Текст книги "Том 2. Сцены и комедии 1843-1852"
Автор книги: Иван Тургенев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)
Кузовкин. Больше по глупости-с.
Тропачев. Оно та-ак, а всё-таки удивительно. Почему именно: дочь? Чудеса! А ведь, признайтесь, вы бы от такой дочери не отказались? а? (Толкает его под бок.)Нет – говорите – а? (Карпачову.)У него губа не дура – а? как ты думаешь? (Карпачов смеется.)
Кузовкин (хочет отнять свою руку у Тропачева).Позвольте-с…
Тропачев. А за что вы вчера так на нас рассердились… а? Нет, скажите.
Кузовкин (отворачивая голову, вполголоса).Виноват-с.
Тропачев. То-то же. Ну, бог вас простит… Так дочь? (Кузовкин молчит.)Послушайте, голубчик мой, что вы ко мне никогда не заедете? Я бы вас угостил.
Кузовкин. Покорнейше благодарю-с.
Тропачев. А у меня хорошо, вот спросите хоть у этого. (Указывает на Карпачова.)Вы бы мне опять про Ветрово рассказали.
Кузовкин (глухо).Слушаю-с.
Тропачев. А вы сегодня, кажется, с Карпачовым не поздоровались? (Карпачову.)Карпаче, ты с Васильем Семенычем по-вчерашнему не здоровался?
Карпачов. Никак нет-с.
Тропачев. Э, брат, это нехорошо.
Карпачов. Да я, позвольте, вот сейчас… (Идет с распростертыми объятьями к Кузовкину. Кузовкип пятится. Дверь из кабине та быстро растворяется – и входит Елецкий. Он бледел и взволнован.)
Елецкий (с досадой).А я, кажется, вас просил, Флегонт Александрыч, оставить господина Кузоьклна в покое…
(Тропачев с изумленьем оборачивается и глядит на Елецкого. Карпачов остается неподвижным.)
Тропачев (не без смущенья).Вы, мне-е… Я не помню…
Елецкий (продолжает сухо и резко).Да-с, Флегонт Александрыч, я, признаюсь, удивляюсь, что вам за охота, с вашим воспитаньем… с вашим образованьем… заниматься такими, смею сказать… пустыми шутками… да еще два дня сряду…
Тропачев (делая рукой знак Карпачову, который тотчас отскакивает и вытягивается).Однако позвольте, Павел Николаич… Я, конечно… Впрочем, я точно с вами согласен… хотя, с другой стороны… А что, ваша супруга здорова?
Елецкий. Да… она скоро придет… (Улыбаясь и пожимая руку Тропачеву.)Вы меня, пожалуйста, извините… Я сегодня что-то не в духе.
Тропачев. О, полноте, Павел Николаич, что за беда… Притом вы правы… с этим народом фамильярность никуда не годится… (Елецкого слегка передергивает.)Какая сегодня славная погода! (Минутное молчание.)А ведь точно вы правы… в деревне долго жить – беда! On se rouille à la campagne… [107]107
В деревне ржавеешь… (Франц.)
[Закрыть]Ужасно… Скучно, знаете… Где тут разбирать…
Елецкий. Пожалуйста, не вспоминайте об этом больше, Флегонт Александрыч, сделайте одолжение…
Тропачев. Нет, нет, я так; я вообще; общее, знаете, замечанье. (Опять маленькое молчанье.)Я вам, кажется, не сказывал… Я будущей зимой уезжаю за границу.
Елецкий. А! (Кузовкину, который опять хочет уйти.)Останьтесь, Василий Семеныч… Мне нужно с вами поговорить.
Тропачев. Я думаю, года эдак два за границей остаться… А что ж madame? Будем ли мы иметь удовольствие ее видеть сегодня?
Елецкий. Как же. Да не хотите ли пока пройтись по саду? Видите, какое время? un petit tour? [108]108
маленькую прогулку? (Франц.)
[Закрыть]Только позвольте мне не сопровождать вас. Мне нужно переговорить с Васильем Семенычем… Впрочем, я через несколько минут…
Тропачев. Будьте как дома, хе-хе, милый мой Павел Николаич! Делайте ваше дело не спеша – а мы пока вот с этим смертным будем наслаждаться красотами природы… Природа – смерть моя! Вене иси, Карпаче! (Уходит с Карпачовым.)
Елецкий (идет за ним вслед, запирает дверь, возвращается к Кузовкину и скрещивает руки).Милостивый государь! вчера я видел в вас вздорного и нетрезвого человека; сегодня я должен считать вас за клеветника и за интригана… Не извольте перебивать меня!.. за интригана и за клеветника. Ольга Петровна мне всё сказала. Вы, может быть, этого не ожидали, милостивый государь? Каким образом вы мне объясните ваше поведение? Нынче утром вы лично сознаётесь мне, что сказанное вами вчера – совершенная и чистая выдумка… А сейчас, в разговоре с моей женой…
Кузовкин. Я виноват… Сердце у меня…
Елецкий. Мне до вашего сердца дела нет – а я снова спрашиваю вас: ведь вы солгали? (Кузовкин молчит.)Солгали вы?
Кузовкин. Я уже вам докладывал, что я вчера сам не знал, что говорил.
Елецкий. А сегодня вы знали, что говорили. И после этого вы имеете еще столько духа, что смотрите порядочному человеку в глаза? И стыд вас еще не уничтожил?
Кузовкин. Павел Николаич, вы, ей-богу, слишком со мною строги. Извольте милостиво сообразить, какую пользу мог бы я извлечь из моего разговора с Ольгой Петровной?
Елецкий. Я вам скажу, какую пользу. Вы надеялись этой нелепой басней возбудить ее сожаление. Вы рассчитывали на ее великодушие… денег вам хотелось, денег… Да, да, денег. И я должен вам сказать, что вы достигли вашей цели. Слушайте же: мы с женой положили выдать вам нужную сумму для обеспечения вашего существования, с тем, однако…
Кузовкин. Да я ничего не хочу!
Елецкий. Не прерывайте меня, милостивый государь!.. С тем, однако, чтобы вы избрали место жительства подальше отсюда. А я, с своей стороны, прибавлю следующее: принимая от нас эту сумму, вы тем самым сознаетесь в вашей лжи… Вас это слово, я вижу, коробит – в вашей выдумке, – и, следовательно, отказываетесь от всякого права…
Кузовкин. Да я от вас копейки не возьму!
Елецкий. Как, сударь? Стало быть, вы упорствуете? Стало быть, я должен думать, что вы сказали правду? Извольте объясниться, наконец!
Кузовкин. Ничего я не могу сказать. Думайте обо мне, что хотите – а только я ничего не возьму.
Елецкий. Однако это ни на что не похоже! Вы, пожалуй, еще останетесь здесь!
Кузовкин. Сегодня же меня здесь не будет.
Елецкий. Вы уедете! Но в каком положении оставите вы Ольгу Петровну? Вы бы хоть это сообразили, если в вас еще осталось на каплю чувства.
Кузовкин. Отпустите меня, Павел Николаевич. Ей-богу, у меня голова кругом идет. Что вы от меня хотите?
Елецкий. Я хочу знать, берете ли вы эти деньги. Вы, может быть, думаете, что сумма незначительная? Мы вам десять тысяч рублей даем.
Кузовкин. Не могу я ничего взять.
Елецкий. Не можете? Стало быть, жена моя ваша… Язык не поворачивается выговорить это слово!
Кузовкин. Я ничего не знаю… Отпустите меня. (Хочет уйти.)
Елецкий. Это слишком! Да знаешь ли ты, что я могу принудить тебя повиноваться!
Кузовкин. А каким это образом, смею спросить?
Елецкий. Не выводите меня из терпения!.. Не заставляйте меня напомнить вам, кто вы такой!
Кузовкин. Я столбовой дворянин… Вот кто я-с!
Елецкий. Хорош дворянин, нечего сказать!
Кузовкин. Каков ни на есть – а купить его нельзя-с.
Елецкий. Слушайте…
Кузовкин. Это вы в Петербурге с вашими подчиненными извольте так обращаться.
Елецкий. Слушайте, упрямый старик. Ведь вы не желаете оскорбить вашу благодетельницу? Вы уже сознались раз в несправедливости ваших слов; что же вам стоит успокоить Ольгу Петровну окончательно – и взять деньги, которые мы вам предлагаем? Или вы так богаты, что вам десять тысяч рублей нипочем?
Кузовкин. Не богат я, Павел Николаич; да подарочек-то ваш больно горек. Уж и так я вдоволь стыда наглотался… да-с. Вы вот изволите говорить, что мне денег надо; не надо мне денег-с. Рубля на дорогу от вас не возьму-с.
Елецкий. О, я понимаю ваш расчет! Вы притворяетесь бескорыстным; вы надеетесь эдак больше выиграть. В последний раз говорю вам: либо вы возьмете эти деньги на тех условиях, которые я изложил вам, либо я прибегну к таким мерам… к таким мерам…
Кузовкин. Да что вы хотите от меня, господи! Мало вам того, что я уезжаю; вы хотите, чтоб я замарался, вы хотите купить меня… Так нет же, Павел Николаич, этого не будет!
Елецкий. О, чёрт возьми! Я тебя… (В это мгновение раздается под окном в саду голос Тропачева; он напевает: «Я здесь, Инезилья, я здесь под окном». * )Это невыносимо! (Подходя к окну.)Я сейчас… сейчас… (Кузовкину.)Даю вам четверть часа на размышление… а там уж не пеняйте! (Уходит.)
Кузовкин (один).Что это со мною делают, господи! Да этак лучше прямо в гроб живому лечь! Погубил я себя! Язык мой – враг мой. Этот барин… Ведь он со мной, как с собакой, говорил, ей-богу!.. Словно во мне и души-то нет!.. Ну, хоть убей он меня… (Из кабинета выходит Ольга; у ней в руках бумага. Кузовкин оглядывается.)Господи…
Ольга (нерешительно подходя к Кузовкину).Я желала видеть вас еще раз, Василий Семеныч…
Кузовкин (не глядя на нее). Ольга Петровна… зачем… вы вашему супругу… всё изволили сообщить…
Ольга. Я никогда ничего не скрывала от него, Василий Семеныч…
Кузовкин. Так-с…
Ольга (поспешно).Он поверил мне… (Понизив голос.)И согласен на всё.
Кузовкин. Согласен-с? На что согласен-с?..
Ольга. Василий Семеныч, вы добрый… вы благородный человек… Вы меня поймете. Скажите сами, можете ли вы здесь остаться?
Кузовкин. Не могу-с.
Ольга. Нет, послушайте… Я хочу знать ваше мнение… Я успела оценить вас, Василий Семеныч… Говорите же, говорите откровенно…
Кузовкин. Я чувствую вашу ласку, Ольга Петровна, я, поверьте, тоже умею ценить… (Он останавливается и продолжает со вздохом.)Нет, не могу я остаться, – никак не могу. Еще побьют, пожалуй, под старость. Да и что греха таить? – теперь я, конечно, остепенился – ну и хозяина тоже давно в доме не было… некому было эдак, знаете… Да ведь старики-то живы; они ведь не забыли… ведь я точно у покойника в шутах состоял… Из-под палки, бывало, паясничал, – а иногда и сам… (Ольга отворачивается.)Не огорчайтесь, Ольга Петровна… Ведь, наконец, я… я вам всё-таки чужой человек… остаться я не могу.
Ольга. В таком случае… возьмите… это… (Протягивает ему бумагу.)
Кузовкин (принимает ее с недоумением).Что это-с?
Ольга. Это… мы вам назначаем… сумму… для выкупа вашего Ветрова… Я надеюсь, что вы нам… что вы мне не откажете…
Кузовкин (роняет бумагу и закрывает лицо руками).Ольга Петровна, за что же и вы, и вы меня обижаете?
Ольга. Как?
Кузовкин. Вы от меня откупиться хотите. Да я ж вам сказывал, что доказательств у меня нет никаких… Почему вы знаете, что я это всё не выдумал, что у меня не было, наконец, намеренья…
Ольга (с живостью его перебивая).Если б я вам не верила, разве мы бы согласились…
Кузовкин. Вы мне верите – чего же мне больше, – на что мне эта бумага? Я сызмала себя не баловал… не начинать же мне под старость… Что мне нужно? Хлеба ломоть – вот и всё. Коли вы мне верите… (Останавливается.)
Ольга. Да… да… я вам верю. Нет, вы меня не обманываете – нет… Я вам верю, верю… (Вдруг обнимает его и прижимается к его груди головой.)
Кузовкин. Матушка, Ольга Петровна, пол… полноте… Ольга… (Шатаясь, опускается в кресло налево.)
Ольга (держит его одной рукою, другой быстро поднимает бумагу с земли и жмется к нему).Вы могли отказать чужой, богатой женщине – вы могли отказать моему мужу, – но дочери, вашей дочери, вы не можете, вы не должны отказать… (Сует ему бумагу в руки.)
Кузовкин (принимая бумагу, со слезами).Извольте, Ольга Петровна, извольте, как хотите, что хотите прикажите, я готов, я рад – прикажите, хоть на край света уйду. Теперь я могу умереть, теперь мне ничего не нужно… (Ольга утирает ему слезы платком.)Ах, Оля, Оля…
Ольга. Не плачьте – не плачь… Мы будем видеться… Ты будешь ездить…
Кузовкин. Ах, Ольга Петровна, Оля… я ли это, не во сне ли это?
Ольга. Полно же, полно…
Кузовкин (вдруг торопливо).Оля, встань; идут. (Ольга, которая почти села ему на колена, быстро вскакивает.)Дайте только руку, руку в последний раз. (Он поспешно целует у ней руку. Она отходит в сторону. Кузовкин хочет подняться и не может. Из двери направо входят Елецкий и Тропачев; за ними Карпачов. Ольга идет к ним навстречу мимо Кузовкина и останавливается между им и ими.)
Тропачев (кланяясь и рисуясь).Enfin [109]109
Наконец-то (франц.).
[Закрыть]– мы имеем счастье вас видеть, Ольга Петровна. Как ваше здоровье?
Ольга. Благодарствуйте – я здорова.
Тропачев. У вас лицо, как будто…
Елецкий (подхватывая).Мы оба с нею что-то сегодня не в своей тарелке…
Тропачев. И тут симпатия, хе-хе. А сад у вас удивительно хорош.
(Кузовкин через силу поднимается.)
Ольга. Я очень рада, что он вам понравился.
Тропачев (словно обиженный).Да ведь послушайте, я вам скажу – ведь он прелесть как хорош – mais c’est très beau, très beau… [110]110
ведь это прекрасно, прекрасно… (Франц.)
[Закрыть]Аллеи, цветы – и всё вообще… Да, да. Природа и поэзия – это мои две слабости! Но что я вижу? Альбомы! Точно в столичном салоне!
Елецкий (выразительно глядя на жену, с расстановкой).Разве тебе удалось устроить? (Ольга кивает головой; Тропачев из приличъя отворачивается.)Он принял? Гм. Хорошо. (Отводя ее немного в сторону.)Повторяю тебе, что я всей этой истории не верю – но я тебя одобряю. Домашнее спокойствие не десяти тысяч стоит.
Ольга (возвращаясь к Тропачеву, который начал было рассматривать альбом на столе).Чем вы тут занялись, Флегонт Александрыч?
Тропачев. Так-с… Ваш альбом – вот-с. Всё это очень мило. Скажите, вы не знакомы с Ковринскими?
Ольга. Нет, не знакомы.
Тропачев. Как, – и прежде не были знакомы? Познакомьтесь – я вам советую. У нас это почти что лучший дом в уезде, или, лучше сказать, был лучший дом до вчерашнего дня, ха-ха!
Елецкий (между тем подошел к Кузовкину).Вы берете деньги?
Кузовкин. Беру-с.
Елецкий. Значит – солгали?
Кузовкин. Солгал.
Елецкий. А! (Обращаясь к Тропачеву, который рассыпается перед Ольгой и волнообразно сгибает свой стан.)А вот, Флегонт Александрыч, мы вчера с вами подсмеивались над Васильем Семенычем… а ведь он свое дело-то выиграл… Известие сейчас получено. Вот пока мы в саду гуляли.
Тропачев. Что вы?
Елецкий. Да, да. Ольга вот мне сейчас сказала. Да спросите его самого.
Тропачев. Неужели, Василий Семеныч?
Кузовкин (который все время до конца сцены улыбается, как дитя, и говорит звенящим от внутренних слез голосом).Да-с, да-с. Достается-с, достается-с.
Тропачев. Поздравляю вас, Василий Семеныч, поздравляю. (Вполголоса Елецкому.)Я понимаю… вы его вежливым образом удаляете после вчерашней… (Елецкий хочет уверять, что нет.)Ну да… да… И как благородно, великодушно, деликатно… Очень, очень хорошо. Я готов об заклад побиться, что эта мысль (с сладким взглядом на Ольгу)вашей жене в голову пришла… хотя и вы, конечно… (Елецкий улыбается. Тропачев продолжает грвмко.)Хорошо, хорошо. Так теперь вам, Василий Семеныч, туда переезжать надо… Хозяйством попризаняться…
Кузовкин. Конечно-с.
Елецкий. Василий Семеныч мне сейчас сказал, что он даже сегодня съездить туда собирается.
Тропачев. Еще бы. Я очень понимаю его нетерпенье. Хе, чёрт возьми! водили человека за нос, водили-водили, – ну, наконец, досталось именье… Как тут не захотеть посмотреть на свое добро? Не так ли, Василий Семеныч?
Кузовкин. Именно-с так-с.
Тропачев. Ведь вам, чай, и в город придется заехать?
Кузовкин. Как же-с; всё в порядок привести следует.
Тропачев. Так вам мешкать нечего. (Подмигивая Елецкому.)Каков Лычков, отставной стряпчий? Чай, ведь это он всё? (Кузовкину.)Ну и рады вы?
Кузовкин. Как же-с, как же не радоваться?
Тропачев. Вы мне позволите вас навестить на новоселье… а?
Кузовкин. Много чести, Флегонт Александрыч.
Тропачев (обращаясь к Елецкому.)Павел Николаич, как же это? надо бы Ветрово-то вспрыснуть.
Елецкий (несколько нерешительно).Да… пожалуй… да. (Подходит к двери залы.)Позвать мне Трембинского!
Трембинский (быстро выскакивая из двери).Чего прикажете?
Елецкий. А! вы здесь… бутылку шампанского!
Трембинский (исчезая).Слушаю-с.
Елецкий. Да, послушайте! (Трембинский опять появляется.)Я, кажется, в зале господина Иванова видел – так попроси его войти.
Трембинский. Слушаю-с. (Исчезает.)
Тропачов (подходя к Ольге, которая все время стояла у стола с альбомами и то опускала глаза, то тихо поднимала их на Кузовкина).Madame Ковринская чрезвычайно будет рада с вами познакомиться… enchantée, enchantée [111]111
в восторге, в восторге (франц.).
[Закрыть]. Я надеюсь, что она вам понравится… Я у нее в доме совершенно как свой… Умная женщина и, знаете ли, эдак …(Вертит рукой в воздухе.)
Ольга (с улыбкой).А!
Тропачов. Вы увидите. (Трембинский входит с бутылками и бокалами на подносе.)А! Ну, Василий Семеныч, позвольте вас душевно поздравить…
(Иванов входит, останавливается у двери и кланяется.)
Ольга (ласково Иванову).Здравствуйте, я очень рада вас видеть… Вы слышали… вашему приятелю Ветрово достается…
(Иванов вторично кланяется и пробирается к Кузовкину. Трембинский подносит всем бокалы.)
Иванов (вполголоса и скороговоркой Кузовкину).Василий, что они врут?
Кузовкин (тоже вполголоса).Молчи, Ваня, молчи; я счастлив…
Тропачев (с бокалом в руке).За здоровье нового владельца!
Все (исключая Иванова, который даже свой бокал не выпивает). За его здоровье! За его здоровье!
Карпачов (басом, еще раз, один).Многая лета!
(Тропачев сурово на него взглядывает; он конфузится. Кузовкин благодарит, кланяется, улыбается, Елецкий держит себя строго;
Ольге неловко, она готова заплакать; Иванов изумлен и посматривает исподлобья.)
Кузовкин (трепещущим голосом).Позвольте мне теперь… в такой для меня торжественный день – изъявить мою благодарность за все милости…
Елецкий (перебивая его, строго).Да за что же, за что, Василий Семеныч, вы нас благодарите?..
Кузовкин. Да-с. Да ведь всё-таки-с вы мои благодетели… А что касается до вчерашнего моего – как бы сказать – поступка, – то простите великодушно старика… Бог знает, с чего я это и обижался-то, вчера, и говорил такое…
Елецкий (опять перебивая его).Ну хорошо, хорошо…
Кузовкин. И из-за чего было обижаться? Ну, что за беда… Господа пошутили… (Взглянувши на Ольгу.)Впрочем, нет-с, я не то-с. Прощайте, благодетели мои, будьте здоровы, веселы, счастливы…
Тропачев. Да что вы так прощаетесь, Василий Семеныч, – ведь вы не в Астрахань уезжаете…
Кузовкин (растроганный, продолжает).Дай бог вам всякого благополучия… а я… мне уж и у бога нечего просить – Я так счастлив, так… (Останавливается и усиливается не плакать.)
Елецкий (в сторону, про себя).Что за сцена… Когда он уедет?
Ольга (Кузовкину).Прощайте, Василий Семеныч… Когда вы к себе переедете – не забывайте нас… Я буду рада вас видеть (понизив голос),поговорить с вами наедине…
Кузовкин (целуя у ней руку).Ольга Петровна… Господь вас наградит.
Елецкий. Ну хорошо, хорошо, прощайте…
Кузовкин. Прощайте…
(Кланяется и вместе с Ивановым идет к дверям залы. Все его провожают. Тропачев у порога еще раз восклицает: «Да здравствует новый помещик!» Ольга быстро уходит в кабинет.)
Тропачев (оборачивается к Елецкому и треплет его по плечу).А знаете ли, что я вам скажу? Вы благороднейший человек.
Елецкий. О, помилуйте! Вы слишком добры…
(Занавес падает.)
Холостяк
Комедия в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Михайло Иванович Мошкин, коллежский асессор, 50 лет. Живой, хлопотливый, добродушный старик. Доверчив и привязчив. Сангвинического темперамента.
Петр Ильич Вилицкий, коллежский секретарь, 23 лет. Нерешительный, слабый, самолюбивый человек.
Родион Карлович фон Фонк, титулярный советник, 29 лет. Холодное, сухое существо. Ограничен, наклонен к педантизму. Соблюдает всевозможные приличия. Человек, как говорится, с характером. Он, как многие обруселые немцы, слишком чисто и правильно выговаривает каждое слово.
Филипп Егорович Шпуньдик, помещик, 45 лет. С претензиями на образованность.
Марья Васильевна Белова, сирота, проживающая у Мошкина, 19 лет. Простая русская девушка. *
Екатерина Савишна Пряжкина, тетка Марьи Васильевны, 48 лет. Болтливая, слезливая кумушка. В сущности эгоистка страшная.
Алкивиад Мартынович Созомэнос, приятель Фонка, 35 лет. Грек, с крупными чертами лица и низким лбом.
Маланья, кухарка Мошкина, 40 лет. Тупоумная чухонка.
Стратилат, мальчик в услужении у Мошкнна, 16 лет. Вообще глупый, но еще более поглупевший от роста.
Митька, слуга Вилицкого, 25 лет. Бойкий слуга, доразвившийея в Петербурге.
Почтальон.
Действие происходит в Петербурге: 1-е и 3-е действия на квартире Мошкина; 2-е – на квартире Вилицкого; между 1-м н 2-м действиями – пять дней; между 2-м и 3-м – неделя.
Действие первоеТеатр представляет гостиную не богатого, но и не бедного чиновника. Направо два окна; между окнами зеркало; столик перед зеркалом. Прямо дверь в переднюю; налево дверь в другую комнату. Спереди тоже налево диван, круглый стол и несколько кресел; угол направо отгорожен зелеными ширмами. На диване лежит Стратилат. Стенные часы бьют два часа.
Стратилат. Раз… два… Два часа. Что это барин нейдет? (Молчит.)Я, кажется, соснул маленько. (Опять молчит.)А мне, никак, опять есть хочется. (Посвистывает, берет со стола и развертывает книгу.)Эка, подумаешь, слов-то, слов-то! Ну-ка это… да длинное же оно какое! (Начинает разбирать по складам.)Покой, арцы, он – про; слово, веди, ять – све – просве; ща, есть, наш – щен – просве… просве… просвещен; наш, ять – иже с краткой – ней – просве… просвещенней; ша, иже – ши – про… све… щеннейши; мыслете, иже. (В передней раздается звонок. Стратилат поднимается, но не выпускает книги из рук.) Мыслете, иже – ми – просве… просвещенней… (Опять звонок.)Тьфу ты, чёрт! Вот тут и выучись читать! (Бросает книгу на стол и бежит отворять.)
Мошкин (входит. У него под мышкой голова сахару; в одной руке бутылка, в другой дамский картон).Спал небось!
Стратилат. Никак нет-с.
Мошкин. Да… можно тебе поверить. (Указывая ему шеей и плечом на сахарную голову.)На, возьми. Отнеси Маланье. (Стратилат достает голову. Мошкин идет на авансцену. Стратилат хочет идти.)Марья Васильевна дома?
Стратилат. Никак нет-с.
Мошкин. Куда она пошла, не знаешь? (Ставит картон и бутылку на стол и вынимает из заднего кармана пакет.)
Стратилат. Не знаю-с. Тетушка за ней заходили-с.
Мошкин. Давно?
Стратилат. С час будет-с.
Мошкин. А Петр Ильич без меня не был?
Стратилат. Никак нет-с.
Мошкин (помолчав немного).Ну, ступай. Да, позови, кстати, Маланью.
Стратилат. Слушаю-ç. (Уходит.)
Мошкин (ощупываясь).Кажется, ничего не забыл. Всё, кажется, купил. Всё. Точно. (Вынимая из кармана завернутую стклянку.)Вот и одеколон. (Кладет стклянку на стол.)Который-то час? (Глядит на часы.)Третий в начале. Что ж это Петруша нейдет? (Опять глядит на часы.)В начале третий. (Опуская руку в боковой карман.)Вот и деньги его готовы. (Ходит по комнате.)Захлопотался я совсем. Ну, да и случай-то ведь какой! (Входят Маланья и Стратилат. Мошкин живо обращается к ним.)Ведь сегодня пятница?
Стратилат. Пятница-с.
Мошкин. Ну, конечно. (Маланъе.)Что ж обед – будет?
Маланья. Будет-с. Как же-с!
Мошкин. И хороший обед?
Маланья. Хороший. Как же-с!
Мошкин. Смотри, матушка, не опоздай. Всё у тебя есть?
Маланья. Как же-с! Всё-с.
Мошкин. Ничего тебе не нужно?
Маланья. Ничего-с. К буденику мадеры пожалуйте.
Мошкин (подавая ей со стола бутылку). На, на, на тебе мадеру. Ну, смотри же, Маланья, отличись. У нас сегодня гости обедают.
Маланья. Слушаю-с.
Мошкин. Ну, я тебя не держу; ступай с богом. (Маланья уходит.)Стратилат! Новый фрак мне приготовь и галстук с бантом – слышишь? (Стратилат тоже уходит. Мошкин останавливается.)Да что это я бегаю, словно угорелый? (Садится и утирает лицо платком.)Устал я, нечего сказать!.. (Раздается звонок.)Кто бы это? Должно быть, Петруша. (Прислушивается.)Нет, не его голос.
Стратилат (входит).Какой-то господин вас желают видеть-с.
Мошкин (торопливо).Какой господин?
Стратилат. Не знаю-с. Незнакомый-с.
Мошкин. Незнакомый? Да ты бы спросил у него, кто он такой?
Стратилат. Я и то у них спрашивал-с. Они говорят, что вас самих желают видеть-с.
Мошкин. Странно! Ну, проси. (Стратилат выходит. Мошкин с волнением смотрит на дверь. Входит Шпуньдик. На нем длинный гороховый сюртук.)
Шпуньдик (подходя к Мошкину).Вы меня не узнаёте?
Мошкин. Я? Я, признаюсь, кажется… не имею чести…
Шпуньдик (с дружелюбным упреком).Миша, Миша! старых приятелей так-то ты забываешь…
Мошкин (вглядываясь).Неужели?.. да нет… точно… Филипп? (Шпуньдик раскрывает объятия.)Шпуньдик!
Шпуньдик. Я, Миша, Я… (Бросаются друг другу на шею.)
Мошкин (прерывающимся голосом).Друг… какими судьбами… давно ли? Садись. Вот не ожидал… вот случай… (Они опять обнимаются.)Садись, садись. (Оба садятся и глядят друг на друга.)
Шпуньдик. Эге-ге, брат, как мы с тобой постарели!
Мошкин. Да, брат, да. Постарели, брат, постарели. Да ведь легкое ли дело? Что ж, чай, лет двадцать не видались?
Шпуньдик. Да, двадцать лет будет. Как время-то проходит! Миша, а? Помнишь…
Мошкин (перебивая его).Я, брат, гляжу на тебя и просто глазам не верю. Шпуньдик, Филипп, у меня в Питере – а? Добро пожаловать, дружище! Как ты меня сыскал?
Шпуньдик. Вона! Чиновника разве мудрено сыскать? Я знал, в каком ты министерстве служишь. Кучин, Ардалион, прошлым летом ко мне в деревню заезжал… Ведь ты Ардашу Кучина помнишь?
Мошкин. Какой это Кучин? Ах, да это не тот ли, что на дочери купца Караваева женился – и приданого, помнится, не получил?
Шпуньдик. Тот, тот самый.
Мошкин. Помню, помню. А он еще жив?
Шпуньдик. Жив, как же! Ну, вот от него-то я и узнал, где ты служишь… Да! Лупинус велел тебе кланяться.
Мошкин. Иван Афанасьич?
Шпуньдик. Какое Иван Афанасьич! Ивана Афанасьича давно на свете нет; сын его, Василий… помнишь, он еще хромой?
Мошкин. Ах, да, да.
Шпуньдик. Ну, вот он. Он у нас судьей теперь.
Мошкин (качая головой).Скажи, пожалуйста! Время-то, время – а? Да, кстати, Бундюков жив?
Шпуньдик. Жив. Что ему делается? Он в прошлом году старшую дочь за немца-землемера выдал. Как же, как же! Бундюков тебе тоже кланяться велел. Мы все о тебе часто вспоминаем, Миша!
Мошкин. Спасибо, Филипп, спасибо. Да не хочется ли тебе чего-нибудь? Водки, что ли, закусить… Пожалуйста. Трубки не прикажешь ли? Ведь мы с тобой по-старому? (Треплет его по ляжке и отнимает у него картуз.)
Шпуньдик. Благодарствуй, Миша. Я не курю.
Мошкин. А закусить?
Шпуньдик. Нет, благодарствуй.
Мошкин. Чай, устал с дороги?
Шпуньдик. Ну, не могу сказать; почитай, с самой Москвы все спал.
Мошкин. Ведь ты у меня обедаешь?
Шпуньдик. Изволь.
Мошкин. Ну, вот умница. Так-то, дружище, так-то! Не ожидал, признаюсь, не ожидал. Кстати, ты женат?
Шпуньдик (со вздохом).Женат. А ты?
Мошкин. Нет, я, брат, того… я не женат. – И дети есть?
Шпуньдик. Как не быть! Пять человек. По их милости я вот и сюда притащился.
Мошкин. А что?
Шпуньдик. Да нельзя же, брат. Ведь надобно ж их куда-нибудь поместить.
Мошкин. Разумеется, разумеется… А где ты остановился?
Шпуньдик. Представь, близехонько. Трактир «Европу» знаешь?.. вот за Сенной. Тоже по рекомендации Кучина. Ну, брат, Петербург, скажу, город! Я еще только на Дворцовую площадь успел сходить. Признаюсь… Исакий-то, Исакий-то один чего стоит? Ну, вот и тротуары… достойны удивленья.
Мошкин. Да, да… у тебя еще глаза разбегутся, погоди… А что, Филипп, помнишь, у нас там соседка была…
Шпуньдик. Татьяна Подольская небось?
Мошкин. Да, да, она, она.
Шпуньдик. Приказала долго жить, Миша… вот уж девятый год.
Мошкин (помолчав немного).Царство ей небесное! – Ну, а что, дела твои как идут?
Шпуньдик. Помаленьку, брат, слава богу; я не жалуюсь. А твои как? С тех пор как ты от нас переселился, чай, в большие чины попасть успел?
Мошкин. Нет, брат, куда нам! Какие тут большие чины! Тоже помаленьку.
Шпуньдик. Однако ж крестик-то есть?
Мошкин. Ну, крестик-то есть… (Взглядывает на дверь.)
Шпуньдик. Ты словно ждешь кого-то?
Мошкин. Да, жду. (Потирая руки.)Я. брат, в больших хлопотах теперь.
Шпуньдик. А что?
Мошкин. Угадай.
Шпуньдик. Да где же мне…
Мошкин. Нет, угадай, угадай.
Шпуньдик (глядя ему прямо в глаза).Да ты… послушай, ты уж не жениться ли хочешь? Не женись, Миша, я тебе говорю!
Мошкин (смеясь). Не беспокойся, брат… В мои-то лета! А только ты угадал – у меня и то в доме свадьба.
Шпуньдик (указывая на стол). То-то я гляжу… Что за покупки такие? Кто ж это у тебя женится?
Мошкин. А вот погоди, я тебе – не теперь, теперь недосуг… а эдак вечерком, что ли, многое кое-что порасскажу. Ты удивишься, братец. Впрочем, в коротких словах можно, пожалуй, и теперь. Вот видишь ли, Филипп, вот это у меня гостиная, а я вот сам тут сплю… (Указывая на ширмы.)В других-то комнатах у меня воспитанница живет, сирота круглая. Ее-то вот я замуж и выдаю.
Шпуньдик. Воспитанница?
Мошкин. Да; то есть она, впрочем, девица благородная, титулярного советника Белова дочь; с покойницей ее матушкой я незадолго до смерти познакомился – и странный такой случай вышел. Удивительно, право, как это иногда бывает… точно, должно сознаться, судьбы неисповедимы! Надобно тебе сказать, Филипп, что я на этой квартире всего третий год живу; а Машина-то матушка с самой смерти мужа своего две маленькие комнаты здесь в четвертом этаже занимала; а умер он таки давненько. (Со вздохом.)Говорят, перед смертью ноги себе отморозил – посуди, каков удар? Старушка жила в крайней бедности; пенсия небольшая, кой-кто благотворил – плохие, знаешь, доходы. Вот я, брат, иду раз к себе по лестнице – а дело было зимой – дворник наплескал воды, да и не подтер, вода-то на ступеньках замерзла… (Вынимая табакерку.)Ты табак нюхаешь?
Шпуньдик. Нет, спасибо.
Мошкин (сильно понюхав табаку).Вот иду я…Вдруг мне навстречу старушка, Машина-то мать; я с ней тогда еще знаком не был. Посторониться, что ли, она захотела, или уж такая задача вышла, только вдруг она как поскользнись, да навзничь, да и переломи себе ногу… Под себя, знаешь, эдак. (Встает, показывает Шпуньдику как и опять садится.)Посуди, брат, в ее лета, каково положение? Я, разумеется, тотчас ее поднял, позвал людей, снес ее в комнату, уложил, побежал за костоправом… Намучилась она, бедняжка – а уж дочь-то, господи, боже мой! Вот с тех пор я и начал к ним ходить, да каждый день, каждый день… Полюбил их, ты не поверишь, – словно родных. Целые шесть месяцев вылежала старушка; ну, наконец выздоровела, стала на ноги; да вдруг нелегкая ее дерни сходить в баню: опрятность, вишь, одолела; сходила, простудилась, похворала дня четыре да богу душу и отдала. Похоронили мы ее на последние денежки… (Складывает руки крестом.)Ну, теперь посуди сам, Филипп, каково было положение дочери – а? Нет, скажи, а? Родных – никого. То есть, признаться сказать, есть у нее одна родственница, вдова, Пряжкина Екатерина – по отце тетка ей доводится; да у Пряжкиной у самой гроша нет за душой медного. Правда, в Конотопском уезде жил тогда, да и теперь, чай, не издох, матери ее двоюродный брат, Грач-Пехтеря, помещик, говорят, с достатком человек; я ему тотчас же после смерти старухи Беловой и написал, что, дескать, вот как, вот как; помогите, дескать, войдите; а он мне в ответ: «Всех-де нищих не накормишь; коли вас, мол, так состраданье разобрало, так возьмите ее к себе, а мне не до того». Что ж? Я-то ее и взял к себе. Она сперва долго не согдашалась… да я настоял. Что, я говорю, помилуйте? Что вы? Я старый человек, бездетный; я вас как родную дочь люблю. Куда же вы денетесь, помилуйте? не на улицу же вам идти. Притом же и покойница на смертном одре мне ее поручала… Ну, вот она и согласилась. Вот и живет она с тех пор у меня. А уж что за девушка, Филипп, кабы ты знал! Да ты ее увидишь… Вот посмотри, ты ее с первого взгляда полюбишь…
