Текст книги "Мазурка для двух покойников"

Автор книги: Камило Хосе Села

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Господи помилуй!

– Настоящее его имя – Торибио Экспосито, Торибио де Могровехо – имя святого, епископа Лимы в Перу, который защищал в испанской Америке церковное учение.

– Гляди-ка!

– Видите ли, это мне уточнил секретарь…

– Понимаю…

– Бустильо дель Оро – его родной город в провинции Самора,[33]33
  Одна из пяти провинций, входящих некогда в Леонское королевство, граничит с Галисией.


[Закрыть] там его, кажется, разыскивают разные судебные инстанции.

– И за разные преступления?

– Наверно.

Ну так вот, Торибио де Могровехо, Раймундо, что из Касандульфов, и Робин Лебосан увязли в очень возвышенном споре, остальные молчали, не решаясь высказать свое мнение. Постулаты были таковы: Торибио де Могровехо, самый благомыслящий, верил в Бога и церковь, Раймундо, что из Касандульфов, верил в Бога (предпочитая называть его Высшим Мастером), но не в церковь, Робин Лебосан, вероятно, чтобы тема не иссякла, верил в церковь, но не в Бога.

– Вот глупость!

– Еще бы!

Диспут прервала во втором часу ночи полиция. Торибио де Могровехо побледнел, когда его спросили:

– Вы Торибио Экспосито?

– К вашим услугам.

– Вы арестованы.

Торибио не сопротивлялся, дал надеть наручники и исчез в ночи, вниз по дороге с полицейскими по бокам.

– Холодно.

– На ходу согреешься…

Донья Рита решила, что дон Росендо не уйдет живым, и добилась его: кто хочет, тот добьется. Донья Рита начала атаковать священника со стороны желудка, тщеславия и жадности, похотью она его уже держала, это был верный расчет – дон Росендо обжора, скупердяй, сластолюбив и тщеславен.

– Возьми золотые часы моего слабоумного – лучше носить их тебе, ты больше мужчина.

– Спасибо, я велю выбить на них дату, когда они подарены.

Донья Рита заговорила прямо:

– Не хочу ходить вокруг да около, не удивляйся! – скинешь рясу и станешь жить со мной, получишь миллион песо. Решай.

Дон Росендо ответил, что да, он уже не колеблется, взял миллион и зажил со вдовой. Скандал был страшный, но дон Росендо улыбался:

– Ругань пройдет, а деньги останутся; мы с Ритой счастливы, когда положение урегулируется, поженимся. Чего еще нужно Господу, кроме счастья его созданий?

На кладбище Санта-Росинья де Херико растет мандрагора, самец и самка, разницу можно заметить по корням, к корню привязывают собаку, женщина, дотронувшись до мандрагоры, забеременеет, иногда достаточно наступить, а собака воет, когда нужно, чтобы некто пришел, заснул и во сне сказал: я виновен в том, что зарубил путника в шляпе с маргаритками и с бабочками в сто цветов, убил за косой взгляд и за то, что подстерегал меня в полвосьмого, не беда, что меня удавят. Господь простит мои грехи, я знаю; мертвеца я сжег с камелиями, чтоб не питал ко мне злобы. Палач поставил виселицу на кладбище Санта-Росинья, над самым нежным ростком мандрагоры, чтобы повешенный напитал его семенем, дающим жизнь, кровью, поддерживающей жизнь, и слюной, которая умягчает. У Луисиньо Парульо болели глаза, и дон Бениньо велел лечить их толченым корнем мандрагоры, смешанным с вином и маслом.

– Помогло?

– Нет, сеньор, ослеп.

Если корень мандрагоры похож на мужской член, всякого, кто пройдет мимо, будут любить женщины до крайности, до того, что его убьют из-за любви, и священник по доброте похоронит.

Если корень мандрагоры похож на женский орган, в прошедшую мимо женщину влюбится бородатый карлик с шевелюрой дыбом, по имени Мандрагоро, который ест крапиву и отруби и говорит, не открывая рта:

– Полюбишь меня, красавица?

– Заткнись, слюнтяй! Помрешь еще!

Прежде чем вырвать мандрагору, нужно шпагой начертить круг вокруг себя, при этом шлюха должна петь псалмы, а монах-послушник плясать канкан, задирая рясу до неприличия. Выдергивать следует, привязав к корню веревку, и пусть голодный пес тащит ее, не переводя дыхания; когда растение вскрикнет от боли, пес умрет от испуга.

– Не зарывай его, пусть вороны съедят.

Из-за органа вкуса и органа любви или из-за слизистой оболочки рта и нежной ткани другого места – дон Росендо во власти доньи Риты.

– Оседлай меня, я тебе плачу за это, мерзавец! Тебе нравится жрать вволю и чтоб тебя ласкали, верно? Ну-ка, уложи детей и возвращайся поскорее, но не забудь благословить их на ночь!

– Извини…

Браулио Доаде, один из слуг сеньориты Рамоны (четверо очень старых, почти слепых и почти глухих ревматиков и астматиков), был на Филиппинах, когда они еще принадлежали Испании. Браулио Доаде всегда был сверхэлегантным и бойким.

– Вы помните знаменитый приказ генерала Камило Полавьеха на острове Минданао о том, что он кастрирует любого туземца, «схваченного с оружием в руках»?

– Нет, не помню, может, вы это выдумали?

Когда Браулио Доаде умер, он был очень истощен, почти невесом.

– Велим отслужить мессу, сеньорита?

– Вот еще! Думаю, с лихвой хватит «Отченаша».

В Сан-Рокиньо да Мальта на празднике святых Диониса и Леониса дьявол продает свою мазь для полета, – знал бы Мамерто Пайхон, прыгнувший с колокольни! – поручает продавать ее ведьме, а может быть, продает и сам, переодетый, до восхода солнца, за полцены, чтобы бедняки могли наслаждаться.

– Летать, как птицы небесные и души чистилища! Кто хочет летать, лети!

Чтобы приготовить мазь (можно и помаду, она гуще), варят черного или некрещеного младенца в розовой воде, в медной кастрюле; когда вода выкипит, достаточно смешать оставшееся с менструацией вдовы, толчеными костями висельника, женской мочой, корнем мандрагоры и тремя травами Вельзевула: беленой, что помогает летать и унимать боль зубов, головы и ушей, беладонной, которой женщины и актеры расширяют зрачки, и плодом кладбищенской колючки, колючки-призрака, адской колючки, которая облегчает приход сладостного сна смерти. В Сан-Рокиньо продается эликсир долголетия и сироп для неверных жен – реал за глоток.

– Хотите сточить зубы совести и свести родинку прелюбодеяния?

Однажды, когда у дона Росендо случилась осечка, донья Рита так его треснула палкой, что пришлось вмешаться рабочим «Английского бисквита» с управляющим во главе. На Касиано Ареаля всегда можно было положиться!

– Успокойтесь, сеньорита! Ради бога, вы его убьете! Если дон Росендо не может, возьмите кого-нибудь из нас! Успокойтесь, сеньорита, нам просто неловко! Закройте, извините, грудь, а то подцепите пневмонию!

На кладбище Санта-Росинья де Херико, где растет мандрагора, полицейский Фаусто Белинчон Гонсалес, уроженец Мотильи де Паланкар в Ла Манче и мой дядя Клето играли в орлянку; невероятно, но точно – я сам видел.

– В подлости, Камилито, – признавался мне дядя Клето, – тоже есть свое очарование; плохо не то, что наступил на мандрагору, а то, что начинаешь кружить и кружить и падаешь все ниже – посмотри на Риту Фрейре: молода и с возможностями, а умрет, исходя жалобами.

На горе Сан-Кристобаль волки в одну ночь зарезали трех коров с телятами, никто не думал, что они там рыщут. Танис Гамусо пошел искать их с собаками и ружьем и на следующую ночь убил двух волков, один весил шестьдесят кило (не сакумейрский волк, но лишь чуточку меньше), овчарку Кайзера, раненого, пришлось добить, это всегда тяжело. Танис велел снять с волков шкуры и послал их вместе с тремя, что у него были, Анунсиасьон Сабоделье из дома Паррочи.

– Возьми, сделай Гауденсио одеяло, под ним очень уютно.

Когда кузены из Ля-Коруньи прислали мне сигары, я отнес их безногому Маркосу Альбите.

– Обещание – долг.

– Спасибо, надоело жевать португальский табак, слюна все портит, ты меня избалуешь.

Катуха Баинте принесла Маркосу Альбите вина из таверны.

– Сегодня делаю что хочу, мало таких дней. Он понизил голос:

– Извини, что я тебе тыкаю при людях; Катуха, по правде, не в счет, почти не в счет.

Мне показалось, что момент удобный.

– Пожалуй, перейдем на «ты», как до войны, ты ведь тоже Гухиндес, такой же Гухиндес, мы родственники.

– Да, это так, но я Гухиндес бедный, Гухиндес, который ни на что не годен.

Катуха поднесла две рюмки вина, одну Маркосу, одну мне, было приятно осушить ее до дна.

– Хочешь?

– Да.

Маркос Альбите погладил сигары.

– Тебе больше нравятся «Бревас»?[34]34
  Сорт сигар.


[Закрыть]

– Трудно сказать.

Что-то пролетело по небу, как вспышка надежды, – пожалуй, голубь.

– Я и в Бога не верю, раньше он меня защищал, но теперь меня засунули в этот гроб на колесах!

Телега, влекомая волами, громыхает по дороге, ось поет, отпугивая волка и подбадривая лису, мир – резонирующий ящик, кожа земли натянута, как барабан, в точности барабанная перепонка. Маркос Альбите заново выкрасил стрелку и надраил свои инициалы.

– Я тебе почти окончил святого, этот Сан-Камило на все сто! Увидишь, на той неделе дам тебе, нужно только почистить наждаком.

Фелисиано Вилагабе Сан-Мартиньо долго не женился, 23 года был обручен с Ангустией Соньян Корвасин, а брак оказался кратким, меньше полутора часов; когда новобрачные вышли из церкви, она сказала:

– Зайдем на минуточку с мамой на кладбище, положим цветы на папину могилу.

– Вы идите, я здесь подожду.

Когда Ангустия вернулась, Фелисиано исчез, как ветром сдуло, из таверны Рауко вышла Ремедиос, хозяйка, и дала Ангустии конверт.

– Фелисиано оставил это для тебя.

Ангустия открыла конверт, нервничая, там на листке было размашисто написано: иди в задницу. О Фелисиано так никогда ничего не узнали, он как сквозь землю провалился, кто-то говорил, что его видели в Мадриде кондуктором автобуса.

– А Ангустия?

– А что ей делать? Сперва ждала, уже привыкла ждать, ждала четыре года, пять лет, потом пошла в монахини, в шлюхи не годилась, тут нужно больше тепла, меньше важности.

Вилагабе – господа, всегда такими были, их, правда, невысоко ставили, но они – аристократы, деликатные, сверхприличные, утонченные во вкусах и пристрастиях. У Ангустии, наоборот, смешные претензии и множество предрассудков, ужасная манера держать нож; оттопыривала мизинчик, поднимая чашку, и говорила пакости.

– Это очень грустно.

– Да, очень, это хуже чем прелюбодеяние, – такое не редкость и в хороших семьях, а то, что с Ангустией, бывает лишь среди отребья, теперь все вверх дном.

– А почему он ее бросил?

– Знать бы мне! Говорят, он с ней, бедняжкой, много лет развлекался.

– Ну, хуже было бы, если б препирался.

– Пожалуй, да, смотря как считать.

Сеньорита Рамона всегда говорила, что Ангустия – вроде мебели.

– Она – как ночной столик, а может, еще хуже. Ангустия всегда была простоквашей, есть женщины, что и на людей не похожи. Ангустия – домашняя скотина, вроде коровы.

Тересита дель Ниньо Хесус Минес Гандарела, сбежавшая жена ветеринара Медардо Конгоса, стрижется по-мужски и курит при мужчинах.

– Какое бесстыдство! И куда она сбежала?

– Не очень далеко, в Саррию, с маклером, который хорошо плясал танго и фокстрот, – известно, хромота мужа ей досаждала; по правде, иные женщины и не думают об этом.

Мы с Раймундо, что из Касандульфов, видим, как наша кузина Рамона проходит меж деревьев сада под своим зонтиком, грациозно и одиноко, сбоку песик Уайльд, мы с Раймундо долго смотрим, ничего не говоря, – зачем? Наша кузина Рамона доходит до реки, секунду стоит, вглядываясь в воду, и потом, всегда очень медленно, возвращается в дом. Я ухожу, а Раймундо делает вид, будто только что пришел.

– Вот тебе всегдашняя камелия.

– Спасибо.

– Пойдешь погулять?

– Нет, я ходила к реке поглядеть на воду, сегодня мамина годовщина.

– Верно!

Наша кузина Рамона грустно улыбается.

– Как идет время, Раймундино! Когда умерла мама, я была девчонкой, тринадцать лет, и чувствовала, что мир рушится.

– Да.

– Все мы старимся, и с возрастом тщеславие и надменность покидают нас.

– Да.

– И многие страсти тоже.

– Тоже.

Наша кузина Рамона – редкость. Раймундо она кажется прекраснее всех.

– Оставь меня одну, хочу поплакать.

Когда в Саррии Тересита дель Ниньо Хесус, сбежавшая жена Медардо Конгоса, соединилась с Филемоном Тоусидо Росабалесом, маклером без документов, она повела себя образцово, чтобы сбить людей с толку.

– Нужно организовать три ассоциации: «Одежда для бедняков», «Капля молока» и «Помощь поздним призваниям».

– Ясно. И попросим благословения Его Святейшества, с самого начала нужно делать все как следует.

– Можно еще основать патронат для заблудших девушек.

– Конечно. И другой, для вовлечения цыган в общество христиан-испанцев и в лоно святой католической церкви.

Донью Асунсьон Траспарчу де Мендес звали Сладкой Чониной, из-за мужа, кондитера Мендеса.

Когда Тересита дель Ниньо Хесус обрела почву под ногами, постепенно все обретают, – закон природы! – то начала забывать о благотворительности: бедняков в дерьмо! Эта капля молока портит кровь! Кто вовремя не стал попом, пусть пляшет и блудит! Жизнь коротка – пусть заблудшие девушки теряют девственность! А цыган – к обезьянам и козам! Говорят, что Тересита дель Ниньо Хесус, почувствовав уверенность, с жаром ударилась в распутство. Маклер Тоусидо пытался охладить ее, но с сомнительным результатом.

– Делай, Тересита, что хочешь, но без шума и не за три гроша с кем угодно, необязательно совокупляться под барабанный бой и на виду у всех, скандалить и требовать раздельной жизни, подумай и увидишь, что я прав, я человек современный, ты знаешь, но у терпения есть предел.

– Ясно! Прости меня еще раз, Филемон, любовь моя, этого не избежать. Ты меня никогда не бросишь… Пойдем на танцы?

Тересите дель Ниньо Хесус нравятся яркие шляпы и игра в диаболо.

– Но ты понимаешь, что ты не девочка?

– Вот как? А почему?

Тересита дель Ниньо Хесус быстра на выдумки.

– Я бы хотела, жизнь моя, чтоб тебе отрезали обе ноги, как Маркосу Альбите, и я держала бы тебя на руках, и ты делал пипи на улице, штучка наружу, и все бы видели, как я люблю тебя и забочусь о тебе, содержу, как маркиза!

– Замолчи, женщина! Что за чушь!

– Никакая не чушь, мой король, я тебя люблю, а не Конгоса.

– Ладно, большое спасибо, отчего тебе не поспать немного? Ты разгорячилась…

Сладкая Чонина – мастерица на все руки. – А забавляться не любит?

– Милая, само собой! Это все мы любим!

Сладкая Чонина путается с двумя служащими кондитерской, раскатчиком теста и пирожником. Всегда нужно считаться с категориями и профессиональными различиями, оба блудят красиво и весело, но хозяйка умеет молчать, ни один не подозревает, что и другой наслаждается ею.

– Я вся твоя, любимый! Никто не может желать так, как я тебя!

Робин Лебосан сидит в качалке и читает вслух все предыдущее.

– Думаю теперь, что заслужил кофе с коньяком! Уже поздновато, но, если найду шоколадки, принесу Розиклер, пусть немного раздобреет. Однако что за мания шалить с обезьянкой! Женщин сам Бог не разберет!

У Робина Лебосана очень хорошая осанка, порода в нем чувствуется как в борзой, в его семье по крайней мере пять поколений ели горячее.

– Не нужно переоценивать факты, люди больше верят бумагам, чем истине, истина всегда относительна.

Робин Лебосан закурил.

– В этом табаке с каждым днем все больше веток, но что поделаешь?

Робин Лебосан глянул в окно, маис намок, вверх по дороге едет велосипедист.

Да, Эдгар По прав, наши мысли медлительны и вялы, а также монотонны, наши воспоминания – вялы и неверны – ржавеют, как железо, именно это, очевидно, в их природе. Асорин поставил в «Бенавенте» в Мадриде премьеру «Геррилья» с восхитительным успехом, по обычаю премьера всегда идет с восхитительным успехом – какая тупость!

У Рамоны Фараминьяс радиоприемник на семь диапазонов, «Телефункен», стоит тысячу песет, она редко пользуется им, но он очень хорош, лучше не бывает. Поликарпо из Баганейры может обучить кого угодно, ну, не всех, кабана не может, кабан глуп и непонятлив, да и охоты нет, у кабана мозги из соломы или из пемзы. Когда дела начинают запутываться, лучше всего залезть в раковину и ждать, пока распогодится. У Поликарпо, что из Баганейры, не хватает на правой руке трех пальцев, их однажды откусил жеребец, которого загоняли, два-три года назад, а может, больше, четыре-пять. Иногда кажется, солнце хочет выйти, потом попятится, и снова то, что было. Робин Лебосан не хочет вести дневник, не хочет знать, что человек – тварь наиболее бестолковая и проникнутая стадным чувством – быстро пресыщается, любит чудеса, приходы мессий, худший из ударов дышлом тот, что ведет к потере пульса, вкуса, а иногда к умственному расстройству; кабан всегда идет той же тропинкой, поэтому его можно убить ножом, Поликарпо, что из Баганейры, убил четырнадцать или пятнадцать, один, тяжело раненный, ушел, но так как его не нашли, не считается; смерть цирюльника не то же самое, что смерть генерала, у которого полно орденов и спеси; у Лебосана хорошая память, он без труда припоминает «Национальные эпизоды».[35]35
  Цикл романов известного испанского писателя Бенито Переса Гальдоса (1843–1920).


[Закрыть]

Ласаро Кодесаль умер в Марокко, бесславно, ни поев, ни попив, на позиции Тиззи-Азза, это и плохо на войне – внезапно начинаешь смердеть, так-то вот. Гауденсио Бейра очень хорошо играет на аккордеоне, лучшего исполнения я не слышал. Гауденсио Бейра слеп и уже несколько лет – аккордеонист в непотребном доме Паррочи, самые юные кобельки зовут ее донья Пура. Бенисья – племянница слепого Гауденсио, как говорят, соски у нее словно каштаны, сам не видел. Катуха Баинте, дурочка из Мартиньи, как стебелек дрока с золотистыми цветами; каждый уголок мира тихо покачивается, не теряя равновесия, и менять что-то очень рискованно, Катухе Баинте нравится бегать по горам с мокрыми сиськами – прекрасно! Бальдомеро Афуто, старший из девяти Гамусо, два или три года назад обезоружил двоих полицейских, у Бальдомеро Афуто на руке татуировка: голая женщина, обвитая змеей, это очень впечатляет девок, Афуто нет и тридцати, старше ему уже не стать, родители его погибли при крушении поездов, не раздавлены, а задохнулись. Танис Перельо сильней своего брата Афуто, сильнее всех. Танис Перельо кулачным ударом опрокидывает быка. Адега – мать Бенисьи, Адега играет на аккордеоне не хуже брата, лучше всего получается полька «Фанфинетта»; мужа Адеги, хочу сказать, ее дочери Бенисьи, звали Апостол Брага Мендес, он, наверно, вернулся в Португалию, оттуда больше не высовывал носа, а Адега, хочу сказать, Бенисья, сама не знает, вдова ли, мужняя жена – по правде, это не так важно. Только что умер Георг V, да почиет с миром, его сменил на троне принц Уэльский. Адега – память края, докуда хватает глаз, дальше – королевство Леон, граница Португалии, заграница и земля мавров, очертания горы стерлись уже давно, никто не помнит, где они были. Впервые наша футбольная команда побита на своей территории: Испания – Австрия, 4:5. Умер также Редьярд Киплинг,[36]36
  Все перечисленные события произошли в 1936 г.


[Закрыть] творятся вещи редкие и непонятные, гармония сфер, кажется, утрачена.

– Что вы говорите?

– То, что слышите: кажется, что утрачена гармония сфер, это сказал падре Сантистебан в прошлом году, в проповеди о Семи Словах.

Адега – память края – хорошо говорит по-испански и умеет снимать и напускать порчу: Господь Иисус Христос, исцелитель моих страданий, не нужно мне никаких благ и не нужно мне предсказаний, мне, Господь, не хватает хлеба и вина твоей трапезы, сквозь врата моих страданий врач божественный войдет, он в судьбу мою заглянет и болезнь мою поймет; садится у постели и говорит: брат мой, что болит у тебя? – Я полон грехов, мое тело – проказа. – На, съешь мой хлеб, испей моей крови, и от этого, брат, тебе полегчает. Хан Амиэйрос плохо рассчитал и умер, получив семь хороших ударов дубиной, по одному на каждое чувство, и два – в душу, вот так можно убить человека, вопрос в том, как суметь это. Манеча голая походила на кобылку, никогда не мерзла, ее брату Фуко не хватало глаза, но бегал, как сороконожка, дедушка удалился в Бразилию и сфотографировался, на обороте: Ф. Вильела, фотограф Императорского дома Бразилии, 18, Руа до Кабугос, Пернамбуко, очень хорошее фото, у него усы, галстук, трость, изящно опирается на спинку стула, брюки со складкой, не пристукни дедушка Хана Амиэйроса, мы, пожалуй, до сих пор бы гоняли лошадей по дорогам.

– Наверняка. И у Манечи Амиэйрос не было бы внука-секретаря.

– Именно.

Апостол Брага исцелился от падучей Уксусом четырех разбойников, куда входят чеснок, перец дьявола и резина. Роке Гамусо звали Крего (Поп) де Комесанья, хотя он не поп, весть о срамных местах Роке Гамусо и его неистовой доблести распространилась далеко, говорят, до Арагона и даже до Каталонии и Средиземного моря. Адега обычно помалкивает, но знает случившееся хорошо, наверно, лучше всех, кое-что из рассказанного, сдается мне, она услышала от Робина Лебосана.

– Мы, галисийцы, уладили бы это в неделю, но, что вы хотите, вмешались сами знаете кто, Раймундо говорит: авантюристы, патриоты, азартные игроки, пророки и мученики Китая и Японии, и видите, чем кончилось: страна потонула в крови, голоде и говне, люди не решаются глядеть друг на друга, а ведь нужно не опускать глаз и не отводить в сторону, хочу сказать – глядеть без стыда и страха, что отгадают твои тайные пороки, не разобрались, что к чему, нужно не настраивать людей против кого-либо, а заливать водой огонь злобы, позволять каждому жить по-своему, но этого не захотели признать, клерки в конторах не были в заговоре, но, пожалуй, поддерживали его, страх – плохой советчик, в карманах труса всегда спрятана наваха и пистолет; вы, дон Камило, происходите от горцев, людей отважных и драчливых, такие часто умирают не в постели и до времени, но это неважно, люди должны умирать за что-то, в нашей стране некому оставаться на семя, извините. Ваш дед и Манеча Амиэйрос виделись в роще Боусас, ваш дед жил лучше вас, основательнее, вы выше ростом и хорошо одеты, шелковый галстук, золотые часы, но ваш дед жил лучше, был невысокий, но храбрый, как лев, и жил лучше, чем вы и чем кто угодно.

Трудно иметь девять признаков выродка, всегда недостает хотя бы двух.

– А у Моучо были все?

– Пожалуй, да.

Хила, внучка Адеги, ловит форелей, ныряя в реке, хватает их руками, когда пятятся в щель или лезут под камень, это запрещено законом, но неважно. Взгляд у Хилы бойкий, походка грациозная, подпрыгивающая, двенадцать лет и хорошее здоровье, ее бабушка говорит, что еще не начала блудить, может, да, а может, нет. У священников должны быть дети, чтобы не страдать от похоти и не говорить глупости, исповедуя женщин; священники должны помогать людям, а не запугивать их, ладно, пусть делают что хотят, каждый в меру своей совести! Селестино Кароча и Сеферино Фурело, пятый и шестой из девяти братьев Гамусо, – священники, тем не менее у них хорошие намерения и хорошие вкусы, Селестино и Сеферино – близнецы, Селестино – охотник, Сеферино – рыболов, попы и тореадоры не носят усов, их очень уважают.

Адега – сестра слепого Гауденсио и тетка, или вроде этого, девяти братьям Гамусо, также и Ласаро Кодесалю, убитому в Марокко. Жаль, что Ласаро умер, был очень решителен, очень смел, если сомневаетесь, спросите одного рогоносца, что встретил его у Креста Чоско. Контур горы стерли мавры, чтобы сказать христианам: смоковницы доходят до сих пор, но не дальше, таков закон Магомета, и все должны ему подчиниться. Не умею ни на чем играть, ни по нотам, ни по слуху и не нуждаюсь в этом, Бенисья как собачонка, а поет не хуже щегла, у Бенисьи маленькие груди и большие соски. Она ждет, когда к ней подступится поп из Сан-Мигель де Бусиньос, что живет среди мошек, ходит в облаке мошкары, может, выращивает их под сутаной.

Сидрана Сегаде, покойника Адеги, то есть отца Бенисьи, убили, не глядя ему в глаза, не то не осмелились бы.

– По-вашему, те, что убивают людей, смотрят им в лицо?

– Всяко бывает, говорю я. Уже мертвому – да, и то не уверен, а живому – зависит от человека.

У Лусио Сегаде, брата Сидрана, было много сыновей, он говорил, что всегда следит, чтоб не сбились с пути.

– Бросьте цацкаться! – если у ребят глаза щурятся и не выносят света, если слишком потеют, если дрожат руки, если все время чешутся, пусть катятся куда подальше, – чего нам не хватает, так это людей из плоти и крови, а не призраков, были бы настоящие мужчины, не было бы столько преступников.

Пуринья Москосо, жена Матиаса Гамусо, Чуфретейро, умерла от чахотки, была очень томная, утонченная и умерла от чахотки. У Чуфретейро нет детей, он заботится о братьях, Бенито, глухонемом, и Салюстио, недоумке; Чуфретейро хорошо играет в бильярд, может даже на спор.

– А в шашки?

– Тоже, и в карты, и в домино, Чуфретейро во все хорошо играет.

Касимиро Бокамаос Вилариньо и Тринидад Maco Люхильде, жена его, живут как кошка с собакой, кончится убийством, не расходятся из-за детей, никто не хочет оставаться с детьми. Касимиро – пономарь Сантьяго де Торсела, а также могильщик, держит двух коров, несколько свиней и ковыряет землю. Касимиро обошел полмира, но не преуспел и вернулся. Тринидад вышла замуж очень рано, у нее 15 детей, Тринидад немного чокнутая, материнство ей не нравится, но, когда поняла это, выхода уже не было. Тринидад хочет жить там, где ее никто не видит, и умереть незаметно.

– Если ты останешься с детьми, я одна уйду в горы, я не боюсь.

– Нет, детей возьмешь ты, дети больше твои, чем мои, я достаточно сделал, чтобы не болтаться снова по белу свету и послать всех в задницу.

Робин Лебосан иногда размышляет о происходящем.

– Убивают, чтобы народ разочаровался и был подавлен, больше всего, чтобы разочаровался, так было всегда, посмотрите на историю от Римской империи до наших дней, убийства никогда ничего не налаживают, только разрушают надолго, не дают дышать двум или трем поколениям и, где бы ни прошли, сеют ненависть.

Робин Лебосан хочет, чтоб сеньорита Рамона прочла «Дон-Кихота».

– Оставь меня в покое, я больше люблю стихи, «Дон-Кихот» скучен.

– Нет, милая.

– Да! Я больше люблю стихи Беккера.

– Ты знаешь, что Беккер родился ровно сто лет тому назад?

– Нет, я не знала…

В таверну Рауко приходят очень путаные вести, один коммивояжер рассказывает невероятные басни: мятеж генералов, поход армии на Мадрид, радио тоже информирует непонятно, часто звучат марши и пасодобли корриды, разницу между ними определить нелегко, сегодня слышишь неизвестно что, вот это – «Волонтеры» – красиво, правда? Чуфретейро хорошо зарабатывает в мастерской гробов «Эль Репосо», благодарит Бога за честный заработок. Розалию Трасульфе зовут Дурной Козой, но она расчетлива и всегда испытывает похоть.

– Это правда, что я сошлась с мертвяком, что делать! Но смотри, чем кончилось, ты знаешь хорошо чем; того, кто делает зло, под конец поймают – и пусть поймают! Что бы Адега ни болтала, она всегда была хорошим другом, женщиной умной и надежной.

Нехорошо, что дождь не обрывается сразу, у нас он почти никогда не кончается сразу, а постепенно, почти не замечаешь, есть он или нет, глухонемой Бенито Гамусо (Лакрау) ходит к девкам раз в месяц и не считается с деньгами, он зарабатывает сколько хочет, для этого и работает, Бенитиньо Гамусо обычно очень доволен, дела идут хорошо, здоров, в кармане всегда лишняя песета, о том, что он рад, узнаешь, когда улыбнется и заворчит как куница, жалко, что говорить не может, наверняка рассказал бы много интересного; брат его, дурачок, Салюстино Гамусо – наоборот, всегда кажется, что у него болят уши. Адегу после войны возили поглядеть на море, в Виго.

Адега была на пляже Самиль, но не купалась, она из глубины страны и не привыкла, правила, регулирующие купание, очень строгие: костюм из непрозрачной ткани, закрывает тело, не обтягивая, у женщин доходит до колен, будь то сплошной или юбочка с блузкой, кроме того, панталоны, тоже до колен, выреза почти что нет, рукава так вшиты, что ни при каких условиях резкое движение не обнажит подмышек, категорически запрещено валяться на песке, даже под покрывалом, хотя сидеть можно.

Дурная Коза также умеет дрессировать птиц и зверьков, с одними из них легче, чем с другими, так всегда, мать зачала ее на лошади по дороге из Сан-Лоуренсиньо де Касфигейро; дочерям, так зачатым, повинуются все звери без исключения; сыновьям – нет, они обыкновенные, у них зависит от способностей. У Фабиана Мингелы Каррупо свиная кожа на лбу, похожа на паршу, волосы редкие, лоб узкий, хватит, уже достаточно для выродка, беда этих типов в том, что сколько ни скрывай свою сущность, она еще заметнее, все подкрышники работают сидя; хвала Господу, не все – Каррупо, есть очень приличные и почтенные.

– А откуда они?

– Этого никто не знает.

Мончо Прегисасу, что вернулся из Марокко с деревяшкой вместо ноги, больше всего в мире нравился Гуаякиль.

– Он лучше Амстердама, совсем другой, но лучше, уверен! В Гуаякиле была у меня невеста, воском со скипидаром натирала деревяшку до блеска, звали ее Золотой Цветок Котокачи Лопес, очень красивая, грудастенькая, но красивая, не знаю, что с ней сталось, скорее всего умерла…

На пляже Бастианиньо, по словам Мончо Прегисаса, встречаются редкостные улитки с хрустальной раковиной цвета карамели, куручеты куручиньи, есть их нельзя, очень ядовитые, но если на них дохнешь, раскрываются, из раковины вылетает крошечная ведьма, поймать которую трудно, очень быстра и летает высоко, однако жители Луго умеют ловить их, жители Оренсе поступают хуже, сушат их над огнем и после, когда те вырастут до размеров женщины, делают служанками. Адега была невестой Мончо Прегисаса, потом разошлись. Адега часто говорит:

– Того, кто проливает кровь, Господь лишает крови и обезглавливает, по воле Божией он умрет, блюя кровью, Господь не прощает убийц, спрячься хоть под камнем, найдет всегда, у Бога память хорошая, и для этого он придумал Ад.

Раймундо, что из Касандульфов, встретил очень гордого собой Фабиана Мингелу, Моучо.

– Не делай никаких глупостей, Фабиан, помни, что мы все здесь знаем, городишко очень маленький.

– Я делаю что хочу, и ты мне не указ.

– Ладно.

Раймундо говорит нашей кузине Рамоне, что озабочен, так как дела приняли дурной оборот.

– Бальдомеро Афуто не хочет прятаться, по-моему, зря, люди с оружием в руках всегда делают глупости, лучше бы отправить его в Селу, в дом Венсеасов, я с ним говорил, он не хочет, а ты знаешь, Села у самой португальской границы.

Болонки в старости плохи, шерсть выпадает, песик Уайльд уже стар. Раймундо подарил нашей кузине Рамоне русскую борзую, откликающуюся на «Царевич».

– Не поменять ли имя?

– Нет, не думаю, посмотрим, как пойдет.

Кот Кинг тоже не молод, но так как холощен, не очень состарился и хорошо переносит события, попугай Рабечо то и дело влезает на жердочку и слезает, перья потускнели, ясно, здешний климат не для него; у попугайчика имени нет, звали его Рокамболь, но недавно стал безымянным, ну и дела! – попугайчик, когда не мерзнет, кричит: Королевский попугай – для испанцев, так и знай! Репертуар небольшой, но он знает и литанию Сан-Розарио.

– По-моему, – говорит Раймундо, – женщины должны идти на войну, только так войны можно прикончить, женщины ближе к земле, чем мужчины, у них больше здравого смысла, они практичнее и гибче, сразу поняли, что война – глупость, которая губит все: разум, здоровье, терпение, бережливость, вплоть до жизни, в войне каждый что-то теряет, никто не выигрывает, даже победитель.