Текст книги "Царь (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Что у тебя Рутгер? – Без лишних предисловий, обратился я к Ван Дейку.

– Пушки готовы, припасов к ним довольно, – лапидарно отозвался голландец.

– У тебя Анисим?

– Все готово, государь, – хитро ухмыльнулся Пушкарев, – как солнце сядет, разожжём столько костров, что ляхом небо с овчинку покажется. Подумают, что вся ногайская орда к нам на помощь пришла.

– Корнилий?

– И мы готовы, ваше величество, – поклонился мой бывший телохранитель, – ни одна мышь не проскочит.

– Угу, королевич с этим проклятым ксендзом немного крупнее мышей, но проскочили!

– Меня здесь не было, – пожал плечами Михальский.

– Не гневайся, государь, – пробасил Вельяминов, – на свою беду сюда Владислав пробрался. Ладно ведь все получилось.

– Может и так. Про запорожцев вести есть?

– Есть, как не быть! Прорвались проклятые через засечную линию и хотели уже дальше идти, да прослышали про то, как ляхи под Можайском оконфузились, да и встали.

– Выжидают, чем дело кончится?

– Конечно! Это же такое крапивное семя, хуже татар.

– Хуже, не хуже, а просто так их отпускать нельзя.

– Позволено ли мне будет спросить ваше величество, – подал голос Корнилий, – что вы хотите предпринять?

– Сам не знаю, – пожал я плечами, – надо бы и поучить панов-атаманов, чтобы в другой раз и носа не казали в нашу сторону. Однако так, чтобы не переусердствовать. И лучше всего, что бы брат мой Сигизмунд, а также все сенаторы в Речи Посполитой были уверены, что казаки их предали и со мной сговорились.

– Раз так, – усмехнулся Михальский, – то и делать ничего не надо. Сейчас в Польше начнут решать, кто же виноват в поражении и лучшей кандидатуры, чем Сагайдачный им не найти.

– Ты думаешь?

– Конечно, казаки ведь для большинства магнатов и шляхтичей как кость в горле. Особенно когда стоит мир. Вот если случается война с турками или татарами, тогда про них вспоминают, дают им льготы, расширяют реестр, а как только гроза проходит – тут же забывают про свои обещания.

– Это верно, – поразмыслив согласился я, – самих себя обвинить не с руки, а вот Сагайдачного, за то что не поспел к сражению, в самый раз.

– Может его к нам переманить, – прищурился Пушкарев.

– Нет уж, – засмеялся я, – хватит с меня одного прохиндея!

– Грех тебе так говорить, царь батюшка, – состроил умильную рожу Анисим, – уж я ночи не сплю, все думаю, как твоей царской милости услужить.

План наш полностью удался. Едва занялся рассвет, из польского лагеря прискакали парламентеры, уведомившие мое царское величество, что ясновельможные паны-комиссары согласны на все мои условия и готовы подписать мирный договор. Польско-Литовская сторона соглашалась вернуться к довоенным границам и вернуть все захваченные ранее русские земли. За мной признавался царский титул, а в договоре вместо привычной для поляков Московии было написано – Русское царство. Согласны они были на обмен пленными, а также контрибуцию. Последняя была заявлена как компенсация за похищенные из Кремля ценности. Правда, Александр Корвин Гонсевский клялся, что среди вывезенного в Польшу имущества не было шапки Мономаха, но взамен, они соглашались уступить "Московскую корону" изготовленную для Владислава. После заключения мира, мы еще раз встретились с ним. Королевич был все еще плох, хотя его состояние, по словам О´Конора, внушало куда меньше опасений, нежели при первом визите.

– Прощайте, кузен, – сказал я лежащему в кровати королевичу, – надеюсь, в другой раз мы встретимся в более приятной обстановке.

– Как знать, – отозвался он слабым голосом, – может в следующий раз, я буду более удачлив.

Намек на нашу стычку во время боя был более чем прозрачен, но я лишь улыбнулся в ответ.

– Благодарю вас, – продолжал Владислав, – за то, что вы отпустили моего друга, пана Адама.

– Не стоит, кузен, вряд ли он смог бы быть мне полезен в той же степени, как вам.

– Могу я задать вам один вопрос?

– Сколько угодно, друг мой.

– Скажите, – королевич неожиданно приподнялся и с жаром спросил, – ведь это вы были тогда?

– О чем вы?

– Это вы – фон Кирхер?

– Не знаю, о каком фон Кирхере вы толкуете, – усмехнулся я, – однако хочу дать вам совет. Осмотрительнее набирайте свои войска и уж конечно следите за порохом.[61]61
  Эта история описана во второй книге серии: «Великий герцог Мекленбурга»


[Закрыть]

Эх, слышали бы вы, каково били колокола на звонницах московских храмов, когда встречала столица царское войско! Видели бы вы, как радостно встречали государя его жители! Нет, не были вы тогда в Москве, а то бы и детям и внукам своим рассказывали о том, как праздновала православная Русь победу над извечным врагом. Вышли царскому войску навстречу и стар и млад. Впереди в парадных ризах шло духовенство, за ним следом разодетые в богатые шубы и горлатные шапки бояре и прочий служивый люд чином поменьше. А простого народу и вовсе море целое было. На всех заборах и деревьях стаями сидели вездесущие мальчишки. Купцы, мастеровые, крестьяне приехавшие в столицу на торги, просто обыватели – все вышли встречать. Мужики, бабы, молодые парни и девки, всем было любопытно взглянуть хоть одним глазком на государя и его армию. И то сказать – было на что посмотреть! Кирасиры в блестящих и рейтары в вороненых латах, драгуны и солдаты в одинаковых заморских одеждах. Стрельцы в цветных кафтанах и с бердышами на плечах.

Государь, увидев духовенство, спешился и, приложившись к вынесенной ему иконе долго и усердно молился, а вместе с ним и все его воинство, а также и весь встречающий люд. Бояре тоже молились, мелко крестясь и перешептываясь между собой.

– Ишь ты, мир заключил, – негромко, но так, что многие расслышали, буркнул князь Лыков, – а думу-то боярскую и не спросил.

– Ничто, – тут же отозвался Черкасский, – он еще найдет, что спросить… и с кого!

Многие из присутствующих про себя поежились, иные ухмыльнулись, но вида не подали ни те, ни другие, продолжая стоять с постными лицами.

– Что-то Михальского не видно, – озабоченно спросил Романов. – Где его антихриста носит?

– Кто знает, – с деланным сочувствием отозвался Хованский, – может он уже у тебя на дворе?

– Чего это вдруг? – Испугался боярин.

– А кто до бунта допустил?

– А чего это я допустил! – Окрысился тот, – я наоборот сразу же людей поднял и посек бунтовщиков…

– Надо было Пронского вместе с людишками его имать и в железа, а то они языками трепали и до греха-то и довели народ.

– Так посадили под арест князя Петра…

– Поздно посадили! Вон сколько беды от их болтовни приключилось. Я чаю за Лизку Лямкину с дочкой государь спросит.

– Вельяминов, чего-то волком глядит.

– Твой бы терем подпалили, ты бы еще не так глядел.

– Думаешь, знает уже?

– Уж конечно, нашлось кому доложить.

– Да ведь потушили терем!

– Так то стрельцы потушили, когда бунтовщиков от слободы отогнали, а не ты. А уж куда его сестра делась и вовсе никто не ведает.

– Ой, беда-то какая…

Закончив молиться, я встал и направился к стоящим кучкой думцам. Те ни слова не говоря повалились в ноги и уткнулись бородатыми рожами в землю. Стоящий рядом Никита, казалось, был готов кинуться на них с саблей, но сдержался. За спинами бояр выросли стремянные стрельцы во главе с Анисимом и лица их не выражали ничего доброго.

– Встаньте, – коротко велел я.

Бояре стали подниматься, причем одни не чуявшие за собой особой вины сразу же, другие еще бы повалялись, пережидая царский гнев. Дождавшись пока все встанут, я спросил:

– Ну, рассказывайте, что у вас тут приключилось?

– Виноваты кругом, государь, – выступил вперед Черкасский, – не доглядели. Ратники побитого Пронского, как в Москве появились, так стали кричать сукины дети, что иноземцы тебя предали, оттого и замятня приключилась. Одни с дуру на Кукуй напали, других нечистый на стрелецкую слободу понес.

– Иноземная слобода стенами огорожена, – сумрачным голосом заметил я.

– Так ее и не взяли, – вступил в разговор Романов. – Сначала стража отбилась, а потом и мы на помощь подошли.

– А…

– То в городе приключилось, – со вздохом ответил боярин на мой невысказанный вопрос. – На карету их напали. Видать по должникам ездили.

– Девочку нашли?

– Нет, государь, ищем покуда.

– Так зачинщик – Пронский?

– Нет. Он как узнал, что бунт приключился тоже со своими людишками бросился с бунтовщиками биться, да только поздно было уже.

– А кто?

– Ивашка Телятевский, чтобы ни дна ему, ни покрышки!

– Нашли?

– Прости государь, как сквозь землю провалился проклятый.

– Не вили казнить, государь, вели слово молвить, – выступил вперед Лыков.

– Говори, Борис Михайлович.

– Моя то вина, – скорбно вздохнул князь. – Упустил главного супостата.

– Как так?

– На двор его напали тати, – пояснил Черкасский. – Большая драка была! Всех татей посекли, а главарь утек.

– Племяша моего, молодого князя Щербатова, едва до смерти не убили, – снова подал голос Лыков.

– А что это он не в полку был?

– На линию его посылали по службе, – тихо сказал мне Никита, несмотря на горе ничего не забывающий и не упускающий. – Как вернулся, полк уже в походе был.

– Что до твоего терема, Никита Иванович, то его стрельцы отбили и пожечь не дали. А вот где твои домашние укрылись пока не ведаю.

В принципе, если не считать нескольких мелких деталей, обо всем произошедшем я уже знал. Кто-то умело воспользовался паникой возникшей после прибытия беглецов из полка князя Пронского и спровоцировал бунт. Иноземцев в Москве никогда особенно не любили, а уж после Смуты тем более. Так что призыв: – "бей немцев" упал на благодатную почву. Как это обычно бывает в таких случаях, сначала оставшиеся ведать город думцы впали в ступор, но затем пришли в себя и стали действовать. Взявшие на себя руководство Романов с Черкасским подняли оставшихся стрельцов с немногочисленными поместными и разогнали толпы бунтовщиков, после чего занялись сыском. Так что волнения довольно скоро прекратились, но вести о них распространились и едва не привели к печальным последствиям. Впрочем, взяв ситуацию под контроль, бояре тут же уведомили об этом меня и на переговорах с поляками это никак не отразилось. А возвращение в Москву отбитых у врага наших пленных окончательно принесло успокоение в сердца и мысли столичных жителей. Но все же меня не отпускала мысль, что есть во всей этой истории какая-то недоговоренность. Какая именно я еще не знал, но был уверен, что рано или поздно все равно докопаюсь до истины.

– Ладно, не будем людям праздник портить, – вздохнул я, – все же не каждый день такие победы случаются. Пусть порадуются, а мы пока наведаемся тут…

Бояре облегченно вздохнув понятливо закивали и бросились заниматься своими прямыми обязанностями. Затрубили трубы и войска двинулись внутрь города. Сначала кавалерия, затем повезли захваченные у врага пушки, причем рядом с ними шли глашатаи и громко крича, объясняли собравшимся, что это за орудия и при каких обстоятельствах они перешли в наши руки. Мы же с Никитой и Анисимом и небольшой свитой поскакали напрямую в Кукуй. Я больше не мог выдержать томительной неизвестности и хотел увидеть все своими глазами. Где-то в стороне гремели радостные крики, а мы, терзая бока наших коней шпорами, стремительно неслись к цели нашего путешествия.

Завидев нас, часовые тут же открыли ворота и мы, не останавливаясь, промчались до самой лютеранской кирхи. Спрыгнув с коня, я ворвался внутрь и остановился как вкопанный. Посреди молельного зала, распространяя вокруг явственный запах тлена, который ничто не могло перебить, стояли три гроба. На нетвердых ногах я прошел к ним и, стиснув зубы, заглянул внутрь. В ближайшем ко мне, лежало тело Курта Лямке. Говоря по совести, глядя на него я не испытал особых чувств. Еще один солдат павший еще в одном сражении. Наверное, я становлюсь циником, а точнее давно им стал. В среднем покоилась Лизхен, и я задержался рядом чуть дольше. Похоже, над ее лицом хорошо потрудился бальзамировщик, но все равно были видны следы оставленные нападавшими. Постояв минуту, я двинулся дальше и тут мои ноги едва не подкосились. Старый Фриц лежал с таким невероятным спокойствием на лице, что казалось, будто он не умер, а лишь на минуту прилег отдохнуть от множества дел выпавших на его долю. Не в силах стоять, я опустился рядом с гробом и застыл.

– Крепитесь, ваше величество, – раздался голос незаметно подошедшего патера. – Ваши близкие сейчас в лучшем из миров.

– Это плохое утешение, святой отец, – пробурчал я ответ. – Мой Фридрих не заслужил такого конца.

– Не говорите так, мой кайзер, – мягко возразил тот, – я хорошо знал старину Фрица и могу вам точно сказать, он был бы доволен. Старик всегда хотел умереть за вас и очень переживал свою немощь. Я был на месте, где все случилось и могу сказать, что это была славная битва. Они с Куртом не отступили ни на шаг и дрались до последнего, защищая госпожу Элизабет и маленькую Марту.

– Может, вы еще скажете, где она?

– Я не знаю где ваша дочь, но говорят, ее вырвал из рук нападавших и увез какой-то драгун. Я уверен, что она жива и скоро найдется.

– Мне бы вашу уверенность, святой отец. Кстати, вы довольно живо рассказывали о последнем бое старого Фрица.

– Я не всегда был священником, мой кайзер. Вы меня не помните, но я когда-то служил в том же эскадроне, где вы начинали службу.

– Святоша Рудди?

– Да, ваше величество, именно так меня и называли.

– Вы были хорошим рейтаром.

– Пастор из меня получился не хуже, – одними губами улыбнулся бывший наемник. – Это я настоял, чтобы их не хоронили без вас.

– Вы все правильно сделали, отец Рудольф, но теперь предайте эти тела земле. Они заслужили покой.

Договорив, я снял с пояса кошелек и бросил его священнику, после чего сразу же вышел. Ми спутники терпеливо ожидали меня, и я вдруг отчетливо увидел как осунулись и посерели лица Никиты и Анисима.

– Про твоих то, что слыхать? – Спросил я у Пушкарева, припомнив внезапно, что его терем с лавкой стояли рядом с Вельминовским.

– Поехали, посмотрим, – пожал плечами тот, – авось чего сыщем.

– Ты деревянный чтоль, – скривился как от зубной боли Никита, – не чувствуешь ничего ровно чурбан.

– Может и деревянный, – не стал спорить полуголова, и что-то в его безмятежном виде так меня удивило, что я ни секунды немедля вскочил в седло.

Кривые улочки стрелецкой слободы были переполнены вернувшимися домой стрельцами и телегами из полкового обоза. Кое где навзрыд рыдали женщины, как видно оплакивая павших в бою. В других местах стрельцы деловито таскали с повозок привезенные домой трофеи, а в третьих уже рекой лилось хлебное вино, и раздавались разухабистые песни.

Чернобородый Семен, получив разрешение от полусотника, прихрамывая, отправился домой. Лошади у него не было, так что добычу пришлось тащить на себе в перекинутом через плечо узле. Впрочем, последняя была не велика, и стрелец, отказавшись от предложенной ему помощи, бодро ковылял по улице. Поначалу по давней своей привычке бухтел, дескать, мало выделили за таковой-то поход. И то сказать, разве это доля для пораненного в сече? Два польских жупана не слишком испачканных кровью, несколько пар исподнего, да справные сапоги на немецкий манер! Всякий сведущий человек скажет, что это курам на смех и Семен не преминул излить желчь на товарищей деливших добычу. Однако с каждым шагом приближавшим его к дому, лицо служивого разглаживалось. Припрятанные им несколько драгоценных перстней срезанных с убитых, украшенный серебром кинжал, и, самое главное, полный кошель диковинных золотых монет приятно грели душу. "Корову куплю и лошадь. А лучше две коровы… хотя что там коровы, это же теперь можно в торговлю удариться, али еще чем заняться" – размышлял он над своей удачей, – "тут главное не обмишулиться и все хорошенько обдумать!"

У ворот его никто не ждал, и стрелец снова почувствовал злобу. "Как же так, он раненый из похода с добычей, а домашним и горя мало!" Открыв калитку, он сбросил узел на землю и зычно заорал:

– Эй, где вы там! Маланья, выдь сейчас же!!!

Жена, худая женщина с поблекшим лицом испуганно выскочила на крыльцо и тут же с поклоном бросилась к мужу. За ней следом выбежали дети, но не кинулись к отцу, а нахохлившись, встали у двери, с тревогой наблюдая за происходящим. Пока мать с поклонами встречала своего кормильца, младший тихонько шепнул сестре:

– Видать тятенька не пошел в кабак.

– Значит, бить будет! – со вздохом отвечала старшая.

– Что-то не ласково вы меня встречаете, – ощерился Семен на своих домашних, – даже Трезор не показался!

– Издох Серко, – робко возразила ему жена.

– Давно? – насторожился хозяин.

– Вчера еще. Скулил бедолага и на амбар рычал, мы уж думали хорь там завелся…

– Без собаки худо, – задумчиво протянул Семен, – того и гляди лихие люди залезут!

– Да чего брать то у нас, – горестно вздохнула супруга, тут же вызвав гнев у мужа.

– Но-но! Глянь, чего принес. А на завтра пойду к казначею, сказывали за поход, да за рану еще и серебра отсыпят…

– Да ты ранен! – Переполошилась Маланья.

– Нет, я на палку от нечего делать опираюсь, лучше иди на стол собери, а то отощал в походе, – с немалым раздражением в голосе отвечал ей Семен и обернулся к детям, – а вы, занесите пищаль с бердышом в дом, пока я гляну, кто там у нас завелся.

– Да готово уж все…

– Делайте что велено!

Дети, ни слова не говоря, тут же кинулись и, подхватив отцовское вооружение и узел с тряпьем поволокли их внутрь дома.

– Может еще и не станет драться, – шепнула сестра младшему, согнувшись от тяжести.

Дав поручения домашним, Семен скорым шагом пошел в амбар. Хорек даже если и завелся, совершенно не интересовал стрельца. Главное было хорошенько припрятать драгоценную добычу, чтобы даже жена не знала о ней и никому не рассказала ненароком по женской своей глупости. Внутри было сухо и пахло и сеном. Задумавшись, куда бы лучше сунуть заветный кошель, стрелец на секунду застыл и тут же развернулся, уловив краем глаза какое-то движение. Рука его сама собой легла на рукоять сабли, но выхватить ее он не успел, поскольку в грудь уперлось дуло пистолета.

– Не шуми, – очень тихо, почти шепотом прошипел стоящий перед ним человек, одетый в какую-то рвань.

– Ты кто?!

– Не узнал? – прошипел тот в ответ и, как-то по-змеиному ухмыльнулся.

У стрельца в ответ совсем опустились руки, ибо на него смотрел ни кто иной, как всеми разыскиваемый Иван Телятевский. Мало кто бы теперь признал, в этом оборванце прежнего спесивого и богатого дворянина. Но Семен встречался с ним прежде и навсегда запомнил его лицо.

– Укрой меня, – вкрадчивым голосом прошептал ему бунтовщик.

– Да как же я тебя укрою? – Изумился тот, – тебя же все ищут!

– А ты постарайся! Ведь ежели меня схватят, то я молчать не стану.

– О чем ты?

– Запамятовал, – в голосе Телятевского прорезалось ехидство, – так тебе палачи враз напомнят, кто тогда ночью сигнал подал, что Ивашка Мекленбургский в Кукуй едет!

– Господь с тобой, – взмолился стрелец, – не знал я, что вы задумали! И никогда ни словом, ни делом, ни помыслом даже не злоумышлял про государя!

– Ишь как заговорил! То не иначе как "антихрист" его звал, а теперь значит – государь!

– Тише ты, – принял решение Семен, – схороню я тебя до поры! А как все утихнет, то и вывезу из Москвы.

– То-то же, – отозвался незваный гость, – а теперь принеси мне хоть хлеба кусок. Какой день не евши.

– Сейчас-сейчас, – засуетился хозяин, – принесу, нечто я без понятия.

В голове стрельца молотом била мысль, что как бы он не прятал Телятевского, его все одно сыщут, а вместе с ним непременно найдут и Семенову добычу, похоронив надежду на богатую жизнь. Это еще если на дыбу не потянут, на что, к слову говоря, надежды никакой не было.

– Только ты это, – продолжал он, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой истории, – поднимись наверх, там не бывает никто. А то тут заметит кто ненароком. А я тебе сейчас еды принесу.

Слова его, очевидно, показались беглому дворянину основательными, и потому он не стал перечить и встал на лестницу. Поднявшись на пару ступенек, он вдруг почуял что-то неладное и обернулся, но было поздно. Стрелец уже схватил стоявшую в углу слегу и с размаху опустил на голову Телятевского. Удар был так силен, что под бунтовщиком хрустнула лестница, и он с немалым грохотом шмякнулся на пол. Семен же продолжал остервенело лупить по бездыханному телу, пока его орудие не сломалось. Все было кончено – переломанное тело Телятевского лежало так, что не оставалось не малейших сомнений, что он мертв. Теперь оставалось решить, что делать с трупом.

– Не буду тебя выносить, – хрипло заявил он, обращаясь к покойнику, – тут закопаю. Сроду никто не сыщет!

Забросав тело дворянина всяким хламом, он собирался уже выйти, как вдруг в голове его мелькнула мысль: – "а ведь сей тать не мог с пустыми руками уйти, наверняка что-то припрятал!" Быстро обшарив амбар, Семен скоро нашел искомое: небольшой куль из рогожи с тяжелым свертком внутри. Торопливо развернув его, стрелец вытащил на свет причудливо изукрашенный ларец. Затаив дыхание он непослушными пальцами нащупал хитрый замок и случайно нажал на пружину. Неожиданно тяжелая крышка поддалась и заглянувший внутрь Семен едва не ослеп. На дне ларца лежала богато украшенная драгоценными камнями и сканью шапка с собольей оторочкой, а верхушку ее венчал золотой крест.

Когда жена и дети, обеспокоенные долгим отсутствием хозяина зашли в амбар, они застали престранную картину. Чернобородый Семен с восхищением в глазах рассматривал диковинный ларец, не обращая никакого внимания на вошедших. Наконец, он повернулся к ним и почти с мукой в голосе выдохнул: – Слово и дело государево!

Тем временем южные рубежи царства в который раз полыхали огнем. Пришедшая в упадок за время Смуты Засечная линия не была еще приведена в должный порядок и не могла служить препятствием для набегов жадных до чужого добра кочевников. Впрочем, на сей раз на эти многострадальные земли обрушились не татары с ногаями, а запорожцы ведомые гетманом Сагайдачным. Строго говоря, никаким гетманом он не был, ибо им шляхтича мог сделать лишь король. Но хитрый Сигизмунд, щедрый на обещания, в официальных грамотах именовал Петра Сагайдачного то кошевым атаманом, то старшим войска Запорожского, то еще как-нибудь.

Всякий раз, когда Речи Посполитой требовались храбрые и при этом не слишком дорогие воины, ее власти вспоминали о казаках. Им обещали щедрое жалованье, расширение реестра, казачью автономию и свободу вероисповедания, а когда надобность в службе заканчивалась, о них благополучно забывали. Вот и теперь, Сагайдачному прислали войсковые клейноды и разрешили набрать двадцатитысячное войско для похода на Москву. Раскиданные по всей линии малочисленные русские гарнизоны не смогли удержать противника и запорожцы прорвались в пределы царства разоряя все на своем пути. Города Ливны, Рыльск, Путивль были взяты сходу и преданы огню и мечу. Елец, Зарайск и Данков смогли отбить первый приступ, после чего враги двинулись дальше. Воевода князь Волконский пытался помешать переправе Сагайдачного через Оку, однако, после измены служивших у него казаков, потерпел поражение и заперся в Коломне. В этот момент стало известно, что войско королевича встретилось под Можайском с армией царя и отряды запорожцев встали, ожидая результатов сражения. Гетман хотел было сразу идти на соединение с Владиславом, однако казачья старшина воспротивилась этим планам и Сагайдачный, на сей раз, был вынужден уступить. Чтобы не терять времени даром, он приказал осадить Коломну, а мелкие отряды запорожцев рассыпались по округе в поисках добычи. Казаки уже дважды штурмовали стены города, но пока ратники Волконского успешно отбивали их атаки.

Лагерь запорожцев, окруженный со всех сторон возами, гудел будто растревоженный улей. Несколько дней назад до казаков дошли слухи о чудовищном поражении польской армии от войск Ивана Мекленбургского. Вообще, герцог, сумевший стать царем в Москве был довольно популярен в их среде. Кто он таков и откуда взялся, среди малограмотных запорожцев мало кто знал, но слухи ходили самые разные. Одни говорили, что он воспитан бежавшим из турецкого плена казаком, другие – что он и сам черкасского[62]62
  Черкасы – одно из названий казаков.


[Закрыть] роду племени. Встречавшиеся с ним в бою рассказывали, что герцог лют в сече и весьма знающ в артиллерийском деле. Многие из них, к слову, вообще отказались идти в поход, говоря, что не тот дурной, кто горилку не пьет, а тот, кто с Иваном Мекленбургским воюет. Главой этих несогласных был довольно популярный в Сечи Яков Бородавка, заявивший, что воевать за ляхов вообще, и за брехливого короля Сигизмунда в частности, для казака совсем последнее дело. К его мнению многие прислушались и не пошли в поход на Москву, после чего Сагайдачный затаил злобу. А сегодня утром в лагерь прибыли послы от королевича, и казаки застыли в напряженном ожидании.

Поскольку запорожцы не расставляли шатров, гетман принял посланников в посреди лагеря в окружении старшины. Рядом с возами были устроены навесы и расстелены кошмы, сверху кое-где прикрытые коврами. На этих коврах в самых живописных позах и возлежали его приближенные. Одни подобно гетману были одеты как богатые шляхтичи, другие выглядели сущими голодранцами, и лишь дорогое оружие указывало, что эти люди совсем не просты. Прибывших было двое. Первый выглядел польским офицером, а одежда второго была московской и лишь бритое лицо с пышными усами указывали, что он скорее литвин.

– Садитесь, паны послы, – радушно пригласил их гетман, – вы верно устали в дороге?

– Путь был не близок, – согласился поляк, устраиваясь поудобнее, – но мы торопились доставить вам письмо от его высочества.

– Как вас зовут, молодой человек?

– Бартоломей Ленцкий, поручик гусарской хоругви его милости пана Ходкевича. Бывший поручик…

– Отчего же бывший?

– Нет больше моей хоругви, – со вздохом отвечал офицер, – да и пан гетман погиб в бою.

– До нас доходили подобные слухи, но точно ли это?

– Это совершенно точно, – подтвердил второй посланник. – Я сам сопровождал его тело.

– Где-то я тебя видел прежде, – воскликнул полковник Конша, пристально разглядывавший его.

– Не извольте гневаться на моих людей, – улыбнулся Сагайдачный, – мало кто из них обучался изящным манерам. Кстати, как вас… пан…

– Я стольник Михальский, – представился второй посланник.

– Стольник? Ах да, вы верно из московских дворян состоящих при дворе королевича…

– Вы ошиблись, я стольник его царского величества Ивана Федоровича.

– Как?! Тот самый Михальский! Но что вы делаете здесь?

– Ну, поскольку пан Ленцкий никак не может решиться рассказать вам о нашем деле, пожалуй, это сделаю я. Войско королевича было полностью разгромлено под Можайском, и Речь Посполитая была вынуждена заключить мир. Согласно договора, подписанного ясновельможным паном канцлером Сапегой и прочими панами сенаторами, все войска Речи Посполитой должны немедля покинуть пределы Русского царства. Кроме того, вы должны немедля освободить всех пленников и вернуть захваченное вами церковное имущество. Я прислан всемилостивейшим государем Иваном Федоровичем с тем, чтобы проследить за выполнением всех статей договора.

– Да вот черта лысого вы получите, а не пленников и наше добро! – пылко вскричал полковник Тарас. – Ишь чего выдумали, клятые москали, чтобы мы им и добычу и ясырь вернули!

– Очень интересное условие, пан стольник, – нахмурился гетман, – а что вы сделаете, если мы не освободим ваших пленных?

– Я? Ничего, – пожал плечами Корнилий, – а вот мой государь, вероятно, удержит в плену некоторое количество польских пленных.

– Да нехай они там все повыздыхают! – засмеялся Тарас, – тоже мне нашли горе.

– А можно узнать, кто эти пленные? – осторожно спросил, почуявший подвох Сагайдачный.

– Под Можайском в плен попало много знатных шляхтичей, – уклончиво отвечал стольник, – можете справиться об этом у пана Ленцкого. Он сам был в плену и выпущен по милости нашего государя. А кое-кто находится в плену с прошлых времен. Пан Кшиштоф Радзивил к примеру.

– Пан Радзивил в плену уже шесть лет, – заметил гетман, – и насколько я знаю, его пытались выкупить, но безуспешно.

– Верно, у пана Кшиштова влиятельная и богатая родня. И если раньше препятствием для его свободы была несговорчивость моего государя, то теперь все в руках вашей милости.

– Иван Мекленбургский ставит свободу имперского князя в зависимость от свободы попавших в плен холопов?

– Мой государь, человек оригинальных взглядов, – пожал плечами Михальский. – К примеру, он часто говорит, что хороший крестьянин для государства куда полезнее дурного магната.

– Мне странно слышать эти речи, пан стольник. Впрочем, я понял позицию герцога. Но мне надо прежде ознакомиться с посланием королевича и панов-сенаторов, а также посоветоваться со своими людьми. Я дам вам ответ завтра.

– Как будет угодно вашей милости, – отвечал ему, поднимаясь Корнилий.

Дождавшись пока посланник русского царя отойдет, гетман обвел своих сподвижников пристальным взглядом и тихо спросил:

– Что скажете паны-атаманы?

– А что тут толковать, – злобно выругался Тарас, – если ляхи вместе с королевичем обделались, так мы тут при чем? Если москали хотят чтобы мы ушли, то пусть платят выкуп, а если нет, так мы все их земли разорим!

– Если Иван Меленбургский разгромил королевича, стало быть, у него большие силы, – задумчиво протянул другой полковник, – может не дожидаться пока он по нам ударит, а вернуться подобру-поздорову?

– Что Конша, испугался? – ощерился в ответ Тарас. – Ты еще москалям ясырь верни!

Оскорбленный полковник в ответ схватился за саблю, и если бы гетман не прикрикнул на своих приближенных дело бы точно дошло до кровопролития.

– Ты думаешь надо уходить, – спросил Сагайдачный когда спорщики успокоились.

– Если пану гетману интересно мое мнение, – осторожно вмешался все еще остававшийся с казаками Ленцкий, – то это лучшее что вы можете сделать в данной ситуации. Армия герцога и впрямь очень сильна, а паны-сенаторы определенно настроены заключить мир.

– А что, москали и впрямь отпустили вас из плена?

– Верно. Меня и еще нескольких моих товарищей. Вероятно для того, чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений.

– И их артиллерия действительно так хороша?

– Видит бог я не трус, но я ничего не видал страшнее в своей жизни!

– Плевать я хотел на москальские гарматы[63]63
  Гарматы – пушки. (укр.)


[Закрыть] – снова взорвался Тарас, – даже если мы уйдем, я ни гроша не отдам из своей добычи!

– Если сенаторы заключили мир, – как бы рассуждая вслух, заметил гетман, – то надобно выполнить условия договора.

– Ты, Петр, верно, боишься поссориться с Радзивилами и прочими знатными панами?

– Я ничего не боюсь! В том числе и ссоры с магнатами, однако, если от нее не будет никакой пользы славному запорожскому рыцарству, так для чего эта ссора?