Текст книги "Ангелотворец"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Так Эльвандер плохо с ней обращался?

– Да. Нежными их отношения не назовешь. Он отдавал ей приказы, будто она была его прислугой. Клаэс тоже вел себя плохо по отношению к ней и ее дочери Эббе. Да и его родная сестра Аннели была ему под стать.

– А отец поощрял такое поведение? – спросила Эрика, отпивая воды. На веранде даже в тени было жарко.

– Для Руне они были идеальными. Он и детям отдавал приказы, но ругать их не мог никто, кроме него самого. Никто не отваживался пожаловаться на них, не рискуя головой. Я знаю, что Инес один раз попыталась – и больше не повторяла этой ошибки. Нет, единственным в семье, кто к ней хорошо относился, был младший сын Руне Юхан. Он был добрым мальчиком и заботился о мачехе. – Уве-Лайза погрустнел. – Интересно, что стало с малышкой Эббой?

– Она вернулась на Валё. Они с мужем ремонтируют дом. А позавчера… – Эрика закусила губу. Она не знала, можно ли рассказывать о том, что недавно случилось в бывшем интернате, но ведь Линдер был с ней так откровенен… Писательница набрала в грудь воздуха и продолжила: – А позавчера они нашли кровь под полом в столовой.

Мужчины изумленно уставились на нее. На веранде повисла тишина, нарушаемая только отдаленным шумом машин. Наконец Вальтер заговорил:

– Ты всегда говорила, что, скорее всего, они мертвы.

Уве-Лайза кивнул.

– Да, это самое вероятное. Кроме того… – он замялся.

– Кроме того – что? – заинтересовалась Эрика.

– Нет… это нелепо, – отмахнулся Уве. – Я этого никогда никому не говорила…

– Расскажите сейчас. В таких делах важна любая мелочь, даже самая нелепая, – принялась уговаривать его женщина.

– Ничего особенного, просто у меня было ощущение, что что-то у них было не так… И я слышала… но это уже совсем глупости…

– Продолжайте! – взмолилась Эрика, подавляя желание вытрясти из него слова силой.

Уве-Лайза сделал глоток вина и посмотрел прямо на гостью.

– По ночам там были слышны звуки.

– Какие звуки?

– Шаги, открывавшиеся двери, голоса… Но когда я поднималась, никого не было.

– Призраки? – спросила Эрика.

– Я не верю в призраков, – возразил Лайза. – Все, что я могу сказать, – это то, что у меня было предчувствие, что случится что-то нехорошее. Вот почему я не удивилась, когда услышала об исчезновении.

– Шестое чувство, – кивнул Вальтер.

– Уф! Все это так грустно. Эрика, вы еще решите, что мы мрачные типы! – улыбнулся Линдер.

– Вовсе нет. Большое спасибо за беседу. Вы мне дали много материала для размышления. Но теперь мне пора домой. – Писательница поднялась.

– Передайте привет малышке Эббе.

– Передам.

Уве-Лайза попытался встать, чтобы проводить гостью, но Эрика его опередила:

– Сидите. Я сама найду выход.

Проходя прихожую, утопающую в бархатных подушках с золотыми кисточками, она слышала голос Эдит Пиаф, поющей о разбитом сердце.

– Где ты был утром, черт тебя подери?! – рявкнул Патрик. – Я думал, ты поедешь со мной к Хольму.

Йоста поднял глаза:

– Я был у зубного. Анника не говорила?

– У зубного? – Хедстрём наградил его пристальным взглядом. – Дырок нет, я надеюсь?

– Нет, всё в порядке.

– Как дела со списком? – спросил Патрик, глядя на гору бумаг на столе перед коллегой.

– У меня есть почти все адреса учеников.

– Быстро ты.

– Личные номера граждан, – пояснил Флюгаре. – Надо использовать голову! – Он протянул Патрику бумагу. – Как все прошло у нациста?

– Ему бы не понравилось, что ты его так называешь, – ответил Хедстрём, пробегая глазами список.

– Это и понятно. Головы они брить перестали, но идеи-то не изменились. Как Мелльберг себя вел?

– А ты как думаешь? – съязвил Патрик. – Мягко говоря, полиция Танума показала себя не с лучшей стороны.

– Что-нибудь новое узнали?

– Немногое, – покачал головой Хедстрём. – Йону Хольму ничего не известно об исчезновении. В интернате все было как обычно: строгий директор и хулиганистые подростки. Ну и все в таком стиле.

– А от Турбьёрна что-нибудь слышно? – спросил Йоста.

– Нет, он обещал поторопиться, но, поскольку речь не идет о свежем трупе, вряд ли мы у них в приоритете. К тому же срок давности преступления истек. Если, конечно, речь идет об убийстве семьи.

– Но его данные могут помочь в расследовании. Кто-то же пытался сжечь Эббу с Мортеном заживо? Все это говорит о том, что поджог имеет отношение к трагедии. А Эбба? Она же имеет право знать, что случилось с ее семьей!

Патрик резко взмахнул рукой.

– Знаю-знаю. Но пока мы не нашли в старом расследовании ничего, за что можно было бы зацепиться.

– А что отчет Турбьёрна о пожаре?

– Тоже ничего особенного. Бензин и обычная спичка.

– Тогда нужно подходить с другого конца, – Йоста кивнул на фото на стене. – Надо надавить на парней. Они знают больше, чем рассказали тогда.

Хедстрём подошел к снимкам.

– Думаю, ты прав. Я видел: ты считаешь, что надо начать с Леона Кройца. Почему бы нам не съездить к нему прямо сейчас?

– К сожалению, я не знаю, где он. Мобильный у него отключен. В отеле сказали, что они с женой выписались. Наверное, въезжают в новый дом. Может, подождем до завтрашнего утра – дадим им время обустроиться?

– О’кей. Тогда давай попробуем поговорить с Себастианом Монссоном или с Йозефом Мейером. Они же живут здесь.

– Хорошо. Я только соберу бумаги.

– И не забудь проверить «Й».

– «Й»?

– Да, человека, который посылает Эббе открытки на день рождения.

– Думаешь, это важно? – Флюгаре зашелестел бумагами.

– Никогда не знаешь, что важно, а что нет. Как ты уже сказал, нам нужно выйти на верный след.

– Но если тянуть сразу за все нити, можно запутаться, – пробормотал старый полицейский. – Много лишней работы.

– Вовсе нет, – похлопал его по плечу Патрик и хотел было сказать что-то еще, но ему помешал звонок телефона. – Я только отвечу на звонок, – бросил он Йосте и вышел.

Через пару минут Хедстрём вернулся с выражением триумфа на лице.

– Кажется, мы нашли то, что нужно, – сообщил он. – Звонил Турбьёрн. Тел они под полом не обнаружили, зато нашли кое-что другое…

– Что же?

– Они нашли там пулю! Это значит, что в столовой был сделан выстрел.

Патрик с Йостой переглянулись. К ним сразу вернулся энтузиазм.

Она думала сразу вернуться домой, чтобы сменить Анну, но любопытство пересилило, и Эрика двинулась дальше по направлению к Мёрхульту. На повороте она остановилась, не зная, ехать ей к рыбацким сараям или к жилому зданию, но решила, что вечером больше шансов застать человека дома.

Дверь была приоткрыта. Эрика сунула голову в проем и крикнула:

– Есть кто-нибудь?

Из глубины дома донеслись звуки и показался Йон Хольм с полотенцем в руках.

– Простите, я помешала вам ужинать? – испугалась женщина.

– Нет, вовсе нет. Я только мыл руки, – ответил хозяин. – Чем могу помочь?

– Меня зовут Эрика Фальк. Я сейчас работаю над книгой…

– А, знаменитая местная писательница… Входите, я угощу вас кофе, – сказал Йон с улыбкой. – Что вас к нам привело?

– Я планирую написать книгу о Валё, – ответила она, заметив, как в его голубых глазах промелькнула и тут же исчезла тревога.

– С чего это все вдруг заинтересовались Валё? Если я правильно понимаю, это с вашим мужем я сегодня разговаривал?

– Да, мой муж полицейский. Патрик Хедстрём…

– С ним был другой человек… весьма любопытный…

Не нужно было долго думать, чтобы понять, о ком речь.

– Так вам повезло встретить человека-легенду Бертиля Мелльберга? – улыбнулась писательница.

Хольм рассмеялся, и Эрика тут же подпала под его обаяние. Это ее напугало. Она ненавидела взгляды его партии, но сам лидер оказался приятным и харизматичным.

– Я встречал таких, как он, и раньше. А ваш муж знает свое дело.

– Ну, это же мой муж. Я считаю его хорошим полицейским. Он будет копать, пока не узнает правду. Как и я.

– Опасная парочка, – улыбнулся политик, демонстрируя ямочки на щеках.

– Да, но не всегда это помогает. Я несколько лет потратила на изучение событий на Валё, однако безрезультатно.

– Так это будет книга? – с тревогой в голосе спросил Йон.

– Да. Вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов? – Эрика достала ручку и блокнот.

Ее собеседник заколебался:

– О’кей. Но я уже сказал вашему мужу, что знаю немного.

– Как я поняла, в семье Эльвандер были конфликты? – начала писательница.

– Конфликты?

– Да, дети Руне недолюбливали мачеху.

– Ученики не были вовлечены в их семейные дела.

– Но интернат такой маленький. Вы не могли этого не заметить.

– Нас это не интересовало. Мы вообще не хотели иметь с ними ничего общего. С нас хватало и Руне.

Видно было, что Хольм уже раскаивается в том, что согласился ответить на вопросы неожиданной гостьи. Он ерзал на стуле, и это только убеждало Эрику продолжать. Видимо, вся эта история Йона порядком раздражает.

– А Аннели? Шестнадцатилетняя девочка – одна среди подростков…

Политик хмыкнул:

– Аннели с ума сходила по парням. Но от некоторых девушек стоит держаться подальше. Она была как раз из таких. К тому же Руне убил бы любого, кто притронулся бы к его дочери.

– Что вы имеете в виду под «такой девушкой»?

– Она постоянно клеилась к парням. Мне кажется, ей хотелось втянуть нас в неприятности. Однажды она загорала топлес прямо под нашими окнами. Но единственным, кто осмелился на нее посмотреть, был Леон. Он уже тогда ничего не боялся.

– И что произошло? Отец ее видел?

Эрика чувствовала, что перед ней словно открываются двери в другой мир.

– Ее увидел Клаэс, брат. Он ее обычно защищал. А в тот день в такой ярости потащил ее прочь, что я думал – он ей руку сломает.

– Кто из вас ей нравился больше всего?

– А вы как думаете? – спросил Йон, но, видя, что собеседница не понимает, пояснил: – Леон, разумеется. Он был идеален. Из богатой семьи, с эффектной внешностью, уверенный в себе… Мы могли только мечтать о том, чтобы приблизиться к нему.

– Но она его не интересовала?

– Как я уже сказал, связаться с ней означало поиметь проблемы. Леон был для этого слишком умен.

В комнате зазвонил мобильный телефон, и политик встал.

– Простите, мне нужно ответить.

Не оглядываясь на гостью, Йон вышел, и вскоре Эрика услышала, как он тихо говорит по телефону. Кроме них, никого дома не было, и она воспользовалась этим, чтобы осмотреться. Ее взгляд упал на стопку бумаг на кухонном стуле. Бросив взгляд через плечо, женщина начала украдкой перебирать их. В основном это были протоколы заседаний парламента и переговоров, но тут ее внимание привлекла записка с неразборчивыми каракулями. Из соседней комнаты донеслось «пока», и Эрика быстро положила записку в сумку, а когда хозяин вернулся, она с самым невинным видом улыбнулась:

– Все в порядке?

Он кивнул.

– Издержки работы. Тебя никогда не оставляют в покое. Даже в отпуске.

Эрика хмыкнула в ответ, не желая пускаться в дискуссию по поводу его работы. Она боялась, что не сможет сдержаться и не высказать свое мнение по поводу идей его партии. А тогда он точно больше ничего ей не расскажет.

Она снова взялась за ручку.

– Скажите, а Инес? Как она вела себя с учениками?

– Инес? – Йон отвел взгляд. – Мы мало с ней общались. Она была занята домашними делами и дочерью.

– Но какие-то отношения у вас должны были быть? Дом не такой уж большой. Вы должны были сталкиваться довольно часто.

– Конечно, мы часто видели Инес. Но она была молчаливой и сдержанной. Ей не было дела до нас, а нам – до нее.

– Ее мужу тоже не было до нее дела?

– Для нас вообще было загадкой, как такой человек, как он, умудрился завести четверых детей. Мы шутили о непорочном зачатии, – криво улыбнулся Хольм.

– А что вы думали об учителях?

– Это были те еще оригиналы. Хорошие преподаватели, но Пер-Арне, бывший военный, был еще суровее Руне.

– А второй?

– Уве… он был какой-то странный. Наверное, гей. Интересно, что с ним потом стало.

Эрика расхохоталась, вспомнив Лайзу с накладными ресницами в шелковом халате.

– Да, любопытно…

Йон недоуменно взглянул на гостью, но она не стала ничего объяснять. Не ее дело рассказывать ему о Лайзе, а потом, ей прекрасно известны взгляды «Друзей Швеции» на гомосексуализм.

– А что-нибудь еще странное в них было?

– Нет, ничего. Между учениками, учителями и семьей директора существовали четкие границы. Мы ни с кем не перемешивались.

«Как и в политике», – подумала Эрика и прикусила язык, чтобы не пошутить. Чувствуя нетерпение собеседника, она задала последний вопрос:

– Человек, с которым я говорила, утверждает, что по ночам в доме раздавались странные звуки. Вы что-нибудь такое помните?

Йон дернулся:

– Кто это сказал?

– Неважно.

– Чушь! – ответил он, поднимаясь.

– Так вам ничего об этом не известно? – внимательно посмотрела на него писательница.

– Ничего. К сожалению, я должен закончить разговор.

Эрика поняла, что больше из него ничего не вытянуть.

– Спасибо за то, что уделили мне время, – поблагодарила она.

– Не за что.

К Йону вернулось его обаяние, но оно не помешало буквально вытолкнуть женщину за дверь.

Ия натянула на Леона трусы и брюки и помогла ему пересесть в инвалидное кресло с унитаза.

– Ну, все готово. Хватит морщиться.

– Не понимаю, почему мы не можем нанять сиделку.

– Я хочу сама заботиться о тебе.

– Ты слишком добра, – фыркнул Кройц. – Но ты себе спину надорвешь. Нам нужно нанять тебе помощника.

– Мне приятно, что ты волнуешься о моей спине, но я достаточно сильная и не хочу, чтобы у нас в доме были чужие люди. Я хочу, чтобы мы были вместе. Только ты и я. Пока смерть не разлучит нас…

Ия погладила его по здоровой стороне лица, но Леон тут же отвернулся и покатился прочь на кресле, а Ия присела на диван. Дом они купили вместе с мебелью и сегодня наконец получили к нему доступ после сообщения о том, что банк в Монако одобрил платеж. Они заплатили наличными. За окнами простиралась Фьельбака. Против воли Ия наслаждалась видом. Но тут из комнаты донеслись ругательства ее мужа. Дом не был приспособлен под инвалидов, и он то и дело натыкался на шкафы и острые углы.

– Я иду! – крикнула Ия, но поднялась не сразу. Пусть подождет. Чтобы не принимал помощь как нечто должное, как когда-то делал с ее любовью.

Женщина опустила взгляд на свои руки. Они все были в шрамах, как и у Леона. На людях она всегда носила перчатки, но дома снимала их, чтобы он видел, какие травмы она получила, когда вытаскивала его из горящего автомобиля. Благодарность – вот и все, что она требовала. Надежду на ответную любовь фру Кройц уже давно утратила. Иногда ей казалось, что Леон вообще не способен на любовь. Когда-то ей это было важно. Но это было давно, с тех пор любовь успела превратиться в ненависть. В течение многих лет Ия выискивала в себе недостатки, болезненно реагировала на критику мужа, пыталась измениться, чтобы угодить ему. Но он продолжал мучить ее, словно сознательно желая сделать ей больно. Горы, море, пустыни, женщины… Все они были его любовницами. А она терпеливо ждала его дома. И ожидание это сводило с ума.

Ия поднесла руку к лицу. Оно было гладким, и на нем не было никакого выражения. Ия вспомнила боль после операции. Леона не было с ней рядом, когда она очнулась после наркоза. Его никогда не было рядом. Выздоровление заняло столько времени! Никто не ждал ее дома. И теперь Ия не узнавала себя в зеркале. Это было лицо другой женщины. И ей больше не нужно было прикладывать усилий, чтобы удержать супруга рядом. Больше не был гор, которые Леон был бы в состоянии покорить. Больше не было пустынь, через которые он мог проехать. Больше не было женщин, к которым он мог бы уйти. Он принадлежал только ей.

Мортен Старк потянулся, и лицо его исказилось от боли. Все тело болело от изнурительной физической работы. Он уже и забыл, каково это, когда у тебя ничего нигде не болит. И он знал, что то же самое происходит и с Эббой. Когда она думала, что он не видит, массировала плечи с такой же гримасой, какая была сейчас у него. Но мышечная боль была ничем по сравнению с болью сердечной. Им приходилось жить с ней, и тоске их не было начала и конца. Старк тосковал не только по Винсенту. Он тосковал и по супруге тоже. Тоска смешивалась со злостью и чувством вины, от которого он никак не мог избавиться.

Устроившись на крыльце с чашкой чая в руках, Мортен смотрел на Фьельбаку. Вид отсюда открывался потрясающий. Особенно в закатных лучах, когда все кругом купалось в золоте. Почему-то он всегда чувствовал, что они сюда вернутся. Он верил Эббе, когда та говорила, что ее детство было счастливым. Но знал, что жена не перестает гадать, что же случилось с ее семьей. Если бы он спросил ее прямо, Эбба все отрицала бы. Но Мортен знал, что подходящий момент наступит. И вот они вернулись сюда, где все началось.

Обстоятельства вынудили их бежать. Бежать туда, где не было Винсента. Мортен надеялся, что их отношения наладятся, что они смогут оставить гнев и чувство вины в прошлом. Но Эбба ушла в себя, отгородилась от него и отрезала все попытки сближения. Какое она имеет на это право? Больно не только ей! Горюет не только она! Мортену тоже плохо, а исправить все пытается только он один. Мужчина крепко сжал кружку в руках. Перед глазами у него возник Винсент. Сын был так на него похож! Они еще в роддоме над этим смеялись. Новорожденный, завернутый в пеленку, он являлся карикатурой на Мортена. А с годами сходство только возрастало. Винсент боготворил отца. В три года он ходил за ним по пятам, как щенок, и вместо «мама» все время твердил «папа». Эбба иногда жаловалась на такую неблагодарность, несмотря на то что это она носила его в себе девять месяцев и родила в муках. Но Мортен знал, что на самом деле она не возражает. Эббе было приятно, что отец и сын так близки. Ее вполне устраивало второе место в жизни мальчика.

Слезы выступили у Старка на глазах. Он стряхнул их тыльной стороной ладони. У него не было сил плакать. Да и слезами горю не поможешь. Единственное, что ему было нужно, – это чтобы его любимая женщина смягчилась. Ради этого он был готов на все. Он будет пытаться вернуть ее, пока она не осознает, что они нужны друг другу. Он никогда не сдастся.

Мортен поднялся и пошел в дом искать Эббу. Он догадывался, где она. Когда они не работали, жена всегда сидела за письменным столом и придумывала новое ожерелье. Старк встал сзади.

– Получила новый заказ?

Эбба подпрыгнула на стуле.

– Да, – сказала она, возвращаясь к работе.

– А что за клиент? – спросил ее муж, сдерживаясь, чтобы не показать, как бесит его ее равнодушие.

– Ее зовут Линда. Ее сын внезапно умер в четырехмесячном возрасте. Младенческая смерть. Ее первый ребенок.

– Вот как, – отвел взгляд Мортен.

Он не понимал, как ей хватает сил выслушивать все эти рассказы незнакомых родителей, сопереживать их горю. Неужели ей мало своего? У нее самой на шее было ожерелье с ангелом. Первое из тех, что она сделала. Эбба его не снимала. Имя Винсента было выгравировано с обратной стороны, и порой возникали моменты, когда Старку хотелось сорвать ожерелье, потому что она недостойна носить имя их сына на шее. Но были и другие минуты, когда Мортен был счастлив, что она все время носит имя Винсента у сердца. Откуда такие противоречия? Что, если примириться с тем, что случилось, и признать, что они оба виноваты?

Поставив кружку, Мортен сделал шаг ближе и после некоторых сомнений опустил руки жене на плечи. Эбба застыла. Ничего не говоря, она смотрела прямо перед собой. Руки ее безвольно лежали на столе. Тишину нарушало только их дыхание. Мортен ощутил, как в нем просыпается надежда. Он касался своей любимой, и она не отталкивала его – может, у них еще есть будущее? Но внезапно Эбба вскочила и, не говоря ни слова, пошла прочь. Старк же так и остался стоять с руками, зависшими в воздухе. Он посмотрел на стол, заваленный вещами, а потом, словно движимый какой-то невидимой силой, смахнул все на пол. В последовавшей за их грохотом тишине он принял решение. Нужно сделать последнюю попытку.

Стокгольм, 1925

– Мама, мне холодно! – ныла Лаура, но Дагмар не обращала на нее внимания. Они подождут возвращения Германа. Рано или поздно он должен появиться. Он будет рад ее видеть. Молодая женщина представляла, как вспыхнут счастьем его глаза, как любовь и страсть станут еще сильнее после стольких лет разлуки.

– Мама! – стучала зубами девочка.

– Тихо! – прошипела Дагмар.

Вечно она все портит. Она что, не хочет, чтобы они были счастливы? В приступе злости мать занесла руку, чтобы ударить дочь.

– На вашем месте я не стал бы этого делать!

Сильная рука сжала ее запястье, и Дагмар в панике обернулась. За ее спиной стоял хорошо одетый господин в темном пальто, черных брюках и шляпе.

Она скривилась:

– Господину не стоит вмешиваться в то, как я воспитываю ребенка.

– Если вы ударите ее, я ударю вас. Посмотрим, как вам это понравится, – тоном, не терпящим возражений, заявил он. Дагмар решила не рассказывать, что думает о людях, сующих нос не в свои дела. Вдруг это выйдет ей боком?

– Я прошу прощения, – сказала она. – Девочка вела себя ужасно весь день. Нелегко быть матерью… иногда… – Она пожала плечами и с виноватым видом опустила глаза, чтобы в них не было видно ярости.

Мужчина выпустил ее запястье.

– Что вы делаете у моих ворот?

– Мы ждем папу! – сказала Лаура. Она была удивлена тем, что за нее вступились. Такое случалось редко.

– Так твой папа живет здесь? – спросил незнакомец, окидывая мать с дочкой взглядом.

– Мы ждем капитана Геринга, – сказала Дагмар, прижимая к себе девочку.

– Долго же вам придется ждать, – усмехнулся ее собеседник, продолжая разглядывать их с Лаурой.

Женщина занервничала. Неужели с Германом что-то случилось? Почему же эта злобная тетка ничего не сказала?

– Почему? – спросила она испуганно.

Мужчина скрестил руки на груди.

– Его забрала «Скорая». В смирительной рубашке.

– Не понимаю.

– Он в больнице Лонгбру.

Незнакомец протиснулся мимо Дагмар, явно спеша завершить разговор. Женщина схватила его за руку, но он вырвался, бросив на нее презрительный взгляд.

– Уважаемый господин! Где находится эта больница? Мне нужно найти Германа, – умоляюще заглянула ему в глаза Дагмар.

Не удостаивая ее ответом, мужчина прошел в дом. Когда тяжелая дверь за ним захлопнулась, Дагмар рухнула на землю. Что ей теперь делать? Лаура зарыдала и потянула мать за одежду, пытаясь поднять ее на ноги. Та оттолкнула ребенка. Она что, не может оставить ее в покое и просто исчезнуть? Что будет с ними, если она, Дагмар, не получит Германа? Лаура была не только ее дочерью, а их обоих!

Хедстрём вбежал в участок и резко затормозил в приемной. Анника о чем-то думала и не сразу обнаружила его присутствие. А увидев вошедшего коллегу, улыбнулась и отвела взгляд.

– Мартин еще болен? – спросил Патрик.

– Да, – ответила женщина, не отрываясь от экрана.

Хедстрём недоуменно посмотрел на Аннику и пошел к выходу.

– Я отъеду по делам, – сказал он, выходя.

Краем глаза Патрик видел, что Анника открыла рот, но не успел расслышать ни слова. Он бросил взгляд на часы. Было около девяти утра. Рановато, конечно, чтобы вот так заявляться к людям домой, но ему было все равно. Через пару минут он остановил машину у дома Молина, но перед самой дверью заколебался. Может, Мартин вправду лежит больной в постели? Наверняка он оскорбится, что напарник приехал его проверять. Но интуиция подсказывала Хедстрёму, что это не так. Друг позвонил бы, даже если бы был болен.

Он нажал на кнопку звонка. Ждать ему пришлось долго. Патрик уже подумывал позвонить еще раз, но его остановила мысль о том, что квартира небольшая и ее обитатели не могли не услышать звонок. Наконец послышались шаги, а когда дверь открылась, Патрик испытал шок. Мартин, без всяких сомнений, был болен. Небритый, с растрепанными волосами, в одежде, от которой пахло потом, с потухшим взглядом… Хедстрём с трудом узнал коллегу.

– Это ты, – произнес он. – Можно войти?

Молин пожал плечами, пропуская его внутрь.

– Пия на работе? – спросил Патрик, оглядываясь по сторонам.

– Нет, – ответил его друг, остановившийся у окна в гостиной.

– Ты болен? – нахмурился Хедстрём.

– Я взял больничный. Анника не говорила? – язвительно спросил Мартин. – Но, может, тебе нужна справка? Ты приехал проверить, не вру ли я и не загораю ли на пляже?

И это говорил его напарник, самый спокойный и добродушный человек, кого Патрик знал! Никогда он не видел его таким, и это только усилило тревогу. Что-то явно было не так.

– Присядем! – предложил Хедстрём.

Вспышка гнева прошла так же внезапно, как и появилась. Взгляд Молина снова погас. Кивнув, он прошел в кухню вместе с гостем. Они присели за стол, и Патрик растерянно посмотрел на коллегу:

– Что произошло?

Повисла тишина.

– Пия умирает, – спустя минуту ответил Мартин и уставился в крышку стола.

Это звучало настолько невероятно, что Хедстрём решил, что плохо расслышал.

– Что ты имеешь в виду?

– Ее вчера положили в больницу. Нам повезло, что так быстро нашлось место.

– В больницу? Почему? – покачал головой Патрик.

Он же только на выходных столкнулся с Молинами, и тогда у них все было в порядке!

– Если не произойдет чуда, то остается только шесть месяцев. Так сказали врачи, – без всякого выражения сказал его друг.

– Шесть месяцев в больнице?

Мартин медленно поднял голову и посмотрел напарнику прямо в глаза. В его взгляде было столько боли, что Патрик вздрогнул.

– Ей осталось жить шесть месяцев. У Тувы больше не будет мамы.

– Но как? Когда вы узнали?.. – пробормотал Хедстрём.

Язык не слушался его. Чувства, которые он испытывал после такого известия, невозможно было выразить словами. Не нашлось слов и у Молина. Он упал головой на стол, зарыдал и затрясся всем телом. Патрик вскочил и обнял коллегу. Неизвестно, сколько они так простояли, но под конец Мартин успокоился и перестал вздрагивать.

– Где Тува? – спросил Хедстрём, не выпуская друга из объятий.

– У мамы Пии. Я не могу… не сейчас…

Он снова заплакал, но теперь слезы только тихо стекали по его щекам.

Патрик погладил его по спине:

– Поплачь.

Он не мог придумать ничего лучше этого клише. Да и что можно сказать в такой ситуации? Разве слова имеют какое-то значение? Скорее всего, его молодой друг вообще их сейчас не воспринимает.

– Ты что-нибудь ел? – спросил он на всякий случай.

Всхлипнув, его напарник вытер нос рукавом халата и покачал головой:

– Я не голоден.

– Не важно. Тебе нужно есть.

Патрик открыл дверцу холодильника. Тот был забит до краев, но вряд ли Мартин сейчас в состоянии съесть полноценный обед. Хедстрём достал масло, сыр и хлеб и сделал бутерброды. Больше в Мартина все равно не впихнуть. Подумав, сделал бутерброд и себе. Есть вдвоем всегда веселее, чем одному.

– Рассказывай! – велел он товарищу после того, как тот съел первый бутерброд и щеки его порозовели.

Запинаясь, Молин поведал ему, как узнал, что у Пии рак, и какой шок испытал, когда понял, что лечение, скорее всего, ей не поможет.

– Когда она вернется домой?

– На следующей неделе, наверное. Я точно не знаю. Я не…

Мартин стыдливо опустил глаза. Рука с бутербродом дрогнула.

– Ты с ними не говорил? Ты вообще навещал Пию в больнице?

Хедстрём попытался скрыть укоризну в голосе. Критика – последнее, что сейчас нужно его коллеге. Патрик чувствовал, что понимает его. Ему много раз доводилось видеть людей в состоянии шока. Те же скованные движения, тот же потухший взгляд.

– Я приготовлю чай, – сказал он, не дожидаясь ответа. – Или ты предпочитаешь кофе?

– Кофе! – ответил Мартин, усиленно жуя бутерброд. Видно было, что ему сложно глотать.

Патрик тут же подал ему стакан воды.

– На, запей. Кофе сейчас будет.

– Я не был у нее, – признался его друг.

– Неудивительно. У тебя шок, – отозвался Хедстрём.

– Я предал ее. Именно тогда, когда она больше всего во мне нуждается. И Туву. Я сдал ее на руки бабушке. – Чтобы не зарыдать, Мартин сделал глубокий вдох и продолжил: – Не понимаю, как Пия нашла в себе силы. Она звонила мне пару раз, волновалась за меня. Как такое может быть? Она проходит облучение, получает уколы и черт знает что еще. Ей больно и страшно, а она находит в себе силы беспокоиться обо мне!

– Это нормально, – ответил Патрик. – Вот что мы сделаем. Ты иди прими душ и побрейся. А я приготовлю кофе.

– Нет, я… – начал было Молин, но друг остановил его:

– Или ты идешь в душ, или я сам тебя помою. Как ты понимаешь, я предпочел бы избежать такого зрелища. Думаю, ты тоже.

Его напарник против воли расхохотался:

– Я тебя к себе и близко с мылом не подпущу!

– Вот и хорошо.

Патрик начал искать кружки в шкафу. За его спиной Мартин направился в ванную. Через десять минут в кухне показался совсем другой человек.

– Вот теперь я тебя узнаю, – сказал Хедстрём, наливая кофе.

– Мне лучше, спасибо, – откликнулся его коллега.

Вид у него по-прежнему был ужасный, но в глазах, по крайней мере, появилась жизнь. Влажные рыжие волосы стояли торчком. Теперь этот человек напоминал Патрику Калле Блумквиста. [14]14
  Калле Блумквист – мальчик-сыщик, персонаж произведений Астрид Линдгрен.


[Закрыть]

– У меня есть предложение, – сообщил ему Хедстрём, у которого было время все обдумать, пока Мартин был в ду́ше. – Тебе нужно поддержать Пию. И тебе нужно заботиться о Туве. Возьми отпуск. А мы постараемся продлевать его как можно дольше.

– Но у меня осталось только три недели отпуска.

– Все образуется, – ответил Патрик. – Не думай об этом.

Мартин кивнул. А у его друга перед глазами возникла картина аварии, в которую несколько лет назад попала Эрика. На месте Молина мог оказаться и он. Тогда Патрик чуть не потерял все.

Всю ночь Эрика лежала без сна и думала. Отправив Патрика на работу, она присела на веранде, предоставив детям самим развлекать себя, чтобы в тишине и покое собраться с мыслями. Она обожала вид на море и каждый раз, любуясь морским пейзажем, благодарила небо за то, что ей удалось сохранить родительский дом и что теперь в нем могут расти ее дети. Солнце и ветер сильно портили дерево, и дому постоянно требовался ремонт, но они с мужем наконец-то могли себе это позволить. В течение многих лет им приходилось туго, но теперь книги начали приносить хороший доход. Так приятно было не волноваться из-за прорех в бюджете – если вдруг протечет крыша или нужно будет подновить фасад. Финансовая независимость давала ощущение стабильности. А ведь многие могли о ней только мечтать, Эрике это было прекрасно известно. Трудно жить, когда денег постоянно не хватает и когда не знаешь, что ждет тебя завтра. А когда все идет плохо и работы нет, хочется найти виноватого. Отчасти именно это стало причиной успехов «Друзей Швеции». Со дня встречи с Йоном Хольмом женщина постоянно размышляла о нем и его идеях. Она ожидала увидеть неприятную личность, открыто защищающую свои взгляды, но вместо этого встретила по-настоящему опасного человека. Человека, прекрасно владеющего речью, внушающего доверие, умеющего давать простые ответы на сложные вопросы. Этот мужчина сумеет найти виноватого во всех проблемах шведов и сделать так, чтобы тот исчез. Писательница поежилась. Она была убеждена в том, что Йон что-то скрывает. Может, это имеет отношение к событиям на Валё, но, может, и нет. Но Эрика сможет это выяснить. Нужно только решить, с кем еще ей нужно поговорить. И тут женщину осенило.