Текст книги "Любовь Без Права Передачи (СИ)"

Автор книги: Иван Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

  Чувствуя вину, видя, как он мучается, страдает, я старалась не попадаться ему на глаза, а когда все же сталкивалась с ним, он останавливал меня и заглядывал в глаза – я не выдерживала его укоризны, опускала голову, впадала в слезы, умоляя:

  – Прости меня, если сможешь, прости!..

  Надо отдать ему должное, он не стал мстить, более того, отпускал с работы в мои бесконечные поездки, не придирался за опоздания, а через некоторое время утешился другой счастливой претенденткой – скоропостижно женился, возможно, и в пику мне.

  Но иногда я ловила на себе его долгий, болезненный, вопросительный взгляд, опускала глаза, чувствуя неизгладимую вину...

  ...Вспомнила свой первый приезд в северный город к Игорю.

  Плохо спала, в вагоне было жарко, душно, все время просыпалась, выходила из купе, глядя на часы, торопя их медленный ход.

  К утру вся извелась, удивляя попутчиков странным поведением, не в силах усидеть на месте.

   Наконец, перрон!

  Увидела его, взмахнув крыльями, полетела.

  Устремился навстречу, сплелись в упоении, опустились на землю, замерли, слезы застилали глаза, мешая видеть дорогое лицо, любимые глаза.

  Долго стояли, тесно прижавшись, боясь поверить...

  Опомнились – никого, пассажиры давно разошлись.

  – Куда поведешь? – спросила я.

  – Поедем на квартиру моего товарища. Он уехал.

  Какая сказка!

  Роскошная, современная квартира с огромной, как бассейн, ванной с джакузи.

  Не успев войти, слились в объятиях, теряя по пути одежды, рухнули в заблаговременно заполненную водой ванну-бассейн, дорвались.

  Вода не мешала нам, напротив, помогала, поддерживая.

  Мой возлюбленный зацеловал, заласкал меня, легко удерживая на весу.

  Закачалась, как на волнах, упиваясь.

  И вскоре мои стоны нарушили тишину ванной комнаты.

  Праздник любви начался!

  Переместились в комнату, где нас ждало двуспальное ложе.

  Зазвучала тихая музыка – Вивальди?

  Неповторимый, сказочный мир чувственности – нежные, изысканные ласки в сопровождении музыки.

  Перестав принадлежать мне, мое тело плыло, парило, качалось на волнах блаженства.

  Увы, в самый неподходящий момент моя плоть нарушала идиллию единения музыки и любви, самопроизвольно пускалась в пляску, завершающуюся воплями наслаждения, заглушающими музыку...

  К середине дня, утолив любовный голод, мы испытали другой, и Игорь повел меня в ресторан, после чего, держась за руки, мы долго бродили по городу, заходя в музеи.

  ...Музейный зал.

  В центре зала – скульптурная группа 'Три грации', чуть далее – безрукая Венера.

  Игорь ходит вокруг них – внимательно, с непонятной придирчивостью изучает.

  Я задержалась в другом зале, где наслаждалась пронзительно-печальными осенними пейзажами Левитана, сказочностью лунных ночей Куинджи, подхожу к Игорю.

  Он ходит вокруг Венеры, поглядывая то на нее, то на меня.

  Казалось, будь его воля, он без раздумий освободил бы меня от одежд, и поставил бы рядом с 'вечной' Венерой на постамент для сравнения.

  ...Вечер, Игорь сидит на постели, я стою перед ним без одежд, которые неспешно потеряла с его помощью.

  Он почему-то не дает мне лечь, пристально, внимательно меня обозревает, поворачивая. Затем, едва касаясь, начинает оглаживать мое тело (как скульптор), его выпуклости и впадинки.

  Прохладно, но я внимаю его странной прихоти...

  Неожиданно изрекает:

  – А ведь ты более совершенна, чем Венера!

  Удивил! Ведь я знаю о себе все, что чуть повыше Венеры, что у меня более тонкий верх и потяжелей низ, но сравнивать нас!

  Мое тело – нестандартно, что порождает немалые трудности при покупке одежды, которая, если не велика в талии, то мала в бедрах, увы, оно далеко от классики.

  Спорить с ним бесполезно – это его предпочтения, но он настолько убежден, что сама уже вижу себя его глазами.

  Ложусь в ожидании утех.

   Увы, мой исследователь не торопится, не в силах выйти из состояния благоговения.

   Дотронулся, проверяет – живая ли я, теплая?

  Да, уж в этом-то я много лучше Венеры – она ведь каменная, холодная.

  Не дождавшись, роняю его на спину.

  С трудом оттаивает...

  Утром вновь бродили по городу.

  Игорь удивительно интересно рассказывал о своем родном городе, о его истории.

  Можно было бы еще долго гулять, если бы не холод, здесь, на севере, много холоднее, чем у нас, чего я не учла, пришлось вернуться.

  Входим, сомлела в его объятиях.

  Отнес меня (замерзшую) в ванную комнату, и через минуту я уже наслаждалась, окунувшись в теплую воду, в нежность, в счастье.

   Обычно, счастье воспринимается, как нечто, что предвкушаешь, или, что уже состоялось.

  С моим же милым я постоянно находилась в нем, растворяясь, купаясь.

  Увы, наши два счастливых дня пролетели в миг...

  Отныне мои поездки приняли регулярный характер.

  Каждую неделю я ездила к нему, иногда он приезжал ко мне.

  И, разумеется, были бесконечные прогулки – говорили, молчали, внимая жажде постижения, мешала плоть.

  У нас было мало времени, и моя избалованная плоть жадничала, стараясь насытиться им впрок, на всю неделю, не успевала – пора было уезжать!

  Это не значит, что мы только и делали, что любились, вовсе нет, но все, что мы делали, было пронизано, напитано любовью, чувственностью, непреходящими ласками.

  В этом были: и потребность души, и чудо постижения, и радость дарения...

  Мы дарили и познавали, обретая любовь и красоту.

  Много говорили о жизни, музыке, искусстве, литературе под непрекращающиеся взаимные нежности.

  И, конечно же, наши мнения разделялись.

  Как-то речь зашла о Булгакове.

  Мой милый заявил, что 'Мастер и Маргарита' – самое талантливое произведение во все времена.

  Я взвилась от возмущения:

   – Да, под былым воздействием наркотиков Булгаков действительно довел свое воображение до маниакально-болезненного состояния, до душевного надрыва, что позволило ему создать несомненно талантливое произведение – фантасмагорию.

  Но оно явно не дописано – там почти нет Маргариты и вовсе нет Мастера. По мне есть вещи много талантливее.

  Игорь даже прекратил ласки от негодования, попытался возразить, но я не давала, продолжая доказывать свою правоту, забывшись, возмущенно теребя его плоть.

  Утверждала, что бесхитростные лирические повести о любви Тургенева – не менее талантливы, а в 'Идиоте' Достоевского уж никак не меньше душевного надрыва!

  Он всхлипнул, пораженный столь необычным способом убеждения, откинулся в блаженстве на спину, не в состоянии продолжать спор.

  Затем не выдержал, вскинулся, уронил меня, и...

  После чего я уже не имела ни собственного мнения, ни желания спорить, а плыла на волнах непреходящего наслаждения и блаженства...

  ...Многое в нашей любви было странно для меня, необычно.

  Например, более всего прочего мой сладкий почему-то отдавал предпочтение немалым моим ягодицам.

  Он не скрывал, что они его неимоверно заводят.

  И, положив меня животом на постель, мог часами играть ими, тискать, целовать, покусывать, затем лечь на 'восхитительные подушки' и, поселившись во мне, сколь угодно долго 'кататься'...

  ...Мы стремительно привыкали друг к другу.

  И наши тела приучались (приручались), легко и доверчиво откликаясь на нежности.

  Припомнился один чудной случай.

  Как-то (Игорь тогда гостил у меня) мы очень долго гуляли, замерзли, устали.

  Поужинав, легли и сразу уснули.

  Среди ночи неожиданно проснулась, не ведая причины.

  Тихо лежала, думая о нас, испытывая приятное слегка щекочущее чувство, затем это стало мешать мне, становясь неприятным, тянущим, болезненным, не давая уснуть.

  Плоть откровенно требовала, но не будить же из-за этого утомившегося любовника. Встала, начала ходить, по комнате, терзаясь все более.

