Текст книги "Царь (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Увидев это, обрадованный Ходкевич тут же начал готовить атаку. Раз уж спешенным казачьим хоругвям удалось практически дойти до московитских укреплений, и почти взять их, то в чистом поле великолепную польскую конницу никто не сможет остановить! Правда у этих еретиков много пушек, но это значит лишь что они скоро расстреляют остатки своего пороха и их можно будет брать голыми руками. Снова запели трубы зовущие товарищей[55]55
  Товарищ – звание польского гусара, ибо предполагалось, что они равны происхождением доблестью друг с другом.


[Закрыть] в атаку, снова загудела земля под копытами их чистокровных коней. Бок о бок, стремя к стремени, выравнивая на ходу ряды, покатилась стальная лава. Не многие гусары сумели сохранить целыми свои пики в прошлой атаке, и некогда было заменить их новыми из обоза. Но в чем у поляков никогда не было не достатка, так это в храбрых сердцах!

Польская батарея за сегодняшний день не раз уже переходила из рук в руки. Прикрывающая ее выбранецкая пехота, была слишком потрепана и деморализована в предыдущих атаках и потому побежала едва завидев приближающихся драгун. Большая часть пушкарей последовала за ними и только вконец разъярившийся де Мар, с несколькими своими соотечественниками дрались до конца, ухитрившись дать залп практически в упор. Однако, удержать порыв русских и немецких драгун у них не получилось. Влетев на батарею, они в мгновение ока вырубили ее защитников и если бы не Панин, неведомо как сообразивший что этот человек с безумными глазами – офицер, де Мара бы непременно постигла та же участь. Приказав связать брыкающегося пленника, Федор приказал готовиться к отражению атаки. Отдав своих лошадей коноводам, драгуны заняли позицию и приготовились ее защищать. На их счастье, Ходкевич не стал посылать против так дерзко вырвавшихся вперед драгун, своих гусар, а приказал отбивать пушки легкоконным валашским хоругвям. Тем не менее, бой получился тяжелым.

Русские и немцы, устроив из захваченных повозок и поврежденных лафетов импровизированную баррикаду, встретили своего противника дружными залпами из ружей и нескольких захваченных ими пушек. Причем некоторое количество стрелков, рассыпались вокруг позиции и вели огонь по противникам из-за неровностей местности. А если тем все же удавалось прорваться, их встречали острия багинетов. Впрочем, стрельба была настолько плотной, что большинство атак драгуны отбили, не доводя до белого оружия.

Тем временем, гетман повел в атаку своих крылатых гусар. Он прекрасно видел, что в солдаты герцога тащат с собой несколько пушек, но счел, что они не смогут удержать польскую конницу. И действительно, казалось, что никакая сила не сможет удержать эту величественную массу, катящуюся вперед как морская волна и сметающая рискнувшие стать на ее пути песчинки. Однако на сей раз волне пришлось бить не по песку, а по камню! Прекрасно вымуштрованные пехотинцы стали на их пути подобно незыблемым утесам, а залпы пушек и мушкетов, били наотмашь, как гигантские кувалды. Но самое главное, всякий раз, когда гусары приближались к вражескому строю, на их пути оказывались рогатки или, как их еще называли, "испанские козлы", вытащенные вперед проворными пехотинцами. Тех немногих кому удавалось преодолеть эти заграждения, тут же поднимали на острия пик. А тех, кому не посчастливилось упасть с коней, добивали из пистолетов или рубили тесаками ловкие ребята, передвигавшие по полю рогатки. Впрочем, Ходкевича было не смутить этой тактикой. Попеременно бросая в бой то гусарские, то казачьи хоругви, он ждал, когда наступит подходящий момент. Наконец, он решил, что пора пришла. Когда очередной наскок был отражен, польская конница, повинуясь его приказу, бросилась назад, имитируя бегство. Вот сейчас этот мекленбургский выскочка обрадуется и пошлет в атаку свое воинство, смешав ряды, а тогда стальная гусарская лавина сметет его воинство, как это бывало раньше под Киргхольмом или Клушином!

