Текст книги "Шаровая молния"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  Иван Черных
Шаровая молния

  ВИЗИТ ГЕНЕРАЛА

Эскадрилья бомбардировщиков приземлилась на давно обжитом аэродроме близ города Бутурлиновка, который пилоты полюбили за тишину, обилие продуктов, особенно фруктов и овощей, сравнительно недорогих после Гудермеса, Моздока, Ставрополя. На аэродроме летчиков встречали командир дивизии полковник Алферов и представитель из штаба ВВС генерал-лейтенант авиации Дмитрюков, высокий, с гренадерской выправкой, лет пятидесяти, симпатичный, уверенный в себе, с твердой, решительной походкой. Минуту спустя на стоянку подъехали и местные городские начальники, которых капитан Геннадий Голубков встречал здесь не часто.

После того как последний самолет зарулил на стоянку и бомбардировщики выстроились, как на параде, комэск подполковник Синицын подал команду строиться. В считаные минуты летный и технический состав стояли напротив командирской машины, расправив по-военному грудь и вытянувшись в струнку. Генерал, за ним полковник прошлись вдоль строя, вернулись на середину.

– Здравствуйте, доблестные авиаторы! – зычно поздоровался Дмитрюков. – Поздравляю вас с возвращением, с успешным выполнением боевых задач.

– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант! – слаженно гаркнул строй.

– Многие из вас уже получили заслуженные награды, – продолжил генерал, – другие получат в скором времени. Никто не забыт, ничто не забыто. Сегодня вечером в честь вашего возвращения в городском клубе состоится торжественный вечер с концертом, небольшим застольем и танцами. Не возражаете? – с улыбкой пошутил строгий генерал.

– Нет! Нет, – нестройно и не очень уверенно раздалось в ответ.

– Вот и отличненько, – кивнул генерал. – Зачехляйте самолеты – и по домам. Отдохните, почистите свое парадное обмундирование, погладьте – и в девятнадцать ноль-ноль ждем вас в клубе…

– Неплохо придумал генерал, – похвалил представителя штаба ВВС штурман Василий Захаров, шагая с аэродрома рядом с Геннадием. И глубоко вздохнул. – Только не очень-то хорошая весточка просочилась нашим технарям: наша отдельная АЭ якобы тоже попала под сокращение.

– Чушь! – не поверил Геннадий. – Лучшая бомбардировочная эскадрилья во всех ВВС и – под сокращение?! Кто ж тогда из гор будет выкуривать бандитов? Считаешь, мы всех уничтожили?

– Не считаю. Сам слышал вчера в последних известиях, как террористы в Дагестане пытались уничтожить штаб МВД. И, несмотря на это, Указ Президента о сокращении Вооруженных Сил не отменяется.

– Ну, Вооруженные Силы – это не наша отдельная эскадрилья, – стоял на своем Геннадий. – Думаю, кто-то специально распускает сплетни, чтобы испортить нам настроение.

– Дай-то бог, – снова вздохнул штурман.

– Да и что тебя взволновали чьи-то бредни? Домой вернулся живым и невредимым, с женой, дочкой встреча ждет. Должен радоваться, а ты будто на каторгу идешь.

– На каторгу, – грустно усмехнулся Василий. – И в самом деле. Не радует меня эта встреча. Я рассказывал тебе, как мы живем. И не знаю, как дальше будем жить. Жаль дочку, она милая, хорошая. Загубит ее маманя.

– Да, серьезная проблема, – согласился Геннадий. – Вот потому и не спешу я жениться. Обжегся, как говорится, один раз на молоке, теперь и на холодную воду дую.

Оба замолчали. Мельком в воображении Геннадия промелькнула его первая любовь Тоня, сразу сменившаяся почему-то Мусей, женой Василия. Когда лейтенант Захаров привез свою суженую в гарнизон, только и разговору было, что о красоте девушки. Многие офицеры и их жены удивлялись, как могла такая очаровательная куколка полюбить довольно ординарного и невзрачного офицера. Василий и в самом деле не выделялся ни лицом, ни статью: белокурый, среднего роста, с серыми глазами под широкими густыми бровями. Большой рот и мясистый, чуть курносый нос. В общем, ничем не приметный парень.

Лейтенанта назначили летчиком-штурманом в экипаж Геннадия. Они быстро сдружились, и командир в первых же полетах отметил незаурядные летные качества лейтенанта. И по характеру Василий оказался добрым, услужливым человеком, который не отказывался помочь любому и в любом деле. Вот за это, наверное, и полюбила его черноокая, чернобровая, с точеной талией и неподражаемо стройными ножками девица.

Василий подробно рассказывал, как он женился, как Муся после рождения дочери будто переменилась, стала помыкать им, капризничать и вымещать на нем свое плохое настроение и злобу.

– …С этим я еще кое-как мирился, – рассказывал Василий. – Но самое главное, что меня возмущало, это ее жадность, нечистоплотность. Я удивлялся: откуда это? Росла в многодетной семье (пятеро детей), отец труженик, работал проводником пассажирских поездов, почти не бывал дома, зарабатывая детишкам на пропитание; мать – домохозяйка, от темна до темна занимающаяся приготовлением еды, стиркой, уборкой. Старшая дочь вышла замуж, и теперь старшей осталась Муся. Она помогала матери, ухаживала за младшим братиком, которому пошел второй годик. Одним словом – труженица. И то, что она после семилетки никуда не поступила, меня не обескуражило: в семье летчика хозяйка должна быть, а не барыня. Помнишь, как у Пушкина старик Дубровский ответил Кириллу Петровичу: «Бедному дворянину… лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки». Вот тот постулат и запомнился мне, стал моим идейным талисманом; выбрал я полуграмотную, работящую дивчину. А тут вдруг выясняется, что она стала припрятывать от меня деньги, – я отдавал ей всю получку, оставляя себе гроши на мелкие расходы, а она и их умыкала из кармана. Не очень-то заботилась о моем питании, когда летная столовая не работала; равнодушно относилась к моим делам, моей внешности. Однажды мы сильно поссорились. Я собирался на ночные полеты, а она хотела заняться стиркой пеленок. Мы жили на частной квартире у старика и старухи в небольшой комнатенке с верандой. Было лето, жаркий солнечный день, и я предложил Мусе заняться стиркой на улице. Она вспылила, забрала дочку и, бросив ванну с пеленками, ушла к подружке. Я тоже психанул: как отдыхать, когда в комнате вонь? Тоже собрался и ушел из дома. Хорошо, что в ту ночь полеты не состоялись, и мы с другом Виталием Кононовым зашли в бар городского парка. Выпили, разумеется, потом и на танцплощадку потянуло. Там я познакомился с еще одной красоткой, теперь блондинкой, Диной. Утром с Мусей состоялся крутой разговор. Я предложил ей, если разлюбила, ехать к родителям в Армавир. Она уехала. Я встречался с Диной, просто от скуки, ничего серьезного не планируя и ничего девушке не обещая. Был уверен, что Муся одумается и родители вразумят ее. Я любил ее. Вскоре получил от жены письмо с покаянием и просьбой простить. Учебный год подходил к концу, топлива на полеты не было, и мне предложили очередной отпуск. Я поехал в Армавир. На перроне меня встретила Муся с девочкой, и когда увидел малышку, бледненькую, худенькую, у меня сердце сжалось от жалости. В общем, я простил, и мы снова стали жить вместе. Но узел остался, и как его развязать, я не знаю…

Автобус довез летчиков до центральной площади, и Василий пошел к своей мучительнице на квартиру, а Геннадий – в гостиницу, построенную специально для одиноких офицеров.

ГЕННАДИЙ ГОЛУБКОВ

Геннадий жил в двухместном номере с коллегой, старшим лейтенантом Соболевым, неплохим летчиком, тоже побывавшим на Северном Кавказе, три месяца назад раненным осколком ракеты «Игла». Николаю здорово повезло: ракета взорвалась, столкнувшись с тепловым снарядом, метрах в пятидесяти от бомбардировщика; и летчику, раненному в ногу, удалось дотянуть на поврежденной машине до своего аэродрома, благополучно приземлиться. Соболев был отправлен в госпиталь в Моздок, подлечился там и за три дня до возвращения эскадрильи на свой аэродром получил приказ комэска ехать в Бутурлиновку.

Николай встретил Геннадия радостным приветствием: «Ну, слава богу!» и обнял по-братски. Выглядел он бодрым и энергичным, совсем не таким, каким видели его в Чечне после ранения. Ожил парень!

– Как твоя нога? – поинтересовался Геннадий.

– Заросло, как на собаке. Могу теперь танцевать и снова летать. – И вдруг потупился, раздумывая, говорить или промолчать? Глянул испытующе на Геннадия и решился: – Только, похоже, вряд ли нам придется продолжить нашу летную службу. Знаешь, зачем прилетел генерал из Москвы?

– Догадываюсь: вдохновить нас на новые подвиги, – пошутил Геннадий.

– Вот и нет, – возразил Николай. – Говорят, наша эскадрилья попадает под сокращение. Вот и прилетел генерал, чтобы подготовить личный состав…

– От кого такая новость?

– Да тут только и разговоров, что о сокращении. И, судя по выступлениям некоторых политических деятелей и самого министра обороны на телевидении и в печати, слухи – не бабские сплетни.

– Поживем, увидим, – новость не обрадовала Геннадия.

Правда, и возвращение в Бутурлиновку не сулило ему ничего приятного: городишко хотя и тихий, но очень ординарный, скучный. Вечером некуда пойти. Слухи о сокращении Вооруженных Сил и ранее будоражили летчиков; в Чечне, слушая радио, тоже об этом говорили. Геннадий не понимал, почему, какая цель у правительства? Кризис, не хватает средств? А в других странах? Америка, самая богатая страна, вынуждена продавать заводы, концерны. А на армию тратит больше всех государств, вместе взятых. Создает более совершенное оружие, увеличивает свои Вооруженные Силы, посылает их в Афганистан, Ирак, Пакистан. Франция обогнала нас по количеству и качеству автомашин, кораблей, самолетов. Докатились: вынуждены покупать у нее «Рено», «Каравеллы», «Миражи». Корейцы и китайцы превзошли нас по технологии. Сколько же еще будем катиться вниз? И что даст сокращение армии? Массовую безработицу, падение престижа на мировой арене?.. И куда он, Геннадий Голубков, Николай Соболев, Василий Захаров пойдут работать?.. Об этом даже думать не хотелось.

Геннадий в сердцах сбросил летное обмундирование и достал из шифоньера парадный костюм. Николай с удивлением наблюдал за ним. Не выдержал:

– Ты куда это?

– А ты не знаешь? В честь нашего возвращения командование и местное начальство дают в клубе бал. Собирайся. Тебе орден вручать будут…

ОРДЕНОНОСЦЫ

Фойе клуба было в праздничном убранстве: на стенах развешаны плакаты, цветные фотографии лучших летчиков эскадрильи, вырезки из газет и журналов с портретами героев и описанием их подвига. Около портрета старшего лейтенанта Соболева Геннадий остановился, глянул в глаза летчика. Пошутил:

– А ты и не знал, что тебя здесь повесили?

– Слава богу, что не меня, – усмехнулся и Соболев. – Я же только вчера прилетел из Моздока и нигде еще не был. Говорили, что эскадрилья возвращается на свой аэродром, а когда? – Пожал плечами. – Мой самолет кто перегонял?

– Сам генерал Дмитрюков. Долго его латали, но сделали на совесть. Дмитрюков облетал и поблагодарил техников.

– Все равно не летать на нем больше, – глубоко вздохнул Николай. – Есть приказ главкома перегнать наши «сушки» в Комсомольск-на-Амуре то ли на модернизацию, то ли на переплавку.

– Значит, получим новые самолеты, – стоял на своем Геннадий, не веря слухам. – Разве могут быть наши ВВС без таких асов, – кивнул он на портрет, – как Соболев, Захаров, Кононов, Шулайкин?

– Голубков, – дополнил Николай. И повел друга к другому плакату, под которым висела вырезка из журнала о капитане Голубкове, снайперски поразившем в горах два транспорта с оружием боевиков. – Видишь, и тебя не забыли.

– Когда это было. А ты не слышал, что я разбомбил ту хатенку, из которой тебя подстрелили, и что меня ожидает за тот подвиг?

– Нет. Ты серьезно?

– Серьезнее не бывает. Зарубежные газеты отыскали где-то четыре трупа: двух пацанов и мужчину с женщиной, положили у разрушенной той хатенки и обвинили российских летчиков в варварстве и бессердечии. Некоторые и наши правозащитники провякали по радио. Синицын и без того косо на меня поглядывал за строптивость, теперь и вовсе пригрозил разобраться по всей строгости. Видишь, и портрет мой с Доски отличников слетел.

– Дела! – помотал головой Николай. – Неужто и он стал таким правдолюбцем, что простых истин не понимает?

– Посмотрим. Идем в зал, там уже полно народа.

Действительно, в зале яблоку негде было упасть. Пришли не только летчики, авиаспециалисты и их семьи, но и их друзья, знакомые. Весть, что прилетел генерал из Москвы и будет выступать, быстрее звука облетела небольшой городок, многие пришли, чтобы услышать что-то новое: положение в стране в связи с кризисом напряженное и неизвестно, чего ожидать.

Первые ряды были уже заняты, и Геннадий с Николаем отыскали места на галерке. Невдалеке увидели Василия Захарова с его красавицей Мусей. Они обменялись взглядами, Муся даже с улыбкой помахала Геннадию и Николаю рукой.

– Чертовски красивая баба, – сказал Николай.

Геннадий кивнул, но подумал совсем другое: холодная красота с льдинками в глазах, в которых больше равнодушия, чем доброты. А судя по рассказам Василия, эгоистичная и недалекая женщина. Одета красиво, броско, но безвкусно: ярко-оранжевая блузка с огромным вырезом, обнажавшим плечи и округлости выпуклых грудей. Брови, ресницы, губы сочно поблескивают в лучах люстры. Глаза сияют, словно Муся попала на представительный бал, на котором только ей оказывается внимание – на нее действительно заглядывались многие. А Геннадию вспомнились глаза Тони, первой любимой девушки, с которой он познакомился в парке культуры, где девушки-студентки выступали на спортивных соревнованиях. Она тогда вышла победительницей по художественной гимнастике. Ее поздравляли подруги, сокурсники, тренер, довольно молодой и симпатичный мужчина.

Геннадий впервые видел эту голубоглазую спортсменку с прямо-таки точеной фигурой, стройными ногами, веселым, привлекательным личиком. И так захотелось познакомиться с ней…

Голос командира эскадрильи подполковника Синицына прервал его воспоминания: сцену заполнили представители городской мэрии с генералом Дмитрюковым, начальником штаба Штыркиным и кадровым работником Дехтой.

– Внимание, товарищи! – перекрывая шум в зале, сказал Синицын. – Сейчас перед вами выступит представитель Главного штаба ВВС генерал-лейтенант авиации Дмитрюков и расскажет о последних событиях в стране, оценит положение дел нашей эскадрильи и вручит отличившимся на Северном Кавказе летчикам боевые награды.

Зал мгновенно затих, будто все замерло.

Генерал вышел к трибуне.

– Дорогие товарищи! Во-первых, поздравляю всех с возвращением личного состава эскадрильи на свой аэродром. С возвращением из непростой, нелегкой командировки, где вашим близким, мужьям, отцам, друзьям пришлось выполнять боевые задания, пройти, как говорится, сквозь огонь и дыхание смерти. Но они преодолели все невзгоды, успешно выполнили боевые задания и вернулись победителями. Я еще раз вместе с вами поздравляю их. – Генерал обвел зал взглядом, помолчал. – Многие из вас, наверное, подумали: надолго ли спокойствие? В гарнизоне прошел слушок, будто реорганизация, проводимая в наших Вооруженных Силах, непосредственно касается и вашей эскадрильи. Мне уже задавали этот вопрос. Скажу откровенно: мне пока об этом ничего не известно. То, что техника, на которой летали ваши летчики, устарела и требует замены, – одно из главных указаний министра обороны. Вы об этом слышали и все понимаете. Значит, получите новые, более современные и более грозные самолеты. Время ныне хотя и мирное, но, как завещали нам предки, порох всегда надо держать сухим и оружие в боевой готовности. А теперь разрешите отличившимся при выполнении боевых задач летчикам вручить заслуженные награды. Заверяю вас, что весь личный состав эскадрильи заслуживает награды; некоторым мы уже вручили, а некоторым вручим сейчас.

Генерал подошел к столу, где командир эскадрильи уже раскрыл папку с бумагами и коробку с орденами, медалями, взял у подполковника Указ о награждении и стал называть фамилии отличившихся летчиков. Когда он произнес фамилию старшего лейтенанта Захарова, Муся аж взвизгнула от восторга и, подскочив, поцеловала мужа в губы. Зал загудел от хохота и комментариев. Василий, смущенно опустив голову, направился к сцене. Далее все шло более обыденно и прозаично. Авиаторы уже искоса поглядывали на дверь, ведущую в соседний банкетный зал, откуда чуткий нос улавливал аппетитный запах деликатесов.

В РЕСТОРАНЕ

Геннадий оказался за одним столом с Соболевым, с ними – Захаров с Мусей. Пассия Василия продолжала торжествовать, одаряя сослуживцев мужа улыбкой. На Геннадия она поглядывала робко, виновато, будто командира Василия обошли орденом и медалью из-за него или из-за нее. Геннадий знал, что его не представили к награде, хотя заместитель по воспитательной работе майор Фирсов серьезно отстаивал его кандидатуру. Но Синицын был непреклонен:

– Кто ему давал команду бить по жилому дому? На весь мир ославил эскадрилью!

– Вы же сами знаете, что это бандитский дом. Именно из него подбили самолет Соболева и ранили летчика.

– А снимки в газетах говорят другое.

– Вы верите им?

– Спроси у начальства, – огрызнулся Синицын. – И кончай мозги мне пудрить. Не обеднеет твой Голубков. Прошлый раз орден Мужества отхватил…

Комэск, в какой-то мере, был прав. Да, в прошлую командировку Геннадия за уничтожение двух транспортов с оружием боевиков наградили. Но то было другое боевое задание. А бандитское гнездо – это не менее важный и опасный боевой объект. И дело вовсе не в ордене или медали. Вон с каким вожделением смотрят женщины на награжденных. А от него даже Муся отворачивается.

Между тем Василий обязанности тамады за столом взял в свои руки: откупорил бутылку с вином и налил Мусе полную рюмку, затем распечатал «Смирновскую», наполнил мужские «стопарики» – и где только Синицын добыл такую крохотную посуду, – чтобы генерал не подумал о пристрастии летчиков к этому зелью; а едва Дмитрюков произнес тост «за возвращение, за боевые дела», дополнил: «И за нас. За удачу, за победу и за безаварийность!»

Пиршество длилось около часа, но и за это время, кто любил спиртное, успел крепко поднабраться. В соседнем зале заиграла музыка, и любители потанцевать устремились туда. За столами остались те, кто еще не созрел до нужной кондиции.

Соболев повертел головой и позвал Геннадия:

– Идем, там есть с кем потереться, видишь? – кивнул на соседний стол, за которым летчики Торгачев и Сиволап о чем-то пьяно дискутировали.

– Не люблю тереться о чужие задницы. Давай лучше в какой-нибудь ресторан завалимся.

– Точно. И я об этом подумал. В «Земледелец», там же моя Рената работает.

Николай вылил остатки водки в рюмки.

– По отходной.

Выпили и, не привлекая к себе внимания, удалились.

В «Земледельце» гулянье было в самом разгаре, хотя посетителей в этот вечер было не густо: молодых парней и девушек около десятка – отмечали чей-то день рождения, – четверка усатых кавказцев, пожилой мужчина с молодой, ярко крашенной брюнеткой, не иначе путаной, да два морячка, неизвестно каким штормом заброшенных на Бутурлиновскую землю. Капитаны второго и третьего ранга. Около них и суетилась пассия Николая Рената, мило улыбаясь симпатичному кавторангу.

Николай понаблюдал за своей возлюбленной и нахмурился. К их столу подошла другая официантка, спросила с улыбкой:

– Что будем заказывать, мальчики?

– Позови Ренату, – коротко и не особенно учтиво бросил Николай.

– Хорошо. – Официантка крутанула округлой попой и удалилась.

Рената не очень-то спешила на призыв прежнего любовника. Подошла с блокнотом в руках, готовая принять заказ. Поздоровалась.

Геннадий ответил, а Николай промолчал, набычил шею.

– Тебя кто-то обидел, Колюнчик? – мило пропела Рената. – Скажи кто, я ему…

Николай тяжело поднял голову, смерил злым взглядом свою пассию с ног до головы и, сверкнув глазами, выдал:

– Ты чего вешаешься каждому на шею, как последняя шлюха?

– Ты что, Коленька?

– Я видел, как ты улыбалась вон тому морячку.

– Ну, Коленька, – рассмеялась Рената. – Не думала, что ты такой ревнивый. Эта улыбка морячку стоила двести рэ.

– А с меня сколько возьмешь? – не унимался Николай.

– Ну что ты, дурачок. Тебя я сегодня, как и в прошлые разы, обслужу бесплатно. Что тебе и твоему другу принести?

– Бутылку водки и хвост селедки. Мы уже поужинали. С тобой пришел повидаться. Дуся сегодня работает?

– Да.

– Хочешь? – повернулся Николай к Геннадию.

Тот отрицательно помотал головой.

– Я очень устал и хочу быстрее добраться до кровати. – Слова Ренаты «эта улыбка морячку стоила двести рэ» воспринялась им как сказанная ему лично непристойность. – И пить больше не хочется, извини. – Встал и направился к выходу.