Текст книги "Фабрика Абсолюта. Белая болезнь"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

21. ДЕПЕША

В горах падает снег. Большие тихие хлопья кружатся и падают уже целую ночь напролет, снега нападало больше полуметра, а он все валит и валит не переставая. Тишь опускается на леса. Изредка под тяжестью снега хрустнет ветка, и этот хруст звучно и коротко раздается в плотном снежном безмолвии.

Подморозило; с прусской стороны подул ледяной ветер. Нежные хлопья превратились в колючую крупу, которая немилосердно хлещет по щекам. Снег словно ощетинился острыми иглами, кружит в воздухе, стеная и воя. С деревьев серебристой пылью сыплются белые облака – они стремительно проносятся над землей, взвиваются вихрем и поднимаются к темному небу. От земли к небу метет метель.

Ветви дремучих деревьев скрипят и стонут; с тяжелым треском падают наземь стволы, ломая молодую поросль, но и эти резкие звуки словно разметаны, развеяны свистящим, пронзительным, прерывистым шумом ветра. Стоит ему утихнуть, и станет слышно, как, повизгивая, скрипит под ногами смерзшийся снег, словно ступаешь по битому стеклу.

Над Шпиндельмюлем прокладывает себе дорогу рассыльный с телеграфа. Пробираться по глубокому снегу чертовски тяжело. И хотя рассыльный натянул на уши фуражку, повязанную красным платком, спрятал руки в шерстяные варежки, обмотал горло пестрым шарфом, ему никак не согреться. «Ну, – подбадривает он сам себя, – часа за полтора доберусь до Медвежьей долины, а вниз скачусь на санках, попрошу у кого-нибудь. Придумают же люди, черт подери, посылать телеграммы в этакую непогодь!»

Возле Девичьих мостков рассыльного подхватил порывистый ветер и закрутил-завертел по полю. Схватился человек скрюченными руками за туристский указатель.

«Пресвятая дева Мария, – взмолился он про себя, – должен ведь быть конец этому!» Прямо на него по вольному простору движется огромный снежный смерч, он все ближе, ближе, совсем рядом, теперь только затаить дыхание… Тысячи иголок впиваются в щеки, проникают за шиворот, отыскали дырку в штанах и щиплют голое тело; мокро под обледеневшей одеждой… Шквал промчался, а рассыльному так и хочется взять да повернуть обратно. «Инженер Марек, – повторяет он адрес, – он даже не здешний; но телеграмма – срочная, кто его знает, что там стряслось, с семьей или еще с кем».

Ветер немного утих, и рассыльный, миновав Девичьи мостки, побрел вдоль потока наверх. Снег скрипит под его тяжелыми сапогами, дрожь пробирает до костей. Снова завыл ветер, целые сугробы снега рушатся с веток – один упал рассыльному на шапку и засыпался за воротник; по спине ручьем струится ледяная вода. Но хуже всего, что ноги ужасно скользят по сыпучему снегу, а дорога вьется все круче и круче. И в ту же минуту разыгрывается настоящий снежный ураган.

Снег несется сверху, словно лавина, словно белая стена. Рассыльный не успел повернуться и принял удар в лицо и скорчился, с трудом переводя дух. Он сделал шаг вперед и упал, сел, подставив ветру спину. На душе сделалось тоскливо от страха погибнуть под снегом. Он поднялся и попробовал ступить дальше, но опять поскользнулся, и упал на руки, и съехал на несколько метров вниз. Ухватился за ствол и тяжело отдышался. «Проклятье, – чертыхнулся он, – ведь я должен одолеть эту гору!» Ему удалось сделать шаг-другой, но опять он упал и опять на животе соскользнул вниз. Вот он ползет на четвереньках; рукавицы промокли, за гамаши набился снег, но он упрямо держит курс – только вперед и выше! Только бы не застрять здесь! По лицу струится пот, смешиваясь с растаявшим снегом, но человек забыл о снеге; ему кажется, что он сбился с дороги; плача навзрыд, он карабкается вверх. Но трудно ползти на четвереньках в длинном плаще: он поднялся и двинулся сквозь ветер, полшага вперед – два шага вниз; прошел чуть-чуть, но ноги разъехались, человек ткнулся лицом в колючий снег и снова очутился внизу. Встав на ноги, он обнаружил, что потерял палку.

А облака снега валят через горы, цепляются за скалы, свищут, гикают, улюлюкают, завиваются вихрями. Рассыльный судорожно всхлипывает, захлебываясь от страха и отчаяния, взбирается наверх, переводит дыхание, шаг – передышка, еще шаг – остановка, отвернись, глотни воздуха воспаленными губами; еще одни шаг, господи Иисусе. Вот он ухватился за дерево. Который же теперь все-таки час? Он вытянул из жилета свои круглые, как луковица, часы в желтом прозрачном футляре; циферблат залепило снегом. Видно, скоро стемнеет. Возвратиться? Но ведь я почти у цели!

Порывистый ветер сменился затяжной пургой. Тучи клубятся прямо по склонам; грязно-серый туман пронизан мятущимися снежными хлопьями. Метель метет по всей земле, бьет прямо в лицо, слепит глаза, забивает нос, уши; мокрыми, застывшими пальцами приходится выбирать его отовсюду. Спереди посыльный покрыт пятисантиметровым слоем снега, его плащ отяжелел, задубел и почти не сгибается, словно сколочен из досок. Слой снега, налипший на подошвы, растет с каждым шагом и становится все тяжелее.

На лес спускаются сумерки. А сейчас вряд ли больше двух часов пополудни.

Вдруг все накрыла желто-зеленая мгла, и снег хлынул сплошной стеной. Хлопья, огромные, как ладонь, влажные и набрякшие, кружась, опускаются такой густой пеленой, что уже нельзя отличить землю от неба; при каждом вздохе снег набивается в нос; посыльному приходится пробираться меж высоких – не дотянуться – крутящихся сугробов. Приходится шагать вслепую, разгребая в снегу узкий проход. Посыльный думает только об одном – идти вперед, единственное его желание – вздохнуть полной грудью, не захлебываясь снегом. С трудом вытаскивая ноги, человек еле тащится по сугробам; стоит вытянуть сапог – и от ямки тотчас не остается и следа.

А меж тем, в городах, там, внизу, кружатся легкие, редкие снежинки и тают, превращаясь в жидкую, черную грязь. В лавках зажигаются огни, кафе заливает поток электрического света, а люди сидят и ворчат – какой, дескать, нынче выдался хмурый день. В огромном городе вспыхивают бесчисленные фонари, отражаясь в лужах.

Один– единственный огонек трепещет на занесенной снегом горной полонине. Неровно мерцает, пробиваясь сквозь снежную завесу, колеблется, гаснет и вот опять вспыхивает, будто живой. Хижина в Медвежьей долине освещена.

Было пять часов, то есть почти вечер, когда перед Медвежьей хижиной остановилось нечто бесформенное. Оно взмахнуло белыми толстыми крыльями и принялось колотить себя, счищая застывшие пласты снега. Под снегом оказался плащ, под плащом – две ноги; эти ноги стучали по каменному порогу, и от них отваливались огромные комья снега. Эта «масса» была рассыльным из Шпиндельмюля.

Он вошел в хижину и увидел склонившегося над столом мужчину. Рассыльный хотел было с ним поздороваться, но голос совсем не слушался его. Раздалось только сипенье, как бывает, когда из машины выпускают пар. Хозяин поднялся.

– Но, голубчик, кой черт понес вас сюда в такую бурю? Ведь вы же могли пропасть за милую душу.

Почтальон кивнул и что-то просипел в ответ.

– Какая глупость! – ругался хозяин. – Барышня, дайте ему чаю! Ну куда ты греб, старик? На Мартинову дачу?

Рассыльный покачал головой и открыл кожаную сумку, всю забитую снегом, достал оттуда телеграмму – она смерзлась настолько, что хрустела.

– Ихи-иххарек? – просипел он.

– Как? – удивленно переспросил хозяин.

– Это… значит… инженер Марек? – раздельно произнес рассыльный, взглядом прося прощения.

– Я инженер Марек! – воскликнул худощавый человек. – У вас ко мне дело? Давайте!

Инженер Марек развернул депешу. Там стояло:

«Твои предположения подтвердились.

Бонди».

Ни слова больше.

22. УБЕЖДЕННЫЙ ПАТРИОТ

В пражской редакции «Народной газеты» кипела работа. Телефонист орал в трубку, свирепо ругаясь с телефонисткой. Звякали ножницы, стучала машинка, а пан Цирил Кевал, взгромоздясь на стол, барабанил по нему ногами.