Описав широкую дугу, польские хоругви развернулись, и увидели, что их никто и не пытается преследовать! Наоборот, вражеская пехота остановилась и, кажется, готова вернуться назад.

– Какого черта он делает? – недоуменно спросил, наблюдавший за боем со стороны Владислав.

– Кто именно? – Осведомился с усмешкой Казановский.

– Как кто, герцог конечно!

– Приучает нас к тому, что его пехота вполне может противостоять нашей кавалерии, и, ей богу, у него недурно это получается!

– Но если он начнет атаку…

– Да с чего вы, ваше высочество, взяли, что он начнет эту злосчастную атаку? По-моему у него и так все прекрасно получается. Это мы его атакуем, а он отбивается, нанося нам всякий раз, куда большие потери, нежели терпит сам. Мы все ждем, пока он контратакует, а он только делает вид, что выходит вперед и с радостью наблюдает, как мы бьемся лбом в его укрепления.

– Что же делать?

– Не знаю, но уж явно не то, что собирается делать ясновельможный пан Ходкевич!

Пока они говорили, гетман снова решился атаковать. Гусарская конница, все убыстряя аллюр, подобно стальной лавине, накатывалась на русские войска. Казалось, что их плещущиеся на ветру прапоры закрывают небо, топот копыт вызывает землетрясение, а крылья за спиной вот-вот поднимут своих диковинных всадников ввысь. Увы, русским пушкарям было не до поэтических сравнений. Лихорадочно зарядив свои орудия и перекрестившись, они открыли огонь по новому врагу. Сначала в гущу вражеского строя влетели несколько ядер. Затем, когда они приблизились, в ход пошла картечь. Поляки всегда любили рассказывать всякие небылицы о крепости гусарских нагрудников, но даже если картечине и не удавалось пробить стальные латы, их обладатель все равно вылетал из седла со сломанным ребром или отбитыми потрохами. Тем не менее, польская кавалерия летела вперед, не обращая внимания на потери. Наконец доскакав до линии рогаток, спешившиеся казаки и гусары, попытались их растащить. То тут, то там, вспыхивали яростные схватки. Там где поляком удавалось преодолеть заграждения, их встречали пикинеры. Но самое главное, это была непрекращающаяся ни на минуту стрельба из мушкетов и пушек. Звуки выстрелов смешивались с треском ломающихся копий. Звон сабель перекрывал вопли умирающих, а яростные крики атакующих сливались с ревом пушечных залпов. Наконец, Ходкевич сообразив, что атака снова не удалась, приказал отходить. Вельяминов рвался преследовать отступавших поляков, но я пообещал ему, что повешу его на одном суку с Пронским, если он выйдет из-под прикрытия.

– Да, за каким нечистым ты нас в поле потащил, а в сечу не пустил? – Почти хрипел Никита, дрожа от ярости.

– Вот если бы ляхи прорвали нашу линию, нашлось бы и тебе дело, – спокойно отозвался я.

– Да мы бы их!

– Успокойся!

– Да, как же тут успокоишься. Ведь не раз и не два гусары под картечными залпами падали! Ну, ведь не семижильные же они, чтобы всякий раз подниматься…

– Никита, ты, сколько у гетмана хоругвей видел?

– Не менее десятка.

– Ага, вот только гусарских из них было всего пять, а остальные панцирные.

– И что?

– А то, что всего гусарских хоругвей в войске королевича – двенадцать! И если бы ты с рейтарами от пехоты оторвался, то они бы вас тут и растоптали. Понимаешь?

– И что же теперь?

– А ничего, Ходкевич с Владиславом, тоже не дураки. И под пушечные залпы свою лучшую конницу так и не подставили… до последней атаки. И вот тут получили по полной! А, кроме того, их пехота, да казаки, да пушкари сегодня так получили, что еще пара таких сражений, и у королевича войска совсем не останется.

– Эдак мы с ними до Рождества ратиться будем, – пробурчал успокоившийся Вельяминов.

