Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова
Текст книги "Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова"
Автор книги: Иван Барков
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
I
Каким виденьем я смущен?
В боязни дух и сердце ноет.
Я зрю, ах! хуй в пизду впущен,
Жена, стояща раком, стонет.
Без слез слаба она терпеть
Дыры трещащия раздранья,
От толстой плеши попиранья
Возносит глас: Престань, о! еть!
II
Не внемлет плач, не чует страх,
Не зрит, что дух жены трепещет,
Ярясь, ебет ее монах,
Храпит, меж бедр мудами плещет.
Прекрепко движет <меж> лядвей,
Изо рту пену испущает,
Достать до почек ее чает,
Чтоб всласть скончать труды свои.
III
Мертва почти жена лежит,
Но плешь седого старца тамо,
Он слезть, пришедши в жар, не мнит,
Ебет ее еще упрямо,
Брадой махая с клобуком,
Ревет как вол он разъяренны,
Что еть телицу устремленны,
Ничуть неслабшим елдаком.
IV
Едва души осталась часть
В жене смертельно заебенной,
Святы отец, вкусивши сласть,
Предстал с молитвой умиленной
И, скверну с хуя счистя прочь,
Жену десницей осеняет
И так в смиреньи ей вещает:
Восстань, духовна с миром дочь!
V
Теперь избавлена ты мной
Грехов от тягостного бремя
Моей святительской елдой,
С сего не будешь боле время
Во беззаконьях жизнь влачить,
Но ставши мною уебенна,
Ты стала в святость облеченна,
Сподобившись мой зуд смяхчить.
VI
Познав, священно ебена,
Жена желанну ту отраду,
От всех грехов что прощена
И что не должно боле аду
Уж ей страшиться наконец,
Последни силы собирает,
Глаза на старца обращает,
Вопит: Святой, святой отец! —
VII
Рекла и дух пустила свой,
Лежит тут тело умерщвленно,
Открыта жопой и пиздой,
В крови, в сраму, все обагренно.
Монах изволил много еть,
Тем страстотерпица скончалась,
Вздохнув, покойница усралась,
Когда невмочь пришло терпеть.
VIII
О, ты, священный ермонах,
Счищающий грехи биткою,
Меня и вчуже объял страх,
Как ты храбрился над пиздою.
Я муки все хочу стерпеть,
А в век веков ради прощенья
От страшна хуя разъяренья
Тебе, монах, не дамся еть.
Сражение между хуем и пиздою о первенстве *
Поема
Не славного я здесь хочу воспеть Приапа,
Хуям что всем глава, как езуитам папа,
Но в духе я теперь сраженье возвещать,
В котором все хуи должны участье брать,
И в славу их начать гласить пизду такую,
Котора первенства не уступает хую.
Везде она его, ругаясь, презирает,
Всё слабостью его предерзко укоряет
И смело всем хуям с насмешкой говорит:
– Из вас меня никто не может усладить.
Во всех почти местах вселенной я бывала
И разных множество хуёв опробовала,
Но не нашла нигде такого хуя я,
Чтоб удовольствовать досыта мог меня,
За что вы от меня все будете в презреньи
И ввек я против вас останусь в огорченьи,
Которое во мне до тех продлится пор,
Пока не утолит из вас кто мой задор,
Пока не сыщется толь славная хуина,
Который бы был толст, как добрая дубина,
Длиною же бы он до сердца доставал,
Бесслабно бы как рог и день и ночь стоял
И, словом, был бы он в три четверти аршина,
В упругости же так, как самая пружина.
Хуи, услышавши столь дерзкие слова,
Пропала, – мнят, – с пиздой ввек наша голова,
С тех самых пор, как мы на свете обитаем
И разные места вселенной обтекаем,
Таскаемся везде, уже есть с двадцать лет,
И думаем, что нас почти весь знает свет,
Ругательств же таких нигде мы не слыхали,
Хоть всяких сортов пизд довольно мы ебали.
Что им теперь начать, сбирают свой совет.
Знать, братцы, – говорят, – пришло покинуть свет,
Расстаться навсегда с злодейскими пиздами,
С приятнейшими нам ебливыми странами.
Мы вышли, кажется, длиной и толстотой,
И тут пизды вничто нас ставят пред собой.
Осталася в одном надежда только нам,
Чтобы здесь броситься по бляцким всем домам,
Не сыщится ль такой, кто нас бы был побольше,
Во всем бы корпусе потверже и потолще,
Чтоб ярость он пизды ебливой утолил
И тем её под власть навек бы покорил.
Последуя сему всеобщему совету
Раскинулись хуи по белому все свету,
Искали выручки по всем таким местам,
Где только чаяли ебливым быть хуям.
По щастью хуй такой нечаянно сыскался,
Который им во всём отменным быть казался:
По росту своему велик довольно был
И в свете славнейшим ебакою он слыл,
В длину был мерою до плеши в пол-аршина,
Да плешь в один вершок – хоть бы куды машина.
Он ёб в тот самый час нещастную пизду,
Которую заеть решили по суду
За то, что сделалась широка черезмеру,
Магометанскую притом прияла веру;
Хоть абшита совсем ей не хотелось взять,
Да ныне иногда сверх воли брать велят.
Хуи, нашед его в толь подлом упражненье,
Какое сим, – кричат, – заслужишь ты почтенье?
Потщися ты себя в том деле показать,
О коем мы хотим теперь тебе сказать.
Проговоря сие, пизду с него снимают,
В награду дать ему две целки обещают,
Лишь только б он лишил их общего стыда,
Какой наносит им ебливая пизда.
Потом подробно всё то дело изъясняют
И в нем одном иметь надежду полагают.
Что слыша, хуй вскричал: «О вы, мои муде!
В каком вам должно быть преважнейшем труде.
Все силы вы свои теперя истощайте
И сколько можете мне крепость подавайте».
По сих словах хуи все стали хуй дрочить
И всячески его в упругость приводить,
Чем он оправившись так сильно прибодрился,
Хотя б к кобыле он на приступ так годился.
В таком приборе взяв, к пизде его ведут,
Котора, осмотрев от плеши и до муд,
С презреньем на него и гордо закричала:
– Я больше в два раза тебя в себя бросала.
Услышав хуй сие с досады задрожал,
Ни слова не сказав, к пизде он подбежал.
Возможно ль, – мнит, – снести такое огорченье?
Сейчас я с ней вступлю в кровавое сраженье.
И тотчас он в нее проворно так вскочил,
Что чуть было совсем себя не задушил.
Он начал еть пизду, все силы истощая,
Двенадцать задал раз, себя не вынимая,
И ёб её, пока всю плоть он испустил,
И долго сколь стоять в нём доставало сил.
Однако то пизде казалося всё дудки.
Еби, – кричит она, – меня ты целы сутки,
Да в те поры спроси, что чувствую ли я, —
Что ты прескверный сын, хотя ебёшь меня,
Ты пакостник, не хуй, да так назвать, хуёчик,
Не более ты мне, как куликов носочик.
Потом столкнула вдруг с себя она ево,
Не стоишь ты, – сказав, – и секеля мово,
Когда ты впредь ко мне посмеешь прикоснуться,
Тебе уж от меня сухому не свернуться,
Заёбинами ты теперь лишь обмочен,
А в те поры не тем уж будешь орошон,
Я скверного тебя засцу тогда как грека
И пострамлю ваш род во веки и в век века.
Оправясь от толчка, прежалкий хуй встает
И первенство пизде перед собой дает,
Хуи ж, увидевши такое пострамленье,
Возможно ль снесть, – кричат, – такое огорченье?
Бегут все от пизды с отчаяния прочь,
Конечно, – говорят, – Приапова ты дочь.
Жилища все свои навеки оставляют
И жить уж там хотят, где жопы обитают.
По щастью их тот путь, которым им иттить
И бедные муде в поход с собой тащить,
Лежал мимо одной известной всем больницы,
Где лечатся хуи и где стоят гробницы
Преславных тех хуёв, что заслужили честь
И память вечную умели приобресть.
За долг они почли с болящими проститься,
Умершим напротив героям поклониться.
Пришед они туда всех стали лобызать
И странствия свого причину объявлять,
Как вдруг увидели старинного знакомца
И всем большим хуям прехрабра коноводца,
Который с года два тут в шанкоре лежит,
От хуерыка он едва только дышит.
Хотя болезнь его пресильно изнуряла,
Но бодрость с тем совсем на всей плеши сияла.
Племянником родным тому он хую был,
Который самого Приапа устрашил.
Поверглись перед ним хуи все со слезами
И стали обнимать предлинными мудами.
Родитель будь ты нам, – к нему все вопиют,—
Пизды нам нынече проходу не дают,
Ругаются всё нам и ни во что не ставят,
А наконец они и всех нас передавят.
Тронися жалостью, возвысь наш род опять
И что есть прямо хуй, ты дай им это знать.
Ответ был на сие болящего героя:
– Я для ради бы вас не пожалел покоя,
Но видите меня: я в ранах весь лежу,
Другой уже я год и с места не схожу,
От шанкора теперь в мученьи превеликом
И стражду сверх того пресильным хуерыком,
Который у меня мои все жилы свел.
Такой болезни я в весь век свой не имел;
Стерпел ли б я от пизд такое оскорбленье —
Я б скоро сделал им достойно награжденье.
Такой ответ хуёв хоть сильно поразил,
Однако не совсем надежды их лишил.
Вторично под муде все плеши уклоняют,
К войне его склонить все силы прилагают.
Одно из двух, – кричат, – теперь ты избери:
Иль выдь на бой с пиздой, иль всех нас порази.
Тронулся наш герой так жалкою мольбою.
Ну, знать, что, – говорит, – дошло теперь до бою,
Вить разве мне себя чрез силу разогнуть
И ради уже вас хоть стариной тряхнуть.
Проговоря сие, тот час он встрепенулся,
Во весь свой стройный рост проворно разогнулся,
В отрубе сделался с немногим в три вершка,
Муде казалися как будто два мешка,
Багряна плешь его от ярости сияла
И красны от себя лучи она пускала.
Он ростом сделался почти в прямой аршин
И был над прочими как будто господин.
Хуи, узрев его в столь красной позитуре,
Такого хуя нет, – кричат, – во всей натуре,
Ты стоишь назван быть начальником хуёв,
Когда ни вздумаешь, всегда ети готов.
Потом, в восторге взяв, на плеши подымают,
Отцом его своим родимым называют,
Всяк силится ему сколь можно услужить
И хочет за него всю плоть свою пролить.
Несут его к пизде на славное сраженье.
Будь наше ты, – кричат, – хуино воскресенье.
С такою помпою к пизде его внесли,
Что связи все её гузенны потрясли —
Она вскочила вдруг и стала в изумленьи,
Не знала, что начать, вся будучи в смятеньи.
А хуй, узрев пизду, тотчас вострепетал,
Напружил жилы все и сам весь задрожал,
Скочил тотчас с хуёв и всюду осмотрелся,
Подшед он к зеркалу, немного погляделся,
Потом к ней с важностью как архерей идёт
И прежде на пизду хуерыком блюёт,
А как приближил ся,то дал тычка ей в губы.
Мне нужды нет, – вскричал, – хоть были б в тебе зубы.
Не трушу я тебя, не страх твои толчки,
Размычу на себя тебя я всю в клочки
И научу тебя, как с нами обходиться,
Не станешь ты вперед во веки хоробриться.
По сих словах тотчас схватил пизду за край.
Теперя, – говорит, – снесу тебя я в рай.
И стал её на плешь тащить сколь было силы.
Пизда кричит: «Теперь попалась я на вилы».
Потом, как начал он себя до муд вбивать,
По всей её дыре как жерновы орать,
Пизда, почувствовав несносное мученье,
Умилосердися и дай мне облегченье,
Клянусь тебе, – кричит, – поколь я стану лсить,
Почтение к хуям ввек буду я хранить.
Однако жалоб сих не внемля хуй ни мало
До тех пор ёб, пока движенья в ней не стало.
А как увидел он, что чувства в ней уж нет,
То, вышед из нее, сказал: «Прости, мой свет,
И ведай, что хуй пред вами верх имеют,
Пизды их никогда пренебрегать не смеют,
Но должны к ним всегда почтение иметь,
Безотговорочно всегда давать им еть».
С тех самых пор хуи совсем пизд не страшатся,
Которы начали пред ними возвышаться,
И в дружестве они теперича живут,
Хуи пизд завсегда как надобно ебут.
По окончании сего толь славна бою
Прибегли все хуи к прехраброму герою,
Припадши начали от радости кричать:
– Нам чем великого толь мужа увенчать,
Который весь наш род по-прежнему восставил,
Геройство же свое до самых звезд прославил.
Мы вместо лавр тебя пиздами уберём
И даже до небес хвалой превознесём.
Красуйся, наш герой, и царствуй над пиздами,
Как ты начальствуешь над всеми здесь хуями.
Епистолы *
Епистола IОт хуя к пизде
Епистола II
Прости мою вину, почтенная пизда,
Что днесь осмелилась писать к тебе елда.
Хуй чести знать тебя еще хоть не имеет,
Однако почитать достоинство умеет;
Он слышит о тебе похвальну всюду речь
И для того к себе он в дружбу мнит привлечь,
В таких же чтоб об нем ты мненьях пребывала,
Какие ты ему собой, пизда, влиала.
Желание его ни в чем не состоит,
Лишь только б изъяснить, как он всегда стоит,
Тобою ободрен, как крепость получает,
Как новые тобой утехи ожидает.
Как в мысль, когда пизда лишь только ни придешь,
Из мысли ты его никак уж не уйдешь.
Колико с горести ручьев ни проливает,
Что долго он твою приязнь не получает,
Не знаю я причин тех праведных сказать,
Чем можешь ты меня так много побуждать,
Куда ни обращусь – все власть твою являет,
И все меня к тебе насильно привлекает.
Пространнейший мой ум как на плешь ни взвожу,
Везде тебя, пизду, в природе нахожу.
Муде, мои друзья, последнее созданье,
Имеют внутрь к тебе сердечное желанье,
Послышат где тебя – отдыху не дают
И склонности свои тот час в меня лиют,
Твердят оне, чтоб я с тобою повидался,
Припав чтобы к тебе, с тобой поцеловался
И слезным с радости потоком омочил,
К своим чтобы тебя приязням приучил,
Они же искренно тебя хотят обнять,
Уста твои к себе приятно прижимать.
Итак, скончав, прошу, прими сие писанье,
Почтенная пизда, которого желанье,
Лишь в дружбе чтоб тебе быть с хуем, изъяснить,
А хуй тебя давно, пизда, достойно чтит.
От пизды к хую
Могущая елда, сияюща лучами,
Имеюща приязнь с почтенными мудами,
Писание твое принять имела честь
С восторгом радостным и оное прочесть.
Прочетши ж оное, творю благодаренье
За то, что многое ты изъявил хваленье,
Которого однак совсем не стою я.
Чем ласковость твоя почтила так меня?
Приязни, хуй, со мной ты ищешь заведенья,
Колико на мое попал ты вожделенье,
Сама давно того желает уж пизда,
Чтоб мне была твоя знакома бы елда
И с нею чтобы я имела обхожденье,
Вседневное к себе с мудами посещенье.
Не буду я писать здесь радости моей,
Какую получу я, встретивши друзей.
Ты пишешь, хуй, ко мне, что будешь целоваться,
Мудами будешь ты бесчетно обниматься,
Но слабости пизды ты должен, хуй, простить,
Что так красно она не может изъяснить,
Витийствами твоя как плешь преиспещренна,
Довольно скажет так пизда тебе смиренна:
Не буду, свет, тебя я просто лобызать,
Но буду я тебя в засос, хуй, целовать,
А будущим с тобой друзьям твоим мудам
На волю обнимать я им себя отдам.
Светлейшая елда, такое-то почтенье
Имеет за твое пизда благодаренье.
Письмо Приапу
Приап, живитель пизд, восставитель хуёв,
Твои дела воспеть не достает мне слов.
Через тебя хуи победами гордятся,
И целки чрез тебя мошнами становятся.
Се с просьбой пред тобой ебака предстоит,
Которого теперь надежда верна льстит,
Что в предприятии его ты не оставишь
И к проебению на путь его направишь.
В подобных случаях его ты наставлял,
С довольной храбростью он целок раздирал,
Через тебя всегда победой он гордился,
Не сделай, чтобы он теперь ея лишился.
На жертву се ему приведена пизда,
Зависит от тебя за подвиги те мзда.
Подай ты столько сил сей целочки к попранью,
Подай ему ты сил трудов его к скончанью
И сделай, чтобы век ты славился от нас,
Чтоб равно мог и он хвалить тебя в сей час,
Который к ебле ты ему определяешь,
В который всем хуям ты ярость посылаешь.
Подай теперь его ослабшим жилам яр
И в целочку всели ты равномерный жар.
И так в надежде той он к делу приступает,
Тобою ободрен, ети он начинает,
А я все приложу старанье описать,
Как с силой он твоей свой тщился хуй впехать.
Елегии *
Феклиста«О ты, котора мне ети всегда давала…»
Как только первой раз узрел тебя, Феклисту,
Вообразив себе твою махоню мшисту,
И белых лишь твоих коснулся я колен,
Вспылали вдруг муде, елдак мой стал разжен,
Битка моя, вспрыгнув, и с силой необъятной
Ломилась сквозь штаны к твоей шенте приятной,
Багровая вся плешь, и мой раздулся ствол
И из глазу пустил от ярости рассол.
С того часа шентя мое тревожит жало,
Пушистой твой сычуг дерет на части скало,
И нет мудам моим покою никогда,
От вображения хуй ломит мой всегда.
Феклиста, ты, подав тоску моей жердине,
Смяхчись и не оставь меня в сей злой судьбине,
Пиздою ты своей умерь мой тяжкой рык,
Уйми ты щелью мой кровавой хуерык.
Я знаю про тебя: не подлая ты блятка
И часто у тебя с елдой бывает схватка,
И то, что у тебя не малая и пасть,
Но знай, что у меня против ея есть снасть.
Позволь лишь толстого вложить себе шафрану,
То плотно вычищу шестом твою я рану,
Я толсту колбасу в сычуг твой заколю,
Оглоблею в твоем твориле замелю.
Увидишь ты, что я умею как почванить,
Ядреною дудой зачну как барабанить,
Ошмарой пред тобой себя не остыжу,
Как толстую мою кишку в тебя всажу,
Не будешь никогда ты мною недовольна,
Хоть сколько ни ярись, сама ты скажешь: «полно».
Не стану от тебя других скурех я чкать
И свайкой лишь твою литонью ушивать.
За чкваренье не дам я бляткам ни копейки,
Не буду от тебя трясти и малакейки.
«Владычица души, жизнь жизни ты моей…»
О ты, котора мне ети всегда давала,
А ныне презирать хуй мой навсегда стала,
Твоя еще пизда мила в моих глазах,
И хуй мой без нее в стенаньи и в слезах.
Он стал с хуерыком, не знает, что спокойство,
Краснеется всегда, его то в жизни свойство.
Когда тебя я еб, приятен был тот час,
Но ебля та прошла и скрылася от нас.
Однако я люблю пизду твою сердечно
И буду вспоминать ея лощину вечно.
Хоть и расстался я, пизда, навек с тобой
И хоть не тешу хуй, теряю я покой.
Увы, за что, за что мой хуй стал <столь> несчастен,
За что твоей пиздой толико я стал страстен!
Всю еблю у меня ты отнял, о злой рок!
Хуй будет ввек ток лить, когда ты так лсесток,
И после уж его с пиздою разлученья
Не будет он стоять минуты без теченья.
Владычица души, жизнь жизни ты моей,
Позволь несчастному слагати, ах! стих сей,
Позволь мне изъяснить, колико ты прекрасна,
Колико грудь моя тобою стала страстна.
Но стих мой будет слаб, тебя чтоб описать,
Примера нет красе и сил нет изъяснять,
Но только чувствовать приятности удобно
И, чувствуя, стенать и мучиться бесплодно.
Язык немеет мой, и вся пылает кровь,
По членам всем моим рассеяна любовь
И корень свой она внутрь сердца основала,
Чертами страстными в нем зрак твой начертала.
До пупа мне дошла чувствительность сия,
Увы! вот знак тому, зри: рдеет плешь моя,
Ослабши жилы вдруг все стали напрягаться,
Ковчег несчастных муд ко стану подниматься.
Я вижу смерть мою в мучении таком,
Позволь, прекрасная, мне стукнуть елдаком,
Хотя единой раз, меж ног твоих в зарубку.
Ах! сжалься и смяхчи мою тем жестку трубку.
Не мни, чтоб я желал испортить твой рубец:
Я нежно, взяв рукой, вложу в него конец
И, мало двинувшись, вобью и до средины,
Ты скажешь мне сама: оставь муде едины,
А хуй свой весь пехай, сие приятно мне,
Приятней, ах! сто раз, как я еблась во сне.
Но нет, ты жалости в себе не ощущаешь
И нежных слов моих, драгая, не внимаешь.
Но что тому виной, и сам не знаю я,
Или твоим глазам презренна плешь моя?
Какие грубости, скажи, ты в ней находишь?
О, бедственной задор, ты сколько мук наводишь!
Когда бы я тебя в мудах не ощущал,
Я б дни мои доднесь в покое провождал.
Начало горести, конец ты и средина,
Тебя мне знать дала нещастная шматина,
Тобою я узнал, сколь страсти жар велик
И сколько может гнуть тогда в крюк хуерык.
Но сколько ни мятусь и жалоб ни вещаю,
Я речь опять к тебе, драгая, обращаю:
Внемли, прекрасная, что я тебе скажу:
Я хуй мой наголо тебе весь покажу,
Возьми его рукой, коснися внизу жилы,
Авослибо тебе черты те будут милы,
Которы верх его украсили и плешь.
Дражайшая моя! хоть тем меня утешь.
И естли щастлив я тобою столько буду,
В восторге ты узришь мою природну уду,
Взыграет мой елдак, восплещут и муде
И будут ждать часа, когда им быть в руде.
Я знаю, что тебя, мой свет, остановляет;
Конечно, в памяти твоей грех обитает.
Сия химера, ах! не раз уже собой
Лишала красоты, утехи дорогой,
Но ты уже не в те дни родилась, взрастала,
Когда ложь меж людьми за правду обитала,
Когда ту истиной рассудок их считал,
Обман господствовал, плодами процветал.
Бывает грех на том, кто должность преступает,
А должность исполнять – тут грех не обитает.
Друг друга так любить, не должность ли велит?
Друг друга нам любя, кто ж еться запретит?
Любовь, страсть нежная, природой в нас влианна,
Должна ли чем она когда быть увенчанна?
Пол женской – храм ея, в его их чтит сердцах,
Но мужеск пол его находит в их пиздах.
В пизде любви венец, в пизде все совершенство,
В пизде все щастие, в пизде все и блаженство.
Дражайшая моя, вот истина, не ложь,
Дозволь уеть себя – сама ты скажешь тож,
Что нет приятнее внутри хуй ощущати,
Нет совершеннее утех, как подъебати.
Но естли я тяжел кажуся, свет, тебе —
Ляшь сверху на меня, восчувствуй хуй в себе,
Тем усугубится твое к ебкам желанье,
И придешь в жалость, зря мое ты подъебанье.
Захочешь лечь внизу, прибавить неясных сил,
Потоки пропусти, потоки так, как Нил,
Которой весь собой Египет напояет
И наводнением плоды он обещает.
Иль лутчей способ есть, без тягости чтоб еть
И удовольствие такое же иметь:
Ляшь задом ты ко мне, прекрасная, послушай:
Я постараюсь сбить мой хуй с твоею клушай,
Впущу его до муд и буду попирати,
Ты тягости себе не будешь ощущати,
Лишь подвигайся ты плотнее ко мудам.
Ах, ах! – ты скажешь мне, – не масли по усам
Иль обмишулкою не попади ты в жопу,
Пехай, пехай в пизду свою мне жоску стопу!
Когда и сей тебе противен ебли план,
Все уверение мое чтишь за обман,
Так можешь лечь со мной, дражайшая, и набок:
Вот ебля милая, о, коль восторг тут сладок!
Одна твоя нога пусть будет под моими,
Другую положи ты сверху над моими,
А я свои меж их как можно помещу,
Обняв тебя рукой, вертеться не пущу;
В махонюшку твою, драгую щелупину,
Впущу слепого я и лысого детину,
Которой, бодрствуя, коснется нежных губ
И сделает себе путь мягок и не груб,
Что после и тебе полюбится, драгая,
И нежной секелек, ебливу сласть узная,
Нередко будет сам, нередко занывать
И хуя моего, яряся, ожидать.
Вот весь манер, как смертные ебутся.
Но вижу я, твои еще мысли мятутся.
Оставь смятение хоть на единый час,
Позволь себя уеть лишь только один раз!
И есть еще манер, как раком еться знаю,
Но то для подлости, драгая, оставляю,
В нем нежность не живет, ебутся как скоты,
Не разбираючи нежнейшей красоты.
Клянусь еще тебе и клятвы повторяю,
Что истинно тебя, не ложно уверяю:
Полюбится тебе, как стану еть тебя.
Душа моей души, ты мне миляй себя.