Текст книги "Наша светлость"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 11
ЛОСКУТНАЯ

– Я жду с минуты на минуту гонца. Взгляни на дорогу, кого ты там видишь?

– Никого.

– Мне бы такое зрение – увидеть никого, да еще на таком расстоянии.

Диалог дамы с дозорным

Тиссу обняли. Поцеловали в макушку. Обули. Обернув соболями – шаль волочилась по земле, как мантия, – потащили прочь.

И что это значит?

Она опомнилась, лишь оказавшись в уже знакомой комнате.

– Вы оба ждете меня здесь. – Их неугомонное сиятельство переодевались быстро и не думая о том, что леди не должна видеть… хотя успокаивает что синяки почти сошли. А шрамы вот остались и тот, который за ухом, наверняка тоже. – Запоминай. – Урфин протянул руку, и Тиссе пришлось завязывать манжеты старой рубашки. Он опять собрался в город? Мало было? – Если дядя потом спросит, то я неотлучно был при тебе. Ясно?

Нет.

– Да.

Со вторым рукавом Тисса справилась быстрее. Пуговицы на жилете сам застегнул.

– Я вернусь через час или два… скоро, в общем. Гавин, присмотри. И развлеки. Еда есть. Вода тоже. Все, радость моя, скоро буду. Поцелуй на удачу.

И этот невозможный человек наклонился, а Тисса, ошалев от происходящего, не нашла ничего лучше, кроме как поцеловать его в щеку.

– И как это следует понимать? – спросила она, когда в двери с оглушительным скрежетом повернулся ключ, и Гавин вздохнул:

– Их светлость запретили лорду выходить из замка. Но, наверное, что-то случилось…

…из-за Тиссы.

Тот корабль что-то значил. И теперь ей придется врать не только тану, но и старому лорду.

Обучение плохому проходило крайне интенсивно.

– А запирать зачем?

Тисса подошла к двери и подергала за ручку, убеждаясь, что ей не почудилось: дверь определенно заперта.

– Если, – Гавин сглотнул и отступил, – если кто-то вдруг будет вас искать, то он подумает… решит… что вы и мой лорд…

И Тисса поняла. Она не завизжала сугубо потому, что от возмущения пропал голос. За что с ней так? В чем она провинилась?

– Вы… вы не сердитесь, пожалуйста, – взмолился Гавин.

Тисса не сердится. Она в ярости. Любому терпению есть предел. Но это… это же запредельно просто! Запереть ее здесь, чтобы все подумали… дверь она все-таки пнула.

Не очень удачная идея – пинать дверь, когда на ногах домашние туфельки.

Больно!

И слезы потому, что больно. Надо было этого человека в ванной утопить! А она еще переживала, что врать приходится. Больше переживать не станет. Плакать тоже. Сейчас успокоится, допрыгает до кресла – Гавин мог бы и помочь, – проверит, целы ли пальцы, и решит, как отомстить. Планы, приходившие в голову отличались кровожадностью и малой вероятностью осуществления.

– Вы ведь не выдадите его? – Гавин наблюдал за Тиссой настороженно, точно ожидая от нее подвоха.

– Выдам. Обязательно.

Потому что подло так поступать!

И нога болит.

– Не надо! Он хороший! Он очень хороший… он умный, и добрый, и…

И следующие полчаса Тисса слушала, с каким замечательным человеком она связала свою жизнь. Их сиятельство обладали неиссякаемым списком достоинств – и как в одного человека вместились-то? – о которых Гавин рассказывал с искренним восторгом. У него и глаза-то сияли… впору поверить, что их сиятельство тщательно скрывают от Тиссы другое свое обличье – благороднейшего человека.

– Гавин, – Тисса поняла, что слушать больше не способна, – если ты не замолчишь, я заору. Громко. И кто-нибудь придет на помощь.

…выбьет дверь…

…их светлости донесут, что тан ослушался приказа…

…а Тисса соучаствовала и, более того, сама стала причиной побега. Она же корабль увидела…

– Ты же не выдашь. – Гавин сел на пол и скрестил ноги.

