Текст книги "Кофейный роман (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

14

Часть вторая

Gala: Верка, че не спишь? Третий час, она в онлайне.

Вера: не спится

Gala: Мне тож…

Gala: Как думаешь, а он про брак тебе серьезно? Или лапшу на уши вешал?

Вера: не знаю. он странный какой-то, другой

Gala: В смысле другой? Посинел? Или рога выросли?

Gala: Тьфу! Я не то имела ввиду!

Вера: пока не выросли.

Вера: но если и дальше так пойдет

Gala: Ты че больная? А вдруг он нормальный?

Gala: Как пойдет-то?

Вера: а никак

Вера: вот совсем никак

Gala: А тебе чего надо? Шоб бразильский карнавал?

Вера: ну знаешь

Вера: может, и не карнавал. Только если он не спит со мной, то с кем он спит? с кем-то же он должен спать! не евнух же. я точно знаю

Gala: о дааа! Ты знаешь!

Gala: Слушай, а приколись! Скажи, что согласна замуж.

Вера: идиотка! я замужем!

Gala: Я в курсе. Это временно. Или ты опять передумала?

Gala: Харе темнить. Вернешься к кАзлу, я тебя брошу!

Вера: ничего я не передумала. Судья в отпуск свалила – слушание не состоялось. а у них отпуск длиииинный…

Gala: Уже легче!

Gala: Так а адвокат твой че? Ваще нифига? Ну… в смысле… даже ни намека?

Вера: ты русский язык понимаешь? НИ-КАК

Gala: Хренасе! А говорит че? Он к тебе ходит же?

Вера: та лучше б не ходил!!!!!!! Гад

Вера: только и делает, что разговаривает. и гулять меня водит, будто я собачонка. еще б шлейку напялил

Gala: Да тебе, мать, не угодишь. Нет его – плохо. Замуж позвал – еще хуже. Относится к тебе, как к человеку, а не как к дырке, в которую можно член вставить, вообще гад.

Gala: а вдруг он того… типа заботится?

Вера: ну, может, и заботится

Вера: только не знаю, о ком

Gala: как о ком? О тебе, о ребенке! У тебя вообще такое было хоть раз в жизни, чтобы мужик сам на прогулку просто так водил? Или тебе кАзел совсем мозги отшиб?

Gala: Повторяю вопрос! А вдруг он нормальный???? Че тогда делать будешь?

Вера: да он-то нормальный

Вера: и вот нафига я ему? ему б тоже нормальную

Gala: началоооооооось!

Gala: нормальная ты!

Gala: а если он тебя любит, а?

Вера: ну говорит, что любит

Gala: а ты че?

Вера: отстань!

Gala: ну ты его хоть это… как-то… соблазнить-то пробовала?

Вера: да понимаешь, у него будто на лбу написано: не влезай! я и не лезу

Gala: хренасе!

Gala: а ты влезь! Чай не прибьет. Он же не железный!

Вера: угу

Вера: вот нафига, если ему не надо?нет, пусть себе там, где ему надо

Gala:!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Gala: он же говорит, что тебя любит, дура!!!!!!!!!!!!!!

Gala: мож, он не секса хочет.

Gala: не только секса!

Gala: мож, он ждет, что ты ему чета скажешь!!!!!!

Gala: он же теперь разговаривает!

Вера: я не умею

Вера: все, я спать

Вера: ты получше валерьянки!

Gala: Эу! Напоследок! Как там мелкий? Чувствуешь себя как?

Вера: как в фильме ужасов – во мне что-то чужеродное

Gala: А, эт нормально. То ли еще будет, мать! Все, спи! Моему будущему крестнику надо отдыхать. Ты же меня возьмешь крестной, а?

Вера: приедешь?

Gala: Да куда я денусь! Вася вообще на адвоката поставил. Грит, мож, еще раньше на свадьбу приедем.

Вера: феерично!

Вера: да ну вас!

Gala: и тьфу на вас! Растите!

15

Ярослав Сергеевич Закревский выбрался из офиса ровно в 13:00. Зажмурившись от яркого солнца, посмотрел на небо, где порхали какие-то радостно-долбанутые птички. И втянул носом весенний воздух. Надеялся, что подействует. Не подействовало. Ни хрена не легче.

В распахнутом пальто сбежал по ступенькам вниз и сел в машину, припаркованную у входа. Через двадцать минут он уже топал по Центральной городской детской библиотеке им. Шевченко, слушая разносившееся по коридору гулкое эхо собственных шагов.

Позаглядывал в аудитории. И только в последней комнате по коридору нашел искомое.

– Ты когда переехать в кабинет заведующей успела-то, а? – спросил он.

– Когда ты был чрезвычайно занят и совершенно забыл, что у тебя есть родственники, – фыркнула Тася.

– Не нуди. Я исправляюсь. Поехали обедать, а?

– Ну поехали, – удивленно отозвалась сестра. – Подожди пять минут.

Ждать пришлось даже меньше пяти минут.

Когда они зашли в «Тетю Клару», офисный народ как раз доедал свои пироги. Но обед у Закревских, брата и сестры, оказался позднее установленного. Да и тем лучше. Проще было найти место на подоконнике – Слава любил места у окон. И вообще любил окна. В период безденежья установщиком стеклопакетов подрабатывал тоже.

Стащил пальто, помог раздеться Тасе. Сунул ей в руки принесенное меню и промолвил:

– Я читал ее медицинскую карту. Что-то с давлением фигня. Низкое.

– Ты ее голодом моришь или спать не даешь? – подозрительно посмотрела на Славу сестра.

– Да у нее жратвы полный холодильник! Я ж слежу. Ну а насчет сна – понятия не имею. Она мне ничего не говорила. Я еще вычитал… Может, ей гемоглобин проверить?

– Холодильник полный… Вот именно, полный. А если б ела – иногда бы пустел, – проворчала Тася. – В принципе, конечно, хорошего мало. Так а врач-то что говорит?

– Не закатывать истерик говорит. И что, возможно, на сохранение ее отправит. А если мне на обед к ней приезжать, чтобы ела под контролем? Это совсем будет наглость?

– Вот и не закатывай истерик. Что за чушь – наглость? Ребенка ей сделать – не наглость, а заботиться – вдруг наглость. Олух! – Тася закатила глаза.

Закревский рассмеялся и посмотрел в окно.

Последние пару недель творилось нечто невразумительное. Он упорно ездил к Нике после работы, затаривал ей холодильник, заставлял гулять. Потом приводил домой и отправлялся ночевать к себе. Более того, теперь он стал звонить ей по десять раз на дню, чтобы узнать о самочувствии. Она отвечала сдержанно. Он тоже не позволял себе никаких эмоций. Довольно одной ее оговорки насчет невозможности залететь. Ее медицинскую карту он действительно изучил, пока она мучилась токсикозом в туалете женской консультации, куда он приперся с ней. Хватило.

Об этом не говорили ни слова, но аборт, выкидыш и заключение впечатлили. Во всяком случае, всезнающий интернет выдавал, что шансы забеременеть действительно минимальны. Выводы нарисовались сами собой. Засунуть решение всех проблем подальше и сосредоточиться на двух вещах. На ее здоровье и на ее комфорте. По крайней мере, это она разрешала. Хотя по-прежнему отмалчивалась. Говорили они все так же мало. Вернее, говорил он. Пытался болтать о каких-то мелочах с работы, рассказывать о себе, обсуждать бытовуху. Выходило по-дебильному. Монологами. Но, в конце концов, не прогоняла, и на том спасибо.

Не любила. Ее право. Но в праве на отцовство она ему не отказывала. И это он ценил.

От себя отговаривался словом «потом». Потом, когда она разведется, когда она родит, когда она будет в состоянии хоть что-то решать. Потом. Может быть.

– Этот гребанный развод ее доконает, – отстраненно сказал Закревский. – Мне Вересов выдал, что Каргин будет затягивать до последнего.

– Все когда-нибудь заканчивается. Разведется, если, конечно, не передумает.

Ярослав мрачно хмыкнул и ответил:

– Она мне не сообщала, что думает по этому поводу.

– А ты спрашивал?

– Один раз спрашивал. Проигнорировала. У нее есть потрясающий навык не отвечать на вопросы прямо. В ней великий юрист пропадает.

– Так спроси криво. Господи, Славка, ты решил пионерское детство вспомнить? Что случилось-то? Охренеть! Бросай ты, к черту, эту бабу. Сам на себя перестал быть похож.

Закревский приподнял бровь и усмехнулся:

– То есть чувак, который игнорил тебя и родителей, вел не самый благочестивый образ жизни и оттягивался в собственное удовольствие, тебе нравился больше?

– Не передергивай, – усмехнулась сестра.

– Это я еще про ночные пьяные звонки не напоминаю, – расхохотался Закревский, приставил к уху ладонь и деланно пьяным голосом театрально протянул: – Таааааасечка, ну не дуууууйся… Я тут у баааара какого-то… Не знаю, какого… Таааааась.

Тася откинулась на спинку стула и смотрела исподлобья на брата, скрестив на груди руки.

– И что изменилось? Ну не звонил полтора месяца. Ну еще полтора не позвонишь. А потом позвонишь. Мне! Не ей! Сейчас ты вдруг решил поиграть в семью. Но даже это по-человечески сделать не можешь. Ты, вообще, чего хочешь? Ребенка, жену или вот такое неестественное существование?

Он ответил ей тяжелым взглядом и выпалил:

– Ок. Все понятно. Есть будешь?

– Еще и обиделся, – фыркнула сестра. – Буду есть. Я диетами не увлекаюсь.

– И как ты всегда умудряешься, когда я говорю, например, о гемоглобине, свернуть все на мой образ жизни? – буркнул Ярослав с самым равнодушным выражением лица.

Но не мог не признать про себя, что Тася была права. В чем-то главном.

Он определился. Он еще две недели назад определился, что намерен на Нике жениться. Но основная проблема заключалась в том, что сама Ника все еще терпела его только потому, что он имел счастье сделать ей ребенка. А еще в том, что она молчала. Она, черт бы ее подрал, молчала, молчала и молчала!

Нет, Закревский понимал. Он пока не совершил ничего такого, чтобы она могла ему довериться. И вообще большой вопрос: способна ли она хоть кому-то в жизни довериться? Оно ей надо? Сначала они трахались, потом он решил, что влюбился. Вот так все это выглядит со стороны. Для Таси, например. Но как это должно выглядеть для Ники?

Она не впускала его ни в мысли, ни в душу. Только по вечерам в свою квартиру, в которой жила одна.

Одиозность ее прошлого давала ему некое представление о том, кем она считает мужчин. И его в их числе. Тупо члены. Что там еще? Патологическая зависимость от секса? Чушь! Во всяком случае, не без разбору. Уверена же она была в его отцовстве. И у него не было мысли о том, что это не так. Более того, учитывая, что они вытворяли полтора месяца, никаких сил на кого-то еще точно не оставалось. Иначе мозоли обеспечены. Теперь вообще из дому разве что не палками выгонял. И эта смешная пижама с пчелками. И все еще рыжая.

Черт! Обычная баба. Без которой он просто не может нормально функционировать.

С работы Закревский свинтил пораньше. По дороге заехал в супермаркет, но так и не зашел в него. Зачем? У нее и так полный холодильник. А затем по привычному уже маршруту добрался до дома на Оболони, где жила Ника.

Открыв ему дверь, она поздоровалась и сняла с крючка на стене связку ключей.

– Вот! – протянула их Закревскому. – Ты сегодня раньше.

И вдруг глаза ее округлились, брови взметнулись, а рот приоткрылся.

– Зачем побрился? – наконец, подобрала она слова.

Его рука дернулась к лицу, но замерла на полпути.

Закревский действительно этим утром сбрил усы в нелепом и безудержном порыве соблюдения личной гигиены. Заодно и щетину сбрил. Психанул, короче.

– Достало, – усмехнулся он, забирая ключи из ее ладони и внимательно рассматривая их – будто грамоту за примерное поведение всучила. Потом поднял глаза на нее. – Нравлюсь?

– Ка…

Традиционное «какая разница» так и не слетело с ее губ.

– Нет, – ответила Ника хмуро и поплелась в комнату.

Это было что-то новое. Закревский ломанулся следом, на ходу раздеваясь.

– Чувствуешь себя как?

– Никак, – слабо пожала она плечами и, усевшись в кресло, сняла с паузы видео.

На журнальном столике рядом стояла банка с подтаявшим мороженым и блюдце, на котором лежало несколько кусочков сыра. Судя по их причудливой форме а-ля «лодочка», они лежали давно. Оценив открывшийся его черному взору натюрморт, Закревский поморщился. Но сдаваться не собирался.

– Пошли сегодня ужинать куда-нибудь, а?

– Зачем? – Вероника снова демонстративно остановила фильм и подняла на него глаза. – Закажи себе пиццу и поужинай.

– Ну, во-первых, мы пойдем пешком. А значит, погуляем. Во-вторых, ты сто лет никуда не выбиралась по-человечески. И в-третьих, поешь хоть нормально.

– Я что, по-твоему, кошачьим кормом питаюсь? – пробурчала Ника, но все-таки поднялась из кресла и подошла к шкафу.

Закревский окинул многозначительным взглядом столик. И изрек:

– Хуже. В кошачьем жиры, белки и витамины сбалансированы.

– А мороженое – это вкусно, – ворчала Ника, стягивая с себя пижаму. Сегодня была любимая – с влюбленными жирафами, бледно-зеленая.

Закревский глотнул, не в состоянии ни отвернуться, ни просто оторвать взгляд от ее тела, освобождаемого от одежды. Как наваждение. Ее волосы рассыпались вдоль молочно-белой спины. Он точно помнил, что под лопаткой у нее была небольшая, но яркая родинка. Волосы ее закрыли. А ему безумно хотелось прикоснуться к ней.

– Есть много других вкусных вещей, – не понимая, что говорит, произнес Ярослав.

– Какие? – обернулась к нему Ника.

«Я бы тебе объяснил!» – мысленно простонал Закревский, рассматривая ее грудь. Но вслух буркнул:

– Мясо.

Ника резко кивнула. Она неожиданно остро почувствовала свою наготу перед ним. Стало нестерпимо стыдно.

– Отвернись, – выдохнула она.

Быстро нацепила на себя свитер под самое горло. И выдернув из шкафа первые попавшиеся брюки, выскочила из комнаты.

– С каких это пор ты меня стесняешься? – вдруг крикнул Закревский, так и оставшись стоять на месте.

Спустя пару минут на пороге появилась одетая Каргина и выдала сакраментальное:

– Какая разница… Мы идем?

Подавив внутренний протест, он коротко кивнул и направился в прихожую. Надел пальто, натянул ботинки. Завязал шнурки. Протест прорвался. Идиотским:

– Ты думала о том, что я тебе говорил?

– Ты последнее время много, о чем говоришь, – отозвалась Ника, обуваясь рядом с ним.

– Разве? – осведомился он. – Ну это ты должна помнить. Я предлагал тебе стать моей женой.

– У нас запрещено иметь двух мужей одновременно, – застегивая пальто, сообщила она.

– Нашла, кому объяснять. Вижу два варианта развития событий. Либо ты передумала разводиться. Либо мы дожидаемся развода, расписываемся и спокойно рожаем.

Вероника, не мигая, молча, долго смотрела на Закревского.

– Ты считаешь, я могу передумать? – наконец, спросила она.

– Именно потому, что не считаю, спрашиваю, что ты решила, – нависнув над ней, ответил он. – Я прекрасно помню все твои установки. Ты меня с ними еще в первую встречу ознакомила. И я не хочу на тебя давить, но я имею право хотя бы знать, что ты об этом думаешь. Могу повторить: я не буду надоедать тебе своей любовью.

В ботинках, свитере и пальто Веронике стало жарко. Во всяком случае, она была уверена, что ей жарко именно потому, что она стоит одетой в коридоре квартиры, где еще не отключили паровое отопление. Она отвернулась и выдохнула:

– Да ты и не надоедаешь. Просто ходишь ко мне, как на работу, и таришь мой холодильник, будто у тебя своего нет.

– Я, мать твою, пытаюсь быть с тобой! Извини, как умею!

– Не утруждайся! – зашипела в ответ Вероника. – Я вся такая нерешительная, ребенок, не факт, что вообще родится. Только зря время потратишь! Не умею я: на свидания ходить, ужинать в ресторанах, – кричала она все громче. – Что ты там еще хотел? Совместное проживание? Одно у меня уже было – Каргин до сих пор в восторге. Даже разводиться не желает.

В его ушах раздавался свист. Настойчивый, противный. До одурения. Хотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. А вместо этого навис еще ниже над ней и прошептал в самое лицо, почти в губы:

– Не факт, что родится? Так не хрен было чиститься. Может, полегче бы сейчас проходило. Или ребенок был не Каргинский?

Вероника сглотнула, сняла пальто, ботинки и вернулась в комнату. Знала, что переступила черту, за которую нельзя было заходить. За которой все становилось гнилым и разрушенным. Ей не привыкать, но Славе она не хотела такой жизни. Несмотря ни на что – на свои сомнения, на воспоминания о трех днях, проведенных в кафе в ожидании, на слова, которые порой вырывались у него, – она не желала ему своей жизни.

Он показался на пороге и глухо, севшим голосом, в котором не было ни единого чувства, будто бы он самого себя погасил, сказал:

– Прости.

– Да ладно, – Каргина криво усмехнулась. – Все так и есть. Чего извиняться?

– Я не знаю, как есть. Знаю только его версию. А ты предпочитаешь молчать.

Вероника улыбнулась, неожиданно легко и весело.

– Я тоже помню твои установки. И потому не хочу пробовать разжалобить тебя. Ведь у меня все равно не получится.

Закревский кивнул. Все честно. У каждого был свой багаж сказанного.

– Ладно, – он расстегнул верхнюю пуговицу пальто и поправил воротник. – Если захочешь поговорить, я к твоим услугам. Это то, что я за тебя решить не могу. Ключи мне оставить, или это все-таки мой комплект?

– Твой.

Он усмехнулся, быстро наклонился, поцеловал ее макушку и ушел. Просто ушел.

16

– Твою ж мать! – зло шептал Вересов, выползая из-под одеяла с чувством, что не хочет оставлять Мару ни на минуту, и пониманием, что иначе она проснется, когда он не сдержится и начнет орать на эту сволочь, звонившую посреди ночи.

Сволочью, разумеется, был Закревский.

– Я буду сейчас с тобой разговаривать, только если ты умер и собираешься пригласить меня на свои похороны. Потому что в ином случае ты последняя скотина, которая меня разбудила без веской причины.

– Так че? В ментовку звонить? – зазвучал на том конце совершенно незнакомый сиплый голос.

– Э-э-э… какую ментовку? Ты кто? – резко проснувшись окончательно, спросил Макс.

– Охранник. Я тут бар охраняю, а твой орел набухерился и на клиентов кидается. Еле успокоили.

– Заперли? – хохотнул Вересов.

– Не, обошлось. Он на ногах не стоит. Еле добились, кому звонить. Говорит, мол, только не Таське. А ты у него в телефоне «шефом» значишься. Так че? Забирать тело будешь?

– Буду.

Через полчаса Вересов стоял в самом дальнем углу барного зала, где дремал Закревский, развалившись на стуле.

– Вставай давай, орел хренов, – ржал Макс. Орел не реагировал.

Полюбовавшись расписанной физиономией Ярослава, он спросил суетившегося рядом охранника:

– И много клиентов пострадало?

– Та больше он пострадал, – махнул рукой тот. – Они его даже и не били толком. Упал он неудачно. Рожей стаканы смахнул на пол. Мужик, ты прости, что дернули. Но иначе реально только в ментовку. А кому оно надо?

Закревский, между тем, разлепил черные свои очи и мутным взором воззрился на собственного начальника. Потом разлепил и уста свои с разбитой верхней губой. И, едва шевеля ею, выдал:

– А Ника где?

– Ника? – переспросил Макс и хмыкнул: – Значит, Ника… За стаканы заплатил? – снова поинтересовался у охранника.

– Да какой там? Грозил иском за возмещение морального ущерба.

– Макс, садись, выпьем! – выдохнул Закревский и заорал: – Ээээ… Принесите нам выпить!

– Уймись, – отмахнулся Вересов.

Вынув бумажник, Макс расплатился с барменом, нарисовавшимся, едва заговорили о «возмещении».

– Что ж ты такой тяжелый, сволочь! – ворчал Вересов, выволакивая «тело» из бара и запихивая в машину. Искренне радуясь, что до квартиры и Вересова, и его багаж довезет лифт.

Спустя час Макс пил кофе на кухне Закревского, в то время как сам гостеприимный хозяин торчал в душе, откуда Слава выперся уже хоть отдаленно напоминавшим себя самого. Хотя бы на ногах стоять начал. Кое-как прошлепав к Вересову, сел на табуретку, сложил руки на столе и устроил на них свою черную и очень нетрезвую голову.

– У меня коньяк был, – пробормотал он.

– Тебе сейчас хоть с коньяком, хоть без лучше не станет, – отозвался Вересов. – Кофе будешь?

– Буду, – буркнул Закревский. Потом в его мозгу что-то противно дзенькнуло, и он пробормотал: – Скотина я, Макс. Сам ключи взял, а сам…

– Чегоооо? – протянул Вересов, зависнув с джезвой и кофе в руках.

Ярослав слабо махнул рукой и откинул голову, прислонившись спиной к стене. А потом отрывисто заговорил:

– Да от хаты ключи… Но для нас это разное… Она хочет е**ться, а я жениться. Думал, теперь, когда ребенок… хрен… Каргин сказал, патология… А я не хочу припоминать ей, оно само вырвалось…

– Твою ж мать… – Макс отставил кофе и джезву в сторону и уселся обратно перед Закревским. – Ты в своем уме? Ты что, идиот, с Каргиной связался?

– Ну связался. И что?

– И что? Ты спрашиваешь, и что? Каргин был твоим клиентом, а ты с последствиями трахал бабу, против которой вел дело? – помолчал и глухо добавил: – А теперь я должен делать все, чтобы Каргин сохранил семью с этой бабой, на которой ты, оказывается, хочешь жениться. О**еть!

Вересов резко поднялся и принялся все же варить кофе, сдерживая себя. Руки чесались настучать этому дебилу по его патлатой голове. Которую сам Макс совершенно искренне всегда считал достаточно умной. До сегодняшней ночи.

– Было бы лучше, если бы ее семью пытался сохранить я? – выдохнул Закревский, будто враз протрезвел. – Я ее люблю, ясно?

– Ясно, – буркнул Макс и поставил перед ним чашку кофе. – Пей и спать иди!

– А ты езжай уже, – пробормотал Слава. – Или диван разложить? Утро скоро.

– Нет, я домой. К Маре.