Текст книги "Соловей-Разбойник"

Автор книги: Иван Охлобыстин

Деревня Клюево

 
Ближе к вечеру Н7 подъехал к деревне со стороны давно заброшенных теплиц. Аккуратно загнал автомобиль в распахнутые ворота одной из них, набросил на кузов маскировочный чехол и побрел пустынной улицей в направлении водонапорной башни. Тренированное тело спецагента обтягивал потрепанный малярный комбинезон, руки отягощали два увесистых чемодана с торчащей из них паклей. По всему было видно, что человек он занятой и неинтересный.
Подойдя к водонапорной башне, Н7 перочинным ножом ловко вскрыл замок и поднялся по ржавой лестнице на самый верх. После непродолжительных размышлений он выбрал одно из маленьких окон, откуда были хорошо видны как деревня, так и шоссе. Открыл один чемодан и вытащил диковинное приспособление с огромным микрофоном на треноге. Установил его и подсоединил к его хромированной консоли наушники. Из другого чемодана агент извлек внушительного дизайна снайперскую винтовку и положил ее рядом. Закончив основные приготовления, Н7 взглянул на часы и позволил себе расслабиться – открыл миниатюрный термос, налил в его крышечку кофе и сладострастно втянул ноздрями аромат свежемолотой «Арабики».
 

– Вечная память тебе, Садам! – шепнули его губы.

Ресторан «А зори здесь тихие» в Колымажном переулке

 
К моменту, когда Севастиан подъехал к ресторану, гости из-за рубежа под бдительным оком Примы уже добрались до сладкого. Соловей, мгновенно определив в представительном седовласом господине главного русского мафиози, садится за его стол на свободный стул, аккуратно выгрузив из-за пазухи Зиночку. Прима тут же представляет собравшихся друг другу.
 
 
Прима (указывая на Соловья). Севастиан Григорьевич. (Указывая на мафиози.) Федор Петрович. (Указывая на сопровождавшую мафиози пожилую даму.) Агния Николаевна – заместитель Федора Петровича.
 
 
Федор Петрович (жеманно надрезая ножом кусочек блинчика с брусничным вареньем на своей тарелке). Так вот ты какой, Соловей-Разбойник!
 
 
Севастиан (наливая себе минеральной воды). Как догадались?
 
 
Федор Петрович. Годы учат. Гипертония, поджелудочная. Лучшие непальские гомеопаты ноги стоптали. Ничего не помогает.
 
 
Севастиан. Картечь перорально не пробовали?
 
 
Федор Петрович. Это никуда не убежит, но сначала пищевые добавки из корюшки. «Арктика 12». Может, слышали?
 
 
Севастиан. А как же!
 
 
Федор Петрович. Нет, я серьезно. Вот был у меня один компаньон. Увлекался «Арктикой». Добился удивительных результатов. Третий месяц нетленный у питьевого фонтанчика лежит. В поместье. Я садовника попросил не трогать. Любопытно, однако.
 
 
Севастиан (равнодушно ковыряя вилкой кусок рокфора). Уму непостижимо. Как раньше в газетах писали – «их нравы».
 
 
Федор Петрович. И я о том же – мельчают людишки. Буржуазятся с каждой жевательной пастилкой. Еще чуть-чуть и начнут заключать брачные договоры.
 
 
Севастиан (мотивированно). Не надо было так далеко заползать. Чужая земля титьку не предложит.
 
 
Федор Петрович. А вот здесь я с вами не соглашусь – раз уж выбрали мазу в «богоносцах» ходить, прицепом скитание. Как у братвы Моисеевой. А кто базу подготовит? А?!
 
 
Севастиан. Я так глубоко не погружался. Меня от этих… (вопросительно смотрит на Приму) деревянных с точками…
 
 
Прима. Березок.
 
 
Севастиан. Во – березок, по самое «милости просим» трогает.
 
 
Федор Петрович. Уважаю вашу позицию, она чиста, как эта минеральная вода. (Тыкает холеным пальцем в стоящую перед Соловьем зеленую бутылку «Эвиан».) Значит?..
 
 
Севастиан. При всем моем уважении.
 
 
Федор Петрович (как-то совсем уж по-отечески). Так кто же ты, Соловушка?
 
 
Севастиан. Хрен его знает, но я умею играть в маджонга.
 
 
Зиночка тявкает.
 
 
(Наклоняясь к собачке.) А ты молчи, иначе пристрелю как собаку.
 
 
Федор Петрович (мечтательно откинувшись в кресле). Может быть, это оно и есть?!
 
 
Севастиан. Что это?
 
 
Федор Петрович (с мягким пафосом). Грядущее! Третий Рим! Без всякой на то причины. Нельзя победить того, кого нет. Кому не нужны (кивает своей спутнице)…
 
 
Агния Николаевна (перечисляет на память). Двадцать один миллиард на сорока семи банковских счетах, триста пятьдесят боевых единиц, одиннадцать баз переподготовки, семь машиностроительных заводов, двадцать одна кокаиновая плантация с персоналом, восемнадцать самолетов, два боевых, и еще девяносто пунктов.
 
 
Севастиан (кивая с пониманием). Не нужны. Ну а как в целом международная ситуация?
 
 
Федор Петрович. Худо. Америкосы везде революции проплатили. Временщину насаждают. Рвутся к мировому господству. Скоро здесь будут.
 
 
Севастиан. Милости просим, люберецкий карьер без дела стоит.
 
 
Федор Петрович (расстроенно). Как жаль! Как жаль! То, что нужно, и – увы!
 
 
Севастиан. Не мучайте себя. Обойдется.
 
 
Федор Петрович (устало). Нет, это конец. Пришла пора нового, апокалипсического мышления. Век индиго. (Севастиану.) Что вы сейчас читаете?
 
 
Севастиан. Уэльбека.
 
 
Федор Петрович. Вот видите – ярчайший представитель индиго в литературе.
 
 
Прима. Зато как французик про любовь умеет…
 
 
Агния Николаевна (презрительнохмыкнув). Что может понимать в любви тридцатипятилетняя ссыкуха, подросток?! Вот Норфолк – сила!
 
 
Федор Петрович (с укоризной глядя на своего заместителя). Агния, фи! Как с цепи сорвалась. (Объясняя присутствующим.) Извините. Недавно овдовела. По своей воле. Ну, нам пора. Меня в Кремле ждут. Орденом «За заслуги перед Отечеством» награждать будут. Правда, под другой фамилией. Агнюша, как моя фамилия?
 
 
Агния Николаевна. Симонов.
 
 
Федор Петрович (поднимаясь со стула). Да-с! Симонов. Орденоносец Симонов. Прелестно! (Опять обращаясь к заместителю.) А настоящая?
 
 
Агния Николаевна. Какая из них?
 
 
Федор Петрович. Какая,какая?! Настоящая!
 
 
Агния Николаевна. Федор Петрович, на момент нашей встречи в тридцать седьмом году вас звали Петей Яцкиным.
 
 
Федор Петрович. Забавно. Может быть, я был еврей?
 
 
Агния Николаевна. Нет, евреем вы не были, во всяком случае, не было никаких осязаемых улик.
 
 
Федор Петрович. Значит, я мог быть гагаузом. Ведь я не мог быть пуэрториканцем. (Соловью и Приме.) Прощайте, молодые люди.
 
 
Придерживаемый Агнией Николаевной под локоть, Федор Петрович выбирается из ресторана и хромает к ожидающему его лимузину.
 
 
Соловей (глядя им в след, на латыни). Так проходит земная слава.
 
 
Прима. Просто королева!
 
 
Соловей. Тебя не смутило, что «королева» назвала тебя ссыкухой?
 
 
Прима (умилительно склонив ему голову на плечо). Не смутило. Ей виднее. Она такая умная!
 
 
Соловей. Женщина – это задача со всеми неизвестными и пятью правильными вариантами ответа. Так все-таки ответьте мне, Изабелла Юрьевна, – почему вы меня не любите? Почему замуж не идете?
 
 
Прима. Люблю, больше жизни люблю, но…
 
 
Соловей. Но?..
 
 
Прима. Недостойна я вас! Я не девица.
 
 
Соловей. Какое это имеет значение?
 
 
Прима. Для вас, может быть, и никакого, а для меня – решающее. Конец базару!
 
 
Соловей (огорченно примирительно). Конец так конец! Вас подвезти?
 
 
Прима. Не надо. Мне на водородные коктейли еще, а вечером кузина ждет.
 

Деревня Клюево. Водонапорная башня

 
Н7 с наушниками на голове лежал у открытого окна и, поводя длинным микрофоном из стороны в сторону, слушал, о чем в тот закатный час говорят селяне. Приделанный к той же треноге мощный бинокуляр позволял не только слышать, но и видеть происходящее.
Селяне на то время были не особенно разговорчивы. Большинство молча перемещались по своим дворам и помещениям, собирая забытые за день вещи, заваривая чай или подогревая супы. Кто-то смотрел телевизор, кто-то уже спал. Основными источниками информации для Н 7 стали дети, лежащие в кроватях рядом, и группа подростков у костра в деревенском овраге.
 
 
Во втором по счету с угла улицы доме, в темной спальне, восьмилетний мальчик рассказывал своей шестилетней сестре сказку про Соловья-Разбойника.
 
 
' – И тогда… – шептал малыш, – из Москвы приехали огромные дяди в пальто до пола и стали ловить маленьких детей. Дети ходили к колодцу пить воду, а дяди как выскочат из кустов, хватают детей и бегут к остановке у магазина. Там у них огромная тоже машина стояла. Дяди пилой с мотором, как у дяди Вити, детям разрезали живот и доставали сердце. Потом его в баночку и везут в Москву, чтобы им денег дали.
 
 
А в Москве сердца забирают и вставляют негритятам или нерусским тетям. И вот однажды они подъезжают к остановке, достают пилы и вдруг видят, что на дороге Соловей-Разбойник стоит. У него бляха на ремне из золота с алмазом, вместо одного глаза еще один здоровенный алмаз, зубы золотые и в каждой руке по топору.
 
 
«Зачем вы, – говорит Соловей, – моим детишкам сердца пилите. Они мои. Но я их берегу для великой битвы. Вы жадные нерусские москвичи».
 
 
И как давай их рубить топорами. Всех изрубил и колеса на машине проколол. Больше дяди в пальто в эту деревню не ездили, Соловья сердить не хотели.
 

– А где сейчас Соловей? – так же шепотом спросила девочка.

– Ну как где?! – объяснил мальчик. – Негритят ловит. Сердца хочет вернуть, чтобы по-человечески малышей похоронить. Потому что без сердец человек превращается в лешего или кикимору.

 
От услышанной детской рассказки Н7 стало не по себе. Он достал из кармана комбинезона фляжку с дарственной надписью, правда зашифрованной, и отпил два крупных глотка. Приведя свои нервы в порядок, агент перевел микрофон на костер. Там у огня сидели две подростковые парочки. Одна уже неловко целовалась, а другие переговаривались вполголоса.
 

– Че ты закурил-то? – смешливо поинтересовалась девочка лет четырнадцати, кутаясь в куртку и наблюдая, как ее ровесник и ухажер прикуривает папиросу.

– И че?! – небрежно отозвался тот. – Я уже три года курю, когда настроение.

– Теперь, что ли, настроение? – прищурилась девочка.

– Кое-какое есть настроение, – важно заявил мальчик. – Дружить с тобой хочу, как вон Санька с Машкой. Чего сидеть? Холодно уже.

– Санька Машке плеер подарил, – напомнила девочка.

– Вот уйду к Соловью в банду, фуру с плеерами бахнем, я тебе десять штук подарю, – пообещал мальчик.

– Не-е, – протянула девочка. – Соловей курящих не берет в банду. Помнишь, он тете Гале, продавщице из магазина у рынка, два пальца ножницами отрезал за то, что она школьникам сигареты продавала? Помнишь?

– Помню, – мрачно отозвался мальчик и бросил папиросу в костер. – Правильно, баловство все это. У курящих руки при стрельбе трясутся. Пойдешь на банк, охрана навалит, ты по пуле в башку каждому, а одному промахнешься, потому что рука трясонется, и он тебя из помпы в животину. Свои же на обратном пути добьют, не в больницу же везти с такой дырой, кишки наружу. Говорят, Соловей тоже из-за этого курить бросил. А Соловей сигары курил. Ему Че Гевара присылал из Бразилии.

– Ты такой умный, Лешечка! – вздохнула девочка, взяла обеими руками мальчика за голову, притянула к себе и чмокнула в губы. – Спасибо, что сегодня списать дал. Могла пару схлопотать, и завтра бы в клуб на праздник не пустили.

 
Н7 сердито сплюнул и перевел прибор на единственное светящееся окно в монастыре.
Посреди узкой кельи на коленях перед иконами молилась мать Устиния. Молитва ее была следующего содержания: «Огради, Господи, от всякого зла и греха всех православных христиан, а сугубо заблудшего раба Твоего Севастиана. Слаб человек в страстях своих. Вразуми, Владыко, овцу свою, от стада Твоего отбившуюся. Споспешествуй ему на путях спасения».
Н7 не стал дальше слушать бормотание монашки и обратил свое внимание на шоссе. Там, у поворота, стояли две легковые машины с погашенными огнями. Время от времени слышались приглушенные мужские голоса. «Митрохин, ты взвел?» – «Взвел, взвел. Так и по ногам недолго шмальнуть. Скоро он там?» – «С минуты на минуту. Все помните – сразу на поражение! Патроны кончились, рожок сменил и по телу. Вдруг у него жилет какой или кольчуга». – «Ребята, я по большому хочу». – «Дурак, что ли?» – «Дурак не дурак, а на выхлопе трубу ломит. Я быстро сбегаю. Дайте бумажки». – «Лови». – «Чего это?» – «Бланки изъятия». – «Спасибо, брат». – «Иди скорей». – «Я мигом». – «Товарищ капитан, а если гранатой?» – «Отставить гранату, у нас шесть стволов и по четыре рожка на каждый. Годзилу увалим. Только сразу на поражение. Поняли?» – «Поняли».
 
 
В нескольких километрах от них, на шоссе, блеснул огонь.
 
 
Н7 немедленно перевел бинокуляр туда. Да, ошибки быть не могло – у мотоцикла было три колеса, а значит, на нем ехал Соловей.
 

Шоссе неподалеку от деревни Клюево

 
Соловей возвращался в усадьбу, то и дело на ходу заглядывая в бумажку со словами песни. Неожиданно его что-то насторожило, он принюхался и вслух заключил: «Менты!»
 
 
После чего на ходу соскочил с мотоцикла в придорожные кусты. Зиночка спрыгнула вслед за ним. Мотоцикл продолжал ехать прямо по шоссе. Только в двадцати метрах от припаркованных автомобилей его остановил шквал автоматных очередей. Лавина свинца вмиг изорвала в звонкие клочья хромированный корпус трицикла. Вспыхнули фары.
 

– Перезарядка? – раздался насмешливый баритон Севастиана за спиной усатого лейтенанта. Сам же лейтенант как-то нелепо всхлипнул и осел на землю.

 
Соловей неторопливо вытер окровавленное лезвие ножа о рукав куртки, убрал нож за ремень и взял в каждую руку по «маузеру».
 

– Теперь за дело, однополчане! – призвал он к действию на мгновение замешкавшихся милиционеров.

 
Наконец лязгнули затворы и застрекотали автоматные очереди. Первой же очередью капитан продырявил старшего сержанта, поскольку вынырнувший из-за машины Соловей ударом ладони отбил ствол капитанского автомата в сторону старшего сержанта. Сам же капитан погиб секундой позже от удара длинными стволами соловьевских «маузеров» прямо в обе глазницы. Севастиан с хрустом провернул стволы в капитанской черепной коробке и нырнул куда-то вбок, чудом увернувшись от двух автоматных очередей. Стрелявшие в него лейтенанты переглянулись и начали палить наугад, вдребезги разнося фары собственных машин. Едва последняя пустая гильза коснулась щербатой поверхности деревенского шоссе, из-за машин вышел целый и невредимый Соловей.
 

– Терпение и бережливость, вот чему бы я научил вас в первую очередь, – заявил он, поднимая «маузеры», и добавил: – Если бы вы, товарищи однополчане, владели таким сокровищем, как время. Но…

 
Лейтенанты повернулись, чтобы убежать, именно это движение и позволило Соловью впечатать каждому по пуле аккуратно в висок.
 

Деревня Клюево. Водонапорная башня

 
Н7 с самого начала боя держал Соловья на прицеле. Но он не стрелял, он любовался, он блаженствовал.
 

– Левый поворотный сегмент с отбоем Кориндо! Ударная импровизация, – шептали его тонкие губы. – Фокинский оптимизированный уклон с перешагом. Выход на линию огня с запасом минимум в три секунды. Посвящается Марку Стрибберу. Филигранная партия! Но где шестой?

 
Он быстро перевел прицел на кусты и обнаружил, что оттуда в уходящего Соловья из автомата целится милиционер со спущенными до колен брюками. Палец агента непроизвольно надавил на курок, и длинный пулевой конус с титановым напылением отшвырнул милиционера с пробитой сердечной аортой далеко в кусты.
 

Шоссе неподалеку от деревни Клюево

 
Соловью показалось, что где-то в лесу хрустнули ветки. Зиночка обернулась и зарычала. Севастиан прислушался, но звука больше не повторялось. Что-то заставило его взглянуть в сторону темнеющего вдали контура водонапорной башни. Но признаков жизни не обнаруживалось.
Пожав плечами, Соловей пошел прочь, бормоча себе под нос на ходу: «Кто же меня сдал? Ни за что не догадаюсь. Ладно – я и Зиночка ни в счет. Кто еще?..»
 

Деревня Клюево. Водонапорная башня

 
Н7 наблюдал в прицел, как скрывается за поворотом фигура Соловья. Наконец он отложил винтовку в сторону и достал фляжку. Сделал глоток и повторил: «Прекрасная партия. Как жаль, К 14, что ты этого так и не увидел… – И после долгой паузы добавил: – Тебя сбил троллейбус номер сорок три, твою мать!»
 
 
И Н7 заплакал.
 

ГУВД города Москвы. Кабинет начальника управления

 
Генерал сидит в кресле у стола и хмуро подписывает бумаги. Бумаги ему подает бледный полковник.
 
 
Генерал (подписав последний лист). Все?
 
 
Полковник (вынимая из портфеля бутылку водки). Все шесть, Андрей Петрович. Помянем ребят?
 
 
Генерал. И того – без штанов?
 
 
Полковник. А что?! Перед смертью все равны.
 
 
Генерал. Повода не вижу ханку жрать.
 
 
В дверь кабинета стучат.
 
 
Кого там еще черт принес? Да!
 
 
В кабинет входит Н7 с традиционно-непроницаемым лицом.
 
 
Врать не буду – не рад.
 
 
Н7. Так я не на вальс приглашаю, я приказ принес.
 
 
Генерал. Ну?!
 
 
Н7. Приказано ликвидировать банду Соловьева в течение трех суток. Время пошло.
 
 
Полковник. Они там что, издеваются? Мы семь лет его ловим всеми доступными нам силами.
 
 
Н7. Теперь сил станет значительно больше. В ваше распоряжение поступает любое воинское подразделение. На выбор. В качестве предложения советуют рассмотреть вариант семнадцатой моторизированной бригады, плюс четвертый вертолетный полк. Если потребуется авиация – будет.
 
 
Генерал. Ишь как приперло!
 
 
Полковник. Сто тысяч на дороге не валяются.
 
 
Генерал. Забудь ты о ста тысячах, здесь счет на миллионы. Землю в Клюеве друзья народа купить желают?
 
 
Н7. Ваши варианты?
 
 
Генерал. Все ментовские варианты у параши ногтем нацарапаны. Прав был Анисим – раньше винтить надо было, пока хвостик не вылез.
 
 
Полковник. Хвостик?
 
 
Генерал. Молодой еще. Не поймешь. (Н 7.) Что еще?
 
 
Н7. Есть условие.
 
 
Генерал. Что за условия?
 
 
Н7. Командиры вышеупомянутых подразделений рапортовали о своем нежелании непосредственно руководить операцией. Все-таки не война.
 
 
Генерал. Ну да! Не война… В песню не хотят.
 
 
Н7. О какой песне идет речь?
 
 
Полковник. О народной.
 
 
Генерал (Н 7). Сам примешь участие?
 
 
Н7. Разумеется. Такое пропустить нельзя.
 
 
Генерал. Думаю, моторизированной бригады будет достаточно. Кто предъявит ультиматум?
 
 
Н7 (твердо). Я.
 

Деревня Клюево. Клуб

 
Селяне приложили все усилия, чтобы ко Дню колхозника деревня выглядела нарядно. На близлежащем рынке были скуплены все флаги и вывешены на площади вокруг клуба. Преобладала спортивная символика, но было несколько стягов «конфедерации» и два алых стяга советских времен. Первой из компании Соловья прибывает Прима и тут же бросается к досточтимой Клавдии Васильевне Петушковой.
 
 
Клавдия Васильевна (не дожидаясь вопроса Примы). Не дрейфь, голубица. Мой в погребе сидит. Выходить отказывается. Повестку ему прислали. Увольняют деда.
 
 
Прима (всплеснувруками). Да что вы такое говорите?! Ему же еще полгода до пенсии.
 
 
Клавдия Васильевна. При чем здесь пенсия?! Участок наш ликвидируют в связи с упразне… Тьфу ты! Не выговорить. Короче: сносят деревню – казино строить будут. Решили в Москве.
 
 
Прима. Заплатят, наверно, хорошо.
 
 
Клавдия Васильевна (зло). Заплатят они! Чего обещали, то и заплатят. Вот орденоносец и пьет в погребе. Курей из пестика расстрелял после второго стакана. Стыдно людям в глаза смотреть бывшему представителю власти.
 
 
Прима. Не волнуйтесь, Клавдия Васильевна. Я Севастиану Григорьевичу пожалуюсь, и он все уладит.
 
 
Клавдия Васильевна (доверительно). Не лезли бы вы. Мать Устиния советует смириться. Сама пожитки собирает. На Валдай собирается.
 
 
Прима. Да вы что?!
 
 
Клавдия Васильевна (клятвенно). Москвичкой буду! Сама видела!
 

Международный аэропорт Шереметьево

 
На рейс, следующий в Нью-Йорк, стоят в очереди на регистрацию Федор Петрович и Агния Николаевна. Через пару человек за ними разглядывает свой билет Дебет.
 

Деревня Клюево. Сельский клуб

– А теперь, – объявил конферансье со спитым лицом, – перед вами, дорогие колхозники, выступит дуэт художественной самодеятельности – Севастиан Григорьевич Соловьев и Изабелла Юрьевна Папаяни с лирической песней.

 
Занавес разошелся в разные стороны, и перед зрителями на фоне бутафорских березок предстали Соловей в отутюженном смокинге и Прима в пурпурном декольтированном платье. Слепой аккордеонист взял первые ноты. Севастиан ионизировал пространство зала своей неповторимой улыбкой и запел:
 
 
Затихает Москва, стали синими дали.
Ярче блещут кремлевских рубинов лучи.
День прошел, скоро ночь.
Вы, наверно, устали,
Дорогие мои москвичи.
 
 
Его переливчатый, как лесной ручей, баритон поддержала грудным сопрано Прима:
 
 
Можно песню окончить и простыми словами,
Если эти простые слова горячи.
Я надеюсь, что мы скоро встретимся с вами,
Дорогие мои москвичи.
 
 
К моменту припева Севастиан подхватил Изабеллу Юрьевну за талию, и они слились в вокальном экстазе.
 
 
Ну что сказать вам, москвичи, на прощанье?
Чем наградить мне вас за вниманье?
До свиданья. Дорогие москвичи, доброй ночи.
Доброй вам ночи, вспоминайте нас.
 

Международный рейс Москва-Нью-Йорк

 
Проходящую в очередной раз по салону самолета стюардессу заинтересовала странная манера одной пожилой респектабельной пары играть с бутылками минеральной воды «Эвиан». Упомянутые пассажиры умудрились почти полностью запихать трехсотграммовые зеленые пузырьки себе в рот, отчего вполне могли испытать приступ кислородного голодания. Не страдая сообразительностью, стюардесса вызвала стюарда-мулата, и они вступили в длительные препирательства о правах пассажиров международных авиарейсов зажирать питьевые сосуды.
В это время в соседнем ряду Дебет учил тринадцатилетнего мальчика из Минеаполиса игре в «камень, ножницы, бумага». Мальчик оказался коллекционным дебилом и упорно не понимал условий игры, отчего Дебет все чаще поглядывал на полупустую бутылку минеральной воды на соседнем столике.