Текст книги "Гангутское сражение. Морская сила"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

В первые дни мая последние льдинки унеслись, подхваченные половодьем, через устье Двины в Белое море. В Архангельском Гостиный двор, проснувшись от зимней спячки, гудел, как потревоженный улей. Ждали первые купеческие суда с иноземными товарами, готовили свои, завезенные зимой, припасы на продажу. Но при всей, с первого взгляда, беззаботной суете разношерстного люда в самом городке, и особенно в прибрежных улицах, в поведении и настроении людей чувствовалось какое-то напряжение. Оно задавалось и разгуливающими по городку и набережной стрелецкими нарядами, и появившимися на берегу пушками, возле которых дневали и ночевали в палатках пушкари, и вестями с Двинского устья, где уже поднялись с человеческий рост крепостные стены, в проемы которых на весеннем солнцепеке чернели и нагревались пушечные жерла. Потому теперь частенько невольно, с некоторой тревогой поглядывали горожане в сторону Двинского устья…

Весеннему солнцу всегда рады в северных краях. Вместе с теплом оживает помаленьку природа. Чернеют проталины на наезженных санями зимниках, серпами окольцовываются стволы деревьев вдоль лесистых опушек, кое-где, вдоль крутых берегов рек, вокруг островов на озерах, робко проглядывают иссиня-черные каемки оттаявшего ледяного панциря. Вода, одно из чудес природы, приобретает свое первородное свойство, воскрешая все живое в себе и вокруг.

В Европе Скандинавию издревле относили к Северным землям. Но если ближе к Нордкапу зима хозяйничала обычно весь отведенный ей календарем срок, то на юге, у Датских проливов, морозы уступали свое место оттепели задолго до этого времени.

Поэтому шведские эскадры на зиму в основном уходили на юг, отстаиваться в Карлскрону, основную базу флота. Сюда-то и прибыло в разгар весны распоряжение Адмиралтейств-коллегий, готовить согласно королевскому указу эскадру для похода в неблизкий путь – к берегам России.

После недавнего «чуда» под Нарвой король Карл XII был уверен как в явном превосходстве своих войск, так и в неспособности русской армии противостоять шведам. Перед своими генералами он не раз снисходительно высказывался по этому поводу:

– Нет никакого удовольствия биться с русскими, потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут.

Отдавая приказ стереть с лица земли Архангельский, король не сомневался в успешном рейде королевской эскадры. Такого же мнения придерживались и флагманы Адмиралтейств-коллегий. Старший среди них адмирал Вахмейстер, ознакомившись с королевским указом, без особых раздумий назначил флагмана похода на Север:

– Вице-адмирал Шеблад давно грозит проучить русских. Ему и карты в руки.

Королевский совет не колеблясь утвердил предложение Адмиралтейств-коллегий. Шеблада перед отъездом в Карлскрону наставлял адмирал Вахмейстер:

– Приказ короля ясен и прост: смести с лица земли Архангельский. Ваша миссия обречена на успех. У русских нет там ни единого военного судна. Я думаю, что для вас это будет легкой прогулкой, и надеюсь, вы прославите еще раз нас и флот его королевского величества. Постарайтесь держать все приготовления в секрете. Для сокрытия запаситесь английским и голландским стягами. Мы постараемся раздобыть вам карты у англичан, ну а лоцманов вам придется поискать самому.

Перед отъездом Шеблад пригласил отметить назначение прежних друзей-приятелей.

Анкерштерн поздравил первым:

– Откровенно, мой друг, я завидую вам. Вторую кампанию я сушу паруса в Стокгольме. Стволы на ших пушек заплесневели, там свили гнезда ласточки и воробышки. Я от души желаю вам удачи и попутного ветра.

Адмиралы чокнулись бокалами, а Нумере, обращаясь к Шебладу, продолжал начатый разговор:

– Вам повезло, мой дорогой Густав, ваш поход будет подобен легкой увеселительной прогулке. Хороший ветерок освежит вашу душу и укрепит тело, а мне, – лицо Нумерса покрылось недовольной гримасой, – вновь предстоит скучная работа на этом озере. Откровенно, моим матросам надоело шарить по скудным хуторам русских на Ладоге. Там нет доброй добычи, а без нее матросы предпочитают отлынивать от службы.

