Текст книги "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной"

Автор книги: Карина Аручеан

– Живи проще, – увещевает Катя, имея в виду, что нечего то и дело «разводить философию».

А Соня вдруг улавливает совсем другой смысл слов «проще, просто» – их схожесть со словами «прощать, простить». Проще жить, прощая… Вот что такое простота! Не та, которая «хуже воровства», а которая лучше… которая правильная! Кажется, так жил неизвестный ей дедушка Аветис Гаврилович, чей образ, собранный по рассказам, почему-то так волнует и привлекает Соню. И папа так жил и живёт… И московские тётки Тереза и Варвара… и сокурсница Валя. Проще – прощая. Не обременяя никого чувством вины: «ты мне не сделал того-то», «не заплатил». И не отягощая себя пожизненным ведением списка «расход – приход», что неизбежно связано с мыслями о недополученной прибыли.

Соня часто думала о зашифрованных в словах первозданных смыслах и любила вдруг слышать их будто впервые – как в придуманной ею игре «в первый раз». Это рождало внутри какой-то иной масштаб, стереофоничность – более объёмное и полное понимание не только самого слова, но и всего вокруг.

«Совесть» – «СО-весть»… весть извне, которую ты принял сердцем и разделил… с Богом, как считали прежде… или с обществом, как полагают нынче.

«ОБРАЗование» – не попугайское заучивание и даже не просто обучение чему-то и тем более не стремление получить аттестат или диплом, бумажку по сути. Нет, это дело творческое! Это «создание образа» из информации – образа мира, образа будущего, нового лучшего образа себя самого.

«Событие» – это не эпизод, не вырванный из контекста случай, а нечто большее: «СО-бытие» – в контексте общего Бытия… нечто, очень тесно связанное с Бытием… производное от него… и влияющее на него, в свою очередь… И если так думать, идти последовательно по этим направляющим смысловым ниточкам, то становятся зримее причинно-следственные связи всего со всем – каждое событие, обрастая дополнительными значениями, становится знаковым, чуть ли не эпохальным… как в стишке: «армия разбита, командир бежит» – «потому что в кузнице не было гвоздя».

Или вот слова «правда» и «истина». Слово «правда» и его кальки есть во всех европейских языках и везде означают одно: «соответствие реальности», «правота» – всё на поведенческой плоскости… из ситуационных рядов. Но вот «истина»… Точного смыслового аналога этому сакральному русскому слову у других народов нет. Хотя само это русское слово образовалось из корней романо-германских. «ИСТ» – «есть»: «was ist das» у немцев, «est» у французов, «is» у англичан. «ИН» – «в, внутри»… Получается: «ИСТИНА» – ТО, ЧТО ЕСТЬ ВНУТРИ… Глубинный смысл сущего. То, что ищут в России.

Не случайно русской национальной игрушкой стала матрёшка.

Соня практиковалась в «снимании обёрток» – со слов, людей и понятий, пытаясь найти самую маленькую, последнюю «матрёшку» (или первую?), вокруг которой наворочено всё. Но при том, что была склонна пофилософствовать, не любила «забалтывать проблемы», «наводить тень на плетень».

Она предпочитала не усложнять что-либо посредством слов, а упрощать – как советовал Маня, – снимая один за другим словесные слои со спрятанных смыслов, чтобы в конце концов дойти до самого простого, проще которого уже нет. Которое и есть самое правильное. Неделимый атом. Истина. То, что внутри всего…

Матрёшечность мира тревожила Соню с детских лет.

Конечно, и атом можно насильственно расщепить. Но это уже, кажется, бесовщина. За этим, как показал горький опыт Хиросимы, Нагасаки, Карибского кризиса, начинается обратный путь к Хаосу… к самоуничтожению человечества… хотя манит немыслимыми благами и запредельными знаниями. Нужно ли переступать этот предел?

И с исходными «понятийными матрёшками» так же. Препарирование «вечных истин» чревато разрушением человека и мира.

