Текст книги "Танки оживали вновь"

Автор книги: Иван Голушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Пытаюсь затормозить, однако ничего не получается. Через мгновение танк ломает перила и падает башней вниз. Чувствую один удар, потом еще...

Свет погас. Пробую подняться в танке на ноги. На мне кто-то лежит и стонет. Это старшина Н. К. Репкин, который был в танке вместе со мной.

– Репкин! – зову я. – Ты жив?

– Вроде жив, – отозвался он. – Чуть шею себе по сломал.

Пока мы ощупывали друг друга, начала просачиваться вода. Слышно было, как она пробивается сквозь щели. Неужели конец? Погибнуть так глупо! "Лучше бы в Дубровке, когда начнется прорыв", – подумал я. О намечавшемся прорыве мне было известно. Командование снова пыталось расширить плацдарм и выйти к железнодорожному узлу Мга. Это должно было произойти буквально на днях. И этот танк, который я сегодня испытывал, предназначался для прорыва. А тут такая история...

Вода быстро заполняла танк. Холодная. Тяжелая. Вот она уже по пояс, как иголками, покалывает тело. Дышать становится тяжело. Пробую вместе с Репкиным подтянуться к днищу, ставшему теперь потолком. Единственная надежда на спасение – это аварийный люк. Но откроется ли он? Предпринимаю последние усилия, хватаюсь, жму вперед и... люк открывается. Поток воды встречает меня, но я с силой выталкиваюсь из танка. К счастью, полынья, пробитая танком при падении, – над головой. Делаю первый вдох и тут же чувствую, что меня тянет под лед. Несколько почти бессознательных взмахов рук и ног – и я удерживаюсь на поверхности полыньи. В руки попадает веревка с привязанной курткой. На мосту крики:

– Держись! Держись!

Рядом показывается голова Репкина. По доскам, брошенным на лед, спешат люди и подхватывают старшину. Нас куда-то несут.

Оказались мы в тепло натопленной комнате. Женщина в белом прослушала пульс. Затем нас раздели, чем-то растерли, уложили. Вскоре пришли офицер штаба фронта Г. А. Федоров и главный инженер завода А. Ф. Пехотин. Советы следовали один за другим: то полежать, то немедленно ехать в госпиталь, то вставать и двигаться. Я спросил, кто нам помог выбраться из полыньи.

– Девчата, – сказал Пехотин. – Аэростатники. Это они вас выручили.

Федоров и Пехотин осторожно расспрашивали, что случилось на мосту. Ничего определенного я сказать не мог. Говорю, что танк потянуло влево, а затормозить, остановить его не удалось: из-за гололеда на мосту он по инерции двигался, сломал перила и опрокинулся в реку.

Начали думать, как поднять танк. Федоров предложил ехать в ленинградский "Эпрон". Действительно, через несколько часов прибыли представители "Эпрона". Они пообещали на следующий день привезти помпу и резиновый понтон. С завода подгонят танк-тягач, доставят тросы и полиспасты. Вот только не было водолаза. Поэтому на следующий день вместо водолаза застропить затонувший танк вызвался мастер завода коммунист Палладий Савицкий. Полынью расчистили до берега. Савицкий спустился в холодную воду, застропил танк за понтон, прикрепил трос от тягача.

Когда вытащили и осмотрели танк, оказалось, что лопнула тормозная лента. Она была в свое время снята с горевшего танка... Приходилось идти на это, так как новых запчастей недоставало.

Танк отбуксировали на завод, промыли двигатель маслом, перезарядили аккумулятор и поставили другую тормозную ленту. И через сутки на этом танке я убыл в Невскую Дубровку.

Глава V. Блокада прорвана

Бои местного значения. – Новый командир. – Скрытая подготовка. – Штурм ледяной горы. – Прорыв блокады. – Стойкость и мужество. – Раненых отправляют на Большую землю. – Возвращение в Ленинград.

В апреле 1942 года фашисты сделали еще одну попытку овладеть пятачком в районе Московской Дубровки. В дальнейшем, видимо, они думали форсировать Неву и захватить плацдарм для наступления на Ленинград. Двое суток буквально горела земля. Никто – ни противник, ни наше командование – точно не знал начертания переднего края. Все смешалось, окуталось дымом. Обстановка менялась ежечасно.

Противник не считался с потерями, бросал в бой все новые и новые резервы.

Наше командование делало все, что могло, для удержания пятачка. Переправляли боевую технику, людей, ставили дополнительные огневые задачи артиллеристам. Однако соотношение сил было неравным. Противник, имея огромное превосходство, овладел пятачком.

Сражались на пятачке и наши танкисты. Многие остались там навечно. Лишь некоторые, выполняя приказ, сняли пулеметы с танков и отошли на правый берег Невы. Лед на реке взломался, и это еще более осложняло положение тех советских солдат, которые пробивались к своим. В течение нескольких ночей с захваченного противником района переправлялись через Неву наши пехотинцы, артиллеристы и танкисты. По одному и группками они пробивались через вражеские боевые порядки к берегу реки и плыли к своим. Немногие спасались: ледяная вода, огонь противника оставляли мало шансов для благополучного форсирования. На правом берегу дежурили наши солдаты, чтобы оказать немедленную помощь тем воинам, которым удавалось переплыть реку.

В одну из ночей удалось перебраться к своим заместителю командира роты по техчасти старшему технику– лейтенанту А. Я. Кумаченко вместе с ремонтником сержантом Васечкиным. По рассказу офицера, они встретились посередине Невы, когда Васечкина покидали последние силы. Кумаченко помог сержанту ухватиться за бревно, на котором он переправлялся сам. Офицер нашел на берегу этот обрубок дерева, оставшийся то ли от зимнего настила на переправе, то ли от разбитого сарая.

Кумаченко был ранен в ногу. Ему быстро оказали помощь и, конечно, начали расспрашивать его о товарищах, дравшихся на пятачке. Со слезами на глазах Кумаченко рассказывал о подробностях боя, о мужестве танкистов, которые оказались на захваченной противником территории.

Гитлеровцы сразу же начали подрывать танки, стоявшие в боевом охранении либо подбитые при контратаках. Они подкладывали под днище машин мощные фугасы и мины и подрывали их вместе с экипажами, которые до конца оставались верными своему воинскому долгу. Так героически погибли экипажи старшего лейтенанта Н. А. Опрышко, лейтенанта Д. И. Фролкова, старшего сержанта П. С. Иванова, младшего сержанта М. И. Громова и другие.

Двое суток мы ждали заместителя командира батальона капитана В. Т. Волошина. Он пользовался среди нас особым авторитетом. Пожалуй, он больше всех делал для боевого охранения на пятачке в течение всей зимы 1942 года, чуть ли не ежедневно он переправлялся на левый берег, чтобы на месте определить сектор огня для каждого танка в зависимости от местности, расположения и возможного характера действий противника. При этом он учитывал огневые возможности танков, организовывал взаимодействие между экипажами.

Капитан Волошин десятки раз ползал по-пластунски на передний край, изучил каждый бугорок, яму, точно рассчитывал расстояние до противника, проверял, уточнял изменения в обстановке, учил рядовых, сержантов и офицеров огневому бою.

И в тот день, когда противник предпринял штурм, капитан Волошин был на пятачке, в одном из танков, руководил боем. А что было дальше, никто не знал. Думали, что погиб. Но, к счастью, он остался в живых. Через двое суток его нашли в госпитале. Оказалось, что раненого капитана переправили через Неву наши пехотинцы.

После боев на пятачке от боевых экипажей осталось лишь несколько человек. Танкисты сражались до последнего снаряда, до последнего патрона, до последнего вздоха.

* * *

По решению командования для доукомплектования 118-го отдельного танкового батальона па Карельском перешейке на базе 152-й танковой бригады формировались новые боевые подразделения. Основная база 118-го отдельного танкового батальона по-прежнему оставалась в Невской Дубровке. Такое положение создавало определенные трудности. Особенно нелегко было мне: поскольку техническое обеспечение вновь создаваемых боевых подразделений организовывалось через 152-ю танковую бригаду, приходилось мотаться в дальние концы. 3ачем так делалось, я тогда не понимал. В самом деле, как можно было объяснить необходимость постоянных командировок на Карельский перешеек, когда штаб батальона, остатки боевой техники, склады, мастерские оставались в Невской Дубровке? Лишь позже понял, что это решение было правильным, потому что вводило противника в заблуждение. Все лето он считал, что наш танковый батальон занимает оборону по правому берегу Невы, в районе Невской Дубровки. На самом же деле боевые подразделения, за исключением трех танков, находились на до-укомплектовании на Карельском перешейке.

Там же была организована учеба командного состава, которой руководил полковник П. И. Пинчук. Его мы хорошо знали еще в ту пору, когда в состав 152-й танковой бригады входил наш 48-й танковый батальон. Он был опытным командиром, очень строгим, но и в то же время душевным человеком. Видимо, продолжительная работа до войны преподавателем на Ленинградских бронетанковых курсах сделала из него хорошего педагога-воспитателя.

Он частенько бывал в нашем танковом батальоне, в роте, в которой я служил. Сначала Пинчук ко мне как бы присматривался. На занятиях то один, то другой вопрос задаст. И все по технике. Причем характер вопросов был с практическим уклоном: организация тех или иных мероприятий применительно к тактике действий противника.

Вначале я старался отвечать ему так, как меня учили в училище. Я хорошо помнил занятия, которые проводили лучшие преподаватели училища: военинженер 3 ранга А. С. Карпенко, майор А. В. Шевелев, капитаны П. Д. Барыбин, М. Ф. Яхонтов, лейтенант Ф. И. Цветков и другие. Однако полковник Пинчук больше интересовался боевым опытом по организации технического обеспечения боя. И он, внимательно слушая ответы, требуя рассказа о самых незначительных деталях, видимо, пытался обобщить этот фронтовой опыт, сделать правильные выводы, научить нас глубже разбираться в обстановке и более целесообразно выполнять свои обязанности. П. И. Пинчук добивался своей цели посредством организации и проведения тактико-специальных учений.

Сначала было проведено учение с отдельно обозначенными танками, представляющими боевые подразделения. Затем темы последовательно усложнялись: организация танкотехнического обеспечения боя роты и, наконец, батальона.

Порой мне казалось, что в настоящем бою гораздо легче и проще выполнить задачу, чем на этих учениях. Полковник Пинчук требовал перемещать наблюдательный пункт, соблюдая установленную дистанцию. Следил за тем, чтобы в точно указанное время была оказана техническая помощь на месте сразу нескольким танкам, отрабатывал с нами вопросы эвакуации танков с поля боя, их ремонта в максимально сжатые сроки.

При этом условия выполнения задачи он всегда усложнял вводными: то противник контратакует и обстановка требует оказать немедленную помощь нашим поврежденным танкам, то противник вывел из строя несколько ремонтников, то нарушилась связь с тягачами и т. д.

Учеба дала многое, и главное – умение лучше видеть обстановку, чувствовать динамику боя.

Действительно, если раньше, выполняя свои задачи, я, как правило, привязывался к одному или двум поврежденным танкам, то теперь понял, что в случае наступления батальона всеми силами одновременно надо уметь видеть все поле боя и быть готовым оказать помощь каждому танку.

Как этого достигнуть? Подсказал опыт учений: надо иметь по возможности не один, а два наблюдательных пункта, организовать связь зрительную либо по радио с командирами танковых подразделений.

Этот опыт мне очень пригодился, когда мы вернулись в Невскую Дубровку.

Лето 1942 года. Боевая активность па нашем участке слабая: разведка, обмен артиллерийским огнем. Фашисты установили тяжелую артиллерию, забетонировали ее и при малейшем движении на нашем берегу немедленно открывали огонь.

Гадали, предпримут что-либо гитлеровцы или нет. В батальоне, конечно, не знали общей обстановки, но все же из той информации, которую до нас доводили, я, к примеру, уяснил, что для решительного наступления на Ленинград сил у фашистов недостаточно. Однако, зная их повадки, нужно было находиться в постоянной боевой готовности. Тем более что, по слухам, из-под Севастополя к Ленинграду подтягивалась сверхтяжелая артиллерия. Усилилась и бомбежка города с воздуха.

Перед нами, как и в целом перед войсками фронта, стояла задача непрерывно укреплять свои позиции. В батальоне каждому экипажу было приказано оборудовать укрытие и зорко следить в назначенном секторе. Моя задача заключалась в том, чтобы все танки были отремонтированы и в любой момент могли идти в бой.

К этому времени мы почувствовали, что снабжение войск несколько улучшилось. Надо сказать, что весной и население города, и солдаты занимались посадкой овощей, что потом заметно пополнило наш скудный рацион витаминами. Кроме того, в пищу добавлялись все съедобные травы и растения.

Со всех концов нашей Родины поступали посылки, письма с теплыми словами благодарности защитникам Ленинграда за их героизм и стойкость в борьбе с фашистскими захватчиками.

... Командиром батальона вместо майора С. Ф. Семеркина, убывшего на повышение, назначили майора П. А. Воякина. Служба у нового комбата пошла не сразу, потому что он был не из танкистов. У каждого рода войск есть свои особенности, которые обязательно надо знать и учитывать в своей работе. А вот Воякин этого не учитывал и пока не делал серьезных попыток изучить танковое дело. Ставя задачу без знания боевых возможностей танков, он, конечно, допускал ошибки. С офицерами батальона командир не находил общего языка.

К счастью, в батальоне был оставлен наш комиссар, майор Виктор Семенович Колибердин. Он сразу почувствовал неладное во взаимоотношениях офицеров с комбатом и очень тактично, последовательно и умно растапливал ледок отчуждения между командиром и подчиненными. Под стать комиссару был и секретарь партбюро инженер-капитан В. В. Неаскин. Они частенько приглашали комбата в подразделения, чтобы побеседовать с танкистами, узнать настроение людей. И надо сказать, что Воякин стал внимательнее относиться к подчиненным, чаще советоваться с офицерами. Однако пополнять свои военные знания, видимо, считал необязательным.

Как-то в батальон приехал из штаба бронетанковых войск фронта полковник В. И. Волков. Опытный, как его часто называли, "прожженный" до мозга костей танкист, он сразу почувствовал непорядок в батальоне. Объявил тревогу без вывода материальной части. От комбата потребовал отдать боевой приказ, исходя из обстановки, изображенной на карте.

Воякин отдал приказ, однако он был крайне неудовлетворительным. Волков в присутствии офицеров никаких замечаний ему не сделал, а, как опытный методист, начал уточнять решение, привлекая к этому все командование батальона. Общими усилиями нашли наиболее целесообразное решение. Никто не обиделся, но все поняли, в том числе и комбат, что военному делу нужно учиться постоянно.

На следующий день после отъезда Волкова комбат вызвал к себе меня (я уже был капитаном) и начальника боепитания старшего техника-лейтенанта Лаптева. У него уже сидели майор Колибердин и новый начальник штаба старший лейтенант А. С. Лобус. Командир батальона приказал нам составить расписание занятий по изучению материальной части танков и их вооружения, определив для этого время и порядок их проведения.

Постоянно наряду с отработкой тактических задач изучались боевая техника и вооружение. Дело очень нужное. В ходе занятий окрепли теоретические знания и практические навыки не только у офицеров батальона, но и у самого командира. Совместные занятия сблизили офицеров, позволили им лучше узнать друг друга. И комбат стал, как говорится, более человечным. Он и обращался к подчиненным более приветливо: "Как, товарищ капитан, у нас с перезарядкой аккумуляторов?" или "Капитан Мазур, когда я смогу вместе с ротой пристрелять свой танк?"

И офицеры стали относиться к комбату с настоящим уважением. Это создало хорошую, нормальную обстановку в батальоне. И заслуга в том больше всех майора Колибердина, хотя сам он как бы находился в стороне. Такой уж у него был характер.

Многое значило для организации боевых действий чувство локтя с пехотой. В районе Невской Дубровки взаимодействие танкистов с пехотинцами 168-й стрелковой дивизии, а затем с гвардейцами 45-й дивизии было по всем линиям. В периоды затишья воины были всегда вместе и на занятиях, и на отдыхе.

Каждый командир танкового подразделения знал, с кем он будет взаимодействовать. Отрабатывались различные приемы: десантирование, умение прыгать с танков на ходу и т. д. Причем занятия проводились не только на карельских учебных полигонах, но и здесь, под Невской Дубровкой. Часто танковые экипажи вместе с пехотинцами ходили по танковым маршрутам до самого берета Невы, изучали направления атак, поддержку танков огнем артиллерии.

Так проходили будни в период относительного затишья. Боя местного значения шли постоянно. Особенно они разгорелись, когда горстка пехотинцев удачно переправилась через реку и захватила клочок земли на левом берегу Невы. Это был маленький плацдарм, который командование стремилось удержать и расширить. Однако противник, зная, что Нева скоро будет скована льдом и тогда помощь пятачку усилится, решил в октябре снова отбросить наших пехотинцев на правый берег. Бои шли несколько суток. Командование фронта видело, что наших сил на пятачке немного и им трудно устоять. Но понимало оно и то, что направить на помощь основные силы, сосредоточенные на правом берегу, – значит их потерять. А их до срока надо было сберечь. И берегли.

В рощах под Дубровкой, Шлиссельбургом, в Рыбацком, под Пулково, Урицком, Ораниенбаумом, на Карельском перешейке и в других местах постепенно накапливались танковые части, артиллерия, пехота, создавались запасы. На передний край часто приезжали большие начальники, штабные офицеры. Много раз я видел здесь командующего фронтом генерал-полковника Л. Д. Говорова и командующего 67-й армией генерала М. П. Духа-нова. Все чаще у нас бывали командующий бронетанковыми войсками фронта генерал В. И. Баранов и его офицеры: М. И. Батлан, В. Д. Жуков, К. А. Зыков, М. Г. Вургафт и другие. Шла разведка, проверка, учеба, оказывалась помощь передовым частям. Бывали здесь и инженеры из управления бронетанковых войск фронта Н. Н. Шестаков, Д. П. Карев, Г. А. Федоров.

По всему чувствовалось, что наконец-то готовится решительная схватка с фашистским спрутом под Ленин-градам.

Героев, находящихся на пятачке (как и в других местах), поддерживали огнем артиллерии из глубины. Поэтому противник не мог предпринять наступления, чтобы прорваться к берегу Невы и сбросить наши войска с пятачка. Трудно было тем, кто сражался на плацдарме. Под Арбузово в самую трудную минуту, когда, казалось, уже было невозможно сдержать натиск противника, в атаку поднялся и повел за собой бойцов комиссар 70-й стрелковой дивизии, большой друг танкистов полковник Г. В. Журба. Как боевой солдат, он был тяжело ранен в атакующей цепи.

В эти же дни во время артобстрела погиб и начальник штаба нашего батальона старший лейтенант А. С. Лобус.

Смелый, энергичный, он как-то сразу пришелся ко двору. Тем более что с самого начала он активно включился в самое сложное, опасное для ремонтников дело – эвакуацию подбитых танков с пятачка, стремясь, как он говорил, своими руками пощупать все.

Там, за Невой, на нейтральной полосе, перепаханной снарядами и бомбами, оставался танк КВ. Во время последних боев он, по докладам пехотинцев, попал в яму-ловушку. Танкисты уже трижды искали танк, и все безрезультатно.

– Да что он, сквозь землю провалился, что ли? – досадовал Лобус. И вызвался провести личную разведку.

На рассвете, когда над Невой поднималась утренняя дымка и немцы не могли вести прицельный огонь, офицер с двумя бойцами благополучно переправился на лодке на другой берег. Здесь, еще раз сверив карту и подготовленную схему примерного (по рассказам пехотинцев) расположения ловушки, Лобус изложил свой план:

– Искать надо днем. Ночью много не увидишь. – Заметив недоумение солдат ведь днем пятачок простреливается вдоль и поперек, пояснил: – Скрытно выдвинуться насколько можно вперед и внимательно смотреть. Вот ориентиры... Далеко друг от друга не отрываться. Михайлов – левее, Ванешков – правее. В одни и те же воронки не соваться...

Первым двинулся сам старший лейтенант – где ползком, где перебегая от укрытия к укрытию. За ним – солдаты. И сразу же немцы открыли огонь из минометов...

Почти весь день, меняя пункты наблюдения, осматривали танкисты "нейтралку", пристально вглядываясь во все бугорки и края воронок. Как ни прятались от огня, Михайлова все-таки зацепило осколком мины по ноге, по он остался. А самое скверное – танка не было...

Уже под вечер решил Лобус выдвинуться из окопов боевого охранения еще дальше. И только полез было, как раздался возглас бойца:

– Стой! Немцы!

Вскинул Лобус к глазам бинокль и увидел: два вражеских солдата перебегают к небольшому бугру, что виднелся метрах в трехстах.

– Чего это они? – обратился офицер к солдату.

– Шут их знает... Вот уже неделю по ночам они возятся у этого холмика. Мне приказано не стрелять, но глядеть в оба...

Посмотрел Лобус на свою схему: "В том направлении должен быть танк! А что, если этот бугор!..."

Старший лейтенант не ошибся. Там действительно был наш КВ. Танк почти по башню провалился в яму. Немцы потом навалили несколько бревен, присыпали башню землей и хотели устроить там наблюдательный пункт-укрытие...

О том, что было дальше, можно только догадываться, так как Лобус, не отличавшийся красноречием вообще, и на этот раз был более чем лаконичен: попросили, мол, пехоту поддержать в случае чего, подползли, выкурили из ямы немцев (трое их было), сдали танк под охрану разведчиков...

А ведь произошла целая ночная баталия: в ход были пущены гранаты и автоматы, минометы... Лобус лично уничтожил фашистов, находившихся в укрытии, а потом вместе с Ванешковым (Михайлов был убит в самом начале боя) отбивался от группы немецких солдат, пытавшихся выручить наблюдателей.

Старший лейтенант Лобус свою задачу выполнил. Теперь дело было за эвакуаторами. Причем следовало спешить, чтоб немцы не уничтожили или снова не захватили танк. Лобус рассказал: лаз в яму со стороны противника; люки на башне и в днище закрыты; до люка механика-водителя и к корме танка подобраться не удалось– засыпаны; свободного места под танком примерно половина его длины...

Эвакуация танка в таких условиях – это, без преувеличения, целая операция, требующая и тщательного планирования, и обеспечения. План, составленный командиром батальона, заключался в следующем: под прикрытием отвлекающего огня артиллерии и минометов эвакуаторы и саперы расчищают подходы к корме танка и делают траншейку для буксирных тросов (основных и дублирующих) и полиспастов. На это отводилась одна ночь. А в следующую ночь, во время огневых налетов нашей артиллерии, выхватить танк до берега. Вопросы связи и взаимодействия возлагались на старшего лейтенанта Лобуса. Тросовое "хозяйство", как всегда, было на попечении капитана 2 ранга Захарова. Мне с ремонтниками Ставницким и Комаровым была поставлена задача застропить танк, открыть люки и по возможности рычагами поворота поддерживать направление движения танка во время буксировки. На двигатель мы не рассчитывали – ведь неизвестно, в каком он состоянии, да и шуметь не было смысла.

До танка добрались без осложнений – обстрела не было.

Саперы занялись своим делом, а мы – своим. Прежде всего надо было попытаться расчистить подход к корме, чтобы освободить захваты для тросов. Но сделать это без риска обнаружить себя было очень трудно. Осветительные ракеты противника висели почти постоянно. Решили добираться до кормы из-под днища танка. Поочередно, лежа, руками отгребали землю на плащ-палатку, а затем вытаскивали ее через лаз наружу, разбрасывая по сторонам, чтобы противник никаких изменений на местности не обнаружил. Потратили мы на это не менее трех часов, но полностью добраться до крюков не удалось – уткнулись в бревно. Дальше снизу сделать что-либо для того, чтобы выйти из-под танка со стороны кормы, было невозможно. У саперов сверху тоже ничего не получилось: было мало сил, да и неудобно лежа растаскивать бревна. Времени до рассвета оставалось совсем немного. Поэтому решили возвращаться. Было досадно, что за ночь не удалось выполнить поставленную задачу.

Еще две ночи пришлось потратить на то, чтобы, растащив буксирным тросом бревна, добраться до кормовых крюков, скопать стенку ямы, открыть люк механика-водителя и надежно закрепить буксирные тросы. Все это делалось скрытно от противника и буквально у него под носом.

И вот можно было докладывать командиру:

– Машина к эвакуации готова. За рычагами Ставницкий. Комаров рядом с танком в укрытии...

Подал условный сигнал. Над позициями немцев вспыхнули разрывы снарядов нашей артиллерии, натянулись тросы и...

– Пошел! – радостно выдохнули все, кто мог увидеть двинувшийся силуэт танка.

Перед рассветом KB был уже на берегу, в специально подготовленном котловане.

* * *

Подходили к концу дни тяжелой блокады. Для каждого ленинградца, где бы он ни был: на переднем крае, у станка завода, у больничной койки, в научно-исследовательском институте, – эти дни были днями величайшего мужества.

Защитники города становились крепче, увереннее. Их настроение особенно поднялось, когда поступило сообщение об окружении под Сталинградом 330-тысячной армии гитлеровцев. "Значит, – так все думали, – и здесь, у стен города Ленина, противник скоро будет разгромлен".

Конечно, в то время мы не знали замысла Ставки Верховного Главнокомандования, однако по всему чувствовали, что приближаются решающие события.

В наш район каждый день подходили все новые части, занимали указанные рубежи, готовились к бою. И вот наступил день, когда начался прорыв блокады. 12 января 1943 года помнит каждый человек, переживший эти страшные месяцы во вражеском кольце.

Готовился к наступлению и наш 118-й отдельный танковый батальон. В ночь на 12 января подошла свежая пехота, которая должна была действовать вместе с нами. Прогревались двигатели танков. Уточнялись карты. Встречались для организации взаимодействия командиры. Шли последние приготовления к предстоящему наступлению, которое с таким нетерпением ждали.

У Невы с высокими и крутыми берегами, сплошь усеянными воронками от снарядов, был тот рубеж, от которого войска должны были сделать стремительный рывок вперед.

К этому рубежу подтягивались и танковые части. Фронт усилил 67-ю армию 152, 220 и 61-й танковыми бригадами. В состав армии влились 86-й и наш 118-й отдельные танковые батальоны. Всего войска имели 224 танка – 84 средних и 140 легких. От Шлиссельбурга до Невской Дубровки сосредоточивались войска.

Подготовка велась серьезная. Особенно у наших соседей – в 61-й танковой бригаде под командованием полковника В. В. Хрустицкого. Дело в том, что лед на реке был тонким. Он не выдержал бы тяжелых танков. Усиливать же на виду у противника лед – значило раскрыть свои карты. Поэтому и была создана 61-я танковая бригада только из легких танков. В стороне от Шлиссельбурга, в районе, который не просматривался противником, испытали переправу боевых машин по льду. Помнится, незадолго до прорыва командиру батальона и мне было приказано прибыть на Неву в район Новосаратовской колонии. Когда мы подошли к реке, неожиданно появилась большая группа старших командиров. Среди них я сразу узнал К. Е. Ворошилова. Как потом выяснилось, перед прорывом блокады он был назначен на Ленинградский фронт представителем Ставки Верховного Главнокомандования.

Вместе с К. Е. Ворошиловым находились Л. А. Говоров и А. А. Кузнецов. Среди генералов и офицеров я также узнал командующего бронетанковыми войсками генерала В. И. Баранова. Он что-то докладывал К. Е. Ворошилову, показывая рукой на реку.

Вскоре на лед вышли два танка Т-60. Все обошлось хорошо. Тут же рядом на подготовленную переправу пустили средний танк Т-34 с открытым люком механика-водителя.

Вслед за танком пошли К. Е. Ворошилов, Л. А. Говоров и В. И. Баранов.

С берега нам было видно, как метров через сто пятьдесят – двести лед раскололся и тридцатьчетверка пошла ко дну. В образовавшейся полынье показалсь голова механика-водителя. Его тут же подхватывают понтонеры, Донесся голос командира 220-й танковой бригады полковника И. Б. Шпиллера:

– Сержант Иванов, бегом в землянку!

Нам потом сказали, что К. Е. Ворошилов наградил сержанта Иванова.

Начальство уехало, и понтонеры, как муравьи, начали копошиться на переправе в поисках допущенной ошибки. Оказалось, что переправа была подготовлена правильно, но лед еще не успел скрепиться с настилом. Словом, поспешили с испытанием льда. Всего лишь за несколько минут до испытания саперы закончили работу.

Командир батальона майор Воякин рассказал всем офицерам о том, что произошло на переправе, указал, что надо сделать, чтобы этого не случилось у нас. Наш 118-й отдельный танковый батальон должен был переправляться правее Шлиссельбурга совместно с 86-м танковым батальоном.

152-я и 220-я танковые бригады, укомплектованные тяжелыми и средними танками, находились в глубине. Они могли форсировать реку лишь после того, как переправы будут по-настоящему усилены.

... Никто из нас точно не знал, когда начнется прорыв блокады. Но все говорили: вот-вот начнется! И готовились, готовились... Некоторые командиры и политработники подразделений начали даже сдерживать людей, беспокоились об их отдыхе – ведь порой с ног валились. Но кто же мог отдыхать, когда сказано: прорыву скоро быть...

Казалось, все делалось и с точки зрения морально-политической подготовки. Партийная и комсомольская организации мобилизовали личный состав па отличное освоение материальной части танков, оружия, радио-средств, изучение района возможных боевых действий батальона. Выпускались стенные газеты и боевые листки. -Лучшие специалисты прикреплялись к более слабым. Но майор Колибердин не успокаивался и требовал от активистов "наращивать" партполитработу. Он одобрил инициативу комсорга батальона – пригласить сюда, на передний край, ленинградцев и организовать, так сказать, предбоевую встречу. Комбат тоже поддержал эту идею, но решил посоветоваться с командованием.

Не знаю почему, но в армии его звонок был воспринят неверно: направляем, мол, комиссию для оказания помощи... Такого оборота никто не ожидал. Колибердин попытался было еще раз переговорить со знакомым инструктором политотдела, а тот ответил, что уже получил приказание выехать в батальон, сделать доклад о текущем моменте и ознакомиться с состоянием партийно-политической работы.