Шеблада интересовало другое:

– Неужто русские и впрямь, как выражается его величество, наш король, спасаются от наших гренадеров бегством?

– Да, они бегут без оглядки, едва прозвучит наш первый залп.

Собеседники пригубили вина, и первым, несколько озабоченно, заговорил Шеблад:

– Но я никогда не был в тех краях, и говорят, подходы к тому городу весьма неприветливы. Там обычно всегда берут местных лоцманов.

На помощь пришел бывалый Анкерштерн:

– Думаю, что в Копенгагене вам следует потолкаться в тавернах. Наверняка в них отыщется какой-нибудь шкипер, голландец, который бывал в тех краях. На худой конец, мне кажется, и среди русских могут быть здравые люди, чтобы сопроводить вас безопасными фарватерами. Звон серебра имеет одинаковую притягательную силу во всех портах. Кроме прочего, на вашей стороне будут сила и превосходство. Кстати, что соизволило выделить вам наше Адмиралтейство?

– Генерал-адмирал назначил в мою эскадру две шнявы и пять галиотов.[17]17
  Шнява – 1–2-мачтовый парусник, 14–18 пушек; галиот – 2-мачтовый парусник, 16–18 пушек.


[Закрыть]

– Ну что же, этого будет вполне достаточно, – прикинул Анкерштерн, – почти сотня пушек снесет русские хибарки, а наши мушкетеры довершат дело на берегу.

Анкерштерн поднял бокал:

– Семь футов под килем, удачного плавания и возвращения с викторией, наш дорогой Густав…

В последних числах мая шведская эскадра бросила якоря на Копенгагенском рейде. Шеблад отправил на берег только капитанов:

– Пройдитесь по всем тавернам, нам требуется два-три сведущих лоцмана для плавания к Архангельскому. За деньгами не стойте, но вербуйте хороших шкиперов.

Появление шведов в Копенгагенской бухте, целых семь вымпелов, в тот же день заметили не только завсегдатаи таверн по новым посетителям.

– Ваше степенство, – докладывал вечером дьяк русского посольства своему начальнику, – с прибывших швецких судов капитаны выискивают знающих шкиперов по Архангельскому, кто там бывал.

Недавно назначенному послу Измайлову такие вести следовало бы без промедления передать в Москву, но быстрее и надежней сделает это многоопытный Андрей Матвеев в соседней Гааге, посол в Голландии.

– Значит, так, – посол в упор смотрел на дьяка, – поснедай и не мешкая сбирайся в путь. Седлай лошадей и скачи к Матвееву, в Гаагу. Дорога тебе знакомая. Передашь на словах все, что зрел и слыхал про суда неприятельские.

Измайлов поступил правильно. Истинную цену таким сведениям знал только Андрей Матвеев. В прошлые времена он, не один год сидя воеводой в Архангельском, с давних пор был на лучшем счету у Петра, знал на деле, каким образом переправить такую важную весть царю. Минула еще неделя, и, меняя коней, курьер из Гааги спешил со срочной депешей в Посольский приказ. Он вез канцлеру Головкину тревожную депешу: шведы миновали проливы Зунд и направляются к Архангельскому…

Не ведал, конечно, Матвеев, что и флагман шведской эскадры пребывал в расстройстве.

– Все таверны Копенгагена обошли, герр адмирал, – оправдывались с похмелья капитаны, – ни датчане, ни голландцы в тех местах не бывали, а если и хаживали, так то, быть может, утаивают, ни за какие гульдены не соглашаются.

Глядя на красные физиономии посоловевших капитанов, Шеблад про себя чертыхался, жалея о потерянных двух днях. Остается доверять английским кгфтам, но ни в одной из них не обозначены фарватеры и глубины на подходах с моря к Архангельскому. Видимо, без промеров не обойтись, а быть может, повезет отыскать лоцмана на месте, в Беломорье…

В низовьях Двина раздваивается на добрый десяток верст, рассыпается на рукава-устья – Никольское, Пудожемское, Мурманское, Двинское, Березов-ское. На сорок верст протянулось Двинское устье.

