Текст книги "Стена"
Автор книги: Иван Шмелев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
− Ставься, елова харя! − насовывался солдатъ, поплевывая въ сухiе кулаки. − Я те покажу Калугу!..
− Чук! − издалъ короткiй сторожкiй звукъ проснувшiся Трофимъ. − Убьетъ! Ми-ша… человѣка убьешь…
− Не пущай его, убьетъ! − кричали изъ артели еще не упившiеся.
− Пущай хватаются! − задорили извозчики. − Бей, солдатъ!
Солдатъ увернулся и прыгнулъ черезъ огонь въ темноту. И когда прыгалъ, блеснуло въ его рукѣ.
− Ножъ у его!.. Хватай!
Навалились на Михайлу, но онъ скинулъ ихъ и лѣзъ въ темноту.
− Съ ножомъ возьму! Сломаю!
− Буду я съ тобой, съ пьянымъ… − отзывался голосъ солдата.
− Иди на чисто мѣсто!
Тогда выступила изъ темноты стряпуха. Весь вечеръ сидѣла она въ сараѣ у накрытаго рогожкой ящича, все еще не получившаго своего мѣста.
− Безстыжiй ты-ы! − укоряла она плачущимъ голосомъ. − Робенка не схоронили… пьяница!..
Михайла исподлобья посмотрѣлъ на нее.
− Пойдемъ Миша… − потянула она его за рукавъ. − Работать завтра… пойдемъ…
Онъ поглядѣлъ на огонь, на покачивавшагося Трофима, отмахнулся, было, и пошелъ за ней.
− Нельзя… − крутилъ головой Трофимъ. − Бабу… двадцать пудовъ… швыркомъ…
Съ визгомъ шарахнулось съ крыльца и затопотало по травѣ. Голосъ Тавруева звалъ:
− Вотъ ду-ры! Да дѣвки! Да погоди, что скажу!..
− Во-онъ, чего надыть-то! − отозвался задорный голосокъ. − Въ лавочкѣ купи!
− Дѣвочки, на пару словъ! − баскомъ призвалъ другой голосъ.
− Ну ихъ, рвань… пойдемъ… Нютка, ты погоди…
Отвѣта не было.
XVIII.
У огонька уже спали. Извозчики забрались въ пролетки. Только солдатъ все еще что-то нашаривалъ у потухающаго костра, да лошади перефыркивались, тихо переступали и вяло пощипывали траву.
Чаще и чаще погромыхивало. Слабыми отблесками играло въ саду, и на мигъ одинъ проступали тогда красныя кладки, ярко-зеленые кусты и черное небо. Вспыхивало, и тогда притаившiйся на кучѣ щебня приказчикъ казался маленькимъ, черненькимъ высматривающимъ звѣрькомъ.
Во дворѣ затихло, и только теперь успокоился онъ − прошло. Теперь раздумывалъ, куда пойти спать. Во дворъ пойти − всѣ пьяные, да и негдѣ пристроиться, а того и гляди пойдетъ дождь. Въ домъ пойти… Онъ видѣлъ, какъ въ его комнатѣ чиркали спичками, и бродили тѣни. Тревожило не залѣзли бы въ узелокъ подъ подушкой, гдѣ лежали двадцать четыре рубли.
Господа, пожалуй, и не возьмутъ а вотъ эти-то, пестрыя…
На балконѣ играли желтые языки оплывающихъ на бутылкахъ свѣчей − потягивало вѣтромъ. Колыхались тѣни.
«Что такое, − раздумывалъ онъ, приглядываясь къ тому, что совершалось на балконѣ. − Образованные… чиновники… Она что! а? Безъ всякаго стѣсненiя…»
Треснуло въ кустахъ неподалеку.
− Кто тутъ?..
Онъ спросилъ чуть слышно, скорѣе себя, чѣмъ непроглядную тьму. Затаился и слушалъ.
… Почудилось…
Ослѣпила молнiя, и стало еще чернѣй. Прокатился громъ, и приказчику стало жутко. Передалось съ затихшимъ раскатомъ, что въ темнотѣ, за спиной, дышитъ кто-то и возится.
− Да кто тутъ?.. − опять для себя спросилъ приказчикъ.
И совсѣмъ нежданно незнакомый голосъ сказалъ глухо изъ темноты:
− Хозяинъ когда будетъ?
− Ффу, ты… напугалъ какъ… − сказалъ похолодѣвшiй приказчикъ. − Да кто ты?
Молчало въ темнотѣ. Почему-то стараясь не шумѣть, приказчикъ сползъ съ кучи и сталъ отодвигаться къ балкону, не отводя глазъ отъ пугающей сзади черноты.
− Когда будетъ, спрашиваю! − настойчиво и злобно сказалъ голосъ.
− Да кто ты? − спрашивалъ приказчикъ, пятясь и натыкаясь на кусты.
− Чертъ! − крикнулъ голосъ, и приказчику показалось, что онъ, какъ-будто, слыхалъ его: занозливый и злобный.
Шуркнуло по кустамъ, и неподалеку упалъ кирпичъ. Приказчикъ вскинулся и побѣжалъ, спотыкаясь на кучи щебня, къ пролому во дворъ.
