Текст книги "Привыкание (ЛП)"
Автор книги: К. Д. Рэйсс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
К. Д. Рейсс
Привыкание
«Песни вечных мук # 2 »
Оригинальное название: C. D. Reiss «Use» (Songs of Perdition #2), 2014
К. Д. Рейсс «Привыкание» (Песни вечных мук #2), 2017
Переводчик: Иришка Дмитренко
Редактор: Елена Теплоухова
Оформление: Иванна Иванова
Обложка: Врединка Тм
Перевод группы: http :// vk . com / fashionable _ library
Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Оглавление
К. Д. Рейсс
Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!
Аннотация.
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
Глава 7.
Глава 8.
Глава 9.
Глава 10
Глава 11.
Глава 12
Глава 13
Глава 14.
Глава 15.
Глава 16
Глава 17.
Глава 18.
Глава 19.
Глава 20.
Глава 21.
Глава 22.
Глава 23.
Глава 24.
Глава 25.
Глава 26.
Глава 27.
Глава 28.
Глава 29.
Глава 30.
Глава 31.
Глава 32.
Глава 33.
Глава 34.
Глава 35.
Глава 36.
Аннотация.
В результате, я ударила его, чтоб освободить? Но освободить от чего? От секса? Наркотиков? Вечеринок? Или освободить, чтоб самой стать нормальной?
– Было очень интересно. Там, на Манди стрит, – сказал Эллиот.
– Не так, как в остальном мире. Это безопасное место для таких людей, как я.
– Людей как ты? Ты не могла бы выразиться более конкретно? – он пробежал пальцем по краю своего блокнота, и по внутренней части моих бедер пробежал холодок.
– Людей как я… Ну, не знаю. Любителей заняться сексом. Мы трахаемся, потому что это то, что мы делаем. Водители автобусов водят автобусы. Бухгалтера считают. Полицейские арестовывают. А я люблю секс. Я трахаюсь .
Глава 1.
ФИОНА
Я часто уплывала в состояние транса, напоминавшее мне сеансы гипноза с Эллиотом. В этом состоянии находилась по вечерам после ужина, до того как выключали свет, сидела перед телевизором и наблюдала за волнами океана, позволив моему мозгу делать все, что ему захочется.
В то время я ни о чем не думала и находилась в сладком бреду от медикаментов, а нестабильный кокон моей ярости прятался в розовых шарах сладкой ваты. Через десять дней после ухода Эллиота они назначили мне другие таблетки, и начался мой путь от стадии «отмороженная» до «неконтролируемо буйная».
Слишком много сна, но очень мало приятных эмоций.
Я соскучилась по Эллиоту и его холодному профессионализму, еле заметным подпрыгиваниям и движениям, с помощью которых он показывал свои эмоции – доказательство того, что под одеждой было живое, обнаженное тело. Не прошло и двенадцати часов после его ухода, а он уже присутствовал в моих сексуальных фантазиях. Я ни дня не нуждалась в нем. В пламени наших отсутствующих отношений он не был мне нужен для освобождения или для признания моей вменяемости, поэтому не было необходимости в блокировке своих мыслей. Однажды я осознала, что могу вновь чувствовать свои пальцы, и с этого момента начала наслаждаться мыслями о нем один раз за ночь, потом два, три раза после выключения света, в итоге проваливаясь в бессонный туман с пальцами на своей киске.
Моя фантазия была такой невинной, однако это воспламеняло мой клитор.
Я стою в кофейном магазине на Шарлевилль. Там, где можно выпить чашечку кофе со сливками. В одиночестве, но это фантазия. Вокруг нет ни камер, ни папарацци. Я сажусь на лавочку и открываю книгу. Светит солнце. Ветер развевает мои волосы, а кружка с моим кофе сделана из красного фарфора.
Он стоит надо мной со своим бумажным стаканчиком, отбрасывая тень на мою книгу.
– Фиона?
Я поднимаю голову вверх и воспроизвожу его образ из своих воспоминаний: светло-каштановые волосы, сине-серо-зеленые глаза, близко расположенные друг к другу брови, длинная шея и улыбка, впервые в жизни искренняя и не обремененная самобичеванием или профессиональной этикой.
– Эллиот. Привет.
– Как ты?
– Потрясающе. Присядешь на пару минут?
Он всегда садится. Иногда идет куда-то и решает подойти ко мне, а иногда он просто ничего не делает. Но всегда присаживается. Я представляю наш разговор. Мне приходится фантазировать о его жизни, потому что много не знаю о нем. Я рассказываю ему о том, как хорошо себя чувствую. О том, что вылечилась. Перестала принимать наркотики и о том, что секс для меня больше не является потребностью. Иногда рассказываю ему о том, что у меня не было секса с момента выписки из больницы, а иногда говорю, что занималась им всего пару раз.
Когда я дохожу до целомудренной части моей фантазии, возникает такое ощущение, что все чувства вибрируют во мне. В этот момент он провожает меня до машины, а от его слов о привязанности, желании и подавляемой страсти местечко между моих ног начинает пульсировать. Я представляю наш поцелуй, его руки держат мое лицо, а член упирается в живот, все это делает меня такой влажной, что рукавом своей больничной рубашки мне приходится вытереть влагу с бедер.
Представляю, как отправляюсь в Комптон в какой-то зараженный крысами приют или запущенную церковь и там вижу его. Наши отношения настолько болезненные, что магнетическое притяжение заставляет наше желание оставаться на уровне врач-пациент, практически не давая им шанса на существование.
Он произносит:
– Я всегда хотел тебя.
Я снова и снова вспоминаю то время, которое провела с ним, и ищу моменты, которые могли бы быть правдой. Постепенно я начинаю представлять, как он набрасывается на меня на кровати. Берет меня за лодыжки и разводит их в стороны, смотрит на мою влажную киску всего секунду, а после этого начинает ее целовать. Выражение блаженства на его лице говорит о том, что он голодал или был в заключении, а это первая трапеза на свободе. Он трахает меня как в фильмах. Наши лица так близко. Его глаза наполовину прикрыты, и он выдыхает мое имя.
Прекрасно понимала, что эта фантазия никогда не станет реальностью. Я не знала этого мужчину. Абсолютно. Он был нормальным, серьезным и даже в чем-то милым. Поэтому никогда не будет строить отношения с испорченной сексом и зависимой от наркотиков шлюхой, которая, ко всему прочему, притягивает к себе объективы камер. Мне никогда не удастся привлечь хорошего мужчину. У меня не было доступа в обычный мир, но я все равно его желала. Мои самые темные желания теперь были о такой недостижимой нормальной жизни.
Я не хотела всего этого до ухода Эллиота. Потом я начала фантазировать о Диконе, моем Мастере, который помог мне существовать, но я все равно предала его. Однажды я распутаю паутину событий, которые привели нас обоих в конюшню, но была ли, нахер, разница? Разве я ударила его ножом не для того, чтобы освободиться?
Но…быть свободной для чего?
Секса? Кокаина? Вечеринок?
Или для того, чтобы стать нормальной?
Глава 2.
ЭЛЛИОТ
Я не любил спешить. Если все было сделано правильно и по порядку, то и спешить не нужно. Даже со скукой можно было справиться без особых усилий, если дни протекали так, как и должны были.
По вторникам перед работой у меня был сеанс терапии. Мне, как терапевту, тоже были необходимы эти сеансы для сохранения своего здравомыслия. В течение нескольких недель мне было нечего обсуждать, и меня поглощали мысли о пятидесяти минутах, проведенных в кабинете Ли в разговорах ни о чем. Предполагалось, что эти сеансы должны были помочь мне взглянуть на сеансы с моими собственными пациентами под другим углом, увидеть недостатки, но я чувствовал, что просто зря тратил свое время.
Я открыл дверь своей машины. Бугенвиллии (прим. – фиолетовый вьющийся цветок, род вечнозеленых растений семейства Никтагиновые), нависавшей над подъездной дорожкой, нужна была подпорка. Зачастую я делал их сам, потому что понял, что это успокаивает, но когда устроился на работу в Вестонвуд, то забросил это дело. Садовникам было приказано не трогать ее, что они и сделали, поэтому каскад фиолетовых цветов спадал на лобовое стекло.
Я вернулся на работу в клинику семейной медицины в Комптоне на Алондра Авеню. И оставил должность военного священника, но свято место пусто не бывает. Они просили меня остаться, но я пошел в Вестонвуд. Ушел из анклава помогать проблемным богачам и вышел на неполный рабочий день на Алондра Авеню, попытавшись разобраться со своей жизнью. Нестабильность мне не нравилась ровно настолько, насколько и несогласованный график работы, но мне нужно было держать себя в тонусе.
Движение в Лос-Анжелесе было как всегда загруженным, но к нему было легко привыкнуть, учитывая сезон, время суток, погодные условия и людей, готовых изменить маршрут в любой момент. Если бы я повернул направо на Ла-Синега в 7:01 утра в обычный вторник, то успел бы вовремя. Свернув в 7:02, я опоздаю уже на десять минут. Мне до сих пор непонятно, куда пропадали восемь минут, но те злополучные шестьдесят секунд, казалось, увеличивали плотность транспортных артерий в арифметической прогрессии.
Но я повернул в 7:04 и подумал о том, что мне придется извиняться за опоздание на сеанс. За извинениями всегда следовало объяснение причин опоздания, а так же почему важна пунктуальность, и что я чувствую по этому поводу, именно так в детстве и начинались раскопки сокровищ, которых не существовало. Однако мной не был учтен тот факт, что в этом районе много школ, а сейчас были рождественские каникулы, поэтому на дорогах почти никого не было. Я остановился в переулке позади офиса Ли и сделал глубокий вдох. У меня получится добраться до Алондра Авеню вовремя, потому что дороги не загружены. Опоздание к Ли было простительно. Но вот опоздание к моим пациентам было под запретом. Это были люди, для которых я был единственной надеждой в жизни.
– Почему ты беспокоишься о них? – спросила Ли, сложив руки на своем круглом из-за беременности животике. Ей удалось забеременеть в сорок два года, поэтому зачастую я нахожу ее в состоянии блаженства, усталости, или смеси двух этих состояний.
– Потому что я человек. А беспокоиться – и значит быть человеком.
– Но это не твоя работа.
Мы бы стали обсуждать это в сотый раз. Моя работа заключалась в том, чтобы дать пациентам безопасное пространство для работы над своими проблемами. Если бы я заботился о них, то был бы эмоционально истощен к концу недели, месяца или года и был бы неспособен работать с остальными.
Я не ответил ей. В этом не было никакого смысла. Возникло чувство обеспокоенности, я поймал себя на том, что потирал верхнюю губу своим средним пальцем. Мне было некуда девать энергию. В таком состоянии я находился с тех пор, как покинул Вестонвуд.
– Сегодня утром ты почти опоздал. Я видела, как ты паркуешься, – Ли указала на свое окно, выходившее на парковочные места. Она не ставила никаких галочек. Самый идеальный терапевт в мире, которого мой наставник порекомендовал из-за абсолютно спокойного, рационального поведения.
– Джана застала меня в душе, – сказал я, вспомнив очень приятный, но неуместный секс в душе. – Распорядок был нарушен, – она переехала полгода назад, после активного периода свиданий, и почти не внесла никаких изменений в дом, только стала самой красивой вещью, побывавшей на моей кухне.
– А, – сказала она. – Можно предположить, что все хорошо?
– Все как обычно. Она хочет, чтобы я был в безопасности. Думает, что каждый день за мной будут охотиться. Паникует. Беспокоится. Я ее успокаиваю. Это действует недолго, и так каждый раз...
– И она хочет, чтобы ты вернулся в Вестонвуд.
– Да.
– Ты сказал ей, почему ушел?
Это было очень неприятно. Только Ли была квалифицированной настолько, чтобы разгадать это, и она была единственным человеком, которому я бы доверил этот уровень сложности. И рассказал о своем желании защитить Фиону от ее семьи и средств массовой информации сразу после моего ухода из Вестонвуда, тогда Ли позволила мне увильнуть от вопроса, решив, что я расскажу о своих чувствах тогда, когда буду к этому готов.
– Джана не поняла бы, – ответил я.
– Ты должен попытаться.
– Она очень деликатный человек. Если я расскажу ей, что семья пациента давит на меня, то она будет беспокоиться. А если она узнает о контрпереносе, то будет еще хуже. (прим. контрперенос – психологический феномен, заключающийся в бессознательном переносе ранее пережитых (особенно в детстве) чувств и отношений, проявлявшихся к одному лицу, совсем на другое лицо, а данном случае чувств терапевта к пациенту).
– Контрперенос бывает. Ситуацию с семьей девушки она должна знать, потому что это не относится к тому, что может быть сказано в пределах этой комнаты.
– Там не о чем говорить, – сказал я. – Все, о чем я тебе рассказал, было моим умозаключением. Если она узнает это, то не сможет понять и начнет паниковать. Ей сложно иметь дело с вещами, которые не являются фактами.
– Как вы собираетесь так жить, Эллиот?
– Ты знаешь, что у меня от тебя глаза болят?
– Ты сказал то же самое о Джане.
Я улыбнулся, поняв насмешку и то, что ей на самом деле кажется это забавным. Она заметила мой контрперенос, связанный с кем-то вне кабинета терапевта. Переключение было необходимо. Контрперенос, когда у терапевта возникают запрещенные чувства к пациенту, намного хуже. Однако этот случай был под контролем, с моим контрпереносом к Фионе можно было справиться. Именно поэтому мне нужны эти сеансы с терапевтом – чтобы держать вещи под контролем.
– Не доверяю намерениям ее отца, – сказал я. – Он приходит ко мне и просит выпустить ее. Говорит мне о том, что она будет под присмотром, а меня щедро отблагодарят за потраченное время. То, как он сказал это, было неправильно.
– То есть ты думаешь, что он должен был попросить тебя оставить ее для дальнейшего наблюдения?
– Я думаю, что сам факт такой просьбы является проблемой. Если бы он попросил меня кормить ее в полдень, то ее бы кормили в одиннадцать, потому что я не доверяю ему.
– Это похоже на протест, – сказала Ли.
– Ты никогда не встречалась с этим человеком.
– Любой человек, смотревший телевизор, знает, что происходит. Средства массовой информации как стервятники кружат над ней из-за аварии с ее братом и нападения с колющим предметом на ее бойфренда, ни один нормальный человек не смог бы пережить это. Она вернется к наркотикам. Выпустить ее – означало бы толкнуть на истинный путь провала.
Ли откинулась на спинку кресла. Я не знал, нужно ли ей было пространство для живота, или она опешила от моего тона.
– Ты веришь в то, что принял это решение исключительно на основании объективных данных? – спросила она.
– Ли, какая разница, если это было правильное решение?
– Ты мне скажи.
Я не сделал этого, потому что не был готов сказать вслух о том, что у меня были чувства к Фионе Дрейзен.
Глава 3.
ФИОНА
Мне не нужна была черная тьма, чтобы уснуть, и это было хорошим знаком с тех самых пор, как я трахалась где и когда угодно. Иногда после этого мне нужно было отключаться. Однажды в половине одиннадцатого утра я проснулась сверху на Оуэне Бранче на полу клуба «Разрешение получено». Свет нигде не горел, а дамочки в голубых смокингах пылесосили пол под испанскую музыку, лившуюся из магнитолы. Оуэн даже толком не проснулся, но уже поджег косяк и передал мне. Я отключилась еще на полтора часа.
Но в Вестонвуде мне пришлось столкнуться с проблемой, которой не было прежде: мне все мешало уснуть. Знала, что не могла винить в этом свет, пробивавшийся из окошка на двери, сверчков или шум воды в трубах, когда где-то спускали воду в туалете.
Я ударила Дикона ножом, и теперь меня накрывала волна сожаления. За все, что натворила за все эти годы. Каждое ветреное предательство. Каждую прихоть. Каждый раз, когда я причиняла кому-то боль, совершив мелкое нарушение. Вина за то, что бросила Оуэна после выпускного в высшей школе. За то, что сосала его член на следующей неделе только потому, что он просто оказался рядом. За то, что выбросила его телефон из своей машины на 101-ой улице после того, как услышала от Оуэна, что он кончил мне в рот только потому, что он был красивым. За то, что остановила машину и ударила его в лицо, а потом рассказала всем о том, что он сделал, чтобы никто не тусовался с ним.
Люди подобного статуса, находившиеся в центе внимания, не любили, когда сраный пьянчужка записывал их гребаные сеансы. Таким людям не нравилось, когда им говорили, что они делают все только для себя. Нет. Просто нет. Именно поэтому микрофоны можно было увидеть повсюду вокруг дома Дикона.
И все равно. Я не была сконцентрирована на своей правоте. Моя правда не причиняла боли, позволяя мне существовать после полного самоуничтожения. Поэтому я сделала то же, что и каждую ночь в Вестонвуде: выбрала случайный момент из своей жизни и погрузила его во мрак. В ту ночь это был Оуэн. Мне не стоило бить его в лицо. Он был безобидным серфингистом с огромным членом и к тому же постоянным обломщиком. Я была уверена, что ни один из моих друзей больше не заговорит с ним, и так же не стоило выбрасывать его телефон из машины. Он был ему дорог, но мне было все равно.
Где-то спустили воду в туалете. Послышался шум в трубах.
Наступало утро.
***
Я не несла всякую чушь моему новому терапевту. Она была всего лишь сукой за столом, которая притворялась, что поддерживает мой процесс «восстановления». Тот факт, что я еще не заехала кулаком по ее лицу, был испытанием для моего восстановления, и каждый раз я выходила от нее словно скрученная в узел. И была уверена, что именно она и пригоршня таблеток, которые мне давали, были причиной моей бессонницы. Я не спала дольше нескольких часов за ночь с тех пор, как ушел Эллиот.
– Ты не шизофреник, – сказала моя новая сука-терапевт. – И не страдаешь от синдрома нарциссизма. И не было истории с применением насилия.
Ее офис напоминал музей национальных артефактов Америки. Ловцы снов. Маски. Настенные гобелены и ковры ручной работы висели на стенах в рамках.
– Вы говорите, что со мной все в порядке, – но я даже не вникала. Просто убивала время. Мы уже сто раз об этом говорили. Даже не подозревала, чего она от меня ожидала, а если бы и узнала, то это стало бы открытием века.
– Вся идея о зависимости от секса – это путь, чтобы навязать определенную модель и выставить вменяемых людей ненормальными. В большинстве случаев этими ненормальными людьми являются женщины. Если тебя не огорчает собственное поведение, то все, что ты делаешь, нельзя назвать неправильным.
– Значит, вы отпускаете меня?
– Я не пытаюсь воспринимать твою любовь к сексу как патологию, но до сих пор неясно, как это воспринимает твой мозг. Твоя память скомкана, и я подозреваю, что в конюшне произошло нечто большее, чем ты готова признать. И ты все еще агрессивна, в основном тогда, когда в комнате мужчины. Я бы хотела разобраться в причинах этого.
С учетом того, что я потеряла рассудок в три часа в кафетерии, она была права. Это учреждение не разделяло пациентов по половому признаку, поэтому мужчины всегда были рядом. Их не было только во время наших сеансов.
– Мне обязательно здесь находиться, чтобы вы сделали это? – спросила я. – Помните, что вы должны вернуть меня к нормальному существованию в обществе. Это не простой случай, когда я выхожу отсюда полностью излеченным человеком, который может получить работу и создать нормальную семью, так ведь?
– Ты здесь. Это время необходимо для тебя. Подумай об этом. Я могла бы предоставить тебе достаточно времени, чтобы помочь тебе разобраться с отношениями с Диконом и отцом.
Она преподнесла это, будто торт на день рождения. Подарок века. Неопределенное количество времени в Вестонвуд Спа, с ментальным эквивалентом горячих камней и отшелушивающих скрабов, и ее вмешательством по поводу моего отца, которого я при ней не упоминала, и Дикона, который вообще ее не касался.
– А с чем уйдете вы? – спросила я.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – она склонила голову набок, ее волосы, собранные заколкой с чем-то, похожим на перья с бразильского карнавала, спадали на спину, а на лице было заинтересованное выражение.
– Мы выявляем некую травму, скажем, через два или три месяца, а вы? Для вас это огромная куча работы.
– Это работа, которую я люблю. Помогаю тебе исцелиться, – ответила она.
– Разве у вас нет какой-нибудь высокооплачиваемой работы в Беверли Хиллз?
– Да, у меня есть частная практика. Куда ты клонишь, Фиона? Боишься, что я брошу тебя, как предыдущий доктор?
Ей бы стоило знать меня лучше. В прошлый раз, когда она пыталась начать разговор об Эллиоте, я остановила ее, потому что поняла, что он ушел, чтобы защитить меня, и сказал об этом только мне. Я бы не предала его, потому что уважала. А она с покровительственной улыбкой и стоящими на столе локтями обвиняет Эллиота, даже не понимая, о чем она, блядь, говорит.
Я ненавидела её. Возможно потому, что она не была Эллиотом. Или потому, что она была той, кого можно ненавидеть, потому что пыталась заставить меня ненавидеть мужчин вместо того, чтобы ненавидеть ее прическу с бразильскими перьями.
И, блядь, меня бесили ее бразильские перья.
Большинство наших сеансов проходило именно так. Я просто отрицала все, что она говорила. Если она произносила, что небо ясное, то я утверждала, что оно затянуто тучами. Она говорила мне, что я была больна, а в ответ слышала, что со мной все хорошо. Она пыталась заставить меня согласиться с тем, что мой отец растлил меня, а Дикон избивал меня без моего согласия, и что во время секса я всегда была согласна терпеть унижения. Она сама не понимала, что это не было правдой. Было тяжело намеренно деградировать. Унизительно, но все же горячо.
Я не понимала ее. Почему ей было настолько небезразлично? Почему она не могла просто выслушать мои проблемы и решить, была ли я достаточно вменяемой, чтобы отправиться на допрос, или снизить дозу медикаментов, чтобы у меня не было желания бросаться вещами, а затем просто отпустить меня? Конечно же, больнице не были нужны деньги моих родителей так сильно.
– Дело не в деньгах, – сказала Карен однажды за ланчем. Она сидела в инвалидном кресле, к ней была подсоединена трубка, через которую в ее организм поступала пища. Большую часть времени она была слаба настолько, что даже не могла самостоятельно встать, но когда это ей удавалось, Карен пыталась найти меня. – Ты как редкое животное. Богатая. Известная. Живешь в тюрьме. Сколько в мире подобных тебе? А ты сидишь в их кресле. Они могут впиться в тебя зубами и использовать тебя.
– Для чего? Все ведь конфиденциально, разве нет?
– Конечно. Но под действием алкоголя? Кто знает, что они говорят на вечеринках, чтобы заполучить еще одного клиента? Или своим личным терапевтам. Нет никаких секретов. Мой последний парень написал статью об анорексии и богатстве, и в той статье фигурировал пациент, который был очень похож на меня. И адвокат не мог ничего сделать.
– Господи.
– Ага. Больше я с этими ебаными ублюдками не разговариваю. Никому и ничего не рассказываю. Даже своим друзьям.
Что я рассказывала Эллиоту? Все? Абсолютно все? Доктор Бразильские Перья не получила ничего, кроме отговорок, но Эллиот расколол меня. Я доверяла ему, но стоило ли? Начинала скучать по своим друзьям, которые понимали, что и когда говорить. Я доверяла им, потому что они жили в тени моей жизни.
– Это не как Оджай, – произнесла я. – Мы зависали с неправильными людьми. Сбавь обороты, когда выйдешь. Мы перестанем трахаться. И тем самым ограничим ущерб.
– Правда?
– Да, – я отталкиваю еду. Что, если Эллиот рассказал всем обо мне? Что я была зависимой от секса светской львицей, которая не знала, как и когда она ударила ножом любящего ее человека?
Мне было плевать, что думали люди, но представив Эллиота на вечеринке за обычным обсуждением моих проблем без упоминания имен, и то, как глаза людей расширяются от осуждения… Эта сцена меня тревожила. Мысль об Эллиоте, спокойно рассказывающем о моих проблемах, причиняла боль на таком уровне, который я даже не могла постигнуть. Это был он, и то, что я чувствовала к нему.
Он ничего не чувствовал?
Я была лишь объектом удовлетворения его любопытства?
Он ушел потому, что больше не мог меня выносить?
Мне тяжело давалось восприятие этой мысли, было сложно выбросить ее из головы. Она танцевала чечетку и с каждым стуком становилась все более презрительной и высокомерной. Я так сильно сжала вилку, что она оставила отпечатки на моих пальцах. Разжав их, увидела темно-фиолетовые следы. Пробежала пальцем по коже. Она была онемевшей и сверхчувствительной одновременно.
– Ты спала прошлой ночью? – прошептала Карен.
– Нет. Я не могу спать.
– Они дают тебе что-то от этого?
– Оно не работает. Мне нужен «Гальцион». Только он поможет.
Кто-то кладет руку на мое плечо, и я подпрыгиваю.
– Прости, – произносит Френсис, – я не хотела тебя пугать.
Я не слышала, как она подошла ко мне.
– Все в порядке, – ответила я, но не имела это в виду. Она весь день работает с такими людьми, как я. И знает, как подходить. Но я была такой уставшей, что подчинилась.
– У тебя посетители.
Не знаю почему, но подумала, что это мог быть Дикон. Я до сих пор лелеяла детскую надежду на то, что он придет и заберет меня. Трепет от этой мысли был написан на моем лице.
– Это твои сестры.
Глава 4.
ФИОНА
Мои сестры.
Их было шестеро, и брат. И даже если Френсис говорила обо всех, то не было ни единого шанса, что они все одновременно будут здесь.
Я вышла во дворик, и Марджи встала, чтобы обнять меня.
– Прости меня, солнышко, – сказала она. – Мне жаль, что пришлось оставить тебя, – Марджи отстранилась, но по-прежнему держала меня за предплечья. – Хорошо выглядишь.
– Ты снова мой адвокат?
– Нет. Я просто приехала навестить тебя.
– Мне не нравится новый парень.
– Он очень опытный, – сказала Тереза, стоявшая позади Марджи. – Он уже нашел тебе нового судью.
– Господи, Тереза. Не подкрадывайся ко мне вот так, – я обняла ее, и когда она отстранилась, снова откинула свой хвост назад.
Некоторые девочки стали настоящими сучками уже в раннем возрасте, в восемнадцать лет Тереза была именно такой. Всегда хорошей и правильной. Она сидела ровно, жевала с закрытым ртом, говорила «пожалуйста» и «спасибо», одевалась для каждого случая по-разному. Такая идеальность была привита ей с рождения. Никто из нас больше не был столь консервативным. Рыжий цвет, свойственный членам нашей семьи, только слегка был заметен в ее волосах. Я понятия не имела, что она здесь делает. Тереза меня ненавидела.
– Итак? – произнесла я, опустившись на садовую лавочку и раздвигая ноги совсем не как леди. Мне хотелось выставить свое развратное тело напоказ перед ней, чтобы заставить ее чувствовать себя некомфортно. – Как вы, дамы?
– Я в порядке, – ответила Тереза, сжимая колени вместе. – А как ты?
– Схожу с ума. Что вам нужно?
– Я просто пришла тебя проверить. Это жест вежливости.
– Потрясающе, у меня чай со Спенсом и Чипом в три часа, а потом небольшая игра в бадминтон. Вы присоединитесь к нам? – я кивнула головой в сторону поля, где находились площадки для крокета и бадминтона.
– О, Фиона, – Марджи откинула волосы назад.
– Небольшой разговор облегчает, а не вредит, – вспыхнула Тереза.
– Мне не нужно никакое облегчение, если только не берут мой зад.
Я хотела шокировать ее, и мне это удалось. Идеальная маска на ее лице, казалось, спала на мгновение. Мне казалось, что я попала в цель только до того момента, пока она не засмеялась. А после к ней присоединилась и Марджи. Я почувствовала гордость за то, что рассмешила их. Хоть Тереза была младше и противней, я была зла на Марджи. Этим смехом они словно показывали, что понимали меня. Но я знала, что это не так, и это было под влиянием момента.
– Ладно, дамы. Я занята поиском полноценности, – произнесла я. – Серьезно. Почему вы пришли без родителей?
– Они заняты, – отрезала Марджи.
– Ага, лучше сказать, что мама ненавидит дискомфорт, а после ее последнего визита с вопросами о том, касался ли отец меня когда-нибудь, я подумываю, что больше она не будет рада меня увидеть.
– Что ты сказала ей? – спросила Марджи сдавленным голосом.
Я сжала губы, а потом привела их в нормальное положение.
– Он никогда не прикасался ко мне.
– Это именно то, что ты ей сказала, или это просто факт? – спросила Марджи.
– И то, и другое.
Она просканировала мое лицо в поисках подсказки, как и во время клятвы, которую я нарушила намеком на скрытую правду.
– Чего ты хочешь от меня, Марджи?
– Судью поменяли. Отец хочет, чтобы ты вышла. Почему – это вопрос заинтересованности, – ответила она.
– Он хочет отвлечь внимание, – мягко произнесла Тереза в свои руки. – От того, что происходит с Джонатаном. Я знаю его. И понимаю его логику, – она подняла руку вверх и с неохотой показала клятву Дрейзен. Будучи второй по старшинству, она редко это делала. Было некое скрытое невысказанное уважение перед старшими, которые открывали ее.
– Клянусь перед Богом, – ответила я, удерживая свою руку наверху, – шестьдесят процентов деятельности моего мозга занято тем, что сказано при клятве, тем, кто ее дает, и тем, когда она дается. Я не настолько смышленая, дамы. Не наливайте слишком много – вода убежит.
– Клятва открыта, – произнесла Тереза.
– Ладно, давай.
– Джонатан.
Все, что сказала Марджи – это имя нашего брата, и потенциально длинное предложение закончилось молчанием. Пение птиц и возня насекомых в саду казались слишком громкими.
– Я знала, что с его девушкой было что-то… что грызло меня, словно при встрече с ней происходило нечто такое, за то мне должно быть стыдно.
– Рейчел. Она мертва, – произнесла Тереза, закрыв глаза и собираясь с силами. Марджи положила свою руку на предплечье Терезы и дала ей продолжить. – У Шейлы была вечеринка на прошедшее Рождество. Мы с Рейчел пришли за два дня, чтобы помочь все организовать. Она знала окрестности. Поэтому в ночь вечеринки Рейчел осталась после того, как большинство членов ее семьи уехало. Джонатан напился и начал вести себя, как задница. Она взяла его машину и… – она прочистила горло прежде, чем продолжить. – Нашли машину, но тела там не было.
– Мне жаль,– ответила я.
– Рейчел была моей подругой. У нее были проблемы дома, поэтому она часто приходила к нам домой. Папа, он…Ну, она начала получать подарки и не говорила откуда, это было несколько лет назад. Так что… – она снова прочистила горло и отвела глаза в сторону сада.
– Она и папа… Когда ей было пятнадцать, – отрезала Марджи своим профессиональным тоном.
Тереза подняла какую-то нитку.
– Джон узнал несколько недель назад.
– Никто из нас не знал, – вмешалась Марджи.
– Это сама жуткая вещь на свете, – произнесла я. – Серьезно, я думала, у них с мамой настоящая любовь на всю жизнь. Я законченная дура в розовых очках.
– Тебе не стоит использовать такие слова.