В этих местах, богатых рыбой и морским зверем, осели много веков назад русаки, бежавшие от врагов из-под Новгорода, Пскова, Ругодива, Шелони…

Кормились рыбой: сельдью, навагой, лососем. Запасались впрок. Зимой били на льду тюленей, мясо – в котел, шкура – на одежду. Самые отважные помо-ры ходили на китовый бой к Груманту-Шпицбергену. Со времен Ивана Грозного повадились за добротными русскими товарами иноземные купцы в эти края, к Архангельскому.

На подходах к острову Мудьюг берут лоцмана, без него не обойтись в коварном, изобилующем подводными камнями и косами Березовском устье на пути к Архангельскому. Спускаясь к южной оконечности Мудьюга, лоцман указывает, где положить якорь, остановиться для таможенного досмотра, предъявить брандвахтенному судну положенные бумаги на купеческое судно и груз. Так было до недавнего времени, пока не поступил царский указ. Нынче с Мудьюга напрочь свезены все службы, не выставляется брандвахта.[18]18
  Брандвахта – военное судно для наблюдения за входом и выходом из гавани (рейда).


[Закрыть] С поморья на воде убраны все вехи и лоцбочки, обозначающие фарватер. Таможня, лоцманы и караулы перевели на Линский прилук, где растут крепостные стены, обозначились редуты.

А что поморские жители? Испокон веков кормились они рыбкой. Царский указ для них не помеха. Светлыми сумерками пробирались вдоль бережка на дощаниках, выходили подальше к Мудьюгу, закидывали снасти. На берегу их улова ждали женки да малые детки…

В море в одиночку рыбаки не ходят. Раньше ходили ватагами, теперь шли крадучись по двое-трое, разбредались по знакомым прежде «клевым» местам, в азарте уходили далеко за Мудьюг. Среди них ходили на своих дощаниках – плоскодонных лодках, служка николаевского Корельского монастыря Иван Рябов да его приятель «толмач» Дмитрий Борисов, ходили без боязни, хотя уже весь Архангельский городок полнился слухами о скором приходе сюда «свейских» военных кораблей для насилия.

В середине июня один за другим пришли два купеческих судна, английское и голландское. Первый шкипер сообщил, «что на море есть корабли незнаемые», а второй уверенно подтвердил «ведомость, что военные корабли, из Шведской земли, неприятельские пришли на устье».

Архиерей Афанасий сам приехал к Прозоровскому:

– Чтой-то ты не тревожишься, воевода, взял бы гукор какой да сходил бы на взморье, к Линскому, проведал воинство.

«Без твоего ума обойдусь, – зло подумал Прозоровский, – неча мне высовываться зазря». И все же, однако, не подавая вида, на рыбацкой лодке – гуко-ре – отправился к острову. Там он не задержался, накричал на Сильвестра Иевлева, что работники ленивы, медленно крепость строят.

– Не гневись, воевода, – спокойно ответил стольник, – людишки без понуканий круглый день ладят крепость, смотри, стены почти в рост выложили.

– А ты мне не перечь, – вскипел воевода, – сам вижу. Отряди четыре сотни холопов, они на Мурманское устье пойдут с полковником Ружинским.

Он поманил полковника Желтовского:

– Будь здесь в опасении. Чаю, в скорых числах свей пожалуют. Гляди в оба…

Не задерживаясь, Прозоровский отправился на гу-коре на дальнее Мурманское устье, где на мелководье никогда не ходили суда. Давно скрылся из вида Лин-ский прилук, прошел час-другой, солнце, как обычно, в эту пору не заходило – катилось под горизонт. Вдруг издалека донеслись пушечные залпы.

Воевода испуганно пригнул голову, перекрестился:

– Ворочай немедля в обрат, – хрипло крикнул он кормщику, – правь к Архангельскому напрямую!

Бывалый краснолицый помор с короткой русой бородкой ухмыльнулся, перекладывая кормило: «Однако, ты, брат воевода, нехраброго десятка, никак струсил…»

За два дня до этого эскадра Шеблада, прижимаясь к скалистому Тарскому берегу, миновала горло Белого моря.

– На румб зюйд, – скомандовал в полночь Шеблад. В его голосе проскальзывали нервные нотки: что ждет их впереди?

– Слева, герр адмирал, парусное судно обгоняет нас, – доложил капитан шнявы.

Шеблад поднял подзорную трубу. «Так и есть, опять англичанин. Спешит небось в Архангельский. Ему-то нипочем, шкипер наверняка здесь не впервые».

Шеблад вскинул голову. На грот-мачте трепетал на ветру голландский флаг.

– Определите курс, которым следует англичанин, и склоняйтесь постепенно ему в кильватер, – кивнул Шеблад в сторону капитана.

Прошел час-другой, и парусник скрылся из глаз. После полудня впереди на горизонте обозначился полоской едва видимый приземистый, холмистый берег, сплошь покрытый лесами.

Один за другим вслед за флагманом ворочали шведские корабли, вытягиваясь цепочкой параллельно берегу. Оттуда потянуло ласковым ветерком с терпким привкусом молодого ельника, словно чем-то напоминая далекую Скандинавию.

Шеблад взглянул на карту. Где-то здесь по курсу скоро появится остров.

– Герр адмирал, впереди слева под берегом две лодки с людьми, – необычно громко проговорил капитан, не отрываясь от окуляра подзорной трубы.

Шеблад увидел их почти одновременно с капитаном.

– Капитан, нам наконец-то повезло, они-то Должны знать верную дорогу к Архангельскому. – Повеселев, Шеблад, оторвавшись от окуляра, скомандовал: – Приспустите паруса и держитесь ближе к этим лодкам.

На этот раз шведский адмирал угадал. Это были лодки архангельских поморов Рябова и Борисова…

Увлекшись, забрели они далеко, – Мудьюг едва виднелся.

– Глянь-ка, Вань, никак купцы жалуют.

Рябов оторвался от уды. Прямо на них под парусами шел морской караван.

– Один, другой, третий, четвертый… – сбился со счета Борисов. – Кажись, англичане, а вона и голландец.

Рябов присмотрелся: что-то много пушек для купцов.

Пока рассуждали, головной корабль подошел на десятка два саженей. На палубе что-то кричали в рупор, махали руками.

Борисов немного знал голландский, кое-что разобрал.

– Призывают, Ваня, к себе, токмо на голландский не похоже, да и не аглицкие…

– Зовут, стало быть, надобны мы им. – Рябов вынул весло, сделал несколько гребков.

С борта выкинули веревочный шторм-трап, просили подняться.

– Пойдем, што ли, – неуверенно сказал Борисов.

Иван закрепил лодку и первым полез по трапу…

Не успели оба рыбака спрыгнуть на палубу, как их плотным кольцом окружили солдаты с ружьями.

– Мать честна, – прошептал Борисов, – кажись, шведы.

Толстый офицер похлопал его по плечу:

– Ты есть русский, из Архангельского?

– Положим, так, – угрюмо кивнул Борисов.

– Становись к штурвал, веди корабль в город.

Офицер схватил Рябова за плечо, подтолкнул на корму. Переглянувшись с напарником, Иван крутанул плечом, оторвал руку офицера и в тот же миг получил удар прикладом в спину.

– Иди к штурвал, не противься, показывай рулевому верный путь.

На юте несколько офицеров о чем-то переговаривались. «А ведь у них, пожалуй, Господи, не менее четырех десятков пушек».

– Есть ли пушки в устье Двины? – спросил тотлее офицер.

Рыбаки не сговариваясь покрутили головами, – нет. Офицер крикнул что-то, паруса наполнились свежим ветром, и галиот двинулся вперед. Рядом справа и слева от штурвала стояли настороже по два солдата с мушкетами и палашами.

– Вань, а Вань, – шепнул Борисов, – в Березовском бы надо посадить их, там меляки, в отлив скоро Двина пойдет.

Рябов скосил взгляд на солдата, прищурился:

– Так несподручно, уйдут они. Пойдем к Линскому, там пушечное зелье, сам видел.

На фалах корабля затрепетали сигналы. Весь караван стал на якоря.

Шеблад собрал капитанов:

– Всей эскадре незачем идти вместе, раскрывать карты. Вперед пойдут шнява и два галиота. Разведайте все и нам подадите сигнал тремя пушками.

Березовское устье встретило настороженной тишиной. Вдали показался Линский прилук… Ветер зашел за корму и стих. На галиоте разобрали весла, двинулись вперед, набирая ход.

– Держи, Вань, вправо, там меляки, – прошептал Борисов.

Офицеры на палубе о чем-то быстро заговорили, указывая на остров.

