355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карина Демина » Наша светлость » Текст книги (страница 4)
Наша светлость
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 02:24

Текст книги "Наша светлость"


Автор книги: Карина Демина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Так это… на лоб, может?

– Дурак ты. – Серый присел рядом с телом. Раздалось характерное шипение, донеслась вонь паленой кожи. – Нам что велено? Клеймо поставить. А где, не сказано.

– И чё?

– И ничё. Если на лбу поставить, то любому идиоту ясно станет, что ничего случайного тут нет. А так – вышел благородный лэрд погулять да загулял не туда. Перепил. В драку ввязался и…

Серый поднял камень и с коротким замахом припечатал о затылок недоучки.

Может, все-таки сразу их зачистить, не дожидаясь, пока бедолагу на тот свет спровадят?

– …получил по голове. Чувств лишился. И замерз насмерть. К утру. Сам виноват. Нечего ходить, где не следует. А тело и обобрали. Сними с него сапоги.

Стянули.

– Так это… туда? – указали на канаву, и Юго приготовился.

Нельзя дать недоучке умереть. А в воде при нынешней температуре он долго не протянет.

– Нет. – Серый отверг рациональное предложение. – Утром найти должны.

Хрена им. Нет, Юго плевать на недоучку: сам виноват. Определенно, сам. Но нынешнее представление нарушало планы нанимателя, которые в случае смерти недоучки потребовали бы коррекции и задержали бы Юго в этом мире.

Именно так.

Отсюда и злость.

Он дождался, когда троица разойдется, предположив, что Серый отправится собственной дорогой. И оказался прав. Юго не позволил ему уйти далеко и, настигнув в переулке, ударил в спину. Узкий плоский клинок пробил одежду и плоть, вошел между позвонками. Серому вряд ли было больно, скорее он даже не понял, почему отказали ноги.

Упасть Юго не позволил. Усадил у стены и спросил:

– Что было в напитке?

Серый ответил после секундной запинки. Другой клинок с узнаваемым клеймом на пятке рукояти – Юго собирался оставить для дома Дохерти подарок, – упертый в глаз, стимулировал к беседе.

– Сонное зелье.

Значит, не яд. Хорошо. Плохо, что спрашивать состав бессмысленно: местные травы Юго неизвестны.

– Как долго будет спать?

– Часа два. Три.

Хватит, чтобы замерзнуть. Или ослабеть настолько, чтобы не проснуться. Оставался последний вопрос.

– Кто заказчик?

Ответ был дан. И Юго со спокойной душой вогнал клинок в глаз. Смерть Серого была легкой, пожалуй, даже слишком. Юго, раскрыв рот покойнику, сунул в него тот самый штырь с круглым клеймом. Жаль, раскалять времени не было.

Недоучка лежал ничком. Ощупав затылок, Юго убедился, что рана особой опасности не представляет: разорваны мягкие ткани, но кость цела. И кровотечение на холоде остановилось быстро. Оставалось решить другие проблемы.

Перевернув тело на спину, Юго вогнал в шею дозу стандартного антидота. Подумал и добавил дозу адреналина. Пять. Четыре. Три…

Недоучка дернулся.

Ну же, вставай!

Два…

Флакон с нюхательной солью Юго стащил просто от скуки. Собирался выкинуть, но как-то руки не дошли. И теперь вот пригодилось.

Мерзкий запах заставил недоучку пошевелиться.

Открыть глаза…

Вот так-то лучше. Зрение все еще расфокусировано, и у Юго есть время убраться. Недалеко. Если у недоучки не хватит сил добраться до дома, то придется придумывать еще что-то.

Будет знать, как пьянствовать в сомнительных компаниях.

Урфин очнулся в канаве, поднял его запах. Мерзкий резкий смрад нюхательной соли, которую кто-то настоятельно совал под нос. Урфин попытался отвернуться, но понял, что сейчас умрет.

Холодно.

Настолько холодно, что пальцы онемели. Падает снег. Касается губ, но почему-то не тает. И Урфин пытается эти губы разомкнуть, чтобы слизать снежинку. Пить хочется неимоверно, а снег – это тоже вода.