  Все, не могу! Что меня вело?

  Снедаемая желанием, склонилась над моим любимым, приблизила свое лицо к его спящему мышонку, коснулась, прошептала:

  – Малыш, ты мне очень нужен!

  И вдруг (не чудо ли?) он потянулся, зевнул, подрос, надулся, приподнимаясь, продолжая расти, даже пригубила в знак благодарности, после чего его 'готовность' стала полной.

  Ну и? Вожделение не ведало сомнений!

  Встала на колени над спящим мужчиной и осторожно 'наделась' на его не спящий орган, удерживаясь на коленях, едва касаясь ягодицами бедер недвижного любовника.

  Он ровно дышал, продолжая спать, или делая вид.

  Тихо задвигалась (хотя очень хотелось запрыгать), стараясь не разбудить, тянущая боль ушла, постепенно перерастая в сладость.

  Приложила пальчик к 'спусковому крючку', ускоряя развязку.

  Наслаждение легко нашло меня.

  Взорвалась, выдохнула восторг, содрогаясь, зашлась толчками конвульсий, закричала безмолвно, и мне стоило огромных усилий, чтобы мои крики были не громче шепота! Милый так и не пошевелился.

  ...Утром я с понятным любопытством спросила у него, как ему спалось, на что он ответил, что славно, но его мучили эротические сны с моим участием. Если он и лукавил, уж очень правдоподобно...

  Любовь необычайно обострила мои чувства, ощущения.

  ...Я часто звонила Игорю.

   Едва заслышав его голос, все мое тело, все его жилочки начинали вибрировать, трепетать, резонируя с его баритоном, приводя меня в транс.

  Я теряла себя, становилась рассеянной, отвечая невпопад, без причины виновато улыбалась окружающим, как бы извиняясь за свое счастье, и только то и делала, что торопила, подгоняла время, приближая скорую встречу с любимым.

  Время без него считала бесполезно утерянным.

  И, наконец, дождавшись встречи, увидев его, как птица, вопреки притяжению земли, летела. Скорей, скорей!

  И затем, погрузившись в любимые очи, купалась, тонула, погибала.

  Меня охватывало удивительное состояние полета, никогда не испытываемое мною ранее.

  Как будто, находясь на качели, я летела (падала) вниз – захватывало дух!

  Когда же он целовал меня, касался, гладил – в глазах все плыло, ноги отказывали, подкашивались.

  Ему приходилось удерживать меня, дабы я не рухнула (и где тот полет?), хотелось немедленно принять горизонтальное положение, и пить взахлеб из его рук, губ нежность, любовь...

  Нередко случалось так, что нас обоих одновременно охватывало непостижимое состояние взаимного погружения.

  Время останавливалось, мир замирал, безлюдел, никого, только мы вдвоем.

  Как-то, замерзнув, мы заскочили в кафе, сели, греясь, наслаждаясь теплом, медленно растекающимся по телу, сделали заказ.

  Затем, ожидая, взялись за руки и загляделись завороженные друг в друга.

  Очнулись лишь, когда выключили свет, кафе закрывалось, еда осталась нетронутой...

  Я расцвела и стала невозможно, непозволительно красивой.

  Вся светилась от любви, несла ее, заражая окружающих, щедро рассевая ее.

   На моем лице сама по себе появлялась странная, загадочная улыбка, заставляя улыбаться встречных, казалось, я знаю что-то такое, какой-то, известный только мне, секрет (тайну), чего не знают, и никогда не узнают, другие.

  И это была правда!

  Наташка, подруги, знакомые сопереживали моей любви, завидовали мне светлой завистью, тянулись ко мне, желая хотя бы погреться в лучах моего счастья.

  Тело наполнилось любовью, налилось (груди, бедра), походка преобразилась, стала свободной, раскованной. Встречные мужчины, независимо от возраста, улыбались мне, провожая взглядом, и причиной тому были не только мои соблазнительно покачивающие бедра.

   Я ловила на себе их восхищенные взгляды, это было исключительно приятно, но мне мил был лишь один, всю себя отдавала ему, других не существовало...

  Изредка Игорь приезжал ко мне, тогда мама оставляла нас одних, стараясь не мешать, уезжала к своей сестре или еще куда, и хоть он нравился маме, она настойчиво отговаривала меня от развития отношений с ним, предрекая скорую крайне болезненную разлуку.

  Я с ней соглашалась, но была не в силах что-либо изменить – это было сильнее меня!..

  ...Дома у меня была гитара.

  Игорь просил меня, и я с удовольствием пела ему под гитару романсы, песни, в том числе и свои (авторские).

  Но более всего он любил в моем исполнении украинские песни, которые мало знал.

  Он восхищался их мелодичностью.

  Как же он на меня смотрел!

  Эти изумленно-недоверчивые глаза!

  И хотя после этого он трудно переходил к любовным утехам, не решаясь спугнуть очарование (приходилось помогать ему), я не сетовала...

   ...Утром, проснувшись, Игоря возле себя не увидела, а услышала звуки гитары из другой комнаты.

  Лежала, внимая, наслаждаясь.

  Это были не джазовые импровизации, которые любил играть Игорь, и к которым сама была равнодушна.

  Что-то другое, незнакомое, идущее из недр души – мягкие переливы, неожиданные переходы, удивительные перепевы.

  Не Григ ли?

  Заслушалась!

  Душа потянулась к нему.

  Незаметно вошла, Игорь, сидел спиной.

  Увы, легко почувствовал меня, перестал играть. На мой вопрос:

  – Что ты играл? – ответил:

  – Тебя. То есть, о тебе.

  – ???

  – Я думал о тебе, а руки сами по себе перебирали струны.

  Не смогла удержаться, прижалась к нему – сомлела.

  Растворялась в нем, плавно погружаясь в мир ирреальных ощущений, когда понятие мое (его) тело теряло смысл, наши тела уже не существовали в отдельности, сливаясь, обретая гармонию с совершенством мира, удивительного, сказочного мира любви...

  Так в наших поездках друг к другу прошла зима, подходила к концу весна, а я не только не успокоилась, а все более погружалась в любовь, в наркотическую зависимость от нее, от ожидания встреч с любимым, и, как истинному наркоману, мне стало недоставать, необходимо было увеличивать дозу и частоту.

  Я изнемогала без него, часто звонила, чтобы хоть услышать его голос, все более нуждаясь, предчувствуя – вот-вот что-то должно было произойти.

  Никогда ничего не требовала, и вначале он сам, по собственной инициативе, обещал найти какое-то решение, даже развестись, я же была готова на все, лишь бы быть рядом с ним, но к концу весны он уже не заговаривал о нашем будущем.

  Видела, как ему тяжело, как он разрывается на части, мучается.

  Это усугублялось еще и тем, что моя плоть, разбалованная им, не выдерживала столь долгих разлук, терзалась и, как попрошайка, вымаливала любовь.

  Мне казалось, что я потихоньку превращаюсь в нимфоманку.

  Едва приехав, теряя сознание, слабо соображая, торопила – скорей, скорей, и пила, расплескивая, огромными глотками любовь, наслаждение, блаженство, восторг, и лишь насытив любовью страждущее тело, как-то успокаивалась.

  Впрочем, он не возражал, с восторгом гасил мой любовный накал, не переставая поражаться моему темпераменту, наслаждался мной, моим блаженством.

  Зато самое замечательное начиналось потом, после...

  Я впадала в удивительное состояние: полета, падения, невесомости, погружаясь в его дивные глаза, растворяясь в них – наверное, это и есть вершина любви.

  И легкая, как пушинка, возносилась в небо, часами парила с любимым, держась за руки, неохотно возвращаясь в реальный мир...

  Вспоминая сейчас с болью эти сладкие, счастливые дни, часто себя спрашиваю, что же больше всего осталось в моей памяти – самое острое, пронзительное?

  Нет, это не были картины любви, не утоление страсти, не восторги тела.

  Оказывается, то, когда мы, взявшись за руки, бежали под дождем мокрые, счастливые от метро домой и было самым ярким моим воспоминанием!

   Как странно?..

   ...В середине мая Игорь устроил себе командировку в наш город, и должен был на неделю приехать.

  Упросила маму, и, пойдя мне на встречу, она уехала к сестре, якобы на посадку картошки. Это была неделя незабываемого счастья. Лишь однажды в самом начале она была омрачена, но в том была и моя вина...

  Встретила на вокзале.

  Он приехал совсем другой, не такой, как всегда – был задумчив, печален, хоть и не скрывал радости встречи.

  От еды решительно отказался, сказав, что поел в поезде, я и не настаивала, поскольку и сама торопилась любить.

  Повела в ванную, нетерпеливо раздела, сбросив его и свои одежды.

  Быстро мыла любимое тело, зацеловала, заласкала.

  Игорь же находился в заторможенном состоянии.

  Его отрешенность не успокаивала, а напротив заводила меня.

  Вожделение переполняло меня как мартовскую кошку.

  Нетерпеливо выпроводила его из ванной, быстро домылась сама.

  Надела самую сексуальную полупрозрачную тесноватую ночнушку.

  Глянула в зеркало и восхитилась собой.

  Через ткань пробивались, разве что, не прорывая, большие упругие бутоны, венчавшие призывно торчащие в стороны груди, а бедра и ягодицы настолько бесстыдно распирали, натягивали ткань, просвечиваясь, что даже у меня вызвали желание...

  Вышла из ванной, погруженный в себя Игорь лежал на постели, меня не замечал.

  Может быть это какая-то игра?

  Что ж поиграем!

  Стала игриво прохаживаться перед безразличным ко мне мужчиной, покачивая бедрами, небрежно роняя ягодицы, косо поглядывала на его реакцию, стараясь расшевелить.

  Наклонялась, что-то поднимая с пола, чуть не разрывая ткань растягивающими ее бедрами, поднимала руки к волосам, натягивая ткань поднимающимися грудями.

  С удовлетворением почувствовала следящий за мной взгляд, дефилируя перед ним, находя пустяковые ненужные занятия.

  Наконец, уже не скрывая распирающего тело желания, приблизилась к лежащему мужчине.

  Глянула в глаза и ужаснулась – дикий зверь!

  Отшатнулась, отступила назад – поздно!

  Вскочил, грубо схватил меня, и с размаху бросил на постель. Затем, разрывая рубашку, закинул ноги на свои плечи, и...

  Было больно, обидно, неприятно.

  – Не надо, не надо!..

  Но он уже ничего не соображал, не владел собой, и быстрыми, резкими толчками таранил меня.

  Почти сразу опомнился, совладал с собой, сокрушенно извиняясь:

  – Миленькая, любимая, славная, солнышко мое, прости, прости, прости!

  В глазах – мольба о прощении, страх потерять меня, раскаяние.

  – Меня может извинить только одно, – виновато уговаривал он меня спустя некоторое время, – ты даже не можешь себе представить, насколько ты соблазнительна в движение – эта неистовая пляска грудей, летающие бедра, и полупрозрачная ткань, многократно усиливающая воздействие!

  Это тягчайшее испытание для любого мужчины!

  Если можешь, прости, ты разбудила во мне зверя с инстинктами, идущими из глубины веков. Обещаю, это не повторится более, но знай, не могу не предупредить – любому мужчине неимоверно трудно укротить себя, глядя на твое бесподобное, разыгравшееся тело...

  Он долго еще сокрушался, целовал, ласкал меня, успокаивая.

  Я же давно уже не помнила зла, мне стало даже лестно, что смогла довести до такого состояния моего исключительно нежного и ласкового любовника, увидела впервые за долгое время, сколь он терпелив и сдержан, имея неудержимый, неистовый темперамент, постепенно приходила в себя, успокоилась, но навсегда запомнила этот урок.

  После случившегося меня ждало удивительное испытание – небывалый чувственный изыск, видимо так любовник пытался реабилитировать себя.

  Распластал на спине, стараясь ублажить, воздействуя на самые сокровенные, чувствительные местечки на моем теле.

  Изголодавшаяся плоть внимала его ласкам, предвкушая скорый восторг.

  И когда я уже готова была взлететь в блаженную высь, он вдруг прекратил ласки...

  Что-то новенькое!

  Переждав, возобновил ласки, и вновь остановился у заветной черты.

  Что он творит?

  А он не унимался, и делал это всякий раз, когда приближался выброс наслаждения...

  Ничего не понимала.

  Низ живота медленно заливала свинцовая тяжесть, я завыла от мучительной неудовлетворенности.

  Он же продолжал истязание...

  И вдруг в какой-то момент я почувствовала, что тянущая боль внизу живота куда-то уходит, перерастая в исключительно приятные ощущения...

  Так, чередуя сладчайшие воздействия, мой испытатель умело вывел меня на вершину наслаждения и длительное время удерживал.

  Бесконечное блаженство – я плыла меж облаков в небе, поднимаясь все выше и выше, сливаясь с другими блаженствами, наслаждаясь всей полнотой переживаний.

  Кажется, даже запела.

  Чувство реальности оставило меня...

  Как долго находилась в этом странном необычном состоянии – не знаю.

  Думаю долго!

  И лишь, спустя много времени, что-то сорвалось во мне, не удержалось, а жаль!..

  Всхлипнула и тихие, едва заметные конвульсии ознаменовали завершение сказочного путешествия в страну непреходящего блаженства.

  С неохотой вернулась в реальный мир.

  – Господи, что со мной было?

  Где я была? Как это?

   Какой восторг! – шептала я, и мысленно благодарила неистощимого в фантазиях любовника, достигшего вершин совершенства...

  Эта незабываемая хмельная неделя, пролетела как миг.

  Мы, как сплелись в начале руками, так ни на минуту не отпускали, ни в магазине, ни в метро, ни в кафе, как чувствовали, что это наша последняя неделя счастья.

  Взяла отгулы, Игорь лишь один раз сходил на завод, отметив командировку, и мы получили возможность бесконечно наслаждать друг друга.

  День смешался с ночью.

  Мы как с цепи сорвались!

  Просыпались в любовь, часто забывая поесть.

  Оголодавшие, набрасывались на еду, затем, друг на друга, выходили на улицу, целовались везде, где нас настигала потребность, неожиданно срывались, удивляя прохожих, на крыльях любви мчались домой...

  Нам не было надобности говорить, да и слова нам не были нужны.

  Часами могла смотреть в его глаза, растворяясь в них, могла без причины вдруг заплакать, или засмеяться.

  Упивалась его ласками, теряя ощущение реальности, погружалась в мир непреходящего восторга, наслаждения, блаженства...

  Удивительное состояние совместного полета – невесомую, меня приподнимало над землей. Удерживая руку моего милого, тянула его в синеву.

  Взявшись за руки, мы подолгу парили над землей, миром, рассевая любовь...

  Наслаждаясь близостью с любимым, пила жадно огромными глотками любовь и не могла, не в силах была утолить эту жажду – еще, еще, еще...

  Увы, все в этом мире кончается.

  В последнюю ночь мы не спали, я тихонько лежала, обняв его, и, как не силилась, не могла сдержать слез, но не желала, чтобы он их видел, твердила (про себя), пришедшие откуда-то строки:

  – Чтоб оттолкнувшись ото сна,

  – В твое плечо душа уткнулась,

  – Чтобы небесная она

  – Земному раю улыбнулась...

  И вдруг почувствовала на плече горячую каплю.

  Боже, он тоже плачет!

  Меня прорвало, захлебнулась рыданиями:

  – Я не хочу, не могу с тобой расставаться, желаю с тобой засыпать и просыпаться, я люблю тебя, как никто и никогда не полюбит.

  Миленький, не покидай меня, не уезжай! – как будто знала, что это наша последняя встреча.

  Он молчал, до боли прижимая к себе...

  Лишь к утру, мы забылись недолгим сном.

  Утром я проснулась от ласк.

  На улице шел дождь, что соответствовало нашему настроению.

  Еще было немного время.

  Он наслаждал мое тело.

  И, хоть проснулось желание, не хотелось тратить на это наши последние минуты.

  Мы пытались запомнить навсегда, запечатлеть в памяти друг друга: глаза, улыбку, контуры и изгибы тела, мягкое тепло кожи, сладость губ, нежность рук...

  Все, пора!

  Мой любимый старался не смотреть на меня, отводил глаза, а когда мне все же удалось заглянуть, в них стояла боль, мука и такое отчаяние!

  Вновь сплелись в объятиях!..

  IV

  ...Перрон.

  Смотрела на уплывающее лицо любимого сквозь пелену слез, пошла, затем, побежала, не в силах расстаться с моим единственным, желанным, любимым.

  Конец платформы остановил меня.

  Все, я уже не могла, дошла до конца платформы, до черты страданий!

  Надо что-то решать!

  Пошла на вокзал к кассам, взяла билет на следующий поезд, и полетела вслед за ним к нему – моему суженому...

  – Вам плохо? – женский голос вернул меня в действительность, в электричку...

  – Все хорошо, – буркнула я, недовольная, и тут почувствовала, что держу в руках мокрый от слез платок...

  Вспомнила (как же это больно еще и сейчас!) ту последнюю нашу встречу, впрочем, это не была встреча.

  Приехала к нему, спустя несколько часов после его возвращения домой из командировки, из нашего недавнего счастья.

  Дальше так продолжаться не могло!

  Я должна была что-то понять для себя, решить, сделать, посмотреть на его жену, на ребенка, а может быть, даже поговорить ней?

  Адрес я знала.

  Пристроилась для наблюдения на скамейке недалеко от подъезда, спрятавшись за газетой и темными очками...

  Весна – солнечно, тепло.

  Даже здесь (на севере) деревья уже укрылись зеленью.

  Запели соловьи, провозглашая весну, призывая своих подруг.

  Замечательная пора, располагающая к любви, настраивающая на счастье!..

  Шло время, наконец, увидела, как из подъезда выбежала маленькая девочка в цветастом платьице, лет пяти-шести, подбежала к детской площадке, побежала обратно, позвала:

  – Мама, папа, скорей!

  Вышел Игорь, за ним – молодая невысокая светловолосая женщина.

  Лицо милое, доброе, но тело-то ведь вовсе не худенькое, как описывал ее Игорь.

  Талия заметно округлилась.

  Ну, конечно же, она беременна и это вполне заметно.

  Игорь об этом не говорил.

  То-то в последние наши встречи он не заикался о разводе.

  Вот и объяснение.

  Света, так звали его жену, все решила за всех нас легко и просто, предполагая, что от беременной-то жены он никак не уйдет, по крайней мере, в обозримом будущем...

  Девочка, взяв папу и маму за руки, потащила к детской площадке:

  – Папа покатай, мама садись!

  Мама и дочка сели на качели, Игорь начал их раскачивать.

  Изображение подернулось пеленой, помутнело, слезы полились сами собой.

  Решение пришло!

  Но как же больно, как невыносимо больно!

  Качаясь на скамейке, я убаюкивала боль, и все твердила про себя:

  – Такая боль, что впору петь,

  – Что впору думать что угодно,

  – Что впору вырваться посметь

  – Из тела прочь и плыть свободно!..

  Но боль не уходила, заполняя меня, и уже готова была сорвать с моих уст вопль отчаяния. Попыталась подняться, не смогла (не вырваться из тела!), непомерная тяжесть давила к земле.

  Как старуха, опираясь руками, сползла со скамьи, встала и чуть не рухнула, но удержалась, и с трудом переставляя прямые негнущиеся ноги, потащилась восвояси.

  Оглянулась в последний раз:

  – Прощай, любимый!..

  Мне даже показалось, что Игорь заметил мой уход...

  Помню только обрывки происходящего...

  Зазвонила мобилка, кажется, это был он. Автоматически ответила:

  – Да, слушаю?..

  – Это была ты? Ты где? – надрывался голос. Спазм сдавил горло, я захрипела:

  – Нет, я умерла.

  Он что-то говорил, я открывала рот немая, как рыба, а слова не получались.

  Завыла громко и отчаянно!

  Потом рухнула в траву и забилась в истерике.

  Люди проходили мимо, кто-то меня поднимал, опять валилась на землю, вставала, шатаясь, шла, опять падала...

  – Вызовите скорую помощь, – сказал мужской голос.

  – Не надо!..

  Встала, покачиваясь, пошла...

  – Она же пьяная, разве не видите, с утра накачалась, – послышалось за спиной...

  Дальше – сплошные провалы в памяти...

  Метро... провал... поезд, верхняя полка, мокрая от слез подушка... провал... чей-то голос:

   – Вам плохо?..

  Длительный провал в памяти...

  Огромные, испуганные глаза матери... опять провал...

  Вот мама кладет холодный компресс на лоб... провал... она что-то спрашивает, наконец, услышала:

  – Что сказать Игорю? Он звонит, – я ничего не понимала!

  – Скажи, меня нет, я вчера умерла!..

  Провал...

  Даже сейчас в вагоне электрички по прошествии стольких месяцев, я не сдержалась, тихонько заскулила, вызвав удивленный взгляд своего юного попутчика...

  Игорь потом и звонил, и приезжал, но я никогда его больше не видела, не говорила с ним. Никогда!

  Я бы не выдержала этой пытки!

  Слушала его голос или просто отключала мобилку, даже, когда сама звонила, чтобы услышать любимый голос.

  Впрочем, нет, был один случай.

  А может это, было, видение?..

  Мы с Сережей стояли в метро на перроне. Оживленно беседовали.

  Подходил поезд.

  Вдруг я почувствовала, что мою спину жжет чей-то взгляд.

  Забеспокоилась, завертела головой, и вдруг увидела его!

  Игорь, это был наверняка он, находясь метрах в пятнадцати от меня, буравил меня своим взглядом.

  Двери поезда раздвинулись, пропуская пассажиров.

  Игорь, продолжая смотреть на нас, пятясь спиной, протолкнулся внутрь вагона.

  Меня всю трясло, ноги ватные, не могу пошевелиться, крик застрял в глотке!

  Сергей недоуменно таращился на меня.

  И тут, не помня себя, взвилась и птицей полетела к нему!

  К этим единственным в мире любимым глазам, ударилась телом и крыльями о закрывшуюся дверь и медленно 'стекла' на перрон, в последний раз слившись с ним, с чернотой его глазищ!

  В них замер крик любви, смертельной муки и страха за меня!..

  Когда я очнулась, надо мной склонились встревоженные лица Сергея и еще какой-то дамы в форме.

  Приподнялась, успокаивая их и еще нескольких человек, стоящих вокруг.

  Подходил следующий поезд.

  Вдруг, не владея собой, в неудержимом порыве с радостным криком избавления бросилась туда!

  Дальнейшая жизнь потеряла всякий смысл!

  Но рука Сережи мертво держала меня, не давая мне этой последней утехи.

  Тщетно вырывалась, наконец, поняв безнадежность затеи, затряслась в рыданиях, уткнувшись в Сережу.

  Он бережно обнял меня, гладил по голове, успокаивая.

  Подняла голову.

  В его глазах стояли слезы такой невыносимой муки и боли!

  Какие же страдания я несу этому доброму большому мальчику с его ненужной мне любовью.

   Направились к выходу...

  Провалы в памяти...

  Как мы добрались до дома, не помню, мамы еще не было, я пообещала, что со мной ничего не случится, пусть не беспокоится и оставит меня.

  Сережа не уходил, и лишь дождавшись мамы, сказал что-то ей и ушел.

  Я лежала в своей комнате без желаний и мыслей.

  Мама, видя, что я успокоилась и уснула, вышла из комнаты...

  Повинуясь неведомому порыву, встала и спокойно направилась к окну.

  Открыла окно, стала на подоконник и в последний раз глянула на этот бессмысленный мир.

  Не было ничего, что могло удержать меня здесь, где нет, и не может быть моего любимого со мной!..

  Почти шагнула, но огромные глаза, в которых застрял крик ужаса, остановили меня.

  Мама не кричала, а сипела:

  – Не надо, не надо, не надо!...

   И, нелепо перебирая ногами, меленькими шажками приближалась ко мне.

  Замерла, видя, что я двинулась к проему окна, вновь засеменила.

  Я застыла, не решаясь нанести ей этот последний удар.

  Она же, наконец, добравшись до меня, схватила за руку и сорвала с подоконника на пол. Упала на меня всем телом, судорожно оплетя руками, и все шептала, не в силах даже заплакать:

  – Не надо, не надо!..

  Не пытаясь вырваться, я лежала давно уже не живая, но и не мертвая еще.