Там возвышались невысокие каменные стены.

Вдруг на баке испуганно закричали. Все бросились к борту. Идущая позади шнява уткнулась в мель и накренилась. Еще несколько мгновений – и под днищем зашуршал песок, галиот вздрогнул и замер. Спешно отдал якорь. Порыв ветра кинул его на мель. Подскочивший офицер схватил за штурвал и рванул его влево. Солдаты ругались, сбили с ног Рябова и Борисова, колотили прикладами, вязали руки.

Поволокли к мачте, мушкетеры дали залп, оба свалились на палубу. Борисов замертво, а Рябов чудом остался жив, затаился, будто мертвый. Когда шведы сбежали в спешке, он с трудом подполз к борту, перевалился, плюхнулся в воду, поплыл к Лин-скому…

От пристани Линского к севшим на мель кораблям отвалил карбас.

«За три часа до ночи, – рассказывал потом стольник Иевлев, – пришли два фрегата да яхта с воинскими людьми и, не доходя той крепости сажен за пятьсот, увидели они те фрегаты и яхту; а те воинские люди на тех фрегатах и яхте паруси опустили и пошли к той новой крепости: фрегат, да яхта на веслах, а третий фрегат поостался позади и шел за ними без гребли. И остановились за двести сажен».

– Не разберу, полковник, оные суда не то аглицкие, однако мало похожие на торговые, а более смахивают на воинские, – вглядываясь в сумеречную пелену, размышлял стольник.

– Ты, Сильвестр, присматривай за ними, – сказал Иевлеву полковник, – а я с солдатами, пойду досмотр проводить англичанам или голландцам, черт их разберет.

Полковник крикнул сержанту прихватить для порядка, как положено, знамя и барабан.

От пристани отошел карбас с пятнадцатью солдатами. Желтовский стоял на носу.

– Видать, шняву да второй корабль на меляку угораздило. Што-то для купчишек пушек многовато.

Желтовский поманил сержанта:

– Пойдешь первым, ежели што, крикни и в карбас сигай.

По веревочному трапу сержант полез вверх, к нему потянулись руки, приветливо улыбались моряки.

Сержант добрался до верхних откинутых пушечных портов. В прорезь он вдруг увидел на палубе десятки распластавшихся солдат с мушкетами.

– Шведы! – крикнул сержант и по трапу скользнул в карбас.

Едва карбас начал разворачиваться, как с палубы загремели выстрелы. Потом из-под кормы шнявы выскочила шлюпка со шведами.

– Братцы, навались! – крикнул, отстреливаясь, Желтовский.

Один из гребцов вскрикнул и повалился замертво.

С борта изрыгала пушка, но ядро легло далеко в стороне.

И вдруг с Линского грянул залп. Шлюпка со шведами сразу же поворотила и пустилась наутек. А с Линского раздалась канонада, пушки били прямой наводкой по неподвижным целям.

На шняве и галиоте забегали шведы, откидывали порты, нацеливали орудия. Успели дать несколько выстрелов по карбасу. Убили еще двух солдат, Желтовского и нескольких солдат ранило.

«Как в приходе тех воинских кораблей учал быти бой, и в то время работные люди многие испужалисъ, побежали, и он-де, Селивестр, стал на тех работных людей кричать и говорить им, будет кто из них побежит и он-де будет их колоть копьями или он, Селивестр, побежит, чинили б и ему тож; так же и солдатам которые с ним были, он говорил то же и укреплял, чтоб они стояли мужественно, помня свое великое государю крестное целование, не опасаясь ничего. Сильвестр с инженером велели из батарей, в которых они со служилыми людьми были, также и из иных батарей из пушек стрелять, и его, Григория, с солдаты тою стрельбой очистили и воинских людей отбили и фрегат и яхту тою стрельбой разбили, а воинские люди с тех кораблей, пометався в мелкие суды, побежали на третий корабль. И те корабли он, Сильвестр, велел привести наДвинку к новой крепости со всякими припасы, а яхту везть было невозможно для того, что он пшенного боя была разбита; и с той разбитой яхты велел он, Сильвестр, служилым и работным людям пушки, и порох, и ядра и вся-кие припасы выбрать и перенести в новоустроенную батарею, что в башне. Сильвестр, опасаясь приходу неприятельских людей, тот взятый корабль послал к городу Архангельскому к нему боярину и воеводе, июня 28 числа, а тот его поворотил… И воевода к крепости на Малую Двинку приехал, стал Сильвестра бранить матерны, для чего ты не в свое воин-ское дело вступаешься… Учал его, Сильвестра, бить своими руками шпагою и разбил ему голову…»