Полыхнуло и ударилъ громъ. Вспыхнулъ весь садъ ярче дня и вышелъ изъ тьмы не въ живомъ свѣтѣ солнца, а въ холодномъ огнѣ и громѣ. На одинъ мигъ выглянули поломанные кусты, мертвыя деревья, ямы и кучи − все искореженное и изрытое. И высокiй черный человѣкъ, всматривающiйся изъ темноты къ освѣщенному балкону. Выглянуло и ушло въ черноту.
Невидимая никѣмъ туча теперь совсѣмъ висѣла надъ усадьбой, черная, выпятившаяся книзу, какъ перегруженное исполинское вымя. И распоротая огневой стрѣлой, и вспахнутая ударомъ грома, лопнула и затопила садъ ливнемъ. Онъ пришелъ въ вихрѣ съ южной стороны, со стороны полей, и ударилъ по саду и въ открытый балконъ толстыми, какъ веревки, струями.
Ударилъ въ вѣтрѣ и погасилъ огни. Ничего не было слышно теперь въ шумѣ ливня по желѣзной крышѣ тавруевского дома. Этотъ грохотъ воды по желѣзу обрушивался потоками, и когда молнiя пролетала голубой стрѣлой, было видно, какъ мигали черныя окна, а отъ неба къ землѣ протянулись чистыя и косыя сверкающiя веревки.
XIX.
Подымалось солнце изъ-за уцѣлѣвшихъ по краю сада липъ. Уже не въ сѣткѣ зелено-розовыхъ грошиковъ стояли онѣ недавно черныя и корявыя, а свѣтлой зеленой стѣной, въ сверканьи скатывающихся дождевыхъ капель.
Въ утренней тиши провѣяннаго грозой и промытаго ливнемъ сада шелъ благодатный шорохъ капели − солнечный дождь.
Смятый и искореженный, весь изрытый, весь засыпанный щебнемъ и стекломъ старый садъ и теперь еще былъ полонъ силы и молодого блеска.
Новые побѣги тянулись къ солнцу. Новые глаза выглядывали въ зелени. По бурымъ шершавымъ вѣтвямъ зыбкой жимолости высыпали въ ночь розовыя сережки, а осыпавшiяся вишни понесли силу зеленыхъ, какъ изъ воску, горошинъ.
Всю ночь, радостные въ грозѣ, гремѣли соловьи; били отъ прудовыхъ лозинъ и съ дороги, и съ одряхлѣвшихъ сиреней, и съ заглохшихъ угловъ.
Будто новыя стаи ихъ налетѣли въ дождѣ и громѣ. Умолкли съ солнцемъ, и теперь влажными свистами играли иволги. Отъ деревни наплывали покойные переливы жалейки − одна пѣсенка: утро идетъ… солнце… день свѣтлый…
Все еще спало во дворѣ, когда прiѣхалъ Василiй Мартынычъ.
Онъ влетѣлъ на взмыленномъ Пугачѣ, озирающiйся и блѣдный, безъ картуза не помня, какъ прокатилъ аллеи и гдѣ потерялъ картузъ, и теперь, когда Пугачъ уткнулся головой въ поднятый верхъ пролетки, все еще сидѣлъ въ шарабанчикѣ и тревожно смотрѣлъ къ дорогѣ.
Но тамъ никого не было.
Только теперь, убѣдившись, что все тихо кругомъ, и онъ въ усадьбѣ, Василiй Мартынычъ перевелъ занявшiйся духъ. Досталъ дрожащей рукой платокъ и вытеръ лицо и шею, стараясь понять, что же произошло.
Онъ выѣхалъ ранымъ-рано, только что вернувшись позднею ночью съ работъ на линiи, встревоженный запиской приказчика. И тамъ опять, у заворота отъ плотины…
Онъ не могъ съ увѣренностью сказатъ, дѣйствительно ли въ него стрѣляли. Стукнуло или щелкнуло въ кустахъ, и Пугачъ понесъ. Василiй Мартынычъ теперь съ ужасомъ думалъ, что бы было, если бы онъ вылетѣлъ изъ шарабанчика. А вѣдь чуть-чуть удержался, когда круто рванулъ Пугачъ.
Вытиралъ шею и увѣрялся, что, дѣйствительно, стрѣляли въ него на заворотѣ, у акацiй.
Стараясь не шумѣть и все оглядываясь къ въѣзду, сошелъ съ шарабанчика и, когда слѣзалъ, нащупалъ на кожаной подушкѣ сидѣнья выпирающiй клокъ шерсти. Подушка лопнула.
Онъ смотрѣлъ на прорывъ, ковырялъ пальцемъ, смотрѣлъ долго, точно въ этомъ прорывѣ было что-то особенно значительное.
− Вонъ что-о…
Теперь онъ окончательно понялъ, что въ него стрѣляли. Теперь онъ хорошо представилъ себѣ какъ шелохнулись кусты. И не черная тряпка висѣла на кусту и не хлопанья кнута испугался Пугачъ и понесъ.
− Вонъ что-о! − опять сказалъ онъ и почувствовалъ жуть. − А, чортъ…
Его испугало громкое фырканье Пугача. Тотъ стоялъ, уткнувъ голову въ поднятый верхъ пролетки и вылизывалъ кожу съ еще невысохшими потеками ночного ливня.
Подошелъ и потрепалъ по теплому, влажному крупу. И радостно и благодарно подумалъ:
…Вынесъ. Кабы не онъ…
Смотрѣлъ ко въѣзду и спрашивалъ: да кто же? Да за что?
Не было у него враговъ.
Свѣтло было кругомъ. Залитые солнцемъ кусты у пролома стояли въ сверканьи еще не скатившихся дождевыхъ капель. Переливалась жалейка, наигрывая привѣтъ свѣтлому дню. Но ея не слыхалъ Василiй Мартынычъ и не замѣчалъ яснаго утра. Вздрогнулъ когда хриплый голосъ сказалъ:
− Эна! день бѣлый…
Изъ-подъ верха пролетки выглядывала взъерошенная голова. Василiй Мартынычъ оглянулъ дворъ, распряженныхъ лошадей, пролетки, торчавшiя надъ подножками ноги и извозчичьи воланы и только теперь удивился − откуда это? И сердито сказалъ:
− День-то бѣлый… а это тутъ что же извозчики?… Иванъ!!..
− Дозовешься его! Со вчерашняго, гляди, безъ ногъ… Эй, ребята! Будя спать-то!..
Фыркали лошади − просили пить. Имъ весело отзывался Пугачъ.
Оправляя воротъ и протирая лицо, бѣжалъ отъ крыльца приказчикъ.
Выбрались изъ-подъ верховъ извозчики, позѣвывали и похлопывали по крутымъ армякамъ.
− Что тутъ у меня дѣлается? Ребята гдѣ?
Приказчикъ все старался застегнуть воротъ рубахи и повторялъ спутано:
− Помилте-съ… никакого разговору…
А Василiй Мартынычъ, попавшiй на людяхъ въ привычную колею, кричалъ и не хотѣлъ слушать.
− Ты, болванъ, для чего приставленъ? Пьянствовать?! У тебя кирпичъ задерживаютъ! Ты у меня, баба рязанская, жалованье получаешь?.. Дармоѣдъ, чортовъ сынъ!..
− Всѣ резоны имъ… дозвольте объяснить… Чиновники все…
Изъ дома вышелъ на крыльцо кандидатъ и звалъ слабымъ голосомъ:
− Фе-доръ!.. Запрягай…
Василiй Мартынычъ поглядѣлъ сердито и отвернулся.
− Подымай подлецовъ! Я съ ними сейчасъ… Поставилъ болвана!.. У меня стройка становится, чортъ ты, изъ-за тебя!..
Извозчики повели лошадей на пруды. Тронулъ, было, за ними и Пугачъ, но Василiй Мартынычъ рванулъ его и ударилъ ногой подъ брюхо. Прошелъ на крыльцо и сѣлъ на ступенькѣ.
Приказчикъ подымалъ артель.
− Вставай, хозяинъ прiѣхалъ! Доспались…
Въ пустомъ, безъ настила, сараѣ, когда-то служившемъ для колясокъ, спали каменнымъ сномъ. Спали, какъ привелось улечься во тьмѣ, пробужденные ночнымъ ливнемъ, промытые до костей и ничего не помнившiе. Спали ногами и головами вразбродъ, кверху и книзу лицами, кинутые чьей-то вольной рукой, тяжелые, какъ сырая земля, мутные и, быть можетъ, грезящiе въ этой мути. Спали, разинувъ рты и перекосивъ зеленоватыя лица, раскинувъ и разставивъ ноги въ разбитыхъ лаптяхъ, съ грязными ласами на мокрыхъ рубахахъ. Спали тяжко и мутно, какъ спитъ только одна лапотная Русь, голая Русь. Досыпали недоспанное.
А, можетъ быть, только побитыя и помятыя въ работѣ тѣла ихъ лежали въ пустомъ сараѣ, а сами они, иные, были подъ свѣтлымъ небомъ, въ вольныхъ поляхъ, въ раскатистыхъ саняхъ, уносящихъ въ снѣговые просторы, въ погромыхивающей телѣгѣ, пробирающейся вечеркомъ съ базара къ тихой лѣсной деревенькѣ, на вечерней уличкѣ, еще не проглянувшей изъ поднятой стадомъ пыли и уже поющей ночныя пѣсни подъ дробный топотъ и играющiй дѣвичiй смѣхъ.
А, можетъ быть, были все тутъ же, и снился имъ все тотъ же сыпучiй кирпичъ им щебень, неоплаченные долгiе дни и дождь, дождь, и сухой стукъ, и сверкающiя у ногъ мотыги.
− Подымайся! − толкалъ ногой приказчикъ въ покачивающiяся синiя колѣни. − Хозяинъ ждетъ!..
Мычали и протирали глаза, скребли въ головахъ и глядѣли въ рѣжущiй свѣтъ входа.
За спиной Василiя Мартыныча отворилась дверь, и выглянулъ тоненькiй землемѣръ.
− Эй, кто-нибудь!..
Былъ онъ безъ кителя, въ зеленыхъ носочкахъ. Щурился отъ ударявшаго въ крыльцо солнца и не видѣлъ Василiя Мартыныча.
− Какъ тебя… Андрюшка! Кто тутъ за рабочими ходилъ?..
− Очень хорошо-съ! − злымъ голосомъ сказалъ Василiй Мартынычъ. − Ѣздите въ чужое мѣсто да безобразничаете!..
− Что такое?…
− Вы вотъ что такое, а я хозяинъ здѣсь! Людей споили… Я самому губернатору буду жаловаться… лично самъ… Очень замѣчательно! Окна бьете!..
− Ну… вы, пожалуйста…
И хлопнулъ дверью.
ХХ.
Изъ сарая выбирались рабочiе.
Вышелъ, поскребывая въ головѣ, Трофимъ, посмотрѣлъ на солнышко и почесался. За нимъ вывалился Михайла, хватилъ рукой по мокрой травѣ и потеръ лицо. Выходили, сырые и всклокоченные, ничего не видя отъ солнца, почесывались и потирали глаза. Плевали въ ладони и приглаживали волосы.
Приказчикъ поталкивалъ, мотая головой къ крыльцу.
− Ближе подходи. Вонъ онъ, на крыльцѣ сидитъ… Всѣхъ сейчасъ вонъ…
− Не всѣ мы… − мялся, оглядываясь, Трофимъ. − Солдата не видать…
− И безъ солдата хорошъ… Иди, что стали-то! Пить, такъ васъ…
− Сюда подходи! − кричалъ Василiй Мартынычъ, захваченный привычнымъ дѣломъ. − Пьянствовать я васъ порядилъ? Кирпичъ задерживать?
− Ну и што? − хмуро отозвался Трофимъ. − Ну?
− Ну?! Вонъ всѣ, къ чортовой матери! Вотъ что! Сейчасъ сдай струментъ, чтобъ духу не было! Пьяницы-подлецы!
− Давай расчетъ, сами уйдемъ…
− Расчетъ?! Нѣтъ, ты у меня теперь походи за расчетомъ!
− Давай пачпорта и расчетъ! − упрямо твердилъ Трофимъ. − Не можешь задержать, мы тебѣ не крѣпостные…
− А вотъ мы посмотримъ! Пачпорта у меня черезъ станъ получишь… тамъ условiе прочитаемъ, кто что… Маршъ отседа! Разговору не будетъ.
− Это почему такой?! − появился солдатъ.
Его бѣлая съ горошкомъ рубаха была изодрана по рукавамъ въ ленты, лицо еще больше запухло и посинѣло, и голосъ шелъ, какъ изъ бочки.
− Вотъ это самый язва и есть… − суетливо докладывалъ приказчикъ. − Все морду наливалъ да мутилъ, только и дѣловъ…
− Вмѣстѣ пьянствовали-то! Валяй! А кто подносилъ-то? Кто покупалъ?
И говорилъ, и смотрѣлъ лѣниво. И такъ лѣниво-спокойно говорилъ, что Василiй Мартынычъ повѣрилъ и пытливо взглянулъ на приказчика.
− Вонъ что-о!..
− Я… тебѣ подносилъ?! Кого угодно допросите… Безстыжiе твои глаза! Чтобы я…
− А намедни кто кирпичъ продавалъ? А-а… Струсила собачка!
Солдатъ сѣлъ на траву и принялся свертывать покурку.
− Я продавалъ?! − всплеснулъ руками приказчикъ. − Да вотъ… убей меня Богъ…
− Вонъ что-о!
Василiй Мартынычъ поднялся и пошелъ къ лошади. За нимъ, распинаясь и призывая въ свидѣтели всѣхъ, подвигался поодаль приказчикъ.
− Теперь вотъ и выкуси патронъ! − сказалъ солдатъ, щурясь и облизывая бумажку.
− Ваша милость, отдай расчетъ… Работа негодяшшая… Рубаху не сымай…
− Такъ онъ и да-алъ! Ему, небось, каждый пятакъ − рупь, − лѣниво бросалъ солдатъ. − Эхъ, пойду-ка я счасъ на праходы, въ Коломну… ничѣмъ канители-то съ вами разводить… Сейчасъ сорокъ цѣлковыхъ!
Растерянно смотрѣлъ Трофимъ на сбившуюся въ кучку артель.
Галдѣли, спорили и требовали идти въ городъ и жаловаться.
− Жалуйся! можете! − кричалъ Василiй Мартынычъ. − Я еще самъ къ губернатору поѣду. Я за самоуправство въ острогъ засажу!
− Что я говорилъ! Теперь сколько денъ потеряемъ…
− Ничего не обозначаетъ… − отзывался солдатъ, покуривая на животѣ. − Требуй и никакихъ. Людямъ тоже пить-ѣсть надо…
− Ты-то ужъ молчи, водошникъ! Ваша милость, отдай пачпорта! Гдѣ намъ съ тобой судиться…
− Еловы головы! Почему такой нельзя? Да я бъ его скрозь всѣ суды протащилъ…
− Молчи! Пачпорта-то не задавалъ! Наглоталъ со всѣхъ, злая рота!
Ругали солдата и требовали свои гривенники.
− Съ его вотъ получай… у его мои деньги…
Василiй Мартынычъ ругалъ приказчика. Тотъ выгибался, показывалъ на солдата, тыкалъ себя въ грудь, крестился и увѣрялъ. Вытащилъ тетрадку и, изогнувшись, стоя на одномъ носочкѣ, показывалъ Василiю Мартынычу и водилъ пальцемъ.
− Извольте опросить… Сами трудящiе… Съ его все началось…
− Старшого зови!
− Трофимъ, къ хозяину!
Подошли гурьбой.
− Слушай, ребята, мой сказъ. Желаешь работать − потомъ поговоримъ… а эту рвань чтобы… въ шею гони!
− Кого-о? Это меня-то въ шею! А, ну-ка, погляжу…
− Въ шею его гони, подлеца! − затопалъ Василiй Мартынычъ. − Я еще тебя въ станъ отправлю, зачинщика!
− Я и самъ въ шею-то умѣю… − лѣниво отозвался съ травки солдатъ.
− Сейчасъ же его гони! Никому расчета не будетъ!
− И уходи лучше отъ грѣха… − сказалъ Трофимъ. − Насъ только путаешь…
− Гони его со двора, чорта!
− Много васъ, гонителевъ-то! Ты на меня гдѣ въ другомъ мѣстѣ наскочи…
Василiй Мартынычъ вспомнилъ, что было сегодня на дорогѣ. Кровь ударила въ голову. Онъ сорвался съ мѣста, поднялъ кулаки и затопалъ.
− Бей его, разбойника, обормота!..
− Лопнешь неравно вдрызгъ − забрызгаешь… Положь имъ по рублику, можетъ, и бить будутъ. А ты самъ меня ударь, погляжу!
Онъ все такъ же лѣниво покуривалъ на животѣ.
− Уйди отъ грѣха… − угрюмо сказалъ Трофимъ, глядя мимо солдата.
− Иванъ, бери извозчика, гони за становымъ отъ моего имени…
− Губернатора присылай, что мнѣ становой!
− Уходи, солдатъ… Видишь, никто тебя не желаетъ… − просилъ Трофимъ. − Что жъ намъ, пропадать изъ-за тебѣ!..
− Уходи! − глухо сказалъ Михайла.
− Можетъ, за двугривенный и бить будете человѣка?..
− Уходи, сдѣлай милость… Ухо-ди!
− Слышу, не глухой!
− Ломокъ-отъ съ мотыжкой-то… на емъ… − сказалъ Мокей. − Уплати за ломокъ-то…
− Со-ло-ма! − сказалъ, подымаясь солдатъ. − Я-то давно ушелъ, самъ… Калуцкiе черти!
Плюнулъ и пошелъ къ сараю.
− Послѣди тамъ… − мигнулъ Гаврюшкѣ Трофимъ.
Смотрѣли, какъ собирался солдатъ, − искалъ кацавейку и фуражку, которая оказалась подъ пролеткой. Накинулъ кацавейку на плечи, лихо задвинулъ фуражку и оглядѣлъ всѣхъ.
− Мало еще васъ мяли, чертей! Можетъ, толстопузый выучитъ… Товарища такъ!..
Выругался и пошелъ на дорогу. Дошелъ до выѣзда и обернулся.
− Ужъ досвищешься, Василь Мартыновъ!
Опять выругался и пошелъ.
− А вы его, ребята, чуть заявится − прямо по шеямъ, безъ разговору. Нечего на него смотрѣть. Ну, чортъ съ вами, становись на работу… Накину полтинникъ…
Трофимъ молчалъ.
− Не желаешь − въ городѣ поищи. Иванъ, въ городъ сейчасъ, нарядишь…
− Не желаешь… − раздумчиво повторилъ Трофимъ и тряхнулъ головой. − И не желаешь, дакъ пожелаешь… Ваша милость, кирпичь-то какой…
Поглядѣлъ на своихъ. Они молчали. Стояли мутные, съ тяжелыми головами, встрепанные, съ заплатами на колѣняхъ, съ опущенными тяжелыми руками, съ култышками побитыхъ кулаковъ. Крѣпкiе, какъ хорошо склепанные котлы.
− Что жъ? − взглядомъ спросилъ Трофимъ.
И взглядами же отвѣтили ему:
− Что жъ…
Смотрѣли къ саду. Тамъ высились сложенные кубики, и изъѣденными красными горбами выпирала изъ зелени и ползла по кустамъ стѣна, которой, кажется, и конца не было. И въ ней-то была работа − много дней работы, тяжкой и дурной. Но зато много дней.
А день уже теперь, въ шесть часовъ, обѣщалъ быть жаркимъ. На глазахъ поѣдало солнцемъ влажные ночные слѣды, и уже курилось мигающимъ зыбкимъ паромъ надъ кучами просырѣвшего щебня.
− Ваша милость…
− Обгоните по три кубика − цѣлковый надбавки.
− Да мы… − началъ съ прояснѣвшимъ лицомъ Трофимъ и сейчасъ же понялъ, что не обгонишь.
И когда покончилъ Василiй Мартынычъ съ артелью, поманилъ приказчика.
− Съ народишкомъ не управишься! Чортова кукла! Самъ пьянствовалъ − морда вся запухла!..
− Никакъ нѣтъ-съ, это… это ночь не спалъ…
− На четвертной сведу!
Приказчикъ отошелъ и сейчасъ же сдѣлалъ видъ, что у него съ хозяиномъ былъ деловой разговоръ. Выпрямился и крикнулъ:
− Нечего стоять, время!
XXI.
Василiй Мартынычъ сидѣлъ у сарая, подъ бузиной, пилъ чай изъ приказчичьяго стакана, съ малиновыми полосками, и смотрѣлъ на сверкающiй промытыми стѣнами домъ. Теперь, когда все опять наладилось, и онъ остался одинъ, изъ вороха дѣловыхъ расчетовъ начинала выступать тревога. Особенно мучило, что не придумаешь, кто же это. Онъ перебиралъ въ памяти всѣхъ своихъ недоброжелателей и не могъ найти ни вины за собой, ни большой вражды. Было на примѣтѣ двое приказчиковъ, которыхъ онъ прогналъ и которые требовали недодоанное и грозили. Развѣ писарь участковый за жену? И это казалось невѣроятнымъ: писарь и знать ничего не знаетъ. Еще были разные, но все это было мелкое и неважное. И тутъ являлась освобождающая и разрѣшающая мысль: можетъ быть, такъ, обознались…
… А можетъ, и ограбить хотѣли… Народъ какой!
И вдругъ вспомнилъ, что это произошло какъ разъ тамъ, гдѣ пугала его собака. И то, что случилось съ нимъ, показалось особенно значительнымъ и не случайнымъ.
… Значитъ, знаменiе было…
И почувствовалъ жуть и тоску.
…Мимо придется ѣхать домой…
Жуткимъ казались ему теперь заросли за плотиной, кривыя акацiя по косогору.
Припомнилось ему, что видѣлъ онъ недавно во снѣ что-то противное, тошное… Какiя-то сырыя ступеньки, на нихъ маленькiе-маленькiе, какъ черные тараканы, какiе-то салистые раки, которые царапались по сапогамъ и старались забраться въ штаны. Конца онъ не помнилъ, только осталось отвращенiе и страхъ. И точно такое чувство испытывалъ онъ теперь, припоминая заворотъ на дорогѣ и густыя акацiи.
Отъ сада слышался ровный, сухой стукъ мотыгъ. Извозчики запрягали, только троечникъ выбрался изъ-подъ верха и улегся на солнышкѣ, накрывшись армякомъ. Съ крыльца землемѣръ наказывалъ извозчику съѣздить въ Тавруевку и непремѣнно достать четверыхъ рабочихъ. Вышелъ кандидатъ въ тужуркѣ и требовалъ подавать. Онъ спѣшилъ въ городъ, такъ какъ сегодня судъ выѣзжалъ на сессiю, и были казенныя защиты.
Зазвенѣла дверь на балконѣ, и вышли три женщины − бѣлая, голубая и желтая. Подошли къ периламъ и смотрѣли въ утреннiй садъ.
− Канареечки-то, хи-хи… − сказалъ вошедшiй Пистонъ. − На балъ-то, Василь Мартынычъ не потрафили…
− Всѣ вы хороши, дармоѣды… Хозяина на васъ нѣтъ.
Василiй Мартынычъ пилъ стаканъ за стаканомъ, прислушивался къ постукиванью изъ сада и думалъ, что надо обязательно добавить пятерыхъ, чтобы не задержать кладку. Забезпокоился и пошелъ осмотрѣть работы.
Проходя проломомъ, онъ вспомнилъ собаку и покосился къ углу.
Собаки не было, но въ кустахъ еще стоялъ тяжелый запахъ. И опять защемило утрешнею. Смутный, вышелъ онъ на открытое мѣсто. Въ солнечномъ саду, вдоль стѣны, бѣлѣли и покачивались въ зелени спины, подымались остроносыя мотыги и долбили камень. Василiй Мартынычъ слушалъ и смотрѣлъ, и казалось ему, что еле-еле постукиваютъ мотыги, и все почесываются рабочiе.
− Иванъ! На имъ, лѣшимъ… Пошлешь кого. Тычутся, какъ мухи…
Пересчиталъ кубики, потрогалъ кирпичи, постучалъ другъ о дружку, оглянулъ вороха щебня и пошелъ подъ бузину пить чай.
Было къ девяти, когда тронулись со двора извозчики. Василiй Мартынычъ призналъ вертлявую Фирку и отвернулся. Женщины торопливо прикрывались цвѣтными шарфами и суетливо подбирали юбки. Сѣли втроемъ на одного извозчика.
…Безстыжiя…
Немного помедли, чтобы не ѣхать вмѣстѣ, на другомъ извозчикѣ тронулись кандидатъ съ толстякомъ. Василiй Мартынычъ призналъ и толстяка, помощника губернскаго архитектора, съ которымъ крутился въ ночь послѣ закладки.
…Покатили, дармоѣды…
И сейчасъ же пожалѣлъ, что не поѣхалъ съ ними. Только бы до плотины доѣхать, миновать то проклятое мѣсто. Забезпокоился и пошелъ въ домъ − посмотрѣть, какъ Тавруевъ. Рѣшилъ ѣхать съ нимъ.
Землемѣры ушли на прудъ купаться, а Тавруевъ спалъ на приставленныхъ къ стѣнѣ ящикахъ.
Василiй Мартынычъ поглядѣлъ, покачивая головой, на голую грудь растерзаннаго Тавруева, на катающiяся подъ ногами пустыя бутылки, поднялъ валявшуюся нагрудную запонку, оглядѣлъ и сунулъ въ жилетный кармашекъ. Вызвалъ приказчика и велѣлъ поискать на дорогѣ слетѣвшiй на сильномъ ходу картузъ.
XXII.
Ровно въ десять прiѣхали на собственной лошади, въ англiйской запряжкѣ инженеры, и какъ только завидѣлъ ихъ Василiй Мартынычъ, проворно вышелъ изъ-подъ бузины и оживленно раскланялся, держа картузъ наотлетѣ.
− Съ хорошей погодкой-съ!
Сейчасъ же подбѣжалъ проворно и помогъ выбраться плотному и тяжелому, въ очкахъ и съ широкой сѣдѣющей бородой, который опирался на палку съ резиновымъ наконечникомъ.
− Прихватываете инструментикъ-то…
Проворно забѣжалъ съ другого бока.
− Я-то ужъ и самъ… − сказалъ, смѣясь, тощiй инженеръ который предлагалъ на торгахъ взвѣситься, кто потянетъ. − Какъ работаете?
− Да что-съ! съ народомъ не сообразишь…
− А землемѣры… здѣсь?
− Такъ точно-съ. Тутъ и господинъ Тавруевъ, со вчерашняго вечера гуляютъ…
− Да?!..
Инженеры были въ свѣжихъ, круто стоящихъ фуражкахъ, съ сверкающей арматурой, въ плотныхъ пальто внакидку на кителя, съ увѣсистыми знаками на груди.
− Лошадку-то вашу привязать… Нѣтъ никого… Дозвольте, я ее…
Онъ взялъ подъ-уздцы строгаго англiйскаго жеребца и повелъ, пятясь и попрыгивая, въ тѣнь сараевъ.
− Картинка прямо! Тпрр… дурашка…
− Ну, и вашъ тоже…
Инженеры подошли къ косившемуся Пугачу, и тотъ что прихрамывалъ, ткнулъ наконечникомъ въ подрагивавшую жилку.
− Тпрр… Супротивъ вашего гдѣ же-съ… Шшш…
Василiй Мартынычъ торопливо привязалъ неспокойнаго жеребца, опасливо слѣдя за танцующими копытами, потрепалъ по сухому храпу и поспѣшилъ къ инженерамъ.
− Продай − куплю.
− Жена обомретъ-съ… любительница до смерти!
− И плутъ же ты! Сотъ восемь далъ?
− Шутить изволите, Семенъ Семенычъ… Со-отъ восемь. Призовой крови пятилѣтка… Полторы-то только по знакомству…
− Шутъ гороховый, а!..
Полюбовались Пугачемъ и пошли къ дому, а за ними Василiй Мартынычъ задерживаясь на ступенькахъ и выжидая пока поднимется инженеръ съ палкой.
На крыльцѣ Василiй Мартынычъ обѣжалъ ихъ и распахнулъ дверь. Изъ покоевъ пахнуло ѣдкимъ духомъ спирта и табаку.
− Атмосфе-ра!
Василiй Мартынычъ отшвырнулъ попавшую подъ ноги бутылку, даже сердито взглянулъ, какъ она покатилась.
− Очень, извините, безобразiе… На балкончикъ сейчасъ…
Въ большой круглой комнатѣ, передъ балкономъ, гдѣ на вылинявшихъ стѣнахъ еще темнѣли правильные квадраты снятыхъ картинъ или портретовъ, на пристроенныхъ въ уголкѣ ящикахъ спалъ Тавруевъ, сложивъ на груди руки.
− Вотъ онъ, соколокъ-то, − сказалъ инженеръ, трогая резиновымъ кончикомъ голоый локоть Тавруева. − Встава-ай, подыма-айся…
Тавруевъ вздохнулъ и опустилъ руку, но не открылъ глазъ.
− Бита! − крикнулъ тощiй.
Тихимъ смѣшкомъ отзывался сзади Василiй Мартынычъ. Тавруевъ открылъ глаза и зѣвнулъ.
− Погоди… − промычалъ онъ и прикрылъ ладонью глаза отъ бившаго черезъ балконную дверь яркаго свѣта.
Выглянулъ съ балкона усачъ, уже одѣтый, но безъ штиблетъ, и сталъ извиняться, накручивая усы.
− А мы еще съ вчера… съ Устинкинымъ… Вдругъ Александръ Сергѣичъ нагрянулъ…
Вспомнилъ, что безъ штиблетъ, и опять извинился.
На балконѣ встрѣтилъ другой землемѣръ, совершенно готовый.
− Все готово… только вотъ съ рабочими… Два раза посылали въ деревню − не идутъ…
− Какъ же такъ, господа… − пожалъ плечами тощiй. Условились, было сказано, что спроектировка главныхъ линiй…
− Два раза посылали…
− Надо было изъ города, наконецъ!.. − нажимая на палку, сказалъ другой инженеръ. − Это… это, извините, не по-рядокъ…
Василiй Мартынычъ стоялъ позади, заложивъ руки за спину, и тоже укоризненно глядѣлъ на землемѣра.
… Что, братъ!
− Инструменты-то хоть… съ вами?..
Говорилъ, кривя губы и пристукивая наконечникомъ.
− Понятно, съ нами…
− Однако же вотъ нѣтъ рабочихъ. Что же, мыбудемъ таскать вѣшки? Понятно! А мнѣ это, простите, совершенно непонятно. Сами же вы, господа, добивались работы и… − Дадите намъ вашихъ четверыхъ… − сказалъ инженеръ Василiю Мартынычу.
− Сей минутъ, съ удовольствiемъ… Ива-анъ!
− Дадите имъ тамъ…
− Не извольте безпокоиться… Иванъ! Сейчасъ нарядить четверыхъ для ихъ высокородiй… порасторопнѣй какихъ!
Сидѣли на балконѣ и курили. Землемѣры возились съ инструментами.
− Та-акъ-съ… − говорилъ инженеръ съ палкой. − Тавруевскiе не пошли…
− Серчаютъ-съ… − объяснилъ Василiй Мартынычъ, играя за спиной пальцами. − Ко мнѣ все толкались похлопотать насчетъ аренды, чтобы по прежнему было…
И вдругъ вспомнилъ утрешнее.
… Ужъ не они ли кто?..
Но сейчасъ же сдѣлалъ предупредительное лицо и спросилъ:
− На поляхъ-съ думаете участки разбивать?
− Мда…
− Полустаночекъ думаете?
− А-а…
− Очень способно-съ. Прямо прославите мѣсто!
− Та-акъ… Тавруевскiе не пошли… − вслухъ размышлялъ инженеръ. − Теперь понятно, откуда идетъ…
− А чего-съ?
− А вотъ жечь насъ грозятся… − смѣясь, сказалъ тощiй. − мы будемъ участки продавать, добрые люди будутъ дачи ставить, а они вотъ жечь будутъ…
Посмѣялся и Василiй Мартынычъ и опять вспомнилъ про утрешнее, но теперь, при инженерахъ, оно уже не казалось страшнымъ.
− И на меня ополченiе-съ, ей-Богу-съ! − даже радостно, чувствуя свое общее съ инженерами и радуясь именно этому, сказалъ Василiй Мартынычъ. − И самъ не знаю, что такое-съ!
− А что?
− Да что-съ! Ѣду сегодня утречкомъ… и только плотину перемахнулъ − рразъ! изъ револьвера! Ей-Богу-съ! Въ подушку наскрозь! Только Пугачъ вынесъ. Чуть-чуть Господь уберегъ…
− Да что-о вы! Нѣтъ, серьезно?
− Извольте сами поглядѣть… Озорники-съ…
− Нѣтъ, это уже не озорство. Вы заявите. Это не шутка…
− Главное, за что же меня-то? И ума не приложу… Одинъ мигъ неосторожный и… на смерть-съ!..
− Помѣщики!..
Потягиваясь и улыбаясь стоялъ въ дверяхъ Тавруевъ.
− А-а!.. Ранняя птичка! − встрѣтили его смѣхомъ. − Въ гости вотъ къ вамъ…
− Знаемъ васъ, инетндантовъ! Чѣмъ же васъ, чертей, угощать? − Тавруевъ потягивался и потрясалъ кулаками. − Чортъ съ вами, нажимайте-выжимайте. А знаете что? У меня еще цѣлый кулекъ есть! А? Растрясемъ Мартыныча! За картами сейчасъ…
− Не игрокъ-съ… − ласково бѣгая глазами, сказалъ Василiй Мартынычъ.
− Такъ идетъ, что ль?
− А вотъ съ молодыми людьми промѣрочку надо кинуть…
− А, чортъ… ладно. Писто-онъ!
− И дѣвочки были… эге! − сказалъ тощiй, подымая съ полу тонкiй голубенькiй платочекъ. − Вотъ она, улика-то!..
− Чаемъ васъ, что ль, пока… Пистонъ, чортова кукла!
Подъ балкономъ ожидали рабочiе.
− Рабочiе готовы, − сказалъ усачъ.
У него болѣла голова, и хотѣлось выпить крѣпкаго чаю или хоть сельтерской. Другой землемѣръ искалъ по угламъ рулетку и звалъ усача.
Инженеры торопили. А Тавруевъ сидѣлъ на перильцахъ и грозилъ пальцемъ стоявшему подъ балкономъ Пистону.
− Чтобы все… сливки, бѣлый хлѣбъ! Въ Тавруевку слетай. Погоди… Здѣсь Федька? Ну вотъ. Возьмешь его и въ городъ, къ Копчикову, по запискѣ. Есть у кого карандашъ, бумажка?…
Получилъ и принялся писать на столбикѣ.
− Что же, господа, скоро?
Землемѣры торопливо сматывали рулетку.
XXIII.
Тронулись съ межевымъ снарядомъ рабочiе, пошли за ними въ тяжелыхъ скоробленныхъ сапогахъ землемѣры, а обходной дорогой, черезъ плотину, поѣхали инженеры. Затрусилъ за ними, сдерживая Пугача и сторожко оглядывая кусты, Василiй Мартынычъ. Ѣхалъ и думалъ одно − только бы миновать.
Увѣрилъ себя, что теперь опасности нѣтъ − все-таки ѣдетъ не одинъ, и тотъ, конечно, не сторожитъ же опять въ кустахъ. Но когда кончилась порубленная аллея, и крутымъ заворотомъ выступила знакомая чаща акацiй впереди, съ красноватой каймой глинистаго обрывчика, почувствовалъ, какъ побѣжало холодкомъ по спинѣ, наддалъ Пугача и пригнулся.
Стрѣлой вывернулся онъ сбоку отъ инженеровъ, подальше отъ зарослей, дѣлая видъ, что не можетъ сдержать, и, не слушая оклика, цыкая и передергивая, выкинулся къ плотинѣ. Здѣсь шмякнулъ онъ бляхами въ бока, совсѣмъ перегнулся къ передку и погналъ къ городу.
…Не поѣду больше…
Это онъ сказалъ себѣ въ первый разъ еще во дворѣ утромъ и потомъ все время тревожно таилъ, какъ рѣшенное и избавляющее, боясь спугнуть и потерять этотъ освобождающiй выходъ. Но теперь, когда кругомъ было видное ровное мѣсто, пугающiя заросли были позади, и вѣрный Пугачъ уносилъ по открытой дорогѣ къ городу, Василiй Мартынычъ уже увѣренно и громко сказалъ:
