Текст книги "Машины Российской Империи"

Автор книги: Иван Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

2

Запрыгнув в карету, сразу поехали прочь. Взрыв перекрыл путь, которым мы проникли в «Царь-Банк», но надо было побыстрее оказаться как можно дальше, потому что скоро в этом районе появится множество полицейских. Наверняка ведущее в трубу отверстие на дне оврага найдут… и что они решат? Да то, что грабители появились с островов. Ух, какой шум там начнется – и не описать! Облавы, обыски… Но нас это уже не касается.

Рулил опять Генри. Мы с Джейн задернули занавески и включили лампу. Родители переоделись, запихнули грязные костюмы под сиденье. Положив записную книжку с вишневой обложкой на колени, мама сказала мне:

– Все дело связано с этим предметом.

– И что там? Слушайте, если вы мне опять не расскажете…

– Не сердись, я же рассказываю. Эта книжка принадлежит Виллу Брутману, и в ней хранится кое-какая нужная нам информация, касающаяся его поезда. Коды некоторых замков. Ты ведь знаешь, кто такой Вилл Брутман?

Еще бы мне не знать! Англичанин Вилл Брутман был главным инженером «Самодержца» – величайшего российского проекта конца XIX века, как его называли газеты. Этот огромный угольный танк-паровоз приводил в движение железнодорожный состав, провозглашенный самым длинным и тяжелым в мире. Первый рейс «Самодержца» начинался сегодня, через несколько часов, а завершался рано утром в Москве, прямо внутри Купола – то есть здания Всемирной Механической Выставки. Туда съедутся знаменитые изобретатели, механики, инженеры, фабриканты, там будут показаны последние достижения передовой науки и техники… и «Самодержец» должен стать главным экспонатом Российской империи.

Карета катила прочь. Отец молчал, мама пыталась открыть памятную книжку.

– По-моему, здесь устройство для самоуничтожения, – сказала она. – Под кожей металл, и если попытаться просто так вскрыть…

– Может взорваться?

– Вроде того или пыхнуть каким-нибудь газом. Ладно, погоди… – она достала ножик и просунула между обтянутыми кожей, плотно сжатыми пластинами, образующими обложку. Ковырнула, отставив книжку подальше от себя, наконец сумела раскрыть.

– Вот так. Видишь, здесь баллончик, и если бы я просто сломала замок… порция горчичного газа в лицо обеспечена.

Этими своими манипуляциями с книжкой она отвлекла меня, сбила с мысли, поэтому вопрос, который напрашивался сразу, я задал только сейчас:

– Постойте, какие коды замков? Вы что, собрались ограбить «Самодержец»?

– Ты у нас умный, Алек, – довольно сказала Джейн. – Впрочем, это не удивительно, учитывая…

Она смолкла, а отец добавил:

– Это будет величайшее ограбление века, и тебе выпала возможность участвовать в нем. Что скажешь?

Я ничего не сказал, потому что лишился дара речи. Просто разинул рот и вытаращился на них. А мама со значением посмотрела на меня и погладила черную рукоять своего пистолета.

Глава 2
Барышня поневоле

1

Заперев «федота» в каретном сарае, я направился к дому, под дверями которого дожидались родители. Они неуверенно глядели на меня, и я сказал, приблизившись:

– Ну, давайте, что у вас?

Папа покосился на маму и толкнул дверь, пробормотав: «Ранец положу». А мама заговорила не очень уверенно:

– Малыш… извини, Алек, нам надо сообщить тебе нечто важное.

– Да-да, я жду, ты уже можешь приступать.

– Нет, ты ждешь другого – объяснений по делу, что нам предстоит, но есть кое-что еще. Более важное.

– Даже еще более важное?

– Да, настолько важное, что это может очень сильно выбить тебя из колеи.

– Надолго, – донесся голос Генри из приоткрытой двери.

– Да говорите! – взмолился я. – Вы прямо издеваетесь над собственным сыном, а это нехорошо.

– Ни в коем случае, – выглянул отец, – просто мы пока обдумываем, как сообщить. Хотели объявить тебе завтра, на твой день рождения. Но тут возникло это дело с банком и поездом… Вернее, оно возникло несколько дней назад, но так внезапно, что мы теперь не очень-то знаем, как поступить.

Джейн, тряхнув головой, заключила:

– Нет, я знаю. Мы поступим, как и собирались: все расскажем завтра. После того, как закончим с «Самодержцем». А пока что посвятим тебя в подробности этой операции.

Ну что ты будешь с ними делать? Я потер лоб и сказал: «Тогда, в конце концов, пошли в дом» – и мимо мамы шагнул в дверь.

– Сейчас переоденемся и после закончим этот разговор, – сказал Генри из дверей кухни. Я стал подниматься по лестнице, и он добавил вслед: – Алек, готовься к серьезным переменам. Может, мы даже уедем из страны.

Уедем из страны? Я едва не споткнулся о ступеньку. Покинем Россию? Но я же собирался уйти из Технического и поступить в Полицейское училище! Собирался стать сыщиком… делать карьеру в столице… да и вообще мне нравится Россия! Это большая империя, здесь просторно – во всех смыслах. Здесь открываются широкие возможности для людей, которые знают, чего хотят. И вдруг – уезжать?!

Я переоделся в домашнюю одежду, встал перед зеркалом и приказал себе успокоиться. Поправил волосы. Эх, волосы… Они у меня белые, но не белоснежные, скорее серовато-белые, можно сказать – серебристые. Не знаю, откуда такие. Из-за волос, если не надеть шапку, я слишком выделяюсь. Родители это, конечно, не одобряют, ведь злодей должен быть незаметен. Хотя я бы не назвал Джейн такой уж незаметной, а Генри вообще очень статный мужчина. Так или иначе, я-то в чем виноват? Они меня этими волосами наградили, пусть это и будет их проблемой. И все же в большей степени это моя проблема, потому что волосы делают меня похожим на девушку. У меня тонкие черты лица, а тут еще и шевелюра…

– Алек! – позвали снизу, и я вышел из комнаты.

Мама успела организовать чай, на столике стоял наш лучший сервиз, блюдце с вареньем, тарелка с французским хлебом и масленка. А на краю дивана лежали светло-голубое платье в цветочек, которое я бы охарактеризовал как «веселенькое», и шляпка с вуалеткой. На полу стояли белые туфельки. Родители, судя по лицам, ожидали соответствующего вопроса, но я решил быть гордым и сдержанным. И не помогать им: пусть сами рассказывают.

Пока Джейн наливала чай, Генри заговорил:

– Алек, ты уже понял: нам нужно проникнуть на «Самодержец».

Мама придвинула ко мне блюдце с чашкой. Я взял ее, сделал глоток, выжидающе глядя на отца, и он продолжал:

– Украденное там надо передать одному человеку, нашему заказчику. Мы называем его Мистер Икс. Да-да, и не смотри так. Театрально, понимаю, но на то есть причины. Мистер Икс – и точка.

– Но как вы собираетесь проникнуть в поезд? Туда, уверен, билеты не продают, это же первая его поездка, отправятся только приглашенные персоны.

– Под личиной четы Мэри и Гиллиама Уолшей, – пояснила Джейн, и отец кивнул.

– Они как раз из тех, приглашенных персон. Гиллиам Уолш – директор крупного машиностроительного треста в Белфасте, и когда-то он вложил средства в российские железные дороги.

– Короче говоря, владелец части акций русской железки, – заключил я.

– Угу. Так уж получилось, что Уолши с дочерью Абигаил опоздают к отбытию «Самодержца», о чем здесь пока никто не знает. И мы займем их место. Нам всего-то и надо, что показать пригласительные билеты, подделать которые было нетрудно.

Блюдце с чашкой дрогнули в моей руке, чай расплескался, я поставил их и переспросил:

– Дочь?

– Любимая малышка Абигаил, что означает «радующая отца», – с самой серьезной миной пояснил папа. – Тебе надо будет сыграть нашу дочку, Алек.

Мы все вместе посмотрели на веселенькое голубое платье в цветочек, лежащее рядом со мной. Заерзав, я отодвинулся от него, как от удава.

– Я не смогу.

– Сможешь, – возразила мама. – При необходимости ты вполне артистичен, мы все это знаем. С твоим голосом…

– Что? Что с моим голосом? Я не понял – у меня писклявый девчачий голос?

– Ни в коем случае! У тебя красивый, мелодичный, очень привлекательный голос. А еще я тебя подкрашу и…

– Мелодичный?! Ты, наверное, помнишь, мне завтра шестнадцать! Моему голосу давно пора сломаться и стать взрослым, мужским, грубым, низким и немелодичным, вот как у папы!

– Нет, давно – не пора, – сказала она. – По-всякому бывает. Да и вообще, он у тебя не детский. Просто такой…

– У меня грубый голос? – удивился Генри, опуская пустую чашку.

Я вскочил, не в силах больше сдерживаться, сказал им: «Нет! Я не буду ходить барышней!» и, вконец рассерженный, взбежал по лестнице.

В своей комнате снова встал перед зеркалом – и, не сдержавшись, рассмеялся. Просто это твое больное место, признайся, малыш. Немного девчачья внешность, а? Смазливенькая мордашка. Вон у Сметанина щеки – во! Носопыра – с кулак! Подбородок – как мое колено! А я…

Я пощупал свои, что называется, точеные скулы и не то чтобы совсем уж впалые, но явно не пухлые щеки. М-да, зрелым мужчиной меня не назовешь. Ну и ладно. Не повод для расстройства, не так ли? Я лег на пол и отжался, как настоящий мужик, тридцать раз, а потом с громким выдохом встал на руки, чему Джейн научила меня еще лет в десять, и прошелся по комнате. Петька Сметанин очень завидует этим моим умениям, завидует и жалуется, почему он так не может. А что тут скажешь? Конечно, если у тебя мама из Украины, кормит всю семью варениками, галушками со сметаной да борщами такими наваристыми, что в них мыши не тонут, а у меня мама – акробатка и преступница и научила меня делать зарядку каждый день… Да к тому же я от природы тонкий, легкий, а у тебя мама как колобок, папа, как шкаф, и сам ты, Петька, тяжелый, мясистый, весь такой широкий и приземистый… В общем, если подумать, то это вполне логично, что я могу отжиматься, ходить на руках и по-всякому кувыркаться, а ты пробежишь три метра – и задыхаешься, как старая лошадь.

Двигаясь по комнате на руках, я размышлял: в чем проблема, почему я так раздражен и обижен? Да потому что слова: «Мы тебе скажем позже» звучат как: «Ты еще маленький, чтобы это знать». Я вдруг снова стал ощущать себя ребенком. Родители что-то скрывают, недоговаривают, вот, на дело с банком потащили, предварительно не посоветовавшись, теперь этот поезд, и еще какая-то тайна у них от меня…

Ладно, и как с этим разобраться? Громко выдохнув, я вскочил на ноги. Прежде всего, прекратить злиться. Спокойно наблюдать за происходящим и пытаться понять, почему Генри с Джейн, которым я вообще-то полностью доверяю, начали скрытничать. Рано или поздно разберусь.

Решив так, а заодно взбодрившись гимнастикой, я сказал своему отражению в зеркале: не робей, Алек МакГрин! Раздался стук, негромкий голос: «Можно?», и в комнату вошел Генри. Я видел его в зеркале: он прикрыл дверь и встал позади. Лицо в зеркало не попадало, такой он был высокий.

– Алек, я хотел…

– Не надо, – сказал я. – Все понятно, ладно. Это была минутная слабость, и она уже прошла. Сейчас спущусь.

– Нет, я… в общем, готовил этот подарок тебе на день рождения, но решил вручить сейчас, – и он протянул мне револьвер с черными агатовыми «щечками» на рукояти, где была серебряная буква « Н».

Оружие ярко блеснуло в солнечном луче, пробившемся из-за шторы. Ух! У меня даже дух захватило. Рука сама потянулась к револьверу. Но ведь он – Генри, не мой, для родителей эти револьверы как символ их союза.

– Ты что, на самом деле собирался подарить мне его завтра? – спросил я.

Он, замявшись, ответил:

– Нет, на самом деле другой пистолет, тоже неплохой. Но теперь думаю, что оставлю его себе, а этот бери ты.

– Спасибо, – искренне сказал я. – Но не надо.

Отец явно удивился, пришлось добавить:

– Пусть эта пара пока будет у тебя с Джейн. А я завтра получу тот, который предназначен для меня. Он, наверное, поменьше размером?

– Ну, вообще-то – да, немного. Ты уверен?

– Я уверен. Скажи, это дело так важно? Ведь оно совсем для нас нетипичное и явно опасное. Почему вы решились на такое?

– Оно не просто важно, Алек, – отец повел широкими плечами, будто в растерянности. – Понимаешь, оно для нас, как бы сказать… принципиально. Мы не можем не сделать его. И мы очень рассчитываем на тебя.

– Тогда идем и закончим обсуждение, – решил я. – Как взрослые люди с низкими мужскими голосами.

Ухмыльнувшись, Генри отправил револьвер в кобуру.

– Ну, пошли вниз, брат мой меньший… – обняв за плечи, он повел меня к лестнице. Генри редко так обращается ко мне, это признак особой ситуации, когда он хочет показать, как я ему близок.

Джейн, беспокойно прохаживающаяся по гостиной, встретила нас вопросительным взглядом.

– Сейчас все решим, – сказал родитель и сел на стул.

– Тогда примерь, пожалуйста, это платье, малыш, – попросила она.

– Да, Алек, – папа снова взялся за чашку и добавил с едва заметной иронией: – А то мы беспокоимся, по размеру ли?

Я поднял платье с дивана, окинул родителей гордым взглядом и сказал:

– Что вы себе позволяете? Я – честная барышня и на глазах у других не переодеваюсь. Даже моим родителям не позволено глядеть на это.

Расправив платье, я приложил его к себе, поглядел в зеркало на стене и снова сел.

– Успею примерить. У меня еще есть вопросы по этому делу, и самый главный: так какой у вас, то есть у нас, план?

– Джейн, изложи наш план, пожалуйста, – быстро опустошив вторую чашку чая, Генри поднялся. – Нам скоро выезжать, а мне еще нужно кое-что подготовить.

Он снова поднялся по лестнице. Мама, начав убирать со стола, заговорила:

– Понимаешь, Алек, все завертелось так быстро, что толком подготовиться мы не успели. Понятно, как попасть на «Самодержец». Известно, где хранятся нужные нам сведения. Кое-какие приспособления с собой будут… а остальное решим на месте.

– Отличный план, – одобрил я. – Продуманный, все мелочи учтены, как обычно у вас. Решим на месте, чего там… Ладно, а что с настоящими Уолшами? Они точно не появятся в последний момент?

– Нет-нет, это невозможно. Их задержали в дороге.

– Кто задержал и как?

Она не успела ответить: Генри уже спускался, неся в руках кофр из желтой свиной кожи, со стальными углами. Мама, собрав посуду на поднос, отправилась на кухню, и на последний мой вопрос ответил он:

– Ирландцами занимался Мистер Икс, тот, что заказал нам это дело. Вернее, как мы поняли, его помощники. Уолшам они ничего не сделали, не думай, просто устроили кое-какие неполадки… В общем, на «Самодержце» их не будет.

– Кто такой этот Мистер Икс?

Мама вернулась без подноса, они с папой переглянулись, и она сказала:

– Давай об этом потом, а?

– Вы перекидываете друг другу право отвечать на мои вопросы, как мячик, – я опять начал закипать, но сдержался. – Ладно, все равно еще расскажете. А что в этом кофре?

– Кое-что любопытное, скоро увидишь, – папа достал часы, щелкнул крышкой и поднял брови. – Однако! Мы уже спешим, Алек, тебе действительно пора надеть платье.

Я возразил:

– Сейчас только начало третьего, а отбытие «Самодержца» назначено на пять.

– Мы хотим еще подъехать к дому Вилла Брутмана, – пояснила Джейн, – проследить, собирается ли он сесть на «Самодержец».

– Конечно, собирается. Уверен, он всю дорогу проведет в паровозе вместе с машинистами. Для него это крайне важно, тут поставлена на кон честь Британии.

– Нет, Брутман в последний момент может попытаться сбежать. Мы не знаем деталей, но нас предупредили об этом. Поэтому лучше прямо сейчас…

Перезвон дверного колокольчика прервал ее. Я вскочил, когда отец с матерью одновременно достали револьверы.

– Ты кого-то ждешь, Алек? – шепотом спросила она. Я мотнул головой. Генри бесшумно переместился к дальнему окну, выглянул из-за шторы и вздохнул:

– Ах ты ж! Это твой друг, тот… – он обвел рукой вокруг своей головы, – который с большим, гм, лицом.

– Петька?

– Малыш, спровадь его, пожалуйста, – попросила Джейн, пряча пистолет. – В дом не приглашай, извинись, скажи: срочно понадобилось уехать. Только, я тебя прошу, поторопись.

– Я отнесу платье с туфлями в твою комнату, – добавил Генри.

Сметанин переминался, скрипя ботинками, с ноги на ногу. Открыв дверь, я не дал ему заговорить, сразу выпалил:

– Извини, мы уезжаем прямо сейчас.

– Чего, серьезно? – удивился он. – Куда?

– Да родители тут… – я неопределенно помахал рукой. – Решили, в общем, устроить мне сюрприз. Уж устроили, так устроили. Прямо сейчас едем.

– Надолго?

– Не знаю, думаю, на пару дней, не меньше.

Петька насупился, вроде даже обиделся, судя по его, гм… большому лицу.

– Мы же договаривались идти смотреть дирижабли. И учеба как же?

– Да какая там учеба! – не выдержал я. – Мы на Всемирную Выставку едем!

Вот тут его проняло. Сметанин просто обалдел, даже рот приоткрыл. Потом лицо стало алчным, и он схватил меня за воротник:

– Открытки привези! И моторчик! Там новые модели будут продавать, машины на моторчиках! Ну, маленьких двигателях, говорят, их сам Тесла изобрел! И еще… А Механический Человек?! О-о-о!!! Сделай фотокарточки, обязательно!.

– Хорошо, хорошо. Ты как маленький, ну, честно.

– Да ведь случай какой! Я же тоже хотел, мечтал, ты знаешь, но – никак! А ты… Эх! Слушай, и еще…

– Сметанин! – повысил я голос. – Я по-настоящему, бесповоротно и окончательно спешу. Ты это понимаешь? Не захлопывать же дверь перед твоим носом, мы же тогда поссоримся. Ну? Понимаешь?

Он понял. Вздохнул, молча спустился с крыльца и, ссутулившись, пошел прочь по улице. Даже жалко его стало, но я подавил жалость, сказал в сгорбленную спину: «До свидания» и закрыл дверь.

Родители стояли на лестнице и глядели на меня.

– Что? – спросил я. – Да, мне неудобно перед приятелем!

Джейн ободряюще улыбнулась, Генри развел руками, и они ушли переодеваться.

Я тоже пошел в свою комнату. Досада на родителей за то, что стали вдруг столько всего скрывать, не исчезла, к ней примешивалась тревога – ведь не просто так они скрывают, на то есть какие-то важные причины. Такое впечатление, что они за меня боятся и не очень понимают, как себя со мной вести. Что-то изменилось между нами, только я никак не мог понять, что именно.

Тревогу быстро вытеснило предвкушение. «Самодержец»! Всемирная Выставка! Я еду туда! Не просто еду – по дороге мы провернем сложную операцию! По заказу некоего Мистера Икс! Радостное ожидание переполнило меня, словно шар теплого света раздулся в груди. Начиналось что-то невероятное.

2

Щуплый, нервный господин в черном пальто и котелке вышел из дома, пригладил усы-щетку, вороватым движением достал из кармана фляжку, приложился к ней и сунул обратно. Котелок, пальто, костюм под ним – все вроде обычное, но нечто во внешности господина говорило: иностранец.

– Это Вилл Брутман, – поведала Джейн, вместе со мной выглядывавшая в окно кареты.

– Очевидность данного утверждения соперничает только с его банальностью, – пробормотал я, поправляя белую перчатку, которая все норовила сползти с запястья.

– Некоторых людей еще называют: язвы, – сообщила мама в пространство.

Корсет, надетый под платьем, давил на ребра, с непривычки было трудно дышать. То есть снизу он давил, а сверху был как-то излишне свободен. Женские панталоны, кто бы мог подумать, жали между ног… а чулки с подвязками? Ощущение подвязок на бедрах – это просто чертова адская пытка, как женщины носят такое, зачем согласились связать свои судьбы с этими орудиями мучения и страдания?! И еще у меня чесались щеки под легким слоем пудры, наложенным мамой.

А вот родителям моим было хорошо: они, конечно, приоделись, но ничего такого необычного. На Джейн было дорожное платье и шляпка с торчащим в небо, как антенна, пером; на Генри – костюм тонкой английской шерсти и кепи. Одежда дорогая, пошитая с год назад в Европе, в известном лондонском Доме Изящества и Моды. Эти наряды они берегли именно для таких случаев, то есть когда нужно было изобразить зажиточных иностранцев. Генри еще и нацепил пенсне, очень потешно смотревшееся на его крупном лице. Револьвер он держал в кобуре, надежно укрытой под свободным сюртуком, а на коленях мамы стоял ридикюль, куда она положила свой. У меня, кстати, была сумочка – маленькая, беленькая и совершенно бессмысленная. Просто крошечный гимн бестолковости. Внутри пудреница и зеркальце, положенные туда мамой, и расческа-ножик, который в сумочку сунул я.

Генри остановил «федота» у поворота улицы, подальше от дома инженера Брутмана, потому что у входа маячила карета модели «доброконева», с гербом российских железных дорог на двери. Шофер – судя по внешности, приезжий с Кавказа – курил, поставив ногу на колесо. При виде инженера он встрепенулся и щелчком отправил окурок на мостовую.

За Виллом Брутманом из подъезда появился слуга с чемоданом, сразу же приковавший мое внимание. Лет пятидесяти, коренастый, смуглый, с длинными усами, широкоплечий. Жесткие складки у рта, тяжелое невыразительное лицо. В движениях его чувствовалась сила, причем сила мрачная, опасная.

Есть у меня привычка – давать новым знакомым, ну и вообще людям, которые встретились на жизненном пути и хотя бы мимолетно там задержались, прозвища. Они могут касаться или внешности, или черты характера, наиболее ярко проявившейся при первом знакомстве. Это помогает, во-первых, лучше запоминать людей, а во-вторых, – понимать их. При взгляде на этого господина в голове сами собой возникли слова: человек-кулак. Твердый, крепкий – угрюмая мощь, старое закаленное железо, побывавшее в десятках боев, драк, потасовок. Вот каким был слуга инженера Брутмана.

– Заметили? – спросила Джейн.

– Ага. – Я поднял упавшую с края шляпки на лицо вуалетку, а потом просто стащил шляпку с головы. – Следовало бы этому слуге пошить свой костюм у портного поумелее: пиджак топорщится.

Генри на переднем сиденье пробормотал:

– Но зачем слуге инженера пистолет? Собственно, насколько я вижу, у него там две кобуры. Да к тому же неприлично огромные.

– А зачем пистолеты простым обывателям МакГринам? Кстати, ты уверен, что это пистолеты? Какие-то они очень уж большие. Сейчас поедут, приготовьтесь.

Пока человек-кулак и шофер укладывали чемодан в багажник, Брутман снова достал фляжку, и Генри заметил:

– Нервничает.

Шофер полез в кабину. На крышке доброконевского багажника можно стоять, ухватившись за поручни, слуга Брутмана запрыгнул туда, но заметил, что хозяин приник к фляжке, спустился обратно и забрал ее у инженера.

– Ого! – повысил я голос. – Вы видели?

Джейн что-то пробормотала. Казалось бы, внешность у Вилла Брутмана была самая невыразительная, но какая гамма чувств отразилась на его лице! Тут тебе и презрение, и злость, и страх едва ли не панический…

– Испугался, – сказала мама.

– Что там испугался – он же дернулся так, будто решил, что человек-кулак собирается его ударить.

– Как-как ты его назвал? Человек-кулак? Гм… А знаешь, – похож.

– Конечно, похож, – согласился я.

Каковы бы ни были отношения Вилла Брутмана и сопровождающего его смуглого усача, инженер решился проявить строптивость: вцепился в флягу и потянул на себя. И вдобавок что-то гневно проговорил. Завладев фляжкой, Брутман сунул ее в карман и полез в карету. Дверь закрылась, человек-кулак забрался на багажник и оглянулся. Стоящая под парами «доброконева» поехала.

– Нет, погоди, – сказал я папе, который собрался тронуться с места. – Не нравится мне, как он разглядывает улицу. Вроде так исподтишка, но внимательно. Он будто… обученный, что ли. Понимаете, о чем я?

– Выждем, – согласился Генри.

Я подвигал ногами, безуспешно пытаясь привыкнуть к узким белым туфелькам. Ох уж туфельки! Как ходить? Это пока я в карете сижу – ладно, а потом? Выдам же себя. Джейн несколько раз за этот день повторяла, что я артистичный – чтобы подбодрить меня. Хорошо, может, и так, но барышень мне играть не приходилось, и неизвестно, насколько получится, пусть даже дома я потренировался ходить на каблуках.

Прохожих на улице было немного, в основном всякий служивый люд. Пока «доброконева» катила к повороту, папа выжидал, а когда служебная паровозка исчезла из виду, передвинул рукоять; под днищем лязгнуло, и мы поехали. Свернули – и сразу вокруг стало люднее. По тротуарам шли прохожие, впереди ехала телега с мешками, рядом двуколка с молодой дамой, запряженная гнедой лошадью, а дальше – аж три паровозки, включая «доброконеву».

– Алек, будь очень внимателен, – попросила Джейн. – Ты у нас иногда замечаешь такое, чего другие не видят.

– Затем вы меня на дело и взяли, – согласился я. – Скажете, нет?

Я был все еще недоволен скрытностью родителей, но уже не так сильно. Придет время – все расскажут, никуда не денутся, а особенно в купе «Самодержца», там места мало. Припру обоих к стенке. Или к вагонной перегородке, вот так.

Мы снова повернули. Служебная карета катила впереди, человек-кулак стоял на багажнике и глядел поверх крыши. Вдруг от булочной справа донесся крик, и прямо под колеса «федота» бросилось нечто в лохмотьях. Генри так вдавил тормоз, что карета протестующе скрипнула всем своим механическим естеством. Я еще не успел толком опомниться, когда понял, что дело совсем плохо: по улице к нам спешил Павел Глупов, местный околоточный. Он друг Игната Сметанина, старшего брата Петьки, они часто бывают вместе, а я бываю у них дома, где Павел неоднократно видел меня… Да и моих родителей, кажется, видел, когда они однажды заезжали за мной.

Я съежился внутри корсета, тот даже стал меньше давить. Родители тоже растерялись. Генри полез было наружу, проверить, что сталось с тем, кто угодил под колеса, но подскочивший Глупов уже извлек из-под кареты немытое создание лет десяти, в обносках и непонятного пола. В руках у создания была булка; невзирая на хватку Павла, оно вцепилось в нее зубами и рвало, терзало, заглатывало – спеша превратить булку в ничто, пока не отобрали.

– Живой! – выдохнула привставшая Джейн. – То есть живая… живое.

На багажнике уезжающей «доброконевой» человек-кулак, обернувшись, внимательно наблюдал за происходящим.

Павел сощурился, вглядываясь сквозь переднее стекло «федота», узнал отца, улыбнулся и поднял в приветствии руку, другой удерживая рвущееся на волю существо.

– Генри, инженер уезжает, – указала Джейн.

– Так что мне сделать? – возмутился родитель. Голос был сдавленный, потому что он при этом улыбался околоточному. Существо, умявшее булку без остатка, извивалось и дергалось, но освободиться не могло.

– Не о том думаете! – зашипел я, так вжавшись в спинку сиденья, что корсет аж заскрипел, грозя лопнуть. – Он же меня узнает! Джейн, прикрой!

Она мигом вытащила из кармана на спинке переднего сиденья веер, подалась вбок и замахала им как бы перед своим лицом, а на самом деле – заслоняя меня.

От магазина мчался продавец в фартуке. Существо дергалось и подскакивало, как лягушка на противне, но уйти от длани закона не могло. Подбежавший лавочник закатил воришке оплеуху.

– Спокойно! – донесся голос Павла.

Служебная «доброконева» укатила далеко; вокруг шумели, сзади гудели, непрерывно ржала какая-то беспокойная лошадь, и Генри решил действовать. Он приоткрыв дверцу, сунулся наружу и позвал Павла, пытавшегося утихомирить оскорбленного потерей булки лавочника и разбушевавшееся после оплеухи, яростно дергающееся существо.

– Любезный! – позвал отец. – Павел, э… Мсье! Эй!!! – гаркнул он наконец во всю глотку, и Глупов поднял взгляд.

– Здравию желаю, господин МакГрин!

Ну вот, он даже помнит нашу фамилию…

– Здравствуйте, Паша. Послушайте, не могли бы вы освободить дорогу? Понимаете, мы сильно спешим. Я везу, – отец, поправив пенсне, кинул на меня взгляд через плечо, – везу этих дам на вокзал, и если мы опоздаем на поезд, их тетушка, добрейшая женщина, которая перепоручила их моим заботам на три дня, сделает меня несчастнейшим из людей.

Завершив экспромт таким пассажем, Генри решительно кивнул, будто ставя жирную точку.

– Ну, ты загнул, – пробормотала Джейн, продолжая так энергично обмахивать меня веером, что в карете поднялся сквозняк.

Павел пошевелил бровями, пытаясь вникнуть в речь отца. Тут существо, которое он все еще держал за одно плечо, в то время как лавочник сжимал за другое, присело, вынырнуло из просторной фуфайки, служившей верхней частью его облачения, и бросилось прочь. При этом оно исхитрилось лягнуть в пухлое колено лавочника, каковой заорал и запрыгал на одной ноге.

– Стой! – Павел рванул следом.

Отец прыгнул обратно на сиденье. Захлопнулась дверь, и мы покатили. Он вдавил грушу клаксона, огласив улицу свистком. Стоящий на нашем пути лавочник с руганью отскочил, позабыв о поврежденном колене. Мы быстро набрали ход.

– Надеюсь, планы Брутмана не изменились, – Джейн с громким стуком сложила веер. – По-моему, он таки едет на вокзал.

– Судя по направлению, так и есть, – согласился Генри. – Ничего, сейчас догоним.

И мы действительно догнали. Уже возле самой Вокзальной площади я заприметил впереди карету с гербом российских железных дорог и коренастым усачом на багажнике.

Перед вокзалом была выделена площадка для паровозок, где стояли по большей части так называемые таксо, паровые извозчики, выкрашенные желтыми и черными квадратами. Прежде чем выбраться из кареты, я несколько раз глубоко вдохнул и попытался представить себе, что я – молодая ирландская барышня, скромная и тихая, впервые приехавшая в Санкт-Петербург. Надел шляпку, накинул вуалетку на лицо, взял сумочку. То есть «надела», «накинула», «взяла»… будем последовательны, если я теперь женского рода, то так и следует думать о себе самом. То есть самой.

Генри, спустившись на мостовую, подал руку сначала маме, потом мне. Пришлось вложить свою слабую девичью кисть в его сильные мужские пальцы, и при этом он так ухмыльнулся… Мне, как воспитанной барышне, захотелось врезать ему сумочкой по голове.

Появились двое носильщиков, услышали от отца на ломаном русском, что нам нужно в «Пьять вагон! Файф вагон самодержец!» и, подхватив багаж, направились в сторону первого пути.

С самого начала мы договорились, что родители в основном станут говорить на английском, используя иногда простейшие русские фразы, но что у дочери семейства Уолшей была хорошая русская учительница, которая и выучила ее языку, имевшему распространение на просторах Российской империи. По этой причине мне полагалось говорить более бегло.

Носильщики с нашими вещами шагали впереди, а дальше в толпе я заметил Вилла Брутмана и усача с чемоданом, пробирающихся к первому перрону. «Самодержец» виднелся слева от здания вокзала – огромный, сверкающий в лучах солнца паровоз и несколько вагонов за ним – но пока что я намеренно не разглядывал чудо-поезд, решив приберечь это зрелище на десерт.

Вечерело. Кофр из желтой кожи идущий впереди Генри нашим носильщикам не доверил, и я заметил, что от металлической рукояти к его запястью под рукав сюртука уходит железная цепочка.

Вокзал шумел вокруг нас. Гул, стук, гам, гудки… Ржание лошадей, пыхтение паровозок, крики и ругань… Я шел осторожно – каблуки же! – и чувствовал себя как не знаю кто. Как мужчина в женской одежде, вот как я себя чувствовал. Платье шуршало, корсет давил, панталоны жали, и почему-то мне все время казалось, что чулки сейчас соскользнут, расставшись с подвязками. Разум молчал, а воображение вопило: мы трое изображаем других людей, еще и чужестранцев, а я к тому же – барышню, у нас поддельные документы, поддельные пригласительные билеты, и вот со всем этим мы собираемся проникнуть на «Самодержец»! Поезд, на котором, между прочим, должен был ехать на Всемирную Выставку сам император, только его задержали какие-то сверхважные переговоры, что-то там не так в делах России и Британии. Как мы хотим обмануть людей, которые увидят нас, уже видят по пути к составу?! Да ведь все понимают, что я – юнец, а никакая не барышня!