«Хороша благодарность», – утирал с лица кровь Сильвестр Иевлев, а Прозоровский, увидев сидевшего в стороне Ивана Рябова с перевязанной грудью, спросил: «Кто таков?» Узнав, в чем дело, воевода вошел в раж:

– Как ты, такой-сякой, посмел царский указ порушить – на своей лодье с устья в море плавать?! В остроге твое место отныне.

Не давая Ивану опомниться, Прозоровский приказал полковнику Желтовскому нарядить двух солдат-отвезти Рябова в архангельскую каталажку.

По пути в город настроение воеводы поднялось.

Смекнул князь о главном: «Немедля отписать надобно государю победную реляцию».

Все успехи и трофеи он изобразил красочно, выставляя напоказ и свои заслуги. Запамятовал только воевода упомянуть о расторопности стольника Сильвестра Иевлева и подвиге поморских жителей Дмитрия Борисова и Ивана Рябова.

В Москву пошла победная реляция, а Шеблад со своей эскадрой в сильном раздражении спешно убрался с Двинского устья.

Но что делать дальше? Итоги плачевные. Королевский приказ не исполнен, потеряны два судна, на палубах остались тела убитых – поручика и четырех мушкетеров. Погреба полны ядер, пушечные припасы не израсходованы. Шеблад развернул карту, скользнул взглядом по береговой черте. «Должны же, черт возьми, хоть где-нибудь на берегу быть хутора. Не живут же русские в земле, как кроты».

– Поднять паруса! – приободрился вице-адмирал. – Курс вест!

«Уж там-то мы отведем свою душу! Да и будет о чем рапортовать начальству и рассказывать байки Анкерштерну и Нумерсу!»

В Москву известие о разгроме шведов пришло как раз вовремя. Головин в Преображенском докладывал Петру о Навигацкой школе.

– На Полотняном дворе школа ни к месту. Тесно там и классов нет.

– Давай помыслим, дело важное. – Петр задумался. – На Сретенке башня с часовым боем, лучше не сыскать. Торчит, будто машта на корабле, с нее весь горизонт обозришь, с астролябией сподручно управляться. К тому же четыре яруса, надобно все приказы и караулы оттуда убрать.

– Еще, Петр Лексеич, послы наши доносят, надсмехаются над нами опять голландцы да цесарцы за Нарву, а ответить нечем.

– Погоди, – нахмурился Петр.

В дверь постучались, необычно проворно вошел сияющий Виниус с бумагами:

– Государь, дозволь, пошта из Архангельского.

– Што там?

– Виктория над шведом.

Петр схватил бумаги. По мере чтения лицо его менялось, усики топорщились, и наконец губы растянулись в улыбке.

– А ты толкуешь, Федор, нечем. Вот тебе и ответ насмешкам. Молодчаги архангелогородцы, первыми утерли нос шведу, к тому же на море. Отвадили от наших морских ворот. Два корабля, тринадцать пушек, две сотни ядер, пять флагов и протчая захватили у шведа.

Петр внезапно остановился, глаза сверкнули:

– Слыхал я, брат Карл мнит себя Алесандром Македонским, однако во мне Дария вовек ему не сыскать.

Вспомнив о чем-то, напомнил Головину:

– Назавтра призови ко мне Петьку Апраксина, с Федором мы потом потолкуем.

В Москву Апраксин приехал с докладом по вызову царя. Добирался в сумерки. Аккурат к Рождеству. На заставе в Замоскворечье послышалась пушечная пальба. Апраксин высунулся из возка, крикнул стражнику у рогатки:

– Пошто пальба-то?

– Нынче боярин Шереметев шведа поколотил, государь велел празднику быть, – с трудом шевеля языком, объяснил подвыпивший стражник.

На Красной площади всюду горели плошки, жгли костры, жарили баранов, на длинных столах стояли закуски, ведра с медом, бадьи с пивом, виночерпий ковшом наливал из бочки вино, отталкивая упившихся.