Не случайно самая маленькая матрёшка – «начало начал» – делалась не полой, как остальные, а цельной – из единого куска дерева. Неделимой. Неразбираемой. В этом – смысл. И предостережение.

Однако как понять, где остановиться? Где тот предел проникновения в глубину, за которым «атомный распад» может привести к катастрофе?

Это, пожалуй, самое трудное – вовремя остановиться. Но по крайней мере об этом следует думать. И стараться честно обозначать всё максимально точными словами, не пытаясь приукрасить ни себя, ни полюбившуюся идею, ни действительность. И рассматривать каждое – даже маленькое! – событие в контексте общего Бытия. Тогда больше вероятность того, что почувствуешь роковой порог…

В общем, к словам Соня относилась серьёзно и полагала правильным речение мудрого царя Соломона: «Жизнь и смерть во власти языка. И любящие его вкушают плоды его».[38]38
  Библия, Ветхий Завет, Книга Притчей Соломоновых. Гл. 18, ст. 21.


[Закрыть]

Иногда и ей удавалось «вкусить плодов».

Пройдя «драматургическую школу» Мехти, она часто размышляла о значении поименований и вспоминала иллюстрации из жизни. Вот переименовала Жанну – и та стала играть другую роль. А когда-то в детстве назвала Серого «хорошим» – и Серый подобрел, перестал мучить её родителей, и хоть сделал чёрное дело – забрал папу, но при этом даже слегка застеснялся и как бы извинился, что, дескать, «это жизнь» и «ничего тут не поделать». И вождь племени на острове, куда примчал когда-то Соню волшебный корабль, переназвал «просторыбу», определив её табуированной, амулетом рода, чтоб уберечь от уничтожения и сохранить популяцию, зная: как поименуешь – так и будет. Слово – предтеча дела.

Да и древние греки считали: изменение песнопений может изменить государственный строй.

Понятно, почему в СССР такое значение придают трескучей прокоммунистической фразеологии. Поистине «в начале было Слово»!

Соня видела: разные правды постоянно сталкивались – разные правды людей, групп, государств, дня вчерашнего и сегодняшнего – и порождали нескончаемые конфликты. Правд чудовищно много! Как в анекдоте про Моллу Насретдина: «И ты прав. И ты прав». Потому что человек незавершён и изменчив, у каждого своя стилистика – и в общении людей происходит столкновение разных названий, а соответственно – разных правд. Это Истина – одна, но столь проста, что часто незаметна.

Физик Серёжа привёз после зимних каникул из Академгородка под Новосибирском декабрьский номер газеты «За науку в Сибири», где рассказывалось об открытии кафе-клуба «Под интегралом», быстро ставшего знаменитым на всю страну.

– Это эпохальное событие! – горячился Серёжа. – Запомни его! Начинается время интеграции мыслящих людей! Это первая ласточка. Значимо само название клуба и его символ: над знаком интеграла – математический знак бесконечности. Мол, это процесс, устремлённый в бесконечность. И девиз: «Люди, интегрируйтесь!» – здорово? Это ведь то, о чём ты мечтаешь!

– Здорово-то здорово… только всё равно это «междусобойчик». Там и без того на одном языке разговаривают – и сами ребята из научного центра, и те, кто к ним приезжает… у них терминология общая. Я не об этом мечтаю, а о выработке единой терминологии у людей с разной стилистикой… чтоб совсем непохожие люди понимали друг друга. Я мечтаю о некоем мета-языке… об универсальном переводчике.

– Но такой создан – эсперанто! А не приживается. Более того, выяснилось: на нём нельзя стихи писать! И в любви объясняться. Неживой потому что. Придуманный. Парадокс: на искусственном языке нельзя создавать искусство!

– Я не о таком переводчике. Не о едином языке. Я о языке единых смыслов при сохранении разных языков. Я об интеграторе разных логик.

– Ты ловишь то, что витает в воздухе! Учёные уже работают на стыке наук, пытаются найти общее между разными зонами знаний. Мы живём в ужасно интересное время! Переломное. Скоро всё стремительно полетит к новым реалиям. Мы на пороге рождения качественно иной психологии… общества, объединённого единым информационным полем.

– Брось! – поморщилась Соня. – Какое единое поле, когда информацию фильтруют, книги запрещают читать, за стихи сажают?! Я о новочеркасском расстреле только недавно услыхала. И то случайно. А ведь это было около пяти лет назад! – она сбивчиво рассказала ошеломлённому Серёже про новочеркасскую трагедию. – Кто об этом знает? А ты о «едином информационном поле»… Слышал ли ты о судебных процессах над крымскими татарами? Нет. А ведь они уже несколько лет идут! А хотят татары всего-навсего, чтоб им разрешили вернуться в отчие места, откуда их насильственно выселил Сталин. Мол, раз сказали «а» – осудили культ личности и репрессии, так скажите «б» – ликвидируйте последствия. А получается – осудили «для витрины», но репрессии не прекратились. Только уже не столь массовы. Вон поэту Юре Галанскову, совсем мальчику, в январе семь лет лагерей строго режима дали. За что? За составление в нескольких машинописных экземплярах литературного сборника «Феникс-66». За то, что совестью публично мучился: «Жизнь страшна, как тюрьма, воздвигнутая на костях»… наивно взывал: «Стоит ли быть мерзавцем ради того, чтобы за утренним чаем вместо обыкновенного куска хлеба с маслом съедать обыкновенную булку с кремом?»… Когда ты интегрировался в своём Академгородке, тут героические ребята иначе интегрировались. Выступили в защиту Галанскова на Пушкинской площади. Чем кончилось? Знамо чем. Оказались в КГБ.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Оттуда же – из единого информационного пространства. Оно шире, чем тебе кажется. Не ограничено областью науки. Но в одном ты прав: это действительно носится в воздухе – потребность преодолеть информационные барьеры. И в самом деле, кажется, рождается новая психология. Только в социуме она рождается уж очень мучительно. С кровью. Не как в науке – с радостью и «эвриками». Впрочем, наверное, это явления одного ряда – и в науке, и в социальной жизни. Ветры такие подули… И в другом твои физики правы: процесс устремлён в бесконечность… в далёкую бесконечность… долго до неё добираться. По крайней мере в смысле «качественно новой общественной психологии». Так что насчёт «скоро» ты ошибаешься.

– Ты меня пугаешь! Мы с тобой никогда о таком не говорили. Ты что, одна из них?

– В какой-то мере. В смысле, думаю похоже, но так не действую. Во-первых, я, наверное, асоциальна.

– Ты-то?!

– Да. Я коммуникабельна. Но не социальна. Терпеть не могу коллективов. Я сама по себе.

– А во-вторых?

– Есть и «в-третьих». Но вообще-то довольно и «во-первых».

– И всё-таки? – Серёжа стал необычайно серьёзен.

Соня действительно испугала его. Говорит, что не социальна, а сама о таком размышляет. Откуда ей известно то, о чём он и не слышал? Давно, видно, интересуется этим – вон даже какой-то машинописный «Феникс» цитировала! – но с ним никогда об этом не разговаривала. А казалась такой открытой! С ней было так легко! Он думал, что знает про неё всё. И сам был всегда откровенен. А она, оказывается, нет. Это обидело. Но раз уж зашёл такой разговор, хотелось допонять: что у неё в голове? чего он ещё не знает?

И настойчиво повторил:

– Так всё-таки… что во-вторых?

– Ну… во-вторых, эти свободолюбцы, хоть и покусывают режим, почти все – марксисты-ленинисты. Талдычут о «возврате к ленинским нормам». Да не дай Бог! У них – клише в мозгах. Они о том Ильиче, о котором им в сусальных книгах и фильмах рассказали. А я не поленилась – первоисточник почитала, благо собрание сочинений Ленина – во всех библиотеках! Не догадались запретить как «антиленинскую литературу», порочащую образ вождя! А там… Злодей он был, не лучше Сталина! Я о нём всё от него же и узнала. Не хочу возврата к таким «нормам»!

– А в-третьих?

– А в-третьих, я вообще опасаюсь людей идеи. Особенно идеи социальной. Хотя их идеи я в основном разделяю. Правда, не так истово. Люди социальной идеи одержимы мыслями о счастье для других, но других не замечают. Не понимают, не любят – используют! Уважают только соратников. Сами герои – и хотят всех сделать героями. Не-герои им неинтересны. Они их презирают. Они высокомерны, даже безжалостны. Максималисты! И очень однозначны. Я героев уважаю. Они нужны. Но я уважаю и не-героев за массу других достоинств, которых у героев нет. Нынешние герои – такие же большевики, только с другой стороны баррикад. Так же готовы принести в жертву идее ближних. И всё – во имя их счастья, не спросясь, а хотят ли те такого счастья… Каждый – Данко[39]39
  Герой повести М. Горького «Старуха Изергиль»


[Закрыть]. Собственное сердце вырывает. Своим примером многих увлекает в лучшее будущее. Но по дороге к нему таскает по болотам, где люди гибнут. А их убеждают, что так и надо… что это в их интересах. Герои не любят простую жизнь. А я её люблю. Мы похожи. Но мы разные.

– И с кем ты?

– И ты туда же! Ну почему надо быть обязательно с кем-то? Я ни с кем. Я сама по себе.

– Ну вот, а ты говоришь о каком-то универсальном «языке смыслов». Будто смыслы существуют изначально. Сама же видишь: смысл во всё вкладывают люди. Каждый по-своему связывает реальные факты и процессы единым полем. Но живёт в своём, мечтая об общем.

– Отсюда и ошибки! Пока не поймёшь хотя бы приблизительно некоего общего «пра-смысла», объединяющего всё, – будет дурдом! Смысл нельзя произвольно придумать. Он не может появиться из ниоткуда, если его не было. Он может быть только найден… Я представляю это так. «Написана» первичная Книга под названием «Вселенная». Как бы Книга Бытия. Огромная. Сложная. На неизвестном нам мета-метаязыке. Но эта же книга в сжатом виде «переведена» Автором на другие языки – математики, физики, химии, биологии, музыки, форм, красок, психологии и так далее. Чтоб каждый выбрал язык, который ближе. Но это не разные «тома», а одна и та же Книга! Просто растиражирована в разных «переводах», пронизанных общим смыслом, – одни и те же фундаментальные законы, похожие закономерности… Поняв их на одном «языке», получаешь как бы некий ключ к «текстам» на «других языках» и к «мета-мета-языку» – к «пра-Тексту».

– Не думаю, что есть некий «пра-Текст». Это человек выстраивает мир по законам Текста… для удобства.

– Если бы сам реальный мир не был таков, то мы не могли бы в нём жить. В сочинённом мире всё – фантомы: будешь принимать облако за ветку, бездну за твердь – и падать. Так и происходит, пока насилуешь природу вещей и утверждаешь надуманные смыслы вместо того, чтоб искать существующие. Посмотри моими глазами неофита на вашу же математику. Ведь не люди же её придумали! Они всего-навсего дешифровщики: расшифровывают постепенно «Мировой Текст», как Шампольон – иероглифы. И создают универсальные ключи к разным «страничкам». Я недавно услыхала про удивительные числа средневекового Фибоначчи! Он ведь не искусственно выстроил свою последовательность: каждое число ряда, начиная со второго, равно сумме двух предыдущих, – он просто раскодировал существующую до него и без него «страничку пра-Текста». И обнаружилось потрясающее: и кролики размножаются, следуя фибоначчиевым последовательностям, будто кролики о них знают, и ствол ветви выпускает, и почки на ветке располагаются, и семена в спиралях подсолнуха, и витки морских раковин, и пчёлы выбирают именно такое количество маршрутов от соты к соте. Фибоначчиевы последовательности возникают в самых разных местах! Выходит: жизнь всех существ и объектов запрограммирована в соответствии с этим числовым рядом – Фибоначчи просто обнаружил один из универсальных ключей к расшифровке разных «томов» Книги Бытия! Сказал же Лейбниц: «Музыка есть тайное упражнение в арифметике ведущей счёт, но не сознающей этого души». А Хлебников осознал, поупражнялся в арифметике – и за пять лет до революции написал в книге «Учитель и ученик», что в 1917-м следует ждать падения российского государства. Так и случилось. Или вот химики выяснили, что реакции под давлением идут быстрее. С этим ключом можно тоже «читать» другие «тома»…

– ?

– Да ведь та же закономерность – и в человеческой жизни. Например, есть правда государства – тех, кто давит. Есть правда у оппозиции. Они конфликтуют. А над этими двумя правдами – Истина: реакции под давлением идут быстрее. Если б это понимали обе стороны, то иначе бы вели себя или, по крайней мере, иначе бы себя ощущали. Например, одни бы тогда не так давили или где-то бы выпускали пар, чтоб уменьшить давление. Другие понимали бы: давление скорей приведёт к желаемому результату. И радовались бы давлению, если б знали химию или были мудры, как древние китайцы, которые и без химии тот же «ключ» обнаружили: «то, что уничтожают, расцветает». Помнишь песенку из фильма «Айболит-66»?

 
«Если б дети в Лимпопо
жили не болея,
мы не знали бы, что есть
в мире Бармалеи.
Что повсюду нам от них
надо ждать подвоха.
Это даже хорошо,
что пока нам плохо.
А когда бы Бармалей
козни нам не строил,
мы не знали бы, что мы,
видимо, герои,
что не станем мы в беде
ахать или охать.
Это даже хорошо,
что пока нам плохо»…
 

Соня развеселилась, стала дурачиться, пританцовывать, распевая всё громче, – и опять превратилась в порывистую легкомысленную девочку. Прохожие оборачивались, улыбаясь.

Серёжа шёл молча, раздумывая, сказать или нет, что оставил в новосибирском Университете заявление о переводе к ним из физтеха, так как его позвали в Академгородок лаборантом по теме, которой он занимался. И не сказал ни этого, ни того, что собирался предложить Соне пожениться, ехать вместе с ним и счастливо интегрироваться там. Посмотрел на часы, вскрикнул «Ой!», пробормотал, что забыл о важном деле, которое надо успеть сделать сегодня. И вскочил в закрывающиеся двери автобуса:

– Созвонимся!

«Яблони зацвели, пока я гуляла!» – заметила Соня, подходя к горящему огнями Университету и продолжая думать о том, что всё составляет некий Единый Текст некоей Универсальной Книги, которую она училась понимать. И как в книге не бывает более и менее значимых Букв и Знаков – только все они вместе, соединяясь, образуют Текст, так и в жизни не было, не могло быть людей и событий, более важных, чем остальные. Были более приятные, милые сердцу, но не более важные. Двигаясь, люди соединялись с предметами и явлениями, сами порождали какие-то ситуации, – а те разворачивались в дальнейший Текст.

Даже добросовестный стукач Поросёнов занимал в этой Книге необходимую строчку. Вроде того, как щука в реке – чтоб карась не дремал, а волк в лесу – чтоб зайцы шустрее были. Без волка им никак – и не только потому, что бегать перестанут и погибнут от ожирения. Наличие волка в лесу развивает заячью сметливость, а она не только для бегания от волка нужна – без неё погибнешь от непривычки чуять опасность на расстоянии и уворачиваться от неё, развивая в себе всё новые способности… Получается: трудности и опасности живым тварям просто необходимы! Хотя они их клянут, стараются избежать.

Вероятно, в этом – в преодолении – и заключён один из главных вселенских смыслов? Так совершенствуются – через преодоление?!

Ах, как правы древние китайцы: «То, что уничтожают, расцветает»!

Может, и Бог был в какой-то мере китайцем, изгнав первых людей из Рая? «По образу и подобию» – так по Образу и Подобию! Мол, Я создал кирпичики этого мира из Ничего и продолжал совершенствовать его из первоначально скудных материальных элементов – так и вы давайте, старайтесь! Не жалуйтесь на нехватки, а соображайте, как преодолевать их, превращая в полноту! Трудности – не кара Божья, не нудный урок, а подарок. Материал для творчества…

…Общежитие гудело:

– Завтра общекурсовое партийно-комсомольское собрание. Тютьева будут из комсомола исключать и отчислять с факультета – он какой-то антисоветский пасквиль вместо курсовой сдал…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

– Какой я идиот! Какой идиот… Что теперь будет? – ныл Тютьев, сидя на сониной кровати и уставившись в одну точку, где видел что-то страшное, а рядом бегала со стаканом водки Катя, предлагая Тютьеву «жахнуть», и матерно ругалась.

– Идиот, – не стала разубеждать Соня, узнав подробности. – Дай черновик, чтоб узреть полную меру твоей дурости!

– Нет черновика. Гэбисты обыск провели, все бумаги забрали…

– Тоже мне Даниэль с Синявским! Зато ты теперь герой. Правда, безвестный. Твоего жгучего слова так и не услышит никто, кроме гэбэшников и факультетской администрации. Впрочем, возможно, о тебе радиостанция «Свобода» расскажет. А если посадят, войдёшь в тюремно-лагерный фольклор. О тебе песни сложат…

– Не хочу песни… Я не герой. Предатель я, эгоист безмозглый! Что с мамой и братом будет? Я о них не подумал… И что будет со мной? Жизнь кончена, не начавшись. Что я наделал! Что наделал… Повернуть бы время назад!

И повторял, повторял:

– Всё кончено… кончено.

Соня ощутила смертный ужас Тютьева – он ей представился человеком, который выпрыгнул из окна и вдруг понял, что зря, он этого не хотел, но равнодушная сила тянет вниз, и серый асфальт ближе, ближе… Рвануться к нему, подхватить, не дать погибнуть! Ничего в этот момент нет на свете важнее. Никого она не любила так, как Тютьева в эти мгновения. Что, что делать?

Соня взяла из рук Кати стакан, опрокинула в себя. В голове закружились фразы китайских стратегем. Как там? «Пожертвовать сливой, чтобы спасти персик»? И ещё: «Если войско врага многочисленно, и противостоять ему открыто нет возможности, нужно заставить его связать самого себя – так он лишится силы».

– Кеша, кажется, я знаю, как тебя спасти! И в комсомоле оставить, и на факультете. Только скажи честно и при свидетелях: ты точно не хочешь быть героем?

– Н-не-е-ет! – взвыл Тютьев.

– Что, побыл чуток – и не понравилось? – поддела Соня, хотя внутри всё было мокро от слёз, и какая-то мета-Соня, подхватив летящее тело мета-Тютьева, прижала его крепко к себе и шептала, шептала, что не отпустит, что он дурачок маленький, но уже всё в порядке. – А почему бы раньше не подумать?! Англичане говорят: «Чтоб узнать вкус яичницы, не обязательно самому высиживать яйца». Ладно, есть способ повернуть назад. Правда, не хотелось бы мне ввязываться в такие игры…

– Соня, спаси! Век помнить буду! Только вряд ли уже можно что-то исправить…

– Попробую.

И ничего не объясняя уже невменяемому Тютьеву и ошеломлённой Кате, вышла из комнаты.

«Вездессущий» и «вездесрущий» Поросёнов готовил тезисы доклада о просочившихся в здоровую идеологическую среду чуждых элементах, а так как на факультете среда здоровая, то отторгает антисоветчика Тютьева, которому не место…

– Слушай, Поросёнов…

– Сколько раз повторять, я Парсёнов! – обиделся Поросёнов.

– Не сердись! Воспринимай прозвище как комплимент! Свиньи, хоть грязи везде найдут, но оч-ч-чень умные… Кстати, я к тебе по делу – как к умному… и как к парторгу… Ты ведь уважаешь родную компартию?

– А то!

– Тебе ведь не нравится, когда её полощут отщепенцы?

– А то!

– Ну так что же вы делаете?! Сами партию подставляете! Подаёте повод клеветникам-очернителям в очередной раз обвинить её. А из нерадивого студента, который не сумел написать нормальную курсовую, создаёте героя, о котором вражеские «голоса» будут с удовольствием вещать, делая из нашей страны чудовище. Противодействие равно действию. Не совершайте опрометчивого действия!

– Но как же? Ведь мы должны отреагировать!

– Конечно. Но не в лоб. Не провоцируя нежелательных реакций. Не раздувая «политическое дело» из мелочи, которая в глазах нормальных людей выглядит так: студент не понял поставленных перед ним учебных задач, сдал беспомощную курсовую работу, которую надо просто не засчитать, лишить его стипендии, не допустить до экзаменов, оставив переэкзаменовки на осень… я не знаю, как это технически делается. И никаких публичных обсуждений! Иначе слухи всё равно просочатся – и это может сработать не «на идею», а против. Не делайте из двоечника политического мессию! Это на руку лишь злопыхателям…

Соня лихорадочно вспоминала идеологическую фразеологию, пытаясь «заставить врага связать самого себя», как советовали китайцы. Выпитая водка не затуманила голову, а напротив – обострила сознание.

– Слушай, а ты права! – попался в силки знакомых клише Поросёнов. – Но уже всё завертелось. Завтра на общее собрание придут из КГБ и горкома партии.

– Ну так до собрания изложи им это как парторг. Думаю, они люди здравые. Поймут: погорячились! Найдут способ спустить всё на тормозах.

– Я не смогу так убедительно. Давай ты!

– У меня нет твоего политического веса. Я рядовая беспартийная студентка. Да и тебе это в «плюс» зачтётся.

– И всё-таки давай ты. У тебя это лучше выйдет. Я поддержу. Мол, это мои соображения, но мы высказываем их вместе от блока партийных и беспартийных. Так даже солидней.

Поддерживать её Поросёнову пришлось тут же, потому что Соня вдруг посерела, схватилась за стенку и простонала:

– Тошнит…

Сказалась-таки водка.

– Умна! – протянул вслед Соне человек с железобетонным лицом, похожий на Серого, когда Соня закрывала за собой дверь деканата, выполнив миссию. – Кто такая?

Тютьеву вынесли выговор по комсомольской линии «за хулиганство и оскорбление преподавателя», лишили стипендии за невыполнение в срок учебных заданий, а сдачу курсовой и экзамены перенесли на осень. Он продолжал ныть, но уже по другому поводу: на что он теперь будет жить без стипендии?

– Не завянешь, – отрезала Соня. – Я нашла себе приработки, и ты найдёшь. Ходил бы и искал, а не ныл, какой ты несчастный. Работа бегает от ленивого.

Она его уже отпустила, подхватив тяжёлое тело в воздухе и поставив на твёрдый асфальт, – пусть теперь ходит сам и учится не спотыкаться.

– На режим сработала! – сказали презрительно диссидентствующие знакомые с филфака, куда просочились вялые слухи о происшедшем. – Ты не спасла, а погубила человека, который решился на нравственное сопротивление.

И потеряли интерес к Соне. И к Тютьеву.