Текст книги "Ангелотворец"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Фьельбака, 1912

«Как это могло произойти?» – недоумевала Дагмар. Она лишилась всего, что у нее было. Осталась в полном одиночестве. Куда бы она ни пошла, за спиной люди шептались о том, что натворила ее мама. Они ненавидели дочь за то, что сделала мать. Иногда по ночам девочка так сильно скучала по родителям, что приходилось кусать подушку, чтобы не заплакать. Потому что, заплачь она, злобная ведьма, у которой жила теперь Дагмар, избила бы ее до синяков. Девочке часто снились кошмары. Она просыпалась посреди ночи вся мокрая от пота. В кошмарах Дагмар видела, как отцу и матери отрубали головы. Потому что именно так их казнили. Дагмар там не было, и отрубленных голов она не видела, но все равно во сне ей являлись именно эти картины. А еще к ней приходили убитые дети. Восемь трупиков нашли полицейские, когда перерыли землю в подвале. Это ей сказала ведьма.

– Восемь невинных малышей… – сообщала она друзьям, заходившим в гости, и качала при этом головой.

Друзья тут же поворачивались к Дагмар.

– Девчонка не могла об этом не знать, – говорили они. – Она уже была в том возрасте, чтобы понимать, что к чему…

Дагмар старалась об этом не думать. Неважно, правду они говорили или нет. Мать с отцом ее обожали, а эти грязные вопящие младенцы все равно никому были не нужны. Иначе бы они не попали к ним в дом. Многие годы мать убивалась, заботясь о нежеланных детях, а что она получила взамен? Только унижения, оскорбления и чудовищную смерть. То же и с отцом. Он помогал похоронить их, и за это, по мнению людей, заслуживал смерти.

Отправив мать с отцом в тюрьму, полицейские отвезли девочку к ведьме. Все друзья и родственники от нее отказались. Никто не хотел иметь с их семьей ничего общего. Душегубица из Фьельбаки – так все звали мать с того дня, как в ее подвале нашли детские останки. Об этом даже стали сочинять песни. В них пелось о женщине, которая топила детей в корыте, и муже, зарывавшем трупики в подвале. Дагмар знала эти песенки наизусть. Дети ведьмы пели их для нее постоянно. Но она была сильной. Дома у родителей Дагмар была маленькой принцессой. Желанным ребенком в своей семье. Родители обожали дочку, и их любовь придавала ей сил. Единственное, что пугало девочку, так это звук шагов мужа ведьмы по ночам. В такие минуты Дагмар жалела, что не последовала за родителями в могилу.

Йозеф Мейер нервно провел пальцем по камню в руке. Эта встреча была крайне важна для него. Нельзя позволить Себастиану все испортить.

– Вот оно!

Себастиан Монссон ткнул пальцем в один из рисунков, разложенных на столе в конференц-зале.

– Наше видение! A project for peace in our time. [2]2
  Проект по установлению мира (англ.).


[Закрыть]

Йозеф мысленно вздохнул. У него были сомнения в том, что эти клише на английском произведут впечатление на людей из коммуны.

– Мой партнер хочет сказать, что это фантастическая возможность для коммуны Танума внести свой вклад в борьбу за мир. Эта инициатива пойдет на пользу вашему имиджу.

– Мир на земле – это, конечно, хорошо. И с экономической точки зрения, проект неплохой. Он создаст рабочие места и усилит приток туристов, а это, как я знаю, сегодня немаловажно, – сказал Себастиан, потирая руки. – И денег коммуна сможет подзаработать.

– Но, конечно, самое главное, что этот проект направлен на установление мира, – продолжил Мейер, сдерживая желание пнуть своего бывшего одноклассника в ногу. Он знал, что так и будет, когда принимал решение работать вместе с ним на его деньги, но другого выбора у него просто не было.

Эрлинг В. Ларссон и Уно Брурсон кивнули. После скандала с реконструкцией курорта во Фьельбаке Эрлингу пришлось на время затаиться, но долго он без дела сидеть не мог. Недавно он снова вернулся в политику. Новый проект помог бы ему встать на ноги и заставил бы людей считаться с ним. Во всяком случае, Йозеф надеялся, что именно эти мысли и придут заказчику в голову.

– Звучит любопытно, – сказал Ларссон. – Можете рассказать подробнее о концепции?

Себастиан набрал в грудь воздуха, чтобы начать рассказ, но Мейер опередил его.

– Это кусочек истории, – начал он, доставая камень. – Альберт Шпеер [3]3
  Шпеер Альберт (1905–1981) – государственный деятель Германии, личный архитектор Гитлера, рейхсминистр вооружений и военного производства.


[Закрыть]закупил гранит в Богуслене для нужд немецкого правительства. У них с Гитлером были грандиозные планы превратить Берлин в столицу мира, и гранит должен был использоваться в качестве отделочного и строительного материала.

Йозеф начал мерить комнату шагами, продолжая говорить. В голове у него раздавался топот немецких сапог. Звук, о котором его родители столько раз рассказывали ему со страхом в голосе.

– Но потом в войне наступил перелом, – продолжал он, – и Германия, захватившая весь мир, так и осталась мечтой Гитлера, о которой он грезил до последних дней. Несбывшаяся мечта, фантазия на тему грандиозных монументов и зданий, построенных на костях миллионов евреев.

– Какой ужас, – поежился Эрлинг.

Мейер разочарованно посмотрел на него. Они ничего не понимали, ничего. Но он не даст им забыть.

– Большие партии гранита так и не были отправлены…

– И тут появляемся мы, – перебил его Монссон. – Нам кажется, что эта партия гранита может стать символом мира. Причем символом, который будет приносить деньги. Если все, конечно, правильно обставить.

– Мы могли бы на деньги от продажи гранита построить музей еврейской истории и истории еврейства в Швеции. Там мы, например, могли бы представить истинную картину шведского «нейтралитета» во время войны, – добавил Йозеф.

Он опустился на стул. Себастиан обнял его за плечи. Мейеру пришлось напрячься, чтобы не сбросить руку. Он изобразил улыбку. Эта ситуация напоминала ему о временах на Валё. Тогда у него было ровно столько же общего с Монссоном и с другими так называемыми друзьями, сколько и сегодня. Как бы он ни старался, ему не суждено было принадлежать тому прекрасному миру, из которого вышли Йон, Леон и Перси. Впрочем, ему это и не было нужно. Тогда не было нужно. А сейчас он нуждался в Себастиане. Это был его единственный шанс воплотить свою мечту в жизнь. Столько лет Йозеф мечтал увековечить в памяти людей все те ужасы, которые пришлось пережить еврейскому народу! Ради осуществления этой мечты он готов был заключить сделку с самим дьяволом, если бы это потребовалось. А потом, со временем, Мейер надеялся отделаться от напарника.

– Как говорит мой партнер, – сказал Себастиан, – это будет прекрасный музей. Туристы со всего мира захотят его посетить. И ваша коммуна прославится добрыми делами.

– Звучит неплохо, – признал Эрлинг. – А ты что думаешь? – спросил он у Уно Брурсона, второго человека в коммуне, который, несмотря на жаркую погоду, был одет в свою обычную фланелевую рубашку в полоску.

– Может, и стоит взглянуть на него поближе, – пробормотал Уно. – Но не знаю, есть ли у коммуны на это деньги. Сейчас тяжелые времена.

Монссон расплылся в улыбке:

– Я уверен, мы сможем договориться. Главное, что есть интерес с вашей стороны. Я готов вложить в проект большую сумму.

«Только не говори им, на каких условиях!» – взмолился про себя Йозеф и стиснул зубы. У него не было никакой возможности повлиять на ситуацию. Все, что он мог, – это брать, что дают, и продолжать упорно идти к своей цели. Он подался вперед, чтобы пожать Эрлингу руку. Назад пути не было.

Шрам на лбу и легкая хромота – вот и все, что свидетельствовало о несчастье, случившемся полтора года назад. В той аварии Анна потеряла их с Даном ребенка и сама чуть не погибла. И хотя внешних следов почти не осталось, внутри молодая женщина все еще чувствовала себя разбитой и уничтоженной. Перед дверью она на мгновение замерла. Ей было тяжело видеть Эрику, у которой все было хорошо. Старшая сестра ничего не потеряла в той аварии. В отличие от Анны. Но почему-то от общения с Эрикой ей становилось легче: общение с сестрой и ее детьми уменьшало боль ее душевных ран. Она и не представляла, что на возвращение к жизни уйдет столько времени. А если бы представляла, то, наверное, никогда бы не встала с кровати, на которой пролежала в апатии первые месяцы после аварии. Какое-то время назад она в шутку сказала Эрике, что похожа на одну из тех ваз, которые видела, когда работала в аукционном доме. Разбитую вазу собрали по осколкам и бережно склеили. И если на расстоянии она выглядела целой, то вблизи на ней была заметна каждая трещина. Теперь же понятно, что в той шутке была большая доля правды, подумала Анна, нажимая на кнопку звонка. Именно такой она себя и чувствовала – разбитой вазой.

– Входи! – крикнула Эрика.

Анна вошла в дом и скинула обувь.

– Я сейчас приду. Надо переодеть близнецов.

Гостья прошла в кухню, в которой чувствовала себя как дома. Это был дом их с Эрикой родителей, сестры тут выросли и знали каждый угол. Несколько лет назад они поругались из-за дома, и это сильно испортило их отношения, но теперь все ссоры были в прошлом. Теперь они даже могли шутить на эту тему, употребляя сокращения «ВСЛ» и «ВПЛ», что означало «Время с Лукасом» и «Время после Лукаса». Анна вздрогнула. Она пообещала себе как можно меньше думать о своем бывшем муже Лукасе. Его больше нет. Единственное, что ее еще связывает с покойным супругом, – это их общие дети: Эмма и Адриан. Больше ничего хорошего он для нее никогда не сделал.

– Хочешь кофе? – спросила Эрика, входя в кухню с близнецами на руках.

При виде тети мальчики просияли. Мать опустила их на пол. Они тут же бросились к Анне и попытались залезть ей на колени.

– Спокойствие, спокойствие! Места всем хватит, – заверила племянников гостья, поднимая их по очереди, и перевела взгляд на сестру. – Зависит от того, что у тебя припасено к кофе, – она вытянула шею, пытаясь разглядеть содержимое хлебницы.

– Как насчет бабушкиного пирога с ревенем и марципаном? – спросила Эрика, доставая пакет.

– Ты шутишь! Как от такого можно отказаться!

Хозяйка отрезала большие куски пирога и выложила их на блюдо, которое поставила на стол. Ноэль тут же бросился к блюду, но Анна его опередила. Отодвинув блюдо подальше от края, она взяла один из кусков, отломила два маленьких и протянула их близнецам. Ноэль с довольным видом сунул в рот весь кусок, а Антон осторожно откусил от своего и улыбнулся.

– Какие же они разные, – восхитилась Анна и потрепала детей по льняным головкам.

– Думаешь? – покачала головой Эрика.

Налив кофе, она поставила кружку перед сестрой, но на таком расстоянии, чтобы дети не могли до нее достать.

– Мне взять одного? – спросила она у Анны, которая явно пыталась придумать, как ей выпить кофе с пирогом с двумя малышами на коленях.

– Все нормально. Они такие милые, – ответила сестра, утыкаясь носом в макушку Ноэля. – А где Майя?

– Приклеилась к телевизору, как обычно. Моджи – любовь всей ее жизни. Сейчас Мимми с Моджи на Карибах. Мне кажется, меня стошнит, если я еще раз услышу: «На солнечном пляже на Карибах».

– А Адриан тащится от покемонов. Это, скажу я тебе, не лучше…

Анна осторожно сделала глоток, стараясь не облить горячим кофе полуторагодовалых малышей, ерзавших у нее на коленях.

– А Патрик? – спросила она.

– Работает. На Валё подожгли дом.

– Валё? Какой из домов?

Эрика замешкалась.

– Детский лагерь, – ответила она с едва сдерживаемым волнением.

– Какой ужас! Мне то место никогда не нравилось. Это странное исчезновение…

Знаю… Я пыталась разузнать что-нибудь об этом и, может быть, написать книгу, но пока мне ничего интересного на глаза не попалось. До сегодняшнего дня.

– О чем ты? – поинтересовалась Анна, пробуя пирог. Выпечкой она занималась крайне редко, можно сказать, вообще никогда, хотя бабушка передала этот рецепт обеим внучкам.

– Она вернулась, – сказала Эрика.

– Кто?

– Эбба Эльвандер. Только теперь ее зовут Старк.

– Девочка? – Анна уставилась на Эрику.

– Ага. Они с мужем поселились на Валё и ремонтируют дом, а кто-то пытался его поджечь. Естественно, все это выглядит странно, – с энтузиазмом поведала та.

– А может, это случайное совпадение?

– Может, и так. Но все равно очень странно. Что Эбба вдруг возвращается, и тут такое…

– Ну, пока ничего страшного не случилось, – возразила Анна.

Ей прекрасно было известно о способности Эрики делать из мухи слона. У сестры всегда было богатое воображение. Анну вообще поражало, как такой фантазерке, как Эрика, удается писать книги с хорошей фактической основой и крепкой сюжетной линией. В голове у Анны это как-то не укладывалось.

– Да, конечно, – отмахнулась хозяйка. – Я жду не дождусь, когда Патрик вернется. Мне хотелось поехать с ним, но некому было присмотреть за детьми.

– А ты не думаешь, что это выглядело бы странно?

Антону с Ноэлем надоело сидеть на коленях у тети, они сползли вниз и побежали в гостиную.

– Я все равно думаю поехать поболтать с Эббой.

Эрика подлила кофе в обе чашки.

– Интересно, что случилось с той семьей? – задумчиво протянула Анна.

– Мама! Убери их! – раздался вопль Майи из гостиной.

Эрика поднялась со вздохом:

– Я знала, что долго нам сидеть спокойно не дадут! Так оно всегда. Майя жалуется на братьев. А мне все время приходится их мирить.

– Мм, – пробормотала Анна вслед сестре. Ей было больно от того, что она не могла пожаловаться на такие же проблемы. Она бы предпочла быть на месте Эрики и тоже иметь детей от любимого человека.

Фьельбака показывала себя с лучшей стороны. С причала, где Йон Хольм сидел с женой и ее родителями, открывался великолепный вид на гавань. Хорошая погода привлекла в деревню много яхт: они покачивались на воде вдоль понтонных мостков. С палуб доносились смех и музыка. Прищурив глаза от солнца, Йон рассматривал туристов.

– Жаль, что шведы так мало ценят свою страну, – произнес он, поднимая бокал охлажденного розового вина. – Все твердят о демократии и праве самовыражения, но мы не можем свободно изъявлять свою волю. Никто не хочет нас видеть и слышать. А ведь мы – избранники народа. Столько шведов явно дали понять, что не доверяют нынешней власти и хотят перемен… Перемен, которые мы можем им дать.

Поставив бокал, он продолжил чистить креветки.

– Да, это ужасно, – сказал его тесть, набирая горсть креветок. – Если мы живем в демократическом государстве, то к голосу народа надо прислушиваться.

– Тем более что каждый дурак знает: иммигранты приезжают сюда только за социальным пособием, – вторила ему теща. – Если бы сюда приезжали иностранцы, готовые работать и вносить свой вклад в общество, никто бы не возражал. Но я не хочу, чтобы эти тунеядцы жили за счет налогоплательщиков, за мой счет, – невнятно бормотала она, уже явно навеселе.

Йон вздохнул. Идиоты. Они понятия не имеют, о чем говорят. Как и большинство избирателей, они упрощали проблему, отказываясь видеть перспективу Родители его жены воплощали в себе все те тупость и недалекость, которые были ему так ненавистны, а ему придется провести с ними целую неделю.

Догадавшись о его мыслях, Лив погладила мужа по бедру. По большей части она была с ним согласна, но все-таки Барбру и Кент были ее родителями, и с этим тоже надо было считаться.

– Самое ужасное – это то, как все перемешалось, – продолжила Барбру. – В наш квартал недавно переехала одна семья. Жена – шведка, муж – араб. Можно представить, как приходится страдать бедняжке! Все знают, как арабы обращаются со своими женами. Их детей будут дразнить в школе. Они попадут в плохую компанию и станут преступниками. Эта женщина еще пожалеет, что вышла замуж не за шведа.

– Именно, – согласился Кент, пытаясь просунуть в рот гигантский бутерброд с креветками.

– Может, дадим Йону отдохнуть от политики? – с улыбкой предложила Лив. – Он и так в Стокгольме целыми днями обсуждает вопросы иммиграции. Дайте ему передышку.

Хольм послал жене благодарный взгляд. Какое же она все-таки совершенство! Светлые шелковистые волосы, правильные черты лица, сияющие голубые глаза…

– Прости, милая. Мы не подумали, – тут же отозвался ее отец. – Просто мы так гордимся тем, что Йон столького добился, что он занимает такой пост… Ну да ладно. Поговорим о чем-нибудь еще. Как дела с твоим бизнесом?

Лив с энтузиазмом начала рассказывать о своих проблемах с таможней, из-за которых французские поставки постоянно задерживались. Она занималась импортом товаров для дизайна и интерьера из Франции, но Хольм знал, что в последнее время ее интерес к бутику угас. Она все больше уделяла времени партийной работе: для Лив не было ничего важнее этого.

Чайки кружили все ниже над причалом, и Йон встал.

– Предлагаю все убрать. Птицы становятся назойливыми.

Он высыпал креветочные очистки в море, и чайки тут же бросились в воду в поисках съестного. А то, что они не съедят, достанется крабам.

Постояв какое-то время, политик со вздохом посмотрел на горизонт. Взгляд его, как всегда, остановился на Валё, что вызвало приступ злости. Слава богу, в тот момент раздался звонок мобильного. Порывшись в кармане, Хольм выудил телефон и бросил взгляд на дисплей. Звонил премьер-министр.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Патрик, придерживая дверь для Мартина.

Она была такой тяжелой, что пришлось подпереть ее плечом. Полицейский участок в Тануме построили в 60-е, и когда Хедстрём впервые переступил порог этого похожего на бункер помещения, он испытал довольно мрачные чувства. Но это было давно. С тех пор Патрик успел привыкнуть к грязно-желтым и бежевым цветам интерьера и к неуютной атмосфере.

– Мне это кажется странным. Кому нужно анонимно посылать ей открытки на день рождения? – покачал головой Молин.

– Не совсем анонимно. Они же подписаны буквой Й.

– И это все объясняет… – пошутил напарник, и Патрик расхохотался.

– Что вас так рассмешило? – поинтересовалась Анника, приподнимаясь за стойкой в приемной.

– Ничего особенного, – отмахнулись мужчины.

Это Аннику не удовлетворило. Она подошла к двери:

– Как все прошло?

– Пока подождем информации от Турбьёрна, но это очень смахивает на поджог, – ответил Патрик.

– Я поставлю кофе, и потом поболтаем, – предложила Анника и направилась в кухню. Напарники последовали за ней.

– Ты отрапортовал Мелльбергу? – спросила она Мартина.

– Нет, мне кажется, пока еще рано сообщать это Бертилю, – сказал тот. – Не будем мешать начальнику в выходные.

– Ты прав, – заметил Хедстрём, присаживаясь на стул у окна.

– Вы тут кофе без меня пьете! – В дверях с обиженным видом возник старый Йоста Флюгаре.

– А, ты здесь? У тебя же выходной. Почему ты не на поле для гольфа? – удивился Патрик, но подвинул стул, приглашая Йосту присесть.

– Слишком жарко. Я решил, что лучше написать пару отчетов, а в гольф поиграть в другой день, когда асфальт не будет плавиться. Вы чем заняты? Анника что-то говорила про поджог.

– Да, похоже на то. Кажется, кто-то налил бензина под дверь и поджег, – поделился с ним новостью Патрик.

– Вот черт! – воскликнул Флюгаре, взяв печенье «Балерина» и аккуратно отделив белую половинку от шоколадной. – А где это было? – добавил он.

– На Валё. Бывший детский лагерь, – сказал Мартин.

Йоста застыл.

– Интернат?

– Да, это странная история. Не знаю, в курсе ли ты, но младшая дочь, единственная, кто осталась на острове, когда вся семья исчезла, вернулась туда и живет в унаследованном доме.

– Да, я что-то слышал, – пробормотал пожилой полицейский, уставившись в стол.

Патрик с любопытством посмотрел на коллегу:

– Ах да, ты же занимался этим делом…

– Да… Такой я старый, – подтвердил Йоста. – Но не понимаю, с чего она решила вернуться?

– Она упоминала смерть сына.

– Она потеряла ребенка? Когда? Как?

– Подробностей они не рассказывали, – ответил Мартин, вставая за молоком.

Хедстрём нахмурился. Не в привычках Флюгаре было проявлять такой энтузиазм по отношению к работе. Но он понимал, в чем дело. У каждого полицейского в возрасте есть дело с большой буквы Д. Дело, к которому они возвращаются в мыслях снова и снова. Дело, которое обычно остается нераскрытым и которое не дает покоя тому, кто его расследовал.

– Для тебя это было особое дело? – спросил он старшего товарища.

– Да. Я бы отдал все на свете, только бы узнать, что случилась в ту Пасху.

– И не ты один, – добавила Анника.

– А теперь Эбба вернулась, – задумчиво протянул Йоста, поглаживая себя по подбородку. – И кто-то пытался поджечь дом…

– Не только дом, – заметил Патрик. – Преступник наверняка знал, что Эбба и ее муж спят внутри, в спальне… Это чудо, что Мортен вовремя проснулся и успел потушить пламя.

– Да, все это вызывает определенные подозрения, – согласился Мартин и чуть не подпрыгнул, когда Флюгаре ударил кулаком по столу.

– Это не случайное совпадение!

Коллеги недоуменно уставились на него. Повисла пауза.

– Может, стоит поднять это старое дело? – предложил Хедстрём. – Так, на всякий случай.

– Я знаю, где оно, – вызвался Йоста; на его похожем на собачью морду лице был написан энтузиазм. – Я к нему часто возвращаюсь.

– Хорошо. Давайте все почитаем, – не стал спорить Молин. – Может, свежий взгляд прольет свет на дела прошлого. А ты можешь собрать доступную информацию об Эббе, Анника?

– Конечно, – ответила женщина и начала убирать со стола.

– Надо бы взглянуть и на экономическую ситуацию в их семье и узнать, был ли дом застрахован, – осторожно произнес Мартин, покосившись на Йосту.

– Думаешь, они сами его подожгли? Что за глупости! Они же все это время находились в доме, и муж Эббы сам потушил огонь.

– Ну, это только теория. Может, они подожгли, а потом передумали. Я сам этим займусь.

Йоста открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл и вышел из кухни.

Патрик поднялся.

– Думаю, у Эрики тоже есть какая-то информация…

– У Эрики? Почему? – удивился Молин.

– Она давно интересовалась этим делом. Все во Фьельбаке знают эту историю, а учитывая профессию Эрики и ее интересы, неудивительно, что и она начала собирать по ней информацию.

– Спроси ее тогда. Все может пригодиться.

Хедстрём кивнул, но некоторые сомнения у него остались. Он прекрасно знал, что будет, позволь он жене сунуть нос в расследование.

– Я с ней поговорю, – пообещал он, надеясь, что ему не придется в этом раскаиваться.

Дрожащей рукой Перси фон Барн наполнил два бокала своим лучшим коньяком и протянул один супруге.

– Не понимаю, чем они думают? – Пюттан в два глотка осушила свой бокал.

– Дедушка в могиле перевернулся бы, – поддержал ее муж.

– Ты должен что-то сделать, милый, – взмолилась она, протягивая бокал за добавкой.

Перси, не колеблясь, подлил в него коньяка. Конечно, время было послеобеденное, но ведь в какой-нибудь стране мира уже стукнуло пять. Такой день, как этот, требовал спиртного.

– Я? А я что могу? – пискнул он. Рука дрогнула, и коньяк полился мимо бокала. Пюттан отдернула руку.

– Дурак, что ты творишь?

– Прости, прости.

Фон Барн упал в одно из больших старых кресел в библиотеке. По звуку рвущейся ткани он понял, что обивка лопнула.

– Вот черт!

Вскочив, аристократ в ярости начал пинать кресло. Все вокруг него рушится! Замок рушится, от наследства ничего уже не осталось, а теперь эти козлы из налоговой требуют, чтобы он выложил огромную сумму денег, которой у него не было.

– Успокойся! – Пюттан вытерла руку салфеткой. – Что-нибудь придумаем. Но я не понимаю, как деньги могли кончиться.

Перси повернулся к жене. Для него не было секретом, как сильно ее пугает эта мысль, но ничего, кроме презрения, в нем это не вызывало.

– Как могли кончиться деньги?! – завопил он. – Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, сколько тратишь в месяц? Ты что, не понимаешь, сколько все это стоит – поездки, ужины, шмотки, сумки, туфли, украшения и что ты там еще покупаешь?

Это было не в привычках графа фон Варна – устраивать скандалы. Пюттан отстранилась и уставилась на него во все глаза. Он достаточно хорошо знал жену, чтобы прочитать ее мысли. Сейчас она взвешивает альтернативы – пойти в атаку или лучше попробовать его умаслить. И когда выражение ее лица смягчилось, сразу стало понятно, что она выбрала.

– Дорогой, неужели мы будем ссориться из-за такой мелочи, как деньги? – пропела Пюттан, поправляя ему галстук и заправляя рубашку в ремень. – Вот так. Теперь ты снова выглядишь как денди.

Она прижалась к нему, и Перси почувствовал, что сдается. На ней было платье от Гуччи, перед которым ему всегда было сложно устоять.

– Сделаем так, – решила графиня. – Ты позвонишь ревизору и поднимешь бухгалтерские книги. Может, ситуацию можно исправить. В любом случае разговор с ним тебя успокоит.

– Мне нужно поговорить с Себастианом, – пробормотал фон Барн.

– Себастиан? – Пюттан скорчила гримаску отвращения и подняла глаза на мужа. – Ты же знаешь, мне не нравится, что ты с ним общаешься. Мне тогда приходится общаться с его ужасной женой. У этих людей нет класса. Денег у них куры не клюют, но все равно ведут они себя как крестьяне. Я слышала, что отдел по борьбе с экономическими преступлениями давно уже копает под него. Это только вопрос времени, когда он окажется за решеткой, и лучше иметь с ним как можно меньше общего.

– Деньги не пахнут, – возразил Перси.

Он и так знал, что скажет ревизор. Что денег нет. А чтобы выбраться из долговой ямы и спасти усадьбу Фюгельста, ему нужны деньги. Много денег. И его единственной надеждой был Себастиан Монссон.

Их отвезли в больницу в Уддевалу, но там выяснилось, что с ними все в порядке. Дыма в легких не обнаружили. Первый шок прошел. У Эббы было ощущение, что она очнулась от кошмарного сна.

Она поймала себя на том, что сидит, уставившись в темноту, и зажгла лампу. Летом тьма подкрадывалась незаметно, и Эбба не сразу замечала, что пора зажечь свет. Подвеска с ангелом сдвинулась вбок, и женщина вернула ее на место. Мортен не понимал, почему она делала украшения вручную, вместо того чтобы заказать их в Таиланде или в Китае, особенно сейчас, когда так все так дешево можно купить по Интернету. Но тогда ее работа не имела бы никакого смысла. Ей нравилось все делать своими руками, вкладывать свою любовь в каждое ожерелье, оставленное себе или отправляемое по почте заказчикам. В ангелов она, помимо любви, вкладывала и свое горе. К тому же ювелирная работа наполняла ее умиротворением. Ведь она приступала к ней после того, как целый день красила, пилила, строгала… За этой работой ее мышцы расслаблялись, а дыхание успокаивалось.

– Я все запер, – сказал Мортен, и Эбба подпрыгнула на стуле. Она не слышала, как он пришел, ее напугало его неожиданное появление.

– Черт! – выругалась она, выронив начатую подвеску.

– Не хочешь передохнуть сегодня? – спросил Старк, вставая с ней рядом.

Она почувствовала, как он осторожно положил руки ей на плечо. Раньше, до того, что случилось с Винсентом, муж часто массировал ей плечи. Эббе нравились его твердые и одновременно нежные движения. Теперь же она не выносила его прикосновений, и велик был риск, что она отстранится или уберет его руки, сильно ранив Мортена и еще больше увеличив разрыв между ними.

Фру Старк вернулась к работе.

– Играют ли замки какую-то роль? – спросила она, не оборачиваясь. – Запертая дверь не помешала тем, кто хотел нас поджечь ночью.

– А что еще нам делать? – спросил Мортен. – Ты могла бы, по крайней мере, смотреть мне в глаза, когда со мной разговариваешь. Это важно. Кто-то пытался поджечь дом. Мы не знаем ни кто это, ни причину его поступка. Разве тебе не страшно? Разве тебе все это не кажется ужасным?

Эбба медленно повернулась к мужу:

– А чего мне бояться? Самое страшное уже случилось. По мне, так лучше не запирать.

– Так нельзя.

– Почему нельзя? Я сделала, как ты предложил. Переехала обратно. Согласилась на твой грандиозный план отремонтировать эту развалюху и сделать из нее отель. Поверила, что мы проживем тут счастливо до самой смерти, среди гостей и немытых тарелок. Чего тебе еще надо? Чего ты от меня ждешь?

Эбба сама слышала, как ужасно это звучит, но ничего не могла с собой поделать.

– Ничего, дорогая. Я ничего от тебя не жду, – ледяным тоном отрезал Мортен.

Развернувшись, он вышел из комнаты.