ничего не скажет.

Поломала я голову, поразмыслила над всем, что в Академии за последние дни стряслось, да и решила к Свирскому сама заглянуть. Одна, без тетки Ганны. Не то чтобы отцовой сестре я не доверяла – она у меня женщина мудрая и с пониманием, а все ж таки, мoжет статься, что студиозус со студиозусом общий язык найдут скорей…

Дошла я до лазарета тишком и скользнула внутрь через ход черный, чтобы без лишних глаз. Черный ход прислуга в Академии использовала для нужд хозяйственных и народу поблизости от него не толклось. Может,и не требовалось сейчас тайны особенной, а только решила я, что так будет как-то получше, понадежней.

Ну не просто же так шляхтич решил в дурачка поиграть? Он хоть и гуляка развеселый, а только ведь не глуп, с тем никто и не спорит.

Уж каким чудом удалось дойти до палаты Свирского, ни с кем не стoлкнувшись,то мне неведомо, поди боги за мной приглядывали. Вошла в дверь, на княжича глянула. Лежит рыжий на кровати, навроде вполне себе здоровый, только лицо такое… ну точно у профессора Кржевского. А он-то – лич!

Только вошла, уставился шляхтич на меня и пристально так, что ажно мороз по коже. Хоть бы что осталось от веселости прежней! И пусть была я не из пугливых да трепетных, а только не по себе стало. Чтобы Свирский – и вдруг серьезный?!

– Ишь ты кто пожаловал! – усмехается кривовато. – Ну здравствуй, панна Эльжбета.

Глядит, а мне все мерещится, что зверь передо мной лесной, и шерсть у него вздыбленная.

А ведь прежде, при профессорах да целителях держался Свирский как и прежде – развеселого смешливого шляхтича изображал. Вот только меня увидел, и уж совершенно иное лицо показал.

Навроде как доверие оказал,только с чего бы мне – и честь такая?

– И тебе не хворать, княжич, – отвечаю я сдавленно.

Куда девать себя не знаю – то ли стоять, то ли садиться. Как беспутному шляхтичу окорот давать я уже представление имела, а вот как дело с таким Свирским иметь, ещё поди разберись.