Родное подворье встретило приятной неожиданностью. Не успел Федор выбраться из тулупа, двери сеней распахнулись, и он оказался в объятиях Петра и Андрея.

– Братуха, в кои годы свиделись!

Наверху десницы стояла мать, опершись на палку. Рядом поддерживала ее за руку жена, Пелагея. Федор взбежал, тревожно забилось сердце: «Совсем бабы оплошали».

– А я, братец, бобылем нынче. Женка в Новом городе пребывает, сынком меня одарила, – похвалился Петр за столом.

Федор добродушно улыбнулся:

– Теперь есть кого гостинцами угощать. Ты-то по какому случаю в Москве?

– Государь велел спешно быть, гонца прислал. Завтра-послезавтра призовет. Ваньке Татищеву тоже наказал быть.

– Который струги ладил?

– Он самый. Расторопный, воеводой у меня в Кашине правил исправно. Государь его приметил, когда он пушки хитро торговал у шведа до войны…

Первым к царю вызвали старшего брата. В светлицу вошли вместе с Иваном Татищевым – так велел царь.

– Молодец, новгородец, – похвалил царь старшего Апраксина, – не спишь, летось шведу покою не давал, подмогу Шереметеву учинил. В сем лете також будешь в Ингрии с полками. – Петр подвел Апраксина к карте: – Отсюда твои полки отвлечь шведа должны. Сызнова вместе с Шереметевым покою неприятелю не давать, а при случае и побить знатно. – Петр поманил Татищева и продолжал водить пальцем по карте. – Другое дело великое на Новгородский приказ возлагаю. Ты, Иван, нынче же, без мешкоты, поезжай к Ладоге на речку Сясь, пройди от верховья до устья. Сыщи, где поудобней место для верфи корабельной. Тут же с воеводой имайте людишек, плотников да кузнецов по уездам, лес вали, руби верфь. По весне заложим полдюжины кораблей. Указ о том получите днями…

Федор Апраксин, пока суть да дело, наведался в Приказ воинских морских дел. Как раз застал там своего начальника и старшего товарища. Генерал-ад-. мирал Головин запросто обнял тезку.

– Замотался я, Федор Матвеевич, – с одышкой, с трудом переводя дыхание, пожаловался начальник Приказов Морского флота, Посольского, Ямского, Монетного двора, Оружейной, Золотой и Серебряной палат, – не знаешь, куда с утра голову приложить. Государю во всех делах помочь надобно, а ты сам знаешь, ворюги всюду водятся, норовят урвать у державы.

Выслушав Апраксина, вздохнул, проговорил с сожалением:

– А я-то с той поры, как на «Крепости» побывал, в море и не хаживал. А нет-нет да и похочется на волнах ветра свежего прихлебнуть. – Генерал-адмирал понизил голос: – В нынешнюю кампанию отправлюсь с государем в Архангельский, там на корабликах море-то попытаю.

– В моих прошлых вотчинах побываешь, Федор Лексеич, кланяйся там архиерею, в дружбе с ним я состоял.

– Непременно. Я чуть не позабыл. Поедем-ка нынче в Сухареву башню! Проведаем диковинку знатную государеву – школу Навигацкую. Тебе тоже надобно видеть, где нынче куют российских кумандиров флотских да штюрманов…

Вечером опять сошлись три брата Апраксиных. Старшие братья помалкивали, слушали Андрея. Больше года не были они в родных местах, все их интересовало.

– Нынче третье Рождество по-иному отмечаем, знатно, весельем прилюдным, с гульбой. По случаю виктории Шереметевой опять же празднество.

– Знамо, – перебил, насмешливо улыбаясь, Петр, – под Нарвой-то он задницу шведам показал без боя, а теперь оправдался. Данилыч к нему поскакал, государь пожаловал Шереметева фельдмаршалом и Андреем Первозванным.

– То след, – добродушно порадовался за приятеля Федор, – Борис Петрович основательный воевода, без поспешности, но своего не упустит. А пошто, Андрейка, на площади Красной скоморохи на помостах кривляются?

– Государь велел киянтер сподобить для увеселения народу, по иноземному обычаю. На Москве с каждым годом иноземцев прибавляется, осмелели, наглеть починают.

Разговор невольно свернул в сторону.

– Государь-то к ним благоволит, – заметил Федор.

Андрей криво улыбнулся:

– Доверчив он, будто дитя малое. Сам-то все в отъезде, а его зазноба на Кукуе шашни бесстыдно водит. Пол-Москвы об этом толкует, а Петру Алексеичу невдомек…

Разговор Петра с адмиралтейцем получился обстоятельным. Начали с кораблей. Первым делом Петр спросил о «Предистинации».

– Малость застопорилось, Петр Лексеич. – Апраксин видел, что царь нахмурился. – Плотников, искусных в отделке, нынче в Воронеже нет, которые были, померли от болезней, иные хворают. Не каждому на твоем корабле работу доверить мочно. Федосейка два месяца хворал, а без него ни один гвоздик на корабле не забьют.

– Сие правда твоя. Что на «Старом Орле»?

Петр допытывался о каждом корабле дотошно, как о своем детище, интересовался делами в Азове, Таганроге.

– С матросами и особо с офицерами на кораблях в Азовском флоте худо, государь. Нынче корабли в море отправить немочно, экипажа нет.

– Ведаю про то, – нервно оборвал Петр. – Отбери преображенцев сотню-другую, из бывалых, которые в Москве, обучай в Воронеже. А по весне заберу у тебя Крюйса, Памбурга.

– Ей-ей, государь, в море-то кто поведет корабли?

– Пришлю тебе офицеров, сам поведешь, мню, нынче султан в море утвердится. А мне эти люди потребны. Сам ведь баил про Нюхчу? То-то, в кампанию туда двинемся.

– Великое дело замыслил, государь.

– Слава Богу, уразумел.

Петр вдруг замолчал, подошел к замерзшему окошку. Вслух делился мыслями с Апраксиным:

– Ныне шведы в Польшу ушли. В Европе со смертью короля гишпанского сеча великая разгорается, война общей сделалась. Дай Боже, чтоб протянулась. Нам хуже не будет. – Царь обернулся с довольной ухмылкой, продолжал: – На Воронеже спустишь на воду те кораблики, что я указал. Еще поимей в виду, адмиралтеец, вскоре на Севере о море почнешь заботиться. Чаю, тебе братец похвалился?

– Есть малость, Петр Лексеич, мы друг дружке доверяем.

– Так ты не откладывай, точи блоки, юнферсы, канаты для такелажа плети. Указ тебе будет. Морскую силу станем ладить и для Балтики.

Разъезжались Апраксины в разные стороны: Петр на север, Федор на юг. Следом в Новгород пошел царский указ:

«1702 года января в 22 день. В. Г. указал по своему В. Г. именному указу во оборону и на отпор против свейских войск на Ладожское озеро сделать военных 6 кораблей по 18 пушек на корабль из новгородского приказу, которым быть в полку ближнего окольничего и воеводы Петра Матвеевича Апраксина со товарищи и делать те корабли на реке Сяси, которая впала в Ладожское озеро от Ладоги в 30 верстах, у дела тех кораблей быть из Великого Новгорода Ивану Юрьеву сыну Татищеву».

Пытливым взором присматривался Петр I к заварившейся бойне в Европе за испанское наследство. Одну из противоборствующих сторон он воочию наблюдал и в «низах», и в «верхах» во время своего путешествия по Европе в конце прошлого века.

Голландия и Англия запечатлелись в его памяти как две державы, могущество которых покоилось на морской силе. По сути, эта столетиями взращенная громада на море – флот – приносила обильные доходы от торговли с заморскими странами, расширяла границы метрополий новыми землями в океанах и морях.

Успел побывать Петр I и у «сухопутного» союзника Англии и Голландии, в империи Габсбургов. Не успел разглядеть ее изнутри, но зато потешные царя, Скляев и другие, досконально штудировали корабельное строение в имперской вотчине, на верфях и в арсеналах Венеции.

О стороне противостоящей, Франции и Испании, Петр I знал понаслышке, но неоспоримо ведал, что эти державы также являли собой примерно равную соперникам морскую мощь своих флотов.

Поводом для схватки двух коалиций стал спор об испанском престолонаследии после кончины в конце 1700 года бездетного короля Карла II Габсбурга.