Текст книги "Пути кораблей"
Автор книги: Иван Соколов-Микитов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Это было похоже на игру в «горячо и холодно». Чем ближе подходили мы к затаившимся птенцам – настойчивее и смелее делались летавшие над нами птицы.
Несмотря на все старания, нам не удалось разыскать маленьких птенцов, чутко слушавших предостерегающие голоса родителей, кричавших им на языке птиц: «Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь, не показывайтесь, здесь ходит враг!..»
– Их нужно прикончить, – сказал мой спутник. – Это чадолюбивое семейство делает очень много вреда птичьему базару, и, наверно, на совести каждого лежит не одна сотня птичьих жизней, а грабленое и сосчитать невозможно.
Мне не хотелось стрелять в красивых кружившихся надо мною птиц, но было жалко беззащитных люриков и каир, за счет которых кормилось семейство разбойников, и я поднял ружье. Поморник, испуганно вскрикнув, свалился на камни серым комочком, другой тотчас бросился к нему с плачем. Я уложил его из второго ствола.
У развалившегося домика, сделанного из земли и бамбуковых палок, копошились люди. В домике на досках лежала медвежья шкура. Ее рставили здесь весной, когда начальник станции Иванов в сопровождении промышленников делал санный объезд берегов. Тогда путники устроили привал на мысе Флоры. Начальник увлекся обычной работой. Он стоял за треногой, занятый наблюдениями, не замечая, что с моря к нему подкрадывается медведь. Медведя увидели промышленники, поправлявшие у домика нарты. Метко пущенная пуля на месте положила смелого зверя. Это был крупный самецс прекрасным зимним мехом. Ценную шкуру пришлось покинуть, так как не было возможности тащить по исключительно тяжелой дороге лишний груз. Промышленники спрятали шкуру в бамбуковый домик и завалили досками дверь. С тех пор ни одно человеческое существо не посетило мыс Флоры, и шкура лежала неприкосновенно.
Сопровождавший нас промышленник Кузнецов выволок ее наружу и, пробуя вылезавшую шерсть, с досадой покачал головой:
– Пропала, зря спарилась шкура!..
По-видимому, мыс Флоры был излюбленным местом медвежьих прогулок. Об этом свидетельствовали оставленные здесь еще в прошлом году ящики с продовольствием, основательно потревоженные медведями. Весной путешественники нашли эти ящики лежащими на снегу. Один ящик с печеньем был разбит в щепы, а вокруг виднелись признаки недавнего пиршества. Медведю, видимо, по вкусу пришлось сладкое чайное печенье, и он в один присест слопал весь ящик, оставив на снегу несколько раскрашенных бумажек. Ящик с рыбными консервами и коньяком не стоил внимания, и медведи оставили его почти целым, немного поцарапав когтями верхнюю деревянную крышку.
Ледокол давал гудки, приглашая нас возвращаться на борт, а мы все еще продолжали бродить по берегу, разыскивая среди валявшихся, разбросанных предметов достойные водворения в Арктический музей. Мы бродили вокруг остатков разрушенного поселка, прислушиваясь к шуму моря и свисту птичьих крыльев над нашими головами.
В тумане
Третьи сутки стоим неподвижно, окруженные ледяной битой кашей. Туман висит пеленой. Он то наваливается, то отступает – и тогда на востоке видны высокие, покрытые снегом берега. Какому острову принадлежат эти появляющиеся, как видения, туманные берега? Что виднеется за дымкой тумана – Земля Рудольфа, куда теперь мы держим путь, или эти скалистые снежные берега все еще принадлежат острову Джексона, встретившему нас столь неприветно? Определиться нет возможности. Третьи сутки мы не видим солнца. Из густого тумана, как из частого сита, сеет мелкий дождик, – палуба, мостик, лица и одежда мокры. Легкий северный ветер вместе с льдинами несет ледокол к югу. Дрейф пока небольшой, почти незаметный. Ночью, просыпаясь, я прислушиваюсь и смотрю в иллюминатор, из которого повевает в лицо холодный, сырой ветер. Все по-прежнему тихо. Белые чайки с жалобным криком вьются над кучами корабельных отбросов.
Единственным развлечением, немного развеявшим нахлынувшую скуку, было появление трех медведей. Их заметила во время обеда судомойка Маруся. Женский пронзительный голос возвестил:
– Медведи идут!
В тумане, покрывавшем ледяное, серое, покрытое ропаками поле, неспешно пробирались три медведя. Медведи приближались к судну, иногда останавливаясь и поднимая головы с черными пятачками. Шум, доносившийся с судна, заставил их насторожиться, и, обнюхав воздух, звери стали удаляться.
Еще издали, за изрезанным трещинами и полыньями серым ледяным полем, сквозь дымку тумана мы увидели на береговом каменистом откосе, окруженном снегом и льдом, сквозившие остовы старых построек. На груде каменных обломков белел маленький домик. Две скалы, которыми заканчивался врезавшийся в море мыс, были похожи на башни древнего замка…
У входа в бухту мы встретили еще одного важно шествовавшего по льду медведя. Зверь направился к судну, тщательно исследуя лунки тюленей. Присутствие зверя показало, что лед в бухту пришел недавно и медведи здесь занимаются охотой.
Медведей в этих местах скопилось большое количество, и мы не успели закончить завтрак, как кто-то возвестил о приближении нового зверя. Остановившись недалеко от ледокола, этот зверь осторожно обнюхивал кровь убитого нами своего собрата, красневшую на снегу. Кочегары подкинули в топку кусок медвежьего сала, и, чувствуя вкусный запах, медведь потянул по ветру, как собака тянет по дичи. Внизу кто-то выстрелил и промазал. Вторая пуля угодила зверю в пах. Точно пришитый, он изогнулся и лег на лед. Он долго лежал неподвижно, казался убитым насмерть. Когда на лед выбежали люди, зверь вдруг поднялся, весь красный от крови, и, пошатываясь, пошел. Густая алая кровь ручьями стекала с его длинной шерсти, пачкая снег.
– Ну и сила!.. – говорили на мостике, продолжая стрелять в удалявшегося зверя.
– Сколько пуль получил, а смотри – идет.
Берег был близко. Небольшое ледяное поле отделяло нас от темневшей береговой полосы с постройками старого лагеря.
Остров Рудольфа
Первым спустился на лед руководитель экскурсии. Люди длинной вереницей растянулись по льду, изрезанному трещинами и небольшими полыньями. Нужно много сноровки, чтобы, лавируя среди трещин и ропаков, разыскать проходимый путь к берегу, видневшемуся над льдинами темной полосой.
Скоро один из путешественников провалился. Под его тяжестью на краю трещины обломился лед, и неудачник оказался по плечи в воде. Сильное течение тянуло провалившегося под лед. Шедший рядом спутник подал утопавшему руку, но течение засасывало людей с такой силой, что пришлось кликать на помощь. Мы услышали тревожные голоса:
– Скорее, скорее!.. Он меня тащит под лед!
Общими усилиями вытащив утопавших, мы поставили их на лед. Потерпевший был бледен, щеки его тряслись. Мокрый по грудь, в коричневой кожаной куртке, ставшей черной от воды. он торопливо отправился на ледокол, далеко дымивший во льдах.
Дальнейшее путешествие прошло благополучно. Перешагнув через последнюю трещину, отделявшую нас от берега, мы выбрались на береговые вросшие в лед камни. С первого шага под ногами стали попадаться разбросанные по камням различные предметы, принадлежавшие некогда зимовавшим здесь иностранным экспедициям. Шагах в пятидесяти от берега на груде голых камней стоял небольшой, покрытый толем, хорошо сохранившийся дом. Множество ящиков с продовольствием, разбитых и нетронутых, находилось подле забитого снегом и льдом дома. На некоторых были отчетливо видны следы медвежьих зубов и когтей. В течение многих лет медведи здесь были единственными хозяевами и по своему усмотрению распоряжались остатками брошенных людьми запасов. На самом видном месте стоял открытый ящик с посудой. Медведи разбили несколько тарелок и судков, оставив нетронутым остальное.
Внутри по самый потолок дом был забит обледенелым снегом, насыпавшимся сквозь крышу и надутым ветром из щелей. Снег превратился в плотный лед. С большим трудом мы протиснулись сквозь дымовое отверстие в крыше. Следуя за передовыми, я провалился в темную дыру и, скатившись на спине с ледяной горки, оказался в маленькой темной комнате, заваленной всяческим снаряжением. Скудный свет проникал сквозь забитое досками окно, освещая заваленные книгами стол, полки. Привыкнув к темноте, мы стали различать разложенные на полках предметы. На стенах висели фотографии и картинки. На полках, корешками наружу, были расставлены книги. На столе, точно здесь недавно работал и не успел убраться фотограф, были разбросаны принадлежности фотографической лаборатории. Копаясь на полках, мы нашли несколько предметов, имевших музейный интерес. Многие вещи хорошо сохранились. Меховую одежду можно было носить; спички, несколько пачек которых лежало на полках, несмотря на длительное пребывание под снегом и льдом, мы тут же пустили в употребление, освещая темные, заплывшие льдом уголки…
Комната, в которой мы оказались, по всем признакам была кабинетом самого начальника неудачной американской экспедиции, зимовавшей здесь еще в 1901 году. Не добившись никаких успехов, потопив свой корабль, экспедиция эта, организованная на средства миллиардера Циглера, искавшего мировой славы, с позором вернулась в свою страну.
Нагруженный тяжелыми книгами (мы отбирали только то, что имело исключительно музейный интерес и могло погибнуть без пользы), грязный и мокрый, с немалым трудом я выбрался из темной ледяной норы на свет.
Спустившись по груде разбросанных медведями ящиков с посудой и продовольствием, я обошел дом.
Черт возьми, сколько пропадало здесь добра!
По большим камням я поднялся на горку (на этом пустынном, голом берегу не было даже полярных цветов!), где среди порожних жестянок и поломанных весел уцелел маленький домик. Здесь были навалены испортившиеся от сырости, поломанные любопытными медведями научные приборы, валялись на полу фотографические аппараты, большой кучей лежали заржавевшие охотничьи и гарпунные ружья, из которых каждое было весом в добрый пуд.
Мы долго бродили по пустынному берегу, на котором хозяйничали теперь белые медведи. На северный остров холодного архипелага в прошлые времена не раз направлялись полярные экспедиции. Следуя к полюсу, сюда стремился русский путешественник Георгий Седов. Здесь, на пустынных берегах далекой земли, осталась неведомая его могила[14]…
Хождение по льдам
Пока мы занимались на берегу, прошло несколько часов и льды, наполнявшие бухту Теплиц, стали уходить в море. С берега не было заметно медленного движения льдов. Ледокол стоял на том же месте и, чтобы поторопить нас, часто давал отходные гудки.
Занявшись отборкой музейных материалов, мы остались на берегу последними. Почти все спутники уже благополучно перебрались на ледокол, и только несколько маленьких фигурок еще виднелось далеко на льду, когда мы наконец тронулись в обратный путь.
Уже с первых шагов было видно, что многое изменилось в окружавшей нас ледовой обстановке. У самого берега зияла широкая извилистая трещина, наполненная черной водой, в которой плавали и крутились мелкие льдинки. Идя по следу, проложенному возвращавшимися на судно людьми, я остановился, не решаясь перепрыгнуть. Добрых два метра отделяло меня от противоположного края трещины. Остановившись у трещины, я долго соображал, стараясь найти способ переправиться безопасно. Круглая колыхавшаяся на воде льдинка казалась мне ненадежной. «Если ступлю на нее, – думал я в нерешимости, – она непременно перевернется и потянет меня под лед, в холодную пропасть». Я мог раздумывать так очень долго, если бы не подошел один из моих спутников, весьма опытный в хождении по льдам. Не обращая ни малейшего внимания на остановившее меня препятствие, он спокойно ступил на льдинку и, не позволив ей погрузиться, легко перешагнул на другой край. Мне стало стыдно, и, мысленно крякнув, я попытался проделать то же самое, что передо мной спокойно проделал мой опытный спутник. Все прошло благополучно: льдинка колыхнулась под моей ногой, я стоял на другой стороне трещины и смотрел, как ныряет и крутится на черной воде потревоженная мной льдинка…
Мы скоро убедились, что первая трещина, так смутившая нас по первому разу, была пустяком, на который не следовало обращать внимания. Впереди виднелись более серьезные препятствия, одолеть которые было необходимо для того, чтобы вовремя попасть на ожидавший нас посреди льдов корабль. Там, где всего четыре часа назад мы легко проходили, перепрыгивая через небольшие трещинки и переходя вброд неглубокие лужи, темнели широкие полыньи и зияли черные длинные разводья. Сильное течение на глазах наших разводило льды и увеличивало отделявшее нас от корабля широкое, покрытое темной водой пространство.
В другое время я, наверное, отказался бы от удовольствия принимать ледяную ванну и путешествие по разведенным льдам мне показалось бы не по силам. Быстроту и свободу движения (двигаться и соображать нужно было как можно скорее) особенно стесняли нагруженные, тяжелые нарты, которые мы взялись доставить на ледокол.
В первые минуты нам, малоопытным путешественникам, казалось невозможно пробраться дальше, но спутники наши продолжали подвигаться по льдам с непоколебимой уверенностью. Нам пришлось последовать их примеру. Наскоро соображая направление и выбирая путь, мы то перепрыгивали через трещины, то переплывали на льдинах широкие полыньи и, дружно взявшись за лямки, перетаскивали за собой нагруженные нарты. Рассуждать и останавливаться было некогда. Некогда было думать и соображать, что под ногами, под кружевными и хрупкими закраинами льдин, на которые приходилось ступать с разбегу, скрыта стометровая глубина, в которой лежит некогда потонувший здесь американский корабль…
Мы торопливо прыгали с льдины на льдину, и я совсем забыл об опасности. По необходимости нам пришлось быстро усвоить трудное искусство хождения по льдам.
Это было похоже на то, как происходит в жизни: начало кажется трудным, пока не увлечешься, а главное – нужно забыться и нужно иметь верную цель. Так случалось в любой трудной работе: тяжело, пока не разойдешься, а потом пойдет, и, останавливаясь передохнуть, как бы просыпаешься и радостно спрашиваешь: где я и что со мной? «Хождение по льду – отличная для путешественника наука, а самое главное – не нужно страшиться и не нужно останавливаться: в этом залог победы!» – думал я, перепрыгивая со льдины на льдину. Так устроено все: в борьбе побеждает непременно тот, кто привык не бояться и никогда не колеблется. Вот передо мной маленькая льдинка. Я могу на одно мгновение коснуться ее, и она мне дает верную точку опоры. Но стоит замешкаться на минуту, и мы непременно потонем.
Мы долго бродили по расплывшимся льдинам, по колено переходили глубокие лужи. На корабле нас поджидали кинооператоры, давно прицелившиеся к съемке. Усталые, мокрые по сами уши, поднимались мы по трапу. После хорошей прогулки особенно вкусными показались обед и чай. Через час, сидя в теплой каюте, переодевшись в сухое, уже с удовольствием вспоминали мы подробности опасного хождения по льду.
Возвращение
Должно быть, и в самом деле есть на свете необъяснимые вещи: стоило нам повернуть на юг и отказаться от предполагавшегося похода в ширь ледового океана, как беды и несчастья, заставлявшие ледокол стоять по суткам неподвижно, сняло как рукой, и «Малыгин» побежал, как застоявшаяся, заскучавшая по домашнему стойлу лошадь. Капитан выходил к обеду веселый. Чтобы не обижать его, понимающие люди намекали издалека:
– Бежит ваша кобылка, Дмитрий Тимофеич?
– Что же, – отшучивался капитан, – пора и к дому бежать. Овес приелся, вот и спешит…
Дальнейший путь был закрыт сплошными льдами, и «Малыгин» окончательно повернул на юг, с целью пройти к восточным островам архипелага, посещение которых было намечено в основном плане похода. Чтобы использовать плавание для обследования берегов и путей, решено было идти одним из проливов, пунктиром помеченным на карте. Пролив этот, находящийся в северной части архипелага, еще не посещавшийся кораблями, был покрыт молодым, тонким льдом. «Малыгин» шел, легко разламывая этот лед, оставляя за собой пробитую дорогу, на которой кружились и кипели мелкие разрушенные льдинки. Казалось, корабль идет по сухому, а за ним, отмечая каждую ошибку рулевого, длинная вьется дорога. На сером рыхлом льду виднелись черные точки тюленей, лежавших у своих лунок. В бинокль их можно было насчитать несколько десятков. Они лежали неподвижно и были похожи издали на черных улиток. Одинокий медведь бродил по ровной поверхности молодого льда, видимо с намерением поохотиться на дремавших тюленей. Я долго наблюдал за ним в большой сорокакратный бинокль, и было видно, как, неспешно шагая и покачивая вытянутой шеей, он точно ползает по серому ледяному пространству. Нам не удалось пройти каналом. В конце его виднелись на горизонте тяжелые льды и высоко вздымались покрытые снегом торосы. Стадо моржей – это было первое стадо, которое нам довелось увидеть, – темным пятном выделялось на сверкающей полосе отдаленных льдов.
Повернув обратно, «Малыгин» вышел на знакомую дорогу. Дальнейший путь лежал к пустынному острову, в прошлом году посещенному «Седовым».
Год назад «Седов» останавливался на якоре с другой стороны этого острова. «Малыгин» на сей раз остановился менее удачно. В тумане было трудно определиться, признать смутно видневшийся берег.
Я съехал с матросами на берег, чтобы немного промяться. В серые береговые камни с пеной бился прибой. Я ступил на берег и, увязая почти по колено в мягкой трясине, направился в гору, над которой, задевая за каменные уступы, низко бежали дождевые растрепанные облака. Мелкий дождь сеял на камни и мочил плечи. Я остановился и огляделся. Невеселое зрелище представляет собой Земля Франца-Иосифа в ненастные дни! Куда девалось яркое полуночное солнце, обильно ласкавшее нас в прошлом году на «Седове»?
Остров Альджер был последним местом на Земле Франца-Иосифа, которое посетил «Малыгин». Вернувшиеся с берега спутники наши промокли до нитки. Под дождем и ветром им пришлось пройти десятка два километров. Путешественникам удалось обнаружить домик, построенный из консервных ящиков, до сих пор никому не известный. При домике мы обнаружили небольшой склад продовольствия, а взятая на ледокол жестяная банка оказалась наполненной хорошо сохранившейся ветчиной, которую мы с удовольствием уничтожили за ужином.
Снявшись с якоря, в последний раз полюбовались мы на прикрытые сеткой дождя берега Земли Франца-Иосифа. Берега эти медленно отходили. Впереди опять появились льды. Полученное радио сообщило, что маленький «Ломоносов», одновременно с нами вышедший из Архангельска, благополучно выполнил свою задачу и вышел в бухту Тихая, где ему предстояло произвести смену зимовщиков. Мне ясно представилась работа, кипевшая в бухте Тихой. Другое полученное в тот день радио коротко сообщало, что промышлявшее у берегов Земли Франца-Иосифа судно «Моржовец» установило еще небывалый рекорд, в один день взяв тридцать медведей.
В Карском море
Одной из ближайших и насущнейших задач советских исследователей является изучение ледовых пространств, находящихся на восток от берегов Земли Франца-Иосифа и на северо-восток от островов Новой Земли. Пространства эти громадны. В недавние времена ни одно судно не решалось проникнуть в северную часть Карского моря, бывшего как бы за непроходимой чертой, дальше которой никто не решался безнаказанно ступить. В силу климатических, гидрологических и географических условий большая часть этого сурового моря покрыта льдами, которые остаются нерушимыми в течение круглого года. Еще несколько десятков лет назад никто не подозревал о существовании в восточной части Карского моря пространного архипелага, наименованного теперь Северной Землей и изученного советскими полярниками.
Сугубая осторожность капитана, неподготовленность «Малыгина» для продолжительного плавания и, главное, перерасход угля, вызванный длительными остановками в тумане, заставили нас остановиться – быть может, всего в нескольких десятках миль от неизвестной земли. Окруженный льдами, слабо покачивавшимися на идущей из открытого моря тяжелой зыби, «Малыгин» опять стоял неподвижно. Нам еще не доводилось видеть, как «дышит» лед. Это было замечательное зрелище, на которое стоило полюбоваться. Мы стояли на палубе, мокрой от тумана и дождя, и, спрятав в воротники забрызганные холодным дождем лица, смотрели, как вся ледяная поверхность, далеко уходившая в дождливую хлябь, как бы волнуется и живет. (Совершенно так зыблется, дышит покрытое ковром сплетшихся растений большое болото, по которому идет осторожный охотник). Свистевший в вантах северный холодный ветер и глубокая, идущая подо льдом зыбь показывали, что в открытом море гуляет крепкий шторм, и некоторые из путешественников, прислушиваясь к свисту ветра, поеживаясь, говорили:
– Ух, должно быть, качнет!
– Да, уж качнет, – успокаивали другие. Тут ходит, а что-то в открытом море – брр! – делается.
– Берегись, Чумак, – говорили одному из храбрившихся страдальцев, особенно подверженному морской болезни, – скоро тебе крышка, капут!..
Бухта Андромеды
Отстоявшись во льдах от шторма, яростно бушевавшего в открытом море, «Малыгин» направился к берегам Новой Земли, где в бухте Андромеды предполагалось высадиться на берег.
Северный остров Новой Земли (Новую Землю разделяет на два отдельных острова узкий пролив, носящий название Маточкин Шар, данное первыми русскими мореплавателями-поморами, хаживавшие еще в древние времена к берегам Новой Земли), территория которого равна примерно территории всей Швеции, еще до сего времени мало изучен. Громадные его размеры, непроходимые ледники и высокие горы, холодные потоки, срывающиеся с гор и ледников, представляют почти неодолимые препятствия для исследования. Большинство гор и горных хребтов, занимающих срединную часть острова, еще не имеют названий и не посещались человеком. Западный берег его, примыкающий к Баренцеву морю, более доступному для плавающих кораблей, исследован значительно лучше. На восточном берегу, омываемом неприветливым Карским морем, до сего времени человек – редкий гость.
На каменистой, засыпанной щебнем и острыми осколками плитняка, обдутой злыми ветрами, покрытой снегом и льдом почве Новой Земли растительная и животная жизнь скудна. Однако на берегах Новой Земли до сего времени обитают дикие олени и в большом количестве водится песец, присутствие которого зависит от обилия живущей в камнях полярной мыши-пеструшки, которой кормится хищник, столь похожий на нашу лису.
Когда-то – еще и в не так отдаленные времена – на Новой Земле повсеместно водились большие стада оленей (по-видимому, в зимние месяцы олень перекочевывал по льду с материка), а в последнее время на западном берегу олени почти уничтожены. Теперь стада оленей остались преимущественно на восточной, карской, стороне, куда еще редко проникает промышляющий добычу человек.
Именно поэтому бухта Андромеды, находящаяся в северо-восточной части Новой Земли, была выбрана, чтобы испробовать охоту на диких оленей. Признаюсь, я мало верил в удачу, когда спускали шлюпку и в нее усаживались охотники. Однако охотникам неожиданно повезло, и первая шлюпка вернулась в точно назначенное время. Когда шлюпка приблизилась, мы увидели, что в ней лежит добыча. По словам промышленника Кузнецова, недалеко от берега охотники встретили пасшееся семейство оленей – корову и двух безрогих телят. Охота происходила в нескольких километрах от берега, и оленей пришлось тащить на руках. Трудная дорога, острые и неровные камни, мешавшие ступать, охладили пыл путешественников, и желающих тащить на себе тяжелую добычу оказалось немного.
Вторая охотничья группа, отправившаяся особняком в другую сторону, долго не возвращалась. Беспокоясь о судьбе этой группы, на «Малыгине» стали давть продолжительные гудки, чтобы помочь заблудившимся скорее найти верную дорогу.
Предположения о судьбе заблудившихся были тревожные. Не будучи знакомы с местностью и условиями ходьбы в горах и ледниках, охотники могли не только заблудиться, но хуже – провалиться в глубокую трещину и погибнуть. С каждым часом беспокойство об ушедших товарищах возрастало.
Только на вторые сутки, когда уже было решено послать на берег поисковые спасательные партии, вахтенный штурман увидел наконец сквозь серую сетку дождя медленно подвигавшихся на берегу людей. Люди подвигались так тихо, что уже с борта можно было судить об их тяжелом состоянии.
За возвратившимися охотниками была отправлена шлюпка. Выбившиеся из сил охотники едва могли без посторонней помощи завалиться в причалившую к берегу шлюпку. Дав им отдышаться, оставшиеся на корабле настойчиво приступили к расспросам. Из рассказов охотников выяснилось, что они отправились к югу, где в широкой каменистой долине нашли стадо спокойно пасшихся оленей и, убив четырех, сняв шкуры и захватив в качестве охотничьих трофеев головы (мясо было брошено), отправились дальше. Рассчитывая кратчайшим путем выйти к морю, они попали в ущелье, которое их привело к берегу моря. Идти вдоль берега не позволяла пересекавшая путь река.
Путешественникам пришлось вернуться на место охоты и разыскать дорогу. Так, без пищи и отдыха, они проблуждали целые сутки. На острых обломках камней, покрывавших почву, обувь их превратилась в лохмотья.
– Мы не шли, – сами признавались путешественники, мокрые с головы до ног, – а ползли, как раздавленные черепахи. Шаг пройдешь – и сядешь…
Все же, несмотря на крайнюю усталость, у настойчивых охотников хватило терпения притащить шкуры и головы четырех оленей, и охотничьи трофеи были торжественно подняты на ледокол.
У полярников
Мы шли вдоль карского берега Новой Земли на юг. Над черными с серебряным узором берегами стояли облака, странно похожие на флотилию освещенных солнцем воздушных кораблей. Сверху эти воздушные корабли были синие, снизу – золотые.
Чем ниже мы спускались к югу, тем темнее делались ночи. У входа в Маточкин Шар нас опять встретил густой туман. Боясь наскочить на берег, капитан отошел в открытое море. Так, лавируя малыми ходами, топчась на одном месте, мы простояли почти целые сутки. Вечером в расходившемся тумане открылись берега Маточкина Шара – замечательного места, о красоте которого мы наслышались еще заранее.
Мы вошли в пролив в сумерках. Синяя дымка висела над высокими покатыми горами. На правом берегу, в глубине небольшой круглой бухты, у подножия пологих синих гор (белый снежный ледничок на синем фоне горы замечательно напоминал образ летящей птицы, столь знакомой по занавесу Художественного театра) виднелись высокая деревянная мачта и несколько построек. Унылый и безжизненный вид имел этот поселок зимовщиков, к которому мы приближались. С мостика я смотрел в бинокль на пологий, усыпанный щебнем берег. «Малыгин» бросил якорь, когда на крыльце дома появились люди. Сопровождаемые собаками, они спускались к морю. В шлюпке мы направились на берег. Уже по первому впечатлению здесь, на голом и мокром берегу, не было ничего похожего на роскошную и сытую жизнь, которой жили зимовщики бухты Тихой. По усыпанной щебнем дороге мы поднялись к дому, вошли на крыльцо, где пожимали нам руки встречавшие нас приодевшиеся и побрившиеся ради прибытия редкостных гостей зимовщики.
Осмотрев помещение, мы вышли на волю. Тяжелое впечатление производила самая местность. На покатом и голом берегу, накрытом мокрым туманом, разбросанно и неуютно стояли отдельные постройки. На засыпанной мелким щебнем земле пучками росли крупные незабудки. Мы остановились у свежей забетонированной могилы. В ней лежал молодой полярник Матюша Лебедев, погибший зимою при исполнении служебного долга. Над могилой недавно погибшего товарища мы молча сняли шапки. Вот краткий рассказ о трагической смерти Матюши Лебедева, переданный нам начальником станции.
Живавшие на Новой Земле знают, что такое сток – бешеный ветер, поднимающий на воздух камни, в водяную пыль рассеивающий гребни морских волн. Именно такой ветер настиг дежуривших в маленькой палатке двух научных сотрудников зимовки. Целые сутки, заметаемые снежным и ледяным ураганом, при температуре тридцать градусов ниже ноля, два человека отсиживались в палатке, жестоко терзаемой ветром. Товарищи беспокоились о судьбе отрезанных от жилья людей. Чтобы сменить их, два человека решили отправиться на место. Ураганный ветер, несший тучи обмерзлого снега, сбивал путников с ног. Чтобы не задохнуться в струе холодного воздуха, приходилось подвигаться против ветра спиной вперед. Так им удалось пройти очень немного. Ветер и тьма сбили их с дороги. Они долго кружили, засыпаемые пургой, изо всех сил борясь с ветром, душившим дыхание, валившим полярников с ног. Первым стал сдавать юноша Лебедев. Его спутник, бывший кочегар и старый рабочий, оказался выносливее. Просьбой и угрозами он помогал юноше бороться с одолевавшей его предсмертной усталостью, и когда тот отказался идти дальше, взвалил его на свои плечи. Маленький ростом человек во мраке и метели долго таскал своего умиравшего товарища, потерявшего желание и волю бороться. «Я не хотел бросать товарища, я заставлял его идти, двигаться, уговаривал бороться, – хмуря брови, рассказывал он. – Потом я положил его в снег лицом под ветер и отправился за помощью. Но что я мог сделать? Я очень долго бродил и не мог найти дорогу. Должно быть, я бродил близко от дома. Один раз я уперся в снежную гору и стал подниматься, думая, что нахожусь в знакомом месте. Я сорвался и упал в снег. Мне не хотелось вставать, но я заставил себя подняться и идти дальше. Мне нужно было скорее организовать поиски и спасти товарища. О своей жизни я думал меньше всего…»
Замерзавшего человека подняли у порога дома. Он едва дополз до порога и почти не имел силы, чтобы постучаться. Ватные брюки примерзли к телу. Лицо было обожжено ветром. Его внесли в помещение на руках. Впадая в забытье, он сказал: «Идите спасать Лебедева… Он близко… В снегу…»
Трое зимовщиков, связавшись веревкой, отправились на поиски, но ветер и мгла помешали им что-либо сделать. Лебедева нашли на другой день, когда стихнул сток. Он лежал в снегу закоченевший. На лице его, обращенном в подветренную сторону, наросла ледяная маска. По мнению доктора, Лебедева задушил набившийся в дыхательные пути снег…
На свежей, аккуратно обложенной могиле Матюши Лебедева растут полярные незабудки. Ветер колышет их голубые пахучие венчики (растущие на Новой Земле незабудки тонко пахнут). На белом деревянном памятнике, поставленном над могилой, висит фотография: миловидный юноша сидит у стола, читает книгу. Маленький худой человек, одетый в короткую куртку, держа в руках морскую форменную фуражку, говорит:
