Текст книги "Мучения Минти Мэлоун"
Автор книги: Изабель Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
После чего, резко помрачнев, я отправилась интервьюировать Ситронеллу Прэтт. Приберегла ее напоследок, чтобы можно было честно сказать: извините, у меня мало времени. Наши беседы обычно проходят так: я сижу как на скамье подсудимых, нацепив на физиономию маску вежливой заинтересованности, Ситронелла заводит обычную песню – о благосостоянии мистера Счастливая Попка, о новой машине, которую они собрались купить, о чудесной вилле в Провансе, которую Прэтты собрались отделывать заново, о выдающихся успехах их грудничка, малышки Сьенны.
Дверь открыла симпатичная девушка, няня Сьенны, и я очутилась в хампстедских владениях Прэттов, викторианском доме со множеством беспорядочно расположенных пристроек. Особняк стоял на дороге, ведущей на Хампстед-Хит. «Прошу вас, Франсуаза, оставьте нас!» – сказала Ситронелла, обращаясь к девушке, как к служанке. Меня это удивило, потому что в своей колонке Ситронелла частенько порет всякий бред о Франсуазе, своей «волшебнице-няне», с которой не сравнится никакая другая, и рассказывает, как щедро осыпает ее подарками, лишь бы та осталась у Прэттов подольше. На прошлой неделе Ситронелла похвалялась, что подарила Франсуазе новую модель БМВ. Как ни странно, на подъездной дорожке не было и следа БМВ.
Пройдя по заваленному игрушками коридору, мы оказались в «кабинете», больше похожем на детский отдел книжного супермаркета «Уотерстоунз», что рядом с моим домом. Занимая всю стену, от пола до потолка, на полках выстроились книги по детской психологии, беременности и уходу за младенцами. Казалось, тем самым Ситронелла хочет показать всем и каждому, какой она эксперт в этом деле, причем упирает на количество. Разворачивая микрофонный шнур, я смотрела на нее и думала: «Как жестока реальность!» Девушка, которая призывно улыбалась с фотографии, предваряющей колонку, не имела ничего общего с тучной дамой под сорок, клювоносой мегерой с блекло-пепельными волосами. Но нельзя недооценивать силу покровительства. Ситронелла никогда не была журналистом и даже не умела двух слов связать, но случилось так, что ее мнение о женщинах совпало с мнением упертого редактора, Тима Лоутона. Когда шесть месяцев назад они впервые встретились на вечеринке, ядовитые высказывания миссис Прэтт в адрес собственного пола поразили Лоутона до глубины души, и он тут же, не сходя с места, вытащил чековую книжку и предложил ей вести колонку. Так Ситронелла стала Геббельсом при Гитлере-Лоутоне, и вместе они объявили войну женскому полу. Мне всегда казалось, что ее опусы следовало бы назвать «Пятая колонка»: неделю за неделей она поливала грязью успешных незамужних женщин. Писала о кораблях, покидающих порт, и о женщинах, остающихся «у разбитого корыта». Рассуждала о том, что невозможно получить все сразу. Ни один мужчина, со знанием дела заявляла она, не захочет жениться на карьеристках за тридцать. Более того, продолжала Ситронелла, ни один мужчина вообще не захочет сочетаться браком с женщиной за тридцать. Ведь тридцатилетние женщины уже не так привлекательны, и, естественно, мужчины – разве можно их в этом винить? – предпочитают двадцатилетних. Получив в ответ двенадцать мешков гневных писем, она объявила их веским доказательством своей правоты.
Если у Ситронеллы выдается свободная минутка, свободная от злобных нападок на женщин, которые делают карьеру, она принимается расхваливать свою райскую семейную жизнь. Обычно ее писанина начинается так: «В нашем огромном поместье в Хампстеде...» Или: «В нашем скромном уголке в Глостершире...» В Глостершире у Прэттов загородный дом. Еще она превозносит радости материнства так, будто до нее не рожала ни одна женщина.
Я, наконец, настроила микрофон и с тяжелым сердцем нажала на «запись».
– Так жаль, что все меньше пар хотят узаконить отношения, – с сожалением произнесла она, разглаживая мешковатое платье. – Стоит мне подумать о том, как я счастлива в браке... – «Ну вот, началось», – затосковала я, – какой у меня чудесный и... – она кокетливо улыбнулась, – очень умный муж...
– Разумеется, – поддакнула я, тайком нажав на «паузу», и вспомнила убогого маленького человечка, который таскал за ней сумочку на рождественской вечеринке.
– .. .и у меня болит душа за женщин, которые и не подозревают, какое это счастье. У меня много одиноких подруг, – продолжала она. Я с трудом скрыла удивление. – Они, конечно, стараются держаться. Но я знаю, что под маской беззаботности они очень несчастны. Так печально. Вы замужем? – спросила она и застигла меня врасплох.
Сердце замерло.
– Нет, – выдавила из себя я. – Не замужем.
– Неужели вам не хочется выйти замуж? – изумилась она и склонила голову набок.
– Уже нет, – равнодушно ответила я. – Я уже выходила замуж.
– И что случилось? С вами произошло что-то ужасное? – осведомилась она мягким, доверительным тоном, но в глазах вспыхнуло злорадство. Я вдруг похолодела от страха. Неужели она знает о том, что Доминик меня бросил? Может, кто-то разболтал? В конце концов, такое не каждый день случается. Наверняка уже все в курсе. У меня даже кожу защипало от смущения, когда я с ужасом представила, как все мои знакомые со смаком пересказывают друг другу позорную историю: «Слышали, что случилось с Минти Мэлоун?» – «Что?» – «Ее бросил жених». – «О боже!» – «В день свадьбы». – «Нет». – «Он сбежал из церкви!!» Картинка явственно стояла у меня перед глазами. Я теребила магнитофонный шнур и пыталась взять себя в руки. Сосчитала в уме до трех, проглотила комок в горле и заговорила.
– Ничего не произошло, – осторожно произнесла я, напустив на себя безразличный вид. – Я просто не хочу замуж, вот и все. Как многие женщины в наше время. Поэтому меня и попросили сделать этот репортаж.
Ситронелла изобразила на лице слащавую озабоченность и улыбнулась, открывая на обозрение крупные квадратные зубы цвета чеддера.
– А не кажется ли вам, что вы лишаете себя одной из основных радостей жизни? – продолжала настаивать она, осторожно, пока извивающиеся щупальца пытались отыскать мое самое больное место. Я вздрогнула за пуленепробиваемым стеклом.
– Мое мнение не имеет значения, – сказала я, вымучив веселое и добродушное лицо. – Я всего лишь репортер. Гораздо важнее, что думаете вы. – Снова нажав на «запись», я сунула микрофон под ее двойной подбородок.
– У меня болит душа, – промолвила она, огорченно вздохнув (похоже, это была ее любимая присказка), – когда я вижу женщин моего поколения, которые, нужно признать, сделали головокружительную карьеру, но уже никогда не выйдут замуж и не заведут детей. В то время как моя жизнь похожа на волшебную сказку.
– Но сейчас молодые люди вступают в брак позже, чем когда-то их родители, – возразила я.
– Мне кажется, это неправда, – не согласилась она.
– Нет, правда! – парировала я и опять сама себе удивилась. – Я провела исследование, – теперь мой голос звучал спокойно, – и выяснила, что с девяносто второго года средний возраст вступления в брак вырос на шесть лет. И все больше и больше женщин старше тридцати пяти сегодня решают завести ребенка. – Кажется, эта информация вывела ее из себя, но мне было до лампочки. – Вместе с тем количество браков снизилось на двадцать процентов. Я бы хотела узнать ваше мнение. Почему молодые люди с такой неохотой, – я подумала о Доминике, – вступают в брак?
– Проблема в том, – со знающим видом изрекла она, – что все холостые мужчины уже заняты.
– Боюсь, вы опять неправы, – с не менее знающим видом возразила я. Не знаю, откуда у меня взялось столько наглости, но сердце мое все равно грохотало, как барабан. – По подсчетам, холостых мужчин больше, чем незамужних женщин.
– О... Хорошо, скажу по-другому, – взъелась она. – Все достойные холостые мужчины уже заняты. Вот в чем проблема. И у меня так болит душа!.. Мне, конечно, невероятно повезло. Я встретила Эндрю, и, разумеется, он влюбился в меня с первого взгляда.
– Могу представить, – сказала я. И даже скроила улыбку. Она ощерилась в ответ.
– И вот, семь лет спустя мы поженились, и с тех пор моя жизнь стала похожа на волшебную сказку, – самовлюбленно протянула она. – Я так счастлива.
Все это уже действовало мне на нервы. Я встала.
– Большое спасибо, что уделили мне время, – с профессиональной вежливостью проговорила я. – Думаю, мне пора.
– Вы уверены, что мы записали достаточно? – встревожилась она.
– О да, – заверила я. – Более чем достаточно.
– Слышали новость? В магазине ковров Фреда Вера распродажа – все за полцены!
– Все за полцены?
–Да! Все за полцены! Невероятно, правда?
– Невероятно! Вы сказали, полцены?
– Именно, вы не ослышались! Полцены! Только представьте! Скидка пятьдесят процентов!
– Вы сказали, пятьдесят процентов? Не могу поверить!
– Я тоже – пятьдесят процентов! Я тоже не могу поверить!!!
– И я! Я не могу поверить!!! Я не могу поверить!!!
Откровенно говоря, я тоже не могу поверить, что удалось состряпать столь отвратительную рекламу. Теперь большинство наших роликов таковы – разговоры между двумя безмерно изумленными людьми. Раньше мы записывали остроумную рекламу, талантливые сценки, великолепно исполненные известными актерами. Но сейчас все наши ролики – мусор. Падает рейтинг, и крупные компании не хотят заказывать рекламу. Хуже того, нам даже не удается продать эфирное время, и прибыль резко сокращается. Понять, как идут дела в нашей компании, проще простого: если парни из отдела продаж демонстрируют шоколадный загар, значит, прибыль растет, и они удостоились поощрительного отпуска на Сейшелах или Виргинских островах. Нынче лица у них цветом сравнялись с чеширским сыром или же мелом. Их вообще не видно. Весь день разговаривают по телефону, что-то разнюхивают. Время от времени заходят в главный офис и делают нам выговор: зачем пустили рекламу в неподходящее время? Мы терпеть этого не можем. Однако, признаюсь, они были правы, устроив разнос Уэсли. Он умудрился вклинить рекламу страховой компании «Провидение» – «Потому что в жизни может случиться что угодно» – в выпуск новостей, посвященный похоронам принцессы Дианы. Конечно, Уэсли сделал это не нарочно. Как обычно, провозился и вдруг понял, что опаздывает на двадцать пять секунд. Вот и схватил первый ролик нужного формата, что подвернулся под руку. Радиостанция попала под огонь, а «Провидение» расторгло контракт.
С Уэсли все время случаются катастрофы, пришло мне в голову, когда я копировала интервью с кассеты на четвертьдюймовую пленку. Если он еще не уволен, так только оттого, что работает здесь черт-те сколько. Его уже невозможно уволить: слишком дорого обойдется. Никакой наличности не хватит. На самом деле у них ни на что не хватает, даже на новое цифровое оборудование – на радио «Лондон» все еще пишут на пленку.
Вас смущают волосы в носу? Попробуйте машинку Нортона для стрижки волос в носу! Годится также для волосяного покрова в ушах и для бровей! Со съемной головкой – легко продуть или промыть щеткой! Всего 5 фунтов 95 пенсов или 9 фунтов 95 пенсов – за улучшенную модель. Принимаются основные кредитные карты. Доставка в течение двадцати восьми дней!
Я посмотрела на часы: без пяти семь.
«А теперь коротко о погоде, – послышался голос Барри, ведущего эфир. Как обычно, он был пьян и зажевывал слова. – Спонсор прогноза погоды – „Счастливые попки», одноразовые подгузники, которые нравятся попкам ваших малышей».
Я выключила динамики в офисе. Невозможно работать, когда стоит такой шум. Я знала, что мне придется просидеть здесь весь вечер, монтируя сюжет, но в кои-то веки была не против. Я даже обрадовалась: так у меня не оставалось времени думать о Доминике. Сидя за катушечным магнитофоном в наушниках, с заткнутым за ухо карандашом, я отключилась от всего. Лезвие бритвы поблескивало. Я кромсала пленку, и ненужные куски глянцевыми коричневыми ленточками падали на ковер. Обожаю резать пленку, испытываю при этом почти физическое удовлетворение. Так успокаивает. Щелкнуть компьютерной мышкой на иконке с крошечными цифровыми ножницами далеко не то же самое. Но вскоре все мы будем монтировать именно так.
На полу у моих ног выросла целая куча спутанных обрезков и обрывков пленки, а я все размахивала лезвием. Я запустила Ситронеллу Прэтт на двойной скорости, и голос у нее стал как у Минни Маус: «Оччсча-стлива ... ужснбтнезамужем ... какжлкбдняжка ... змчтльныймуж ... оччсчатлива ... очень». Как странно, что она всю дорогу повторяет одно и то же. Я-то думала, что счастливые люди не кричат о своих эмоциях на каждом углу. Счастье, как обаяние и обидчивость, не скроешь. Оставив одну двадцать вторую от пятнадцати минут ее хвастливого пустозвонства, я принялась за другие интервью. Вскоре мой репортаж был склеен и аккуратно намотан на семидюймовую катушку – готовая завтрашняя программа. Оставалось лишь написать сценарий. Часы показывали пол-одиннадцатого. Я буду дома, самое лучшее, в час.
Офис будто вымер, все уже давно разошлись по домам. Здесь воцарился дух меланхолии, как в английском городке у зимнего моря. Я села за компьютер и принялась печатать. И только я подумала, как же вокруг тихо и спокойно, и поздравила себя с тем, что давно не плакала и ни разу не сорвалась в первый день на работе, несмотря на стресс, как услышала шорох газеты. Он доносился из кабинета Джека. Как странно... Кто там может быть в такое время? Я открыла дверь. Без пятнадцати одиннадцать вечера Джек сидел за своим столом и шуршал «Гардиан».
– О, Минти, привет! – сказал он.
– Хм... Привет. Что-то ты задержался.
– Да? М-м-м... у меня были... дела, – ответил он. Очень странно. – Надеюсь, в первый день тебя не очень достали, – мягко добавил он. – Спасибо, что пришла. Ты нам нужна. – И он так мило улыбнулся. Я тоже улыбнулась. Возникла маленькая пауза. Всего на мгновение. И тут Джек опустил газету и спросил: – Ты в порядке, Минти?
Знаете, когда тебе очень плохо и кто-то, кого ты любишь и уважаешь, смотрит на тебя и спрашивает, все ли в порядке, это невыносимо. К горлу мгновенно подкатил комок.
– Все хорошо, – услышала я голос Джека, из всех сил пытаясь взять себя в руки. – Можешь плакать.
Я шмыгнула носом, кивнула, тихонько всхлипнула, и внезапно по щекам покатились слезы.
– Подойди и сядь, Минти. Ничего страшного.
Я устроилась в кресле рядом с его столом, он открыл ящик и протянул мне бумажный платок.
– Думаю, ты плачешь не в последний раз. – Я кивнула. Что верно, то верно. – Можно дать тебе маленький совет? – ласково произнес он. Я опять кивнула. – Что бы ни случилось, помни старую истину: «И это пройдет».
«Нет, – с горечью подумала я. – Это никогда не пройдет». Часть моей жизни была разрушена. Меня публично унизили. Бросили. Выкинули за ненадобностью. Как мусор. Как игрушку, надоевшую куклу, никчемное существо. Меня поразило, как много слов с уничижительным значением я выучила. Доминик от меня отказался. Избавился. Покинул меня. Исчез. Растворился в тумане. И я понятия не имею, где он сейчас. И мне хочется умереть.
– Все проходит, Минти, – донесся до меня голос Джека. – Увидишь, и у тебя все пройдет.
– Нет-нет, – всхлипывала я. – Мне этого не пережить. Никогда.
– Все пройдет, Минти, – повторил Джек. – По крайней мере, здесь ты среди друзей. – И тут он всего на мгновение накрыл мою ладонь своей. – Как прошло интервью с миссис Счастливая Попка? – поинтересовался он, меняя тему.
– Ужасно! – выпалила я, вытирая глаза и пытаясь улыбнуться. – Как обычно, самовлюбленная чушь. От нее одна головная боль.
– Точно, – кивнул Джек. – Хуже занозы в заднице!
И мы расхохотались. Вдруг мне захотелось крепко обнять его и поблагодарить за то, что он такой добрый. На первый взгляд он держится отстранение иронично, но на самом деле у него очень-очень доброе сердце. И не в первый раз я поймала себя на мысли, что нахожу Джека привлекательным. Признаюсь по секрету, когда меня только взяли на радио «Лондон», я запала на Джека. Но между нами ничего не было, потому что... потому что он – мой босс. Потом он стал встречаться с Джейн, а я вскоре познакомилась с Домом. И все же Джек мне нравился. Он очень приятный человек. Но с какой стати он так засиделся?
– Джек, тебе не кажется, что уже слишком поздно?
– Что?
– Уже одиннадцать, – сообщила я, посмотрев на большие настенные часы.
– Одиннадцать? – встрепенулся он. – Да, действительно.
– Джейн не будет волноваться? – Они были женаты всего шесть месяцев.
Джек ничего не ответил. Более того, надевая пиджак, он как будто избегал встречаться со мной взглядом.
– Ты права, Минти, – тихо проговорил он. – Думаю, пора собираться. – Он взял газету, и тут я увидела, что он решал кроссворд.
– Да, – повторил он с долгим, усталым вздохом. – Пора домой! Дом, милый дом.
Сентябрь
«Забавная штука!» – донесся из стальной клетки с куполом крик Педро.
«Действительно, – подумала я. – Забавная штука».
Я стояла на кухне и любовалась странной картиной. Все мои сияющие белизной шкафчики за одну ночь пожелтели, облепленные бумажками для заметок цвета примулы. Все до единого. Колючий ветер из распахнутого окна колыхал записки, как крошечные флажки с тибетскими молитвами. Только вот обряд изгнания злых сил вершили не монахи. «Он храпит!» – гласила одна из бумажек, а в скобках стояло уточнение: «Очень громко». «Не понимает, о чем я говорю», – объявляла другая. Ее соседка подливала масла в огонь: «Не умеет рассуждать». «Лысеет», – констатировала четвертая записка. Пятая выносила приговор: «Не умеет слушать!» «Толстеет», – издевалась шестая. «Эгоист», – красовалось на холодильнике. «Забыл про мой день рождения», – кричала полочка для специй. «Носит кошмарные галстуки», – заявляла стиральная машина. «Легко выходит из себя», – значилось на записке с холодильника. Куда бы я ни посмотрела, каждая вертикальная поверхность сообщала что-то неприятное о Чарли. Эмбер, наверное, извела не меньше пяти пачек стикеров.
«Ничего себе!» – завопил Педро и глухо, протяжно засвистел. «Ничего себе!» – опять вскричал он, схватил когтями желтую бумажку, приклеенную к клетке («Не сдал древнегреческий даже на двойку»), и раскромсал ее на мелкие кусочки острым как бритва клювом.
Отклеивая стикер от тостера («Упрямый»), я подумала: «Бедняга Чарли!.. Он этого не заслужил». Положила в тостер два кусочка цельнозернового хлеба и установила высокую мощность. Скрипнула лестница. В дверном проеме нарисовалась Эмбер в бархатном халате, похожая на портрет кисти Джона Сингера Сарджента[44]44
Сарджент Джон Сингер (1856-1925) – американский живописец, мастер светского портрета.
[Закрыть]. «Какая жалость! – запечалилась я. – Такая красота испорчена горьким отчаянием».
– Нужно вспомнить все его негативные черты, – немного виновато пояснила кузина, отклеивая бумажку с чайника («Слабовольная тряпка») и наливая воду. – Знаешь, Минти, тебе нужно сделать то же самое, – предложила она, отвинчивая крышку с банки кофе («Жалкий трус», – сообщала банка). – Очень помогает, вот увидишь.
– Нет, спасибо, – устало отозвалась я. – Это не в моем стиле.
Потом, из чистого любопытства, я попыталась представить, что написала бы на желтых бумажках. «Бросил меня в день свадьбы в присутствии всех моих знакомых», «Слишком властный», «Не терпит пререканий. Если возразить, приходит в бешенство», «Постоянно пытался впарить страховые полисы моим друзьям», «Грубо отзывался о моей матери», «Диктовал мне, как одеваться», «Критиковал все, что бы я ни сказала», «Одергивал меня каждую минуту».
О, я могу рассказать о Доминике много такого, что Эмбер и не снилось. Чарли по сравнению с ним ангел. «Мелочный» – еще одна очевидная характеристика. А как вам «Хронический невротик»?
Вот Чарли очень уравновешенный. Очень. И благородный человек. Во всех отношениях. Его и величают почтенный лорд Чарлз Эдворти, потому что его отец – пожизненный пэр. И еще Эмбер сказала, что Чарли был немного ошарашен, когда Доминик попросил его быть шафером. Ведь они знают друг друга совсем недавно, я их и познакомила. Но я-то сразу поняла, почему Доминик выбрал Чарли. Слишком хорошо я знаю Доминика. Он думал о том, как будет выглядеть объявление в свадебной колонке «Тайме». «Шафер – лорд Чарлз Эдворти». Но объявление накрылось, впрочем, как и моя свадьба.
В любом случае, я и так знала все плохое о Доминике. Ни к чему было писать это на бумажках. Целых два года я пыталась закрыть глаза на все негативное в его характере. Но самое смешное, что я с этим смирилась. Дело не в том, что я не замечала его недостатков – я их видела. Они меня беспокоили. Притворяясь, будто все в порядке, я презирала их. Я сделала то, чем занимаюсь по долгу службы. Отредактировала Доминика, вырезав все плохое. Удалила отрицательные черты, как удаляю помехи из радиоинтервью. На работе я прослушиваю записанный материал и потом ловко вырезаю все лишнее: шумы, непонятные звуки, невнятно произнесенные слова, скучную болтовню, повторы и заикания. Вырезаю, чтобы речь лилась гладко и приятно для слуха. То же самое я проделала с Домиником. Но зачем? Зачем я так поступила? Меня уже об этом спрашивали. Что ж, ответить нелегко.
Во-первых, я всегда стараюсь видеть в человеке только хорошее. Только положительные качества.
И у Доминика они были. Он привлекателен, щедр, богат. Очень амбициозен. Хотел, чтобы я сделала карьеру, и мне это очень нравилось. И самое главное, он был в меня очень влюблен. По крайней мере, я так думала. Именно поэтому я решила смириться с его недостатками. Потому что думала, будто он любит меня. Потому что он выбрал меня из всех женщин, с которыми мог бы встречаться. Бальзам моему самолюбию. Кроме того, даже будучи очень недовольной, я никогда не поднимаю шум. Всегда пытаюсь сгладить конфликты, вести себя «мило». Поэтому я стараюсь все держать в себе. Терпеть не могу свары и не умею ссориться. Особенно если дело касается любовных отношений. Скорее умру, чем обижу кого-нибудь. Ведь если обидеть любимого человека, он может тебя отвергнуть. Этого я боюсь как чумы.
И потому я ни словом не попрекну Эмбер. Хотя она, похоже, и пальцем не шевелит, чтобы найти квартиру. Не буду брюзжать, что она повсюду разбрасывает грязное белье (целый день торчит дома, могла бы и постирать). И даже не заикнусь по поводу телефона. Каждый вечер она часа на два прилипает к трубке и жужжит, жужжит в уши всем, кто готов ее выслушать, как «чудовищно» Чарли с ней обошелся. Это порядком действует на нервы. В конце концов, мне тоже бывает нужен телефон.
Тем временем Эмбер выпустила Педро из клетки, и он устроился у нее на плече, нежно теребя ее волосы. Внезапно мне пришло в голову: Эмбер и Педро – очень похожи. Птички из одной стаи. Ошеломляюще красивы, любят привлекать внимание, ужасно меня раздражают и все время болтаются без дела.
«Супер, дорогая!» – проскрипел Педро. Эмбер протянула ему семечку подсолнечника.
– Никак не научу его говорить: «Чарли – свинья», – с сожалением отметила она. Вряд ли у нее получится. Педро всегда был без ума от Чарли. А, кроме того, с шестьдесят второго года он не выучил ни одного, нового слова. Этот попугай как старая, заигранная и заедающая пластинка.
– Он станет героем моей новой книги, – с улыбкой поведала Эмбер.
– Кто, Педро?
– Нет, Чарли, разумеется.
– О боже! Кем же он будет?
– Изнеженным лордом по имени Карл Элворти. Но в конце выяснится, что он маньяк-убийца!
– Бедный Чарли, – покачала я головой.
– Что значит «бедный Чарли»? – вскинулась она, намазывая мой тост джемом из горьких апельсинов. – Лучше скажи «бедная Эмбер»! – Громко хрустя тостом, она отломила маленький кусочек и дала Педро. Попугай изящно взял подношение клювом и растер его в крошки своим бугристым черным языком, как пестиком.
– Свинья, – пробурчала она.
Мне хотелось сказать Эмбер правду: что на самом деле Чарли не виноват, что она сама перегнула палку. Но я промолчала, потому что, как и Чарли, слегка побаиваюсь Эмбер.
– Она меня пугает, – как-то прошептал мне на ухо Чарли, приняв больше обычного на одной из вечеринок.
– О да! – откликнулась я, пораженная его откровенностью. – Знаешь, меня тоже. Немножко!
При этом мы оба виновато покраснели, как заговорщики, и расхохотались.
– Нам нужно пережить этот кошмар, Минти, – изрекла Эмбер. Педро вразвалочку шагал по ее руке. – Нужно забыть о мужчинах, – заявила она. – Нечего расстраиваться из-за этих свиней. Можно прекрасно жить и без мужчин, можно...
– Принять обет целомудрия? – с издевкой подсказала я.
– Нет. Будем жить духовной жизнью, развиваться изнутри, – радостно провозгласила она. Взволнованно размешала сахар в кофе и намазала маслом второй кусочек моего тоста. – Минти, наши ключевые слова: защищать, заботиться и развиваться, особенно развиваться. И нужно больше времени проводить с женщинами, Минти. С умными женщинами. Придумала! – возбужденно продолжала она. – Давай, организуем женский литературный клуб! Сейчас это очень модно. Вспомни Руби Уэкс, Френч и Сондерс. Наш клуб будет называться ЖЛОБ!
– Это еще что?
– Женское литературное общество!
– «Ничего себе!» – прохрипел Педро.
– Можем устраивать интеллектуальные вечера, с морем выпивки. Прямо здесь! – воскликнула она. – Ты же не против, Минти?
– О нет... Конечно, если ты возьмешь все на себя, – сказала я и взяла сумку. – У меня нет времени этим заниматься. И, о боже, я опаздываю на работу!
У вас запор? Примите «Зеленый свет» и ощутите внутреннюю чистоту...
«О господи! Опять, только не это», – подумала я, сидя за столом и разжевывая резиновую булочку из кафетерия.
«Зеленый свет». Одна таблетка – и вы мигом побежите в туалет! Всего 3 фунта 95 пенсов. Продается в каждой аптеке. 5 фунтов 95 пенсов за экономичную упаковку.
Вдруг появился Джек. Он явно был чем-то расстроен, потому что нервно теребил кусочек пленки.
– Совещание! – рявкнул он. – Очень надеюсь услышать кучу умных предложений по поводу того, как поднять наш рейтинг. Все уже знали, что к чему. «Телегид» напечатал новость крупными буквами на обложке: «Радио „Лондон» теряет обороты! Рейтинги резко упали!» Катастрофически снизились – на целых десять процентов, если верить ежеквартальному отчету Ассоциации радио и телевидения. Мы поплелись в комнату для переговоров, где Джек возился с динамиками, пытаясь положить конец непрерывной рекламной болтовне, прогнать незваного гостя, который тараторит без умолку.
Мучаетесь от грибка? Попробуйте «Фунгазин», эффективное лекарство от микоза стопы. «Фунгазин» действует... Щелк! Джек нашел выключатель. И установилась тишина. Слава тебе господи...
Вдруг глаза Мелинды загорелись.
– Пвидумала! – пискнула она. – Болезни знаменитостей!
– Что? – хором спросили мы.
– Болезни знаменитостей! – объявила она. – Можно сделать постоянную вубвику!
И Мелинда растолковала свою идею: у одного знаменитого голливудского актера герпес, прославленный режиссер, говорят, болен СПИДом, и еще ходят слухи, что звезда популярного британского телесериала страдает хроническим геморроем. Почему бы нам не открыть новую еженедельную рубрику, в которой звезды будут рассказывать о своих недомоганиях?
– Прекрасная мысль, Мелинда, – одобрил Джек. – Думаю, нужно принять во внимание.
Лицо Мелинды озарилось, просияло адресованной мне радостной улыбкой.
– Еще будут предложения? – спросил Джек. На этот раз, испугавшись падающего рейтинга, все более или менее подготовились. Изучили газеты и журналы, просмотрели «Тайм аут» и «Премьер», проштудировали колонку светских сплетен и не упустили ни строчки в расписании культурных событий на ближайшее время.
«Неделя высокой моды в Лондоне... Всемирная конвенция высоких людей... Новый спектакль театра „Комплисите»... Выставка альтернативной медицины... Очередной кризис в Королевском оперном театре».
Через полчаса каждый из нас поделился новыми идеями и предложениями, которых хватило бы на три выпуска программы. Так мы выиграли немного времени.
– Слушателям понравился репортаж Минти о браке, – сказал Джек. – Мы получили множество откликов. Публике интересны подобные программы на социальные темы. Поэтому я хочу попросить Минти сделать серию аналитических репортажей. Мы могли бы пускать в эфир по одному в неделю. Так. Какие социальные проблемы актуальны сегодня?
– Хм-м... одиночество?
– Развод.
– Распад семьи?
– Алименты.
– Уход за детьми.
– Позднее материнство.
– Лечение от бесплодия, – предложила Софи. – В этом году исполняется двадцать один год первому ребенку из пробирки, Луизе Браун, – со знанием дела продолжала она. – Интервью с ней станет стержнем программы, на фоне которого можно провести исследование – как далеко продвинулось искусственное оплодотворение с тех пор.
– Минти может взять интеввью у Дейдвы! – радостно воскликнула Мелинда.
– Зачем? – оторопел Джек.
– Все же знают, что они с Уэсли уже котовый год бьются, но она так и не забевеменела!
– Хм-м... никто не видел мои часы?..
– Читали статью о Ферджи[45]45
Ферджи – Сара Фергюсон, герцогиня Йоркская, бывшая супруга принца Эндрю, среднего сына английской королевы.
[Закрыть] в «Гардиан»?..
– Нужно что-то делать с уборщиками...
– Смотрел вчера «Тюремный блок Н»?..
– Я знаю очень ховошего специалиста по искусственному оплодотвовению, Уэсли, – снисходительно произнесла Мелинда. – Мне-то, конечно, он ни к чему! – с идиотским смешком заметила она, похлопав себя по выпуклому чреву. – Я дам тебе номевок, – с упорством танка перла она, роясь в сумке в поисках ручки. – Пвофессов Годфви Бавнс.
– Не стоит, Мелинда, – резко прервал ее Уэсли. – Уверен, что вполне способен заставить Дейдру забеременеть традиционным способом.
Хороший ответ, Уэсли, только сомневаюсь, что это правда. На рождественской вечеринке радио «Лондон» Дейдра призналась мне, что не может забеременеть исключительно по вине Уэсли.
– Мои яйцеклетки в порядке, – прошептала она, потягивая дешевое фраскати из пластикового стаканчика. – Я проверялась. Мои яичники здоровы. В идеальном состоянии. Мои яйцеклетки только и ждут, чтобы их оплодотворили, – звонко рассмеялась она.
– Что ж, прекрасно, – проблеяла я, испытывая некоторое смущение оттого, что избрана в конфиденты.
– Доктор сказал, я в отличной форме, – продолжала она. – Хотя мне уже тридцать девять. Он говорит, что все дело в сперме Уэсли.
– О боже.
– У него ленивые сперматозоиды, – захихикала она. – Впрочем, как и он сам! Наотрез отказывается идти в клинику.
– Что ж, надеюсь, он передумает, – произнесла я. Что еще я могла сказать?
Бедняжка Дейдра. Конечно, она говорила об этом с юмором, но на самом деле была очень расстроена. Мне ее жаль. Она очень милая. Прожила с Уэсли восемь лет, а ведь они не женаты и детей не завели. Ей, должно быть, особенно тяжело, ведь она менеджер в магазине «Малыш и мама», где продают одежду для младенцев и молодых мамаш. Неудивительно, что у нее всегда такой убитый, мрачный вид.
– Нет, пвавда, Уэсли, это очень хороший ввач... Уши Уэсли горели так, что я чувствовала исходящий от них жар.