Надо открыть глаза.

Открыл. Никого. А запах? Ведь кто-то был… ушел.

Зачем?

Куртка промокла… да весь он промок. И в грязи изгваздался… что-то черное, липкое.

Что случилось?

Он помнил пожар. Огонь яркий, слепящий. Жар, от которого шевелились волосы. Запах паленого волоса и дерева. Треск крыши, что проламывается под собственным весом.

А потом?

На попытку разворошить воспоминания голова отозвалась пульсирующей болью. И Урфин все-таки сел. Затем встал. Мышцы деревянные. Кости стеклянные. И мутит… вырвало. Кислым. Винным.

Пил? Когда? Утром – точно нет. Значит, уже вечером. Где?

Пустота.

Но место он знает. Тоже склады, но алхимиков… он проверял их лично. Многие были недовольны. Но Урфином всегда недовольны, это же еще не повод, чтобы убивать.

Хотя вряд ли его действительно собирались убить.

Собирались – убили бы. Нет, все иначе. А как?

Он не знает.

Непослушными пальцами Урфин ощупал голову. На затылке волосы слиплись комом, и малейшее прикосновение к нему отзывалось вспышкой боли.

Надо выбираться… хорош он будет, если сдохнет вот так – в канаве. Вспомнить бы, что случилось… кошелек сняли, сволочи. И нож тоже… сапоги стянули. Правильно. Пьяный – честная добыча. Или недобиток. Та сволочь, которая это сделала, пожалеет. Урфин непременно все вспомнит.

Только сначала дойдет до дворца и согреется.

Глава 5
НОЧНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Только истинная леди способна долго выдерживать общество настоящего джентльмена.

Из жизни истинных леди

Тисса проснулась оттого, что кто-то тряс ее за руку. Она хотела завизжать, но узкая ладонь зажала рот.

– Леди, это я, Гавин. Мне очень нужна ваша помощь. Пожалуйста, не кричите… умоляю.

Тисса кивнула – кричать не будет, – и Гавин руку убрал.

– Что ты здесь делаешь?

Сердце колотилось: все-таки пробуждение было несколько необычным, да и само присутствие Гавина в их с Долэг комнате представлялось чем-то невероятным. Как он вошел, ведь дверь запирали?

И почему ночью?

В таком виде?

Растрепанный, босой и одет явно наспех.

– Что случилось?

– Идемте. – Гавин подал халат и домашние туфли. – Скорее.

Он вытянул Тиссу в коридор, а из него – в другой коридор. И шел так быстро, что Тисса с трудом успевала. А если кто-то встретится? Она в таком виде… в халате поверх ночной рубахи. И коса, на ночь заплетенная, рассыпалась почти. И неумытая… Ушедший, она скорее похожа на служанку, чем на леди.

…и хорошо, что похожа, потому что леди по ночам не разгуливают…

– Да куда мы…

– Уже близко, – пообещал Гавин. И не обманул. Он толкнул какую-то дверь – в этой части замка Тиссе бывать не случалось – и велел: – Заходите.

Дверь тотчас закрылась.

Первое, что увидела Тисса, – книги. Полки занимали всю стену, и на них не было пустого места. Книги толстые, в темных переплетах, и тонкие, узкие, вклинившиеся между пухлыми томами. Книги крохотные, с ладонь Тиссы, и огромные, которые она вряд ли сумеет удержать в руках…

Противоположная стена была обыкновенной – с оленьими рогами, перекрещенными мечами и камином. На каминной полке нашлось место массивным часам, которые показывали двадцать минут четвертого. Рань несусветная… у камина стояло кресло. А в кресле сидел тан.

Точнее, Тиссе сначала показалось, что он сидит.

А потом она поняла, что их сиятельство без сознания.

– Гавин!

Она его убьет. Обоих. По очереди. Гавина первым. Он мельче. И он участвовал… в чем, правда, Тисса пока не поняла, но явно в том, что погубит остатки ее репутации.

