Текст книги "Танки оживали вновь"

Автор книги: Иван Голушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

К этому моменту через Неву переправилось несколько танков под командованием старшего лейтенанта А. В. Галкина. На них и наткнулся противник. Галкин находился в невыгодном положении. Не так-то просто было развернуться на узкой, прибрежной полоске. Однако танкисты справились с задачей и отогнали противника. Правда, при совершении маневра два танка все же "нырнули" чуть ли не по башню – видимо, попали в прибрежные ямы или воронки от снарядов.

За это время я подобрался к подбитому танку лейтенанта М. А. Фролова. Сам лейтенант и механик-водитель были тяжело ранены. Вскоре к нам подполз капитан И. М. Мазур, раненный в ногу. Комбинезон на нем обгорел. Экипаж, как он доложил, погиб полностью.

Положение было критическим. К счастью, группа наших пехотинцев продвинулась вперед и закрепилась. Бой вроде стих. Но разобраться что к чему было невозможно. Что-то надо было предпринимать. Через аварийный люк я вылез из танка и увидел рядом нашего автоматчика. Подполз к нему, спросил, из какого он подразделения.

– Красновец, – ответил он (это, означало, что он из дивизии генерала Краснова).

Прилег возле него в воронке. Автоматчик чуть посторонился, чтобы мне лучше устроиться. Разговорились. Оказалось, что он почти земляк, из-под Киева. Сердце защемило. Вспомнились родители, родная деревня, Украина... Подумалось и о том, что там пока хозяйничают фашисты...

Солдат разоткровенничался.

– Вот гад фашист, куда добрался, – сказал он. – Погибнешь, и родные не узнают даже где. А за что погибну-то? – спрашивал как бы сам себя солдат, хотя вроде и обращался ко мне. – Виноват-то он же, фашист, а но я, – продолжал рассуждать солдат. – Это он должен погибнуть. Он к нам пришел, а не мы к нему. Вот и обидно получается. Виноватый, а убивает невиноватых. Это несправедливо. Вот я и считаю, что нужно больше их, фашистов, убивать. Так я говорю или нет?

– Очень даже так, – подтвердил я.

– Ну а раз так, то будем держаться вместе. Авось и не убьют нас, – сказал солдат.

Засвистела мина, грохнул рядом взрыв. Мой сосед ойкнул, схватился за ногу. Я пригнулся над ним. Вторая мина разорвалась в стороне. Солдат подтянул к себе ногу, залитую кровью. Я снял свой ремень, перетянул им ногу, потом достал из его противогазной сумки полотенце и накрепко перевязал рану. Солдат молча переносил боль. Потом устроился поудобнее, изготовил автомат к стрельбе. Медицинской сестры здесь, конечно, не было. Предложил солдату отползти под танк. Он наотрез отказался. Так мы пролежали до темноты.

Вечером ко мне подполз старший лейтенант Шмарин и сообщил, что комбат майор Семеркин вызывает к себе.

Майор рассказал, что на берегу ни одного "живого" танка не осталось. Гитлеровцы на нашем участке кое-где вышли к берегу Невы. Танкистам в ночь приказано вернуться на свой берег, взять остальные три танка, которые были еще в ремонте и без экипажей, а с рассветом вместе с пехотой отбить у врага захваченный участок пятачка. Однако приказ был выполнен чуть позже. В течение следующего дня шла артиллерийская и пулеметная дуэль. Только в ночь на вторые сутки удалось выбить прорвавшуюся группу фашистов и восстановить положение.

Глава IV. Плечом к плечу

Непредвиденное осложнение. – Заводская планерка. – На Металлическом. Бригада Ирины Булыгиной. – Командиры производства. – Все для фронта! – Рабочее место – передний край. – Испытание... водой.

Надо было доставить на 27-й ремонтный завод эвакуированные с пятачка танки и получить на заводе отремонтированные. Предполагали сначала подать железнодорожные платформы в район Манушкино. Однако ничего из этого не получилось. Крана не было, а без него танк невозможно было поставить на платформу. Кроме того, противник систематически обстреливал район погрузки. Остановились на сложном, но проверенном способе – буксировке. Путь от Невы до завода занимал трое суток. Больше 8-10 км в сутки пройти не удавалось. Первый рейс оказался особенно длительным, так как я точно не знал, где расположен этот завод. Слышал, что где-то возле мельницы имени Ленина. Добравшись до Ржевки, решил спросить, как попасть к этой мельнице.

Было раннее утро. На улицах – ни души. Отойдя метров пятьсот от тапка, встретил женщину. На пей была юбка, надетая поверх брюк, мужское пальто. На ногах – самодельные сапоги из одеяла, чем-то напоминающие унты.

Мой вопрос, казалось, ее удивил. Она внимательно посмотрела на меня, помолчала, потом тихо сказала:

– Пойдемте, я покажу.

Шли минут двадцать. Я видел, что женщине было нелегко. Она тяжело дышала, то и дело поправляя у рта повязку, вокруг которой клубился пар, часто оглядывалась, словно хотела убедиться, иду ли я за ней. За всю дорогу мы не произнесли ни слова.

Наконец женщина повернула к угловому дому, поднялась на крыльцо и скрылась за дверью. Я в недоумении постоял минуту-две, потом толкнул дверь и вошел в коридор. Меня тут же окружили женщины, одетые в военную форму. Та, которая привела меня, указала на меня пальцем:

– Это он. Спрашивал, где мельница Ленина.

Меня провели в другую комнату, у дверей которой стояла женщина с винтовкой. Здесь мне учинили настоящий допрос: откуда я, почему интересуюсь мельницей имени Ленина? Я объяснил, что эвакуирую подбитые танки на завод.

Зазвонил телефон. Женщина, будто ждала звонка, быстро сняла трубку.

– Слушаю... Да, я... Он здесь... Жду.

Не понимая, в чем дело, я спросил:

– Что все это значит?

– Вы посидите немного, скоро все выяснится, – ответила она.

Я понял, что спрашивать что-либо бесполезно. В тепло натопленной комнате разморило, и я не заметил, как уснул. Проснулся от ощутимого толчка. Открыл глаза и увидел, что передо мной стоят офицер и два солдата.

– Идемте! – скомандовал офицер.

– Куда? – спрашиваю я.

– Там увидите.

Я начал объяснять, что уйти не могу, потому что недалеко отсюда находятся мои подчиненные и ждут меня.

– Во всем разберемся, а сейчас пошли! – требовательно сказал офицер.

Шли долго. В вестибюле какого-то здания (я уже не помню, на какой улице) меня усадили на лавку возле часового.

Минут тридцать просидел, пока вызвали в кабинет. За столом сидел в накинутой на плечи шинели седой усатый военный с одной шпалой на петлице. Говорил он негромко. Прежде всего спросил, кто дал мне адрес мельницы имени Ленина и с какой целью я туда направляюсь, Я объяснил, что адрес мельницы дали в штабе батальона как ориентир, по которому я найду завод, куда буксирую подбитый танк на ремонт.

Начальник и офицер, который привел меня, переглянулись.

– Вы можете проверить, – добавил я. – Танк и люди у Ржевки.

– Хорошо, – ответил начальник. – Вы в другой комнате отдохните, а мы быстро все выясним.

Но пробыть в том доме пришлось долго. Ругал себя на чем свет стоит за то, что доверился первой встречной, которая, видимо, что-то наплела на меня, а теперь вот сижу здесь и не знаю, чем вся эта непонятная история кончится. А что думает обо мне экипаж – так и представить страшно.

Часа через два снова вызвали. В комнате кроме двух уже знакомых мне офицеров был и сержант Коротков, механик-водитель. Он с радостью кинулся мне навстречу.

Затем произошло объяснение. Начальник зачитал лежащий на столе рапорт, в котором говорилось, что команда МПВО задержала внушающего подозрение старшего лейтенанта, который пытался пробраться на мельницу имени Ленина с неизвестной целью.

– Вы, товарищ старший лейтенант, не обижайтесь. Мы здесь частенько вылавливаем ракетчиков, которые но ночам подают сигналы фашистским самолетам, указывая на заводы и склады. А мельница имени Ленина пока единственная в целости. Только она и дает для ленинградцев муку... Женщина, к которой вы обратились, заподозрила вас, ей показалось, что вы или ракетчик, или лазутчик. Вот и задержали вас...

Теперь-то наконец я понял, в какую историю попал. Начальник, как бы сглаживая неприятное впечатление, угостил нас кипятком и подробно рассказал, как проехать к заводу.

* * *

Лишь к вечеру попали на завод. У ворот нас встретил главный инженер завода А. Ф. Пехотин. Он откуда-то уже знал о случившемся и, успокаивая, сказал:

– Вот туда посмотрите, через улицу. Это и есть мельница имени Ленина.

Экипаж нашего танка как по команде повернулся, чтобы глянуть на мельницу, которую, кстати, мы видели, когда повернули с набережной Охты к заводу.

Танк по просьбе главного инженера сразу втянули в цех. Здание было сильно повреждено – в потолке зияли огромные дыры. Люди работали. Я насчитал четыре танка, стоящих на ремонте.

К нам подошли двое рабочих. Поздоровались и спросили, есть ли дефектная ведомость.

– Нет, – ответил я.

– Тогда придется самим разбираться. Помогите.

Мы, конечно, согласились.

К утру составили дефектную ведомость. На листке бумаги написали, что неисправно, что можно сделать своими силами, какие требуются запасные части. Главный инженер спросил, кто может из экипажа остаться для ремонта танка. Я ответил, что это экипаж танка-тягача, что всем нам приказано вернуться обратно, чтобы доставить остальные поврежденные танки.

Подъехал представитель ремонтного отдела бронетанкового управления фронта и передал главному инженеру указание Военного совета фронта снарядить группу ремонтников и на другой день направить ее в Дубровку. Казалось, что заводу ничего не стоит выделить группу рабочих. Однако, в чем я скоро убедился, на счету был каждый человек, и выделить группу было не так-то просто. Вопрос обсуждался на очередной заводской планерке, которые проводились ежедневно утром и вечером (перед сменами), а то и днем, если возникали какие-то экстренные и неотложные вопросы.

Вот на такую планерку и пригласил меня начальник завода инженер-полковник А. С. Хопров.

Планерка началась с уточнения, кто жив, здоров, прибыл или не прибыл на завод, как будет организовано питание смены, обогрев и медицинское обслуживание рабочих. Первым докладывал начальник цеха Н. И. Абрамов, он же временно исполнял обязанности секретаря парткома завода. Он сообщил, что за ночь с завода увезли шесть человек. Уточнений не требовалось. Все понимали, что он говорит о тех, кто умер.

– На квартирах, – продолжал он, – не стало десяти детей, родители которых работали на заводе, и двенадцати пожилых – матерей и отцов рабочих. Плохо с обогревом. Дров для печек-времянок осталось на одни сутки. С теплой одеждой дело выправилось. Рабочие принесли из дому все, что имелось, и сами раздают крайне нуждающимся. В первом цехе необходимо поставить две печки для постоянного подогрева воды, а также выделить специального человека, который не только кипятил бы воду, но и подносил кипяток прямо к рабочим местам некоторые не имеют сил, чтобы сходить за кипятком. Может быть, следует и пищу подносить к танкам, потому что на хождение теряется много времени и сил, да и в столовой холодно... Жалоб со стороны рабочих нет, – заключил Абрамов.

Выслушав доклад, начальник завода попросил желающих высказаться.

Поднялся один из присутствующих на планерке рабочих.

– Все, что было доложено здесь, это так, – сказал он. – Но я думаю, что сегодня мы еще справимся с задачей и специально выделять человека, чтобы кипятить воду, не нужно. У нас в цехе шесть танков, их надо быстрее выпустить. Поэтому я предлагаю в каждой бригаде поочередно выделять людей для этого дела. Что касается подноса пищи, то это нужное дело, и поручить его надо мойщицам. Они все равно водой не могут детали отмыть. Будем сами мыть, так как при съемке двигателей и ремонте топливной аппаратуры можно найти немного дизельного топлива и использовать его для очистки деталей. Но нужно где-то раздобыть ветошь.

С предложениями рабочего все согласились. Но где взять ветошь? Казалось бы, пустяковое дело, по в то время это была действительно проблема. Главный инженер предложил вместо ветоши использовать пока архивные документы эвакуированного завода: учетные ведомости, заявки и т. д. Кроме того, он обещал связаться с текстиль-пой фабрикой и со штабом бронетанковых войск и выяснять, смогут ли они помочь заводу.

А. С. Хопров завел разговор о дровах. В районе Ржевки на дрова разбирали деревянные дома, однако привезти их на завод было не на чем.

– Может быть, нам помогут фронтовики? – обратился Хопров ко мне.

Договорились: на нашей грузовой машине в течение дня подвозить дрова на завод.

Обсудили еще два вопроса: об усилении питания для ослабевших рабочих и о выделении людей для обхода квартир больных и нуждающихся в помощи.

Начальник завода доложил, что дополнительных пайков нет, а пайки умерших взяты на учет и распределяются в общем порядке. Было решено, что каждая бригада в добровольном порядке и по своему усмотрению будет помогать продуктами тем, кто находится на грани полного истощения. Короче говоря, делиться с товарищами своими и без того скудными пайками.

Организацию обхода квартир и оказание помощи больным взяла на себя член парткома Г. И. Иванова. Она сообщила также, что отряды местной противовоздушной обороны района со вчерашнего дня взяли на себя эту дополнительную обязанность.

На планерке обсудили новую расстановку специалистов по участкам работы в связи с потерей людей.

Хотя вопросов поднималось много, решались они быстро и по-деловому. Кроме дров на наш экипаж возложили еще одну задачу: доставку двигателей с Кировского завода.

В конце планерки начальник завода сообщил последние известия и подчеркнул, что танки, которые ремонтируются на заводе, очень нужны на фронте.

– Будут танки, – ответили рабочие.

* * *

После планерки главный инженер снабдил меня необходимыми документами, и я поехал на Кировский завод получать двигатели. Там меня уже ждал военпред инженер-майор А. Ф. Волков. Он сразу повел меня в цех, где ремонтировались моторы.

Обстановка в цехе была примерно такая же, как и па 27-м ремонтном заводе. Только мне показалось, что здесь на потолке зияло больше пробоин от снарядов. Да и в самом деле, Кировский завод находился совсем рядом с передним краем и чаще подвергался обстрелу. Но люди, как и на 27-м заводе, спокойно трудились на своих рабочих местах, не считаясь ни со временем, ни с силами, и и с бомбежками.

Когда погрузили два двигателя в автомобиль, рабочие пригласили меня к печке-времянке на перекур, стали расспрашивать, откуда приехал, как на фронте, как ведут себя в бою отремонтированные ими двигатели. Предложили закурить либо попить чайку. Я не курил, а чайку попробовал, как говорится, с "таком", то есть без сахару. Кто-то невесело пошутил: сахар, мол, это углеводы, которые пожилому человеку уже вредны. Действительно, среди рабочих не было молодых.

Прихлебывая кипяток, подумал, чем бы отблагодарить рабочих за их внимание. Пошел к своему водителю (он был курильщик), попросил у него в долг пачку махорки, вернулся и угостил рабочих фронтовым табачком.

Беседуя с рабочими, я рассказал им о последних боях в Невской Дубровке, похвалил ремонт двигателей – все они работают отлично.

– А нельзя ли и нам на фронт? Хочется по-настоящему повоевать, – спросил меня седоусый рабочий.

