Текст книги "Чудо-камень"

Автор книги: Иван Сотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Вверх по Белой

Всю дорогу Альда дивилась. Сколько гор! Сколько рек и ручьев! Какой длинный-предлинный у них путь, чтобы в конце-концов, сливаясь друг с другом, образовать реку Белую, вместе с ней попасть в Каму, потом в Волгу и влиться в громадный Каспий. А там, под жарким солнцем взмыть в небо, превратиться в облака и снова с тучами и грозами примчаться сюда, и по-новому повторить все сначала. И чудно, и занятно. Диковинный круговорот, бесконечный, вечно обновляемый.

Помнится, Сенька уверял ее, что и люди поколение за поколением вот также вершат свои дела, повторяя себя и обновляясь. У каждого поколения – свой долг, свой подвиг. Одним – гражданская война, другим – первые пятилетки, третьим – разгром фашизма. А вот им, кто сейчас в школе, – тысячи новых дел. И сколько нужно сил, сколько упорства, сколько знаний! Как он все понимает, Сенька. Голова!

На обеденном привале она подсела к Юрке Дежневу и с сочувствием спросила:

– Все хмуришься?

– А ты все поучаешь?

– Нет, я всерьез.

– Знаешь же, терпеть не могу никаких нотаций. Отбиваюсь, как от комаров.

– Чего ты все один и один.

– Перестань, ради бога.

– Ради бога?

– Нет, ради здравого смысла.

– Поди скучно одному-то?

– Мне с другими скучно, а без них отдыхаю и размышляю про себя.

– А я вместе со всеми.

– Ну и валяй, кто тебе мешает.

Альда пожала плечами.

– Просто жаль тебя: на все сквозь темные очки смотришь.

– А-а-а… – отмахнулся Юрка.

Альда оглядела бивак.

Петька спустился к реке и закинул удочки, Авось клюнет! Азат мастерил таган. Биктимер ставил палатку.

С геологическим молотком в руках подошел Платон Ильич. Не хочет ли Альда прогуляться с ним? Вон там обнажения, – указал он за реку, – и неплохо поглядеть, нет ли чего интересного. Что, и Юрку с собой? А почему бы и не взять. Раз нет возражений, тогда в путь.

Все трое, оставив на траве рюкзаки, налегке тронулись вверх по реке.

Шли тихо и молча. Альда глядела на горы, на реку и не могла наглядеться. Речка журчит себе и журчит, переливаясь на солнце. Глядишь на нее – даже слепит глаза. Вода в ней чистая, с синевой, а на перекатах – пенно-серебристая. Хочешь – не хочешь, а жмуришься. И небо над тобой такое голубое, какое бывает только в горах. На солнце же глядеть нельзя. А глянешь – глазам больно, и куда ни смотришь потом – перед тобой долго огневые круги прыгают. На лес посмотришь – пять, семь солнц рядом, на гору – тоже горит солнцами, в речку поглядишь – и там плавают солнца, набегая одно на другое.

Чуть дальше громоздкие останцы. Когда-то сорвавшись со скалистых вершин, они скатились к самому берегу и стиснули Белую с обеих сторон. Загромоздили и саму реку. Рассердившись, она бурно пенится, бурлит у каменных громад, пытаясь сдвинуть их с места, и бессильная справиться с ними в открытой схватке, терпеливо обтачивает их, делая гладкими и скользкими. Зеленоватые мхи облепили их сверху, и на них без конца летят водяные брызги.

В узком горле Белая особенно неистова. Пытаясь раздвинуть серые в лишаях громады, она стремительно мчит свои воды через камни, гремит безустали и, вырвавшись на простор, снова растекается успокаиваясь. Через каменные глыбы в полуметре над водой пролегает скользкая слань. И чтобы пройти по ней, нужно быть циркачом. Она гнется под тобой, норовит достать до воды, и ноги с трудом удерживаются на ее поверхности. Хоть и жутко, очень жутко, Альда в радостном возбуждении засеменила по опасной слани.

Юрка выждал, когда Платон Ильич и Альда перебрались на тот берег, и рванулся на слань. Сначала казалось, он проскочит ее на быстром ходу, но на середине слань прогнулась. Юрка закачался, едва удерживая равновесие. Затем все же сорвался в воду. Упал на колени, вода опрокинула его и захлестнула через спину. Платон Ильич бросился было на помощь, но Юрка сам справился с течением, уцепился за камень, встал на ноги и двинулся бродом, с трудом преодолевая белый бурлящий поток.

– Ничего, высохну! – сказал он, выбравшись на берег.

– Эх, ты, аника-воин! – попрекнула его Альда. – Отжимайся быстрее.

Юрка промолчал. Снял рубашку и стал отжимать ее. Альда ушла к береговым обнажениям, а Платон Ильич остался с Юркой, чтобы помочь ему. Он ни слова не сказал в упрек и ни слова в успокоение. Будто ничего и не случилось.

Береговое обнажение оказалось интересным, слоеным пирогом оно почти отвесно высилось над рекой. Все трое пустили в ход геологические молотки и успешно отбивали породу за породой. Альда не раз отходила в сторону и приглядывалась к краскам обнажения. Кто знает, какие тайны хранят берега Агидели, склоны гор, нависших над рекою. Альда знала, выветривание и перемещение рудных минералов нередко оставляют следы, по которым разведчики горных пород ищут руды и другие ценнейшие ископаемые. Бурая окраска «железной шляпы» рудных жил, зеленые и синие полосы и примазки медных образований, мягкие яблочно-зеленые пятна соединений никеля или редкие розовые «кобальтовые цветы» наводят на след залежей руд.

Осматривая обнажения горных пород, нависших над рекою, она и искала в них признаки близости рудной залежи. Но здесь их не было.

Ее внимание привлекли полевые шпаты. Их немало в обнажениях поймы реки. Непрозрачные минералы белого, зеленого и желтовато-красноватого цвета встречаются здесь в виде мелких и крупных кристаллов. Они довольно тверды. Девочка достала стеклышко и царапнула по нему минералом. На стекле осталась царапина. Сколько их тут, разноцветных шпатов? Их дело собирать образцы, точно обозначать места, где встречаются эти шпаты, а там геологи сделают подсчеты и выводы. Ведь эти минералы состоят из окислов легких металлов – алюминия, калия, кальция, натрия, кремния.

Много у Белой и кварца. Это прозрачный и непрозрачный минерал со стеклянным блеском. Здесь он белого и фиолетового цвета, а по дороге сюда они встречали кварцы красноватые и желтоватые. По твердости минерал превосходит полевой шпат. А по составу – это окись кремния. В кристаллическом же виде его называют горным хрусталем. Альде не терпелось разыскать образцы этого диковинного камня.

Подбежал Юрка:

– Гляди, что нашел! – протянул он слегка просвечивающий минерал бутылочно-зеленого цвета со стеклянным блеском. – Знаешь, что это такое? – Альда не знала. Царапнули по стеклу. Твердый, как и кварц.

– Давай покажем Платону Ильичу.

Заинтересованный находкой, он и сам подошел к ним. Долго вертел минерал в руках. Разглядывал его в лупу.

– По-моему, оливин, – наконец сказал учитель, возвращая находку. – Он довольно богат магнием и железом и вовсе не содержит в составе легких металлов. Встречается и желто-бурого цвета. Нужно еще поискать образцы.

Все трое снова пошли вдоль берега.

– Здесь много минералов изверженных кристаллических пород, – пояснил Платон Ильич, – и такие из них, как кварц, полевой шпат, слюда, авгит, оливин, называют породообразующими. Все они выделялись в застывающей магме, подобно тому, как из солевого раствора при его охлаждении образуются кристаллы соли.

На каждом шагу их привлекали все новые и новые минералы. Они отбирали образцы и складывали их в мешочки.

На обратном пути Платон Ильич разглядел у берега красноватый песок. Откуда он тут? Принесен ли с верховьев Белой или его вынесло сюда течением одного из ее притоков? И что он представляет собою, этот песок? Ведь текучие воды – порой замечательная подсказка природы. Дождевые потоки сносят в горные ручьи кусочки рудных минералов из размытых ими жил, а речки увлекают рудные обломки вниз по течению. По таким кусочкам можно отыскать и размытую жилу. Бывает, на след руды наводят также и мельчайшие зернышки ее, примешанные к обыкновенному речному песку. А для этого нужно промыть песок, чтобы на дне сосуда остался более тяжелый осадок – шлих.

Платон Ильич отвязал от пояса ковш и спустился к самой воде. Набрал в него песку и, погрузив наклонно в воду, стал искусно покачивать ковш в руке, так что придал вращательное движение каменной мелочи на дне. Легкие песчинки поднимались вверх, сразу смывались водой, а тяжелые зерна руд оставались на дне. Теперь можно исследовать шлих и определить, нет ли в нем зерен руд.

Альда и Юрка с нетерпением ждали, что будет. Мелкие мокрые зерна породы Платон Ильич пересыпал с руки на руку. Ясно, бурый железняк. Значит, где-то выше есть его залежи, и, кто знает, не им ли придется найти путь к размытой рудной жиле, из которой в реку попали эти кусочки руды. Он еще и еще промывал песок, и каждый раз на дне ковша оставались зерна бурого железняка. Они довольно угловаты, их слабо обкатала река. Верный признак, что залежи железняка расположены довольно близко.

На бивак возвратились как раз к обеду. На тагане кипел суп, на костре рядом была готова каша-рассыпуха. Пряный запах лаврового листа и стручкового перца дразнил аппетит.

После обеда разбирали образцы пород. Спорили, определяли минералы, упаковывали их, рассказывали о находках.

Альда села за дневник, Азат фотографировал Петьку у каменных глыб на берегу реки. Юрка любовался своим оливином. Биктимер развалился на траве и, казалось, бездумно глядел в небо. Ничего в нем нет, все пусто, а глядишь и не наглядишься. Платон Ильич спустился к реке, уселся на берегу и долго сортировал камни.

Еще немного и весь маленький отряд двинется дальше в горы.

Что есть в тебе хорошего?

Ночной бивак разбили у скалы над Белой. Здесь сухо и чисто. На лужайке мягкая бархатная трава. Внизу журчит горный ручей, словно боится опоздать на встречу с рекой.

Петька возился с ужином. Юрка забился в палатку, видимо, решив остаться на биваке. Платон Ильич поглядел на него, о чем-то соображая, и вдруг будто между прочим окликнул парня:

– Ты чего загрустил, Юра?

– Что-то устал, Платон Ильич, и хочется побыть одному.

– Думаешь, одному лучше?

– А что плохого – побыть самому с собой?

– Пойдем-ка побродим до ужина! Думаю, зря времени не потратим. И устал ты не больше других, а видишь, все разбрелись, все что-то ищут…

– Я не прочь пойти с вами, если… – Юрка хитровато усмехнулся… – если не станете воспитывать.

– А ты что, боишься стать лучше, чем есть?

– Почему боюсь…

– Вижу, боишься. А знай, каждому из нас нужно быть лучше и сильнее.

– Ладно, идемте…

И они вместе зашагали в гору.

– Платон Ильич, Платон Ильич! – закричала Альда. – Можно с вами?

Греков помахал ей рукой, и девочка со всех ног бросилась за ними:

– Мне так хочется найти что-нибудь диковинное, – запыхавшись догнала она обоих.

– Отличиться захотела? – кольнул ее Юрка.

– А что, и отличиться! Разве плохо?

– Ты, Алька, тщеславная.

– Вовсе нет, просто хочу, чтобы все мы нашли много…

– Ладно тебе читать мораль! – отмахнулся Юрка. – Нечего меня воспитывать.

– А почему не воспитывать, если ты не прав? – заговорил Платон Ильич. – Других ты осуждаешь, то не так, это не эдак. А сам нетерпим к любому замечанию.

– Должен же человек быть самим собой или только слушать других и быть попугаем? Как вы думаете?

– Слушать других – вовсе не значит быть попугаем.

– Платон Ильич, не будемте, а? Обещали же не воспитывать.

– А я не воспитываю – сам воспитываюсь.

– Это как?

– Просто гляжу на людей и ищу, что у них хорошего. У одних – одно, у других – другое. У каждого есть чему поучиться. Что нравится, что дорого, то и перенимаю. А что тебе нравится у меня, бери, пожалуйста. Ничего не жаль.

Юрка иронически хмыкнул.

– И знаешь, у каждого есть чему поучиться.

– И у меня? – Юрка даже приостановился и изумленно поглядел на Платона Ильича.

– Конечно. Вот гляжу-гляжу и думаю, есть же и у тебя что-то хорошее. Есть же!

– Интересно.

– Хочешь верь, хочешь нет, а мне, право, хотелось бы у тебя чему-то поучиться.

– Вы и так ученый, – уклончиво ответил Юрка. – Чему же у меня учиться?

– Ну, скажем, стремлению к самостоятельности, критическому отношению к инертности, к слепому подражанию, упорству в учебе. Видишь, есть чему. И на мой взгляд, у каждого – свое хорошее, свой талант. И каждый человек может придать ему блеск, дать силу, а может и погубить.

– Вы хитрый! – безобидно усмехнулся Юрка. – Сказали, не станете воспитывать, а сами…

– Одно, Юра, знай, все мы к тебе с добром. Все!

Юрка ничего не ответил. Ну и повернул!

– Это что такое, Платон Ильич? – подбежала к учителю Альда и протянула ему желтоватый кусок камня, который легко откололся от большого монолита на склоне горы.

Грек повертел камень в руках, царапнул его ногтем. Минерал мягок и гибок, чертится ногтем. Поглядел в лупу. В волокнистых скоплениях шелковый блеск.

– По-моему, гипс.

– А цвет, цвет…

– Бывает и бесцветный, и белый, и серый, и, как этот, желтоватый.

Перед ними уступом высилась почти отвесная скала, похожая на слоеный пирог. Из чего она сложена? Туристы отбивали кусок за куском из разных слоев и тщательно изучали породу.

– Глядите, глядите, что я нашел! – обрадованно воскликнул Юрка. – Глядите, черная слюда.

Альда с завистью взяла кусок слюды и залюбовалась. Действительно, черная. Она и сама не раз находила слюду. Видела серебристо-темную, бурую, желтоватую, даже красную. А черную – не приходилось. Знала, все слюды обладают свойством расслаиваться на тончайшие пластинки – кристаллы этого минерала с перламутровым блеском. Они настолько мягкие, что ноготь порой оставляет на них царапину. И эта черная слюда тоже легко расслаивалась. Ее пластинки гибки и эластичны.

Девочка и себе вырубила большой кусок. Пригодится для коллекции.

Отколупнув пластиночку, она протянула Юрке:

– Смотри, какая тонкая!

– Это что, из золота, говорят, можно получить тончайшие листочки, и их почти не видно. Миллион таких листочков образует пластинку всего в один сантиметр толщиною.

– Интересно, а из слюды можно отделить такие же тонкие листочки?

– Наверно, можно. Ведь какую бы тонкую пластинку слюды мы не взяли, от нее всегда можно отщепить еще тоньше. Не знаю только, есть ли предел.

Платона Ильича привлекла серая с синими прожилками яшма. Ее монолит на метр торчал из земли, и Греков с увлечением отбивал кусок за куском, чтобы отобрать и сохранить самые лучшие.

Возвратились они поздно, когда солнце ушло за горы и ужин уже кипел в ведрах.

Юрка и Альда спустились к реке, чтобы умыться.

– Гляди, какая чистая вода, просто чудо! – радовалась Альда.

– Любая вода есть чудо. Самый диковинный, по-моему, минерал.

– Вода – минерал? Чудно!

– Тебя не поймешь, то чудо, то чудно. Ведь вода – не что иное как жидкий лед. Понимаешь, жидкий лед?

– Не чуди, Юрка. Вода есть вода, а лед…

– А лед – это твердая вода!..

– Ладно тебе оригинальничать.

Завтра нам с Азатом из твоего жидкого льда варить суп. Идем ужинать.

И они двинулись в гору.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Конец заточению

Бессилие что-либо предпринять злило и обескураживало Сеньку. Отчаявшись быстро выбраться из каменной ловушки, он вцепился руками в железную решетку и безнадежно высматривал, не появится ли кто во дворе. Но за окном по-прежнему пусто и тихо. День медленно догорал и клонился к вечеру. Как же быть теперь? Не ночевать же тут с крысами. Вон они какие! – обернулся он на шорох в углу кладовой. Одна надежда на Танюшку. Разыщет кого-нибудь – хорошо. А заиграется, забудет – сидеть Сеньке всю ночь.

Белесое небо потемнело, подернулось густой синевой. Солнце, наверное, скрылось за Белой. Еще немного, и станет темно. Сенька даже поежился, и по спине у него пробежал жутковатый холодок. Влип он, все-таки, влип. Так влип – хуже нельзя. А ребята, видать, уже в Белорецке. Сегодня заночуют, а завтра чем свет двинутся в горы искать нефрит. Сеньке же сидеть тут взаперти с крысами. Ничего, вооружится он какой-нибудь железякой или вон клюшкой и будет отбиваться. Пусть жутко, не сдаваться же ему без боя. Готовность воевать и не поддаваться возможным опасностям как-то подбодрила Сеньку, придала ему сил, хоть глаза невольно заслезились. Он спрыгнул со стола и, вооружившись клюшкой, снова вернулся к окну. На душе у него немного отлегло. А во дворе все также пусто и тихо.

Чу!.. Что такое? Шорох чьих-то шагов? Или ему померещилось? Нет, кто-то есть за воротами. Сенька громко закричал, взывая о помощи. Голое хлипкий, чужой. Никто бы из ребят не узнал сейчас Сеньку. Вон кто, Петькина сестренка!

– Танюша, скорей! – вцепившись в решетку, запрыгал у окна Сенька.

Девчушка подбежала совсем близко и, став на коленочки, сразу затараторила: А правда там крысы? А не страшно одному? А поедет он догонять ребят или останется дома?

Сенька оторопел даже. До того ли ему теперь! Глаза его молили об одном: выручат его, наконец, или нет? Словно поняв его умоляющий взгляд, Татьянку выпалила:

– Сейчас тебя отопрут, долго ключ искали.

За дверью звякнул замок, и Сенька обрадованно выскочил за порог. Наконец-то! Школьный завхоз пробирал его за опрометчивость, за беспечность. Разве не слышал, как запирали дверь? Не приди девчонка – сидеть бы ему всю ночь. Небось, со страху помер бы. А за него отвечай. Сенька не препирался, не оправдывался. Вырвавшись во двор, он схватил Танечку и завертел ее вокруг себя. Выручила, все-таки! Выручила!

Уже во дворе завхоз взял Сеньку за локоть и, явно сочувствуя его беде, заговорил мягче:

– Кто же захлопнул кладовую?

– А разве не вы сами? – удивился Сенька.

– Нет же, говорю. Вижу: засов задвинут – значит, в кладовой никого. Закрыл подвал и домой.

– Тогда кто же меня запер? – все недоумевал Сенька.

– Стой, стой, помню, у входа еще вертелся этот шалтай-болтай, как его, Петька Рыжов… Спрашиваю, ты чего тут, а он: «Сеньку Вихрова искал». Не он ли и припер тебя?

В самом деле, не Рыжов ли? Такой и глазом не моргнет. Ладно, с ним еще будут счеты.

Но что теперь делать? Куда податься? Ключей от квартиры у него нет. Их увез с собой отец. Ехать в аэропорт бесцельно. Ночью самолетов нет. Лучше всего пойти к тетке и переночевать у нее. А утром Сенька достанет билет и улетит догонять свою группу.

Занятная девчонка

У кассы аэропорта очередь была невелика, а простоял Сенька с час. Только билета ему не дали, мал, сказали, чтобы лететь одному.

С горя присел на скамью. Востроносый дядька в красной тенниске, чем-то похожий на петуха, шумно опустился рядом. У него два грузных чемодана. Не присмотрит ли паренек за его вещичками? Ему нужно разузнать про билеты на челябинский самолет.

– Возьмите мне билет до Белорецка? – взмолился Сенька. – Позарез надо лететь.

Челябинский дядька покосился на Сеньку, словно намереваясь клюнуть, и вдруг, усмехнувшись, засахарил словами:

– А что, ягодка, и возьму. Ты только того, смотри…

Дядька не понравился. Живой петух. Того и гляди закукарекает. Зря с ним связался.

Петух надолго застрял у кассы, и Сенька сидел как на горячих углях. Тут и подсел к нему еще один дядечка. Постарше. Видный, крепкий старикан. Подсел и давай расспрашивать, кто он такой, куда и зачем летит. Пришлось все выложить начистоту. А Петуха все нет. Лучше поставить чемоданы на скамью да пойти его разыскать. Только взялся за них, как налетел сам Петух с милиционером, которого он привел с собою.

– Ты что же, ягодка, за чужие чемоданы… А ну, поставь! Вот он, товарищ милиционер! Сразу видно, из дому сбежал. В Белорецк собрался. А я воробей стреляный, вмиг смекнул: что-то тут нечисто. Видите, и чемоданы ему мои понравились. Разберитесь, пожалуйста!

Дежурный милиционер шагнул к Сеньке, и у того даже челюсти свело. От обиды. Плюнуть бы ему в рожу, Петуху бесхвостому.

Не успел дежурный вымолвить и слова, как вмешался старикан, новый знакомый Сеньки.

– Мальчик со мной летит, не трогайте. И чемоданы хотел лишь на скамью пристроить…

Петух, как крыльями, замахал руками:

– Непостижимо, просто умываю руки.

Молодой милиционер извинился и отошел в сторонку. При этом так зыркнул глазами на Петуха, что тот невольно закрылся ладонями.

Новый знакомый ласково потрепал Сеньку за вихор и взял ему билет.

Вышли на площадку у вокзала и разговорились. Дядьку зовут Бахтиным Назаром Ильичом. Он профессор-геолог и тоже летит в Белорецк. Побродить по горам. Есть у него там знатный человек, охочий до редкого камня. Вместе с ним и пойдут в горы. И Сеньку возьмут с собою, чтобы помочь найти свою группу. Их пути пересекутся. Бахтин знает их Платона Ильича. Вместе маршрут составляли.

Вот оно что, Бахтин! Их Грек говорил о нем. Профессор догонит группу в пути. И Сенька почувствовал себя на седьмом небе. Правда, сам он не знал, что такое седьмое небо и чем оно славится. Так уж говорится, когда тебе хорошо. И все-таки надо бы вычитать где-нибудь про это самое. Он любил выискивать в словарях, что значит незнакомое слово или выражение.

Бахтин оказался занятным и добрым спутником. За дорогу Сенька привык к профессору. Оказывается, он и родился в Белорецке, И жил тут, и учился до седьмого класса. Лишь потом увезли его в Свердловск. Там и среднюю школу кончил, там и диплом защищал, на геофаке. Такой про все знает, и всю землю, наверное, «наскрозь» видит. Ух, и повезло же Сеньке!

Теперь он даже порадовался, что его заперли в подвале. Не случись той беды – не лететь бы ему и с профессором.

В Белорецке Назар Ильич устроился не в гостинице, как предполагал сначала, а у своих знакомых Савиных.

Жили Савины в чистом небольшом домике на берегу Белого озера. Сенька немало подивился, что хозяин дома Корней Ильич вчера прилетел из Уфы как раз по Сенькиному билету.

Ильичи пришлись ему по душе. С ними не пропадешь.

Обед хозяйка собрала на веранде. Отсюда хорошо видны синие горы, синее небо над ними. Здесь чистый горный воздух с пряным привкусом горных трав и цветов. А рядом и блеск тихого озера, и свежая зелень вишен и яблонь в хозяйском саду.

– Зови невесту, – улыбнувшись, сказал жене Корней Ильич, – а то хлопчику с нами, стариками, небось, скучно.

– Злата, Злата! – кликнула хозяйка, открыв дверь в одну из комнат. – Обедать!

На пороге появилась девочка лет тринадцати. Хрупкая, но шустрая, быстроглазая. Не смущаясь, сказала «здравствуйте» и села за стол против Сеньки, который рассматривал ее с любопытством. На ней простое розовое платьице с золотистым пояском. Волосы черные, слегка вьющиеся. Брови густые, круто изогнутые. Все лицо дышит задором, и, кажется, она с трудом сдерживается, чтобы не заговорить. Видать, занятная девчонка!

Разговор за столом не клеился. Хозяин говорил о металлургах, о новой технике на заводах, о людях и их делах. Но Сенька не представлял себе ни этих заводов, которых не видел, ни людей, ни их дел. Он все ждал, когда заговорят про горы, про поиски геологов, про камни. Разговор же об этом не начинался. Тогда он снова стал исподволь приглядываться к внучке хозяина, которая молча все подкладывала ему на тарелку то огурцов с помидорами, то капусту с картошкой, то жареного окуня. Сенька засмущался даже, беспрестанно повторяя, что он уже сыт и больше ничего не хочет.

Покончив с обедом, Корней Ильич и профессор остались на веранде, и хозяйка принесла им кувшин холодного квасу. А Злата с Сенькой спустились в сад, облюбовав себе скамейку против большой цветочной клумбы.

С трудом одолевая неловкость, Сенька стал расспрашивать Злату про Белорецк, про горы, про школу. Девочка говорила без умолку. Чувствовалось, что начитана и много знает. Мать ее работает на заводе, в самом интересном цехе, где выпускают диковинную проволоку. Чуть наклонившись, она тряхнула головой, так что волосы ее упали на лицо. Выбрала волосок и, показывая Сеньке, сказала:

– Видишь, какой тонкий, а их проволока раза в четыре тоньше. Почти не видна на глаз. С микроскопом работают. Один килограмм такой проволоки за границей стоит дороже килограмма золота.

Сенька дивился. Неужели через микроскоп? Поглядеть бы на нее.

– У меня есть несколько волосков, – похвалилась Злата. – Хочешь покажу?

И, сорвавшись с места, полетела домой.

– Гляди-ка! – разжала она ладонь, вернувшись.

В самом деле, едва заметный длинный волосок. Сенька осторожно взял его двумя пальцами и стал разглядывать. Ну и тонок! Почти не виден.

– Такой волосок пропускают через отверстие в станочке, а дырочку без микроскопа не разглядишь. Хочешь – возьми себе.

Посидели немного молча, глядя на горы. Дышалось легко-легко, и ощущение в душе было такое, будто летишь над землей, и ничто тебе не трудно.

Теперь стала расспрашивать Злата. Ей все нужно знать: и как Сенька отстал, и что будет там без него, и какой у них Грек? Разговорился он не сразу, но чем больше говорил, тем веселее становилось обоим.

Строгий ли у них Грек? Не поймешь его – строгий и нестрогий. То шутит без умолку и хохочет вместе с ребятами, а то начнет жать – только держись. Ни двоек, ни колов не жалеет. Влепит, когда и не ждешь.

– Строгий, значит?

– Пусть, строгий. Только с ним интересно. Вроде все время задает тебе задачки. А ты решай, ищи.

– Это как же?

– У него сто способов, и все разные. Помню, пришел на первый урок еще в пятом классе и говорит: «Любой урок будете готовить на пятерку. Других отметок не будет. Либо пятерка, либо ничего. А появится первая пятерка – тогда и другие оценки пойдут». Что ни день – спрашивает одного, другого, третьего. «Нет, – говорит, – далеко до пятерки». Всем достается. Зато знали его географию. Назубок. Потом все-таки вырвали у него пятерку. Весь класс вздохнул. Только легче не стало. А кончилась четверть – ни одной двойки, ни одной тройки. И знаешь, как хочется первому схватить такую пятерку. Самую трудную!

– Были у тебя такие?

– Случалось. Мы его очень любим, Грека. Он знает об этом и за кличку не обижается.

– Мне бы хоть взглянуть на него. Попрошусь у деда. Может, и возьмет с вами?

– Вот бы хорошо, попросись.

– А нашего географа никто не слушает. На уроках у него такой гвалт – себя не слышишь. И в горы не ходит.

– Нет, наш на выдумки горазд.

– Расскажи еще, – попросила Злата.

Упрашивать Сеньку не нужно. Про Грека есть что рассказать. Он тебя сто раз удивит.

– Еще любит он часы с заданием.

– Это как?

– Скажем, час смекалки. Хочешь не хочешь, а придумывай и соображай. У него свои задачи, головоломки, и каждый должен решить, найти ответ, быстро сообразить. А не то – час молчания. Думаешь, легко? Или еще – час философии… А то придумает час вежливости, терпения, логики. Нет, на такой час запросто не придешь. Столько перечитать нужно, столько запомнить!

– И для чего все?

– А чтобы больше знать и уметь.

– Затейник он.

– Голова! Одним словом, Грек!

Злата засмеялась, а Сенька продолжал:

– С ним все время думай, не то засмеют.

– Завидно, что у вас такой географ.

– А вот я подвел его.

– Ничего, догонишь, и все уладится.

– Не в том дело. В походе у нас у каждого свое поручение, свои обязанности. Есть у нас Альда. Пишет, между прочим, как Пушкин. Ей дали дневник вести. А мне – зарисовки делать. Заменить меня некому. И еще мне дали – изучить нефрит. Конечно, все готовились, все изучали. А я больше всех. Тогда как другие больше по яшме, по горному хрусталю и так далее. Нет у них теперь никого по нефриту. Значит, по самому главному, зачем пошли. Видишь, как нехорошо получилось. А догоним их нескоро – дней через пять-семь, сказал профессор.

С веранды донесся голос Корнея Ильича. Он звал их к чаю.