Текст книги "В боях рожденная..."

Автор книги: Иван Руссиянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Командиры довели до всего личного состава боевую задачу, и до рассвета мы предприняли еще несколько попыток пробиться на восточный берег Днепра через Шклов, но из этого ничего не получилось: противник был гораздо сильнее. Нам нечем было бороться с его танками, которые всякий раз преграждали атакующим путь. Артиллерия переправилась за реку (это было и отрадно и одновременно досадно), а гранат и бутылок с бензином почти не осталось. К рассвету подразделениям было приказано снова отойти к лесу. Получив разрешение отдыхать, измученные люди падали на траву и мгновенно засыпали.

Вновь с оперативной группой штаба решаем, что же делать дальше. Остается переправа в районе Копысь, километров 20 вверх по течению. То, что немцы уже там, сомневаться не приходилось, но мы надеялись, что силы их в том районе пока невелики. Если это так, то следует действовать быстро и решительно. Я вызвал командира мотоотряда капитана Ященко.

– Вам ставится исключительно трудная задача: прорваться к переправе в районе Копысь, захватить ее и удерживать до подхода основных сил полка. Понимаете, насколько это важно?

– Так точно, товарищ генерал!

Мне казалось, капитан понял, что от его оперативности и настойчивости зависела судьба 355-го полка, однако мотоотряд не выполнил поставленной задачи. Ященко и передовая мотоколонна немцев двигались к Копыси параллельными дорогами, порою на виду друг у друга, но в соприкосновение не вступали. В нескольких километрах от переправы произошла короткая стычка, после которой Ященко отдал приказ повернуть назад. Вскоре он докладывал мне, объясняя свое решение тем, что «кругом – немцы». Я слушал его, с трудом сдерживая закипавшую ярость. И не сдержался:

– Вы трус, капитан! Вас послали не любоваться этими немцами, которые «кругом», а сражаться с ними! Вы обрекаете полк на гибель! Немедленно вернуться в отряд и выполнить приказ!

Что случилось с этим опытным командиром? До тех пор мне не приходилось сомневаться в его храбрости. Ведь не трус же он, в самом деле?! Очевидно, так деморализующе на него подействовала сложившаяся обстановка отхода.

Ященко вернулся к отряду, попытался атаковать гитлеровцев, но драгоценное время было упущено. Противник прочно удерживал и эту переправу.

Между тем, не зная, в каком положении находится мотоотряд Ященко, растянувшаяся полковая колонна двигалась по проселочной дороге к Копыси. Боковое охранение не сумело вовремя предупредить о появлении гитлеровцев. Собрав значительные силы, фашисты ударили по нашей колонне в нескольких местах, так же, как это делали мы еще недавно, отходя вдоль Могилевского шоссе. 355-й стрелковый полк, с которым двигалась оперативная группа штаба дивизии, был расчленен и не смог развернуться для отражения удара. Враг теснил подразделения к реке, намереваясь перебить нас на открытом берегу.

Посовещавшись накоротке, мы трое – Филяшкин, Шварев и я – пришли к единому мнению: в создавшейся обстановке пробиться на левый берег можно только отдельными мелкими группами, пользуясь преимуществами лесной местности. Каждая такая группа на определенное время как бы превращалась в отдельный отряд, действующий в тылу врага.

Я отдал приказ формировать мобильные группы и распределить между ними оставшееся в полку продовольствие. Филяшкин проследил, чтобы в каждой группе был политработник.

В нашу группу входили человек 50 бойцов, командир 355-го полка полковник Шварев, Филяшкин и я. Мы взяли с собой только стрелковое оружие и гранаты – те немногие автомашины, которые были в полку, пришлось бросить, предварительно приведя их в негодность.

Полк «растворился» в приднепровских лесах. Гитлеровцы потеряли нас из виду, и им пришлось прочесывать заросли. Они обрушивали артиллерийский огонь то на тот, то на другой участок леса, после чего в чащу углублялись автоматчики, которые шли по «обработанному» артиллерией участку и напропалую строчили из автоматов.

В ожидании темноты наша группа расположилась в густом молодом ельнике. Организовали круговую оборону, скрупулезно соблюдали тишину и маскировку. Медленно и тревожно тянулись минуты. Чутко вслушивались в лесные звуки, стараясь различить шаги гитлеровцев. Ельник, в котором мы лежали, хорошо скрывал не только нас, но и от нас наших врагов – они были где-то близко и в любой момент могли появиться перед каждым из нашей группы, причем в превосходящем числе.

– Неужели отвоевались, Кирилл Иванович? – прошептал я, обращаясь к Филяшкину.

– Ну, если и так, Иван Никитич, то все равно повоевали неплохо – много гадов положили. Сраму на нашу голову быть не должно.

– Это, конечно, только недолго…

Мы помолчали.

– Пистолет у тебя в порядке?

– Полна обойма и запасная с собой.

– Последний патрон береги.

– Конечно, живыми не дадимся, Иван Никитич. Дивизия не погибла – это главное. За Днепром сил наберутся и еще так накостыляют фашисту…

Кирилл Иванович неожиданно замолчал и настороженно поднял голову. Сначала одна, потом другая макушки крепких ярко-зеленых елочек резко качнулись, послышались шуршание и треск. Мы вжались в мягкие моховые кочки, выставив вперед пистолеты.

Два фашистских солдата с автоматами на изготовку, опасливо оглядываясь, появились в десяти шагах от нас. Они перекинулись вполголоса несколькими словами и замерли на месте, видимо испугавшись шума, с которым продирались сквозь ельник. Так они стояли не шелохнувшись, видимо усыпляя бдительность советских бойцов, которые могли быть здесь, и, конечно, насторожились, заслышав треск сучьев: гитлеровцам, наверное, – как и нам, впрочем, – хотелось считать себя невидимыми.

Я не мог отвести глаз от вражеских лиц. Как же хотелось выстрелить! Но ведь сам же отдал приказ подчиненным по возможности не ввязываться в стычки, соблюдать маскировку.

Решив, очевидно, что бдительность противника усыплена, автоматчики разом дали несколько очередей, стоя друг к другу спинами. Хорошо, что мы лежали так близко от них – пули просвистели над нами, посбивав лишь верхушки елок. Дальше фашисты не пошли, повернули обратно.

– Ушли невредимыми, – прошептал Кирилл Иванович.

– Пока еще невредимые… Еле сдержался, – признался я Филяшкину.

Наконец-то на лес спустились сумерки. Стрельба постепенно утихла, с нами остались обычные лесные звуки: шум ветвей да редкое птичье попискивание. Можно было быть уверенными, что враг не сунется в лесную чащу на ночь глядя. Тем не менее, соблюдая осторожность, к нам по-пластунски подполз полковник Шварев.

Втроем мы наметили план дальнейших действий. Решили остаться в ельнике на ночь, а перед рассветом двинуться на восток к Днепру, который, по нашим расчетам, протекал не очень далеко. Переправляться предстояло вплавь. А пока надо было установить связь с другими группами полка. В разведку вызвался идти оружейный мастер сержант Дедов, с ним ушли еще два бойца. Я приказал выставить часовых и уснул сидя.

Мне показалось, что проспал всего несколько минут – на самом деле прошло часа три. Разбудили разведчики. Они обшарили лес в радиусе 10–12 километров, но не встретили никого из наших.

Умывшись росой, съев по куску хлеба, двинулись на восток, ориентируясь по компасу. Впереди шли головные дозоры, сзади – боевое охранение.

Вскоре рассвело, но из-за росы и тумана было зябко, солнце только начинало пробиваться сквозь переплетения ветвей. На открытых местах, особенно в низинах, туман держался густой-густой – это было нам на руку. Обильная роса предвещала жаркий день, но пока что мы ежились в промокших гимнастерках, влага проникала даже за голенища. Шли точно на восток, поскольку не знали местности, кратчайшего пути к реке тоже не знали. На душе было неспокойно: тревожила судьба остальных групп полка, мучила неизвестность.

Наша безмолвная колонна двигалась уже довольно долго, когда ко мне подошли два бойца из головного дозора:

– Вот, товарищ генерал, поймали тут одного…

Передо мной предстал средних лет мужчина в потрепанном, явно с чужого плеча, пиджаке, латаных штанах и рваных ботинках. Что-то в его облике было неприятное, не внушающее доверия. Я долго присматривался и наконец понял: ходит в таком замызганном наряде и в то же время очень гладко выбрит, слишком аккуратно причесан. Неприятные белесые глаза бегают по сторонам, уходят от взгляда собеседника.

– Кто такой? – спросил я.

– Крестьянин… с хутора.

– Что делаете в лесу?

– Немцы пришли, и я убег. Брожу вот…

– Давно?

– Не знаю. Несколько дней, должно.

– Бритвенный прибор при вас? Прихватили, когда убегали?

Задержанный смутился:

– Волос у меня плохо растет – болезнь такая.

Да, крестьянин был явно липовый. От кого он скрывался и скрывался ли вообще? А если это не крестьянин и не дезертир, а добровольный фашистский прихвостень?.. Как бы там ни было, местность он, очевидно, знал хорошо, если решился бродить в лесной чаще. Воспользоваться этим следовало обязательно, даже против его воли.

– Поведете нас к Днепру кратчайшим путем. Только честно.

«Крестьянин» согласился с неохотой. Риск в использовании такого проводника был, но, как нам казалось, небольшой. Даже если он был вражеский разведчик, то и тогда не решился бы вывести нас на немцев – от возмездия за предательство уйти не успел бы.

Днепр показался неожиданно и скоро. Расступились деревья, и мы оказались на густо поросшем кустарником берегу.

– Ну я пойду, – сказал проводник.

Мы его отпустили, о чем потом здорово пожалели.

Хуторянин ушел, и мы тут же о нем забыли. Рассыпавшись по берегу, искали подручные переправочные средства, да не так-то легко их было найти. В конце концов решили использовать несколько поваленных деревьев – они упали, но часть корней еще прочно держалась за землю. Не имея ни топора, ни пилы, мы тем не менее быстро отсекли корни и спустили наши плавсредства на воду – время торопило. Орудийная канонада слышалась уже где-то далеко на востоке: мы, видимо, изрядно отстали от своих.

Утро было в разгаре, но туман все еще стоял над водой. По команде уцепились руками за деревья и поплыли. Плыть мне было тяжело – мешало давнишнее ранение в левую руку. Помог боевой товарищ, все тот же оружейный мастер сержант Дедов – как мог, он подталкивал бревно к противоположному берегу, широко загребая одной рукой. Мы плыли в тумане, как в молоке, преодолевая довольно-таки сильное течение.

Проплыли, наверное, метров 10–15, не больше, и тут с берега ударили автоматы. Красные вспышки хорошо были видны сквозь туман.

«Привел-таки, мерзавец, – подумал я про нашего подозрительного проводника. – Довел до реки и побежал за фашистами».

Пули свистели совсем рядом. Впереди кто-то вскрикнул. Полковник Шварев – он плыл передо мной – скрылся под водой. «Убит!» – пронеслось в голове. Однако он тут же вынырнул и с помощью других положил на бревно красноармейца, видимо раненного. Автоматный огонь не прекращался, но стреляли явно неприцельно – густой туман служил нам защитой.

Прошла минута или две, и наше бревно мягко ткнулось в противоположный берег.

С помощью бойцов я взобрался на кручу и лег в кустах. Казалось, дальше не ступил бы ни шагу: ломило плечи, ныла спина, в висках стучала кровь. Сил не оставалось, но лежать было нельзя: не говоря о том, что противник в любой момент мог переправиться через реку и устроить погоню, нам следовало пробираться к условленному месту, где был назначен сбор всей группы. Поднялся, подобрал палку и, опираясь на нее, пошел вместе о бойцами через кустарник и мелколесье подальше от воды, над которой еще висели последние клочья тумана. Правый берег уже достаточно хорошо просматривался.

В условленном месте, на небольшой поляне, собрались почти все бойцы и командиры нашей группы. Не хватало нескольких человек. Что с ними произошло, никто не знал: то ли они погибли при переправе, то ли плутали в лесу уже на этом берегу. Искать пропавших не имело смысла – все были измучены не меньше меня самого, и в таком состоянии можно не только не найти пропавших, но наверняка заблудиться и самим.

Выставили часовых, кое-как подкрепились и тут же попадали на землю, побежденные сном.

Поспать удалось часа два. Разбудил дождь. Сначала со сне я снова пережил переправу через реку, но, когда вода стала захлестывать лицо, я проснулся. Еще не просохшие после переправы, мы вновь промокли до нитки.

Самые молодые, отчаянно уставшие, продолжали спать под дождем. Я приказал поднимать бойцов и выступать, И снова гуськом мы шли на восток густыми лесами днепропетровского левобережья. Гимнастерки липли к телу, из-под пилоток стекали струйки.

Этот дождь, не давший нам отдохнуть после переправы, лил два дня и две ночи, затихая лишь на полчаса-час. Идти в мокром обмундировании было неприятно, но, с другой стороны, в такую погоду уменьшалась вероятность встречи с фашистами.

И действительно, немцев за два дня пути мы не встретили, но своих повстречали немало. Все они были в обмундировании и с оружием, выходили из окружения группами и в одиночку, присоединялись к нам, и наш отряд становился все более внушительным. Впереди и по сторонам двигались дозоры, выделили и тыловое охранение. Заметив что-то подозрительное, наше боковое, головное или тыловое охранение сразу же давало знать основным силам. Мы занимали оборону и ждали «противника», пока не выяснялось, что перед нами свои, такие же промокшие и усталые, но решившие во что бы то ни стало выйти из окружения советские бойцы и командиры из других соединений.

Как я уже сказал, у всех встреченных в лесу было при себе оружие и боеприпасы, но никто не имел продовольствия. В результате на третий день перехода наши скромные запасы полностью иссякли. Не оставалось ничего другого, как искать человеческое жилье. Но где искать? В какую сторону идти? В нашем распоряжении была только крупномасштабная карта Европы, а местности никто в отряде не знал. Оставалось надеяться на авось – вдруг повезет и мы наткнемся на какой-нибудь населенный пункт, проплутав не очень долго. Но мало было набрести на село или деревню, надо было еще не напороться на фашистов: во многих населенных пунктах немцы оставляли тыловые гарнизоны, а мы не хотели до соединения с нашими основными силами обращать на себя внимание противника. Однако приходилось рисковать. Наши многочисленные «продотряды» расходились в разные стороны на поиски провизии, и никогда не возвращались с пустыми руками. Бойцам случалось входить в деревни, занятые врагом, отсиживаться на сеновалах и в погребах, дожидаясь темноты – короткой июльской ночи, и ни разу никто их не выдал.

Промокая до нитки, высушивая одежду на себе под знойным солнцем и снова попадая под дождь, полуголодные, мы шагали на восток. Днем забирались поглубже в чащу леса, недолго отдыхали и снова шли вперед. Ночами двигались вдоль дорог, соблюдая максимальную осторожность, чтобы не наткнуться на вражескую колонну.

Кончались четвертые сутки этого изнурительного марша. Смеркалось. В небе уже поблескивали сквозь еловые лапы голубые звезды, лесную тишину нарушали шаги усталых людей, иногда позвякивали котелки. Неожиданно впереди послышались голоса. Это было явным нарушением моего приказа о максимальном соблюдении тишины. Ко мне подбежал шедший в головном дозоре сержант Дедов:

– Товарищ генерал! Впереди на пути следования группы какой-то населенный пункт.

– Возьмите двух бойцов и разведайте, есть ли там немцы.

– Слушаюсь! – И Дедов убежал.

Разведчики вернулись очень быстро, чуть ли не через 10 минут. Радостно возбужденный Дедов доложил мне:

– Товарищ генерал! Это деревня Заозерье. Фашистов там нет и не было. В деревне Советская власть! Есть сельсовет, партийная и комсомольская организации. Нас ждут!

Как невыразимо приятно было слышать эти столь привычные слова – «Советская власть», «сельсовет»!

Через полчаса мы уже были в деревне. Нас действительно ждали. Председатель сельсовета (к великому сожалению, забыл его имя и фамилию) распределил бойцов по избам. Я был спокоен – их накормят и дадут хорошенько отдохнуть. Председатель сказал мне, что в деревне есть еще несколько отставших от своих частей красноармейцев, а дома у него лежит раненый советский генерал.

Вместе с К. И. Филяшкиным мы зашли в просторную избу председателя. В горнице на высокой кровати лежал с закрытыми глазами средних лет мужчина в генеральской форме. Им оказался генерал-майор Липодаев. Мне показалось, что он без сознания. Но когда мы подошли к нему, генерал открыл лихорадочно воспаленные глаза и явно обрадовался.

– Вот, зацепило, – как-то виновато сказал од. – Не оставляйте меня здесь.

– Не оставим, – заверил я его.

За ужином, который мне показался необычайно вкусным, мы неторопливо беседовали с председателем. Он рассказал, что в деревне налажено наблюдение за передвижением немцев, разведка ведется круглосуточно.

– Разведка – это, конечно, громко сказано, – продолжал он. – В основном ребята, школьники, но за их сведения можно ручаться. Сегодня они сообщили, например, что по шоссе на Шклов идет немецкий обоз.

У меня мелькнула мысль: «А что, если разгромить этот обоз?»

– А далеко отсюда до шоссе? – спросил я.

– Да нет, километр с небольшим.

Посоветовавшись, решили выслать к шоссе разведку.

К рассвету она вернулась. Оказалось, что по шоссе действительно движется немецкий обоз в составе 20–25 пароконных подвод почти без всякого охранения.

План созрел мгновенно – надо устроить засаду, разбив группу на четыре подгруппы и расположив их последовательно вдоль дороги. Первая подгруппа открывает огонь по замыкающей подводе, четвертая – по головной, остальные – по центральным подводам обоза.

Немедленно бойцы были подняты, и мы выступили по направлению к шоссе. Для засады было выбрано место там, где шоссе поднималось в гору. Вскоре показался и обоз. Когда головная повозка достигла места, где залегла четвертая подгруппа, раздался дружный винтовочный залп. Тут же застрочили автоматы первой подгруппы, а затем и двух остальных. Все было кончено в течение нескольких минут. Ни одному фашисту не удалось уйти. Мы не потеряли ни одного человека. Нам достались богатые трофеи. В обозе были боеприпасы, оружие и продовольствие. Теперь можно было спокойно продолжать движение на восток – все необходимое в группе было.

Лошадей мы решили не брать, в лесу они вряд ли могли пригодиться. Раненого генерал-майора Липодаева несли на сооруженных из плащ-палатки носилках. Я очень боялся, что он не выдержит дороги. Тяжелая рана на ноге гноилась, врача с нами не было, вот-вот могла начаться гангрена.

К счастью, через несколько дней наша группа вышла из окружения севернее населенного пункта Подмошье и утром 24 июля соединилась с основными силами дивизии, вышедшими из окружения раньше нас, 13 июля, в районе Монастырщины.

По-разному выходили части 100-й стрелковой дивизии из окружения. С тяжелыми, кровопролитными боями пробился сквозь вражеское кольцо 85-й стрелковый полк под командованием подполковника М. В. Якимовича. Погибли многие лучшие командиры. Сам Якимович получил тяжелую контузию. Был убит уже знакомый читателю капитан Тертычный, один из первых в дивизии поджегший фашистский танк бутылкой с бензином. Остались лежать в земле Смоленщины комиссар полка батальонный комиссар Федор Зыков и секретарь комсомольского бюро полка заместитель политрука Александр Шнейдерман. Позже я узнал, что они организовали партизанский отряд в Смоленских лесах и погибли 18 августа 1941 года, выданные фашистам предателем. Убиты были командиры батальонов капитан Григорьев и лейтенант Сердюков.

Трудно сложилась судьба героя боев под Минском командира третьего батальона 85-го стрелкового полка капитана Коврижко. Много лет мы считали, что он погиб в одном из боев в начале июля 1941 года, прикрывая отход полка. Но выяснилось, что тогда он был тяжело ранен и засыпан землей. Его откопали жители ближайшей деревни и переправили к родственникам в Шклов. Однако его вскоре выдал фашистам полицай. Коврижко отправили в лагерь для военнопленных в Германию. Освобожден он был только в апреле 1945 года и вскоре вернулся на родину.

Поредевшие подразделения полка сумели пробиться к своим и соединиться с основными силами дивизии.

Не легче пришлось и двум окруженным батальонам 331-го стрелкового полка под общим командованием капитана В. Р. Бабия.

29 июня 1941 года в 22 часа 30 минут двумя колоннами, имея впереди разведку и сильное боевое охранение, отряд Бабия двинулся на прорыв вражеского кольца. Лил проливной дождь, тьма стояла кромешная. Внезапным стремительным ударом отряд пробился из окружения и начал отход в направлении Логойска.

Примерно к семи часам утра 30 июня отряд подошел к Логойску и расположился в трех километрах западнее него в лесу. В Логойске оказалась одна из советских дивизий, в распоряжение которой поступил отряд. Сотовцы пополнили запасы боеприпасов и продовольствия и по приказу командира заняли оборону западнее Логойска.

Утром 1 июля га отряд Бабия двинулась большая группа фашистов при поддержке танков, бронетранспортеров. Советские воины приняли бой, встретив фашистов метким огнем. Те отошли, потеряв два танка, один бронетранспортер, два мотоцикла и много офицеров и солдат убитыми и ранеными.

Но и у сотовцев было много раненых. Бабий решил отправить их в Логойск, рассчитывая на то, что там стоит дивизия, которой отряд был временно придан. Но раненых вскоре привезли обратно. Оказалось, что Логойск уже занят немцами. Таким образом, сотовцы вновь оказались в окружении.

Утром 2 июля отряд подошел в автостраде Минск – Москва и остановился в одном километре севернее от нее. Бабий приказал выслать к автостраде группу разведчиков. Весь день они вели наблюдение за передвижением войск противника, К вечеру разведчики вернулись. Старший группы доложил командиру отряда, что по шоссе беспрерывно движутся немецкие войска. Перейти автостраду скрытно было невозможно.

Бабий принял решение пробиваться через автостраду с боем. В сумерках 2 июля сотовцы подтянули к автостраде вторую пулеметную роту лейтенанта Лысюка, всю противотанковую 45-мм артиллерию и два 76-мм орудия. По команде Бабия одновременно ударила наша артиллерия, открыли огонь пулеметчики. Враг заметался в панике, отряд воспользовался этим и в боевых порядках перешел автостраду Минск – Москва. Выбив фашистов из станции Колодище, отряд вышел на артиллерийский полигон, откуда уже до самой Березины тянулись сплошные леса.

С боями, отходя по лесным и проселочным дорогам, в основном ночью, сотовцы шли на восток по направлению к местечку Березино, чтобы соединиться там со своими частями.

5 июля в 6 часов отряд вышел к реке Березине юго-восточнее одноименного местечка, но соединиться с основными силами ему не удалось. Наши части в 4 часа взорвали мост через Березину и ушли на восток. Таким образом, Бабий опоздал на какие-то два часа!

Пришлось переправляться на подручных средствах. Переправа прошла быстро и удачно. Фашисты ничего не заметили. Переждав некоторое время, двинулись дальше, ориентируясь по азимуту, поскольку карты у них не было. Бабий не знал обстановку, не знал, где свои, он просто торопился на восток, чтобы поскорее соединиться с нашими войсками.

К сожалению, «поскорее» не получалось: все чаще и чаще сталкивались с мелкими отрядами врага. Их они уничтожали. Встречались и крупные части – эти приходилось скрытно обходить. Так отряд двигался еще девять дней – с 5 по 14 июля.

Утром 14 июля подразделения Бабия остановились на отдых в лесу неподалеку от деревни Останковичи. Заняли круговую оборону, выставили сторожевое охранение под командованием младшего лейтенанта Демидовича. Не думали, что в этом лесу у них будет, пожалуй, самый тяжелый бой за все время и без того нелегкого пути.

Только капитан Бабий собрался прилечь, как прибежал боец от младшего лейтенанта Демидовича и доложил, что сторожевое охранение атакуют немцы силами до роты пехоты.

– Ну, рота – это не страшно, – сказал командир. – Передайте Демидовичу, чтобы он постепенно отходил в глубь леса и заманивал туда эту роту.

Противник удивительно легко дал заманить себя в ловушку. Как только вражеские солдаты углубились в лес, сотовцы с трех сторон открыли огонь и буквально в течение нескольких минут уничтожили гитлеровцев. Но это было только начало боя в лесу у деревни Останковичи.

Около полудня фашисты на автомашинах подбросили к месту боя еще примерно батальон пехоты с артиллерией и минометами. Начался массированный артиллерийский и минометный обстрел места, где отряд стоял раньше. Ведь к этому времени он успел отойти чуть севернее, так что гитлеровцы практически били по пустому месту. Затем вперед пошли фашистские автоматчики. Боеприпасов в отряде оставалось крайне мало, поэтому Бабий приказал подпустить фашистов на возможно более близкое расстояние и бить наверняка. Одновременный залп с фланга застал противника врасплох. Воспользовавшись замешательством врага, перешли в контратаку, причем кое-где дело дошло до рукопашной, которую фашисты не выдерживали и бежали, понеся большие потери.

Однако и эта схватка еще не была концом боя. Не прошло и двух часов, как гитлеровцы, получив подкрепление, правда на сей раз более осторожно, вновь стали наступать. Боеприпасы у сотовцев были почти на исходе. Поэтому Бабий приказал командирам подразделений часть боеприпасов передать четвертой роте лейтенанта Протасова, оставив себе только необходимый минимум. Эту роту он выдвинул на правый фланг, приказав прикрыть отход основных сил отряда. Четвертая рота блестяще справилась с поставленной задачей. Ее бойцы не только прикрыли отход, но и нанесли большие потери гитлеровцам. Больше в этот день враг не предпринимал попыток пробиться в лес.

В итоге этого тяжелого боя сотовцы уничтожили более батальона пехоты, сожгли десять танков и бронетранспортеров, взяли много пленных. В их руки попала карта с нанесенной оперативной обстановкой. Теперь Бабий знал, где наши части, знал, где находится сам в данный момент, поскольку его группа на карте была помечена жирным красным кружком. Теперь стало ясно, что они полуокружены. Единственный выход к своим частям лежал через труднопроходимое Кабанье болото.

Всю ночь на 15 июля отряд переправлялся через это болото. Кое-где пришлось мостить гати, трудно было тянуть на себе орудия, но сотовцы упорно штурмовали трясину.

К утру отряд был на противоположной стороне. Люди измучены до предела, грязные, голодные. Выбрали удобное место у небольшой речонки, выставили охранение и, приведя себя в порядок, подкрепившись, легли спать.

Командир отряда твердо решил больше в бой не вступать: боеприпасов в отряде почти не было. Оставались они только для разведывательных групп и групп охранения, да и то по одной обойме на винтовку и по одному диску на пулемет.

18 июля 1941 года отряд Бабия, насчитывавший 900 человек, – с оружием, в полной военной форме, с личными документами, комсомольскими и партийными билетами – соединился с частями 102-й стрелковой дивизии 20-й армии.

Итак, без малого месяц ожесточенных боев с врагом. За это время гитлеровская пропаганда не раз уже «хоронила» нас, крича в своих хвастливых сводках о «полном уничтожении» 100-й стрелковой дивизии. А мы были живы, более того – готовы к дальнейшей борьбе!

В боях под Минском воины 100-й стрелковой дивизии уничтожили 101 вражеский танк, 13 бронемашин, 61 мотоцикл, много автомашин разных марок, 23 орудия, сбили 20 самолетов. В боях под Острошицким Городком был полностью уничтожен 25-й танковый полк 7-й танковой дивизии вместе с командиром полка полковником Ротенбургом, а также 82-й пехотный полк 31-й немецкой пехотной дивизии. За время тяжелых боев при выходе из окружения были наголову разбиты еще три пехотных полка немцев[4]4
  ЦАМО СССР, ф. 208, оп. 2134, д. 1, л. 188.


[Закрыть].

Этот отзыв главнокомандующего Западным направлением свидетельствует, как высоко оценивались действия дивизии в целом и ее частей. Вскоре по представлению главнокомандующего Западным направлением Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 августа 1941 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные в этих боях доблесть и мужество 355-й стрелковый полк был награжден высшей правительственной наградой – орденом Ленина, а 46-й гаубичный артиллерийский полк – орденом Красного Знамени. Орденами и медалями были награждены многие командиры, политработники и бойцы дивизии[5]5
  ЦАМО СССР, ф. 202, оп. 2159, д. 29, л. 43.


[Закрыть].

В Журнале боевых действий 100-й стрелковой дивизии 20 июля была сделана такая запись: «Маршал Советского Союза тов. Тимошенко… в районе Дорогобужа встретил лейтенанта тов. Хабарова. Узнав от него, из какой части… сказал, что 100-я дивизия хорошо дралась, толково воюет и, если будет время, заедет посмотреть, как она сейчас устроилась. Передайте бойцам и командирам привет».