Что я мог ответить? Прав у меня таких не было, чтобы зачислять в часть. Да и не в этом дело. Я чувствовал, что рабочие завидуют нам, фронтовикам, которые, как они считали, делали главное дело – воевали с врагом.

– Отец, – говорю, – вот я второй раз на вашем заводе и вижу, что здесь вы больше воюете, чем мы. Нам ведь в Дубровке проще: надо наступать – садимся в танк, смотрим, где противник, – и вперед. И паек у нас лучше. В землянках тепло... Вам здесь намного тяжелее, и здесь, я думаю, больше настоящего боя.

Глубоко убежден, что ленинградским рабочим было гораздо труднее, чем фронтовикам. Как и на переднем крае, они постоянно рисковали своей жизнью противник методически обстреливал город, а куда попадет снаряд, удастся ли уцелеть, никто не знал. Враг стрелял издалека тяжелыми снарядами... Нас, солдат, кормили, одевали, вооружали. А рабочий должен был заботиться сам о себе: питание, одежда, отопление, передвижение к дому и обратно на завод – все ложилось на его плечи. И все же рабочие считали, что настоящее, большое дело там, на передовой, где решалась судьба города, Родины.

Мы договорились о том, что в ближайшее время завод пришлет свою делегацию в Невскую Дубровку, чтобы встретиться с танкистами. Замечу, что в то время Ленинградская партийная организация, Военный совет фронта организовывали шефство рабочих коллективов над воинскими частями. И я не сомневался, что такая возможность – встретиться с рабочими Кировского завода, имеющего большие революционные и боевые традиции, – представится и нам.

Забегая несколько вперед, хочу сказать, что впоследствии установились самые хорошие и тесные связи между рабочими завода и танкистами нашего батальона, И вообще это движение приняло массовый характер и имело очень большое значение как для рабочих коллективов, так и для воинов. Особое значение это имело для танковых частей. По существу, фронтовики, служащие и рабочие ремонтных и оборонных заводов представляли единое целое. И мы вправе сказать, что рабочие и работницы, технический состав ленинградских заводов, военно-ремонтных баз своей самоотверженной, подлинно героической работой в осажденном городе и на переднем крае внесли свой огромный вклад в дело разгрома врага под Ленинградом и полной победы над фашистской Германией.

... Уже вскоре после начала войны по приказу военного командования на Кировском заводе были организованы и полностью оснащены всем необходимым три ПРБ – подвижные ремонтные базы. Кировцы – инженеры, мастера и рабочие – надели военную форму. Обычный слесарный инструмент стал их основным оружием в борьбе с врагом. И каждый выстрел из отремонтированных ими танковых пушек, каждая огневая точка гитлеровцев, раздавленная гусеницами KB, были лучшим свидетельством того, что оружие это действовало наверняка.

Сначала все три базы работали непосредственно в цехах завода, потом – в полевых условиях. Начальник 22-й базы Л. Н. Переверзев вспоминает:

"В сентябре 1941 года мы покинули родной Кировский завод и своим ходом направились на Западный фронт... В октябре в районе станции Щербинка развернулись для работы в полевых условиях. В один из погожих осенних дней на базу прибыла рота танков KB, здорово потрепавшая накануне немецкий артиллерийский полк. Машины пришли прямо с передовой, их внешний вид свидетельствовал об ожесточенности проведенного боя: на броне всех без исключения танков виднелись следы многих попаданий. Однако пробоин и серьезных боевых повреждений эти танки не получили – настолько стойкой оказалась их броня... Надо было видеть, с каким воодушевлением кировцы ремонтировали эти танки, наглядно убедившись в надежности боевых машин, изготовленных для фронта на их родном заводе. Со своими бойцами трудились, забыв об отдыхе, бригадиры-монтажники Иван Богданов, Калистрат Иванов, Василий Сидоров.

... Обстановка под Москвой напряжена до предела, на счету каждый боеспособный танк. Личный состав базы под руководством специалистов-кировцев только за ноябрь и декабрь восстановил 70 танков KB, из них 9 – капитальным ремонтом.

... В течение всего периода войны кировцы показывали образцы самоотверженного труда в самых различных условиях боевой обстановки. Танки, восстановленные ими, всегда ценились за высокое качество ремонта".

Бывший начальник 21-й ПРБ С. М. Касавин записал в своем дневнике:

"Ремонт танков в Екатерининском парке г. Пушкина, у Орловских ворот. В октябре – эвакуация последних танков KB из г. Пушкина под обстрелом немецких мотоциклистов.

Ремонт машин на территории совхоза "Шушары" (замена стволов, двигателей).

Обеспечение операций у Ям-Ижоры и Красного Бора.

Оборудование тягачей, помощь рабочим в сборке новых танков.

Обеспечение операции по прорыву блокады, капитальный ремонт машин с заменой башен и двигателей на правом берегу Невы, вблизи занятой врагом 8-й ГЭС..."

Ветеран войны и труда, человек, делам которого во втором томе "Истории Кировского завода" посвящено немало строк, Михаил Яковлевич Давыдов вспоминает:

– Я был командиром ремонтного взвода двадцать первой подвижной базы. Осенью сорок первого года нас с завода перебросили в окрестности города, и мы работали в непосредственной близости от района боевых действий. Ремонтировали и танки, и бронемашины, и мотоциклы. "Один восстановленный танк спасает сто бойцов!" – этот лозунг знал каждый ремонтник. Люди у пас были золотые, работали так, как и подобало работать настоящим кировцам. Никогда не забыть мне дорогих моих боевых друзей – мастера по трансмиссиям Федора Цаплина и любимца всей нашей базы комсомольца-стахановца Володю Клопова. Оба они погибли, выполняя свой воинский, свой рабочий долг. А как трудился мой контролер ОТК Михаил Яковлевич Смирнов, ас-испытатель Дмитрий Лебедкин, как трудились другие наши товарищи!

Чего мы только не изобретали, чтобы как можно быстрее снова могли бить врага поврежденные боевые машины! Из старого танка сделали самоходный подъемный кран – без него в полевых условиях мы просто не смогли бы снимать башни танков. Другую, окончательно вышедшую из строя машину оборудовали специальным устройством, и ее, когда требовалось, превращали в мост, по которому перетаскивали через глубокие овраги нашу технику. Сварку деталей и узлов делали прямо на поле: из брезента устраивали большую палатку, закатывали туда сварочную машину – и пошла работа!

А время-то было трудное, блокадное время. Чтобы уберечь людей от цинги, каждое утро заваривали в бочке хвойный экстракт. Утром, перед едой, по кружке этого питья – и в обязательном порядке, без разговоров.

О нашем продовольственном пайке говорить не приходится – он известен всем. Люди работали до изнеможения, из последних сил, и случалось часто, что от голода и усталости утром некоторые бойцы не могли встать на ноги. Тут уж лекарство было одно: подходи к ослабевшему товарищу, помоги подняться на ноги, походи с ним немного – глядишь, человек и разойдется. Ну да что там говорить и голод нас одолевал, и холод, и постоянные обстрелы, однако же дело свое мы делали.

Да, дело свое ремонтники-кировцы делали, и еще как! Их не раз благодарило командование фронта, многие получили боевые награды. И какими словами передать чувства этих людей, кировских рабочих, надевших военную форму, когда из штаба армии им сообщили: военнопленные на допросах говорят, что не понимают, откуда у русских боевые машины. Идут бои, город намертво зажат в кольцо блокады, заводы стоят – так откуда же все-таки берутся танки?!

"... Мы будем стоять, как стальные, потом мы успеем устать!" – разве это только слова из поэмы? Нет, такова была клятва ленинградцев, клятва кировцев. И они с честью сдержали ее.

* * *

... На Кировском заводе дела были завершены. Вернулся на 27-й ремзавод и с утра следующего дня намеревался с группой ремонтников уехать в Невскую Дубровку. Однако меня вызвали в штаб бронетанковых войск фронта.

В штабе я получил новое задание: после сопровождения ремонтной бригады в Невскую Дубровку доставить поврежденные тяжелые танки на ленинградский Металлический завод. Раньше этот завод выпускал турбины, а сейчас получил задание ремонтировать танки КВ.

В Невской Дубровке осталось три тяжелых танка KB, эвакуированных с пятачка. Я понимал, как сложно будет выполнить полученную задачу. Ведь у всех трех танков были повреждены и двигатели, и ходовая часть, а тягачей не было. Следовательно, надо любыми путями поставить на ход хотя бы один из танков. Я выбрал машину, у которой двигатель имел меньше повреждений. Через несколько дней этот танк уже можно было использовать в качестве тягача.

Еще неделя прошла, прежде чем первый танк был доставлен на Металлический завод. Но пришлось оставить и танк-буксир, так как буквально во дворе завода его двигатель окончательно заглох. И неудивительно. Этот с трудом восстановленный нами для буксировки танк держался, как говорят, на честном слове. Двигатель работал с постоянным перегревом, так как система охлаждения имела значительные повреждения. В пути через каждые 10– 15 км приходилось на костре топить снег и доливать воду в радиаторы. Заглушить же двигатель мы боялись, так как работал он неустойчиво, с перебоями. Да и масла было чуть-чуть.

Конечно, было жаль, что теперь нам не на чем возвратиться в Невскую Дубровку за третьим танком. Но мы были рады и тому, что нам, хотя и с большим трудом, все же удалось доставить на завод эти две боевые машины.

У ворот завода нас встретил директор Г. И. Седов с группой рабочих, среди которых мне особенно запомнились Женя Силаев и Юра Харитонов – веселый, общительный и смышленый паренек. Седов рассказал, что завод после почти полуторамесячной остановки вновь вступил в ряды действующих предприятий Ленинграда. Он получил 250 т угля, жидкое топливо, смазочные материалы, ему было выделено 250 фронтовых пайков. Одновременно заводу поручалось уже в феврале отремонтировать семь танков КВ. Доставленные нами на завод танки были первыми из этой семерки.

Сначала мне показалось, что семь танков заводу на месяц – это не так уже много. Но потом убедился, что это не так. Не хватало электроэнергии, цеха совсем не отапливались. Был установлен рабочий режим: 50 минут работать, 10 минут греться у жаровен, которые дымились здесь же, в цехах. Многих ремонтников приходилось подсаживать на корпуса танков – сами они не могли подняться. И все-таки рабочие стремились выполнять задания в срок. Это был поистине трудовой подвиг!

Кроме танков на заводе ремонтировались бронепоезда, орудия и стрелковое вооружение, производились корпуса мин и снарядов. Многие рабочие, такие, как П. И. Шебалин, В. Ф. Блинков, П. И. Романенкова, Н. И. Бобров и другие, освоили смежные специальности, за все они брались, все у них спорилось, хотя и делалось на пределе физических сил. Как и другие заводы, Металлический направлял ремонтные бригады в войска, чтобы ремонтировать танки и другую боевую технику непосредственно на поле боя. Чаще других на фронт выезжали бригады М. Васильева, А. Соколова, Ф. Потапова, И. Скуратовского, Г. Гусакова.

Рядом с мужчинами так же самоотверженно трудились женщины. По примеру Ирины Борисовны Булыгиной они смело взялись за ремонт боевых машин. Жена офицера, военпреда одного из ленинградских заводов, И. Б. Булыгина была контролером ОТК, сама отлично водила танк. Теперь она организовала и возглавила женскую бригаду слесарей-сборщиц, в которую вошли С. Сульмакова, Е. Крюкова, А. Ермолаева, С. Токарева, А. Задворная и 3. Брейкина. Все они до этого выполняли подсобные работы: мыли танки, детали. А затем, накопив опыт, взялись за ремонт боевых машин.

Я видел их в работе ежедневно, днем и ночью, в холодных цехах. Без теплой одежды, без достаточного питания, они трудились из последних сил. И нельзя было не преклоняться перед их мужеством и стойкостью. Особенно когда им приходилось приводить в порядок машины, прибывшие прямо с фронта. Трудно ли им было? Помогая им вместе со своими товарищами, я тогда даже не мог задать такой вопрос, так как наперед знал ответ: "Да, нам трудно, очень трудно. Но мы работаем, как и все остальные, для фронта, для победы!"

Надо было видеть их счастливые лица, когда после сборки и испытания из цеха вышла на фронт первая машина, восстановленная руками женщин, с надписью на башне "Ленинградские женщины – фронту!".

Всего за время блокады бригада Ирины Булыгиной отремонтировала и собрала девять боевых машин. Родина высоко оценила труд своих дочерей. Сама Ирина была награждена орденом Красной Звезды. Один из членов этой бригады – Анна Григорьевна Ермолаева (ныне Гаврилова) до последнего времени трудилась на родном заводе слесарем-лекальщиком.

Огромная роль во всей этой большой работе принадлежала партийной организации завода. Коммунисты были там, где всего труднее. Они показывали пример мужества, выносливости, самоотверженности. Находили в себе силы помочь товарищам, ободрить совсем ослабевших. Многие инженеры (М. Бойченко, С. Емельянов, Г. Мартьянов, А. Вихрев и другие) при необходимости становились слесарями и токарями. Перешли работать в цеха и некоторые заводоуправленцы. Когда линия фронта вплотную приблизилась к Ленинграду, на Металлический завод была переброшена часть оборудования и деталей танков KB с Ижорского и Кировского заводов. С Кировского пришли и бригады товарищей Потапова, Москвина, Задворного, знакомые с производством и ремонтом танков. Опираясь па них, главный конструктор завода Н. Богданов организовал подготовку необходимой технической документации в весьма короткие сроки...

Все это я узнал, а многое и увидел во время моих неоднократных приездов на Металлический. А сейчас мне хотелось бы рассказать лишь об одном эпизоде на этом предприятии.

Около шести часов утра я буквально вбежал в проходную Металлического завода – на дворе 30 градусов ниже нуля. Мне посоветовали так рано не ходить к военпреду Г. Е. Алексенко. Он всю ночь работал и только в пять утра пошел из цеха к себе. Поэтому больше часа я коротал в проходной. Она не отапливалась и, чтобы не замерзнуть, приходилось ходить из угла в угол. В душе я удивлялся терпению вахтерши, которая была уже в годах. Правда, на ней были валенки и тулуп. Втянув закутанную голову в воротник, а руки в рукава, она сидела, прислонившись к стенке, и дремала.

Я облокотился на подоконник, подул на стекло, потер его перчаткой. В образовавшийся глазок увидел Неву, вдоль берега которой шел сюда еще затемно. Как раз напротив стоял вмерзший в лед военный корабль. Его иллюминаторы казались мне глазами, которые зорко смотрели на набережную, на завод и как будто говорили: "Корабль жив, он готовится к плаванию". Мимо корабля шли цепочкой люди. Шли медленно, с трудом переставляя ноги. С каждой минутой на протоптанных по льду Невы тропинках становилось все больше и больше людей. Приближалось время утренней смены. "Как им трудно, а живет, работает Ленинград", – с гордостью за ленинградцев подумал я.

В проходной появились первые рабочие. Вахтерша встала, распрямилась, приветливо отвечала на "доброе утро" и внимательно проверяла пропуска. Она, конечно, каждого из них хорошо знала, но порядок есть порядок, и она его выполняла строго, по-военному.

У меня пропуска не было, и я спросил: "Как быть?" Вахтерша показала на маленькое окошко в стенке и сказала: "Постучите, пожалуйста".

Стучать не пришлось: я лишь слегка притронулся, и окошко приоткрылось.

– Вы к кому? – спросили меня.

– К военпреду, заявка должна быть.

– Удостоверение, – попросили меня и тут же выписали пропуск.

В приемной военпреда прохаживался инженер-майор Волков – военпред Кировского завода. Увидев меня, он подал руку, спросил: