Текст книги "Краткая история мифа"

Автор книги: Карен Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шаманы существуют только в охотничьих сообществах, и важную роль в их духовной жизни играют животные. В ходе обучения современные шаманы иногда уходят жить в лесную чащу, среди зверей. Предполагается, что шаман должен встретить животное, которое откроет ему тайны духовных путешествий, научит его языку зверей и станет его верным спутником. В этом нет ничего унизительного. В охотничьих сообществах на животных не смотрят свысока – напротив, считается, что они обладают великой мудростью. Им ведомы тайны долголетия и бессмертия, и шаман, общаясь с ними, продлевает свою жизнь. Распространены поверья, что в «золотом веке», в изначальном раю, все люди знали язык животных, и, пока шаман не обретет эту способность вновь, он не сможет путешествовать в Божественный мир [15]15
  Мирна Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 63.


[Закрыть]. Его путешествие имеет не только духовную, но и практическую цель. Как и охотник, шаман приносит пищу своему племени. Гренландские эскимосы, например, верят, что тюлени принадлежат богине – Хозяйке зверей. Когда тюленей становится мало, шаман отправляется умилостивить богиню и восстановить изобилие [16]16
  Вальтер Буркерт. Homo Necans. В оригинале цит. по: Walter Burkert. Homo Necans, The Anthropology of Ancient Greek Sacrificial Ritual and Myth, trans. Peter Bing, Los Angeles, Berkeley and London, 88–93.


[Закрыть].

По всей вероятности, в эпоху палеолита бытовали схожие мифы и обряды. Ключевую роль здесь играет тот факт, что homo sapiensбыл «обезьяной-охотником»: он выслеживал, убивал и поедал других животных [17]17
  Вальтер Буркерт. Homo Necans. В оригинале цит. по: Walter Burkert. Homo Necans, The Anthropology of Ancient Greek Sacrificial Ritual and Myth, trans. Peter Bing, Los Angeles, Berkeley and London, 15–22.


[Закрыть]. По-видимому, палеолитическую мифологию отличало особое почтение к животным, которые теперь служили человеку пищей. Большинство зверей, на которых люди охотились, превосходили человека силой и размерами. Чтобы компенсировать свои недостатки, человеку приходилось изобретать новое оружие и новые приемы охоты. Но в связи с этим неравенством возникали еще и проблемы психологического свойства. Антропологи отмечают, что современные коренные народы нередко считают зверей и птиц такими же «людьми», как и сами люди. Часто встречаются легенды о превращении людей в животных и наоборот; убить животное – значит убить друга; и поэтому после удачной охоты люди нередко испытывают чувство вины. Как священнодействие, сопряженное с большой опасностью, охота обставляется с церемониальной торжественностью и окружается множеством обрядов и табу. Перед походом охотник должен воздерживаться от секса и соблюдать ритуальную чистоту; мясо убитого зверя отделяют от костей, а скелет с черепом и шкуру аккуратно складывают, стараясь «восстановить» животное и тем самым помочь ему возродиться к новой жизни [18]18
  Джозеф Кэмпбелл. Сила мифа, 72–74; Вальтер Буркерт. Homo Necans, 16–22.


[Закрыть].

По-видимому, подобные чувства испытывали и древнейшие охотники. Им предстояло усвоить суровый урок. Они еще не знали земледелия, так что для поддержания собственной жизни им приходилось уничтожать других живых существ, связанных с ними узами родства. Главной добычей были крупные млекопитающие, похожие на человека телом и мимикой. Охотники видели, что животное боится, слышали его крики ужаса и невольно отождествлялись с ним. И кровь раненого зверя ничем не отличалась от человеческой. Столкнувшись с этой чудовищной дилеммой, люди создали мифы и ритуалы, позволявшие примириться с убийством своих собратьев. Отчасти эти мифы и ритуалы сохранились в составе позднейших мифологических систем: людей по-прежнему мучило чувство вины перед животными, убитыми на охоте. Почти во всех религиозных традициях древности центральное место занимал ритуал жертвоприношения животного – пережиток прежних охотничьих ритуалов, призванных почтить зверя, жертвующего жизнью ради человека.

Таким образом, первый расцвет мифологии пришелся на период, когда homo sapiensстал homo necans —«человеком-убийцей» и обнаружил, что смириться с новыми условиями существования в жестоком мире очень непросто. Зачастую мифы рождаются из глубинной тревоги, которая, по существу, вызвана проблемами практического свойства, но не поддается чисто логическим доводам. Люди успешно компенсировали свои физические недостатки развитием интеллектуальных способностей, позволивших совершенствовать навыки охоты. Они изобретали оружие и учились эффективно организовывать совместную жизнь и работу. Уже на этой ранней стадии homo sapiensобрел то, что греки позднее назовут логосом: логический, прагматический и научный тип мышления, обеспечивающий преуспеяние в мире жесткой конкуренции.

Логос принципиально отличается от мифологического мышления. В отличие от мифа логос должен точно соотноситься с объективными фактами. Он представляет собой ту форму интеллектуальной деятельности, которая позволяет нам влиять на внешний мир – например совершенствовать общественную организацию или развивать технологию. В отличие от мифа он в основе своей прагматичен. Если миф обращен в прошлое, к воображаемому миру священных архетипов или к потерянному раю, то логос устремлен в будущее, озабочен постоянными попытками открывать что-то новое, уточнять старые представления, изобретать необычные вещи и добиваться контроля над окружающей средой. Однако и у мифа, и у логоса есть свои ограничения. В прежние времена большинство людей понимали, что миф и рассудок прекрасно дополняют друг друга: каждый действует в своей отдельной сфере, каждый выполняет свои задачи, и оба эти типа мышления людям необходимы. Миф не мог подсказать охотнику, как убить добычу и успешно организовать поход, но помогал справиться со сложными эмоциями, возникавшими из-за убийства животного. Логос был эффективен, практичен и рационален, но не мог ответить на вопросы о смысле жизни и умерить душевную боль и скорбь [19]19
  Joannes Sloek. Devotional Language, trans. Henrik Mossin, Berlin and New York, 1996, 50–52, 68–76, 135.


[Закрыть]. Таким образом, homo sapiensс самого начала интуитивно чувствовал, что миф и логос делают каждый свое дело. Логос служил ему для изобретения новых видов оружия, а миф с сопутствующими ему ритуалами позволял примириться с трагическими фактами действительности, грозящими подавить человека и помешать его выживанию.

Потрясающие наскальные рисунки в пещерах Альтамиры и Ласко открывают перед нами захватывающий образ духовности палеолита [20]20
  Вальтер Буркерт. Структура и история древнегреческой мифологии и ритуала. В оригинале цит. по: Walter Burkert. Structure and History in Greek Mythology and Ritual, Berkeley, Los Angeles and London, 1980, 90–94; Джозеф Кэмпбелл. Исторический атлас мифологий мира.В оригинале цит. по: Joseph Campbell. Historical Atlas of World Mythology; Volume 1: The Way of the Animal Powers; Part 1: Mythologies of the Primitive Hunters and Gatherers, New York, 1988, 58–80; Джозеф Кэмпбелл. Сила мифа, 79–81.


[Закрыть]. Изображения оленей, бизонов и лошадей, шаманов в масках животных и охотников с копьями, выполненные с исключительной точностью и мастерством, находятся глубоко под землей, в труднодоступных местах. Возможно, эти пещеры были первыми в мире храмами и соборами. Об их предназначении ученые вели продолжительные дискуссии; можно предположить, что изображения служили иллюстрациями к местным преданиям, которых мы никогда не узнаем. Но в любом случае очевидно, что они создают атмосферу, способствующую глубокому духовному общению между человеком и богоподобными архетипическими животными, украшающими стены и потолки. Чтобы проникнуть в эти пещеры и предстать лицом к лицу перед этими изображениями, паломникам приходилось ползком пробираться по сырым и небезопасным подземным ходам, погружаясь в самое сердце тьмы. Здесь обнаруживается тот же комплекс идей и образов, что и в путешествии шамана. Вероятно, в пещерах исполняли музыку, танцевали и пели, как и во время шаманских камланий; путешествие в потусторонний мир также начиналось с нисхождения в недра земли, а общение с животными совершалось в ином, магическом измерении, обособленном от «падшего» земного мира.

Особое впечатление эти пещеры должны были производить на новичков, пришедших сюда впервые, и представляется вероятным, что в них проводили обряды инициации, превращавшие юношу в охотника. Церемонии инициации были средоточием древних религий, и по сей день они играют важнейшую роль в традиционных обществах [21]21
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 194–226; Джозеф Кэмпбелл. Сила мифа, 81–85.


[Закрыть]. Мальчиков-подростков забирают у матерей, отделяют от племени и подвергают испытанию, которое должно превратить их в мужчин. Подобно шаманскому путешествию, инициация подразумевает смерть и возрождение: мальчик должен умереть как ребенок и возродиться в мире обязанностей взрослого человека. Кандидата закапывают в землю или помещают в гробницу; ему говорят, что придет чудовище и сожрет его или явится дух, который его убьет. Он оказывается в полной темноте и испытывает сильную физическую боль; во многих культурах инициация включает ритуалы обрезания или нанесения татуировки. Эти переживания настолько сильны и болезненны, что психика подростка претерпевает необратимые изменения. Психологи утверждают, что подобная изоляция в сочетании с другими травмирующими воздействиями не всегда влечет за собой регрессивное расстройство личности: при надлежащем контроле она способствует конструктивной реорганизации глубинных сил. Пройдя испытание, мальчик постигает, что смерть – это новое начало. Теперь он – мужчина душой и телом, и возвращается к своему народу как мужчина. Столкнувшись лицом к лицу с угрозой гибели и обнаружив, что смерть – не что иное, как обряд перехода к новому существованию, он теперь готов стать охотником или воином и рисковать жизнью ради своего народа.

Как правило, именно в ходе инициации неофит узнает самые священные мифы своего племени. И это очень важно. Миф – это не просто история, которую можно рассказывать в обыденной, мирской обстановке. Поскольку в мифе заключено священное знание, его воспроизводят лишь в ритуализированной ситуации, обособленной от повседневной жизни, и постичь его глубинный смысл можно лишь в контексте духовной и психологической трансформации [22]22
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 225.


[Закрыть]. Миф – это откровение, спасающее нас в час великой нужды. Чтобы миф преобразил нас раз и навсегда, следует к этому подготовиться. Вместе с ритуалами, сметающими преграды между слушателем и повествованием и помогающими воспринять священную историю на глубоко личном уровне, миф призван вытолкнуть нас за границы привычного и безопасного мира в неизвестность. Читать миф, не участвуя в сопровождающем его ритуале, – все равно что читать либретто оперы, не слушая музыку. Мифология обретает смысл только как часть процесса обновления, смерти и возрождения.

Практически не вызывает сомнений, что миф о герое возник под влиянием шаманских путешествий, охоты и ритуалов, проводившихся в таких святилищах, как пещера в Ласко. Охотник, шаман и неофит в равной мере вынуждены расстаться со всем привычным и пройти нелегкие испытания. Им приходится столкнуться с угрозой ужасной гибели, и, лишь преодолев все опасности, они возвращаются к своему племени с великими дарами. Мифы о путешествии героя известны всем народам. Герой осознает, что ему самому или всему народу чего-то не хватает. Старые идеалы, поколениями поддерживавшие дух всего сообщества, утратили для него смысл. И герой уходит из дома навстречу опасным приключениям. Он сражается с чудовищами, взбирается на неприступные горные вершины, блуждает в темных лесах; во время этого странствия его старое «я» умирает, и герой обретает новое знание или опыт, с которым возвращается к своему народу. Прометей похитил у богов огонь и принес его людям, за что на много веков был подвергнут мучительному наказанию; Эней расстался с прежней жизнью, когда его родной город погиб в пламени пожара, и спустился в подземный мир, прежде чем основал новый великий город – Рим. Миф о герое запечатлелся в сознании людей так глубоко, что даже предания о жизни исторических персонажей – Будды, Иисуса, Мухаммеда – согласуются с этим архетипическим образцом, сложившимся, по всей вероятности, еще в эпоху палеолита.

Повествуя о героях своего племени, рассказчики опять-таки стремились не просто развлечь слушателей. Миф объясняет нам, что нужно делать, чтобы стать человеком в полном смысле этого слова. Всем нам без исключения на тех или иных стадиях своей жизни приходится стать героями. Каждый новорожденный, выбираясь на свет тесными, как подземные ходы в Ласко, путями, расстается с безопасным мирком материнской утробы и переживает травму перехода в пугающий и незнакомый большой мир. И каждая роженица, рискующая жизнью ради своего ребенка, тоже воплощает архетип героя [23]23
  Джозеф Кэмпбелл. Сила мифа, 124–125.


[Закрыть]. Невозможно стать героем, не решившись отдать все, что имеешь; невозможно подняться на высоты, прежде не спустившись во тьму; невозможно обрести новую жизнь, не пройдя через смерть. На протяжении всей жизни мы попадаем в ситуации, вынуждающие нас лицом к лицу столкнуться с неизвестностью, и миф о герое показывает, как следует вести себя в подобных обстоятельствах. И каждому из нас рано или поздно придется пройти последний обряд перехода – умирание и смерть.

Некоторые герои палеолитических мифов сохранились в позднейших мифологических сюжетах. К примеру, образ древнегреческого Геракла почти наверняка представляет собой пережиток эпохи охотников [24]24
  Вальтер Буркерт. Homo Necans, 94–95.


[Закрыть]. Геракл даже носит звериную шкуру, как пещерный человек, и вооружен палицей. Он шаман и великий охотник; он спускается в подземный мир, разыскивает плоды бессмертия и возносится в мир богов, на Олимп. К эпохе палеолита [25]25
  Вальтер Буркерт. Древнегреческая религия, 149–152.


[Закрыть], вероятно, восходит и греческая богиня Артемида, «зверей господыня» [26]26
  Гомер. Илиада, 21:470, пер. Н. Гнедича.


[Закрыть].

Охота была исключительно мужским занятием, но при этом священное начало в эпоху палеолита нашло одно из самых своих ярких воплощений в женском образе. К этому периоду относятся древнейшие статуэтки, изображающие беременную женщину, которые находят повсеместно в Африке, Европе и на Ближнем Востоке. Артемида – лишь одна из множества ипостасей грозной Великой богини, которая не только властвовала над животными, но и являла собой источник всей жизни. Однако это не заботливая Мать-Земля: она неумолима, мстительна и сурова. Сама Артемида требовала кровавых жертв и жестоко карала тех, кто нарушал ритуалы охоты. Эта ужасная богиня надолго пережила эпоху палеолита. В турецком городе Чатал-Хююк, основанном в 6-м или 7-м тысячелетии до н. э., археологи обнаружили большие каменные рельефы, на которых богиня изображена во время родов. Иногда по бокам ее помещены изображения животных, бычьих рогов или кабаньих черепов – это реликвии удачной охоты, а также символы мужской силы.

Почему же в агрессивном мужском сообществе богиня обрела столь важную роль? Богиня из Чатал-Хююк вечно порождает новую жизнь, но ее партнер, бык, обречен на гибель. Охотники рисковали жизнью, чтобы добыть пропитание женщинам и детям. Связанные с охотой тревога и чувство вины в сочетании с неудобствами ритуального воздержания вполне могли переноситься на образ могущественной женщины, требующей непрестанного кровопролития [27]27
  Вальтер Буркерт. Homo Necans, 78–82.


[Закрыть]. Охотники видели в женщине источник новой жизни; именно женщины, а не мужчины, так часто гибнущие на охоте, обеспечивали продолжение рода и сохранение племени. Так женщина превратилась в священный символ самой жизни – жизни, ради поддержания которой необходимо постоянно приносить в жертву мужчин и животных.

Даже из этих отрывочных сведений о нашем палеолитическом прошлом становится ясно, что мифология отнюдь не являлась утешительным развлечением. Она побуждала людей взглянуть в глаза неумолимым истинам жизни и смерти. Человеку было присуще трагическое мировоззрение. Он стремился к небесам, но понимал, что путь к этой цели лежит через осознание собственной смертности, отречение от безопасного обыденного мира, нисхождение в бездну и гибель прежнего «я». Мифология и связанные с ней ритуалы помогали людям эпохи палеолита переходить с одной ступени жизни на другую таким образом, что смерть в конечном счете воспринималась как последняя инициация, ведущая к иному, совершенно неизвестному образу бытия. Эти древнейшие представления не были утрачены и впоследствии, когда в истории человечества началась очередная великая революция.

3
НЕОЛИТ: МИФОЛОГИЯ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЕВ (8000–4000 гг. до н. э.)

Примерно десять тысяч лет назад люди изобрели земледелие. Охота уже перестала быть главным источником пропитания: оказалось, что земля таит в себе неисчерпаемые запасы пищи. Трудно назвать событие, сыгравшее столь же важную роль в истории человечества, как аграрная революция, свершившаяся в эпоху неолита. Благоговение, восторг и ужас первых земледельцев отразились в мифологии, которую они развивали, приспосабливаясь к новым обстоятельствам, и фрагменты которой сохранились в мифологических сюжетах более поздних культур. Земледелие было порождено логосом, но, в отличие от научно-технической революции наших дней, не воспринималось как сугубо мирское явление. Оно вело к великому духовному пробуждению, благодаря которому люди обрели совершенно иные представления о мире и о самих себе.

К новой науке возделывания земли относились с религиозным трепетом [28]28
  Мирча Элиаде. Трактат по истории религий, 331–343.


[Закрыть]. Люди эпохи палеолита считали охоту священнодействием, теперь же сакральный статус приобрело и земледелие. Обрабатывая поле или собирая урожай, земледелец должен был хранить ритуальную чистоту. Наблюдая за тем, как зерно погружается в почву и там, во тьме, прорастает и неким чудом порождает новую жизнь, человек осознавал действие тайной силы, скрытой в недрах земли. Урожай воспринимался как богоявление, откровение Божественной энергии, и земледелец за работой ощущал, что вступает в область священного и соприкасается с миром чудесного изобилия [29]29
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 138–140; Трактат по истории религий, 256–261.


[Закрыть]. Животворное чрево земли питало все сущее – растения, животных и человека.

Чтобы тайная сила земли не истощилась, люди проводили ритуалы, призванные поддержать ее и пополнить. Они выбрасывали первые семена, принося их в жертву, и оставляли несобранными первые плоды урожая, полагая, что тем самым обеспечивают восстановление священной энергии. Есть свидетельства, что в Центральной Америке, в некоторых районах Африки, на островах Тихого океана и на территории расселения индийских дравидов практиковали даже человеческие жертвоприношения. В основе всех этих обрядов лежат два принципа. Первый – это убеждение, что нельзя получить что-либо, не отдав чего-то взамен: за все нужно платить. Второй – целостное мировосприятие. Священное не мыслилось метафизической реальностью, оторванной от природного мира. Напротив, соприкоснуться с ним можно было лишь через земной мир и плоды земли, которые сами по себе считались священными. Боги и люди, животные и растения имели одну природу, а следовательно, могли укреплять друг друга и придавать друг другу сил.

Человеческая сексуальность, к примеру, отождествлялась по существу с Божественной силой, оплодотворяющей землю. В ранних неолитических мифах урожай считался плодом иерогамии – священного брака: почва была женщиной, зерно – Божественным семенем, а дождь – соитием неба и земли. В период сева мужчины и женщины вступали в ритуальные половые сношения. Союз мужчины и женщины, сам по себе воспринимавшийся как священнодействие, пробуждал животворные силы почвы, а лопата или плуг земледельца играли роль священного фаллоса, проникающего во чрево земли, дабы породить новую жизнь. Согласно Библии ритуальные оргии такого рода, к немалой ярости пророков Осии и Иезекииля, проводились в Израиле вплоть до VI века до н. э. Даже в Иерусалимском храме устраивали церемонии в честь Ашеры, ханаанской богини плодородия, и практиковали священную проституцию [30]30
  Ос. 4:11–19, Иез. 8:2-18, IV Цар. 23:4–7.


[Закрыть].

Однако на ранних стадиях неолитической революции земля не всегда ассоциировалась с женским началом [31]31
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 161–171; Трактат по истории религий, 242–253.


[Закрыть]. В Китае и Японии она первоначально считалась бесполой и лишь позднее, вероятно, под влиянием материнской роли женщины в семье, приобрела черты матери-кормилицы. В некоторых культурах землю вообще не персонифицировали, но почитали как священную. Она производила на свет все сущее точно так же, как мать порождает детей. В некоторых из древнейших европейских и североамериканских мифов творения первые люди выходят из земли, подобно растениям: они зарождаются в подземном мире, откуда затем выбираются на поверхность, или же прорастают, как цветы, после чего матери собирают их [32]32
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 162–165.


[Закрыть]. Если прежде люди помышляли о восхождении на небеса для встречи с божествами, то теперь они установили ритуальную связь со священными силами, заключенными в земле. Обнаружены неолитические лабиринты, схожие с пещерами в Ласко, но ведущие не на встречу со священными животными, а во чрево Матери-Земли, к мистическому истоку всего сущего [33]33
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 168–171.


[Закрыть].

Мифы творения эпохи неолита утверждали, что человек принадлежит земле в том же смысле, что и скалы, реки и деревья. Поэтому он должен почитать природные ритмы земли. В других сюжетах огромное значение придается связи человека с тем или иным местом: эта связь прочнее, чем узы родства. Мифы такого рода были особенно распространены в Древней Греции. Эрихтоний, пятый мифический царь Афин, появился на свет из священной земли Акрополя, и в честь этого чудесного события еще в глубокой древности возвели особое святилище.

Земледельческая революция побудила людей осознать творческую энергию, пронизывающую все мироздание. Первоначально эта энергия воспринималась как безличная священная сила, благодаря которой сама земля оказывается проявлением Божественного начала. Но довольно скоро этот образ конкретизируется и обрастает подробностями в мифологических сюжетах. То, что прежде было аморфным, приобретает определенность. И подобно тому, как поклонение небу породило персонифицированный образ Небесного бога, так и земля превратилась в Богиню-Мать. В Сирии ее стали почитать как Ашеру – супругу верховного бога Эля – или как Анат – дочь Эля; в Шумере – как Инанну, в Египте – как Исиду, в Древней Греции – как Геру, Деметру и Афродиту. Богиня-Мать слилась с Великой матерью охотничьих сообществ, сохранив множество ее устрашающих черт. К примеру, Анат – беспощадная воительница; ее нередко изображали бредущей в океане крови. Деметра вспыльчива и мстительна, и даже Афродита, богиня любви, жестоко карает провинившихся.

И снова мы видим, что мифология вовсе не призывает к бегству от действительности. Новые мифы эпохи неолита по-прежнему вынуждают людей взглянуть в лицо смерти. Это отнюдь не пасторальные идиллии, а Богиня-Мать – не кроткая утешительница: ведь земледелие ни в коей мере не было мирным, созерцательным занятием. Это была непрестанная битва, отчаянная борьба с бесплодием, засухой, голодом и яростными стихиями, которые также представляли собой проявления священной силы [34]34
  Мирча Элиаде. Мифы, сновидения, мистерии, 188–189.


[Закрыть]. Сексуальная образность, ассоциировавшаяся с растениями, вовсе не означала, что люди воспринимали земледелие как романтическую любовную связь с природой. Продолжение человеческого рода само по себе таило огромную опасность для матери и ребенка. И точно так же обработка земли требовала тяжких, изнурительных трудов. В Книге Бытие изгнание из рая влечет за собой необходимость возделывать землю. Первые люди в Эдеме жили беззаботно и ухаживали за Божьим садом без усилий. Но после грехопадения женщине суждено рождать детей в муках, а мужчине добывать хлеб в поте лица своего [35]35
  Быт. 3:16–10.


[Закрыть].

В неолитических мифах тема земледелия проникнута насилием: пища производится лишь в неустанной борьбе со священными силами смерти и разрушения. Семя должно упасть в землю и умереть, чтобы принести плод, и смерть его жестока и мучительна. Сельскохозяйственные инструменты подобны оружию, зерно перемалывают в муку, виноград топчут ногами, пока он не превратится в вино. И все это отражено в мифах о Богине-Матери, супруга или возлюбленного которой почти неизменно разрывают на части, расчленяют, зверски истязают и убивают, дабы в конце концов он воскрес с урожаем и обрел новую жизнь. Все это – истории о борьбе со смертью. В древних героических мифах, сложившихся в эпоху палеолита, в опасное путешествие ради блага своего народа обычно отправлялся герой-мужчина. Но после неолитической революции мужчина в мифах зачастую оказывается беспомощным и пассивным. Теперь богиня-женщина странствует по свету, сражается со смертью и приносит людям пищу. Богиня-Мать становится символом женского героизма, а посвященные ей мифы в конечном счете повествуют о равновесии и восстановлении гармонии.

Это наглядно видно в мифе об Анат – сестре и супруге Баала, бога грозы: здесь речь идет не только о борьбе за урожай, но и о том, как трудно достичь целостности и гармонии. Баал, орошающий дождем иссушенную землю, сам постоянно сражается с чудовищами – силами хаоса и распада. Но однажды на него нападает Мот – бог смерти, бесплодия и засухи, вечно угрожающий превратить всю землю в пустыню. При виде Мота Баала охватывает страх, и он сдается без сопротивления. Мот пожирает его, как сочный кусок баранины, и Баал попадает в подземный мир, страну мертвых. Земля лишается дождя, и под всеобщий плач и причитания растительность чахнет и гибнет. Отец Баала, Эль, типичный верховный бог, совершенно бессилен. Услышав о смерти Баала, он сходит с трона, облачается в лохмотья и раздирает ногтями щеки в традиционном обряде оплакивания, но спасти сына не может. Единственным деятельным божеством оказывается Анат. Исполненная скорби и ярости, она бродит по земле в поисках своей половины, своего алыпер-эго.В дошедшем до нас сирийском тексте этого мифа сказано, что она тоскует по Баалу, «как корова по своему теленку или овца – по ягненку» [36]36
  Anat-Baal Texts49:11:5; цит. по: Е.О. James. The Ancient Gods, London, 1960, 88.


[Закрыть]. Богиня-Мать свирепа и неукротима, как самка зверя, защищающая своего детеныша. Разыскав останки Баала, Анат устраивает грандиозный погребальный пир в его честь, а затем, обратившись к Элю с пылкими жалобами, отправляется дальше на поиски Мота. Настигнув Мота, Анат рассекает его надвое ритуальным серпом, просеивает его через решето, поджаривает его, перемалывает в муку и разбрасывает его плоть по полям, т. е. поступает с ним точно так же, как земледелец – с зерном.

Текст мифа сохранился не полностью, и нам неизвестно, каким образом Анат удалось воскресить Баала. Но и Баал, и Мот – боги, и окончательно уничтожить их невозможно. Битва между ними будет продолжаться, и каждый год созреванию урожая будет предшествовать очередная смерть. В одной из версий мифа Анат возрождает Баала таким могущественным, что он обороняется гораздо доблестнее, когда Мот нападает на него в следующий раз. Дождь снова орошает землю, реки текут медом, а с неба льется драгоценное масло. Повествование оканчивается рассказом о соитии Баала и Анат – образом целостности и завершенности, воспроизводившимся в культе этих богов на празднике Нового года.

Весьма схожий сюжет обнаруживается и в египетской мифологии, хотя Исида далеко уступает Анат в могуществе. Осирис, первый царь Египта, обучает людей искусству земледелия. Брат Осириса, Сет, убивает его, чтобы захватить трон. Исида, сестра и супруга Осириса, долго скитается по свету в поисках его тела. Отыскав труп, она ненадолго оживляет его и зачинает от него сына Гора, продолжателя царского рода. Затем Осирис снова умирает. Тело его расчленяют на части и погребают в земле, словно семена, по всему Египту. После смерти Осирис воцаряется в Дуате – загробном мире. Он почитался как податель урожая: гибель и расчленение бога ритуально воспроизводились во время жатвы и молотьбы. Бог мертвых оказывается также и богом урожая, что свидетельствует о неразрывной связи между жизнью и смертью. Одного без другого быть не может. Умирающий и воскресающий бог олицетворяет универсальный процесс, подобный смене времен года. На смену старой жизни может явиться новая, однако центральным элементом мифа и культа богов растительности остается кровавая смерть, а победа сил жизни всегда оказывается неполной.

Особенно ярко эта черта проявляется в мифе о нисхождении месопотамской богини Инанны в подземное царство. Его можно интерпретировать как очередную церемонию инициации в нижнем мире, как встречу со смертью, ведущую к новой жизни. Инанна отправляется в это опасное путешествие не ради благой цели. Насколько можно судить по источникам, сохранившимся лишь частично, она вознамерилась свергнуть свою сестру Эрешкигаль, царицу подземного мира и госпожу жизни. Прежде чем войти в лазурный чертог Эрешкигаль, Инанна проходит через семь ворот. У каждых ворот ее останавливает привратник и заставляет снять что-то из одежды, так что перед сестрой Инанна предстает нагой и беззащитной. В результате она терпит поражение. Семеро судей подземного мира приговаривают ее к смерти, и тело ее подвешивают на крюк.

Однако на помощь Инанне приходят другие боги, и она возвращается на землю со свитой чудовищ и демонов. Вернувшись домой, она видит, что ее супруг, прекрасный юный пастух Думузи, дерзнул воссесть на ее трон. В гневе Инанна выносит ему смертный приговор, и Думузи в страхе бежит. Демоны преследуют его и ввергают в подземный мир, чтобы он занял там место Инанны. Сестра Думузи, Гештинанна, выручает брата, соглашаясь проводить вместо него в царстве Эрешкигаль шесть месяцев ежегодно. Но путешествие Инанны в подземное царство навсегда преобразило мир: исчезновение Думузи, ставшего богом растительности, положило начало смене времен года. Когда Думузи возвращается к Инанне, вся земля оживает: овцы приносят приплод, всходят и созревают посевы. Когда же он спускается в подземный мир, на земле начинается долгая летняя засуха. Окончательной победы над смертью не происходит. Шумерская поэма, излагающая этот миф, завершается возгласом: «Светлая Эрешкигаль! Хорошая хвалебная песнь тебе!» [37]37
  «Нисхождение Инанны в нижний мир», пер. В.К. Афанасьевой. В оригинале цит. по: Poems of Heaven and Hell from Ancient Mesopotamia, trans, and ed. N. K. Sandars, London, 1971, 165.


[Закрыть]Сильнейшее впечатление производят причитания женщин, особенно матери, оплакивающей погибшего сына.

Эта Богиня-Мать – не спасительница, а источник смерти и скорби. Ее путешествие – инициация, обряд преображения, который необходимо совершить каждому человеку. Инанна спускается в подземный мир, чтобы встретиться с сестрой – потаенным, неизвестным аспектом своей собственной сущности. Эрешкигаль олицетворяет высшую реальность. Во многих мифах, восходящих к эпохе неолита, встреча с Богиней-Матерью венчает последнее путешествие героя, ведущее к высшему озарению. Как госпожа жизни и смерти, Эрешкигаль – тоже Богиня-Мать: ее изображали постоянно мучающейся родами. Чтобы приблизиться к ней и обрести откровение, Инанна должна снять все одежды, отбросить все защитные покровы, отречься от собственного старого «я» и дать ему умереть; она должна принять то, что представляется ей чуждым и враждебным, и смириться с нестерпимым – с тем, что без смерти, тьмы и лишений не может быть жизни [38]38
  Джозеф Кэмпбелл. Сила мифа, 107–111.


[Закрыть].

Связанные с Инанной ритуалы были сосредоточены на трагической стороне ее путешествия и не касались ее весеннего воссоединения с Думузи. Культ этой богини был распространен очень широко, ибо в нем чрезвычайно ярко отразился принцип, воспринимавшийся как основной закон бытия. Вавилоняне почитали Инанну под именем Иштар, сирийцы – под именем Астарты (или Ашеры); на Ближнем Востоке Думузи был известен как Таммуз, и каждый год женщины горько оплакивали его гибель [39]39
  Иезек. 8:14; Иерем. 32:29, 44:15; Ис. 17:10.


[Закрыть]. В Древней Греции его называли Адонисом, от семитского корня adon —«господин». Миф об Адонисе видоизменился с течением времени, но в своей первоначальной форме он воспроизводил основную структуру шумерского мифа: здесь богиня также предавала смерти своего юного возлюбленного [40]40
  Вальтер Буркерт. Структура и история древнегреческой мифологии и ритуала, 109–110.


[Закрыть]. Подобно Великой богине охотников, неолитическая Богиня-Мать демонстрирует, что, несмотря на все видимое превосходство мужчины, в действительности женщина сильнее и могущественнее.