Гавин, предчувствуя грядущую скорую гибель, попятился:

– Леди, он… пришел вот. Иногда он приходит поздно. Или рано. И бывает, что грязный, как… говорит, это работа такая. А сегодня вот вообще никак. Я хотел доктора позвать. А он сказал, что нельзя. Что ему только согреться надо. Я огонь развел. А он вот…

Тисса видела, что «вот» или уже почти.

Их сиятельство, где бы они ни имели чести пребывать, вернулись в состоянии крайне плачевном. Одежду их покрывала грязь, которая, подсыхая, трескалась и осыпалась на ковер. Цвет ее и омерзительнейший запах навевали мысли о деревенском нужнике и о том, что вряд ли тан искупался в нем добровольно.

– Почему я? – тихо спросила Тисса, понимая, что уйти не сможет.

– Ну вы же леди. И его невеста.

Действительно. Как же она могла забыть?

И обо всем остальном тоже…

…девушке неприлично находиться ночью в покоях мужчины, пусть и жениха.

…неприлично прикасаться…

…и уж тем более делать все, что Тисса сделать собиралась.

Прижав пальцы к шее – очень холодной шее, – она убедилась, что сердце работает. И пульс – странное дело – был учащенным, хотя обычно у людей замерзающих сердце останавливалось.

Заодно выяснилось, что в пути их сиятельство потеряли сапоги и получили удар по затылку. Или сначала был удар, а потом сапоги исчезли?

В городе опасно.

Но разве мужчины когда-нибудь думают об опасности?

– Здесь ванна есть?

– Да. – Гавин – слабая нить, на которой держится репутация Тиссы, – смотрел с надеждой, отчего становилось неудобно. Тисса ведь не героиня баллады, способная чудеса творить. Она просто кое-что помнит. И очень надеется, что этого хватит.

– Набери воды, чтобы была очень теплая, но не горячая. Еще нужно растопить камин так сильно, как получится. И вина нагреть… и есть пуховые одеяла? Лучше, если два или три…

Тисса попыталась вспомнить, что еще делают в таких случаях.

У мамы точно бы все получилось. Она не знала, что столичные леди не изучают лечебное дело, потому что в столице всегда есть доктор. Только их сиятельство с доктором дел иметь не желают.

Еще бы в чувство его привести.

– Ваше сиятельство, – Тисса позвала, не особо надеясь, что будет услышана, – вы должны проснуться.

Нюхательных солей прихватить бы… и ее коробку, в которой еще остались кое-какие травы. Багульник точно был. И чабрец, кажется. Липовый цвет не помешал бы. Ромашка.

С травами Тисса разберется позже.

– Ваше сиятельство… подъем.

Тисса легонько ударила по щеке.

Она, конечно, мечтала отвесить тану полноценную пощечину, но сейчас вдруг стало неудобно. Больных надо жалеть. Ох, но жалость жалостью, а до ванны они с Гавином тана не дотащат – тяжелый. Тисса попыталась с места сдвинуть и убедилась, что сил ее не хватает.

А вот в балладах героини рыцарей с поля брани выволакивали… в доспехе причем.

Иногда и за конями возвращались.

И Тисса, наклонившись, мужественно перекинула руку их сиятельства через плечо. Запоздало подумалось о гневе, в который придет леди Льялл, увидев грязь на халате… и в этот момент рука ожила, как-то хитро обхватила шею Тиссы и сдавила.

Тисса хотела закричать и не смогла.

Сейчас шея хрустнет и… все.

– Гавин! – рявкнул их сиятельство, ослабляя хватку. – Какого хрена тут творится?

И сразу орать. Конечно. Именно Гавин виноват во всем, что с таном произошло.

Тисса потрогала шею. Та была на месте. Голова, что характерно, тоже. И дышать снова получалось. Все-таки надо было не стесняться с пощечинами. Когда еще такой случай выпадет?

– Доброй ночи. – Тисса на всякий случай отступила от кресла. – Гавин сказал, что вы… заболели. И нужна моя помощь. Вы можете встать?

А когда тан злится – она как-то сразу поняла, что их сиятельство и вправду очень-очень злы, – глаза его становятся серыми.

– Вы замерзли. И если не согреетесь, то умрете, – добавила она совсем тихо, испытывая одно желание – сбежать.

– А ты, значит, погреть пришла?

Вот как с этим человеком нормально разговаривать?

Надо успокоиться. Больные люди грубят, потому что им больно. Так мама говорила. А тану, судя по всему, больно постоянно. Наверное, это возрастное, он уже немолодой. Но Тисса потерпит. Ее долг – заботиться о муже.

Хотя он явно против.

– Греть будет ванна. И вино. Горячее.

Их сиятельство все-таки соизволили подняться. От помощи Тиссы отмахнулись, пробурчав:

– Ванна. Вино. Женщина. А я не в состоянии…

– Что «не в состоянии»?

– Ничего не в состоянии. Позор. Гавин!

К счастью, Гавин появился вовремя, чтобы удержать тана от падения. Ну не в одиночку… Все-таки зачем тан таким большим вырос? Это крайне непредусмотрительно с его стороны. Может, поэтому в балладах часто упоминают об изящном сложении героев? Таких, наверное, тащить легче. И коням в том числе.

Над ванной поднимался пар, и Тисса проверила воду. Ну конечно, оставалось их сиятельство только сварить. Ведь сказано же было – теплая, а не горячая. Мама предупреждала, что если вода будет слишком горячей, то сердце может не выдержать.

А у него и так слишком часто бьется.

Пришлось разбавлять холодной.

Их сиятельство стояли, упираясь руками и лбом в стену. Хорошо, что не говорили ничего под руку.

– У вас голова не кружится? – Тиссе, кажется, удалось достичь нужной температуры.

– Кружится.

– Тошнит?

– Уже нет. Ребенок, иди спать. Я сам управлюсь.

Во-первых, вряд ли управится, во-вторых, Тисса всерьез сомневалась, что сумеет заснуть.

– Вы ведете себя безответственно. – Говорить следовало уверенно, но голос предательски дрожал. – И если вы отказываетесь от помощи доктора, то терпите мою.

Вот у мамы получалось разговаривать с больными, ее все слушались, даже папа. Правда, он вечно ворчал, что сам разберется… а мама отвечала, что еще не готова стать вдовой.

– Раздевайтесь, – сглотнув, велела Тисса.

– Для тебя – с удовольствием.

Ох, это не только неприлично. Это недопустимо! Особенно если с удовольствием. Правда, оказалось, что руки их сиятельства не слушаются, и Гавину пришлось стаскивать грязную куртку, а потом и рубашку. Тисса поспешно отвернулась.

Однажды она видела папу без рубашки. Но это было давно. И папа – это же совсем-совсем другое… если бы не разбитый затылок тана, которым предстояло заняться, Тисса немедленно бы вышла.

А получалось, что уйти нельзя. Кто бросает дело недоделанным?

И температуру воды следует постепенно повышать.

Их сиятельство в ванну не забрались, рухнули, выплеснув половину воды на пол и на Тиссу, – ночная рубашка тотчас прилипла к ногам. А тан заорал:

– Горячо!

– Сидите. Вам так кажется. Вы просто промерзли насквозь.

Тиссе пришлось обернуться. Она пообещала, что смотреть будет только на затылок… ну некоторые обещания крайне сложно сдержать. Спину тана покрывали старые шрамы и свежие синяки темно-лилового, черного почти цвета. Густо. Плотно.

Страшно.

Как он вообще ходит-то?

И не просто ходит, но, упершись руками в борта, пытается вылезти из ванны.

– Пожалуйста, потерпите. – Тисса положила руки на плечи и поняла, что удержать его просто не сумеет. – Скоро жар пройдет. Вы должны прогреться. А я – осмотреть вашу голову.

Его трясло то мелкой, то крупной дрожью, переходившей в судорогу. Но это – хороший признак. Мышцы отходят. Всегда больно, когда мышцы отходят. Их надо бы растереть… Тисса пытается, но это то же самое, что растирать камень.

– Гавин, помоги, пожалуйста.

Помогает. Сосредоточенно, не обращая внимания на шипение их сиятельства. И лучше бы кричал в самом-то деле…

– Я добавлю горячей. Выдержите?

Кивок. А пульс еще ускорился, но не настолько, чтобы бояться за сердце.

– Ребенок…

– Что?

– Спасибо.

– Не за что. Сейчас посидите, пожалуйста, смирно.

Тиссе нужны были таз, тряпка и ножницы, потому как она подозревала, что просто расчесать слипшиеся волосы не выйдет. И оказалась права. Все спеклось в черно-бурый ком, который не желал размокать. Их сиятельство терпели молча. Лишь однажды попросили Гавина добавить горячей воды.

Волосы вокруг рваной раны Тисса выстригала аккуратно, а когда достригла, тан – ну неймется ему! – оттолкнул руку и сам ощупал затылок.

– Ты шить умеешь? – поинтересовался он.

– Я пробовала… на овцах.

К людям мама ее не допускала.

– Хорошо. Представь, что я овца.

– Скорее уж баран, – не удержалась Тисса и поспешно добавила: – Овца – девочка, а вы…

– Мальчик. Мальчик-баран. Примерно так себя и чувствую.

В кофре, который принес Гавин, имелся набор игл разной формы и толщины, шелковые нити, ножи и даже струнная пила – ее Тисса только на картинках и видела.

– Извини, но я буду ругаться.

И тан сдержал слово.

К счастью, рана была не такой и длинной, Тисса в пять стежков уложилась. Страшнее всего было прокалывать кожу в первый раз. И она все медлила, уговаривая себя, что это все равно надо сделать, даже если будет больно. А больно будет, потому что Тисса не умеет шить и руки у нее трясутся, но отступать некуда. Второй стежок дался легче. А на третьем тан сказал что-то такое, отчего Тисса едва иглу не выронила… и перестала его слушать.

– Все, – объявила она, отрезая нить. – И вам пора выбираться из воды.

– Сейчас. – Он опять сунул пальцы в волосы, точно проверяя, хорошо ли сделана работа. – Ребенок, глянь, пожалуйста, что у меня за ухом. Жжется…

Он наклонился, чтобы Тиссе было лучше видно.

Не за ухом – на шее.

Красное пятно, размером с медяк. Яркое такое… круг и перекрещенные мечи.

– Это… – Тисса поняла, что сейчас расплачется. – Это клеймо…

Кто-то ударил их сиятельство по голове. Подло. Сзади. И когда тан потерял сознание, избил. Но показалось мало. Еще и клеймо, которое рабам ставят.

И это же навсегда!

Как можно быть настолько жестоким?

– Клеймо, значит. – Тан накрыл ожог большим пальцем. – Вот с-с… сволочи. Ничего. Я злопамятный. Найду – сочтемся. Так, о том, что тут было, никому. Ясно?

Тисса хотела ответить, что само собой не собирается никому рассказывать, и вовсе не потому, что их сиятельства боится. Но вместо слов получился всхлип. И тан обернулся.

– Эй, ребенок, ты чего? Плачешь?

Если бы не спросил, Тисса справилась бы. А тан спросил, и она разревелась.

– Из-за этой ерунды? Оно и стоит-то так, что не увидишь. А волосы отращу, совсем скроется…

Да разве в этом дело? Он же сам будет знать про клеймо. И про то, что Тисса знает. И тот, кто поставил, тоже. И вообще нельзя так с людьми.

– Так чего плакать?

– Мне… мне вас жалко.

Она вытерла глаза рукавом, убедившись, что тот уже мокр и грязен. И кроме земляных пятен виднелись другие – крови. Их-то точно не выйдет застирать. Но это уже не казалось важным.

Надо успокоиться.

Леди не ревут.

Хотя они и не сидят ночью в чужой ванной комнате в то время, когда хозяин этой комнаты изволит принимать ванну.

И выглядят иначе… а Тисса в мокрой грязной рубахе похожа… да лучше не думать о том, на кого она сейчас похожа. Наверное, Тисса никак не леди, если легко забыла, чему ее учили.

Но тана удалось из ванны извлечь, уложить в кровать и напоить горячим вином. Он больше ничего не говорил, но только смотрел как-то грустно. И от этого взгляда ушедшие было слезы грозили вернуться. Уснул он почти сразу, и Тисса решилась-таки обработать ожог мазью, благо в кофре имелось множество средств, и некоторые Тиссе удалось опознать.

– Это дашь завтра утром. – Тисса отставила флакон темно-красного стекла. – Три капли в горячей воде. А это – в обед. Если будет сильный кашель или вдруг лихорадить начнет, зови доктора. Даже если возражать станет. Проводишь меня?

Гавин кивнул. К счастью, на пути никто не встретился. И лишь у самых дверей в комнату Гавин осмелился сказать:

– Мой лорд очень хороший.

Замечательный просто. Если бы он еще и помалкивал иногда…

…и вел себя как подобает лорду…

Хотя разве вправе Тисса требовать от кого-то пристойного поведения, когда она сама недавно нарушила все мыслимые и немыслимые правила?

К счастью, Долэг спала. Бедняжка испугалась бы, проснись одна среди ночи. После ухода девочек в комнате стало совсем пусто… и Тисса, конечно, им не завидовала. Ничуть. Зависть – очень плохое чувство. Она радуется, что у них будет настоящий дом. И семья… и вообще, у Тиссы тоже будет и дом, и семья. Если, конечно, их сиятельство доживут до свадьбы.

Это было бы крайне любезно с их стороны.

– Леди, – этот голос Тисса узнала бы из тысячи, – соблаговолите объяснить, где вы так… интересно провели ночь.

Утро началось не очень хорошо.

К завтраку подали записку от леди Льялл, где сообщалось, что «по ряду уважительных причин леди Тисса не имеет возможности сегодня исполнять возложенный на нее долг, в чем бесконечно раскаивается…».

Слов было много. И смысл как-то среди них потерялся, хотя я трижды прочла послание.

– Возможно, – Ингрид, взяв серую бумагу, пробежалась взглядом по ровным строкам, – сегодня тот день месяца, когда девочке лучше немного отдохнуть.

То есть… о, мне следовало бы самой додуматься. В последнее время наша светлость стала утомительно недогадлива.

Навестить Тиссу? Она смутится. И нервничать будет, что вряд ли на пользу…

Нет. Пусть отдыхает.

Второй неприятной неожиданностью – вернее, я чего-то подобного как раз и ожидала – стал дерзкий побег Лорда Мыш. Обнаружив, что роскошный особняк пуст, фрейлины пришли к единогласному решению – Лорд Мыш предпочел опорочить имя и скрыться, но избежать навязываемого брака. Имелась у меня другая версия, связанная с одной наглой рыжей мордой, которая изо всех сил делала вид, что не возражает против пребывания посторонних мышей на вверенной ему территории. Однако озвучивать версию было бы крайне бесчеловечно. Пусть лучше леди придут к очевидному выводу, что все мужчины, вне зависимости от наличия или отсутствия хвоста, – сволочи, нежели проникнутся неприязнью к Коту.

Майло, раздав фрейлинам бумажные сердечки в утешение, клятвенно пообещал найти другого Лорда, более склонного к брачным узам, но все согласились, что это уже будет не интересно.

В общем, свадьба откладывалась на неопределенный срок.

А бумаги оставались.

И неприятное чувство, что наша светлость что-то упускает из виду. Мыслей было слишком много. Ответственности, свалившейся с небес. И надо бы что-то решать. Сейчас, пока для моих воздушных замков даже фундамент не заложен.

Всем помочь не выйдет: это аксиома. А как выбрать? Как бы цинично ни звучало, но хоть ты кубик бросай. Или бери то, что сверху лежит… Нет, попробуем подойти логически. Те вопросы, которые терпят, потерпят еще немного. Остается то, что касается здоровья и выживания.

– Ингрид, а золотой – это много? – Я попыталась оценить предстоящие расходы.

– Смотря для чего.

– Для жизни. Не моей жизни, – на всякий случай уточнила я, ибо чувствую, что наша светлость живет с размахом. – Обычному человеку. Бедному.

– Много. Двадцать медяков – один серебряный талер. Десять талеров – золотой. Есть еще двойной золотой, но он скорее полуторный, если по весу судить.

– Ты такая умная! – выдохнула Тианна и, взмахнув ресницами, которые были длинны, черны и роскошны, добавила: – Но тебе уже можно.

– А тебе нельзя? – поинтересовалась я.

– Конечно, нельзя. Я ведь замуж еще не вышла, хотя папа уже и договорился.

То есть умнеть можно после замужества? Что за народная примета?

– Женщина не должна быть умнее мужчины. – Тианна приняла изысканную позу. – Это может поставить его в неловкое положение.

И тень улыбки в уголках губ. Кажется, я слегка ошиблась, оценивая эту темноволосую диву. Нужен недюжинный ум, чтобы настолько умело притворяться дурой.

Но с бумагами-то что делать?

Думай, Изольда, думай…

Дело не в том, где взять деньги сейчас. Лорд-казначей, конечно, будет категорически против очередного набега на золотые запасы, но в конце концов, накатав кляузу моему супругу, уступит. Дело в том, где брать деньги постоянно… и как организовать работу, чтобы не приходилось раз в полугодие разгребать завалы.

Ох, ну почему среди всех книг, которые мне случилось прочесть, включая пособие по стервоведению, оптическую физику для любознательных и определитель птичьих яиц – там я только картинки разглядывала, – не попалось ни одного самоучителя вроде «Создаем службу социальной помощи: 5 шагов к успеху».

Или еще вот «100 советов по управлению государством: учимся на чужих ошибках».

Черт, научусь – напишу непременно.

– Это и это, – я указала на меньшие стопки, – необходимо сложить, но аккуратно. Я пересмотрю их на досуге…

…возможно, найдется что-то интересное или, напротив, лишенное смысла.

– …а эти просьбы попробуем удовлетворить. Но сначала подсчитаем, сколько уйдет денег. Тианна, ты будешь нумеровать каждую бумажку и диктовать Ингрид сумму, которую просят. Я потом подобью итог…

…даже если лорд-казначей откажется оплачивать эту мою прихоть – почему-то он все, что я делаю, считает именно прихотью, то напомним ему об одном договоре, согласно которому нашей светлости содержание полагается. В золотом эквиваленте ее веса.

Надеюсь, Кайя поймет правильно.

И вообще, я не заставляла его этот пункт вносить. А инициатива, она всегда наказуема.

– …и то же самое надо будет сделать по лечению.

Здесь, опасаюсь, многие просьбы потеряли актуальность. Ничего, наша светлость исправит ситуацию. Она полна здоровой злости и желания изменить мир. Главное, чтобы мир это выдержал.

И тут я поняла, что меня беспокоит.

Не бумаги. Не жалобы. Не дела и не собственная неспособность с лету во всем разобраться. Отсутствие Тиссы.

Нет, записка запиской, но… почему ее писала леди Льялл? Тисса постеснялась? Хорошо. За все время, что мы знакомы, девочка не прогуляла ни одного дня. Допустим, сегодня исключительный случай, но в одно я не верю – в то, что леди Льялл позволит воспитаннице отлынивать от долга лишь потому, что критические дни выдались совсем уж критическими. Следовательно, произошло нечто куда более серьезное. А я со спокойной душой просто отвернулась.

– Ингрид… – Я присела на стул и усилием воли разжала кулаки. Мир изменять? Глобально? Я и локально справиться не могу. – Если Тисса не… больна, то почему она могла не прийти?

Моя старшая фрейлина, устроившись за столом, наводила порядок среди письменных приборов. Чернильница. Перья. Ножи для перьев. Песок. Графитовая доска с серебряной рамкой, в которую следовало заправлять листы. Сами листы.

– Не знаю. – Пожатие плечами: какая разница.

Не понимаю я их. Ингрид ведь способна испытывать сочувствие. И любить. И вчера она вполне искренне наряжала Тиссу, а сегодня даже не поинтересовалась, что с ней.

И я не лучше.

Реформаторша фигова.

– Возможно, – примиряющим тоном сказала Ингрид, – она в чем-то провинилась и наказана. Это тоже случается. Иза, гувернантка знает, что делает.

Пускай. Но я должна убедиться, что с девочкой все в порядке.

Леди Льялл – волчица в саржевом платье. Серый цвет. Узкий кринолин. Она, как и многие другие, верна старой моде. Два ряда пуговиц по лифу линией Маннергейма. И жесткий воротничок, подпирающий подбородок. Голова запрокинута, отчего кажется, что леди Льялл смотрит свысока.

Возможно, что смотрит.

Ее волосы тщательно уложены, и ни один локон не выбивается из прически. Мне она напоминает ведьму. А я ей?

– Ваша светлость. – Холодный тон и реверанс на сладкое. – Бесконечно рада видеть вас. И к вящему моему сожалению, вынуждена признать, что ваш визит более чем своевременен.

Сержанта она предпочитает не заметить.

Многие так поступают. По-моему, он только рад, и мои попытки наладить общение Сержант пресекает вежливо, но однозначно. Он лишь охрана.

Пусть так, если охота.

– Могу я узнать, что с Тиссой? – Я смотрю леди Льялл в глаза.

Я знаю, что здесь это не принято, но сейчас нашей светлости плевать на глубины этикета.

– Это крайне досадное происшествие, которое опечалило меня до глубины души. Со всей скорбью вынуждена признать, что я не справляюсь со своими обязанностями. Прошу вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени. Боюсь, предстоящая беседа будет нелегкой.

В классной комнате царил ужасающий порядок.

Два стола. Два стула. Две доски. Два мольберта. Книги на полках выстроены по ранжиру. Ковровые дорожки параллельны друг другу. И лишь инструмент, с виду напоминающий пианино, нарушает строгую симметрию. Впрочем, на блестящей его поверхности ни пылинки.

– Присаживайтесь, ваша светлость, – любезно предлагает леди Льялл.

Куда?

За стол. Словно я ученица… ученица, пусть учителя у меня другие. И не слишком усердная, надо признать. Мне скучно запоминать, чем отличается ложка для икры от ложечки для мороженого.

Сержант держится у двери, не сводя с леди Льялл взгляда. Не нравится ему? Или покушение подозревает? Я представила, как леди Льялл с изящным фехтовальным разворотом тычет в нашу светлость указкой. Или неизящно, но, подозреваю, от чистого сердца обрушивает на макушку вон тот фолиант в коричневой коже. И как-то очень реалистично воображать выходит.

Боюсь я этой женщины. Она же не спешит садиться.

– Я знаю, что ваша светлость не всегда одобряли мои принципы воспитания. Однако весь мой опыт говорит о том, что лишь строгость и твердая рука способны удержать юную душу от неблагоразумных поступков.

Что-то похожее я уже слышала про твердую руку. И последствия ее применения имела счастье лицезреть.

– И нынешнее происшествие лишь убедило меня в собственной правоте.

– Могу я узнать, что же все-таки случилось?

Пока еще нервы остались. Доведут они меня до седых волос… я даже потрогала волосы, точно на ощупь можно было убедиться, что они по-прежнему черны. Во всяком случае, по-прежнему кучерявы.

– Леди Тисса ночью самовольно покинула…

…расположение части…

– …комнату. И вернулась под утро в исключительно неподобающем виде.

А это уже не смешно.

Куда дурочка бегала? Известно куда – туда же, куда бегут, роняя тапки, все юные девицы, – на свидание. О проклятье на мою несчастную голову…

…уйду. В подземелья.

– Она отказалась говорить о том, где была и чем занималась. И я вынуждена была пригласить доктора Макдаффина, чтобы он…

Я прервала ее речь жестом.

– Сержант, выйди, пожалуйста.

К счастью, он спорить не стал, видимо понимая, что разговор переходит в совсем уж интимные области. Мне самой не хочется слушать то, что собирается сказать леди Льялл.

– …осмотрел девушку. Доктор утверждает, что она все еще невинна. И хотя я не сторонница телесных наказаний, однако упрямство Тиссы вынудило меня прибегнуть к крайним мерам.

Я ее убью. Если она что-то сделала с этим ребенком, я ее просто убью. Без суда. Без приговора. И даже без посторонней помощи.

Но выдержки хватило, чтобы расцепить зубы и задать вопрос:

– Где Тисса?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю