Текст книги "Ледяная принцесса"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Мелльберг окопался за своим письменным столом. Он постарался поглубже запихнуть рубашку в брюки, но это ничуть не мешало кофейным пятнам радовать глаз во всей своей красе. Пока он молча изучал каждого из присутствующих, его правая рука непроизвольно потянулась наверх поправить волосяную конструкцию, которая чуть-чуть накренилась в одну сторону. Патрик изо всех сил старался не рассматривать Эрику и заставил себя сосредоточиться на кофейных пятнах Мелльберга.

– Ну, в общем, так. Вы, конечно, в курсе, по какой причине я вызвал вас сюда. – И Мелльберг сделал длинную театральную паузу. – Я, следовательно, Бертель Мелльберг, начальник полицейского участка Танумсхеде, а это Патрик Хедстрём, который назначен моим помощником в этом расследовании.

Он кивком указал на Патрика, который сидел к его столу чуть ближе, чем остальные.

– Расследование? Вы хотите сказать, что она была убита?

Биргит потянулась вперед, и Хенрик быстро обнял ее за плечи, как бы защищая и успокаивая.

– Да, мы пришли к выводу, что ваша дочь не совершала самоубийства. Согласно отчету судебного эксперта, версию о самоубийстве можно исключить полностью. Я, ясное дело, не могу рассказывать вам о ходе расследования во всех деталях, но есть одно обстоятельство, указывающее на убийство: в то время, когда ее запястья были перерезаны, она не могла быть в сознании. Мы обнаружили в ее крови большое количество снотворного: очевидно, некто в то время, когда она впала в бессознательное состояние, сначала положил ее в ванну, включил воду и уже потом перерезал ей запястья бритвой, чтобы создать видимость самоубийства. Возможно, убийца был не один.

Плотно задернутые шторы не пускали внутрь кабинета резкий дневной свет. Атмосфера в комнате стала напряженной и какой-то пронзительной. И было заметно, насколько противоречивые чувства обуревают Биргит – горе и явное облегчение оттого, что Алекс не отняла у себя жизнь.

– Вы знаете, кто это сделал?

Биргит достала из сумочки маленький вышитый платок и аккуратно прикладывала его к глазам, чтобы не испортить макияж.

Мелльберг сложил руки на своем безразмерном пузе и обвел глазами присутствующих. Он прокашлялся и наконец изрек:

– Может быть, вы мне об этом расскажете?

– Мы? – спросил Хенрик с подчеркнутым удивлением. – А каким образом мы можем что-то об этом знать? Это работа какого-нибудь сумасшедшего. У Александры не было ни врагов, ни недоброжелателей.

– Но это ты так думаешь.

Патрик заметил, как на долю секунды муж Алекс изменился в лице: какая-то тень пробежала по нему и тут же исчезла, и Хенрик вновь обрел свое спокойное, невозмутимое «я».

Патрик всегда испытывал здоровый скептицизм в отношении людей наподобие Хенрика Вийкнера – людей, которые родились в рубашке, у которых всегда было все, которым никогда не надо было и пальцем шевелить. Он, безусловно, выглядел и симпатичным, и приятным, но под этой внешностью, как чувствовал Патрик, скрывалась очень непростая, неоднозначная личность. Под красивой оболочкой пряталась жестокость, и Патрик задал себе вопрос насчет полного отсутствия какого-нибудь удивления на лице Хенрика, когда Мелльберг объявил, что Алекс была убита. Одно дело – верить в это, но когда тебе объявляют об этом как о бесспорном факте – совершенно другое. За десять лет работы в полиции Патрик научился обращать внимание на такие вещи.

– Нас подозревают?

Биргит выглядела настолько пораженной, словно комиссар Мелльберг прямо у нее на глазах превратился в пожарный насос.

– Существуют совершенно четкие статистические данные об убийствах. Абсолютное большинство преступников обычно обнаруживают в семье или в ближайшем окружении. Конечно, я не утверждаю, что и в данном случае дело обстоит так же, но, как вы понимаете, мы обязаны в этом убедиться. Сейчас мы ничего не можем исключить. Мы обшарим все и вся и поковыряемся везде, это я вам лично гарантирую. С моим богатым опытом по части убийств, – еще одна театральная пауза, – дело наверняка будет раскрыто быстро. Но мне нужны от вас подробные отчеты о том, что вы делали в тот день и в то время, когда, как мы подозреваем, умерла Александра.

– О каком времени идет речь? – спросил Хенрик. – Последней с ней разговаривала Биргит, а потом мы не звонили ей до воскресенья. Так что с таким же успехом это могло произойти и в пятницу. Я позвонил ей около половины десятого, в пятницу вечером, но она часто в это время уходила гулять перед сном, так что я подумал, что и на этот раз ее нет дома.

– Патологоанатом смог сказать только, что она пролежала там мертвой примерно неделю. Мы собираемся, ясное дело, проверить ваши показания о времени звонков. Но у нас есть данные, которые позволяют утверждать, что она умерла в пятницу не позднее девяти часов вечера. В шестом часу, что можно считать вполне доказанным, по приезде во Фьельбаку она звонила Ларсу Тхеландеру насчет ремонта отопления, которое не работало. Он не смог прийти сразу же, но обещал подойти самое позднее в девять часов в тот же вечер. Согласно его свидетельским показаниям, ровно в девять часов он стучал в ее дверь. У нас следующая рабочая гипотеза: по-видимому, она умерла именно этим вечером, в день приезда во Фьельбаку. Потому что, учитывая, какой холод был в доме, она не могла забыть о том, что придет мастер чинить котел.

Его волосы опять накренились влево, и Патрик заметил, что Эрика глаз не может оторвать от этого зрелища. Наверняка ее разбирало желание рвануть вперед и выправить конструкцию. Весь участок уже прошел через это.

– В какое время вы разговаривали с ней? – обратился Мелльберг с вопросом к Биргит.

– Ну, я точно не знаю, – задумалась она. – Где-то после семи, около четверти или половины восьмого, так мне кажется. Но мы говорили совсем недолго, потому что Алекс сказала, что у нее гость. – Биргит побледнела. – А это не мог быть…

Мелльберг очень важно кивнул:

– Очень даже возможно, госпожа Карлгрен. И наша задача – все выяснить. Могу вас заверить, что мы к этому приложим все силы. Мы проверим все – это одна из важнейших задач. Так что будьте добры дать нам показания относительно вечера пятницы.

– А вы хотите, чтобы я тоже подтвердила свое алиби? – спросила Эрика.

– Полагаю, это не является необходимым. Но мы бы хотели получить ваши подробные показания о том, что вы видели внутри дома в тот день, когда нашли ее. Вы можете оставить их в письменном виде у ассистента – Хедстрёма.

Все посмотрели на Патрика, и он снова кивнул. Все начали подниматься.

– Какое трагическое происшествие, особенно когда вспоминаешь о ребенке.

Все посмотрели на Мелльберга.

– Ребенке?

Биргит переводила недоумевающий взгляд с Мелльберга на Хенрика.

– Да, она была беременна, на третьем месяце, согласно заключению медэксперта. Но наверное, для вас это не сюрприз.

Мелльберг хихикнул и хитро посмотрел на Хенрика. Патрику стало ужасно стыдно за абсолютно бестактное поведение своего шефа. Лицо Хенрика начало медленно бледнеть и стало образцово-мраморного цвета. Биргит растерянно посмотрела на него. Эрика стояла как окаменевшая.

– Она ждала ребенка. Почему вы не сказали? О боже!

Биргит прижала носовой платок ко рту и заплакала навзрыд, уже совершенно не думая о том, как будет выглядеть, и тушь ручейками поплыла по ее щекам. Хенрик опять обнял ее, Патрик перехватил его взгляд, когда Хенрик смотрел в пустоту, поверх головы Биргит. Ему стало абсолютно ясно, что тот не имел ни малейшего понятия о беременности Александры. А судя по печальному виду Эрики, было столь же недвусмысленно ясно, что она об этом, напротив, знала.

– Мы поговорим об этом, когда приедем домой, Биргит. – Он повернулся к Патрику: – Насколько я понимаю, вы возьмете наши письменные показания о пятничном вечере? И наверняка вы захотите задать нам дополнительные вопросы, когда будете брать их.

Патрик опять кивнул. Он вопросительно поднял бровь и посмотрел на Эрику.

– Хенрик, я сейчас приду. Мне только надо сказать пару слов Патрику. Мы давно знаем друг друга.

Она остановилась в коридоре, а Хенрик повел Биргит к машине.

– Подумать только, встретить тебя здесь. Это так неожиданно.

Она нервно переминалась с ноги на ногу.

– Я тоже на это не очень рассчитывала, хотя и помнила, что ты работаешь здесь.

Она крутила ремешок сумки и смотрела на Патрика, слегка наклонив голову. Он помнил все ее жесты до мельчайших деталей.

– Много времени прошло, я сожалею, что не смог прийти на похороны. Как вы с этим справились: ты и Анна?

Несмотря на свой рост, она казалась маленькой, и он с трудом удержался от того, чтобы не погладить ее по щеке.

– Ну, так, более или менее. Анна уехала к себе сразу после похорон. Так что я здесь уже пару недель и пытаюсь разобраться в доме, но это трудно.

– Я слышал, что какая-то женщина во Фьельбаке нашла жертву, но не знал, что это ты. Наверное, это ужасно. Вы ведь были подругами в детстве.

– Да, такую картину не забудешь никогда, она мне будет являться в кошмарах. Ну ладно, мне сейчас надо бежать, они меня в машине ждут. Может быть, встретимся при случае? Я собираюсь еще какое-то время остаться во Фьельбаке.

Она уже шла по коридору к выходу.

– А что ты скажешь насчет ужина в пятницу вечером, у меня дома в восемь часов? Адрес есть в телефонной книге.

– Приеду с удовольствием. Увидимся в восемь!

Не успела дверь за Эрикой закрыться, как Патрик исполнил в коридоре, к пущей радости коллег, импровизированный индейский танец. И продолжал чувствовать себя счастливым, хотя понимал, как много ему предстоит повозиться, чтобы привести дом в презентабельный вид. После того как Карин от него ушла, Патрик не особенно утруждал себя домашним хозяйством.

Эрика и Патрик знали друг друга с самого рождения. Их матери с детства дружили и были близки, как сестры. Патрик и Эрика маленькими были неразлучны, и ни в малейшей степени не будет преувеличением сказать, что Эрика стала его первой и самой большой любовью. Что касается Патрика, то он просто знал, что родился уже влюбленным в нее. Всегда существовала какая-то ясность в том, что Патрик чувствовал к ней. Она, со своей стороны, совершенно никак не реагировала и принимала его собачью преданность как само собой разумеющееся. Когда она уехала в Гётеборг, Патрик понял, что настало время оставить свои мечты и положить их на самую дальнюю полку. Конечно, он влюблялся в других с тех пор, и когда он женился на Карин, то искренне надеялся, что они и состарятся вместе, но в глубине души никогда не оставлял мыслей об Эрике. Иногда он не вспоминал о ней месяцами, а иногда думал по нескольку раз в день.

Чуда не произошло, и бумажная гора за то время, пока Патрик отсутствовал, не стала меньше. Глубоко вздохнув, он сел за стол и взялся за бумагу, лежащую наверху. Достаточно однообразная работа ничуть не мешала ему обдумывать меню пятничного вечера. С десертом, во всяком случае, проблем не ожидалось. Эрика всегда любила мороженое.

* * *

Он проснулся с омерзительным вкусом во рту. Да, похоже, вчера они хорошо оттянулись. Пацаны подвалили после обеда, а потом они вместе упились. Всплывали какие-то смутные воспоминания о том, что вечером вроде приходил полицейский. Но в общем и целом он мало что помнил, словно провалился в черную дыру. Он попробовал встать, но комната закружилась и заходила ходуном, и он решил еще немного полежать.

У него саднило правую руку, он поднял ее к потолку, чтобы посмотреть, что там такое. Костяшки пальцев были сильно разбиты и все в запекшейся крови. Вот дерьмо, похоже, он устроил драку, из-за которой легавый и приходил. Мало-помалу в голове что-то прояснялось. Пацаны начали трепаться насчет самоубийства, и кто-то из них погнал что-то насчет Алекс. Светская сука, шлюха из высшего общества. Так он про нее и сказал. Андерса замкнуло, и все, что произошло потом, он почти не помнил. Все покрылось красным туманом, когда Андерс набросился на него. Ясное дело, он и сам обзывал ее по-всякому: и так и эдак, потому что ему досталось больше всех от ее предательства, но это было не одно и то же. Другие ее не знали, только у него было право судить о ней.

Телефон начал пронзительно надрываться, он попробовал игнорировать это, но потом решил, что ему же будет спокойнее, если он подойдет и телефон перестанет буравить ему голову.

– Да, это Андерс. – Язык у него едва ворочался.

– Привет, это мама. Как ты себя чувствуешь?

– А, сплошное дерьмо. – Опираясь о стену, он сполз вниз и сел. – Какой, мать вашу, час?

– Почти четыре часа дня. Я тебя разбудила?

– Ну да.

Голова казалась непропорционально раздутой и тяжелой и норовила все время ухнуть между коленей на пол.

– Я была поблизости и прикупила кое-что. Я услышала тут одну вещь и думаю, тебе стоит об этом знать. Ты слушаешь?

– Да, блин, слушаю.

– Они определили, что Алекс не покончила с собой. Ее убили. Я только хотела, чтобы ты знал.

Тишина.

– Андерс, алло. Ты слышал, что я сказала?

– Да-да, конечно. Что ты сказала? Александру… убили?

– Да, так, во всяком случае, говорят в поселке. Сегодня Биргит была в полиции в Танумсхеде, и там ей все разъяснили.

– Вот черт! Мамулёк, мне тут кое-что сделать надо. Созвонимся потом.

– Андерс, Андерс!

Он уже положил трубку. С неимоверными усилиями он заставил себя принять душ и оделся. После второй таблетки панадола он снова слегка почувствовал себя человеком. Бутылка водки на кухне соблазнительно поглядывала на него, но он не поддался искушению. Сейчас он должен быть трезвым. Ну, по крайней мере, относительно трезвым. Телефон зазвонил снова, он не стал поднимать трубку. Вместо этого взял из шкафа в прихожей телефонный справочник и там быстро нашел нужный номер. Руки дрожали, когда он набирал цифры. После казавшихся бесконечными сигналов он дозвонился.

– Привет, это Андерс, – сказал он, когда трубку на другом конце все-таки подняли. – Не, блин, не клади, нам надо чуток переговорить. Ты, слышь, ты, что я тебе, блин, скажу, выбора-то у тебя, блин, большого и нету. Я к тебе сейчас подъеду. Минут через пятнадцать. И не вздумай, чтоб ты, блин, дома был. И мне плевать, кто там у тебя и что там у тебя. Понял или нет? И помни: кому есть что терять, а кому нет. Ты, мерзавец. Я иду. Увидимся через четверть часа.

Андерс положил трубку, потом сделал пару глубоких вздохов, надел куртку и вышел из дома. Дверь он никогда не запирал. В квартире опять надрывался телефон.

* * *

Эрика чувствовала себя совершенно вымотанной, когда наконец добралась до дома. Они возвращались в тягостном молчании, и Эрика понимала, что Хенрик стоит перед трудным выбором: сказать ли Биргит, что не он отец ребенка, или держать язык за зубами и надеяться, что это не выплывет наружу в ходе расследования. Эрика не осуждала Хенрика и не могла с уверенностью сказать, как бы она поступила на его месте. Правда – не всегда лучший выход.

Уже стемнело. И она с благодарностью вспомнила отца, который установил наружное освещение, включающееся автоматически на подходе к дому. Она всегда по-настоящему боялась темноты. В детстве Эрика думала, что этот страх пройдет, когда она вырастет. Потому что взрослые не боятся темноты. Сейчас ей тридцать пять, а она по-прежнему заглядывает под кровать, чтобы убедиться, что там не скрывается кто-то. Жалкое зрелище. Она зажгла свет во всем доме, налила себе большой бокал красного вина и устроилась на плетеном диване на веранде. Темнота впереди становилась все более густой и непроницаемой. Эрика сидела и смотрела перед собой невидящими глазами. Она чувствовала себя одиноко. Так много людей, на которых повлияла смерть Алекс, оплакивали ее. А у самой Эрики была только Анна. Иногда она задавала себе вопрос, а будет ли Анна по ней скучать когда-нибудь.

Детьми Алекс и Эрика были очень близки друг другу. Когда Алекс начала отдаляться и в итоге совсем пропала, Эрике казалось, что у нее земля ушла из-под ног. Если у нее когда-нибудь и было что-то по-настоящему свое, то только Алекс, кроме отца – единственного человека, который заботился о ней. Эрика поставила бокал на стол так резко, что отломилась ножка. Она чувствовала себя слишком неспокойно, чтобы сидеть на месте, она должна была что-то делать. Не имело никакого смысла притворяться, что смерть Алекс не потрясла ее до глубины души. И больше всего ее смутил тот факт, что образ Алекс, который создавался у нее после разговоров с ее семьей, очень плохо соответствовал той Алекс, которую знала сама Эрика. Даже если человек изменился на длинной дороге от детства к зрелости, остается сердцевина, сущность личности, которая всегда та же. А та Алекс, которую описывали, казалась совершенно чужой. Эрика поднялась и опять надела пальто. Ключи от машины лежали в кармане; в последнюю секунду она прихватила фонарь, сунув его в другой карман.

Дом на самой вершине холма казался каким-то особенно одиноким в фиолетовом свете уличных фонарей. Эрика припарковала автомобиль на стоянке позади школы: она не хотела, чтобы кто-нибудь видел, как она входит в дом.

Кусты, обрамляющие участок, услужливо скрыли ее, когда Эрика осторожно подкралась к веранде. Уповая на то, что старые привычки не ржавеют, она подняла дверной коврик – там лежал запасной ключ, точно так же, как и двадцать три года назад. Дверь немного заскрипела, когда Эрика открывала ее, но она надеялась, что никто из соседей этого не слышал. Было очень неприятно входить в темный дом. Страх темноты навалился так, что стало трудно дышать, и она заставила себя сделать несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить нервы. Эрика с благодарностью вспомнила о фонаре в кармане и помолилась про себя, чтобы аккумуляторы были заряжены. Они были заряжены. Яркий свет ее успокоил.

Она фонарем осветила гостиную на первом этаже. Она сама не понимала, что на самом деле хотела найти в доме. Эрика рассчитывала на удачу и уповала на то, что никто из соседей или прохожих не заметит свет и не позвонит в полицию.

Она стояла посреди красивой и просторной комнаты. Эрика обратила внимание, что вместо коричневой с оранжевой обивкой мебели семидесятых годов, которую она помнила с детства, здесь теперь стоял светлый, северного дизайна с прямыми линиями гарнитур из березы. Эрика поняла, что это Алекс приложила руку к дому. Порядок в помещении был настолько безупречен, что создавалось какое-то ощущение нежилого дома. Ни одной складки на диване, ни единой газеты на журнальном столике – она не увидела ничего, что заслуживало бы внимания. Эрика помнила, что кухня находится за гостиной. В просторной кухне порядок нарушала только одинокая кофейная чашка в раковине. Эрика вернулась, прошла через гостиную и поднялась на второй этаж. Она сразу же повернула направо и вошла в огромную спальню. Эрика помнила ее как спальню родителей Алекс, но сейчас, без сомнения, это была комната Александры и Хенрика. Со вкусом обставленная, она выглядела довольно экзотично, с обивкой насыщенного красного и шоколадно-коричневого цветов и африканскими масками на стенах. С высоким потолком прекрасно гармонировала большая люстра с висюльками. Александра, безусловно, смогла удержаться от соблазна отделать свой дом снизу доверху в морском стиле, как это обычно делается в летних виллах, из-за чего все – от штор с ракушками до картинок с морскими узлами – раскупается, как горячие пирожки, в бутиках, которые открываются летом во Фьельбаке.

В отличие от остальных комнат, куда Эрика уже заглядывала, спальня выглядела обитаемой: тут и там были разбросаны вещи, на ночном столике лежали пара очков и книга стихов Густава Фрёдинга, на полу валялись скомканные колготки, на кровати разложено несколько кофточек. В первый раз Эрика почувствовала, что Алекс действительно жила в этом доме.

Эрика начала осторожно заглядывать в ящики и шкафы. Она по-прежнему не знала, что ищет, и начала ощущать себя каким-то вуайеристом, когда добралась до красивого кружевного белья Александры. Но как раз в тот момент, когда она решила перейти к следующему ящику, она наткнулась на дне на что-то шуршащее.

Внезапно Эрика замерла с руками, погруженными в стринги и бюстгальтеры. С первого этажа послышался звук, четко различимый в абсолютной тишине дома. Кто-то осторожно открыл и закрыл дверь. Эрика в панике огляделась. Спрятаться в комнате можно было либо под кроватью, либо в одном из встроенных гардеробов, которые тянулись вдоль стены спальни. На раздумье оставались секунды, а она все колебалась, не зная, что выбрать. Но, услышав шаги на лестнице, она стряхнула с себя оцепенение и инстинктивно шмыгнула в дверь ближайшего гардероба. Он, слава богу, открылся легко и без скрипа, и Эрика не дыша затаилась позади одежды, притворив за собой дверь. У нее не было ни малейшей возможности видеть, кто вошел в дом, но она слышала, как шаги становятся ближе и ближе; кто-то помедлил перед дверью спальни, прежде чем войти. Эрика внезапно почувствовала, что сжимает что-то в руке. В спешке она сама не заметила, как прихватила то, что шуршало в ящике. Она осторожно положила это в карман.

Она едва осмеливалась дышать. В носу начало щекотать, и она отчаянно стала тереть его, чтобы справиться с проблемой и не чихнуть. Наконец ей удалось перевести дыхание.

Человек в комнате что-то искал. Похоже, он – или она – проделывал примерно то же самое, что и Эрика до того, как ее прервали. Ящики выдвигались один за другим, и она подумывала, что скоро очередь дойдет и до гардеробов. Паника нарастала, и у Эрики на лбу выступили капельки пота. Что же делать? Единственное, что ей пришло в голову, – закопаться как можно глубже в одежду. Ей повезло: она забралась в секцию, где висело много длинных пальто, и осторожно втиснулась между вещами и задрапировала ими себя. Оставалось только надеяться, что неизвестный, открыв гардероб, не заметит торчащих внизу ботинок.

На то, чтобы осмотреть комод, понадобится какое-то время. Эрика вдохнула затхлый запах средства от моли, искренне надеясь, что эта штука сработала и по ней в темноте не ползают какие-нибудь насекомые. Не менее истово она надеялась также, что там, снаружи, всего в нескольких метрах от нее, не убийца Алекс. Но у кого еще могли найтись причины шарить в доме Александры, прикинула Эрика, с изящной непринужденностью избегая думать о том, что она сама, строго говоря, не получила письменного приглашения в этот дом.

Наконец открылась дверь гардероба, и Эрика почувствовала, как свежий воздух пробежал по ногам. Она затаила дыхание.

Было совсем не похоже, что в гардеробе хранили какие-то секреты или ценности, но все зависело от того, что искали, и дверь почти сразу закрылась. Другие двери открывались и закрывались так же быстро, а затем Эрика услышала, как шаги удаляются к двери и потом вниз по лестнице. Даже после того, как наружная дверь аккуратно закрылась, она выждала довольно значительное время, прежде чем решилась вылезти из гардероба. Было очень здорово дышать полной грудью, а не следить за каждым вздохом.

Комната выглядела точно так же, как перед приходом Эрики. Кем бы ни был этот посетитель, он искал очень осторожно: все оставил в надлежащем порядке и ничего даже не сдвинул с места. Эрика была совершенно убеждена, что в доме побывал не вор. Она повнимательнее посмотрела на гардероб, в котором пряталась. Когда она прижималась к задней стене, то почувствовала щиколоткой что-то твердое. Она раздвинула плечики с висевшей на них одеждой и в свете фонаря разглядела в глубине большой холст, повернутый к стене. Она осторожно подняла его, повернула и увидела потрясающе красивую картину. Эрика сразу поняла, что ее написал одаренный художник. На картине была изображена обнаженная Александра, лежащая на боку, положив голову на руку. Художник писал исключительно в теплых тонах, и это придало лицу Александры какую-то раскрепощенность. Эрика недоумевала, как такая красивая картина оказалась в гардеробе. Судя по портрету, Александре не надо было стыдиться, показывая себя. Она была такая же совершенная, как картина. Эрика никак не могла избавиться от ощущения, что в картине есть что-то знакомое, что-то такое, что она уже видела прежде. Она знала, что никогда раньше не видела эту картину, так что, должно быть, это что-то другое. Подпись в нижнем правом углу отсутствовала; она посмотрела сзади и увидела там цифры 1999 – должно быть, дату завершения работы. Эрика аккуратно поставила картину на место у задней стенки гардероба и закрыла дверь.

Она в последний раз оглядела комнату. Она не могла сказать ничего определенного, но чего-то не хватало. Но она не понимала чего. Она решила, что, может, вспомнит позже. Сейчас же ей совершенно не хотелось оставаться в доме. Эрика положила ключ на место. Она не чувствовала себя в безопасности до тех пор, пока не села в машину и не завела двигатель. На этот вечер приключений с нее было вполне достаточно. Хорошая доза коньяка успокоит ее и вернет к жизни. Она не понимала, какого черта ее понесло туда разнюхивать. От собственной глупости ей хотелось бить себя по лбу кулаком.

Когда Эрика поставила машину в гараж и вошла в дом, она увидела, что отсутствовала меньше часа. Она удивилась: ей казалось, что прошла вечность.

* * *

Стокгольм демонстрировал себя с лучшей стороны, словно стремясь заглушить печаль, которая лежала у нее на сердце. При обычных обстоятельствах она бы радовалась солнцу, которое сияло над Риддарфьерден, когда она ехала через Западный мост. Но не сегодня. Встреча была назначена на два часа, и она думала всю дорогу из Фьельбаки, пытаясь найти для себя хоть какое-нибудь утешение. К сожалению, Марианне очень доходчиво просветила Эрику насчет ее юридического статуса. В том случае, если Анна и Лукас будут настаивать на продаже дома, ей придется согласиться на это. Сохранить дом можно, только выкупив у них половину по рыночной цене.

Но, учитывая цену, на которую потянет дом во Фьельбаке, у нее не нашлось бы и малой части нужной суммы. Конечно, ее не обойдут при продаже дома. Ее доля может достичь двух миллионов, но деньги ее не интересовали. Никакие деньги в мире не могли возместить потерю дома. От мысли, что какой-нибудь стокгольмский обормот, который думает, что только что купленная морская фуражка превратила его в настоящего жителя побережья, будет громоздить вместо красивой веранды панорамное окно, Эрика просто заболевала. Ничто не могло убедить ее в том, что она преувеличивает. Она думала об этом снова и снова. Она остановилась у здания адвокатской конторы на Руиебергсгатан в Остермальме, окинув взглядом его впечатляющий фасад с полированным мрамором и колоннами. Она посмотрела на свое отражение в зеркале лифта. Тщательно выбранное ею платье идеально соответствовало ситуации. Она была здесь в первый раз, но с легкостью могла угадать, какого плана адвоката привел с собой Лукас. Он соизволил сделать жест притворной вежливости и заметил, что, само собой разумеется, Эрика может привести с собой своего адвоката. Эрика предпочла прийти одна. Все было очень просто: она не могла позволить себе адвоката. Ей хотелось повидаться с Анной и детьми перед встречей, немного побыть у них дома. Несмотря на горечь от поступка Анны, Эрика была намерена сделать все возможное, чтобы сохранить их отношения. Похоже, Анна думала по-другому: она сказала, что для нее это слишком волнительно и будет лучше, если они встретятся у адвоката. И прежде чем Эрика успела предложить увидеться после посещения адвокатской конторы, Анна предупредила ее, что ей потом надо будет сразу же уехать, чтобы встретиться с подругой. «Какое неожиданное совпадение», – подумала Эрика. Совершенно ясно, что Анна избегает ее. Вопрос был только в следующем: поступает она так по собственной инициативе или это Лукас недвусмысленным образом запретил Анне встречаться с Эрикой, пока он на работе и не может надзирать.

Все уже собрались, когда она вошла в кабинет. С постными физиономиями Лукас и Анна разглядывали ее, пока Эрика с несколько принужденной улыбкой жала руку двум адвокатам Лукаса. Лукас кивнул ей в знак приветствия, и Анна осмелилась тоже кивнуть ей из-за его спины. Они расселись и начали переговоры.

В целом это не заняло много времени. Адвокаты сухо, ясно и очень предметно объяснили Эрике то, что она уже знала. Дескать, Анна и Лукас имеют полное право настаивать на продаже дома. Но если Эрика в состоянии выкупить другую половину дома по рыночной цене, она имеет полное право поступить так, а если не в состоянии или не хочет, то дом будет выставлен на продажу, как только оценщик определит его стоимость.

Эрика посмотрела Анне в глаза:

– Ты действительно хочешь это сделать? Неужели дом для тебя ничего не значит? Подумай, что бы сказали папа и мама, если бы увидели, что мы продаем дом, как только они ушли. Ты действительно этого хочешь, Анна?

Она особо подчеркнула «ты» и краешком глаза увидела, как Лукас раздраженно нахмурился. Анна опустила глаза и смахнула несколько несуществующих пылинок со своего элегантного платья. Ее светлые волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост на затылке.

– А что мы будем делать с этим домом? Со старым домом всегда масса хлопот, и ты только представь, какие деньги мы выручим за него. Я думаю, мама и папа наверняка приняли бы то, что кто-то из нас может смотреть на вещи практически. Я имею в виду: а когда мы будем пользоваться домом? Лукас и я покупаем летний дом в стокгольмских шхерах, чтобы у нас было что-то поблизости. А что ты совершенно одна будешь делать с домом?

Лукас посмотрел на Эрику, бездарно изображая, как он расстроен, и похлопал Анну по спине. Она по-прежнему не осмеливалась смотреть Эрике в глаза.

Эрику поразило, насколько усталой выглядит ее младшая сестра. Она еще больше похудела, и черный костюм был заметно велик ей в груди и бедрах. Под глазами обозначились темные круги, и, несмотря на макияж, было видно, насколько она бледная. Злость и чувство беспомощности оттого, что она никак не могла повлиять на ситуацию, одолевали Эрику, и она впилась глазами в Лукаса. Он спокойно выдержал ее взгляд. Он пришел прямо с работы в своей униформе – темно-сером костюме, белой рубашке и блестящем темно-сером галстуке. Он выглядел светским и элегантным. Эрика понимала, что многие женщины наверняка считают его привлекательным. Но Эрика видела его жестокую сущность, наложившую отпечаток на резко очерченное лицо с острыми, выступающими скулами и подбородком. Это было еще заметнее из-за того, что он всегда зачесывал волосы назад, оставляя открытым лоб. Он был похож не на типичного англичанина с красной обветренной кожей, а скорее на настоящего скандинава с очень светлыми волосами и ледяными голубыми глазами. Хорошо очерченная и полная, как у женщины, верхняя губа придавала ему какой-то несколько легкомысленный декадентский облик. Эрика поймала его взгляд, когда он шарил глазами по вырезу ее платья, и инстинктивно запахнула жакет. Он заметил ее движение, что разозлило ее еще больше. Ей очень не хотелось давать Лукасу повод считать, что она обращает на него хоть какое-то внимание.