Текст книги "Село и люди. Сборник рассказов"

Автор книги: Иван Правдоруб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Писатели и природа

Для школьника, родившегося и выросшего в казахстанских степях, литературные описания природы в произведениях русских классиков кажутся бредом сумасшедшего. Выдумывают там себе какой-то фантастический ландшафт, а ты это читай, учи, пересказывай. Я-то сызмальства знал всё о родном крае, а эти, с позволения сказать, писатели – не особо разбирались.

Взять хотя бы Пушкина: «Мороз и солнце; день чудесный!». С первым категорически согласен – бывало и довольно часто, до минус сорока пяти. Но день в этом случае нисколечко не чудесный, с сильным порывистым ветром в морду лица. Что в этом чудесного? Нет, конечно, если накатить кружку-другую креплёного вина – тогда можно отправляться на прогулку, от распивочной до разливочной и обратно через рюмочную: не вопрос.

Главное, чтобы ветер стихал, иначе придётся перебегать с места на место зигзагами. Ведь ветер всегда, запомните, всегда дует в лицо. Это у только у Новикова-Прибоя и Грина есть зюйд-весты и норд-осты, при наличии которых матросы ползут по реям и стеньгам, приспуская паруса на грот-мачте. Имитация бурной деятельности. Достаточно команде встать лицом к корме – и вот вам сильный попутный ветер.

Какой-нибудь Тургенев выдумывает, как сивый мерин: «Дети строили в сугробах дворцы». Для кого, для Дюймовочки что ли? Вы когда-нибудь видели степные сугробы? Их суслик может перепрыгнуть, даже не разбегаясь. А в городах сугробы ровно той высоты, куда дворник лопату снежной каши докинет. Для того, чтобы построить в городском сугробе комнату размером с мышиную норку – больше не получится из-за конфигурации снежной кучи – надо иметь кувалду, лом и перфоратор. Потому что днём снег подтаивает, а ночью покрывается коркой: такой ледяной сэндвич может лежать перед домами до июня, радуя жильцов прохладой.

Вот мы и до погоды добрались. С погодой в северном Казахстане вообще везёт. Последний снег на целине сходит в мае, в лучшем случае – в конце апреля, если весна тёплая. Летом, в июне – мошка и тополиный пух. Потом наступление комаров. Потом стрекозы, схарчив комаров и мошек, от голода нападают на людей, не обращая внимание на аэрозоли, ванилин и инсектициды. И всё это при плюс 35. Дождь был в мае, будет в сентябре, а летом у него отпуск. Ветер, правда, есть: если долго сидеть – можно подрумяниться как в конвекционной чудо-печке. Ах-ах, ночная прохлада – пишет Лев Толстой. И обманывает – от асфальта печёт как от сковородки, недавно снятой с огня.

Снова Пушкин надрывается: «Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса…». Сам-то он понял, что сказал? Некогда очи очаровывать – надо копать картоху, пока соседи её за тебя не выкопали, и сушить её, пока дождь из отпуска не вернулся. Потому что в октябре будет унылый холодный трындец, а на 7 ноября – по заявкам североказахстанцев – снег.

Или вот ещё – заблудиться в лесу. В сказках это за каждым углом, да и Пришвин такие истории любит. Мне всегда казалось, что пришвинские герои просто деревенские дауны. Как можно заблудиться, как? Даже если встать в самый центр степной рощи сквозь ветки всегда видно степь! Хорошо, пусть будет ночь и степь не видно. Но трубы, трубы ТЭЦ или любого огромного завода – они же подсвечиваются красными огоньками – с любой точки. Идёшь в ту сторону и через несколько минут выходишь к промзоне.

Нет, конечно, если зимой и в буран – тогда можно заблукать. Сто раз так делал: выходишь на трассе по нужде и потом полчаса ищешь автомобиль на ощупь. Но зимой эти выдуманные дети катаются на санках исключительно с высоких гор, а не ходят по трассе Павлодар-Омск. И тут снова вопрос на засыпку: как они эту горку строят и заливают без спецтехники? Это же нужно снег почти с квадратного километра собрать снегоочистителем, потом перегрузить его на грузовики, привезти к месту будущей горки и накидать экскаватором – навалом не получится, низкая будет. А потом привезти воды и залить. Оцепление ещё выставить, чтобы раньше времени не катались, не намокли.

Теперь, друзья, когда я на ваших глазах развеял этот фантастический морок брехливых классиков, можете спать спокойно, Хью Лори в роли доктора Хауса говорил правду: «Все врут».

Весна

Весна, люди! Весна, блин! Хорошо-то как! Всё цветет и пахнет, деревья зеленеют, травка повылазила. Не та травка, про которую вы подумали, а обыкновенная, газон ещё называется. И символизирует это всё возрождение жизни.

По улице идёшь и жалеешь, что у тебя глаза не как у лягушки, на затылке. А вслед девушкам неприлично заглядываться. Неправильно это, вдруг она замужем, тогда и в морду лица схлопотать можно. Невзначай.

Вот идёшь и жалеешь. И жалеешь. И идёшь. Прямо идёшь. Глаза к долу, вниз, то бишь. А ножки красивые всё равно мимо проплывают. И голову как магнитом: влево-вправо. Были бы спортивные соревнования по верчению головой, не иначе первое место бы занял. Голова как маятник, с завидной постоянностью – туды, сюды.

Так вот. Иду. Головой верчу. Восхищаюсь. Наслаждаюсь. Только не подумайте, что я от одного взгляда на ножки в нокдаун ухожу. Нет. Эстет я. И еще интеллигент к тому же. И вовсе это не ругательные слова.

Так о чем это я? А! О девушках! Точно! О чем же ещё весной думать можно?

Вот иду я и о девушках думаю. А они мимо проходят. Весёлые, красивые. Глаза блестят, улыбки бесподобные. И не могу я ничего сделать. Язык к гортани присох.

Зашел в кафе. Чашечку кофе, пожалуйста. Ага. Спасибо. Сколько? Сколько?! Вы туда вместо сахарного золотой песок сыпете? Нет? Везде такие цены? Ну, ладно…

Опять на улицу вышел. Не иначе, привезли откуда-то столько красивых девушек. Ну, не было их зимой столько! А сейчас эскадронами по улицам ходят. И все красивые. И все длинноногие. А-а-а! Держите меня! Упаду сейчас! Целых пять девушек! И все умопомрачительные. И никаких изъянов. Всё, сейчас познакомлюсь:

– Девушки! Здравствуйте! Вы с незнакомыми мужчинами на улице разговариваете? Нет? Тогда давайте познакомимся! Меня Иван зовут. А вас?

– Молодой человек! Вам плохо? Нет? А почему вы мычите как-то странно? Что? Солнечный удар? Бывает. Посидите в тенёчке.

Ну не могу я эти слова вслух сказать! Не-мо-гу!!! Стесняюсь. Парюсь. Отступаю. Вот и сейчас – вскинулся, пробурчал себе что-то под нос, а меня за больного приняли. Спасибо, что хоть не послали.

Дальше иду. Что-то не так со мной. Может, мне лечиться? А, нет! Это мне, наверное, настроения не хватает! А делать-то что? Как настроение поднять? Зашел в кафе. Бутылочку, пожалуйста. Пивка. Павлодарского. Ага, патриот своего города. Откройте, плиз! В смысле, пожалуйста! Угу, спасибо. Сколько? Возьмите.

Настроение поднялось моментально! Иду, пивко потягиваю. Хорошо! Все, сейчас решусь! И кандидатура навстречу подходящая. Подхожу летящим шагом, рот уже открыл…

– Вано! Привет! Сколько лет, сколько зим!

Япона мать! Что за жлоб? Ой! Тим! Оба-на! Год не виделись! Как ты? Женился? Да ну? Серьезно? Обмыть надо! Пиво? Буду, конечно!..

Ой! Где я? Кто я? А! Иду. Куда? Не помню. Пиво помню. Много пива помню. Больше не помню. Где я? Набережная. Фонари. Пусто. Тихо.

Присяду-ка я на скамеечку. Покурю. Отдохну. До дому еще километра три топать. С бутылкой пива. Хотя что это я? Допить, непременно допить. А бутылочку на скамеечку. Будет идти кто-нибудь, возьмёт, сдаст.

Допил. Покурил.

– Извините, пожалуйста!..

Кто это? О! Девушка… Что вам угодно, барышня? Сигаретку? Да пожалуйста! Со мной посидеть? Да ради бога! Не зверь я, не леопард. Не кусаюсь. Познакомиться? Познакомиться… Познакомиться! Девушка! Я с незнакомыми на улице не разговариваю! Ага, мама сказала! Пойдёте? Ну, идите! Только осторожнее, идите по светлым улицам. Криминогенная обстановка, однако. Проводить? Да вы с дуба рухнули, девушка! Я сам еле ползу! Это я-то хам? На себя посмотри! Шляешься тут, блин! Все! Иди!

Вот ведь, а? Ходят тут всякие! Познакомится им. Без них тошно!

О Михалыче

Паря! Слышь, ты сюды по какой дороге ехал? С Покрова? ГАИшника перед въездом видел? То-то же. Это наш Ванюша. Мы его Михалычем кличем, положение обязывает. У нас, почитай, вся деревня за баранкой. А Михалыч за всех как бы ответственный. Только он счас малость помягче стал, после того случая. Какого? А вот слухай сюды.

Нагрузились мы тогда здорово. До бровей не доставало, но шебуршило где-то в районе носоглотки. Первенца Гришки обмывали. Сам Гришка знатный шоферюга – могёт под любыми газами и с закрытыми глазами шпарить.

Уж не помню, какой струей нас ударило, что в Покров ехать до зарезу необходимо. Но, видать, треснуло здорово, потому что мы всей кодлой в гришкин МАЗ загрузились и, как только Гришка пошел пылить по проселку, затянули про камыш. Конечно, Гришка малость перебрал – иначе бы, какого лешего Степаныча на повороте за борт выкинуло?

Выворачиваем мы, значит, на шоссе, а впереди – Михалыч. Он нас ещё издали заприметил. Стоит, лыбится, жезл на пальчике крутит, аки пропеллер. Я сразу про Варяг затянул, а Гришка пытался построить траекторию таким образом, чтоб Михалыча объехать. Только у Гришки ещё с детства соображалка насчет траекторий слабовата, а Михалыч всё ближе – жезл, видать, скоро на взлет пойдёт. Вместе с Михалычем.

И правда. Пошёл. Как Михалыч потом объяснял, увлажняя слезами и самогонкой скатерть, произошёл непроизвольный прорыв веревочки.

Ракетой в воздух ушел. Мы с Гришкой его только глазами проводили, до соседней канавы. В ней ещё с весны грязюки по уши.

Михалыч с нас клятву взял, чтоб ни одной живой душе, особливо о том, как он канаву бороздил вдоль и поперек. Да только пустое все это, наутро уже вся деревня в курсе была. Сам же Михалыч и рассказал по пьяной лавочке…

Уже пора, паря? Ну, счастливо тебе добраться! Семь футов под килем, двадцать литров в баке, да чекушку в бардачке!

О животных

Я тебе вот что скажу: всяка животина – испокон веков геморрой для человека. Потому как ты ее корми, пои, воспитывай, а она тебе – ломтик мяса с гулькин нос. Да чего далеко ходить – случай у нас с соседушкой недавно выгорел. Задумал соседушка кролов разводить. Человек он горячий, на подъём легкий: расторговал последнюю бадейку «первачка» по знакомым и в город мотанул, кролов приобретать.

Вечером приехал последним автобусом, цветёт весь, как майская роза подле конюшни, а в рюкзачке, знамо дело, животина шевелится. Конечно, не выдержал он своего счастья – первым делом ко мне завалился. Прямо с животной. Обмыть-то надо, по закону.

Благоверная моя быстренько на стол соорудила, самогончика с-под полу достала. А соседушка тем делом котомку с плеча скинул и лезет туды ручищей. Светится так, что я, грешным делом, чуть керосинку не потушил – так светло в хате сделалось. Подымает, он, значит, оттуда животное и мне в нюхало тычет: дывись, мол.

Ха! Чего я там не видел! Была бы нормальная крольчиха, может, пощупал бы. А то… Белая вся, как не знаю что, волосья по полу волочатся, а сама носом туды-сюды – воздух нюхтит. Видали мы таких!

А он и говорит, что, мол, животная не обыкновенная, а какая-то шиншилла, сто рублев стоит. Да по мне хоть связалла! Видать, у соседушки совсем стропила обморозились, раз такие деньжищи за эту крысу ухайдокал.

Ну, трахнули мы по маленькой, с тем и отправил его восвояси.

Недельку я его даже в очереди за поллитрой не встречал. Ну, думаю, пропал мужик. И, как-то утром, выхожу на завалинку, а кобелек мой, Карацупа, чтой-то там по навозу катает. Пригляделся – едрит твою налево! Дык это ж соседушкина крысятина!

Карацупа свое моментально отхватил – неделю потом на брюхе ползал. Только мне это мало помогло. Соседушко, чай совсем окочурится от такой горести, да и сто целковых у меня не просто так на огороде расцветают. Но я из ума ещё не совсем выпростался: прополоскал крыску с брандспойта, подштопал, там, где Карацупик постарался и повесил на задний двор, на солнышко. А под утро огородами прошмыгнул к соседушке и кинул бездыханную животную в клетку – могла ж она своей смертью откинуться?

Ближе к вечеру заявляется. Только я его сразу не признал. Да и как его узнаешь – кажное мгновение переливается от зелёного к синему и обратно, охает и за «движок» себя лапает, глаза как у бешеного таракана.

Я к нему:

– Ты это чего, кум? Стряслось что-нить?

А он полпачки валидола в жевало законопатил, сглотнул и шепчет, как умирающая фламинго:

– Нет, Пахомыч, ты не поверишь. Я ж свою шиншиллу позавчера под забором зарыл… А нынче, гляжу, а она опять в клетке…

С той поры соседушко даже тараканов не разводит. Предпочитает бездушную аппаратуру. Я с этим полностью согласен – таперича у нас самогону, хоть купайся!

О водолазах

Водолазы – народ стойкий. Как-никак спасатели. Кто утоп – водолазы тут как тут: ныряют в глубины речные и выковыривают охолонувшего на свет божий. Откачивают потом, по-ихнему – «отпинывают», и пожалуйте, господин утопающий, сто рубликов штрафу, потому как «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». А посему извне помощи не жди, ежели не при финансах. Но это все к делу не относится. Я тебе вот что расскажу.

Бывал и я в водолазах, по молодости. Работа, скажу я вам, не пыльная, но мокрая – простудится можно. Перед спуском – обязательные 250 граммов, чтоб не задубеть.

В тот день дежурным водолазом был Иваныч. До конца смены пятерых выудил, шары себе маненько подзалил – ещё и напоследок поллитра тяпнул. А тут звонок – тревога, значит. Дежурный лодочник схватил в одну руку мотор, в другую Иваныча, тот уже на ногах не стоял – и к катеру. Я тоже, за компанию.

Приехали. Иваныч живо на себе костюм напялил, груза навесил и уже было прыгать.

Я ему вслед:

– Иваныч! А конец спасательный?

Тот глазами зверско повращал и через плечо, сквозь зубы:

– За свои концы держитесь, пацаны! – и занырнул.

А на дне тьма кромешная, не видать ничего. Видим только по пузырькам, куда Иваныч бродит.

Минут пятнадцать Иваныч по дну рассекал – то налево, то направо, иногда кругами. А потом непрерывные бульки пошли – по-нашему это сигнал, что отыскал водолаз потопшего.

Мы – туда. Ждём. Минута. Две. Третья пошла. Смекнул я, что нечисто туточки, запасной костюм на себя мигом, баллоны, занырнул. И прям на Иваныча свалился.

Тот лежит на дне речном, синий уже, язык где-то за плечами болтается. А баллоны рядышком на песке валяются. Я Иваныча в охапку и наверх.

Потом уж он мне рассказал, что ориентир потерял, где берег, заблудился и решил всплыть. А со снаряжением не больно-то поплаваешь, тем более, что Иваныч ласты-то не надел. Раскинул Иваныч мозгой и, вместо того, чтобы груза сбросить, баллон скинул. Воздух-то вверх и пошел, сигнал подавать. А Иваныч наверх поплыл. Раза три пытался. Маленько не доплывал. Плюнул на все, решил, что жизнь его пропащая и на дно залёг – помирать. Тут я на него и свалился.

Втащили на лодку, откачали. Еще бы минута, преставился бы человек.

Он глаза открыл, приподнялся и первым делом:

– Ну что, нашли?

Я ему, с издевкой:

– Одного нашли…

– Ну и хватит… – и уснул.

Вызов, как потом оказалось, слава богу, ложный был. А день этот Иваныч как второй День рождения отмечает.

О неграх

Негры, вообще, народ интересный. И дело даже не в цвете кожи. Просто у них судьба такой – попадать во всякие пикантные ситуации. Чего далеко ходить – прямо сейчас историйку расскажу, закачаешься!

Так вот, есть у меня старинный приятель, естественно, негр. Мало того, что зовут его Колей, так и фамилия у него почти негритянская – Иванов. В милиции сначала не верили, ну а потом привыкли. Как-никак – коренной россиянин. Родился под Курском, отслужил два года до дембеля в нашей «огромной и могучей», даже пёр со стройки, где прорабом работал, так, что год условно схлопотал.

Но это всё к делу не относится. Значит, решили мы с Колей пошибче прочувствовать, что значит зимний лов. Пока я свой драндулет в гараже грел да рыболовную снасть в багажник запихивал, Коля, не будь дурак, живо в ближайшем магазинчике взял «для сугреву». Я это тоже скоренько умостил и двинулись мы за город, на речку.

Природа, скажу я вам, у нас знатная: лес, какой хошь, речушка рядышком извивается, местность вполне за гористую сходит – местные лыжники цельный день с холмов шуруют так, будто им одно место скипидаром помазали.

Приехали мы, значит, на место – слева от нас мужички лунки долбят, справа – «горючее» потребляют, в общем, отдыхает народ. С соседями мы моментально познакомились. Сначала, правда, косились они на Колю – уж больно личность его в русский антураж не вписывается. После третьей мужики дичится перестали, а после седьмой уже вместе гарненько спивали «Ой, мороз…».

За такой шумной компанией и день прошел. Разбили мы с Колей палатку, пожелали мужичкам спокойной ночи и лежим. Только с холмиков эти лыжники, будь они неладны: вжик-вжик.

Я, признаться, уже засыпать начал, да и лыжники угомонились – ночь всё-таки. А Коле не спится – нагрузился, черномазый, пивом по самые гланды и мучается от нестерпимого напора того органа, который аккурат над душой находится. Минут пять он решался. Потом, видимо, невтерпеж стало – в чём мать родила сквозанул в ближайший лесочек, благо, мороз слабенький стоял.

Верите – нет, не успел я на другой бок перекатится – как заорет кто-то! Мама дорогая! Чуть перепонки с корнем не вырвало. Шеметом из палатки вылетел…

Потом мы, конечно, восстановили полную картину. Нет, подумай только! Угораздило же этого басурмана на лыжню присесть. Сидит, значит, млеет. А с тыла к нему этаким спортивным шагом лыжник палками двигает – домой торопится. До Коли ему несколько метров осталось, перестал он природой любоваться, надумал вперед глянуть – а там… Нет, ты представь! Тихая зимняя ночь, снежок с неба меленький сыплет а на лыжне, извините за выражение, голый негр свои естественные надобности, того, справляет. У несчастного мужика ноги подкосились от такого недоразумения. Оставшиеся метры он «щучкой» пропахал собственным носом.

Коля тоже – голова. Нет, чтобы быстренько подхватиться и исчезнуть во тьме лесов, так он, заботливый такой, кричит вслед бедняге на чистейшем русском:

– Мужик! Всё в порядке! У тебя не белая горячка!..

Тут у мужика нервишки-то и не выдержали – сказались невзгоды послевоенной жизни: в ближайших деревнях куры разом снеслись от такого a-la Поваротти. Беднягу потом полночи «беленькой» отпаивали. А Колю мы до утра в палатке закрыли, чтоб не волновал общественность.

Ну ладно, бывай! А мне собираться надо – завтра с Николаем на охоту наладились.

Тим и все-все-все

Много лет назад я регулярно чатился на одном из российских сайтов. Контингент там был разнообразный, общение шло весело. В то время аватарок ещё не было, поэтому личность чатланина скрывалась только лишь за ником. Короткое такое слово. И вот однажды мне пришла в голову идея – а почему бы не написать про каждый ник маленький рассказ? Ну и написал.

Тим

С утра Тим был не в духе. Не успел он умыться, как дверной звонок обзывалисто зазвенел:

– Тим-м-м-м…

Это пришла соседка, позвонить. Едва она стала набирать номер, телефон, словно сговорившись с дверным звонком, стал трещать:

– Тим, Тим, Тим…

– Ну это уже слишком, – подумал Тим, и, захлопнув дверь ванной, пошел завтракать.

– Ти-и-и-и-и-им… – засвистел чайник, давая знать, что вода уже вскипела…

– Тим, Тим! – зачирикали воробьи, купаясь в луже, когда Тим проходил мимо.

– Тим-м-м-м-м! – звенел звонок трамвая.

– Тим! – сказал компьютер, включаясь.

– Тим! – ответил факс.

– Тим! – позвали из соседнего кабинета.

– Тим! – звякнула под ногами бутылка с пивом.

– Тим! – отвалилась с крыши сосулька.

– Тим! – открылась «Zippo».

– Тим! Тим! Тим! – доносилось отовсюду.

– А, может, не так уж и плохо, когда тебя все знают? – решил Тим и улыбнулся.

BlackMan

Блэкмэна с рождения тянуло к черному. То в грязь упадет, то кузбасслаком измажется, то у костра подкоптится.

А тут ещё бабушка чёрные джинсы подарила. А дедушка – чёрные ботинки. А рабочий коллектив скинулся и подарил рубашку цвета безлунной ночи. А когда обижают – на душе темным-темно. Только тёмное пиво и помогает.

– Видно, быть мне Блэкмэном, – подумал BlackMan.

Так и подписался в очередном письме – BlackMan.

Веса

Веса долго подбирал свое прозвище. Пробовал и «Вега» и «Sega», а от «SegaMegaDrive2» сразу отказался. Уж слишком оно длинное. «SonyPlaystation» тоже не понравилось – звук и видео хорошие, а пластики нет.

Пробовал «Балтикой» успокоится, но у нас её спиртом разбавляют. Да и не поймешь сразу – то ли вода, то ли пиво.

Долго Веса маялся, пока не зашел в одну компьютерную фирму. Взял прайс и…

– Ура! – обрадовался Веса. – «Vesa»! Вот самое подходящее прозвище!

С тех пор так и пишет: «Веса». А иногда, при хорошем настроении, букву «н» добавляет. Очень весна ему по душе.