Где это Тисса подобную позу видела? О нет, двух танов она не выдержит.

– Не выдам.

В конце концов, вдруг случится чудо и об этом приключении никто, кроме Гавина не узнает?

– Тебе не надо бояться. Мой лорд не позволит тебя обидеть.

Чудесно. Вот только верится слабо. Да и никто не обижает Тиссу. Просто получается все как-то нелепо.

– А он скоро вернется? – На часах была половина пятого.

– Если повезет, то скоро.

Хотя бы лгать не стал.

Стало тихо. Слышно было, как трещат дрова в камине и щелкают шестеренки в часах. В трубах урчала вода, а откуда-то издалека доносились звуки клавесина. Этот инструмент Тисса никогда не осилит. У нее пальцы толстые и неповоротливые.

– И что мы будем делать?

Гавин пожал плечами и почесал переносицу:

– А что ты хочешь?

Чтобы дверь открылась, а их сиятельство вернулись, осознав, что поступили нехорошо.

Или еще какое-нибудь чудо.

– Не знаю… – Взгляд скользнул по книжным полкам.

Вряд ли там отыщутся баллады о любви… или хотя бы стихи. Тан не походил на человека, который стихами увлекается. Да и вообще обрадуется ли он, узнав, что Тисса в его библиотеку руки запустила?

С другой стороны, сам виноват.

И если совсем-совсем трогать нельзя, то Гавин скажет.

– Тут всякие есть. – Гавин поднялся и, подобрав шаль, о которой Тисса напрочь забыла, сложил ее. – Есть про то, как корабли строить. И еще про дома… про всякие земли. Что там растет и что живет. Есть с рыцарями… и вот про животных. С картинками.

Тисса согласилась на животных, но фолиант пришлось вытаскивать вдвоем. Обтянутая черной кожей с россыпью заклепок, книга выглядела ужасно зловещей.

И на столе не поместилась.

С другой стороны, ковер теплый и мягкий, а платью хуже все равно не будет. Гавин на правах хозяина открыл книгу.

– Здесь про всех-всех зверей есть… вот, смотри. Это – саблезубый тигр… они в Самалле водятся. Мой лорд там был и охотился даже. У него и шрам есть.

Шрамов на его лорде было с избытком. И Тисса очень боялась, что после сегодняшней прогулки добавятся новые. А рисунки были красивыми. Подробными. И очень настоящими.

Махайродонт выглядел почти живым.

У дедушки была его шкура и ожерелье из длинных изогнутых клыков. Он тоже бывал в Самалле, но почему-то не слишком любил рассказывать об этом.

– Медведь… они разные есть. И на Севере живут самые большие из всех. Ну, не там, где мой дом, а еще дальше. Там, где всегда лед.

Огромный зверь с непропорционально маленькой головой стоял на задних лапах. Было что-то человеческое в его позе и взгляде.

– А это моа – слоновья птица… они траву едят. Но огромные-огромные…

– Ты уже читал?

Тисса лишь картинки разглядывала.

– Учил.

– Зачем?

Вряд ли рыцарям пригодятся такие знания.

– Ну… мой лорд сказал, что глупо не учить, если можно выучить.

И Гавину оказалось достаточно.

– Гиена.

Он побледнел и как-то очень быстро перевернул страницу, но потом передумал и вернул гиену назад. Отвратное существо с массивными плечами, тонкими задними лапами и низко посаженной головой.

– Они очень свирепые. И сильные. У них зубы такие, что… ломают кости. Пахнут мерзко. Гийом всем своим сказал, что месяца не пройдет и ты будешь принадлежать ему.

Тисса моргнула, пытаясь осознать только что услышанное.

– Я знаю тех, кто ему служит. Гийом любит хвастать. И умеет красиво говорить. Женщинам это нравится. Но ты не приходила. И он разозлился.

Настолько, чтобы нанять убийц. А если бы Тисса согласилась тогда?

– Не слушай его. – Гавин лег на живот и подложил руки под подбородок. – Он… жестокий.

– Он тебя бил?

– Он всех бьет. Я думал, что везде так… рыцарь должен уметь переносить трудности. Стойко.

Какой из него рыцарь? Он же маленький еще. Всего на пару лет Долэг старше. Круглолицый и курносый. Лохматый вечно, как будто гребень потерял. Рыцари не такие… А какие? Раньше Тисса думала, что знает.

– Если холодно. Или есть хочется. Или мерзко… плакать нельзя. Только хуже будет. Надо быть сильнее. И я пытался. Честно. А потом он запер меня с гиеной.

Вот с этим чудовищем в пятнистой шкуре?

– Гиена была очень голодной и злой. Ее посадили на цепь, такую, чтобы хватило почти до самого края клетки. А на меня ведро крови вывернули.

Тиссу замутило.

– Она чуяла кровь и рвалась. А я стоял.

– Долго?

– Всю ночь. Было очень страшно. Я думал, что цепь не выдержит. Или крепление. Или вдруг она сумеет как-то вывернуться… у меня ведь ничего из оружия.

– И ты сбежал? Потом?

Гавин кивнул и перевернул страницу, скрывая чудовищное существо. Он все-таки рыцарь, если может о таком рассказывать. Тисса не дожила бы до утра – умерла от ужаса прямо на месте.

Она вообще жуть до чего трусливая. Пауков боится. И мышей. А тут – целая гиена.

– Мне было стыдно, но… я не мог там оставаться. Он бы снова меня отправил.

– Почему его не судили?

И почему не нашлось никого, кто остановил бы… это же неправильно, когда такой человек остается безнаказанным.

– За что? – Гавин глядел с грустью. – Я ведь целый. Ни царапины даже. Он так папе и ответил. А если я боюсь животных, то значит – трус и толку с меня не выйдет. И что я, наверное, даже не Деграс… что только ублюдки и рабы настолько трусливы. Папа очень разозлился.

И отдал Гавина в оруженосцы их сиятельству. Тан не обижает Гавина. Если бы обижал, Гавин не стал бы так его хвалить. И говорил бы совсем иначе.

– Почему ты мне раньше не сказал? Про… Монфора.

Наверное, потому что у Гавина были сестры и он их любит так же, как Тисса любит Долэг.

– Ты бы мне не поверила.

Пожалуй, что так. И Тиссе стыдно. Ну почему она такая наивная?

– Не расстраивайся. – Гавин раскрыл страницу со странствующим паладином. – Я тоже сначала не верил, что Гийом такой. Думал, что пугают на новенького… а они всерьез.

Зверь был нарисован с удивительной точностью. Он был именно таким, каким его Тисса запомнила. Огромным, ужасающим мощью и в то же время беззащитным. Тогда паладин смотрел на Тиссу, а она – на него, умоляя не трогать ее. Как будто бы зверю была интересна бестолковая девчонка.

Следующее здание было куда менее роскошным, без колонн, быков и даже лестницы. Сложенное из красного кирпича, оно выделялось ярким пятном на фоне окружавших его бело-желтых строений. Двускатная крыша со шпилем. Тяжелый флюгер, уверенно развернувшийся к морю, и флагшток с золотым полотнищем.

– Посольский ряд, – сказал дядюшка Магнус и сморщился. – Был когда-то. Когда мой братец еще не разогнал послов… хорошее было место.

Он затряс головой, точно пытаясь избавиться от чего-то, мне не видимого.

– Три этажа… и подвалы глубокие. Есть у меня человечек, которого сильно совесть мучает. Поспособствует он хорошему делу.

Магнус потер руки и огладил бородку, возвращаясь в купеческое обличье.

– Видишь, ласточка моя, и вор может быть полезен… если найти подход к человеку.

Надеюсь, мне не придется использовать дядюшкины методы.

– Тут раньше тополя росли… белые… – Дядюшка все-таки обернулся. – И шелковица… вкусные ягоды были. Куда подевалась?

– Спилили, – нарушил молчание Сержант. – Вы спилили.

– Да? Не помню. Надо посадить… чтоб как раньше.

Мы свернули на улицу Бондарей, где воздух был сладким на вкус, а мед продавали в крохотных глиняных горшочках, предлагая пробовать, – липовый, цветочный, горчичный и донниковый, черничный и валериановый, над покупкой которого наша светлость всерьез задумалась: нервы от этой жизни скоро ни к черту станут. А нам уже совали на деревянных палочках ежевичный мед, прозрачный, как свежерасплавленный воск, и желтовато-мутный кенафовый, розоватый клеверный и почти красный – мятный.

И дядюшка самозабвенно пробовал. А наша светлость раздумывала над тем, что все-таки надо выяснить, почему послы до сих пор не вернулись, а также не связано ли их отсутствие с той неуверенностью, которую испытывает Кайя перед другими протекторами.

– Это было смутное время. – Сержант держался рядом, напрочь игнорируя зазывал. – Многих убили. Зачищали домами.

– И ты?

– Да. Был приказ. – Он вдруг нахмурился и повторил: – Приказ был. Нельзя ослушаться.

В сутолоке на меня наткнулся мальчишка, который тут же был пойман Сержантом за шиворот и выдворен прочь.

– У вас же не было с собой ничего ценного? – поинтересовался мой охранник.

Как-то определенно разонравилось ему это место.

Самая большая ценность моя – тамга, которая куда удобней кольца. Да и снять ее вряд ли получится. Но в карманы я полезла скорее по привычке, чтобы вытащить желтую бумажку.

– Вам не стоит это читать.

Спасибо за предупреждение, оно запоздало – я уже зацепилась за первые строки.

О да… вот так неожиданно и узнаешь о себе много нового.

Наша светлость глубоко безнравственна и цинична… развратна… не сказать больше, хотя автор этого текста определенно не стеснялся в выборе слов, описывая то, как весело я провожу время в отсутствие супруга. Ему, бедному, тяжело вдали от устраиваемых мной оргий, в которых принимает участие весь двор. Еще немного, и я поверю, что Кайя сбежал на войну, дабы избежать потери нравственности.

Он – персонаж положительный. О благе народа радеет.

А наша светлость радеть мешает. Отвлекает оргиями. Тратится бездумно на наряды. И вообще живет в роскоши, когда честные люди голодают…

Спокойно, Изольда.

Скушай меду валерьянового. А лучше – пустырникового. Расслабься, вдохни глубоко и прикуси язык. Леди не ругаются матом.

Я сложила бумажку и спрятала в карман.

– Выкиньте, – посоветовал Сержант.

Ну уж нет. Подобными образчиками эпистолярного жанра не разбрасываются. Перечитаем на досуге и подумаем, кто это меня так сильно любит. И ладно бы только меня – список был бы внушителен, – но пасквиль направлен против всех.

Чуется за ним мне этакий призыв к равенству и братству.

А еще закрадывается подозрение, что бумажки эти ходят давненько… Уж не за них ли Кайя типографию сжег? Если так, то правильно сделал.

– Дорогой батюшка, – злость позволила нашей светлости остаться в образе, – скажи-ка, что ты знаешь об этом?

Я продемонстрировала бумажку и получила удовольствие лицезреть другое лицо Магнуса. Честно говоря, с трудом не отшатнулась.

– Свеженькое, – сказал он, пробежавшись по тексту. – Но ничего нового. Слова другие, а смысл тот же. Не бери в голову.

О да, меня тут во всех грехах обвиняют, за исключением разве что каннибализма и некрофилии, а мне в голову не брать?

– Этим занимаюсь я. И Урфин.

– Получается?

– С переменным успехом. Ласточка моя, эти бумажки лишь инструмент. Мы ищем человека, который этот инструмент использует. Этот человек живет в замке. И находится рядом с тобой.

Дядюшка Магнус остановился перед очередным строением, которому суждено было переменить хозяина во имя общественного блага.

– Почему вы так решили?

Магнус ошибается. Тот, кто это писал, желает равенства. А в замке подобная безумная идея никому и в голову не придет.

– Ты невнимательно читала. Заметь, там очень детально описываются твои наряды. И уверяю, стоимость их указана точно. Приводится перечень блюд, которые готовит дворцовая кухня… меню, кстати, недельной давности.

Нет, я не хочу верить…

– Иногда он писал вещи, которые может знать лишь тот, кто видел тебя. А ты, ласточка моя, ведешь довольно замкнутую жизнь.

Еще сказал бы затворническую.

Оргии в келье…

Но до чего же тошно. И страшно. Близкий? Насколько близкий? Тот, с кем я разговариваю. Каждый день или реже. Кого считаю если не другом, то уж во всяком случае приятелем или хотя бы симпатизирующим мне.

Фрейлины. Слуги. Некоторых я знаю по именам. Камеристка, которая по-прежнему держится холодно, стараясь лишний раз не попадаться на глаза.

Охрана.

Сержант. Урфин.

Этак и вправду параноиком стать можно.

– Мы найдем его, – пообещал Магнус, разглядывая особняк. – Но на это потребуется время.

Я не стала спрашивать сколько. Много. Но Магнус не остановится, в этом я совершенно уверена.

– Вы поэтому хотите, чтобы лечебница была большой?

И весь город увидел, что наша светлость не только платьями – боги, я не знала, во что они обходятся! – душу греет.

– Догадливая ласточка.

– Думаете, поможет?

– В какой-то мере…

То есть чуда всенародной любви ждать не стоит? Ладно, я же не ради любви все затевала.

– Умные будут верить тому, что видят, – сказал Сержант, засовывая руки в рукава шинели. – Тот, кто пишет, дает лишь слова. И многие знают, что слова опасны. Глупых больше. Но теперь им будут говорить разное. Появится выбор.

Любить или ненавидеть.

Благодарность человеческая – ненадежная штука. Разве что… мысль пришла в голову неожиданно. Если уж пытаться ее получить, то от тех людей, которые могут быть полезны.

– Скажи, – обратилась я к Сержанту, – в городе много военных?

– Постоянный гарнизон в несколько тысяч. Там есть кому лечить.

Допустим, но это не отменяет права выбора.

– Если отвести крыло… – Особняк предстал передо мной в новом обличье. Я мысленно провела разделительную линию, аккурат меж двух обнаженных дев, поддерживавших над входом гранитную рыбину. – Для тех, кто служит… дому. Солдаты. Командиры. Городская стража. И не только они, но и их семьи. Ведь есть же у людей и жены, и дети, и родители… и хорошо, чтобы лекарства для таких людей продавали дешевле.

Я боялась, что меня не поймут. Но Магнус постучал палкой по кованой решетке, окружавшей особняк, и заметил:

– Пожалуй, это будет правильно… интересно даже будет. Есть у меня знакомый, который хотел бы совесть облегчить благим деянием.

Подозреваю, знакомых у Магнуса хватит на то, чтобы облагодетельствовать весь город.

Их сиятельство не вернулись ни через час, ни через два, ни через три…

За окном стемнело, и Гавин зажег свечи.

Ужинали вдвоем, и где-то это было даже неплохо. Впервые за долгое время Тисса не думала о том, чтобы сидеть в изящной позе, следить за осанкой, руками, каждым сказанным словом, чтобы не есть больше, чем дозволено есть леди.

Холодное мясо подогревали на свечах, хотя Гавин и предлагал воспользоваться спиртовкой, но Тисса не решилась. Живы были еще воспоминания о выплавленных в камне окнах. Мало ли какие у их сиятельства спиртовки…

– А ты совсем не такая, как я думал, – сказал Гавин, облизывая жирные пальцы. Ел он руками, и Тиссу подмывало последовать его примеру. Но она боялась испачкать платье.

Ему и так досталось.

– Какая?

– Злая.

Тисса злая? Почему?

– Ну… ты все время смотришь вот так. – Гавин встал и, вытянув шею, задрал подбородок. И прищурился. Неправда! Ничуть не похоже!

Или похоже?

Лань горделивая или как там было… Тисса фыркнула, представив себя такой и еще с книгой на голове.

– И не улыбаешься никогда. А говоришь, как будто тебе слов жалко.

Он и голос передразнил, причем так, что Тисса, не выдержав, рассмеялась. А ведь леди не хохочут… но здесь не было никого, перед кем надо было притворяться леди.

– Теперь ты мне больше нравишься. – Гавин нарезал яблоки на четвертинки, избавлял их от косточек и, насадив на длинную шпагу, совал в камин. Огонь шипел, глотая горячий сок, а Гавин ловко скидывал опаленное яблоко на блюдо, посыпал сахаром и корицей. – Почему ты не всегда такая, как сейчас?

– Потому что… я должна быть леди.

Эти яблоки были почти так же хороши, как запеченные в костре. Только дым имел другой запах.

– Зачем?

– Я обещала.

– Твоя сестра говорит, что…

– Она еще маленькая. Ей многое прощают. И она думает, что так будет всегда. Но она вырастет и поймет.

– Что поймет?

Наверное, Тисса не сказала бы это кому-нибудь другому. Но Гавин был почти своим.

– Что нам сбегать некуда. Мы должны соответствовать. Быть такими, какими нас желают видеть.

Хорошо хоть откровения вкус яблок не испортили. Когда еще получится так отдохнуть. Тисса и на их сиятельство злиться перестала.

Он и вправду не такой уж страшный… забавный иногда.

Мы возвращались.

Я устала ровно в той мере, чтобы быть счастливой от предвкушения встречи с ванной и кроватью. И эта усталость странным образом придавала веры, что все у нас получится.

Лечебница откроется в самом скором времени.

Дядюшка отыщет злодея.

Кайя вернется…

…вернулся.

Я услышала его присутствие на мосту и даже раньше, сперва не поняв, что со мной происходит и откуда это ощущение безумного всепоглощающего счастья.

– Куда вы… – Сержант не успел договорить, сам все понял и пробурчал: – Магнус, сами с ним объясняться станете. Я изначально был против этой затеи.

Снова были ворота, и замок, и статуи, и Кайя, который стоял, скрестив руки на груди.

– Дядя! – Его голос выражал всю гамму эмоций. – От тебя я такого не ждал! Это безответственно – выходить в город без…

Обожаю, когда он читает нотации.

– …Иза, в сложившихся обстоятельствах это…

…я же волновался. Я тебя звал… я хотел искать…

…ты вернулся.

…вернулся.

И я поверила.

Он был настоящим, мой рыжий сердитый супруг, который принес с собой запах дороги и вкус дыма на губах.

…я так скучала.

…я тоже. Я грязный.

…и мокрый.

– Ласточка моя, под крышей вам было бы удобнее… о девочках я позабочусь.

– Дядя, не думай, что разговор окончен. У меня есть к тебе вопросы.

Магнус лишь руками развел: зануда, мол. И я рассмеялась от счастья. Пусть ворчит. И спрашивает. И делает что угодно, но я не отпущу его больше, до самой весны не отпущу.

…ты устал? Голодный? Есть хочешь?

…устал, но все равно голодный. И есть тоже хочу. И все хочу.

А на плечи садятся снежинки: зима все-таки решила не нарушать условия игры. Она пришла вслед за Кайя.

Когда часы пробили полночь, Тисса поняла, что скрыть ее отсутствие ну никак не выйдет. Появилась мысль, что их сиятельство вовсе не вернутся.

– Давай я тебе постелю? – предложил Гавин.

Ему тоже хотелось спать, но он мужественно сидел рядом с Тиссой, пытаясь о чем-то говорить.

– Не надо. Иди отдыхай. А я еще посижу… немного.

Спать в кровати тана она точно не собирается.

– Я все равно постелю.

Гавин упрямый. Тисса тоже. Ей и в кресле вполне удобно. Шаль мягкая, и если свернуть ее, то получится что-то вроде подушки. Но Тисса точно не заснет до утра…

Будет огнем любоваться.

Рыжий, он выцветал, пока не стал белым, а затем – синим. Ярким, как море… близким. Мелькнула и исчезла мысль, что человек, которому нравится море, не может быть плохим.