– Значит, и на Вацлавской проповедь, – вполголоса произнес он. – Какой-то новоявленный аскет призывал к добровольной нищете. Подстрекал народ жить, как птицы небесные. Бородища во-о какая, до пояса. Прямо страх берет, сколько их, этих бородатых, теперь развелось. Каждый – что твой апостол.

– М-да, – буркнул старый пан Рейзек*, роясь в сообщениях Чехословацкого Телеграфного Агентства.

– И отчего это бороды так быстро растут? – размышлял пан Кевал. – Послушайте, Рейзек, а по-моему, и тут тоже не обошлось без Абсолюта. Эй, Рейзек, сдается мне, что и у меня скоро борода отрастет, представьте себе – такая вот, по пояс.

– М-да, – раздумчиво промолвил пан Рейзек.

– На Гавличковой площади нынче обедня «Вольной мыши». А на Тыловой творит чудеса патер Новачек, Вот увидите, там опять подерутся. Вчера этот Новачек исцелил одного человека, хромого от рождения. А потом состоялось торжественное шествие, и этот хромоногий избил одного еврея. Ребра три сломал, а может, и больше. Тот, оказывается, был сионист.

– М-да, – заметил пан Рейзек, перечеркивая какой-то материал.

– Нынче наверняка заварится каша, Рейзек, – размышлял вслух Цирил Кевал. – Прогрессисты организуют митинг на Староместской. Снова выкинули лозунг «Отколитесь от Рима». А патер Новачек основывает «Маккавеев»* – это, знаете ли, вооруженная католическая гвардия. То-то будет потеха! Архиепископ запретил Новачеку творить чудеса, ну, а этот прямо-таки осатанел; он уже принялся за воскрешение мертвецов.

– М-да, – заметил пан Рейзек, продолжая черкать.

– Мама писала, – понизив голос, продолжал Цирил Кевал, – что у нас в Моравии, знаете ли, у Гусопечи и в окрестностях народ, очень зол на Чехию, – они, дескать, безбожники, и тупицы, и идолопоклонники, придумывают новых богов, то да се. Лесничего там застрелили только за то, что он чех. Я вам говорю, Рейзек, повсюду такая творится кутерьма.

– М-да, – согласился пан Рейзек.

– И в синагоге передрались, – прибавил пан Кевал. – Сионисты крепко вдарили по тем, кто верит в Ваала. Было даже трое убитых… Погодите, я нынче слетаю на Гибернскую. Тамошний гарнизон был приведен в боевую готовность, тем временем вршовицкие казармы послали ультиматум в Чернявские казармы, чтобы те признали вршовицкие догматы о трех ступенях искупления. В противном случае пусть готовятся к битве на Сандберке; вот, значит, дейвицкие канониры отправились разоружать чернинских. Вршовицкие соорудили вокруг казарм баррикады, солдаты установили в оконных проемах пулеметы и объявили войну. Их осаждает седьмой драгунский гарнизон Пражского кремля и четыре легкие батареи. По истечении, кажется, шести часов они откроют огонь. Рейзек, Рейзек, какая это радость – в такое время жить на свете!

– М-да, – буркнул пан Рейзек.

– А в университете, – с упоением продолжал пан Кевал, – там естественный факультет схватился с историческим. Естественники, видите ли, отрицают явления, они вроде как пантеисты. Профессора возглавили демонстрацию, декан Радл* сам нес знамя. Историки засели в университетской библиотеке, в Клементинуме, и отчаянно оборонялись, главным образом книгами. Декану Радлу угодили по макушке Веленовским* в кожаном переплете – и он тут же на месте испустил дух. Должно быть, сотрясение мозга. Magnificus Арне Новак тяжело ранен томом «Открытий и научных изобретений». Под конец историки засыпали обидчиков Собранием сочинений Яна Врбы*. Теперь там работают саперы; пока что отрыли семерых убитых, в том числе – трех доцентов. По-моему, засыпанных книгами не более тридцати.

– М-да, – отозвался пан Рензек.

– «Спарта»-то, голубчик, – тараторил Кевал, захлебываясь от восторга. – «Спарта» объявила единым и неделимым богом древнегреческого Зевса, а «Славия» выступает за Сзятовита. В воскресенье на Летне состоится матч между обоими божествами; оба клуба, кроме бутсов, имеют на вооружении ручные гранаты; «Славия» будто бы намерена прихватить на поле боя пулеметы, «Спарта» – одну стодвадцатимиллиметровую пушку. За билетами – давка, болельщики обоих клубов вооружаются тоже. Ох, Рейзек, что будет! Какой тарарам! Я думаю, выиграет Зевс.

– М-да, – отозвался пан Рейзек, – однако теперь вы могли бы взглянуть на редакционную почту.

– Пожалуй, – милостиво согласился Цирил Кевал, – знаете ли, как-то привыкаешь к этому богу. Так что новенького в ЧТА?

– Ничего особенного! – пробурчал пан Рейзек. – Кровавые демонстрации в Риме. В Уолстере что-то назревает – видно, зашевелились иранские католики. Святой Килд вообще отвергается. В Пеште – погромы. Раскол во Франции, там снова объявились, вальденсы, а в Мюнстере – анабаптисты. В Болонье избран лжепапа, некий патер Мартин из общества «Босоногих братьев». И так далее. С мест – ничего. Хотите посмотреть корреспонденцию?

Цирил Кевал успокоился и стал знакомиться с почтой; редакция получила сотни две писем; он прочитал от силы шесть, на большее его не хватило.

– Взгляните, Рейзек, – начал он, – все дудят в одну дуду. Взять хоть это. «Хрудим. Уважаемая редакция! Я давний подписчик вашей уважаемой газеты… Ваших читателей, наверное, как и всю общественность, взбудораженную бесплодными дискуссиями…» Ну так и есть, – остановился пан Кевал, – он забыл написать «заинтересует». Итак, «…заинтересует великое чудо, которое сотворил местный священник Закоупил». И так далее. В Ичнне это проделал старьевщик, а в Бенешове – директор школы. В Хотеборже – владелица табачной лавочки вдова Иракова. И что же, прикажете мне читать все это?

На мгновенье воцарилась рабочая тишина.

– Черт побери, Рейзек, – зазвучал опять голос Кевала, – послушайте, какую бы сенсацию выдумать, а? Уникальную, бесподобную утку? Про то, что некогда что-то совершалось само собой, безо всяких чудес? Только, по-моему, нам никто не поверит. Погодите, я, может, выдумаю что-нибудь?

Они помолчали.

– Рейзек, – жалобно простонал Кевал, – ничего естественного мне не приходит в голову. Когда начинаешь размышлять, ловишь, себя на том, что это тоже, собственно, чудо, Все, что ни на есть, – магия и чудеса.

В этот момент в комнату ворвался главный редактор.

– Кто-нибудь уже просматривал «Трибуну»? У них такая новость, а мы проморгали!

– Что за новость? – полюбопытствовал Рейзек.

– В разделе экономики. Американский консорциум скупил Тихоокеанские острова и сдает их внаем. Крохотный коралловый атолл – за шестьдесят тысяч долларов ежегодно. Спрос огромный, даже на Европейском континенте. Акции уже поднялись на две тысячи семьсот. Г.X.Бонди участвует сто двадцатью миллионами, А мы проморгали! – упрекнул сотрудников шеф и с грохотом захлопнул за собой двери.

– Рейзек, – заговорил Кевал, – вот очень любопытное письмо: «Уважаемая редакция! Извините, что я, старый, убежденный патриот, не забывший злых времен угнетения и мрака, осмеливаюсь просить вас, чтобы вы резвым пером своим народу чешскому растолковать изволили убежденных патриотов беспокойство и щемящую душу тоску…» и так далее. А вот… «…Вижу народ наш, древний, славянский, в ссоре брат против брата, несчетные партии, секты и церкви, аки волки, грызутся друг с другом, взаимно удушая один другого, в ослеплении братоубийственной ненависти…» Старенький, должно быть, корреспондент, очень уж рука у него дрожит, неразборчиво получается. «…а между тем извечный наш неприятель, аки лев рыкающий, обхаживает нас, бросает древнему народу чешскому призыв германский «Отколитесь от Рима«, будучи в том заодно с лжепатриотами, для коих шкурные интересы превыше желанного единства национального. Со скорблю и сокрушением видим мы, что приближается новая битва у Липан*, в коей, когда чех пойдет против чеха ради защиты каких-то церковных идей, все на поле брани полягут. И о горе! Сбудутся слова Писания о царстве, в себе разделенном, И начнутся сечи да брани, как предсказывают наши славные, неподдельные богатырские рукописи*…

– Хватит, – отмахнулся пан Рейзек.

– Потерпите маленько, тут он толкует о чрезмерном разрастании партий и церкви. Будто бы это наследственный чешский порок. «…И в том не может быть ни малейшего сомнения, то же самое утверждал и доктор Крамарж*. Отчего и заклинаю вас в сей час полнощный, когда со всех сторон нам грозит опасность, великая и страшная, бросьте клич народу чешскому, дабы слился он воедино ради защиты родины нашей. А ежели единства ради надобно связующее звено – не будем мы ни протестантами, ни католиками, ни монистами, ни даже абстинентами, – все перейдем в единую славянскую, могущественную и братскую веру православную, которая объединит нас в одну великую семью славянских братьев и в бурные эти времена даст нам опору – монарха славянского. Те же, кто не примкнет в дружном и добровольном порыве к этой славной идее всеславянства, будет государственной мощью или другим каким средством, чрезвычайностью положения продиктованным, вынужден отринуть свои групповые и сектантские интересы на благо единства общенародного». И дальше в том же духе. Подпись: «Старый убежденный патриот». Что вы на это скажете?

– Ничего не скажу, – буркнул пан Рейзек.

– А я думаю, тут что-то есть, – начал пан Кевал, но в этот момент в редакцию ворвался телефонист и сообщил:

– Звонят из Мюнхена. Вчера в Германии вспыхнула не то гражданская, не то религиозная война. Стоит ли сообщать об этом в газетах?

23. АУГСБУРГСКИЙ КОНФЛИКТ

До двенадцати часов вечера редакцией «Народной газеты» были получены следующие телефонограммы:

ЧТА – Мюнхен , 12 текущего месяца. ВТБ сообщает, что вчера в Аугсбурге имели место кровавые демонстрации. Семьдесят протестантов убиты; демонстрации продолжаются.

ЧТА – Берлин , 12 т. м. По официальным сведениям, число убитых и раненых в Аугсбурге не превышает двенадцати. Полиция поддерживает спокойствие.

СОБ. КОР. – Лугано , 12 т. м. Из хорошо информированных источников стало известно, что жертв в Аугсбурге уже более 5 тысяч. Железнодорожное сообщение в северном направлении прервано. Баварское министерство заседает непрерывно. Немецкий император прервал охоту и находится на пути в Берлин.

ЧТА – Рейтер , 12 т. м. Сегодня в 3 часа утра правительство Баварии объявило Пруссии священную войну.

Спустя день после описываемых событий Цирил Кевал уже прибыл в Баварию; нижеследующие строки взяты из его относительно достоверного описания:

«На Шеллеровой карандашной фабрике в Аугсбурге 10-го числа сего месяца в 18 часов, рабочие-католики избили протестантского магистра, оспаривавшего какое-то положение, касающееся культа святой девы Марии. Ночь прошла спокойно, однако назавтра в 10 часов утра рабочие-католики прекратили работу на всех фабриках, с возмущением требуя увольнения служащих-протестантов. Фабрикант Шеллер убит, два управляющих застрелены. Под давлением рабочих духовенство вынуждено было выступить во главе процессии и нести дароносицу. Архиепископ доктор Ленц, вышедший умиротворить манифестантов, был сброшен в воды реки Лех. Социал-демократические лидеры сделали попытку обратиться к народу, но вынуждены были спастись бегством и укрыться в синагоге. В 15 часов синагога была взорвана динамитом. Одновременно были разграблены еврейские и протестантские лавочки, причем дело дошло до стрельбы и массовых поджогов; магистрат подавляющим большинством голосов принял резолюцию о непорочном зачатия девы Марии и издал пламенное обращение ко всем католикам мира, дабы те обнажили мечи в защиту святой католической веры.

Эти события вызвали самую различную реакцию в прочих городах Баварии. В Мюнхене в восьмом часу вечера при массовом стечении народа и в обстановке общего подъема была принята резолюция об отделении южных земель от Германской Федеративной Империи. Мюнхенское правительство депешей уведомило Берлин, что принимает на себя всю ответственность за управление землями. Имперский канцлер доктор Вурм немедленно нанес визит министру обороны, по распоряжению которого в Баварию были направлены 10 тысяч штыков из саксонских и прирейнских гарнизонов, Во втором часу пополуночи на баварской границе были пущены под откос составы с оружием, раненых расстреливали из пулеметов. В 9 часов утра мюнхенское правительство, договорившись с альпийскими землями, приняло решение об объявлении священной войны лютеранам».

«…По всей видимости, в Берлине не теряют надежды на мирное разрешение возникших недоразумений. Император до сих пор еще не кончил свое выступление в парламенте; он утверждает, что не признает деления на католиков и протестантов, для него существуют только немцы. Войска северного гарнизона сосредоточены, по-видимому, на линии Эрфурт – Гота – Кассел, католическое войско широким фронтом наступает в направлении Цвейк и Рудольфштадт, встречая отпор лишь со стороны гражданского населения. Город Грейц сожжен дотла, жители частью биты, частью захвачены в плен. Слухи о большом кровопролитии пока не подтвердились. Беженцы, остановившиеся в Банрейте, рассказывают, что с севера доносится канонада тяжелых артиллерийских орудий. Вокзал в Магдебурге разрушен баварской авиацией. Веймар в огне».

«…Здесь, в Мюнхене, всех охватил неописуемый энтузиазм. В школах работают призывные комиссии, толпы добровольцев сутками простаивают на улицах в ожидании своей очереди. На ратуше для всеобщего обозрения выставлены головы двенадцати пасторов.

Католическое духовенство днем и ночью служит мессы в переполненных храмах; депутат патер Гроссгубер от усталости рухнул перед алтарем замертво. Евреи, монисты, трезвенники и прочие иноверцы забаррикадировались в домах. Банкир Розенгейм, старейшина еврейской общины, сегодня утром всенародно сожжен на костре».

«…Послы Дании и Голландии потребовали вернуть им паспорта. Американский поверенный выразил протест по поводу нарушения мирного договора, в то время как Италия заверила Баварию в полном и весьма благосклонном нейтралитете».

«…По улицам тянутся нескончаемые ряды новобранцев, несущих знамена с белым крестом на красном поле и лозунгом: «Такова воля божья«. Дамы тучами идут в сестры милосердия, и готовят лазареты к приему раненых. Почти все магазины закрыты. Биржа тоже».

* * *

Так развивались события 14 февраля.

15 февраля великое побоище началось на обоих берегах реки Верри. Протестантская армия была несколько оттеснена. В тот же день прозвучали первые выстрелы на бельгийско-голландской границе. Англия спешно приводила флот в боевую готовность.

16 февраля. Италия разрешила свободное передвижение испанским войсковым частям, посланным на помощь Баварии. Тирольские мужики, вооружившись косами, пошли войной на гельвитских швейцарцев.

18 февраля. Лжепапа Мартин послал по телеграфу благословение баварской армии. Битва у Мейнингена закончилась вничью. Россия объявила войну польским католикам.

19 февраля. Ирландия объявила войну Англии. В Брюсселе объявился лжекалиф и выступил со своим войском под зеленой хоругвью пророка. Мобилизация в балканских государствах. Резня в Македонии.

23 февраля. Прорван северогерманский фронт. Массовое восстание в Индии. Мусульмане объявили священную войну христианам.

27 февраля. Греко-итальянская война и ее первые сражения па албанской территории.

3 марта. Японская флотилия движется на восток, к берегам США.

15 марта. Крестоносцы-католики заняли Берлин. Между тем в Штеттине создан Союз протестантских государств. Немецкий кайзер Кашпар I объявил себя главнокомандующим армии.

16 марта. Двухмиллионная армия Китая хлынула через границы Сибири и Маньчжурии. Войска лжепапы Мартина вошли в Рим, папа Урбан бежал в Португалию.

18 марта. Испания требует от лиссабонских властей выдачи папы Урбана, после отказа ipso facto вспыхивает испано-португальская война.

26 марта. Государства Южной Америки предъявляют ультиматум Североамериканскому союзу, в котором требуют отмены «сухого закона» и запрета свободы вероисповедания.

27 марта. Японская пехота высадилась в Калифорнии и Британской Колумбии.

На 1 апреля международное положение в общих чертах было таково: в Средней Европе разразился острейший конфликт между двумя мирами – католическим и протестантским. Протестантская уния вытеснила крестоносцев из Берлина, заняла Саксонию и оккупировала даже нейтральную Чехию; волею судеб войсками в Праге командовал шведский генерал-майор Врангель, вероятный потомок известного генерала времен Тридцатилетней войны*. Зато крестоносцы овладели Нидерландами и затопили их, разрушив дамбы, затем они захватили весь Ганновер и Голштинию, докатившись до самого Любека, откуда проникли в Данию. Воевавшие не знали никакой пощады. Города сравнивались с землей, мужчины были перебиты, женщины до 50 лет – изнасилованы; но прежде всего уничтожались карбюраторы противника. Свидетели этих невиданных кровопролитий уверяют, что с обеих сторон в войне участвовали сверхъестественные силы; иногда некая незримая рука останавливала неприятельский самолет и швыряла его оземь; ухватив на лету 54-дюймовый снаряд весом в одну тонну, отсылала его обратно – на голову тех, кто его выпустил. Особенно страшные дела творили воюющие стороны, сокрушая карбюраторы; порой это напоминало смерч, который разносил в щепы и уничтожал до последнего камня здание с атомным котлом – словно порыв ветра кучу легкого пуха; кирпичи, балки, черепица тучами носились в воздухе, издавая пронзительный свист; кончалось это обычно взрывом сокрушительной силы, который выворачивал с корнем деревья, разрушал постройки в радиусе до двенадцати километров и оставлял воронку двухсотметровой глубины; сила детонации, разумеется, колебалась в зависимости от мощности взрываемого карбюратора.

На фронте протяженностью в триста километров были пущены отравляющие газы, которые дотла выжгли всю растительность, но, поскольку эти черные, стелющиеся по земле тучи не однажды – опять-таки вследствие стратегического вмешательства сверхъестественной силы – возвращались в расположение своих собственных войск, генералитет отказался от столь ненадежного средства. Обнаружилось, что Абсолют способен переходить в нападение, но часто склонен брать под свою защиту и вражескую сторону; кроме того, во время операций в ход шли неслыханные средства, как-то: землетрясения, циклоны, серные дожди, потопы, ангелы, мор, саранча и т. д., так что не оставалось ничего иного, как изменить стратегию и тактику войны. Отпала надобность в массовых наступлениях, окопах, линиях заграждений, в укрепленных пунктах и прочей ерунде; солдату вручали нож, патроны и несколько гранат и на свой страх и риск отправляли убивать другого солдата, на груди которого был изображен крест иного цвета. Не было армий, вставших одна против другой; просто-напросто определенная территория объявлялась ратным полем, куда подступали войска и где начиналось взаимное избиение, пока в конце концов не выяснялось, кому теперь эта земля принадлежит. Понятно, такой метод ведения войны чудовищно кровав, но, согласитесь, он обладает и несомненными преимуществами.

Такова была ситуация в Средней Европе. В начале апреля протестантские войска через Чехию проникли в Австрию и Баварию, а католики заполонили Данию и Померанию; Голландия, как мы уже отмечали, исчезла с карты Европы вообще.

В Италии свирепствовали сторонники папы Урбана (урбановцы) и лжепапы Мартина (мартиновцы), а Сицилия оказалась в руках греческих эвзонов*. Португальцы оккупировали Астурию и Кастилию, но лишились Эстремадуры. На юге война приняла крайне ожесточенный характер. Англия сражалась на землях Ирландии и, кроме того, – в колониях. В начала апреля она удерживала только прибрежную полосу. Египта. Прочие гарнизоны были уничтожены, а колонисты вырезаны туземцами. Турки с помощью арабских, суданских и персидских солдат наводнили Балканский полуостров и овладели Венгрией, но в этот момент возникли разногласия шиитов с суннитами из-за какой-то, очевидно, весьма существенной проблемы четвертого калифа Али. Секты гонялись друг за другом по всей Юго-Восточной Европе – от Константинополя до Татранских уступов, обнаруживая невероятное упорство и жестокость, отчего, к несчастью, изрядно досталось и христианам. В общем этой части Европы еще раз пришлось горше, чем какой-либо другой.

Польша была стерта с лица земли русской армией, но затем русские войска были переброшены на восток – против желтой чумы, которая катилась на север и на запад. В Северной Америке пока что высадилось только десять японских корпусов.

До сих пор мы ни словом не обмолвились о Франции. Но для этой темы автор хроники резервирует главу XXIV.