Текст книги "Атомная крепость"

Автор книги: Иван Цацулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 68 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

Нам с вами нет нужды подсчитывать количество дивизий, которые будут брошены против нас – не надо забывать о Варшавском пакте. Даже если бы нам удалось поставить в Европе под ружье пять – шесть миллионов человек, русские выставят против них десять – двенадцать миллионов своих солдат с танками и артиллерией… Мы пренебрежительно относимся к республике, созданной немцами на Эльбе, забывая, что население этой республики равно примерно населению Турции, а во главе ее воинских формирований станут опытные военачальники. Плечом к плечу с восточными немцами будут сражаться польские легионы. В бой наверняка вступят румынские и венгерские дивизии – они же поймут, что им никак нельзя оставаться в стороне. А Чехословакия? Гамелен в свое время утверждал, что, отдав эту страну Гитлеру, союзники потеряли около тридцати прекрасно обученных боеспособных чехословацких дивизий и заводы Шкода, которые еще тогда производили оружия, пушек и пулеметов столько же, сколько их выпускала вся военная промышленность Англии. Эти дивизии и оружие будут брошены теперь против нас. Я уже не говорю об албанцах и болгарах, занимающих важные стратегические позиции на Балканах… А Китай? Что мы сможем сделать для предотвращения вмешательства Китая? Высадить Чан Кай-ши на побережье, где-нибудь возле Кантона? Это был бы блошиный укус – с Чан Кай-ши они покончат в два счета и Формозу у него отберут. Вы, может быть, скажете, что наш седьмой флот не позволит им это сделать? Седьмому флоту будет тогда не до того, нам придется отозвать его в Европу или для защиты американского континента.

Не следует забывать и об атомной бомбе. Одна угроза применить против нас атомную бомбу по меньшей мере нейтрализует наш флот у Формозы. Стало быть, необходимо признать, Хиггинс, что при любой ситуации Китай будет иметь возможность активно вмешаться в войну. Мао Цзэ-дун и его друзья хорошо понимают, что война против Советского Союза одновременно является и войной против них. И тогда… О! Они рассчитаются с нами сполна за все, можете мне поверить!

Итак, к десяти миллионам русских солдат добавьте еще десять – пятнадцать миллионов отлично вооруженных человек. И это в условиях, когда наши горе-стратеги вынуждены признать, что успех войны будет решаться наземными армиями, а это значит, что славяно-китайские орды полностью раздавят любое наше сопротивление в Западной Европе. Нашим сторонникам там придется худо, а наши базы и склады со снарядами и оружием будут захвачены и обращены против нас.

К сожалению, то время, когда Россия была одинока, прошло, об этом не следует забывать.

А знаете ли вы, Хиггинс, под каким лозунгом бросят русские и их друзья свои армии в Европу? Под лозунгом освобождения Западной Европы от американских интервентов, во имя мира. Мне это совершенно ясно! И тогда те, кто писали вчера и пишут сегодня «Янки – убирайтесь домой!» – помогут нашим врагам расправиться с нами. Разве в этом можно хоть минуту сомневаться?

– К сожалению, вы, кажется, правы, – прошептал дрожащим голосом Хиггинс. – И я жалею, что не подходил критически к нашей военной доктрине.

Но Прайс не слушал его.

– Русские имеют десятки тысяч боевых самолетов прекрасных марок, – злобно продолжал он. – Они бросят эти самолеты против наших войск на Западе. Мы, правда вполголоса, говорим о том, что вынуждены будем вести войну на уничтожение, как это попытался сделать Гитлер… Русские же – вегетарианцы, они не любят вида крови, однако я не сомневаюсь в том, что они последуют нашему примеру и пустят в ход и атомные и водородные бомбы. Что будет тогда с Англией, Хиггинс? – Прайс на мгновение застыл на месте, вытаращив в ужасе глаза. – И все это – на фоне колоссальных взрывов и пожаров над нашей головой тут, в Штатах, – в этом я тоже ничуть не сомневаюсь. Что скажут тогда наши парни из Нью-Йорка и Чикаго, рабочие заводов Форда? Наши атомные заводы и центры взлетят на воздух, и нам будет, даю вам слово, не до Европы!

– Но мы можем послать на выручку в Европу морской флот, – заметил Хиггинс.

Прайс язвительно рассмеялся.

– Преимущества и тут не на нашей стороне. Как вы знаете, во время прошлой войны немцы своими подводными лодками почти полностью прервали линии снабжения союзников в Атлантике. А у русских сейчас подводных лодок по меньшей мере раз в десять – пятнадцать больше, чем их было у немцев.

– В таком случае, Дюнкерк?

– О нет, Хиггинс, Дюнкерка не будет: нам не дадут благополучно удрать домой с живой силой, боевой техникой, снаряжением. Даже если бы нам и удалось погрузить часть войск на суда, им не уйти от атомных бомб.

– Следовательно, мы не выиграем войну? – прошептал в ужасе Хиггинс.

– Хуже, Хиггинс, хуже! – кричал Прайс. – Мы проиграем ее! О нет, это не одно и то же, – он покачал головой. – Когда Гитлер развязал войну, он был разбит, а Германия оккупирована… Я скажу вам, что я думаю. Слушайте внимательно, Хиггинс.

Итак, до третьего этапа войны, предусмотренного новым планом нашего генштаба, то есть до наступления на Восток, вторжения в Советский Союз и ведения на его территории истребительной войны против населения, по-моему, дело не дойдет, нас разобьют значительно раньше. Западная Европа в ее нынешнем виде прекратит свое существование – народы прогонят правительства, обрекшие их на опасность войны, и создадут другие правительства, дружественные Советскому Союзу. В этом, можно не сомневаться, проявят инициативу местные коммунисты.

В результате нашего поражения и политических изменений в Западной Европе страны Азии, Африки, а возможно, и Латинской Америки взбунтуются против нас.

– Это ужасно, сэр!

– Совершенно согласен с вами, Хиггинс. Однако я еще не кончил. Мне хочется обратить ваше внимание еще на некоторые моменты, важность которых неоспорима. В свете того, о чем я вам только что говорил, подойдите теперь к оценке политики «системы политического предупреждения». Она выразилась в создании нескольких военных блоков, что помогло нашим деловым людям занять те позиции в ряде стран земного шара, где еще недавно хозяйничали англичане, французы, бельгийцы, португальцы… Курс на создание «отборочной мощи для нанесения ответного удара» способствует существованию у нас военной промышленности в том объеме, который нас с вами, Хиггинс, устраивает. Но для решения основного вопроса – военной победы над коммунизмом, такая политика ничего не дает.

Наши дипломаты мечутся и ставят себя в смешное положение, даже не подозревая об этом. Я имею в виду глупую надежду наших прожектёров путем всеобъемлющей пропаганды оказать давление на Советы и добиться изменения строя у восточных немцев и в странах так называемой народной демократии. Это же нелепо и смешно! Мы уже провалились в Восточной Германии, Польше, Венгрии. А наша политика экономического бойкота? Кому она нужна и кому она выгодна – нам или им? Чего мы ею добились? Я утверждаю, что нам она приносит большой вред.

И, наконец, последнее… Представьте себе, Хиггинс, совершенно невероятное – мы выиграли войну против Советского Союза и его друзей.

– Разве это было бы плохо?

– Да, – отрезал Прайс. – Смотрите, что получилось бы… Как бы то ни было, из войны мы вышли бы изрядно потрепанными. Единственной реальной силой в Европе была бы восстановленная нами Германия Круппа, Манштейна, Кессельринга, морского разбойника Деница, Германия, отмобилизованная и перевооруженная, снабженная атомной бомбой и атомной артиллерией, имеющая у себя атомную промышленность… Что случилось бы дальше? Немецкие реваншисты немедленно захватили бы все районы Европы, в которых говорят по-немецки, Австрию, часть Швейцарии, Тироль. Под предлогом восстановления старых границ они предъявили бы претензии на Западную Польшу, Мемель, Судеты, Саар, Эльзас-Лотарингию, ведь этого совершенно не скрывают нынешние руководители Западной Германии.

Вслед затем и довольно скоро наступила бы очередь Франции и Англии снова подвергнуться германскому нападению. В этом можно не сомневаться. Чем мы могли бы в таком случае остановить немцев, помешать захвату ими всей Европы, как ее однажды уже захватил Гитлер? Мы абсолютно ничем не могли бы помешать новому вермахту снова оккупировать европейские государства и ввести там тот самый «новый порядок», который Гитлер пытался установить во всем мире еще недавно.

Нужно быть до предела слабоумными, чтобы воображать, что немецкие промышленники и генералы, сделавшись с нашей помощью сильными, откажутся от мечты о мировом господстве, удовлетворятся второстепенной ролью, которую мы им отвели! Согласятся ли они вечно оставаться на положении наших ландскнехтов? Нет, Хиггинс, нет, они же окажутся сильнее нас в военном отношении, они безусловно обернутся против нас и вышвырнут нас из Европы. Таким образом, ставя нацию на край гибели перед риском войны, мы собираемся всего-навсего таскать из огня каштаны для недобитых гитлеровцев, они, а не мы господствовали бы на земном шаре в случае нашей победы в той войне, о которой мечтают наши стратеги. Мне такая перспектива определенно не нравится, а как вам, Хиггинс? Вы же только что с удовлетворением сообщили мне об успешном ходе оснащения Западной Германии атомным оружием… – Прайс злорадно расхохотался. – Возражайте мне, профессор Хиггинс, если можете!

Но Хиггинс был совершенно подавлен.

– Я вынужден согласиться с вами, сэр, – проговорил он мрачно. – Что же делать? Бог мой, что же делать?

– Помочь мне подготовить мою, слышите, мою, войну. В этом мире слишком многие мечтают о мировом господстве, но лишь весьма немногие имеют представление, как этого добиться, и никто не имеет возможности осуществить свою мечту. Никто, кроме меня! Слышите, Хиггинс. Господь бог, – тут Прайс по привычке ханжески закатил глаза и воздел руки кверху, – возложил на меня, недостойного грешника, великую миссию пойти войной на тех, кто восстал против цивилизации!

Гейм в гневе сжал кулаки.

– Что же требуется от меня, мистер Прайс? – спросил деловым тоном Хиггинс.

Прайс подал ему бумагу.

– Подписать вот этот контракт.

Хиггинс медленно прочитал документ и, вооружившись вечным пером, не спеша подписал его.

– Все! – произнес Прайс торжественно и быстро спрятал контракт в сейф. – Теперь садитесь и постарайтесь понять меня, профессор. Признайтесь откровенно, когда вы слушали меня, у вас мелькала мысль – не собираюсь ли я выступить с призывом принять предложение советских лидеров о мирном сосуществовании. Не возражайте, такая мысль у вас была. Так вот: я за войну с Советами, однако за войну особого рода. Это моя личная война и запомните, Хиггинс, до какого-то времени война анонимная. Сейчас вы поймете в чем дело… Вы, конечно, знаете, что ученые ряда стран собираются запустить в межпланетное пространство искусственный спутник Земли.

– Величиной с бейсбольный мяч, – вставил Хиггинс.

– А Советы предлагают шар размером около метра. Слышали вы об этом?

– О да! Пресса, радио, телевидение – все у нас будто помешались на идее межпланетного путешествия. Неужели и вас увлекла эта идея, сэр?

– Я не собираюсь сам и не имею намерения предложить вам лететь на другие планеты. Перед нами с вами другая задача – навести порядок на нашей старушке Земле! Вы говорили об искусственном спутнике Земли размером с бейсбольный мяч… А что, если я вам скажу, что в укромном месте у меня уже заканчивается строительство искусственного спутника размером с солидную яхту?

– Какая сенсация! – вскричал в восторге Хиггинс.

– Никаких сенсаций! – оборвал его Прайс. – Если вы проговоритесь об этом, я просто уничтожу вас, профессор Хиггинс. Меня не интересуют бейсбольные мячи, я пошлю в небо межпланетный бомбовоз, нагруженный атомными и водородными бомбами. Этот бомбовоз, или атомную станцию, я назвал «Космос». И когда мой атомный бомбовоз преодолеет силу земного притяжения и станет искусственным спутником нашей планеты, с высоты тысячи километров я начну войну: атомные и водородные бомбы будут посланы по моему приказу в любой пункт планеты!

Прайс торжествующе прыгал по кабинету.

– Только так можно надеяться на успех в войне с атомной крепостью, которой является Советский Союз… Расстояние от Земли до Луны триста восемьдесят четыре тысячи километров, однако сильнейшие из уже существующих телескопов позволяют видеть на Луне трещины шириной всего в два метра! И это, не забудьте, Хиггинс, на расстоянии в триста восемьдесят четыре тысячи километров. Представьте же себе, что бы мы с вами могли видеть с помощью даже более слабых телескопов с нашего «Космоса» на расстоянии всего одной тысячи километров? Разведка Аллена Харвуда нам не потребуется: ничто на земле не скроется от наших взоров!

– Это увлекательно…

– И вот в один поистине прекрасный день я сброшу супербомбы на ненавистные мне страны, не боясь при этом ответного удара русских. О, тогда я смогу предъявить им любой ультиматум! И не только им – я деловой человек и не собираюсь загребать жар для Дюпонов, Мелонов, Морганов, Рокфеллеров, Гарриманов…

– М-да… – промычал Хиггинс.

– Я – Уильям Прайс буду не претендентом на мировое господство, а именно тем, кто будет диктовать свою волю всему миру, – глаза старика горели зловещим огнем, желтые старческие щеки раскраснелись. Гейм снова увидел перед собой маньяка, дошедшего до исступления.

Прайс остановился и своим обычным, жестким, несколько скрипучим голосом сказал Хиггинсу:

– Я должен спешить с осуществлением моего плана «Космос», иначе русские опередят меня. Понимаете? Когда они овладеют искусством межпланетных полетов, а они им овладеют, – тогда все! Тогда мне незачем больше жить…

Хиггинс осторожно заметил:

– Сначала им придется создать межконтинентальную баллистическую ракету, построить двигатели невиданной мощности! Лишь после этого они могли бы попытаться забросить в космическое пространство искусственные спутники Земли. Но до этого еще очень далеко – даже наши специалисты с межконтинентальной баллистической ракетой терпят пока неудачи – одна за другой взрываются через пару секунд после старта.

– Но это вовсе не значит, что я должен медлить, – возразил Прайс. – Русские могут опередить меня.

– И напасть на Америку? – в голосе профессора звучало сомнение. – Я почти уверен, – продолжал он, – что если Советы опередят нас в области вооружения, они снова предложат нам мирно сосуществовать с ними.

Прайс усмехнулся.

– Меня беспокоит не то, что, создав межконтинентальную баллистическую ракету, русские нападут на нас, а что тем самым они не позволят мне напасть на них, – пояснил он.

– У вас имеются какие-нибудь новые сведения? – насторожился Хиггинс.

Прайс с ожесточением посмотрел на него:

– Они что-то определенно затевают… В частности, для консультации при постройке искусственных спутников Земли привлечен такой видный ученый, как Александр Ясный.

– Физик, специалист по атомному ядру…

– Вот именно. Понимаете? – Прайс неожиданно зловеще рассмеялся. – Впрочем, ему уже не придется больше никого консультировать, об этом я побеспокоился. Мои люди уничтожат его.

Гейм вздрогнул: так вот в чем дело! Гейм и Финчли узнали сейчас то, о чем не было известно даже Харвуду: Прайс не захотел быть с ним до конца откровенным.

– Теперь я скажу вам, Хиггинс, – продолжал Прайс, – в какой помощи от вас я нуждаюсь. Вы, конечно, представляете себе опасности, с которыми нам придется встретиться в безвоздушном пространстве: космические лучи, метеориты, летящие со скоростью, в десятки тысяч раз превышающей скорость полета пули… Мои люди, особенно Джонстон и Шипль, занимаются этими вопросами. Но нам никак не удается преодолеть одно встретившееся препятствие… Вот почему я и вынужден обратиться к вам, я верю, что вы-то сумеете помочь мне.

– Слушаю вас, сэр. Что же от меня требуется?

– Дело вот в чем… – Прайс сделал многозначительную паузу. – Как вы знаете, на Землю почти беспрерывно падает огромное количество метеоритов… Летят они к нам со скоростью большей, чем скорость звука, – десятки километров в секунду. Однако до поверхности нашей планеты метеоритам удается долетать редко – вследствие огромной скорости они сгорают в верхних слоях атмосферы, на расстоянии не менее шестидесяти – восьмидесяти километров от Земли. Атмосфера нашей планеты – благодарная броня Земли, она предохраняет все живое от убийственного действия космических лучей и ливня метеоритов. Но эта благодарная броня оказалась, Хиггинс, проклятием для меня! Представьте, по моему приказу на Землю полетели водородные супербомбы, но что с ними случится, как только они с огромной скоростью ворвутся в атмосферу? Они сгорят, вернее, они взорвутся где-то высоко над землей. Вместо атомной и термоядерной бомбардировки получится безобидный фейерверк! Можно атомную бомбу заключить в оболочку весом в сотни тысяч тонн, с расчетом, что такая махина не сгорит полностью, пока она долетит до земли. Но и это весьма сомнительно. К тому же поднять даже одну бомбу подобной величины на высоту в тысячу километров просто немыслимо. Парашют тоже отпадает – он же совершенно неэффективен в безвоздушном пространстве и не сможет замедлить скорости падения сброшенной с «Космоса» бомбы. Надо найти выход, Хиггинс.

Профессор развел руками.

– Я не волен повелевать природой, сэр, – произнес он растерянно.

– Молчите, Хиггинс! – бешено заорал Прайс. – Вы не думаете, что говорите, безумец. Разве вы не понимаете, что с этого часа перед вами одно из двух: или вы поможете мне или умрете! – и, схватив ученого за руку, он потащил его к входу в Стальной зал. – Вы немедленно же поедете на «Остров возмездия» и займетесь этим делом. Ваши лаборатории я отправлю туда же! – кричал он, увлекая за собой Хиггинса.

Дверь за ними захлопнулась.

Одним прыжком Гейм очутился в приемной. Боб не отставал от него. Друзья бесшумно выскочили в туннель и бросились к себе. Они уносили с собой тайну Стального зала, секрет плана «Космос».

В «дежурную» комнату снизу доносился мощный храп глухонемого Сэма.

Верхушки деревьев подпирали уже побледневшее небо С Гудзона тянуло свежим предутренним ветерком.

В тот же день Майкл Гибсон получил от Боба Финчли микропленку и письмо Гейма с подробным изложением событий минувшей ночи.

Глава четырнадцатая

Остановив автомобиль на углу Большой Ордынки, полковник Соколов отправился дальше пешком. Через несколько минут он очутился перед зданием, построенным в старинном русском стиле. В этом, по виду напоминающем боярские хоромы доме помещалась знаменитая Третьяковская картинная галерея, или, как ее обычно называют, Третьяковка.

Полковник купил билет и поднялся по лестнице. Когда четверть часа тому назад в его кабинете раздался звонок и капитан Пчелин доложил об очередной поездке Шервуда, он решил, что полезно бы и ему самому понаблюдать за этим матерым разведчиком с дипломатическим паспортом: дела, какими полковнику Соколову пришлось заниматься последнее время, так или иначе были связаны с именем Шервуда. Пчелин сообщил, что Шервуд сначала заехал в часовую мастерскую, где пробыл всего несколько минут, а затем отправился в Третьяковку. Рабочий день, утро, почему же Шервуду оказалось необходимо именно в это время бросить все дела и мчаться в Замоскворечье, чтобы полюбоваться произведениями искусства? На Шервуда непохоже, чтобы он стал попусту шататься по Москве.

Соколов прошел несколько комнат и наконец увидел капитана Пчелина. Проследив за взглядом капитана, Соколов увидел Шервуда, пристально рассматривавшего какой-то пейзажный этюд. Вместе с группой экскурсантов, приехавших в Москву для участия в Сельскохозяйственной выставке, Соколов и Пчелин прошли ряд выставочных залов, очутились у полотен Васнецова. Неожиданно полковник услышал женский голос, быстро-быстро говоривший что-то по-английски: миловидная девушка давала, по-видимому, объяснения своему спутнику, средних лет мужчине с несколько брезгливым и высокомерным выражением лица. Англичанин кивал головой и иногда вставлял какие-то замечания. Полковнику не пришлось ломать голову, чтобы догадаться, кто перед ним: обращаясь к иностранцу, девушка, очевидно переводчица, несколько раз назвала его Макгайром. Имя известного ученого-атомщика было знакомо Соколову, он знал и о том, что Макгайр недавно прибыл в Советский Союз.

Взглянув на Макгайра, полковник Соколов заметил выражение тревоги, внезапно промелькнувшее в его глазах: англичанин увидел Шервуда. Взгляд, которым они обменялись, свидетельствовал о том, что они знакомы! Но почему же, в таком случае, они не поздоровались и не подошли друг к другу?

Шервуд прошел вперед. Англичанин остался позади него. Полковник Соколов с интересом следил, что будет дальше.

Переводчица предлагала Макгайру что-то посмотреть, но теперь незаметно для нее роль гида перешла к нему – Макгайр увлекал ее в том самом направлении, в котором уходил Шервуд. Они прошли значительную часть помещения и очутились в довольно обширном зале, одна из стен которого целиком была занята огромной картиной «Явление Христа народу». У самого шнура, мешающего публике подойти к полотну вплотную, толпилось много народу. Экскурсанты делились впечатлениями, которое на них произвело мастерство художника. Здесь находился и Шервуд. Соколов увидел у него в руке свернутую газету. Подошедший сюда же англичанин о чем-то спросил свою спутницу, и та, сосредоточив свое внимание на картине, с увлечением приступила к объяснениям. И вот то, чего ожидал полковник Соколов, случилось: Шервуд повернулся и, расталкивая экскурсантов, направился прочь. Газета, которую он только что держал в руках, выглядывала теперь из кармана пиджака англичанина. Шервуд передал ее ему с ловкостью иллюзиониста. Соколов бросил взгляд на Пчелина и по выражению его лица понял, что тот тоже заметил проделку Шервуда. Слушая свою переводчицу, Макгайр движением руки убедился в том, что газета ему вручена. Затем, осторожно осмотревшись, быстро переложил газету в боковой карман.

Шервуд уходил.

Немного выждав, полковник Соколов и капитан Пчелин тоже направились к выходу. Больше им тут делать было нечего: они предвидели, что произойдет дальше, – Макгайр скоро сошлется на усталость и, отделавшись от переводчицы, возвратится в гостиницу, закроется на ключ в своем номере и примется расшифровывать сообщение Харвуда, написанное на полях газеты симпатическими чернилами.

– Вы видели, как Христос явился народу? – спросил полковник Пчелина, когда они вышли на улицу.

– Видел, – понимающе ответил капитан. – А хотите, товарищ полковник, я незаметно лишу Макгайра полученного им подарка? И не почувствует!

– Н-нет… – ответил полковник – Этого не нужно делать. Пусть англичанин и не подозревает о своем провале, о том, что мы взяли его под наблюдение.

– Слушаюсь. Что мне делать теперь?

– Вместе со мной возвратитесь в управление.

В машине полковник молчал.

– Я так и думал, – сказал он Пчелину, как только они вошли в кабинет. – Англичанина вчера не было в Москве, вместе с группой других иностранных ученых он находился далеко за городом и вернулся к себе поздно ночью. Это обстоятельство объясняет нам, почему Шервуд оказался вынужденным сегодня с утра превратиться в любителя живописи – он должен был передать англичанину какое-то срочное сообщение, вчера он не смог этого сделать, сегодня сделал в не совсем подходящих условиях, на людях, потому что был обязан спешить. Это абсолютно ясно. Стало быть, Макгайр – агент Шервуда или связанный с Шервудом. Зная кое-что о прошлом Макгайра, я этим обстоятельством, признаюсь, удивлен… Но сейчас дело не в этом… Сегодня утром, до свидания с англичанином, Шервуд посетил часовую мастерскую. Вы ничего странного не видите в этом его визите?

– Мне бросилось в глаза одно обстоятельство, – проговорил Пчелин, – человек едет от места службы совсем в другой район Москвы, чтобы показать мастеру свои часы. Довольно странно – ведь прежде, чем до этого мастера добраться, он проехал мимо многих мастерских.

– Стало быть, его в этой мастерской кто-то знает?

– Да, товарищ полковник. И этот «кто-то» – тот самый парень, который сидит у окошка и принимает часы в починку, ставит им, так сказать, диагноз. Кроме него, Шервуд ни с кем не разговаривал, – это я утверждаю.

– Вы рассмотрели парня? Какое он на вас произвел впечатление?

– Лет тридцати, по наружности – хлыщ, одет так, как одеваются стиляги, – все не по-нашему, с претензией на буги-вуги… Сытая физиономия, черные масленые глазки и усики, за которыми он, кажется, ухаживает больше, чем иная модница за ногтями.

– Портрет красочный! Теперь о помещении мастерской.

– Типичная забегаловка. Комнатка, в которой приходится стоять в очереди к окошку, – размером не больше трех квадратных метров.

– Та-ак… – полковник оживленно потер руки. – Именно в таком помещении удобно устраивать встречи: каждый посетитель на виду, для наблюдений тут уж незаметно не задержишься – моментально засыпешься! Ясно… Допустим, стиляга связан с вражеской разведкой… Зачем же в таком случае Шервуд приезжал к нему? Чтобы что-то получить от него, и, скажем, передать англичанину? Нет, Шервуд на роль «почтового ящика» никак не подходит. Н-да… Ну, а если предположить, что он приезжал туда для того, чтобы не получить, а, наоборот, – передать? Кому-то что-то передать… Ваш стиляга по роду его работы вполне может оказаться «почтовым ящиком» – это раз. Передал же Шервуд какое-то срочное сообщение Макгайру, почему бы не предположить, что это или другое сообщение он должен был передать кому-то другому, с кем непосредственно встретиться не рискует? Конечно, может быть, я ошибаюсь, но проверить это предположение мы обязаны.

– Разрешите, товарищ полковник, – сказал Пчелин. – Мне хотелось бы продолжить вашу мысль… Итак, если предположить, что Шервуд передал тому парню с усиками какое-то сообщение, то ведь за этим документом кто-то обязательно должен явиться. Для вручения шпионского документа вражескому агенту – связному Шервуда незачем даже отлучаться со своего рабочего места, именно оно и дает ему возможность выполнять поручения Шервуда. Если принять это предположение, то мне следует спешить к часовой мастерской.

– Идите, капитан, – полковник пожал Пчелину руку. – Будьте осторожны. Если наша версия правильна, – ваш стиляга передаст сообщение Шервуда сегодня же, у нас нет оснований предполагать, что оно менее срочно, чем то, которое Шервуд вручил Макгайру.

– Когда прикажете доложить вам об инженере Горелове? – спросил капитан, направляясь уже к двери.

– Вечером. Полагаю, к тому времени вы вернетесь с задания. Не забывайте о тщательной маскировке.

– Слушаюсь…

За Пчелиным закрылась дверь.

Горелов… Макгайр… что ни день – какая-нибудь загадка, которую полковник Соколов обязан разгадать и в одном случае схватить вражеского лазутчика, а в другом – спасти советского человека от гибели. Англичанин – одно дело, но инженер Горелов – что с ним? И ведь не подойдешь к человеку и не спросишь, все установить надо, проверить и тогда уже решать. А медлить нельзя: удары в темноте всегда неожиданны, об этом забывать не следует.

Совместные усилия генерала Бондаренко и Соколова дали результаты: удалось проследить путь сброшенного у Краснотала «невидимки» до Загорска, а затем установить, что именно он покушался на убийство учителя Иванова.

– Для чего ему потребовался именно Иванов? – генерал Тарханов в упор посмотрел на Бондаренко и Соколова. – Для того, чтобы заменить липовые документы настоящими? Но мы знаем, что документы Иванова были подброшены убитому в поезде…

– Следовательно, агент «невидимка» взял себе документы убитого в поезде, – заметил Бондаренко.

Начальник управления укоризненно покачал головой:

– Я тоже уверен теперь, что человек, труп которого обнаружен возле железной дороги там, в Киргизии, – жертва вражеского агента, сброшенного близ Краснотала, – сказал он. – Однако не надо думать, что враг работает уж очень топорно. Нет, я полагаю, он действует по сценарию, куда более сложному, Харвуд – специалист на замысловатые ходы. Но ваша настойчивость, товарищи, оправдала себя, дело все более проясняется.

Бондаренко с сожалением произнес:

– Плохо, товарищ генерал, то, что мы не всегда оказываемся в состоянии быстро найти и обезвредить врага.

Тарханов с удивлением взглянул на него.

– Это происходит, во-первых, потому, что свои планы он нам предварительно, естественно, не сообщает; у агента, попавшего на нашу территорию, всегда сто дорог, а у нас в поисках его – куда меньше. Однако мне кажется, что для пессимизма у нас оснований нет.

Конечно, не все обстоит так хорошо, как иногда пишут в книжках, но кое-какие успехи по «Незваному гостю» мы имеем: своевременно откомандировали Русакова в Киргизию, Ухваткин – под наблюдением, пограничники там начеку. Шервуда нам удалось разоблачить… А сегодня удалось установить связь с Шервудом еще одного иностранного агента. Правда, я пока не могу понять, как такой прогрессивный ученый, участник конференций сторонников мира в Англии мог вдруг оказаться самым вульгарным сотрудником разведки Харвуда… Тут нам придется кое-что проверить. Но полковник Соколов своей оперативностью сделал сегодня большое дело – ведь Макгайр атомщик, гость нашей Академии наук, вы понимаете, какие возможности он имел бы в качестве разведчика? Этот случай лишний раз напоминает нам о необходимости быть все время начеку. Харвуд из кожи лезет вон – это вы знаете. А Уильям Прайс – так тот черт знает до чего додумался!

– Что же он придумал? – спросил Бондаренко. Генерал Тарханов усмехнулся.

– Несколько лет тому назад в американском журнале «Кольерс» была опубликована статья «Крепость в небе». «Кольерс» призывал американских миллионеров к созданию управляемого небесного спутника Земли, с которого можно было бы беспрепятственно и безнаказанно сбрасывать атомные бомбы на Советский Союз, на Китай, на страны народной демократии в Европе. Подобных статей в американской прессе опубликовано много, никто всерьез их и не принимал. Но вот оказалось, что Прайс посвятил себя осуществлению этой мечты – поскорее забраться в межпланетное пространство! Особенно его расстроили разговоры наших ученых о предполагаемой в ближайшие годы посылке искусственного спутника Земли. Прайс рвет и мечет – боится опоздать: а вдруг мы не пустим его на небо?!

Тарханов внимательно посмотрел на Бондаренко и сказал подчеркнуто значительно:

– Аллен Харвуд, шеф разведки – интимный друг Прайса, он и материально заинтересован в делах его концерна.

– А это значит – Харвуд бросит своих псов на выполнение любого задания Прайса, – заметил Соколов.

– У меня есть кое-какие соображения относительно вашей дальнейшей работы, – сказал Тарханов Бондаренко. – Отдохните два-три дня и – прошу ко мне.