Текст книги "Ледяная принцесса"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Патрик улыбнулся:

– Ты не только заслужила мою вечную благодарность, Анника. Если бы ты не была уже замужем, то я обязательно бы женился на тебе, одел в меха и осыпал бриллиантами. Но из-за того, что ты разбиваешь мне сердце и собираешься продолжать жить с тем прощелыгой, которого выбрала, вместо мехов и бриллиантов тебе достанется только простое спасибо и, ясное дело, моя вечная благодарность.

С большим удовольствием Патрик увидел, что на этот раз ему почти удалось заставить Аннику покраснеть.

– Да, теперь тебе будет чем заняться. Но для чего тебе это понадобилось? Какая здесь связь с убийством во Фьельбаке?

– Понятия не имею, честное слово. Ну, скажем так, назовем это женской интуицией.

Анника вопросительно подняла брови, но решила на этот раз не расспрашивать Патрика, хотя ее и разбирало любопытство. Семью Лоренс знали все до одного и в Танумсхеде, и, если окажется, что они каким-то образом связаны с убийством, это будет по меньшей мере сенсацией. Патрик посмотрел вслед Аннике. Она закрыла дверь. «Необыкновенно умная женщина», – отметил Патрик. Он очень надеялся, что Анника вытерпит руководство Мелльберга. В противном случае, если однажды Анника уйдет, это будет большой потерей для полицейского участка. Патрик заставил себя сосредоточиться на пачке бумаг, которую принесла ему Анника. Он быстро прикинул и констатировал: на то, чтобы прочитать весь материал, у него уйдет остаток дня. Патрик откинулся на спинку стула, положил нога на стол и начал с первой статьи.

Шестью часами позже он массировал усталую шею и чувствовал, как у него режет глаза. Патрик прочитал все заметки в хронологическом порядке, начав с самой первой по времени вырезки. Это оказалось захватывающим занятием. За долгие годы о Фабиане Лоренсе и его семье было написано очень много. Все до единой статьи носили позитивный характер, и складывалось впечатление, что судьба была благосклонна к Фабиану. Предприятие развивалось неслыханно быстро, потому что Фабиан оказался очень одаренным, если не сказать гениальным, предпринимателем. Брак с Нелли Лоренс подробно комментировался в светской хронике, имелись соответствующие фотографии красивой пары в праздничной одежде. Потом в газетах стали печатать фотографии Нелли и их сына Нильса. Нелли, должно быть, неустанно трудилась в различных благотворительных обществах и активно участвовала в светской жизни, и везде вместе с нею появлялся Нильс, часто с испуганным выражением лица, крепко держащийся за мамину руку.

Даже когда он подрос, стал увереннее и перестал прятаться за маму, на всех снимках его безошибочно можно было найти рядом с ней. Но теперь уже она держалась за его руку с гордым выражением лица, которое Патрик определил для себя как собственническое. Фабиан появлялся все реже и реже, и о нем упоминали лишь в связи с новостью о заключении какой-либо крупной сделки.

Одна заметка несколько отличалась от остальных; она привлекла особое внимание Патрика. Статья была целиком посвящена Нелли, решившей в середине семидесятых взять ребенка, который раньше жил в «семье с трагическим прошлым», как выразился репортер Адлере. На фотографии Нелли, вся в мехах и до зубов обвешанная драгоценностями, стояла в своей элегантной гостиной, положив руку на плечо мальчика лет десяти с небольшим. У него было упрямое и недовольное выражение лица: казалось, что он сейчас сбросит со своего плеча костлявую руку Нелли. Нильс, который теперь уже стал молодым человеком двадцати с лишним лет, находился за спиной матери и не проявлял ни малейших признаков радости. Сдержанный и подтянутый, в темном костюме, с зачесанными назад волосами, он полностью соответствовал элегантной атмосфере вокруг, в то время как приемный мальчик выглядел белой вороной.

Заметка была полна восхвалений и славословий того большого вклада в жизнь общества, который привнесла Нелли Лоренс, взяв к себе этого ребенка. В заметке упоминалось, что мальчик пережил в детстве большую трагедию и перенес травму. Далее цитировалась Нелли, сказавшая, что они все вместе попробуют помочь мальчику пережить это, и пообещала, что в гостеприимной и полной любви среде они, безусловно, смогут вырастить из мальчика полноценного и полезного для общества человека. Патрик поймал себя на том, что ему стало жаль этого малого – какая наивность. Несколько лет спустя вместо гламурных фотографий из светской жизни и возбуждающих зависть репортажей типа «Дома у…» появились мрачные заголовки: «Наследник семьи Лоренс пропал». На протяжении нескольких недель местные газеты во всю трубили об этой новости, и их упорство привело к тому, что материал о Нильсе Лоренсе появился в «Гётеборг постен». Под аккомпанемент броских заголовков, которые заранее удобряли мозги читателя, выдвигались всевозможные, иногда более, иногда менее приемлемые догадки и гипотезы насчет того, что случилось с молодым Лоренсом. Все мыслимые и немыслимые версии вытаскивались на свет божий: что он-де растратил все состояние своего отца, подался за море и теперь там где-то катается как сыр в масле или что он кончил жизнь самоубийством, узнав, что на самом деле он не сын Фабиана Лоренса и состояние, наследником которого он привык себя считать, ему не достанется. Об этом не говорилось напрямую, но если у читателя имелась капля мозгов, то он легко мог прочесть это между строк.

Патрик почесал в затылке. Провалиться ему на этом месте, если он понимал, как связано исчезновение двадцатипятилетней давности с убийством Александры Вийкнер. Но он ясно ощущал, что связь здесь есть. Он устало потер глаза и продолжил читать бумаги, уже подбираясь к концу. Судя по всему, через какое-то время интерес к судьбе Нильса начал заметно спадать, и о его исчезновении писали все реже и реже. Нелли, казалось, на долгие годы полностью выпала из светской жизни, и за все девяностые годы о ней не встретилось ни одного упоминания. Смерть Фабиана в 1978 году почтили большим некрологом в «Бохусландце», обычной трескотней и пустыми фразами о роли, которую он сыграл, о большом вкладе в… и так далее. И это было последнее упоминание о нем.

Приемный сын Ян начал преуспевать все заметнее. После исчезновения Нильса он стал единственным наследником семейного состояния и, как только достиг совершеннолетия, немедленно занял должность исполнительного директора. Предприятие продолжало процветать под его руководством, и теперь он и его жена Лиса все чаще появлялись на страницах светской хроники.

Патрику пришлось прерваться. Одна из бумаг упала на пол. Он полез под стол, поднял ее и начал с интересом читать. Из статьи более чем двадцатилетней давности он почерпнул массу интересного о Яне и его жизни до того, как он оказался в семье Лоренс. Нерадостная информация, тревожная, но интересная. Должно быть, жизнь Яна радикально изменилась, когда его взяли к себе Лоренсы. Но Патрик задался вопросом: а изменился ли столь же радикально сам Ян?

Уверенными движениями Патрик сложил вместе бумаги, подбил края и сделал аккуратную стопку. Теперь ему предстояло решить, в каком направлении действовать. До сих пор у него, в общем-то, ничего не было, кроме интуиции – его и Эрики. Он откинулся на спинку рабочего стула, положил ногу на стол и сложил руки на затылке. Патрик закрыл глаза и попытался, отстранясь от внешнего мира, подвести итоги, структурировать свои мысли, чтобы взвесить возможные альтернативы. Но закрывать глаза было ошибкой. После пятничного ужина он видел перед собой только Эрику.

Он заставил себя открыть глаза и попробовал сконцентрироваться, глядя на бетонные стены удручающего зеленого цвета. Здание полиции представляло собой типичное государственное учреждение семидесятых годов, судя по неизбывной любви его создателей к четырехгранности, бетону и грязно-зеленым цветам. Патрик, желая немного оживить свой кабинет, поставил на окно пару горшков с цветами и повесил на стены несколько постеров. Раньше на его письменном столе стояла их с Карин свадебная фотография. И хотя он много раз прибирал стол и несчетное число раз вытирал пыль, ему казалось, что он по-прежнему видит след на том месте, где она стояла. Он передвинул туда подставку для ручек и поспешил вернуться к своим мыслям: что делать дальше, принимая во внимание материал, лежащий сейчас перед ним.

На самом деле выбор был невелик, Патрик мог пойти двумя путями. Первый: он будет разбираться в деле один и по собственной инициативе, то есть ему придется заниматься этим во внерабочее время, потому что Мелльберг старался загружать Патрика так, что он целыми днями носился, как загнанная крыса. Конечно, в рабочее время он ни за что бы не успел прочитать статьи, но он сделал это не только из интереса и, как он считал, для пользы дела, – это стало еще и своего рода проявлением мятежного духа. И ему придется заплатить за это, продолжая работать оставшуюся часть вечера. Но меньше всего ему хотелось тратить немногое имеющееся у него свободное время на выполнение работы Мелльберга. Так что стоило все же попробовать и вариант номер два.

Если пойти к Мелльбергу и изложить дело под правильным углом, то он, возможно, даст разрешение вести расследование в нужном направлении в рабочее время. Самой слабой стороной Мелльберга было его тщеславие, и если достаточно грамотно сыграть на этом, то можно получить одобрение начальника. Патрик знал, что комиссар считал дело Александры Вийкнер верным билетом обратно в Гётеборг. Разумеется, до Патрика доходили многочисленные слухи насчет того, что все мосты за спиной Мелльберга сожжены, так что, возможно, он мог использовать это в своих интересах. Если найти какую-нибудь связь между делом Александры Вийкнер и семьей Лоренс, к примеру сказать о появившейся у него наводке насчет того, что Ян был отцом ребенка, то вполне возможно заполучить Мелльберга на свою сторону. Конечно, это не совсем этично, но Патрик чувствовал, у него буквально свербело внутри, что дальше в перспективе он обязательно найдет здесь связь со смертью Александры.

Одним энергичным движением он снял ногу со стола, одновременно откидываясь на стуле так, что тот покатился назад вместе с Патриком и стукнулся о стену. Патрик собрал бумаги и пошел в другой конец коридора, больше похожего на бункер. Чтобы не успеть пожалеть о своем решении, Патрик энергично постучал в дверь Мелльберга и услышал: «Войдите».

Как всегда, он удивился, как человек, совершенно ничего не делая, умудряется собрать у себя такую кучу бумаг. Кабинет Мелльберга утопал в бумагах: на окне, на всех стульях и в первую очередь на письменном столе – всюду лежали кучки и стопки, собирая пыль. Полка позади комиссара прогнулась под тяжестью папок-скоросшивателей, и Патрик задал себе вопрос: когда документы в этих скоросшивателях последний раз видели дневной свет? Мелльберг говорил по телефону, но помахал рукой, показывая, что Патрик может войти. Патрик изумился: что происходит? Мелльберг сиял, как звезда на рождественской елке, и с его лица не сходила улыбка. «Хорошо хоть у него уши на месте, – подумал Патрик, – иначе эта улыбочка доехала бы до затылка».

Мелльберг говорил по телефону односложно:

– Да. Конечно. Ничего подобного. Само собой разумеется. Вы сделали совершенно правильно. Нет. Да, большое спасибо, госпожа, я обещаю, мы обязательно учтем ваши показания. – С видом триумфатора он хлопнул телефонную трубку на место, заставив Патрика высоко подпрыгнуть на стуле. – Итак, лед тронулся.

Со счастливым оскалом Мелльберг смахивал на жизнерадостного Санта-Клауса. Патрик поймал себя на мысли, что в первый раз видит зубы Мелльберга. Они неожиданно оказались белыми и ровными, немножко слишком белыми и немножко слишком ровными для того, чтобы быть своими.

Мелльберг выжидательно смотрел на Патрика, и Патрик понял, что ему следует спросить шефа, что же произошло. Патрик так и сделал, но такого ответа он не ожидал.

– Он у меня в руках. Я поймал убийцу Александры Вийкнер.

Мелльберг был настолько доволен собой, что от возбуждения не заметил, как его волосяная конструкция съехала к одному уху. И в очередной раз Патрику пришлось приложить массу усилий, чтобы его не передернуло от омерзения. Патрик решил проигнорировать тот факт, что комиссар употребил местоимение «я», безусловно не желая ни в малейшей степени делить лавры со своими сотрудниками. Патрик наклонился вперед, положив локти на колени, и заинтересованно спросил:

– Что ты имеешь в виду? У нас прорыв в деле? С кем ты разговаривал?

Мелльберг поднял руку, пресекая дальнейшие вопросы, откинулся на стуле и сложил руки на пузе. Эту карамельку он собирался обсасывать так долго, как только возможно.

– Ну, как тебе сказать, Патрик. Если бы ты крутился в нашем деле столько, сколько я, то знал бы, что раскрытие дела – это не то, что получается само по себе, а то, что предчувствуешь заранее. Благодаря сочетанию моего богатого опыта и компетентности и в результате ежедневной упорной работы, усилий, которые я приложил в ходе расследования, – да. Некая Дагмар Петрен сейчас позвонила мне и рассказала о своих весьма интересных наблюдениях насчет того, что происходило до обнаружения тела. Да, я даже могу позволить себе сказать – исключительно важных наблюдениях, которые в дальнейшем приведут к успешной поимке убийцы.

От нетерпения у Патрика защекотало в носу, но он на собственном опыте знал, что ему остается только ждать, пока Мелльберг начнет. А, как говорится, пудель враз блох не выкусит. Патрик только искренне надеялся, что не уйдет на пенсию, прежде чем Мелльберг разродится.

– Вот, помню, осенью тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года было у нас в Гётеборге одно дело…

Патрик обреченно вздохнул про себя и приготовился выслушивать долгий рассказ.

* * *

Она нашла Дана там, где и ожидала его найти. Легко, словно они были сделаны из ваты, он перетаскивал на лодку снасти – большие толстые мотки троса, мешки и здоровенные кранцы. Эрике нравилось смотреть, как он работает. В свитере домашней вязки, в вязаной шапке и варежках, с вырывающимся изо рта при каждом вздохе паром, он казался неотъемлемой частью окружающей природы. Солнце сияло в чистом, без единого облачка, небе, и снег, лежащий на палубе, блестел в его лучах. Тишина стояла оглушающая. Дан работал эффективно и целеустремленно. Эрика видела, что он наслаждается каждой минутой. Он был на своем месте. Катер, море, острова на горизонте. Эрика знала, что он уже видит, как лед начинает раскалываться и как «Вероника» на полной скорости выходит в открытое море, устремившись к горизонту. Зима была одним сплошным долгим ожиданием, и Дан всегда с трудом переносил вынужденное сидение на берегу. Если лето выдавалось хорошим, то в прежние времена засаливали достаточно селедки, чтобы пережить зиму, а если нет, то приходилось искать пропитание как-нибудь еще. Как и многие другие прибрежные рыбаки, которые не выходят далеко в море, Дан не мог жить только промыслом, поэтому он по вечерам еще работал вторым учителем шведского на курсах в Танумсхеде два дня в неделю. Эрика знала, что из него вышел неплохой учитель, но его сердце было здесь, а никак не в классной комнате.

Дан был полностью поглощен работой на лодке, поэтому Эрике удалось подойти почти вплотную, прежде чем он заметил ее на причале. Эрика не смогла удержаться от того, чтобы не сравнить Дана и Патрика. Внешне они казались совершенно разными. Волосы Дана были такими светлыми, что летом, выгорая, становились практически белыми; у Патрика волосы были темные, одного цвета с глазами. Дан был мускулистый, а Патрик скорее жилистый. И при всем этом они вполне могли быть братьями – оба спокойные, мягкие, с врожденным чувством юмора, который проявлялся при подходящем случае. Вообще-то Эрика никогда раньше не думала о том, насколько они похожи в человеческом плане. Но, как ни посмотри, это ее скорее радовало. После Дана отношения с мужчинами у нее как-то не очень складывались. Все эти годы она пыталась найти, и иногда ей даже казалось, что нашла, человека совершенно другого склада – инфантильного, как говорила Анна.

– Ты связываешься с мальчишками, вместо того чтобы найти взрослого мужчину, поэтому неудивительно, что ничего серьезного у тебя с ними не выходит, – сказала ей как-то Марианне.

Может быть, она была права. Но годы летели очень быстро. Эрика признавалась себе, что она уже просто в панике. Смерть родителей тоже самым недвусмысленным и грубым образом заставила Эрику подумать о том, чего ей не хватает в жизни. После вечера пятницы ее мысли постоянно обращались к Патрику Хедстрёму.

Голос Дана прервал ее раздумья:

– Не может быть! Привет, ты давно тут стоишь?

– Да нет, совсем чуть-чуть. Мне захотелось посмотреть, как у тебя продвигается работа.

– Ну, во всяком случае, не всем же развлекаться, подобно тебе. Сидишь на заднице целыми днями, выдумываешь всякую ерунду, и тебе еще за это деньги платят – во житуха!

Они оба рассмеялись. Это была их излюбленная тема, на которую они могли говорить часами.

– Я тут тебе кое-что принесла согреться и подкрепиться.

Эрика помахала корзинкой.

– Ну, просто обслуживание класса люкс. И что ты за это потребуешь: мое тело или мою душу?

– Нет, спасибо. И то и другое можешь оставить себе. Размечтался. Больно нужно. Спала и видела.

Дан взял у нее корзину и, крепко поддерживая Эрику рукой, помог ей перебраться через релинги.[7]7
  Релинги – перила на катере или яхте.


[Закрыть] Было скользко, и Эрика едва не упала, она успела ухватиться за Дана и удержалась на ногах. Они стряхнули снег с трюмного люка, подложили под себя варежки, сели рядом и начали распаковывать корзину. Дан улыбнулся в предвкушении удовольствия, достав термос с горячим шоколадом, и улыбнулся еще шире, когда на свет появились бутерброды с колбасой со шпиком.

– Ты золото! – пробормотал Дан с набитым ртом. Какое-то время они сидели молча и с удовольствием ели. Было здорово сидеть так под послеполуденным солнцем, и Эрика постаралась выкинуть из головы неприятные мысли насчет работы и отсутствия самодисциплины. На неделе она довольно хорошо поработала над текстами и считала, что заслужила немного свободного времени.

– Слышно что-нибудь новое про Александру Вийкнер?

– Нет, расследование застопорилось.

– Да, я слышал; поговаривают, что у тебя появились собственные источники информации.

Дан лукаво улыбнулся. Эрика никогда не уставала удивляться, насколько быстро и эффективно работает сарафанное радио: видимо, каким-то образом о ее встрече с Патриком уже известно всему поселку.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Да нет, я не думаю ничего плохого. Ну и далеко вы зашли? Пробу сняли или как?

Эрика легонько стукнула его по груди, но не смогла удержаться от смеха.

– Не, никакой пробы не было. Честно говоря, я сама не понимаю, надо мне это или нет. Или, правильнее сказать, мне-то интересно, но я не уверена, стоит ли заходить дальше. И кто сказал, что ему интересно? А насколько я понимаю, это где-то как-то необходимо.

– Другими словами, ты трусишь.

Эрику кольнуло, что Дан одним словом и абсолютно правильно объяснил ситуацию. Иногда ей казалось, что он знает ее слишком хорошо.

– Да, должна признаться, что я немного не уверена.

– Но тут только ты должна решать: использовать тебе этот шанс или нет. А ты подумала, что будет дальше, если ты наконец отважишься?

Конечно, Эрика думала, думала много раз за последние дни, но до сего момента вопрос был, так сказать, скорее гипотетическим. В конце концов, они всего лишь поужинали вместе.

– Но вообще-то мне кажется, что тебе, наверное, стоит попробовать. Как говорится, «хотя и лопнула струна, но как она звучала…».

Эрика поспешила поменять тему разговора:

– Кстати, об Алекс. Я тут ухитрилась найти кое-что занятное.

– Ага, а что такое? – спросил Дан с видимым интересом.

– Ну, я побывала у нее дома пару дней назад и нашла одну интересную бумаженцию.

– Ты сделала что?

Дан изумился. Эрике совсем не хотелось выдавать ему детали, и она просто отмахнулась от него.

– Я нашла копию старой заметки об исчезновении Нильса Лоренса. У тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, зачем Алекс понадобилось прятать вырезку двадцатипятилетней давности под своим бельем?

– Вот дерьмо. Под своим бельем?!

Эрика подняла руку и продолжила:

– Интуиция подсказывает мне, что это как-то связано с убийством. Не знаю, каким образом, но здесь зарыта не просто собака, а очень здоровая собака. И кроме того, когда я была в доме, туда кто-то пришел и что-то искал. Может быть, даже вот эту самую статью.

– Ты что, дура? – Дан смотрел на нее, открыв рот. – Ну и какую хреновину ты еще выкинешь?! Убийцу Алекс должны искать полицейские. – Его голос сорвался на фальцет.

– Да-да, я знаю. И совершенно не обязательно орать, у меня с ушами все в порядке. Я отлично понимаю, что не должна этим заниматься, но, во-первых, хотела я того или нет, но меня в это уже впутала ее семья, во-вторых, в свое время мы были очень близкими подругами, а в-третьих, я не могу перестать думать о том, что именно я нашла ее.

Эрика не стала рассказывать Дану о книге. Ей казалось, это будет выглядеть циничным и постыдным. Кроме того, Эрика подумала, что, хотя Дан и реагировал слишком нетерпеливо, он, безусловно, всегда очень переживал за нее. И, признаться, с ее стороны действительно было не слишком умно бродить по дому Алекс, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Эрика, обещай мне, что ты с этим завяжешь. – Он положил руки ей на плечи, заставил повернуться и посмотреть ему в глаза. У Дана был добрый, ясный взгляд, но сейчас он стал очень жестким, совсем ему не свойственным. – Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Но если ты будешь продолжать копать, то в один прекрасный день окажешься на дне морском, рядом с русалками. Кончай это дело.

Дан крепче сжал ее плечи, продолжая пристально смотреть в глаза. Удивленная резкой реакцией Дана, она только открыла рот, чтобы ответить, как сзади с причала послышался голос Перниллы:

– Так, они тут сидят и, как я вижу, неплохо проводят время.

Ее голос прозвучал непривычно холодно. Эрика раньше ничего подобного не замечала. Пернилла мрачно смотрела на них, ее руки непроизвольно сжимались и разжимались. В первую секунду они замерли от неожиданности, услышав ее голос, и руки Дана по-прежнему оставались на плечах Эрики. Молниеносно, будто обжегшись, он отдернул их и встал навытяжку.

– Привет, любимая. Ты сегодня закончила раньше? Эрика вот проходила мимо и принесла кое-что перекусить, и мы немного поговорили.

Дан говорил заискивающе, словно оправдываясь, и Эрика с удивлением переводила взгляд с него на Перниллу и обратно. Она никак не могла взять в толк, что происходит. Пернилла смотрела на нее с явной ненавистью. Ее руки были крепко сжаты в кулаки, и на долю секунды Эрике даже показалось, что она на нее набросится. Эрика ничего не понимала. Много воды утекло с тех пор, как они раз и навсегда разобрались с Перниллой насчет отношений Эрики и Дана. Пернилла прекрасно знала, что у них нет никаких романтических чувств друг к другу, или, по крайней мере, Эрика сильно надеялась на то, что Пернилла это знала. Сейчас у нее такой уверенности не было совсем. Но вопрос заключался в том, что вызвало такую реакцию. Она опять посмотрела на Дана, потом на Перниллу: между ними происходила какая-то невидимая битва, и, похоже, Дан ее проигрывал. Сказать ей тут было совершенно нечего, и Эрика со своей стороны сочла за лучшее молча уйти, предоставив им возможность разбираться самим.

Она быстро положила в корзину контейнеры и термос. Идя по причалу, она слышала у себя за спиной голоса Дана и Перниллы, казавшиеся особенно громкими из-за тишины вокруг.