– Лишь бы не до цыганской пасхи, – засмеялся я. – Пойми ты, дружище, у поляков войска – как у дурака махорки! А вот нам новую армию в ближайшее время не собрать. Но вот желания деньги тратить на королевича у сейма нет. Так что если мы Владислава отобьем и войско сохраним, то поляки никуда ни денутся и пойдут на мир.

– Ты думаешь?

– Знаю! Причем, любая передышка нам на пользу, потому как речь Посполитая какая была, такая и останется, а вот мы с каждым мирным годом будем сильнее.

– Все же хотелось побыстрее ляхов побить.

– Побьем, дай срок! К тому же еще не вечер.

– Это ты про что?

– Да так, Никита, погода нынче хорошая и ночь должна быть безлунная…

– Ого, а это что? – Удивленно воскликнул Никита, глядя на четыре большие пушки, стоящих посреди нашего лагеря под охраной довольно потрепанных драгун.

– А я почему знаю, чего Федька Панин учудил, пока мы с тобой с гетманом переведывались! Ты у него лучше спроси.

– Подожди, так это все ты затеял, что бы пушки у ляхов отнять?

– Да господь с тобой Никитушка! Я ему велел их просто и без затей подорвать, а уж то, что он их сюда притащит и представить себе не мог. Я же не ясновидящий!

– Эва как! – удивленно покрутил головой окольничий, разглядывая пушки, и спохватился, только когда царь исчез в своем шатре.

Досадуя, что не успел спросить у государя, что такое махорка и отчего ее много у дураков, Вельяминов пошел к себе. Надо было привести себя в порядок и хоть немного отдохнуть. Мало ли что имел в виду царь, когда говорил о безлунной ночи.

Тем временем, день клонился к вечеру. Ратники, которым посчастливилось вернуться из боя целыми и невредимыми, поужинали и занимались своими делами. Одни чистили свои пищали или мушкеты, другие чинили поврежденные днем доспехи, третьи негромко переговаривались, вспоминая перипетии боя, а самые умные завалились спать, пока есть такая возможность. Те же, кто сегодня не вступал в бой, отправились на поле брани подбирать своих погибших, чтобы погрести их согласно христианского обычая. Впрочем, на самом поле русских полегло не так много, ибо они сегодня в основном оборонялись и главные потери случились на редутах. Тем не менее, и тех немногих надо было собрать, и импровизированные похоронные команды принялись за дело. Время от времени среди покойников попадались и еще живые, но для большинства из них это была лишь отсрочка приговора. Как раз на такой случай с похоронщиками на поле боя отправились священники, дававшие последнее утешение тем немногим кого еще не забрала смерть, но вряд ли могли помочь враги. Увязался с ними и чернобородый стрелец Семен. В правду сказать, нога его еще не совсем зажила, но мысль о том, что совсем рядом лежат убитые ляхи, у которых могут быть при себе ценности, не давала его душе покоя. При первой же удачной возможности он отстал от своих товарищей, и, морщась от боли, пополз в поисках добычи. Дело осложнялось тем, что поляки тоже собирали своих покойников, но у них погибших было много и находились они по всему полю, так что пока Семену удавалось избегать встречи с ними. Поначалу ему не слишком везло, павшие попадались все больше небогатые, в простом платье. Богато изукрашенного оружия ему тоже не встречалось, но алчный стрелец не унывал. Наконец и ему улыбнулось счастье – придавленный конем шляхтич в роскошном одеянии. Жупан его, впрочем, был весь залит кровью, но предприимчивый Семен быстро срезал с него серебряные пуговицы, отстегнул наборный пояс с саблей богато изукрашенной золотою насечкой. Затем распахнув верхнюю одежду, он собрался было обшарить покойника, но в этот момент тот неожиданно ожил и застонал.

– Чтобы тебя черти взяли, латинская морда! – Выругался испугавшийся стрелец, и хотел было бежать, но раненый остановил его.

– Помоги! – прошептал он еле слышно.

– Еще я католикам не помогал, – пробурчал Семен.

– Я православный, – еле слышно возразил ему шляхтич.

– И что с того? Видал я как вы наши храмы грабили, не жалели ни святых даров, ни чудотворных икон.

– Помоги мне, – не слушая его, продолжал раненый. – Не бросай здесь умирать без святого причастия!

Услышав эти слова, Семен невольно остановился. Бросать умирающего православного, хоть и врага было немного совестно. Однако попадаться его товарищам, да еще за таким неблаговидным делом, каким он занимался, тоже не хотелось. "Чего я тебя сразу не придушил", – с досадой подумал стрелец.

– Не бросай меня, – снова повторил шляхтич, – я богат. Не дашь пропасть моей душе без покаяния, тысячу червонных не пожалею!

Пока чернобородый Семен пытался представить себе, сколько это в рублях, послышались шаги и к ним из темноты подошел какой-то человек.

– Во имя отца и сына и духа святаго, – произнес он густым басом, по которому стрелец сразу узнал отца Василия.

– Аминь?

– Что тут у тебя, чадо?

– Да вот батюшка, пораненного нашел, говорит православный, хоть и лях.

– Бывает и такое, – вздохнул священник, – должно литвин. Последние видно времена настали, коли православные друг другу кровь проливают. Давай ка, чадо, вытащим его из-под коня. Так и быть, исповедаю его, хоть и враг. Не пропадать же душе христианской.

Однако не успели они взяться хорошенько за лошадь, их тут же окружили какие-то люди и, направив на них пистолеты, приказали стоять.

– Эй, подайте огня, – громко крикнул старший из них.

Осветив Семена и отца Василия, литвинский шляхтич присвистнул.

– Ого, какое зрелище, батюшка и стрелец покойников грабят.

– Грех тебе так говорить, – кротко отозвался священник, – ваш раненый просил последнего успокоения. Я не мог ему отказать.

– Раненый?

– Был жив покуда, – испугано затараторил Семен, – грит не дай душе уйти без покаяния, тысячу червонных не пожалею!

Однако тот не слушал его, а осветив принесенным факелом раненого, тут же засуетился, приказал слугам стащить павшую лошадь, а затем прижал его к своей груди.

– Николай, мальчик мой, я уж не чаял тебя найти!

Затем, спохватившись, приказал сделать из копий и плаща носилки и велел слугам уложить молодого человека. Пока те суетились, он испытующе посмотрел на отца Василия.

– Батюшка, возможно мой племянник выживет, но может случиться так что господь заберет его душу.

– Все в руках божих.

– Аминь! Однако он не единственный кто принадлежит к греческой вере, и кто нуждается сейчас в последнем утешении. Не согласитесь ли вы пройти с нами? Честью своей клянусь, по совершении всех треб, вас отпустят обратно, не причинив никакой обиды.

– У вас нет священников?

– Были, – поморщился шляхтич, – только этот проклятый ксендз Калиновский, не давал им никакого житья своими вечными придирками и они покинули нас. Ей богу, когда-нибудь я прибью этого ренегата, но сейчас речь не об этом. Идя в поход, мы не думали, что останемся без священников, а местные будут бежать от нас, как черт от ладана… простите, святой отец, вырвалось!

– Бог простит, – резко отозвался отец Василий, но затем, вздохнув, продолжил, – хорошо, я пойду с вами.

– Сабельку вот возьмите, – подал Семен шляхтичу свой трофей, – я прибрал тут от лихих людей.

– Я так и подумал, – скривился тот в усмешке, – и многим павшим ты успел помочь сохранить их вещи?

– Грех тебе так говорить, – заступился за стрельца священник, – сей честной муж, еще от прошлых ран не отойдя, пошел выносить раненных и убиенных с поля.

– Вот как? Ладно. Так ты говоришь, что мой племянник обещал тебе награду за помощь… хорошо, держи!

И с этими словами, литвин бросил Семену увесистый кошель. Тот с готовностью подхватил его, и хотел было исчезнуть, но не хватило совести.

– Отец Василий, может я с вами? – Спросил он, запинаясь, у священника, – все-таки… мало ли что…

В неровном свете факелов, тот посмотрел на стрельца, как будто заглянул в самую душу.

– Не нужно. Ступай к нашим, расскажешь им все, и… не греши более!

Раздираемый противоречивыми чувствами, стрелец посмотрел вслед уходящему вместе с ляхами священнику и, тяжело вздохнув, поковылял к лагерю.

Владислав Ваза чувствовал себя совершенно опустошенным. В последнее время все шло наперекосяк. Сражение закончилось, мягко говоря, не слишком удачно. Московский трон все так же далек, как и раньше. Благородные шляхтичи того и гляди, начнут отъезжать в свои маетки и попробуй удержи их. "Черт дернул меня родиться польским королевичем!" – в сердцах подумал он. Ведь даже когда он станет королем Речи Посполитой, то и тогда у него будет лишь тень настоящей власти. Впрочем, он ведь еще шведский принц, и избранный царь Московии. Может быть… хотя кого он обманывает? Куда ни пойди, всюду наткнешься на двух приятелей-кузенов. Один шведский король Густав Адольф, а другой мекленбургский герцог Иоганн Альбрехт, узурпировавшие принадлежащие ему по праву короны! Боже, как он радовался, узнав, что шведский кузен, решил отказаться от поддержки своего шурина и готов заключить сепаратный мир! Глупец… наверняка это была уловка, чтобы заманить его в этот бесплодный поход, поманив блеском шапки Мономаха! Мекленбургский дьявол не терял времени даром и создал такую армию, что позавидовал бы сам император! К тому же, королевичу передали оскорбительные слова герцога по поводу корон на которые они с отцом имеют право, но пока не могут подтвердить силой. Боже! Ни один европейский монарх никогда бы не сказал столь оскорбительных слов по поводу священных прав на престол! Конечно, Модзалевский смягчил выражения славящегося своим умением говорить с любезным видом гадости герцога, но королевич вполне понял смысл иносказаний. Мерзавец!

– Вы что-то сказали, ваше высочество? – встревоженно спросил едущий рядом с ним Казановский.

– Ничего, – ответил Владислав, сообразивший, что сказал последнее слово вслух. – Просто я хотел узнать, что там за шум у моего шатра.

– Держу пари, что это пан Карнковский, ожидает ваше высочество

– Хорошо, я поговорю с ним, – неожиданно для себя самого сказал королевич.

Говоря по правде, он чувствовал себя немного неловко. Его любовь к прекрасной панне Агнешке постепенно сошла на нет, но стать прожжённым циником молодой человек еще не успел. К тому же он немного скучал, по пылким ласкам и жаркому телу своей недавней возлюбленной. И хотя, теперь он находил надоевшую ему любовницу не такой уж красивой и совершенно определенно неумной, совесть все же немного мучала его.

– Что вы хотели пан Теодор? – Королевич хотел задать этот вопрос, как можно более холодно и безразлично, но голос его дрогнул, и получилось почти участливо.

– О, мой добрый принц! – Рассыпался в любезностях явно ободренный этим тоном Карнковский, – я старик и давно ничего не хочу от этой жизни. Но моя единственная доченька, моя Агнешка, она страдает!

– Разве панна не здорова? – Встревожился Владислав.

– Она умирает!

– Я пошлю к ней лекаря.

– О, ваше высочество, да разве же от этой болезни поможет лекарь? Ведь моя девочка умирает от любви к вам!

– Да что вы говорите! – язвительным тоном воскликнул едущий рядом Адам Казановский. – А мне доложили, что ваша драгоценная дочь, жива и здорова и провела целый день наблюдая за сражением и любезничая с этим, как его, Корбутом!

– Какая низкая ложь, да моя девочка глаз не сводила с его высочества и только и делала, что молилась, прося всевышнего даровать нашему воинству победу!

– Видимо ее молитвы были неугодны Господу, потому что этот мекленбургский еретик совершенно точно одержал над нами верх.

Услышав слова своего фаворита, королевич поморщился. Упоминание о победе герцога было ему неприятно, к тому же он считал, что все прошло не так уж плохо. Во всяком случае, предпринятая им атака была весьма успешна!

– Но если прекрасная панна Агнешка и впрямь желает помочь своими молитвами нашему делу, так может ей делать это где-нибудь в другом месте? Скажем в монастыре кармелиток… там настоятельницей моя двоюродная тетка, и я мог бы составить вашей дочери протекцию. Ну, а что? Замуж ее вряд ли кто возьмет!

– Адам! – Даже королевич не смог выдержать бесцеремонности своего фаворита.

– А что я сказал? – как ни в чем ни бывало, отозвался тот, – кстати, друг мой, а ты знаешь в чьей компании молилась прекрасная панна?

– В чьей?

– Наших французов, как их… Жоржа Бессона и Жака Безе.

– К чему ты это?

– К тому, что если у них есть время глазеть на битву, значит, они выполнили мое маленькое поручение.

– О чем ты?

– Да так, об одном сюрпризе для вашего мекленбургского кузена.

– Прости, но я все же не понимаю…

– Если вы, ваше высочество, проедете со мной, то немедленно обо всем узнаете, – постарался заинтриговать приятеля Казановский.

– Ладно, но…

– Если вы беспокоитесь о пане Карнковском, то поручите его мне. – усмехнулся фаворит королевича и обернулся к старику. – Пан Теодор, его высочество теперь занят, так что я думаю, вам пора! Тем более вы сказали, что панна Агнешка не здорова. Идите и расскажите ей о монастыре, тамошние сестры весьма славятся умением врачевать.

– Вы негодяй, пан Адам, – почти прошептал, совершенно уничтоженный словами молодого хлыща Карковский, когда тот оттеснил его своим конем.

– Я знаю, милейший, – бессердечно улыбнулся ему Казановский.

Оставив несчастного пана Теодора страдать в одиночестве, Владислав со своим фаворитом направились на край лагеря, где французским инженерам было выделено место для их занятий. Еще подъезжая, они услышали как один из них – мэтр Безе распекает своих нерадивых подчиненных.

– Мон дье! Какого черта вы здесь разлеглись? Здесь же кругом порох! Чего доброго вы по неосторожности и сами подорветесь и нас с собой прихватите.

Надо сказать, что Безе был крайне невысокого роста, при этом несколько склонным к полноте. Одним словом, вид у него был совсем не грозным и возможно, поэтому польские жолнежи и в грош его не ставили. Его товарищ де Бессон, напротив был весьма видным кавалером и пользовался некоторым авторитетом, однако сейчас его нигде не было видно. Увидев королевича с Казановским, толстяк сдернул с головы берет и склонился в почтительном поклоне.

– Ваш приезд большая честь, месье, – постарался он быть любезным.

– А где пан де Бессон? – Осведомился фаворит.

– Я здесь господа, – выскочил тот из ближайшей палатки, застегивая на ходу камзол. – Прошу меня простить, но я заканчивал последние приготовления.

Договорив, он нахлобучил на голову шляпу, потом решительно сорвал ее с головы и, изобразив изящный поклон, тщательно подмел своим плюмажем площадку перед собой.

– Прекрасно, – воскликнул довольным тоном пан Адам, – его высочество желает ознакомиться с плодами вашей работы.

– О, это большая честь! Прошу идти за мной господа.

Спешившись и отдав поводья своим провожатым, Владислав и Казановский проследовали за де Бессоном в его палатку. Было уже довольно темно, но француз посветил им фонарем. Посреди палатки лежал довольно большой предмет, в котором королевич не без труда опознал колокол. Снизу к нему была прикреплена толстая окованная железом доска, а верхней части было просверлено отверстие.

– Что это? – Недоумевающе спросил королевич.

– Это, ваше высочество, некоторым образом, петарда.

– Что простите?

– Петарда. Нечто вроде фугаса. Внутренности этого колокола заполнены самым лучшим порохом, какой мы только смогли найти, а вот здесь вставляется запал. Если это устройство определенным образом закрепить на воротах или стене, то оно непременно их разрушит.

– Очень интересно, а каков заряд в этом, как вы сказали, устройстве.

– Почти пятьдесят фунтов, ваше высочество.

– Что же, прекрасно. Так в этом твой сюрприз, Адам?

– Ну как нравится?

– Да, но что мне с ней делать?

– Тебе – ничего! А вот несколько ловких людей под командой нашего славного де Бессона могут установить ее на воротах Можайска и взорвать их ко всем чертям!

– И что нам это даст?

– Как что, разве ты забыл, что у герцога там собраны все припасы? Если они окажутся под угрозой, он тут же покинет свой укрепленный лагерь, который мы с таким беспримерным героизмом и столь же великой глупостью пытаемся штурмовать, и бросится на помощь Можайскому гарнизону. Вот как только это произойдет, вы с ясновельможным паном гетманом сможете заняться своим любимым делом – обрушите на врага нашу великолепную гусарию!

– Черт возьми, да ты прав!

– Конечно, я прав! – Засмеялся довольный фаворит.

– Надо рассказать об этом Ходкевичу.

– Это еще зачем?

– Как зачем?

– Послушайте, ваше высочество, а вам не надоела мелочная опека со стороны гетмана? А тут прекрасный повод отличится. Атаки предпринятые ясновельможным паном гетманом окончились лишь потерями в людях и артиллерии, а вы сможете взять вражеский город со всеми припасами и утереть нос своим завистникам. Тем более что скоро к войску прибудут подкрепления во главе с Сапегой, который так же послан сеймом следить за вами.

– И когда ты думаешь, устроить эту авантюру?

– Я бы предпринял ее прямо сегодняшним утром.

– Но наши войска устали!

– Армия герцога тоже. Надо не давать им ни минуты покоя! Атаковать с разных сторон и когда они изнемогут, господь дарует нам победу!

– Прошу простить меня, господа – вмешавшийся в их разговор француз явно мучился, подбирая выражения, – но боюсь, что заложить петарду сегодня никак не получится.

– А в чем дело?

– Видите ли, но дело это непростое и требует подготовки, а так же обученных помощников.

– Но ведь вам были выделены люди!

– Э… дело в том…

– Дело в том, что эти польские свиньи никуда не годятся! – Сердитым тоном помог своему товарищу Безе. – Мало того что они ленивы и нерасторопны, так они еще и напились сегодня вместе с их начальником месье Криницким! Право же, если бы не "помощь" этого господина, мы закончили работу, как минимум на сутки раньше. Я совершенно не представляю, где он берет это отвратительное пойло, да еще в таких количествах!

– Хорошо, – сразу же согласился королевич, – нам тоже нужно подготовиться и решить некоторые вопросы.

– Разумеется, – склонился в поклоне де Бессон, – мы будем только рады угодить вашему высочеству и сделаем все в лучшем виде! Мой друг несколько пристрастен к господину Криницкому, но не могу, не согласится, что работы, при должной организации, могли проводиться несколько более интенсивно.

– Мы довольны вашей работой, – повторил Владислав, и собрался выйти, но оказавшийся у него на пути Безе и не думал уступать ему дорогу.

– Есть еще одна вещь, о которой нам необходимо потолковать, ваше высочество, – угрюмо заявил толстяк.

– Что еще?

– Э… видите ли, мой принц, – начал было Бессон, всячески пытаясь заставить его молчать. Однако тот был настроен куда более решительно и продолжал мрачным тоном.

– Мы давно не получали жалованья!

При упоминании о деньгах королевич поморщился. С тех пор как они вышли из Вильно, касса Владислава не пополнилась ни единым грошем, напротив, злотые утекали как вода между пальцев. Более того, из Литвы приходили вести, что многие монеты, которыми он расплачивался за поставки продовольствия и амуниции оказались порченными. То есть содержание серебра в них было куда менее того, что полагалось. Но что хуже всего, вся эта ситуация очень заинтересовала великого канцлера Сапегу, который должен был скоро догнать войско королевича, вместе с внушительной комиссией направленной сеймом. Впрочем, в случае победы, все эти неприятности оказались бы несущественными, но вот она, почему-то все время отодвигалась.

– Мы непременно расплатимся с вами, – сухо ответил Владислав, недовольно поджав губы. – Сразу же взятия Можайска.

– Да-да, конечно, – залебезил было Бессон, но толстяка было не удержать.

– Я это уже слышал! В Вильно нам говорили, что расплатятся после взятия Смоленска. Затем, что после Вязьмы, теперь речь зашла о Можайске, а завтра вспомнят о Москве!

– Любезные господа, – кинулся на помощь своему господину Казановский, – не думаете же вы, что его высочество начнет прямо сейчас отсчитывать вам злотые? Для этих дел есть пан казначей, а он сейчас спит. Я уверен, что не далее как завтра, вы получите все, что вам причитается. Главное чтобы мина взорвалась как следует, а то мы слышали от ваших милостей много требований, а вот в деле вас и не видели. Смоленск то мы штурмовать не стали…

– Разве это наша вина! – Вскипел Безе, но товарищ уже тащил его прочь из шатра.

– Жак, как ты можешь так говорить с принцем! – Принялся выговаривать де Бессон своему товарищу, когда королевич с Казановским отправились восвояси.

– Да вот так и могу, – окрысился на него Безе, – с тех пор как ты, Жорж, присвоил себе приставку "де" я один только и пекусь о наших интересах! Эти польские свиньи задерживают нам жалованье, а тебе и горя мало. Ты любезничаешь с ними, как будто у тебя есть шато в Провансе или еще где, который приносит тебе верный доход, и ты живешь с него. Пусть этот чертов королевич заплатит нам, если он такой богатый!

– Но нельзя же так…

– Ей богу, Жорж, – продолжал бушевать толстяк, – мы выбрали не того нанимателя! Судя по всему этот герцог, против которого мы воюем, славный малый и знает толк в фортификации. И уж конечно, не задерживает выплаты своим солдатам.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего я не предлагаю, просто мне надоело каждый раз кланяться маркитанту, чтобы иметь возможность пообедать как человек.

– Но все находятся в такой же ситуации…

– Мы с тобой, дорогой мой "де Бессон", не все! Эти свиньи только и умеют, что размахивать своими глупыми железяками, да скакать на конях. А вот чтобы изготовить петарду, рассчитать заряд или заложить фугас нужны мозги! Знания, которых у этих надутых фазанов нет и никогда не будет!

Закончив со своей филиппикой, Безе успокоился и решительно направился к себе. Де Бессон, с досадой посмотрел толстяку в след, буркнул про себя:– "Чертов гугенот!" и побрел следом.

– Вот видишь, дорогой мой, – улыбнулся пан Адам, когда они оказались у себя в шатре. – Все требуют денег, а они кончаются. Так что нам надо поторапливаться.

– Ты уверен, что твой план сработает?

– Разумеется, уверен. Герцога Иоганна не одолеть в прямом столкновении, он слишком хорошо знает свое дело. К тому же он хитер и постоянно устраивает нам какие-нибудь козни. Надо отплатить ему его же оружием.

– Ты тоже хитер Адам.

– Ну, что я могу сказать, – поднял вверх глаза Казановский и неожиданно засмеялся, – есть немного!

– Послушай, – не поддержал его смех королевич, – а как так получилось, что мы расплатились за поставки порченым серебром? Ведь король Рудольф прислал нам субсидии…

– Не знаю о чем ты, – беспечно отмахнулся фаворит. – Если бы мы ждали графа Хотека с деньгами, то до сих пор стояли бы в Вильно. Мы расплачивались средствами, взятыми в долг у местных евреев, а когда поступили деньги из Империи, просто погасили займ. Кстати, основными поставщиками тоже были "сыны Израиля", так что если им не нравятся деньги, то пусть обращаются с претензиями к своим единоверцам. Тем более что это недалеко.

– Наверное, ты прав, – поразмыслив, согласился Владислав, – однако все это как-то неприятно. Скорее бы уже победить, тогда никто не посмеет совать нос в мои дела. Слушай, уже поздно, я, пожалуй, отправлюсь спать.

– Спокойно ночи, мой принц, я как верный слуга, буду охранять ваш сон.