Текст книги "Пути кораблей"
Автор книги: Иван Соколов-Микитов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Мне удалось подкрасться, и двумя выстрелами я свалил обеих. Тотчас оставшиеся в живых птицы стали виться над местом охоты.
Выполняя просьбу Григория Петровича, собиравшего зоологический материал, я убил еще пару кружившихся надо мною белых чаек, упавших в прозрачную лужу, и, собрав добычу, вернулся на ледокол.
Прощание
Только второго августа, обойдя значительную часть архипелага Земли Франца-Иосифа, сделав необходимые наблюдения, «Седов» вернулся в бухту Тихую. Струганным деревом весело белели на берегу среди камней свежие стены. Валялись на земле пахнувшие смолой сосновые щепки.
Работы оставалось немного, и мы последний раз съехали на берег, чтобы проститься с оставшимися на смену зимовщиками. Прощание было не менее торжественным, чем сама встреча. Вечером мы сидели за большим, празднично убранным столом. Новые хозяева угощали нас прощальным обедом.
Ночью кое-кто из прощавшихся вернулся на ледокол в самом веселом настроении. Некоторые из подгулявших спутников, вернувшись с проводов, почувствовали желание немедленно принять морскую ванну. Один из наиболее упрямых любителей морских купаний, несмотря на уговоры, тут же спустился на плавающий у самого трапа лед. Мы долго следили, как он балансирует на мелких льдинах, тонувших и вертевшихся под его ногами. Увлекшегося купальщика, успевшего окунуться с головой, с помощью матросов наконец удалось водворить в каюту. Как и следовало ожидать, добровольное купание в морской воде с температурой ниже нуля не принесло любителю острых ощущений ни малейшего вреда. Через час он уже сидел в кают-компании как ни в чем не бывало.
На следующий день «Седов» окончательно покидал бухту Тихую. На берегу белел новый домик; по камням с лаем катились провожавшие нас собаки. Люди в кожаных куртках – уже другие – с винтовками в руках стояли на вышке. С искренним сожалением смотрели мы на скалу Рубини, отражавшуюся в зеркальной глади. «Чудесные места, необычайные ощущения!» – думал почти каждый из нас. Тяжелые кайры, с трудом отрываясь от воды, рассыпались по зеркальной поверхности бухты. В последний раз посмотрел я на остров, сверкавший на солнце. Там, окруженный птицами, я сидел на камнях, смотрел и слушал, как живет своей таинственной жизнью полярный мир, обманчиво кажущийся застылым и мертвым. Островок Мертвого Тюленя, окруженный льдинами, темнел по левому борту. Стайка люриков, свистя крыльями, пронеслась над водой близко, как бы прощаясь.
К земле северной
В Русской гавани
Мы опять у берегов Новой Земли – каменных и пустынных. Рядом стоит ледокол «Сибиряков». Он привез из Архангельска уголь, чтобы снабдить нас в далекое плавание.
Посреди широкого полукруглого залива корабли кажутся очень маленькими. Они стоят рядом.
По палубе «Сибирякова» пробегают люди. Бодро покрикивая, они таскают корзины, нагруженные углем.
Наполненная людьми шлюпка то и дело отходит от берега и возвращается к трапу.
Здесь берег холоден и пустынен. Занавешенные призрачной дымкой, густо синевеют новоземельские каменные горы. Голубым призрачным светом фосфоресцирует сплывающий с гор глетчер. Кажется, что свет этот исходит из толщи самого льда. Над горами, над светящимся глетчером сказочно полыхает северное оранжевое небо...
На пустынном, обдутом злыми ветрами, изгрызенном солеными волнами берегу мы нашли высокий покосившийся крест. С трудом прочитал я вырезанную на кресте надпись:
ПОСТАВЛЕН С. К. ПРОМЫШЛЕННИКОМ КОРШИКОМ ШУЕРЕЦКИМ
СТЕПАНОМ ГОРЯКОВЫМ С ТОВАРИЩИ
1842
Августа 8 дня
МЕСТО БАРЕНЦИ
ПО СТАРОМУ У БОГАТОГО ОСТРОВА
Крест этот – памятник давних времен, когда русские мореплаватели-поморы в поисках зверя и лова далеко и бесстрашно хаживали в море на своих не боявшихся бурь и невзгод деревянных, крепко сшитых ладьях-кораблях. Подле креста видны следы давнишнего поморского становища. В землю вбиты старые сваи. Берег за долгие годы поднялся из моря, и теперь сваи стоят далеко на суше.
Ничто не утверждало богатого имени острова, замыкавшего вход в Русскую гавань. Птичьи не слишком многочисленные базары шумели на его обрывистых берегах. Белая полярная сова, сторожко восседавшая на груде камней, завидев охотников, взмахнула большими крыльями и скрылась...
На берегах мертво и пустынно. Поднимаясь по скату, по сухой, потрескавшейся и бесплодной, как бы окаменевшей земле, я увидел помет и свежие следы диких оленей. звери показались на противоположной стороне каменистой долины. Они стояли, сторожко подняв головы, украшенные ветвистыми рогами. Молодые шустрые оленята играли внизу у ручья. Трудно было понять, чем питались эти олени на голой каменистой земле, скудно родящей клочки полярного моха и сухие, как пепел, лишайники.
Однако здесь живут не только олени. Под старой плахой плавника на берегу моря я нашел полусгнивший труп песца. В глубине высохшего потока, сбегавшего с гор, отчетливо отпечатаны ровненькие, похожие на лисьи, следы этих промысловых зверьков. Маленькие кулички-песчаники, подергивая хвостиками, насвистывая, шустро бегают по заваленному гниющими водорослями, пахнущему йодом береговому закрайку. Небольшими стайками проносятся над бухтой серые гаги. Над каменистой плоской долиной, отводя охотников от спрятанного в камнях гнезда, вьется пара поморников – воздушных пиратов.
Я иду вдоль берега, прислушиваясь к шуму набегающих волн. У самого края, покачиваясь на волнах, кормятся одиночные кайры. Берег завален плавником – лесом, выкинутым из моря волнами. Иду, внимательно вглядываясь в каждый выброшенный морем предмет. Множество разноцветных камешков и удивительных ракушек пересыпается под ногами. Вот между обсохшими бревнами валяется на песке старый берестяной лапоть, переплывший море, занесенный неведомо из каких мест; вот на краю большой плавничины лежит детский деревянный кораблик, выброшенный волною на берег; вот под грудою досок виднеется длинное морское весло и торчит кусок мачты с заржавевшим блоком. Какому потерпевшему крушение судну принадлежат эти весло и кусок мачты?..
В плавнике, густо покрывавшем отлогий берег, я нашел хорошо сохранившийся переплетенный бронзовой проволокой пробковый буй. На крышке было написано по-английски, что буй принадлежит американской экспедиции Болдуина – Циглера. Мою находку я принес в охотничьей сумке на корабль.
С большим трудом, при помощи пароходного механика, была отвинчена окислившаяся бронзовая пробка. Из запаянной медной трубочки мы извлекли записку, напечатанную на машинке по-английски и по-норвежски, следующего содержания:
80º 12′ сев. шир. 56º 40′ вост. долготы. Лагерь Циглера. Земля Франца-Иосифа. Главная полевая квартира Болдуина, циглеровской полярной экспедиции. 23 июня 1902 года. Ближайшему американскому консулу. Срочно требуется доставка угля. Яхта «Америкен» в открытой воде в проливе Абердар с восьмого. Работа этого года успешна – огромный склад доставлен на землю Рудольфа на санях в течение марта – апреля – мая. Собраны коллекции для Национального музея, обеспечен отчет, зарисовки хижины Нансена, превосходные фотографии и картины и т. д. Осталось 5 пони, 150 собак, нуждаюсь в сене, рыбе, 30 санях. Должен вернуться в начале августа, не добившись успеха, но непобежденный. Все здоровы. Двенадцатое донесение. Буй № 164.
Третий день корабли стоят рядом, как бы обнявшись. Непрерывно гремят лебедки, черные от угольной пыли люди, с блестящими, как у негров, белками глаз и зубами, с мешками на головах таскают наполненные углем корзины. Черную угольную пыль подхватывает над палубами и уносит ветер.
Вчера в моторной лодке мы ездили под глетчер. Это было замечательное зрелище. Мы подошли к зеленовато-голубой отвесной стене, готовой обрушиться каждую минуту. Мутный, пенящийся поток бурно вырывался из-под ее размытого основания. Сотни чаек падали над кипевшей, с кружившимися мелкими льдинами мутной водой. Одна за другой вставали над водой и опять пропадали в бурлящем потоке круглые головы нерп.
Окруженные льдинами и синими ледяными горами, мы долго стояли, любуясь на возносившуюся над нами нежно-зеленую холодную стену.
Потом на берегу пресноводного озерка, протоком соединенного с морем, наши охотники обнаружили обмелевшего морского зайца. Раненный выстрелами зверь уходил в море, его нашли далеко выбросившимся на камни. Он был так тяжел, что, взявшись всею дружной артелью, мы не сразу могли вытащить его на берег. На песке лежала усатая и окровавленная морда зверя. С большим трудом мы взвалили добычу на опустившуюся под ее тяжестью шлюпку.
Из кожи морского зайца промышленники делают ремни для гарпунов. Этот ремень, толщиною в палец, может выдержать тяжесть пятидесятипудового зверя.
Когда морской заяц был поднят на палубу, Журавлев с удивительной ловкостью стал снимать кожу, разделывая ее по спирали. Получившийся узкий ремень длиною десятка в два сажен он развесил для просушки на вантах.
На обратном пути нас накрыл туман. Мы плыли в сплошной молочно-белой пелене, закрывшей берег и море. В тумане мы заблудились. Бесплодно споря, то и дело меняя направление, мы долго кружили посреди бухты. Однажды силуэт ледокола показался в тумане близко и тотчас закрылся. Как потом выяснилось, мы кружились возле самого ледокола, и только гудки «Седова» помогли нам выбраться из тумана.
Вернувшись на ледокол, сидя в кают-компании за горячим чаем, мы еще долго вспоминали подробности нашего путешествия.
– Ночевать бы вам в море, – подсмеиваясь над нашей неопытностью, говорил капитан, – да уж Юрий Константинович вас пожалел, каждую минуту бегал давать гудки...
Только на четвертый день непрерывной работы закончилась перегрузка угля, и «Седов» уходил из Русской гавани в море.
День стоял ясный и тихий. По блестевшей поверхности моря гуськом уплывали выброшенные за борт, отслужившие свою службу угольные черные корзины. Мы торопились писать письма, приготовляли посылки, чтобы отправить их на Большую землю с «Сибиряковым».
Сегодня тринадцатое августа. Еще месяц назад мы были в Архангельске. Как далек от нас теперь шумный человеческий мир! И чем дальше уходим на восток, чаще приходит мысль: «А что, если не выберемся из льдов, зазимуем?»
Мы держим путь к Северной Земле через льды Карского моря. Еще никто никогда не решался проходить этим путем. Ни одно судно не могло преодолеть тяжелых льдов, наполняющих северную часть Карского моря. Главная надежда – на исключительно благоприятное лето, до сих пор неизменно способствовавшее нашим успехам.
Никто не ведает, где находится западный край архипелага Северной Земли, всего единственный раз посещенный людьми. Сколько миль отделяет нас от неведомого берега, какие ожидают нас приключения? Руководители экспедиции предполагают пересечь Карское море на высоте кромки льдов в Баренцевом море. Здесь, по предположению ученых, должна находиться суша, препятствующая продвижению льдов в северной части Карского моря.
Чем дальше мы продвигаемся на восток – безжизненнее и пустыннее море. Чаек больше не видно. Капитан В.И. Воронин почти не сходит с мостика. День и ночь он шагает из угла в угол, вглядываясь в открытое, все еще безледное море. Теперь в его руках находится наша жизнь, а от его опытности и верности глаза зависит успех похода.
Он лучше нас знает, что полярное лето коротко. Через месяц-другой здесь начнется зима. В дыхании холодного ветра уже чуется грозное ее приближение...
Мертвый остров
Вечером тринадцатого августа, когда наша смена заканчивала ужин, в кают-компанию вошел капитан. Он был в шубе с поднятым воротником – прямо с мостика. На его лице таяли снежинки.
– Вот, – сказал он скупо, остановившись в дверях, – впереди земля. Большой остров. Да...
Сообщив новость, капитан вышел... Оставив ужин, мы поспешно выбежали на мостик.
Впереди, за потемневшей полосой воды, окруженный поясом льдов, виднелся едва приметный берег. Неопытный глаз с трудом отличал над льдами тоненькую, лежащую за горизонтом полоску, которую можно было принять за облако или далекий туман. На мостике начались споры:
– Земля или не земля?
– Несомненно, земля!
Скоро все могли убедиться, что перед нами, несомненно, берег земли – той самой, которую на основании изучения морских течений, с удивительной точностью заранее предсказал участник экспедиции В. Ю. Визе.
Через час, войдя в ледяную кромку, «Седов» остановился милях в семи от берега. Самый нерадостный вид имела эта таинственная земля, на которую еще не ступала нога человека. Тяжелый пак (многолетний сплоченный лед) загораживал подход к берегу, неровной грядой возвышавшемуся над льдами. От борта корабля до самого берега поверхность льда была покрыта высокими торосами и ропаками. На сверкающем белом снегу лежали синевеющие тени.
Партия наиболее нетерпеливых путешественников, жаждавших ступить на берег, тотчас стала готовиться к походу. На лед спустили засидевшихся, радостно визжавших, катавшихся по снегу собак. Собаки слишком засиделись, везли нарты неровно, а высокие загораживавшие путь торосы мешали свободному передвижению. Намучившись с собаками, путавшимися в постромках, путешественники решили тащить груженные нарты на руках.
Предоставив отправившимся в поход путешественникам честь «первого шага», мы отлично провели ночь вместе с героем дня, профессором В.Ю. Визе, за бутылкой вина празднуя открытие новой земли. Утром, когда поднялся туман, в бинокль мы увидели разбитую на берегу палатку. Это означало, что путешественники благополучно достигли берега, устроились на привал. Не теряя времени, пользуясь хорошей видимостью, под предводительством В.Ю. Визе мы вчетвером кратчайшим путем направились к берегу.
Путь действительно оказался очень трудным. Почти на каждом шагу приходилось одолевать высокие торосы, обходить глубокие, расплывшиеся на снегу лужи. Мы карабкались через торчащие на ребре льдины, перепрыгивали через широкие трещины, по пояс завязали в глубоких снежных сугробах. Так, обливаясь потом, ползли мы более двух часов, а видневшийся впереди берег, казалось, нисколько не приближается. Все так же далеко чернела палатка. «Черт возьми, – думали мы, – каково тащить по такой пропасти тяжелые груженые нарты!..»
На половине дороги мы сделали небольшой привал.Один из спутников растянулся над замерзшей лужей и, пробив кулаком тонкий лед, стал жадно пить. Я последовал его примеру. От ледяного напитка больно ломило в висках. На мгновение мелькнула мысль о простуде. «Э, – подумал я, – здесь нет никаких простудных болезней, можно пить на здоровье!» Утолив жажду, мы двинулись в дальнейший путь...
Почти четыре часа потребовалось, чтобы одолеть семь миль, отделявших «Седова» от видневшейся над льдами земли. Наконец высокие, преграждавшие путь торосы сменились ровным льдом, и мы ступили на береговой, изрезанный трещинами лежавший на земле лед.
На грудах бурых камней сидели белые полярные чайки. Это были единственные обитатели пустынного берега, встретившие нас своими тревожными и жалобными криками.
– Похоже, что сюда свалили отбросы, когда строился мир, – шутя сказал мой спутник, когда мы ступили на осыпавшийся под ногами мелкий щебень и направились к черневшей на камнях палатке, возле которой синенькой струйкой поднимался от костра дым.
Спутники наши были измучены трудным путешествием. Они сидели у маленького, сложенного из плавника костра, сушились. Многие успели побывать на берегу. Впечатление у всех сложилось одинаковое:
– Ну и земелька, черт бы ее побрал!
– А что такое?
– Тоскливее, пустыннее представить себе невозможно…
Побывавшие на острове путешественники сообщили нам, что они с большим трудом добрались до берега, где приходилось переправляться через глубокие трещины, наполненные водою.
– Держитесь ближе к морю, там есть безопасные переходы, – сказали они, напутствуя нас.
Послушавшись доброго совета, мы направились к темневшему берегу. Долго пришлось нам лавировать среди трещин, до краев наполненных быстро бегущей водой. Опытные путешественники с удивительной ловкостью перепрыгивали через препятствия. Мы следовали за ними с большой осторожностью и опаской.
Один из спутников наших, оступившись, оказался в воде по самые уши. Мы помогли ему выбраться. С ватных штанов неудачного путешественника ручьями бежала вода.
– Идите, идите скорее к костру сушиться!.. – сказали мы нашему спутнику, с непоколебимым хладнокровием отнесшемуся к своему несчастью.
Отправив сушиться приятеля, принявшего неожиданно ледяную ванну, с трудом перебравшись через последнюю и самую широкую трещину, по которой стремительным потоком мчалась темная, как деготь, вода, мы наконец оказались на берегу.
Никогда еще мне не доводилось видеть более мертвой пустыни. Шагая по мягкой, потрескавшейся, легко подававшейся под ногами земле, покрытой редкими бородавками моха, мы направились вглубь пустынного острова. Все было мертво и уныло. В широких ложбинах между покатыми однообразными холмами серел мокрый снег. В намытой весенними ручьями земле отчетливо виднелись следы медведя.
Зачем, по каким делам забрел сюда мишка? Из кучи намытого песка торчал позеленевший от времени, выветрившийся олений рог. Я поднял его, чтобы привезти на память о затерянной в непроходимых льдах земле.
Благополучно вернувшись к палатке, мы застали спутников, уже готовившихся к обратному походу на корабль, едва видневшийся за грядами торосов. Тотчас выяснилось, что не только нашему злополучному приятелю довелось принять холодную ванну. Выкупался и еще кое-кто из особенно ретивых путешественников.
Добравшись до ледокола, маячившего среди льдов, мы узнали, что некоторых наших путешественников, не имевших силы самостоятельно подняться по шторм-трапу, пришлось поднимать на палубу лебедкой. Всех больше пострадал несчастный кинооператор, вывихнувший в дороге ногу. Опираясь на лыжную палку, хромая, он едва тащился. Под шутки матросов его подняли лебедкой – совершенно так, как недавно поднимали на пароход мертвого тюленя.
В тяжелых льдах
Вот уже сутки, как «Седов» беспомощно бьется в тяжелых льдах. Льды скрежещут, грохочут о борта ледокола. Под грохот и шум я засыпаю; мне опять чудится, что нас волокут по камням, а над головой с треском рушатся каменные горы. Проснувшись, выхожу на мостик. «Седов» все на том же месте.
День замечательно яркий и чистый. Ярко сверкают льды. На мостике штурман то и дело вертит ручку машинного телеграфа:
– Полный вперед!
– Полный назад!
По чугунному трапу спускаюсь в машинное отделение, где сосредоточена вся работа. Там у регулятора стоит вахтенный механик. Машина работает на предельном давлении. От широко взлетающих шатунов подувает теплый ветер. По частям машины сочится масло. Над головой механика дребезжит телеграф:
– Полный вперед!
– Засели! – говорит механик, вытирая катящийся по лбу пот.
Напрягая все силы, дрожа каждой переборкой, «Седов» безуспешно старается вырваться из ледяных, крепко зажавших его тисков. Лед держит цепко.
Чтобы помочь его освобождению, люди выходят на лед с пешнями и баграми. Мы долго и бесполезно хлопочем, кусок за куском обкалывая двухметровый иззелена-прозрачный лед.
Корабль медленно движется, винтом выкидывая на лед каскады изумрудно-зеленой воды. Люди, побросав пешни, торопливо бегут к штормтрапу. Однако их радость преждевременна: «Седов» вышел из тисков, чтобы через десяток минут засесть еще крепче.
Странное дело: дома и на охоте я просыпаюсь от малейшего звука; достаточно взгляда, чтобы тотчас проснулся. Здесь, под грохот и стук, мы спим очень крепко. Нашего хорошего самочувствия не нарушают ни долгие бодрствования, ни шум, ни утомительные прогулки...
Солнце светит ярко, до боли в глазах. Четвертый день мы то бьемся во льдах на одном месте, то понемногу продвигаемся среди окружающих льдов. По звуку трущихся о борт льдин мы привыкли узнавать о ходе и, просыпаясь, первым долгом бежим на мостик:
– Много ли прошли?
– На два корпуса продвинулись за вахту.
Чем дальше от берега, ярче вспоминаются подробности береговой жизни. И странной, недосягаемой показывается эта, теперь такая далекая, жизнь. Трудно представить, что где-то нестерпимо печет августовское солнце; удивительные приходят радиограммы: «Купаемся в Крыму, загораем...»
Миля за милей подвигается в окружающих его льдах «Седов». Все чаще поднимается капитан на мачту в бочку, и оттуда слышится его хриплый голос. Капитан болен, но упорно перемогается на ногах.
Мы уже давно вышли из пределов морских карт, пересекаем «белое пятно». Вместо обычной карты на столе в капитанской рубке лежит лист белой бумаги. На нем наносят курс корабля – зигзагообразную линию, теперь упорно поворачивающую на восток.
Полярный мираж
После упорной борьбы с тяжелыми льдами наш корабль наконец вышел на свободную воду. Борьба отняла много времени. Короткое полярное лето было уже на исходе. Близость зимы чувствовалась в дыхании холодного ветра, упрямо дувшего от берегов Северной Земли.
Выйдя на открытую воду, мы взяли курс на восток, к мысу Неупокоева – самой южной точке в те времена еще не исследованной части Северной Земли. Утром двадцать второго августа был открыт небольшой остров. Не останавливаясь у неизвестного острова, видневшегося над льдами, отметив его положение, мы продолжали двигаться на восток.
Чем дальше уходили мы на восток, сильнее чувствовался отрыв от внешнего мира. До нас ни одно судно не проникало в эти ледяные края. Радио – единственная связь, соединявшая нас с миром, – работало неисправно. Причиною затруднения радиосвязи были дальность расстояния, новоземельские горы, заслонившие от нас мурманский берег, с которым мы сообщались.
Наконец двадцать третьего августа, после неудачной попытки пробиться к южной оконечности Северной Земли, окруженной непроходимыми льдами, медленно продвигаясь на север, мы увидели покрытый льдами берег. Трудно было понять, что это такое. Над высокими нагромождениями льдов мы видели нечто подобное белому облаку, а дальше возносилась над льдами как бы преграждавшая нам путь ледяная стена. Мы с удивлением смотрели на эту чуть зыбившуюся, слабо мерцавшую, бесконечно уходившую в сияющую даль стену. Казалось, высится над морем круто обрывавшийся, еще не виданный людьми грандиозный ледник. Ледяная стена далеко уходила на север, сливалась с туманившимся горизонтом. Впечатление возвышавшейся над льдами гигантской стены было настолько отчетливо, что долгое время мы были в недоумении – верить или не верить стоявшему перед нами видению. Скоро северный край ледяной прозрачной стены стал как бы испаряться и вытягиваться к небу. Больше сомнений не оставалось: перед нами была рефракция, полярный мираж.
Через несколько часов, войдя в кромку торосистых льдов, «Седов» остановился в нескольких милях от неизвестного берега. Подойти ближе не было никакой возможности. Однако Ушаков решил отправиться на разведку. Эта разведка подтвердила полную невозможность выгрузки у берегов неизвестного острова. Почти непроходимые нагромождения торосов препятствовали свободному передвижению. Насмерть уставшие путешественники, вернувшись на ледокол, доложили, что покрытый снегом и льдом берег представляет собой небольшой островок, со всех сторон окруженный ледяными непроходимыми полями. Первая попытка высадиться на берег Северной Земли, таким образом, оказалась неудачной. Нам предстояло продвигаться дальше на север в поисках более подходящего места. Это значило, что для «Седова», зимовщиков, для всей экспедиции наступили решающие дни.
Трудно припомнить мельчайшие подробности нашего плавания у берегов Северной Земли. Мы почти не ложились, с нетерпением вглядываясь в слившиеся с горизонтом пространные ледяные поля. Много раз каждый из нас обманывался, стараясь насмотреть в зыбившейся, призрачно расплывавшейся дали очертания неведомых гор и светящихся ледников.
Чем дальше забирался «Седов» в неизвестные ледяные края, грознее вставал перед нами вопрос о зимовке. Молчаливее, суровее всех был капитан. Пересилив болезнь, бледный и похудевший, с биноклем в руках, он часами просиживал в наблюдательной бочке, изредка подгоняя крутым словцом своего молодого помощника, туго усваивавшего трудную науку кораблевождения во льдах.
После первой неудачной попытки высадиться на ледяной берег мы потеряли надежду найти удобное для высадки место. Приуныл, кажется, и сам начальник новой зимовки Ушаков. Не выпуская из зубов трубки, опершись на поручни, он упорно вглядывался в окружавшую нас не обещавшую ничего хорошего белую замкнутую пустыню.
Мы мало надеялись близко увидеть берег. Тем более удивительно было, когда на следующее утро, задремав под грохот и треск, я проснулся от внезапно наступившей тишины и услышал, что наверху спускают на воду шлюпку. По особенной торопливости шагов, гремевших над моей головою, я догадался, что произошло необычайное.
– Где мы?
– Ничего не знаю.
– Стоим?
– Стоим.
Быстро вскочив, спотыкаясь на мокрых ступеньках трапа, мы выбежали наверх. Негаданное зрелище предстало глазам нашим. «Седов» стоял почти у самого берега на чистой, свободной от льда воде, педернутой легкой рябью. Запорошенный снегом берег был в нескольких саженях от борта. Наполненная людьми шлюпка, треща подвесным мотором, уже подходила к белой каемке берегового припая.
– Точно для нас устроено, – стоя у трапа, шутя говорил повеселевший капитан, – даже готовая пристань имеется...
Окруженные собаками, ожидавшими у камбуза подачки, мы во все глаза смотрели на покрытый молодым снегом грядою поднимавшийся берег, на одиночные, черневшие на берегу камни. Над берегом, над далекими выступами голых скал висели густые темные облака.
– Ну и землица, хуже не выдумаешь, – пожимаясь от холода, заметил стоявший рядом со мною молодой кочегар.
Мы долго смотрели на берег, на двигавшиеся по припаю темные фигуры высадившихся людей. На палубу порошил снег. Снег засыпал берег, мягко ложился на смоленые днища опрокинутых на трюмах запасных лодок. По всему было видно: Северная Земля нас встречала зимней погодой.
В белой пустыне
Так вот какова она, считавшаяся недоступной Северная Земля! Шлюпка подходит к берегу, останавливается у припая, круто обрезанного над водою. Зеленоватое, покрытое мелким щебнем, виднеется дно. Мы выходим на лед, покрытый уже исслеженным снегом, ступаем на берег. Мелкая галька, перемешанная со снегом, скользит под ногами.
Здесь, на этом пустынном берегу, зимовщики окончательно решили обосноваться. На снегу очерчено место, где должен стоять домик. Маленькому голому островку суждено стать первым пристанищем человека в этих неведомых краях.
Страшная, пустынная, мертвая земля! Здесь нет ничего похожего на сверкающие куполообразные горы Земли Франца-Иосифа, нет ничего общего с лиловыми, краплеными серебром скалистыми берегами Новой Земли. Не слышно шумных птичьих базаров, не видно ярких полярных цветов. Серое небо мрачно и низко.
Скользя по осыпающимся камням, поднимаюсь на высокую насыпь, протянувшуюся вдоль открытого голого берега. Черное, окаймленное рамкой льдов, лежит внизу море. Поправив за спиной ружье, застегнув плотно куртку, борясь с тугим, дующим в лицо ветром, я иду берегом. Внизу – лед, снег, облизанные прибоем синие, сидящие на мели льдины. С плеском бьются об лед холодные волны. Черные камни, точно надгробия, поднимаются из-под снега. Редкие, сбиваемые ветром, проносятся над берегом чайки. Я иду берегом, печатая на свежем снегу следы – первые человеческие следы на этой мертвой, застылой земле. Ровная строчка звериных следов нитью вьется по краю берегового откоса. Я смотрю на камни, грудою свалившиеся с берега в море. Там, по самому гребню, западая и появляясь, клубочком катится еще не вылинявший песец... Каменный берег пуст и суров. Я оглядываюсь: белая, мертвая, прорезанная выступами каменных обрывов, простирается передо мною пустыня. Солнечный луч, прорвавшись, освещает край черной нависшей тучи. Я останавливаюсь, пораженный, – такою представляется наша Земля через многие миллионы лет...
Я поднимаю бинокль, вглядываюсь в зыблющуюся глубину мертвой пустыни. В белом сверкающем поле знакомо движется желтоватое пятно. Оно то появляется, то исчезает, сливаясь с белизной снега. Что это – живой медведь или обман зрения? Я вглядываюсь терпеливо. Иногда со всей отчетливостью видится, как переступает, вытягивает шею, останавливается неторопливо бредущий по своим делам зверь. От яркости далей слезятся глаза. Медленно переводя бинокль, я осматриваю весь горизонт. Вот посреди отсвечивающей зелено-голубым, очень похожей на лунный ландшафт широкой ледяной равнины бредет второй зверь. Мне видны его движения, смешно трясущийся зад. Я слежу, пока он скрывается за голубыми, частыми, как лес, ропаками, веду бинокль дальше.
Зубчатой белой грядой обрывается над морем неподвижная кромка льда. Кажется там, среди прибрежных торосов, желтеет выкинутая на припай покрытая водорослями неподвижная льдина. Я спускаюсь с пригорка, перебегаю покрытую снегом лощину, подхожу ближе. С высокого берегового откоса видно как с колокольни: это не льдина – среди высоких белых торосов лежит на снегу третий медведь. Он лежит ко мне брюхом, в бинокль видны черные подошвы его спокойно протянутых по снегу лап. Сколько до него – сто, двести шагов, или наберется целый километр? Я осторожно спускаюсь по откосу на лед и тотчас теряю взятое направление. Точно стены вымершего белого города, обступают меня высокие ледяные торосы. Долго и беспомощно блуждаю в ледяном лабиринте и, окончательно сбившись, опять взбираюсь на крутой откос. Медведь лежит на том же месте. Вот он, задрав лапы, неуклюже перекатывается с боку на бок и, раскачавшись, встает. Вижу, как, встряхнувшись, медведь оглядывается и, точно подумав, неторопливо пускается в путь. Еще долго сквозь занавес падающего снега вижу, как за ропаками колышется длинная желтоватая спина зверя...
Я возвращаюсь не скоро. Уже кипит на берегу работа, движутся подле начатой постройки люди. Черными катышками, туго закрутив хвосты, катаются по снегу собаки. Мертвый, точно опустевший, чуждый окружающему миру, маячит в снеговой дымке «Седов».
День и ночь, ночь и день между берегом и кораблем бегает шлюпка, нагруженная для устойчивости ящиками с винтовочными патронами, засыпаемая снегом. Хозяева строящейся станции по очереди сменяются на руле. Шлюпка то и дело возвращается, ныряя на темной зыби, и, забрав на буксир нагруженные большие лодки, сделав широкий круг, отходят на берег.
Мы работаем на берегу. Уже исслежен, завален снаряжением заменяющий пристань край ледяного припая. На берегу – штабеля ящиков, бревен, мешков, маслянисто желтеющих досок. Над берегом крутит поземка. Подле раскиданных по земле бочек вытягиваются островерхие грядки сугробов.
