Текст книги "Любовь по-испански (ЛП)"

Автор книги: Карина Хелле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

безопасности.

Сегодня, тем не менее, в то время как я одеваюсь, чтобы поужинать позже с Боном, моим хорошим другом, которого я не видел в течение года, есть что-то изменившееся в

приходе Веры. Есть какая-то тяжесть в звуках, и когда ее обувь падает на пол, то

приземляется жестко.

– Вера? – спрашиваю я, заправляя свою рубашку в брюки, и выхожу из спальни в

коридор. Останавливаюсь у входа в кухню и гостиную. Она сидит на подлокотнике

дивана, опустив голову с прекрасными волосами, падающими на лицо, и руками на

коленях. Она выглядит разбитой. На мгновение я задумался, может, это жара так ослабила

ее. Даже с кондиционером место душное.

Я осторожно кладу руку на плечо.

– Вера?

Она медленно поднимает взгляд на меня. Она не плакала, ее глаза сухие, но лицо

выглядит очень бледным и вся помада на губах съедена.

– Что случилось? – спрашиваю и сажусь рядом с ней, касаясь руки и бедра.

Она вздыхает и слегка смущенно морщит нос.

– Я думаю, что меня увольняют.

– Что? – восклицаю в очевидном шоке. – Почему? Как? Что случилось?

– Я не знаю, – говорит она устало. – Моя начальница, Патрис, вызвала меня

сегодня и сказала, что моя рабочая виза заканчивается в сентябре. Она сказала, что не

уверена прямо сейчас, собираются ли они подавать на получение еще одной. Есть другой

человек, который начал работать на прошлой неделе, Эми, она из Ирландии и свободно

говорит на испанском языке. Она работает всего один раз в неделю, но я думаю, что они

будут просить ее занять мое место.

– Это смешно, – говорю я, жгучий гнев поднимается по моему горлу и омрачает

слова. – Зачем они это делают? Ты идеально подходишь для компании. Ты радушно

принимаешь людей. Я видел тебя там и знаю это. У тебя очень хорошие успехи с

испанским языком, они должны видеть твои улучшения по сравнению с тем, когда ты

начинала.

Она пожимает плечами, как будто ее покинула всякая надежда.

– Я думаю, нет. Патрис что-то говорила о времени, которое требуется для визы, чтобы ее получить. Они помнят, что в прошлый раз это заняло месяц или два, и что они

привыкли нанимать людей с ЕС. Меньше документации.

Я вне себя. Выпрямляюсь и складываю руки, оглядывая комнату, как будто она

даст мне ответы.

– Ну, они не могут оставить тебя в таком подвешенном состоянии. Тебя

официально уволили?

– Нет, – говорит она. – Патрис сказала, что сообщит мне за несколько недель. Я

предполагаю, что они хотят еще немного разобраться в этом. Я знала, что должна была

что-то заподозрить в самом начале, когда разрешение взяли только на шесть месяцев. Я не

знаю, хотели ли они вообще меня видеть дольше, чем на испытательном сроке.

– Но, Вера, ты была с ними почти год, здесь явно что-то не то. Они же не могут, как бы ты сказала... издеваться над тобой?

– Или трахают мой мозг.

– Они не могут трахать твой мозг или что-нибудь подобное, – говорю я ей, и

начинаю идти к двери.

– Куда ты собираешься? – она быстро выкрикивает, поднимаясь на ноги.

Я хватаю телефон с тумбочки, бросив на него взгляд прежде, чем положить его в

карман. – Я собираюсь поговорить с Патрис.

– Нет, Матео, – говорит она и босыми ногами бежит ко мне. Затем хватает меня

за руку и смотрит умоляюще. – Пожалуйста, не надо. Это не твоя проблема.

Я недоверчиво расширяю глаза.

– Это не моя проблема? Моя, Вера. Ты – моя возлюбленная, мой друг, мое все. Но

чтобы быть здесь прямо сейчас, ты зависишь от них. Я не позволю им забрать тебя у меня.

Она сочувствующе улыбается.

– Я знаю. Но есть и другие способы. Я пойду на другую работу.

– Когда разрешение официально заканчивается?

– Пятого сентября.

– Ты найдешь другую работу в течение двух недель? Я даже не знаю, получится

ли так. Ты не можешь просто перенести разрешение с одной компании на другую.

Она вскидывает руки.

– Тогда я буду работать скрыто на кого-то, пока они не дадут мне новое.

Я не могу не покачать головой. У меня плохое предчувствие в сердце, как будто

кто-то кинул камни туда.

– Это рискованно. Если тебя поймают, то депортируют.

– Значит, не поймают.

Я хватаю ее за руку.

– Ты знаешь, я был бы более чем счастлив, чтобы заботиться о тебе.

Я говорил ей об этом много раз, что она не должна работать, что может делать все, что ей угодно, а я буду заботиться обо всем. Но это, кажется, только злит ее.

– Но я бы до сих пор была здесь незаконно, если бы ты сделал это, – говорит она.

– По крайней мере, таким образом у меня есть шанс. Во всяком случае, может быть, они

не позволят мне уйти. Я просто буду работать очень усердно на них. Докажу, что я лучше.

Я восхищаюсь ее упорством и могу только надеяться, что это будет так легко. Тем

не менее, я хочу поговорить с Патрис. Но, возможно, сейчас не самое лучшее время, когда

я рассержен, и, вероятно, скажу то, о чем потом пожалею. Лас Палабрас, может, и свел

нас, но будь я проклят, если они будут теми, кто разлучит нас.

– Ты хочешь, чтобы я остался дома сегодня вечером? – спрашиваю я ее. – Мы

могли бы выпить немного вина, сходить в кино?

Она потирает губы и быстро качает головой.

– Нет. Ты очень долго не видел своего товарища Бона. Я просто позвоню

Клаудии, и мы пойдем куда-нибудь. И что это за имя такое, Бон?

– Это сокращенно от Бонавентура, – говорю я. – Его мать была француженкой.

И очень странной. Использующей пудру для своего лица с голубоватого кукурузного

крахмала, по словам Бона.

Я вырос с Боном, который жил по улице ниже от нашей в Мадриде, хотя в эти дни

он только приезжал время от времени. А так он – внештатный фотограф, как правило, для некоммерческих организаций, для которых бродит по тропическим лесам или

отдаленным деревням.

– Я действительно не хочу оставлять тебя так, – говорю я ей, притянув к своей

груди и оборачивая руки вокруг нее. – Я ненавижу проблемы, которые не могу сразу

решить.

– Я знаю, – бормочет она в мою грудь. – Может быть, когда наступит

понедельник, все разрешится. Я имею в виду, ты пойдешь на свою новую работу, наверное.

Возможно. Я не был уверен, когда на самом деле начну. Но это не казалось

справедливым, что Вселенная таким образом давала тебе одно, забирая другое. Я знал, что

это был закон равновесия и баланса, но не думал, что просил слишком много, просто

чтобы у нас обоих была работа, и мы были счастливы.

А, может, и было.

Я встречаю Бона в тапас-баре напротив Пласа-Майор. Мощеные улочки заполнены

туристами и пьяными студентами, которых намного больше на выходных. Я пытаюсь

пройти сквозь них, не в силах перенять их энтузиазм. Новости Веры сбили меня с толку, и

мой мозг ухватился за это волнение, я никак не мог перестать думать об этом.

Я нахожу его в самом конце, на темном угловом диване, жующим миску миндаля.

Бону, вероятно, около сорока сейчас, невысокий мужчина по сравнению со мной, но у

него есть способ, как сделать так, чтобы выглядеть выше. Его мать привила ему

правильную осанку, когда он был маленьким мальчиком, и сейчас, в сочетании с тем, что

он носит все только черное, это существенно меняет дело.

– Бон, – говорю я от души, чувствуя, как беспокойство сходит с его знакомого

лица. Его темные волосы прорежены немного сверху, но в остальном он выглядит так же.

Он встает с дивана и пожимает мне руку, а я слегка похлопываю его по спине.

– Матео, – встречает он меня, – ты совсем не изменился. – Он делает паузу, глаза блестят. – Или, может, изменился. Ты, вроде, похудел.

Я хватаюсь за свой живот, хотя знаю, что мои мускулы никогда не менялись. –

Наверное, лучше питаюсь.

Блеск усиливается и он ухмыляется.

– Держу пари, что так и есть. Садись.

Он быстро машет официантке и заказывает нам два пива. Бон всегда был болтуном, и я не останавливаю его, когда он начинает рассказывать обо всех интересных вещах, которыми занимался в течение последних полутора лет. Наконец, после трех бокалов

пива, беседа замедляется, и он упорно смотрит на меня.

– Достаточно обо мне, – говорит он. – Как Хлоя Энн?

Ее имя всегда заставляет меня улыбаться.

– У нее все хорошо. Идет в школу в сентябре. Она довольно взволнована этим.

– А Изабель?

Мое лицо сникает.

– Ты, конечно же, знаешь, что мы разведены.

Он кивает и откидывается на спинку сиденья.

– Я знаю. Но хотел бы услышать это от тебя. Мы почти не общаемся больше, Матео, так что я знаю только то, что слышал от других людей. Или то, что я прочитал в

интернет-изданиях.

– Понимаю. – Я смотрю на Бона и задумываюсь, что он скажет, поймет ли. Я не

уверен, является ли то, что он видел и слышал, чем-то похожим на правду. Я прочищаю

горло. – Ну, мы с Изабель в разводе. Я встретил другую женщину.

– Более молодую женщину. Канадку.

– Да, – говорю я ему. – Она – все для меня. Ее зовут Вера.

– У нее чертовски много татуировок, – указывает он, как будто знает ее. Это

беспокоит меня.

– Так и есть, – признаю я. – Как ни странно, мне нравятся они.

Бон невесело смеется.

– Ты, Матео Казаллес, со всем своим стилем и элегантностью, любишь женщину, покрытую татуировками. Я бы подумал, что это отстойно для тебя.

– Я думал, что этот бар отстойный, все же я здесь, с тобой, Бон.

Он опускает голову.

– Ты пытаешься меня оскорбить?

– Это ты пытаешься меня оскорбить.

Он опустошает свое пиво.

– Да ну, это просто наблюдение, не более того. Мне интересно. Кому нет? Мы все

хотим знать о женщине, которая заставила великого Матео жить в скандале и отказаться

от своей прекрасной, стильной жены.

Существует грань его словам. Бон никогда не был поклонником Изабель, поэтому я

уверен, новости первоначально восхитили его. Он наклоняется вперед, покручивая пиво

обеими руками.

– Правда ли, что ей всего двадцать три?

Я ощетиниваюсь, ненавидя эти сплетни, ненавидя, что люди знают о ней из других

источников.

– Ей двадцать четыре сейчас.

– А тебе почти сорок, да? Довольно большая разница в возрасте.

– Ты завидуешь?

Он пожимает плечами.

– Может быть. Я – не фанат женщин с татуировками, хотя видел многих в

различных частях мира. Скажи, Матео, ты счастлив?

– Я никогда не был так счастлив.

Он оценивает меня внимательно, прежде чем сделать еще один глоток. У меня

начинает немного болеть голова.

– Ты кажешься счастливым. Должен сказать, когда я впервые услышал об этом, то

не поверил. Я собирался позвонить тебе, но решил, что это было, вероятно, тем, что меня

не касалось. Если ты хочешь пройти через ранний кризис среднего возраста, то это не мое

дело. Это случается с каждым человеком.

– Это не кризис, – процеживаю я сквозь зубы.

– Я вижу, – говорит он, – и это удивляет меня. Ты по-прежнему с ней, да?

Я могу только кивнуть. Мое сердце начинает колотиться.

– Я должен сказать, что удивлен. Обычно такая интрижка не длится долго.

– Это никогда не было интрижкой.

Его губы изогнулись.

– О, конечно. Ты находишь молодую киску в своей рабочей поездке, оказываешься с ней в постели, твоя жена узнает и разводится с тобой, но это никогда не

было интрижкой.

Я прикладываю все усилия, чтобы не ударить по столу кулаками.

– Все не так произошло.

– Нет? – интересуется он. – Так расскажи.

Он – придурок, и я не могу понять, почему. Он всегда любил провоцировать меня

и раздражать, но на сей раз это более личное. Возможно, впервые, это личное.

– Я встретил Веру, в то время как был на языковой иммерсионной программе. Я

влюбился в нее. Ничего не произошло... – И это не так, кое-что произошло. Я переспал с

ней. Я нарушил супружескую верность, чего поклялся никогда не делать. Но мне слишком

стыдно в этом признаться ему, не тогда, когда я чувствую, что он использует это против

меня. – Но я также понимал, что то, что у нас было с Изабель, было неправильным, это

было не то, чего мы хотели, и что наш брак был закончен. Когда Вера вернулась в

Ванкувер, я покончил с этим.

– Но Вера, должно быть, приехала еще до того, как вы развелись окончательно.

Я кивнул.

– Да. Может быть, я был несколько нетерпелив. Но я не мог терпеть, что она так

далеко от меня.

– Я не виню тебя, – говорит он. – Я видел фотографии. Даже те, топлес. Я не

мог оторваться от этих грудей.

Мои глаза сузились в щели.

– Если ты скажешь что-нибудь еще, то, черт возьми, не думай, что я не достану

тебя через этот стол и не задушу.

– Старик, – говорит он со смехом. – Импульсивный Матео. Мне было

интересно, когда он вырвется наружу.

– Следи лучше за собой, – предупреждаю его, мне совсем не смешно. Я

указываю на него пальцем. – Мое отношение к Вере самое серьезное. Она, возможно, моя будущая жена, о которой ты говоришь такое.

Его глаза расширяются от удивления, а затем затуманиваются чем-то сродни

жалости.

– О, боже. Ты не можешь быть серьезным.

Лучше бы я ничего не говорил. Это было чем-то, что было только в моей голове, потом и у Лючии, а теперь и у Бона.

– Матео, Матео, Матео, – говорит Бон со вздохом. – Прекрати держаться за свою

молодость, старина. Этот тип женщины хорош для того, чтобы несколько раз затащить в

постель. Может, много раз. Она сбавила тебе десяток лет, трахая тебя. Это сделало свое

дело, ты великолепно выглядишь. Но на этом все. В этом и состоит главная ценность

данного типа девушек. Все, что тебе следовало сделать, это позабавляться с ней и никогда

не рассказывать Изабель. Теперь ты развелся из-за пустяка. Ты действительно думаешь, что можешь взять и жениться на этой Вере? Ты не можешь. Хватит морочить голову себе.

То, как вы встретились, ты же знаешь, что такое не длится долго. Ты должен перестать

лгать самому себе и позволить этому быть тем, чем оно есть.

Я даже не знаю, как реагировать. Но точно знаю, что он не прав. Я уверен, что он

не прав. Тогда почему я чувствую нить сомнения глубоко внутри себя?

Он продолжает, по-видимому, устав.

– Я знаю тебя, Матео. Ты всегда хочешь сделать все правильно. Такой

благородный иногда, что прям скучно. Вот почему этот маленький эпизод обеспокоил

меня. Это не похоже на тебя, не на того, которого я знаю. Но сейчас ты чувствуешь, что

из-за того, что разрушил вполне приемлемый брак, ты должен держаться за эту девочку, быть с ней, создавая из нее ту, которой она не является. Ты должен научиться отпускать.

Ты не можешь жениться на двадцатичетырехлетней канадской девочке в татуировках. Из

этого ничего не выйдет, и ты будешь заперт в мире несчастья даже хуже, чем в первом

случае. – Бон постукивает рукой по столу. – Ты должен начать меньше думать своим

членом, а больше головой. Отпусти ее и найди кого-то другого своего возраста, своего

уровня.

Он встает и извиняется, что ему надо в туалет, прежде чем я могу сказать что-

нибудь. Бон когда-то был моим другом, но теперь я не уверен, так ли это. Похоже, что это

больше, чем всего-навсего беспокойство. Может, он говорил с Изабель? Ревнует или

просто не одобряет?

Не знаю. Но, без сомнения, мне не стоит слушать это.

Подхожу к официантке и протягиваю ей сто евро, чтобы оплатить счет. Затем я

покидаю бар, и Бона.

Когда я приезжаю обратно в квартиру, Вера еще не вернулась. Длительная

прогулка не повлияла никак, чтобы успокоить нервы, на самом деле, жара, кажется, сделала только хуже – так что я наливаю себе большой стакан виски, который спасает

меня в редких случаях, и сажусь на балконе. Дует легкий ветерок здесь, а суета улицы

снизу отвлекает меня.

Бон неправ. Вот и все. Хотя кое в чем прав. Верно, я всегда старался поступать

правильно, вероятно, поэтому и был с Изабель так долго – и я очень забочусь о

репутации, будь то моей семьи или своей собственной.

Но вещи меняются. Иногда все, что требуется для человека, чтобы потерять себя, найти другого. Возможно, это не так уж и хорошо, быть постоянно благородным, проявлять первым беспокойство. Может быть, это было тем, в чем я нуждался, найти Веру

и отпустить человека, которым я так старался быть, и просто, наконец-то, быть самим

собой.

Мне только жаль, что это так трудно.

Я сижу на балконе довольно долго, слушаю людей, болтающих на улице, рев

машин, проезжающих мимо. Когда виски начинает клонить меня в сон, встаю и

возвращаюсь внутрь, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Вера спотыкается об порог

парадной двери.

Она пьяная, ее грудь почти вываливается из декольте платья, волосы растрепаны в

разные стороны вокруг ее лица.

– Веселишься? – спрашиваю, когда она небрежно наклоняется к тумбе в

прихожей и безрезультатно пытается скинуть свои туфли. – Держись, – говорю ей

нежно и присаживаюсь рядом с ней. Она опирается на меня, в то время как я стягиваю ее

туфли и ставлю их на обувную стойку под крючками для одежды.

– Спасибо, детка, – произносит она нечленораздельно, а я чувствую ее вес своей

спиной. Я оборачиваю руки вокруг ее талии и держу ее крепко, пока выпрямляюсь. Ее

макияж расплылся, и она криво улыбается мне.

– Не за что, – говорю я ей, внимательно всматриваясь в нее. – Где вы, ребята, были?

Она пожимает плечами.

– Я на самом деле не помню. Мы встретились с Рикардо в каком-то баре. Он был

там со своими друзьями.

Беспокойство зарождается у меня внутри. Мне очень нравится парень Клаудии, Рикардо, но пару раз я встречал его друзей, и они не смогли произвести на меня

впечатление. Они, без всяких сомнений, были молодыми и дерзкими, как многие

современные испанцы, пытающиеся возродить Сида Вишеса (прим.: британский

музыкант, известный прежде всего как басист панк-рок-группы Sex Pistols). Мне не

нравилось, что Вера ходила с ними, но опять же, я бы туда точно не пошел. Прыгать и

плясать в баре – это больше не для меня, но это определенно было для Веры.

– Я вижу, – говорю. – Похоже, вы хорошо провели время.

Она пожимает плечами.

– Много коктейлей и танцев. Обычно дело.

Она пытается снять с себя платье, и я помогаю ей, расстегивая молнию. Она

совершенно голая под ним, но на этот раз у меня нет никакого интереса, чтобы трахнуть

ее. Вместо этого, во мне растет беспокойство, и я смотрю на ее тело, задаваясь вопросом, почему кто-то вроде меня заслуживает его, если у меня даже нет желания выйти с ней и ее

друзьями.

– Ты собираешься уложить меня в кровать? – спрашивает она, хлопая глазами и

покусывая губу.

Естественно, я сделаю это, но не тем способом, о котором она думает, не тогда, когда она так пьяна. Я усвоил свой урок несколько раз прежде.

Конечно же, как только она касается простыни и кладет голову на подушку, то

закрывает глаза и отключается. Следует легкое похрапывание.

Я вздыхаю и укрываю ее, затем наливаю стакан воды для нее и беру две таблетки

ибупрофена. Ей всегда плохо по утрам после ночной попойки, и так как у нее до сих пор

есть работа утром в Лас Палабрас, то она должна быть в своем лучшем состоянии.

Я раздеваюсь догола и тоже ложусь в кровать. У нее не одной завтра большой день.

Завтра все поменяется.

Тем не менее, такое чувство, что уже все изменилось.

Глава 4

Пятница и выходные прошли почти так же, как обычно. Был, конечно, особый

момент, когда со мной связался Педро, и я сообщил ему, что с огромным удовольствием

принимаю его предложение о работе. Я отпраздновал это, добавив немного бренди в свой

кофе. Вера была на работе, мучимая похмельем, иначе она разделила бы со мной этот

момент.

В субботу мы забрали Хлою Энн и повели ее смотреть уличный детский концерт.

Она была угрюмее обычного, возможно, потому что жара все никак не отступала, хотя все

же выглядела довольной. Когда ты ребенок, сладкая вата способна устранить любые

проблемы.

Воскресенье был ленивым днем, посвященным чтению газет и распиванию пьяного

лимонада. Было легко притвориться, что все просто отлично.

Но сегодня я уверен, что совсем не отлично. Я ощутил это, как только проснулся, почувствовав, что что-то гложет меня. Я должен быть счастлив, просто на седьмом небе, ведь я собирался одеться и поехать в офис на стадион, чтобы официально начать свой

первый день на работе мечты, день возврата в команду.

Но на данный момент мой желудок превратился в комок нервов.

Даже Вера чувствует это во время совместного принятия душа, ее брови сходятся

вместе, демонстрируя дискомфорт и беспокойство.

– Все в порядке? – спрашивает она. – Ты словно отдалился.

– Как будто я в другой галактике? – поворачиваю ее, чтобы натереть ей спину

мылом. Она приподнимает волосы со спины, чтобы облегчить к ней доступ.

– Типа того.

– Думаю, я нервничаю из-за первого дня, – отвечаю я, она кивает. – Я

переживаю, что он может стать последним.

После этого делаю паузу, и она одаривает меня через плечо извиняющимся

взглядом.

– Прости, я знаю, что это не из-за меня.

– Возможно, все из-за тебя, – шепчу я. – Я не могу делать вид, что не боюсь за

нас.

Ее лицо немного грустнеет.

– Не волнуйся, – говорит она, и я почти верю, что она именно так и делает. – Я

надрывала свою задницу в пятницу. Они меня не отпустят. Я им этого не позволю.

Я наклоняюсь и целую ее плечо, чувствуя вкус мыла и свежесть ее кожи.

– Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Но это не означает, что я

перестану беспокоиться.

Она поворачивается со взглядом, полным решимости.

– Ты знаешь, что у нас все будет в порядке? Все сработает, это лишь временные

трудности.

Я попытался улыбнуться ей, но так и не смог растянуть губы в улыбке.

– Я просто устал от того, что вселенная преподносит мне одно и тут же отбирает

взамен другое.

– Ладно, вселенная может идти на хуй, мне все равно, – отвечает она. – Ты

заслуживаешь эту работу. Я заслуживаю свою. Нет такой причины, по которой мы оба не

можем получить заслуженную работу.

Она права. Таких причин нет. Но, возможно, я до сих пор боюсь, что мы слишком

легко отделались, что нас еще ждет наказание за наши поступки. Бон напомнил мне, что

хотя чернила на документах о разводе уже высохли, раны еще свежи для всех участников

процесса.

Все это крутится в моей голове всю дорогу до стадиона, который находится на

берегу реки. Я не приезжал сюда несколько лет, даже чтобы посмотреть игру. Странное

ощущение, но одновременно с этим верное.

День проходит легко, как и большинство первых дней. Я не встречался с командой, только с административным персоналом и с Диего и Уорреном. Несмотря на мое

ожидание враждебности со стороны Уоррена, считающего, что я занял его место, он

вполне дружелюбен, а Диего более приветлив, чем в момент нашего знакомства, когда он

был вынужден занять оборонительную позицию ради команды. Я не виню его. Хотя его

взгляд и направлен на Аргентину, он именно тот парень, который вернул команду на поле.

Для него это личное, так что к его взглядам и к нему самому я отношусь с уважением.

В конце дня после того, как мне показали мое временное рабочее место, —

небольшой стол в комнате, где работает Уоррен, Педро зовет меня в свой кабинет. Он

сидит за стеклянным столом с деревянной коробкой сигар в руках. Белые стены его

кабинета щедро покрыты черно-белыми фотографиями команды. Большие широкие окна

выходят на зеленое поле и трибуны стадиона.

– Садись, – командует он, и я приземляюсь в пластиковое кресло, модное

настолько, что абсолютно неудобное. Он открывает коробку, кладет одну сигару в рот и

передает мне коробку, предлагая взять и себе.

Я вскидываю руку и отрицательно покачиваю ей. Я не курю сигары с людьми, которых едва знаю, – мне ненавистна мысль о том, чтобы застрять с кем-то так надолго в

ожидании, пока истлеет сигара.

– Дело твое, – бормочет он уголком рта, поджигая сигару. Еще несколько

мгновений он затягивается, сведя седые брови в попытке подкурить ее правильно.

– Как прошел твой первый день? – спрашивает он, наконец удовлетворенный

результатом.

– Очень хорошо, – ответил я. – Диего очень приветлив, а Уоррен, похоже, легко

принял положение дел.

– Ну да, ну да, – говорит он, кивая. – Жаль только, что он – не испанец. Но что

плохо для него, отлично для тебя.

Я спокойно улыбаюсь ему, хотя чувствую, что разговор этот намного серьезнее, чем просто выражение заинтересованности в моих делах.

Он продолжает:

– Для тебя это, конечно, станет легким началом. И я думаю, что все к лучшему.

Тебе пойдет на пользу, если следующие несколько месяцев ты будешь просто наблюдать.

Уверен, что ты научишься большему, наблюдая и слушая, но не вмешиваясь.

– Согласен.

– Хорошо, – говорит он, спокойно продолжая. – Несмотря на то, что мы

облегчим тебе этот процесс, в тот момент, когда сегодня утром ты подписал контракт, ты

стал частью команды, ее администрации, этого национального символа Испании.

Я кивнул. Ох.

– Являясь частью команды, ты должен поддерживать определенную репутацию.

На данный момент твоя личная жизнь меня не касается. На самом деле, если бы в

прошлом году твое лицо не мелькало во всех таблоидах, мы могли бы и не вспомнить о

тебе. Уверен, все произошло непреднамеренно, но случившееся способствовало тому, чтобы о тебе не позабыли. Но сейчас, когда ты здесь, я думаю, в воздухе должно витать

только… почтительное отношение и престиж, когда дело доходит до представительства

Атлетико. Ты согласен?

Кажется, я отвечаю «да». Я едва могу говорить, кровь с громким гулом проносится

по сосудам в моей голове. Я приготовился к чему-то ужасному, только еще не знаю, к

чему именно.

– Как я сказал, – продолжил он, – твоя личная жизнь – это не мое дело. Но если

это возможно, я предпочту, чтобы в газетах о ней больше не писали.

Я хмурюсь.

– Но о ней и не пишут.

Он хищно улыбается мне.

– Ох, нет, все-таки писали. Ты не читаешь их, Матео? Возможно, стоило бы.

Педро достает из ящика Diez Minutos, самый ненавистный мне журнал. Дешевый, безвкусный и вульгарный. Они были первыми, кто распространил слухи о нас с Верой, и я

моментально вернулся мыслями к фотографу, который сделал мой снимок в Fioris около

недели назад. Но как могло мое фото, в одиночестве покидающего ресторан, спровоцировать интерес Педро?

Он демонстрирует мне выпуск, пролистывает несколько страниц, и я вижу

размытую фотографию Веры. Она одета в тот же сексуальный наряд, в котором была в

четверг вечером. Она танцует с каким-то мужчиной, находясь очень близко к нему, и

смеется. И этот мужчина не я.

Мне, кажется, стало плохо. Я делаю все возможное, чтобы сохранить нейтральное

выражение лица, когда поднимаю взгляд на Педро, и говорю:

– Ну, это Вера. И что здесь не так?

Но я знаю, в чем кроется проблема, ведь это и для меня тоже проблематичная

ситуация. Я больше не хочу подробно изучать фото, не с ним, наблюдающим за мной и

ждущим, какую реакцию я выдам.

– Ты читал заголовок? – спрашивает он, указывая на него пальцем.

Не читал. Я быстро скольжу по нему взглядом: Новый соперник Матео Казаллеса.

Я сглатываю и поднимаю взгляд на Педро.

– Это все ложь, – говорю я ему.

– Раз ты читаешь это, – отвечает Педро, – значит, твоя девушка вечером

четверга была замечена на вечеринке в очень модном месте, сблизившейся с мужчиной.

Затем следует информация о слухах, в которых ты присоединился к управляющему

составу Атлетико. Как одно может быть правдой, а второе – нет?

Я двигаю челюстью вперед и назад какое-то мгновение, пытаясь подавить

смущение и гнев, грозящие разрушить меня.

– Разве ты не помнишь фотографа, который стоял возле ресторана во время нашей

последней встречи? Для него не составит труда вычислить, что я снова связан с Атлетико.

– Тупые папарацци, – бормочет он, а я борюсь с искушением отметить, что

именно он был тем, кто махал им ручкой.

– Да, – отвечаю я, делая попытку встать и уйти, – они тупицы. Они сделали

предположение обо мне, которое и наполовину не отражает правды. Тренерская работа –

это не руководящая должность. Они сделали предположение по поводу Веры, будто

парень, с которым она танцует, является кем-то большим, чем другом. Весь их бизнес

строится на продаже предположений. Все об этом знают.

– Выглядит хреново, Матео, – произносит Педро, когда я встаю. – Это было

нормально, когда ты был моложе, это нормально для игроков, в частности для некоторых

конкретных, но я не хочу видеть такое от тренера. Возможно, тебе стоит держать свою

подружку на поводке, раз она не умеет себя достойно вести.

Я поднял брови.

– Что, прости? – мой голос звучит жестко и холодно.

Педро выглядит слегка извиняющимся.

– Прости. Я не хотел обидеть тебя или ее, но ты должен осознавать, что твой

имидж теперь значит гораздо больше. Ты больше не работаешь на себя. Ресторан уже в

прошлом. Ты работаешь на меня, на Атлетико, на Мадрид. У тебя есть лицо, которое ты

вынужден показывать публике. Сохрани его.

Я могу только кивнуть в ответ, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.

Каким-то образом мне удается сдержаться, когда терпеть уже нет сил. Я подхожу к

прилавку с газетами, чтобы быстро взять себе копию, которую читаю уже в гараже своего

дома.

С близкого расстояния фото еще хуже. На фотографиях они вместе. На обеих они

танцуют. На одной Вера смеется, а парень близко прижимается к ней. На второй руки

парня обнимают ее за талию. По нечеткому снимку я понимаю, что это один из друзей

Рикардо – торчащие волосы, кожа, шипы, татуировки. Он выглядит человеком, с которым

могла бы быть Вера. Он выглядит противоположностью мне.

Я борюсь с искушением разорвать журнал надвое, побиться головой о руль, найти

Клаудию, затем – Рикардо и набить ему морду просто за то, что он связан с этим. Я

сосредоточен на руках парня, на том, как собственнически он держит ее в своих объятиях, и, мне кажется, это сведет меня с ума.

Она – моя, не его. Почему она позволяет такому происходить?

Я сглатываю образовавшийся ком и пытаюсь дышать сквозь свой гнев. Это тяжелая

борьба. Я убеждаю себя, что фото ничего не значат. Это не означает, что у Веры роман.

Не говорит о том, что она спит с тем парнем или любит его. Не значит, что они больше

подходят друг другу. Я знаю, что он мог заставить ее смеяться, затем положил свои руки

на нее, после чего получил в лицо напиток. Вера способна разозлиться до такой степени.

Фотографы не рассказывают целой истории.

Есть только один способ выяснить. Я должен встретиться с ней немедленно, прежде чем раздую из мухи слона. Мой разум всегда пытается истолковать вещи хуже, чем они есть. Я засовываю журнал в карман своего пиджака и поднимаюсь на свой этаж

на мучительно медленном лифте. Сейчас четыре часа дня, и она должна быть уже дома.

В дверях я остановился, пытаясь сообразить, как подойду к ней. Вера может занять

оборонительную позицию независимо от того, виновата она или нет. Последнее, что мне

нужно, – это битва, вызванная ее злостью на мою злость. Забавно, но обычно так все и

происходит.

Я делаю вдох и открываю дверь. Она на балконе, потягивает в тени холодный кофе

из Старбакс, читая книгу. На какой-то миг я думаю, что мне стоит оставить ее в покое, но

быстро понимаю, что тогда покоя не видать мне.

– Эй, красавчик, – бросает она мне, снимая свои большие солнцезащитные очки

и оглядывая меня, стоящего в дверном проеме. – Как твой первый день?

Я не подхожу ближе, и тогда ее взгляд падает на журнал, торчащий из кармана