Текст книги "Нектар любви"

Автор книги: Изобел Чейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 8

Пейшнс совершенно не спешила возвращаться в Порт-оф-Спейн. Она обнаружила новое ответвление своего семейства, которое жило здесь, на сахарной части острова, и она была бы совершенно счастлива остаться с ними навсегда.

– Мы ведь все равно жить здесь, – сказала она печально, залезая в автобус. – Зачем нам тогда ехать домой?

Я не сделала над собой усилие, чтобы ответить ей. Я воспрянула духом при мысли о возвращении домой. Напряжение в доме Лонкветов было просто невыносимым, а к утру стало еще хуже. Памела зашла в мою комнату совсем поздно, чтобы пожелать мне спокойной ночи; уже после того, как мы закончили ужин и обсудили все детали предстоящей покупки к полному удовлетворению Даниэля и мистера Лонквета.

– Как хорошо, что можно поговорить с другой девушкой, – вздохнула она, нерешительно топчась в дверях.

– Да? – Мне стало ее жаль. Она выглядела такой одинокой и беззащитной, нерешительно стоя на пороге.

– С мужчинами тоже хорошо иметь дело, – продолжала она, скрестив на груди руки. – Но они ничего не понимают, ведь правда?

– А женщины понимают? – мягко поинтересовалась я.

– Ну, в любом случае с ними приятно поболтать.

Мне не терпелось залезть в постель, но было не очень вежливо выставлять ее за дверь, когда она явно хотела что-то сказать, хотя пока не решалась.

– Почему бы тебе не присесть? – наконец предложила я.

– Хорошо. – Она неловко присела на стул рядом с туалетным столиком. – Камилла, ты, правда, считаешь, что будешь здесь счастлива?

– Надеюсь на это, – весело сказала я.

– Но ты не уверена в этом, не так ли?

Я была удивлена ее настойчивостью.

– Не очень, – призналась я. – Но думаю, что все будет хорошо.

Она повернулась, чтобы посмотреть мне в лицо, ее глаза были полны искренней тревоги.

– Ведь это не просто – приехать сюда на двадцать четыре часа. Ты подумала об этом? Я хочу сказать, что очень рада, что ты захотела приехать сюда, но ведь это совсем другое, нежели жить здесь постоянно? Я имею в виду, что сейчас здесь Даниэль и моя семья, которая следит за тем, чтобы все проходило гладко, но ведь так не будет всегда!

– Я и не рассчитываю на это!

– Но ты не понимаешь! – она сделала драматичную паузу. – Тебе будет здесь так одиноко. Я знаю!

Мне было совсем неясно, какие мотивы двигали ею. Временами я подозревала самое худшее. Ах так, думала я, ты не очень-то хочешь, чтобы я оказалась здесь, это слишком очевидно, но почему? Может, это из-за того, что меня поцеловал Даниэль и она ревновала? Это было похоже на правду, и я раздумывала над этим, ворочаясь в незнакомой кровати; но позже, когда мы мчались по шоссе назад в Порт-оф-Спейн, я уже не была в этом уверена. Я не могла поверить, что Памела настолько утратила уверенность в себе. Кроме того, я была почти уверена, что она точно знает, почему меня поцеловал Даниэль, и это было более унизительно для меня, чем для нее!

– Тебя здесь не примут! – с этими словами она вышла из комнаты. – Разве ты не видишь этого?

– Нет! – упрямо отрезала я.

Она вздохнула, ее хорошенькое личико было взволнованно.

– Моя мать не одинока в своей неприязни к твоему дяде, – объяснила она. – Подумать только, как она была одинока! А ведь у нее не было твоих проблем!

Я, разумеется, рассмеялась. Это казалось единственным достойным ответом, но я знала, что мой смех был совсем не веселым. Нападение миссис Лонквет на моего дядю оставило неприятный осадок в моей душе. Я уже начала подозревать, что наши отношения с другими производителями сахара в этом районе будут довольно неприятными; и даже сейчас, когда автобус уже проезжал пригороды Порт-оф-Спейна, воспоминание о паническом страхе, охватившем меня, все еще было свежо, и я никак не могла отмести его как не представляющее особого значения. Это действительно имело для меня значение! Я хотела, чтобы меня любили, как и все остальные желают этого! И почему это Лонкветы могут все испортить, упомянув лишь несколько слов злобной сплетни?

– Миссис Лонквет сказала «до свидания»? – ворвался голос Пейшнс в мои мысли.

Я покачала головой:

– Нет. Памела сказала, что она никогда не поднимается раньше полудня.

Пейшнс закудахтала, как раздраженная наседка, ее двойной подбородок заколыхался.

– Это не дело, мисс Милла. Я говорить тебе прямо. Ох, вспомнишь меня, эта женщина что-то задумала! Она с тобой нечестно!

– Что ты имеешь в виду, Пейшнс? – спросила я.

– Это место не приносило ни цента в последние годы. Она сказать это тебе? Со своими манерами и воображением! Я говорить тебе, мисс Милла, как мне сказали мои братья. Это не потому, что любит работать, мисс Памела стала работать на фабрике, нет уж, дудки!

Я прочистила горло.

– Я думаю… – начала я.

– Нет, точно нет! Они нуждаются в каждом центе, вот что я говорить тебе!

– Я думаю, – снова сказала я, – что Памела влюблена в Даниэля.

Пейшнс бросила на меня негодующий взгляд.

– А тут-то что ей надо? – сурово спросила она.

Я почувствовала, что краснею и что мышцы в моем горле одеревенели и стали неуправляемыми.

– Мне кажется, что они влюблены друг в друга, – робко объяснила я.

– Ах-ах! – едко сказала Пейшнс.

Я готова была поцеловать ее за ее недоверие, хотя это никак не меняло дело.

– Но это правда!

– Кто рассказывать тебе небылицы! Мистер Даниэль имеет больше разума, чем иметь дело с такой мамашей, как эта. Не о чем беспокоиться, мисс Милла. Я знать мистера Даниэля, когда он еще в колыбели! – она неудержимо рассмеялась. – Это точно!

Мои глаза наполнились слезами, которые я поспешила смахнуть, чтобы проницательная Пейшнс ничего не заметила.

– Ах, впрочем это неважно, – устало вздохнула я. – За меня уже все решили. Я куплю поместье Лонкветов, хочу я этого или нет. – Аарон и Даниэль уже все решили, и только это имеет значение!

Пейшнс погрузилась в молчание, качая головой из стороны в сторону, словно удивляясь, что я позволяю так легко манипулировать собой. В самом деле, я и сама удивлялась! Но я и думать не могла, чтобы что-либо предпринять. Кроме того, я так устала. Устала от дяди и кузенов, которые ничего не делали, и от того, что мне постоянно твердили, что они неспособны именно к той работе, которую они только и хотели выполнять.

Тот факт, что Даниэль проводил большую часть своего времени в своем поместье и на фабрике, ничего не значил для меня. Мне это даже и в голову не приходило. Другими словами, я не позволяла, чтобы меня сбивали с толку такие незначительные факты. Даниэль был просто Даниэль. В нем не было ничего особенного. Напротив, он был самонадеянным и слишком уверенным в себе, по моему мнению. Как он мог мне понравиться? Он был банально привлекателен для меня только в силу своей внешности и веселого нрава. Но ведь я была не девочкой-подростком, чтобы придавать этому значение! Это просто смехотворно – так убеждала я себя!

– Я спросить мистера Даниэля, почему он не покупает это поместье для себя! – внезапно объявила Пейшнс.

– Да? – добродушно переспросила я. – Ну и почему же?

Пейшнс укоризненно посмотрела на меня:

– Конечно, если тебя это интересовать, мисс Милла.

Я посмотрела ей в глаза и глубоко вздохнула, чтобы быть готовой отрицать, что все, что связано с Даниэлем, представляет для меня какой-то интерес. Но что-то в выражении глаз Пейшнс заставило меня переменить решение.

– Да, – осторожно сказала я, – меня это очень интересует. Я действительно хотела бы это узнать, Пейшнс.

Пейшнс зевнула, полностью удовлетворенная.

– Так я и мои кузены тоже считать, – сказала она.

Я совершенно одеревенела к тому времени, когда мы приехали в Порт-оф-Спейн. Обратное путешествие, казалось, длилось в два раза дольше, чем в ту сторону, но на автобусной остановке все было по-прежнему. В Порт-оф-Спейне все так же бойко продавались билеты государственной лотереи Тобаго и те же стройные юноши по-прежнему подметали те же улицы.

И Уилфред и Губерт пришли встречать меня. Они стояли бок о бок на тротуаре, опершись на стену и греясь на солнышке. Они были до смешного похожи: оба стояли в одинаковых позах, прислонившись к грубой стене и одинаково выдвинув вперед ногу, словно совершая сложное балетное па.

– Привет вам! – закричал Губерт, увидев, как мы с Пейшнс выходим из автобуса.

– Да, привет! – повторил за ним Уилфред.

– Сумки в багажнике, – заявила Пейшнс ворчливо, нахмурясь. – Давайте, не задерживайте здесь мисс Милла!

Губерт ухмыльнулся.

– И не думали вовсе! – поддразнил он ее.

Пейшнс довольно улыбнулась ему.

– Ну вот, ну вот, вы просто волноваться, что снова у вас будет поместье! – укорила она его.

– Может, кто-то и волнуется, – мрачно сказал Уилфред, – но только не я!

– Почему же? – резко спросила я. Было смешно ожидать благодарности, но я хотела знать, почему он не доволен, как я того ожидала.

– Не обращать на него внимание! – сказала Пейшнс, покачивая своей массивной головой.

– Нет, правда, – добавил Губерт, – он сам не знает, что говорит!

– О, неужели? – раздраженно сказал Уилфред. – А что ты знаешь об этом, мой маленький братец?

– Я знаю, как выращивать сахар, – решительно ответил Губерт.

– И это все, что ты знаешь, баранья голова! Заткнись, а то ты расстроишь нашу дорогую кузину своим энтузиазмом!

– Меня гораздо больше расстраивает его отсутствие! – беспомощно возразила я. – Что ты хочешь, Уилфред?

– Я хочу остаться здесь, – медленно проговорил он. – Ты не поймешь, – резко закончил он.

– Давайте заберем багаж и поедем отсюда.

Он нежно обнял Пейшнс.

– Я думал, что ты не сможешь вернуться вовремя и пропустишь карнавал, – дразнил он ее.

– Нет, сэр! – пробасила она. – Твой костюм уже готов, мистер Уилфред?

– Почти, – ответил он.

Пейшнс восхищенно захихикала, ее недавнее раздражение было совершенно забыто.

– А для мисс Милла готов?

– Более или менее!

Я была удивлена.

– Ты хочешь сказать, что у меня тоже будет костюм? – спросила я.

Уилфред ухмыльнулся:

– Леди, выражайтесь почтительно. Разве вы не знаете, что на острове вся жизнь замирает во время карнавала?

– Ты ничего не знать, пока не увидеть сама! – сказала Пейшнс с видимым удовольствием.

Я все еще считала, что карнавал не совсем в моем стиле, но мне не хотелось их разочаровывать, поэтому я сделала самое любезное лицо и попыталась заинтересовать моих кузенов подробностями моей поездки в поместье Лонкветов.

– Камилла, любовь моя, перестань болтать, – наконец не выдержал Губерт. – Что ты еще делала кроме того, что разговаривала с Даниэлем?

– С безупречным и всеми уважаемым Даниэлем, – язвительно добавил Уилфред.

– Ну, много всего, – ответила я защищаясь. – Но ведь он будет одним из доверенных лиц!

– Да, уж ему и так доверяют! – горько воскликнул Уилфред. – Все доверяют бесстрашному Дэну – все, кроме меня.

– А почему бы и нет? – сердито выпалила я, злясь на себя за то, что я так быстро встала на защиту Даниэля. Разве я сама не возражала против того, чтобы сделать его одним из попечителей?

Уилфред пожал плечами:

– Он всегда считал, что стоит ему только сказать слово, то так и будет. Я не понимаю, как долго он будет говорить нам, что нам делать, а?

– Не знаю, – неохотно выдавила я.

Мужчины взвалили на плечи наш багаж и повели нас от автобусной остановки на улицу.

– Может, нам взять такси или вы справитесь?

Они засмеялись.

– Разумеется, справимся! – ответили они, продолжая быстро идти и посмеиваясь над тем, как мы с Пейшнс семеним следом.

Я была рада снова увидеть дом на Шарлот-стрит. Старомодная викторианская мебель выглядела такой домашней и уютной после элегантного дома Лонкветов. Мои кузены поставили чемоданы в холле и уселись в удобные кресла, вытянув перед собой ноги с видом крайнего утомления.

– Но сейчас я могу вам все рассказать? – взмолилась я. – А Пейшнс принесет нам что-нибудь выпить, пока вы слушаете.

– А как же дядя Филипп? – с сомнением произнесла Пейшнс, стоя в дверях.

– Ах да, – сказала я, удивляясь, как это он совершенно вылетел у меня из головы. – Где он?

– Не здесь! – угрюмо пробурчал Уилфред.

– Ты можешь все мне рассказать, – подбодрил меня Губерт. – Я сгораю от нетерпения все поскорее услышать. Дом красивый? Сможем ли мы прилично заработать?

Уилфред открыто рассмеялся.

– С Даниэлем во главе? Ты кровью будешь зарабатывать каждый цент! – злобно сказал он.

Губерт выглядел сбитым с толку.

– Все не может быть так уж плохо! – запротестовал он.

– Дом великолепный! – решительно начала я. – Снаружи он выглядит немного на китайский манер, все комнаты большие и светлые. Мне он очень понравился. Поместье мне тоже понравилось…

– Оно приносит доход? – атаковал меня Губерт.

– Ну… – с сомнением протянула я, – я полагаю, что оно должно приносить доход. Кузены Пейшнс, кажется, немного сомневаются в этом, но я думаю, что все цифры будут просмотрены Аароном и он вряд ли позволит мне купить его, если что-то окажется не так, ведь правда?

– Да, – согласился Губерт. – Аарон – один из самых надежных. И не такой надменный, как некоторые другие!

– Если только Даниэль уже не ввел его в заблуждение! – хмыкнул Уилфред.

– Но он не мог так поступить! – запротестовала я.

– Мы тоже так думали в прошлый раз, – сказал Уилфред. – Мы думали – нет, только не кузен Даниэль! Он не сможет так поступить с нами! Но сейчас он владеет каждым акром нашей земли. Ему ведь нужно подкармливать свою фабрику. Только это его и заботит. Заметь, ведь никто больше не владеет рафинадной фабрикой. Большинство вполне устраивало грузить свой сахар-сырец на корабли и отправлять в другие страны; так всегда было до тех пор, пока не появился он со своими грандиозными идеями. А теперь ему надо кормить это огромное чудовище, а для этого ему нужны земли, люди в огромном количестве! И он сделает все, чтобы это добыть!

– Я этому не верю! – упрямо твердила я.

Уилфред встал и насмешливо поклонился мне.

– Ты, разумеется, можешь поступать как захочешь! – сказал он и, беззаботно посвистывая, вышел из комнаты.

Губерт прервал тишину, которая наступила после ухода его брата.

– Не принимай это слишком близко к сердцу, – посоветовал он. – Уилфред всегда слишком серьезно относился к тому, что произошло.

Он поднял глаза и в этот момент был так похож на брата, что это было даже смешно.

– Может, он и не поедет с нами. Ты ведь не возражаешь, не так ли?

– Нет, – устало сказала я. — Я не возражаю.

Добавить больше мне было нечего. Я заставила себя пройти в свою комнату, прихватив свой чемодан; после этого я занялась распаковкой вещей. Зачем я вообще столько суечусь с этой покупкой, если никому не нужно это поместье? Я готова была заплакать, если бы это не было такой явной слабостью. Кроме того, я была слишком раздражена, чтобы плакать. В глубине души у меня поднималась злость, злость на них на всех! Чтобы усугубить дело, мой дядя положил еще одну кучу счетов на мой туалетный столик, большинство из которых, как я обнаружила, были за непозволительные прихоти, без которых мы вполне могли обойтись.

Я села на краешек кровати и все же заплакала, а все это время маленький уличный оркестрик под окном играл одну и ту же мелодию, отчего я плакала все сильнее и сильнее.

Дядя Филипп был чрезвычайно заинтересован моим рассказом о поместье Лонкветов.

– Я убирал там тростник один или два раза, – сказал он мне. – Мистер Лонквет честный человек, с ним было приятно иметь дело.

– Он и на меня произвел хорошее впечатление, – призналась я. – Но я не так уверена в его жене и дочери!

Дядя Филипп легко рассмеялся:

– Я их не слишком хорошо знаю. Ах нет, как-то мы встречались, но миссис Лонквет давно испытывает ко мне неприязнь, и я с тех пор не видел ее. Тебе не понравилась ее дочь, ты сказала?

Я моргнула.

– Я не сказала, что она мне не нравится, – защищалась я. – Она хорошенькая и, наверное, очень милая…

– И волочится за Даниэлем?

– Я так не говорила! – быстро ответила я. Слишком быстро.

– Нет. Но это правда? – настаивал мой дядя. – Видишь ли, девочка, кажется, я понял, почему это Даниэль вдруг стал таким услужливым. Ведь перед этим он не вылезал из кожи, чтобы намазать наш хлеб маслом.

– Ты думаешь, что он делает это ради Памелы? – спросила я. Я поняла, что сама эта мысль причиняет мне почти физическое отвращение.

– А ты можешь предложить какое-нибудь другое объяснение? – мрачно поинтересовался дядя Филипп. – Если у тебя оно и есть, то боюсь, что я лично не вижу другого.

Я печально покачала головой. Я не могла поверить в это. Я не поверю этому! Но я не могла и объяснить его поведения. Аарон должен сделать это, подумала я. И это должно быть очень убедительное объяснение, иначе никакой сделки не состоится. Я почувствовала прилив гордости за свою независимость. Ничто и никто ведь не сможет мне помешать, если я раздумаю покупать поместье. Это мои деньги. Завтра я встречусь с ним и разберусь с этим делом.

Я ускользнула от дяди сразу, как только представилась возможность. Мне захотелось побыть одной, но в традициях Вест-Индии, так как я не искала физического одиночества; мне хотелось затеряться в толпе, удалиться от людей, которых я знала, и раствориться в безличном уличном веселье.

В холле никого не было, и я беспрепятственно выскользнула на улицу. Еще не начинало темнеть, но большинство людей уже закончили дневную работу и отдыхали, готовясь к карнавалу. Некоторые начали готовиться к нему еще с кануна Нового года, но волнение возрастало с каждым днем по мере приближения сезона. Теперь я понимала, почему Тринидад называли островом Песен, так как почти каждый здесь был бардом-любителем. Уличные оркестры вошли в обиход в День Победы в 1945 году, когда каждый схватил, кто что мог, чтобы отбивать триумфальные ритмы во время парада в Порт-оф-Спейне. Мусорные ящики, ведра, канистры из-под масла, горшки, кастрюли и жестянки из-под печенья – все пошло в дело, и благодаря своим природным музыкальным талантам тринидадцы умудрились извлечь из всего этого гармоничные звуки. Так и появились первые стил-бэнды – уличные оркестры. С тех пор стил-бэнды прочно вошли в моду. С трудом можно было найти место, куда не доносились бы их звуки. Они стали как бы торговой маркой островов, и я уже начинала гордиться ими, как и все остальные обитатели.

Люди сновали мимо меня, когда я спешила по запруженной людьми улице.

– Готовы подпрыгнуть? – спросила меня улыбающаяся пара негров.

Я покачала головой, не совсем понимая, что они имеют в виду.

– Подпрыгивайте, люди! Подпрыгивайте! – кричал мужчина, подтверждая свои слова замысловатыми движениями ног.

Я усмехнулась ему.

– Вы это так называете? – спросила я.

– Смотри, а вот и Джу-Вей! – закричал он, вращая глазами. – Джу-Вей! Джу-Вей! Джу-Вей! – радостно скандировал он в такт ближайшему стил-бэнду.

Это была захватывающая сцена. Все вокруг меня пустились в пляс, но я была слишком застенчива, чтобы присоединиться к остальным. Однако я с удовольствием наблюдала за всеми, и так как это никого не смущало, то я до конца насладилась этим зрелищем.

В конце улицы я наткнулась на Губерта. Он вцепился в мою руку, чтобы толпа нас тут же не разъединила, и мы засмеялись.

– Что означает «Джу-Вей»? – спросила я его.

– Так по-тринидадски звучат французские слова «день открытия», первый день карнавала, – тут же ответил он.

– О! – воскликнула я. – Так вот почему они все подпрыгивают!

– Так принято, – объяснил он. – Кажется, у них неплохо получается, ведь правда?

Он весело скакал рядом со мной, делая несколько танцевальных движений в такт одной группе, затем подтанцовывая с другой группой.

– Давай пойдем сегодня в палатку!

Я взглянула на него, озадаченная:

– В палатку?

Он объяснил, что палатка – это одна из гигантских репетиций новых песен-калипсо, написанных и исполняемых различными оркестрами, из которых будет выбрана самая лучшая песня года, и ее будут торжественно распевать во время дорожного марша огромной процессии карнавала.

– Ты хочешь пойти? – повторил он.

Я кивнула, хотя все еще сомневалась:

– Да… Да, думаю, что да.

Он поймал такси, после чего обнаружил, что у него нет наличных денег, чтобы расплатиться.

– Ты сможешь заплатить? – спросил он.

– В общем, могу, – вздохнула я. Но меня встревожил этот инцидент, напомнив, что мне жилось бы намного легче без разорительных привычек моего семейства.

Такси мчалось по запруженной улице. Мы проехали мечеть Хама-Масхида и въехали на Восточный рынок, который все еще был открыт. Перцы, зеленые и красные, тыквы всех форм, маниока, молочно-белые дашины, совершенно гигантских размеров, пурпурные баклажаны, манго, бананы и много чего еще – все это было навалено грудами на многочисленных прилавках. Продавцы были облачены в одежды ослепительных цветов и соревновались в распевании монотонных мелодий, которые приехали сюда прямо из Африки, не претерпев никаких изменений.

Здесь уже собралась огромная толпа в ожидании новых песен-калипсо. Некоторые уже надели части своих карнавальных костюмов, чтобы посмотреть, какое это произведет впечатление. Это была добродушная толпа представителей всех рас. Они болтали и смеялись и напевали куплеты разных калипсо. Губерт отыскал группу своих друзей и теперь, присоединившись к ним, попивал лимонад. Я подумала, что он забыл о том, что привел меня сюда, так как он никому меня не представил, и я раздумывала, что же мне делать. Затем один из стил-бэндов заиграл вдохновенней и напористей, толпа подалась вперед, сжимая меня все сильнее и сильнее, атмосфера становилась все удушливее, и я почти не слышала песни, так вокруг меня все громко комментировали происходящее и подпевали выступающим.

Калипсо была встречена громом аплодисментов. Мне понравился приятный ритм музыки и удачное сочетание многих слов; но здесь собралась изощренная публика, которая не глядя могла определить, у какого ансамбля лучшие «пинг-понги», «тихие кастрюли», «вторые кастрюли», «теноровые киттлы» и «мелодичные бумы». Если оркестр на минуту сбивался с ритма, то тут же находился доброжелатель, который указывал на это, выдавая с юмором собственную версию вдохновившей его калипсо.

– Что означает слово «калипсо»? – спросила я Губерта, когда он наконец вернулся ко мне.

Он пожал плечами:

– Оно не означает ничего особенного. Это искаженное африканское слово «каи-со», означающее «браво», так по крайней мере утверждают некоторые знатоки. А разве обязательно, чтобы оно что-нибудь значило?

Конечно нет, но я подумала, что «браво» – очень подходящее слово для калипсо. Ведь их сочиняют для аплодисментов — никто не любит хлопанье в ладоши так же сильно, как обитатели Вест-Индии. Их сочиняли, чтобы показать свой ум, свое умение, пользуясь при этом простейшими инструментами; для того чтобы слушатели могли продемонстрировать свое убийственное остроумие, обмениваясь простодушными, непристойными и всегда смешными замечаниями по поводу той или иной калипсо.

Не успела закончиться одна калипсо, как тут же началась другая. Казалось, не было конца изобретательности музыкантов и певцов. Затем вступили танцоры лимбо. Гибкие молодые парни, почти обнаженные, медленно наклонялись назад и, извиваясь под музыку, пролезали под веревкой, натянутой между двумя колышками. Все ниже и ниже опускалась веревка, и, соответственно, все ниже опускались выгнутые спины танцоров, пока один за другим они не выбывали из соревнования.

– Да! – подбадривали они друг друга. – Да! Да!

Я вдруг поняла, что кричу так же громко, как и все остальные. Теперь я уже почти не могла отличить одну калипсо от другой. Шум стоял невыносимый и никем не сдерживаемый. Смех становился все громче и безудержнее. Сзади на меня напирали люди, чтобы поближе увидеть происходящее, и наконец меня вытолкнули на открытое место, где я с радостью глотнула свежего воздуха, готовясь к следующим испытаниям.

И в этот момент я увидела Даниэля, стоящего совсем рядом. Засунув руки в карманы и откинув назад голову, он хохотал над какой-то шуткой. Он увидел меня почти одновременно и тут же подошел ко мне.

– Готовишься к карнавалу вместе со всеми нами? – спросил он.

Мне его тон показался одновременно и надменным, и презрительным, и я нетерпеливо нахмурилась.

– Что ты здесь делаешь? – потребовала я ответа. – Почему ты не на своей рафинадной фабрике?

Он лениво улыбнулся.

– Разве это тебя касается? – мягко спросил он. – Что, если я скажу, что не смог оставаться так далеко?

– От чего? – выпалила я, не успев сдержаться.

Его плечи затряслись от беззвучного смеха.

– Не от чего, а от кого, – поправил он меня, отсмеявшись.

– От кого? – машинально повторила я.

– Да, от кого-то! – согласился он. Он наклонил голову и легко поцеловал меня в щеку. – Видишь ли, – сказал он, – я не смог остаться там!