355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Фирсов » Головнин. Дважды плененный » Текст книги (страница 20)
Головнин. Дважды плененный
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 19:43

Текст книги "Головнин. Дважды плененный"


Автор книги: Иван Фирсов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Два года в западне

Каждому народу присущи свои обычаи, традиции, нравы, что вполне естественно. Составляющие этих категорий зарождаются исподволь, веками обретают силу непреложных истин, утверждаются в качестве само собой разумеющихся постулатов. Среди нравственных понятий выделяется, пожалуй, одно, присущее всем народам, за редким исключением, чувство любви к родной земле.

В нелегкую пору петровского времени под Нарвой попал в плен к шведам воевода князь Яков Долгорукий. Десять лет скитался он по каталажкам и тяжким работам с соотечественниками. На одиннадцатый год счастье ему улыбнулось. Улучив момент, подговорил полсотни товарищей, захватили шведский бриг и привели его в Ревель.

Царь одарил бывших пленников, а Яков Долгорукий сделался его приближенным…

В екатерининские времена из шведского плена на утлой лодке бежали четыре матроса. После долгих скитаний по морю попали они на русскую эскадру контр-адмирала Алексея Спиридова.

Всех, кто встречался с ними, поражало спокойствие и благодушие после всего пережитого. Спиридов прежде всего приказал их накормить, переодеть. После того как они отдохнули, Спиридов велел их привести.

– Что ж, братцы, как у шведа в плену, сладко ли? – спросил он.

Матросы загалдели.

– Харчи, конечно, не наши, ваше высокоблагородие, но жить можно, – нашелся канонир Вахрушев.

Его перебил Ермолин:»

– Отколь сытому нам быть, ваше высокоблагородие. Шведы почитай сами животы подбирают.

– Ну, а батогов отведали? – опять спросил адмирал.

– Не так что б шибко, но по харе смазывали, кулачным боем не брезговали, – бойко ответил Ермолин, – однако нам привычно, ваше благородие.

Спиридов про себя усмехнулся: «Лихие матросы».

– Стало быть, житье-бытье в плену сносное, – с лукавинкой спросил он, – зачем же на рожон полезли, могли бы и в море сгинуть?

Опять наперебой заговорили матросы:

– Инде можно по-другому, ваше высокоблагородие, Россея-то от ворогов отбивается. Сплошь и турок, и швед наседают со всех краев. Чай наша присяга известна – Царю, Вере, Отечеству – по смерть верны будем. Мочи нет, опостылело все там у шведов.

Спиридов улыбнулся, выдал всем по серебряному рублю…

У другого народа, соседа России на Великом океане, правители установили иные законы. Страшились проникновения в Японию чуждой религии, непонятных устоев жизни. Поэтому японские правители, бакуфы, считали всех своих соотечественников, покинувших Японию и общавшихся с другими народами, причастными к неприятелям. Указом императора жителям под страхом смертной казни запрещалось покидать японские острова. Но японцы жили на островах, окруженные океаном. Море кормило их. Добывать пищу японцы уходили в океан, а водная стихия не подвластна людским устоям. Ураганы и штормы держали в своих смертельных объятиях моряков. Кто-то навсегда оставался в его пучинах, кому-то везло больше.

Пять лет назад Резанов привез в Нагасаки четырех японцев, спасшихся при кораблекрушении. Десять лет они находили приют в России, а когда вернулись на родину, их взяли под стражу. Лишили не только свободы, но и возможности общаться с родными…

Больше того, японцы, без всякого повода, объявили Резанову о «запрещении русским приближаться к японским берегам, и даже людей их, буде принесены будут к нашим пределам, запретили они перевозить на наших кораблях, а предложили присылать их, если хотим, посредством голландцев».

Повсюду приграничные, сопредельные места между государствами служат яблоком раздора, а зачастую и приводят к бойням.

Лихой налет на Южные Курилы «Юноны» и «Авось» взбудоражил японцев. До этого они прибрали к рукам несколько островов, поработили коренных курильцев, айнов, и чувствовали себя здесь безраздельными хозяевами.

Хвостов и Давыдов, исполняя указания Резанова, курильцев «старались обласкать». Японцы же встретили их пушечной и ружейной стрельбой. Кто свое добро станет добровольно отдавать.

С той поры губернатор Матсмая, или, как теперь его называют, Хоккайдо, строгим оком следил за северными островами. Всюду там нынче сидели чиновники, содержалась многочисленная вооруженная стража, по берегам бухт появились укрепления с пушками, каждый день за морем следили солдаты, наготове стояли лодки, о всех подозрениях немедленно сообщалось по начальству, мчались гонцы на Матсмай к губернатору.

В середине июня 1811 года губернатор получил тревожное известие: у острова Итуруп объявилось большое русское судно…

Второй месяц «Диана» тщательно обследовала Курилы. Два десятка островов остались за кормой. То и дело находили туманы, неизвестные течения тащили то в океан, то на прибрежные скалы, частенько налетали шквалы, штормы неделями трепали шлюп, а на смену им приходила изматывающая зыбь. Теплое время не баловало моряков. «Летом можно климат здешний включить в самый несноснейший: все сии острова бывают покрыты туманом более четырех дней каждой недели и по большей части с мокротою.

Часто проливные дожди идут по суткам, по двое и по трое сряду, а когда и выяснит, то это случается при западных ветрах, которые с собою приносят несносный холод, но ясные погоды не долго стоят», – заметил в своем дневнике командир «Дианы».

Каждый день приходилось разжигать в палубах печки для сушки одежды и обогрева людей. Таяли запасы пресной воды. В трюмах объявился еще один неприятель, крысы. Они грызли мешки с провизией, прогрызали бочки с пресной водой, нагло бегали по жилой палубе, заглядывали в каюты…

В полдень 17 июня «Диана» легла в дрейф в трех милях от северного мыса острова Итуруп. На берегу виднелись шалаши, вытащенные из воды лодки. По прибрежной гальке бегали люди, размахивая руками.

Головнин подозвал мичмана Мура. Симпатизировал командир расторопному, исполнительному молодому офицеру. Обычно первым посылал его на незнакомый берег. Умел быстро находить Мур общий язык с иноземцами.

– Отберите четверку матросов с ружьями, возьмите помощника штурманского Новицкого и отправляйтесь на берег. Расспросите курильцев об этих местах, проведайте, где бухта удобная есть и пресной водой можно наполниться.

Отправив шлюпку, командир не спускал с нее глаз. Неожиданно от берега навстречу шлюпке понеслась лодка.

– Быстро шлюпку на воду! Якушкин со мной пойдет! – крикнул Головнин на ходу Рикорду и, направляясь в каюту, добавил: – Подбирай шкоты, подходи ближе к берегу.

Пока спускали шлюпку, стало видно, что лодка вместе с шлюпкой повернула к берегу…

Выскочив на прибрежную гальку, Головнин остановился; Рядом с Муром стоял человек, не похожий ни на русских курильцев, ни на бородатых айнов или, как их называли, «мохнатых» курильцев. Широкоскулое лицо с раскосыми глазами, коротконогая поджарая фигура в странном одеянии, с копьем в руках. «Неужто японец?» – мелькнуло у Головнина. Мур между тем с невозмутимой физиономией, как обычно жестикулируя, мирно объяснялся с ним. Поодаль, на корточках, жалась группа курильцев.

– Сие, Василь Михалыч, стражник японский, а вон там, – Мур кивнул в сторону большой палатки, – начальник ихний, японец.

С обнаженной саблей, в широком халате, подпоясанном кушаком, поодаль стоял офицер в окружении двух десятков солдат с ружьями.

Головнин слегка поклонился, японец в ответ приложил руку ко лбу и направился к нему.

Оказалось, что курильцы неплохо говорили по-русски, а один солдат понимал курильцев.

Первым заговорил японец:

– Зачем пришло ваше судно? Если торговать, надо идти дальше на юг, к городу Урбитчу.

– Мы ищем добрую гавань, пополнить запасы дров и воды, – спокойно ответил Головнин, – одно судно войны не сделает.

Японец сердито ощерил рот, показывая редкие зубы:

– Когда раньше приходили всего два русских судна, то они беду принесли, сожгли все дома и храмы. Людей увели.

«Ну вот, начинается канитель, – с досадой подумал Головнин, – Хвостов наследил, а нам расхлебывать».

– Те люди наказаны нашим правительством. Начальник японцев, казалось, повеселел.

– Где же наши люди, которых увезли русские?

– Они бежали от нас, – слукавил Головнин, – и где спрятались, неизвестно.

Японец видимо проникся доверием к русскому офицеру.

– Здесь вы не ищите дров и хорошей воды. Надо идти в Урбитч, – он махнул в сторону юга.

Головнин полез в карман, достал маленький ножик и протянул начальнику, а рядом стоявшим подарил разные безделушки, какие нашлись в карманах.

В ответ японцы предложили свежую рыбу, протянули фляжку с крепким напитком саке. В ответ Головнин, отведав сам, налил хозяевам по рюмке французской водки. Те зачмокали губами, а Головнин, глядя поверх голов, засмотрелся на стоявшую поодаль соломенную хижину.

– Вам интересно? – перехватив взгляд Головнина, спросил начальник и пригласил их осмотреть строение.

Пока гость осматривал разгороженное бумажными ширмами помещение, начальник снял с себя саблю. Слуга принес жаровню, начали готовить угощение, но Головнин вежливо поблагодарил, сославшись на позднее время.

По пути к шлюпке к нему робко, бочком, подбежал курилец и бросился на колени:

– Вы добрый русский начальник, – проговорил он, растягивая слова.

Головнин поднял его с колен. «Надо бы с ними поговорить без японцев».

– Ежели у тебя и товарищей есть что сказать, приезжай к нам на лодке. Только чтобы японцам не противно было.

В сумерках к «Диане» подошла лодка с двумя бородатыми курильцами, женщиной и девочкой. Они привезли письмо японского начальника в Урбитч.

– Не верят вам япони, – сказал старшина курильцев, – мыслят, что вы грабить их пришли. Отправили нынче лодку к своему начальнику на Кунашир.

Головнин, глядя на Рикорда, задумчиво повернул голову, а курилец успокоил его:

– Не все япони так рассуждают, а больше по трусости. После угощения курильцы разговорились, просили порох для промышления зверя.

– Нас-то япони захватили, мы торговать с ними приехали, а они нас пленными считают, за русских принимают.

Головнин дал им немного пороху, табаку, бисер, сережки.

– Постарайтесь японцев уверить, что мы с миром пришли.

Рано утром, едва рассвело, вахтенный мичман Якушкин разбудил командира:

– Байдарка с белым флагом подходит.

На лодке приветливо махали вчерашние курильцы. Первым на палубу ступил босиком старший, проворно надел торбаса [58]58
  … надел торбаса… – высокие сапоги из шкуры оленя шерстью наружу на кожаной подошве у народов Севера и Сибири.


[Закрыть]
, кланяясь, присел на корточки. Следом за ним показался незнакомый молодой курилец и, кланяясь, отчетливо проговорил по-русски:

– Алексей Максимыч мы.

Курильцы привезли много рыбы, дикий лук, зелень.

– Вы которую бутылку водки оставили, ихов начальник высосал до донышка и почивал до утра, – пояснил старшина, но Головнин перебил его:

– Что о нас японцы думают? Вперед выступил Алексей.

– Грозятся, ежели вы нападете, отрубить всем нам головы как русским подданным. Караулят всех нас, а к вам послали проведать, зачем пришли вы.

– Вы-то сами как здесь очутились?

Прерывая друг друга, курильцы залопотали. Приехали они, как раньше торговать, а японцы их арестовали и посадили в тюрьму. Половина их умерла от болезней. Собрались их отпустить домой, но появилась «Диана».

– Просим мы вас, начальник, – чуть не со слезами просили курильцы, – вызвольте нас отсюда, мы на вашем судне полезны будем, отвезите нас домой, вам все с руки, по пути.

Головнин задумчиво посмотрел на стоявшего рядом Рикорда.

– А как же ваши товарищи? Их-то казнят. Там и младенец есть. Нет, братцы, так не пойдет.

Рикорд отозвал командира в сторону.

– Быть может, нам молодого оставить? Он по-русски и японски разумеет. В Урбитче сгодится.

Командир подозвал Алексея.

– Гавань на Урбитче ведаешь?

– Бывал там на байдаре.

– Пойдешь с нами.

Алексей улыбнулся. Оглянулся на своих, согласно кивнул головой. Гостей хорошо накормили, сделали подарки. Старшине Головнин передал четыре бутылки французской водки для японского офицера.

– Передай ему сей напиток, раз он ему полюбился. Скажи, что мы с миром пришли, а это знак нашего расположения.

Покидая гавань, Головнин признался Рикорду:

– Ты знаешь, Петр Иваныч, кроме Урбитча мое непременное желание описать пролив, отделяющий Кунашир от Мацмая. Там еще никто из европейцев не бывал.

– Для какого мореходца такое право не лестно. Мы будем первыми.

Две с лишним недели туманы и морось напрочь скрыли берег Итурупа. В конце первой недели квартирмейстер Данило Лабутин встревожился, докладывая Головнину.

– Содержатель мой, ваше благородие, Елизарка, лазил давече по трюмам по моей указке. Пудов пять сухарей крысы напрочь изгрызли.

Головнин подозвал Алексея.

– На Кунашире есть ли добрая гавань?

– К югу от Кунашира, ваше благородие, расположено селение, на берегу доброй гавани. Лес там растет и вода добрая. Пшеном сарацинским мы там запасались впрок.

Пока «Диана» блуждала в мареве, приближаясь к южной оконечности Кунашира, в главном городе соседнего Хоккайдо, Мацмае, царило непривычное оживление. Губернатор Тодзимано-Ками с утра до вечера встревоженно семенил по просторным комнатам своего дворца, помахивая веером. Частенько выходил на террасу, прикрывшись веером, смотрел на юг в сторону дороги к проливу и на Хондо, где за горными перевалами расположилась Эдо, имперская столица сёгунов [59]59
  … столица сёгунов. – Сёгун – титул правителей Японии в 1192-1867 гг., при которых императорская династия была лишена реальной власти.


[Закрыть]
. Он ждал гонца от императора. Неделю с лишним с северных островов поступило тревожное сообщение. Близ Итурупа появилось военное судно русских. Всколыхнулась резиденция губернатора. Четыре года тому назад русские суда причинили много бед императорским подданным на северных островах и Сахалине. Теперь японцы не дадут себя провести. Но первое же донесение с Итурупа привело губернатора в гнев.

«Неслыханно! Воинский начальник позволил русским высадиться на берег!»

Тодзимано-Ками захлопал веером и перешел на северную сторону террасы. Вдали, под горой, в долине змейкой извивалась, пропадая в лесной чаще, дорога к проливу и Кунаширу. Пять дней назад отправил он строгий наказ начальнику крепости на Кунашир. Отогнать пушками русский корабль и в крайнем случае выведать у русских их намерения, выпытать, не придут ли еще корабли из Охотска. Курильцы еще в прошлом году проговаривались, что русские опять задумывают совершить набег на северные острова…

Вечером 4 июля в сумеречной мгле из тумана показалась длинная коса. Алексей обрадовался:

– Это и есть около входа в гавань, – курилец повел рукой влево, всматриваясь в темноту, – там есть проход.

– Отстоимся ночью на якоре, – распорядился командир, – дабы не пугать ночью японцев.

Спустя полчаса туман разошелся, обнажились два входных мыса, на которых почти одновременно вспыхнули огоньки.

– Вишь, японцы нас приглашают, – обрадовался Головнин.

– Утро вечера мудренее, – проговорил Хлебников, пеленгуя огоньки на мысах…

Но утро обернулось недружелюбием к пришельцам. Едва «Диана» миновала створ входных мысов, из крепости сверкнули один за другим два выстрела. Где-то далеко впереди в воду шлепнулись два ядра.

– Эк они нас отваживают, – с досадой проговорил Головнин, – видимо, с Итурупа им не донесли о нашем миролюбии. Спустить шлюпку, промеривай глубину.

Медленно продвигаясь в глубь бухты, шлюп бросил якорь в двух верстах от берега. Первым на берег отправился сам командир. Когда до него оставалось саженей пятьдесят, крепость вдруг опоясалась огнем выстрелов, рядом со шлюпкой засвистели ядра, но никого не задело.

– Что они взбеленились, – возмутился командир, возвратившись на шлюп, – словно дикие, одного ядра хватило бы, чтобы нас семерых порешить. Прикажу сей же час их проучить своими пушками.

Прохаживаясь по шканцам, командир смотрел, как канониры снаряжают пушку и постепенно остывал. «Выпалить ума много не надобно, но первый мой выстрел – начало войны. А сие право правительства». За ужином командир держал совет.

– Завтра поутру надобно с японцами по-мирному сноситься, для того знак сделать.

Первым высказался Хлебников.

– Полагаю, нет нужды на берег выходить. Предлагаю взять кадку пустую и поставить на воду. В одну половину покласть, что нам надобно, – полено, стакан с водой, пшено, в другую – пиастры, сукна положить, чем платить станем.

– Верно, – сразу согласился Головнин и взглянул на Мура, – а вы, Федор Федорович, разрисуйте картинку живописную. Крепость изобразите с огнем из пушек и нашу «Диану» с другой стороны, а пушки наши вниз опустите.

Не успели на другой день выставить на воде кадку, как японцы подхватили ее и увезли в крепость.

День прошел в ожидании, со шлюпа во все глаза смотрели на крепость, но оттуда не было ни ответа ни привета. В отдалении от крепости, на берегу, обнаружили небольшое рыбацкое селение.

– Бери-ка, Петр Иваныч, матросов, – распорядился Головнин, – грузи кадки и айда в это поселение за водой. Найдешь провизию, прихвати с собой, а взамен оставишь пиастры и какие вещи.

На берегу в сараях нашли немного пшена, набрали дров, но стоячая вода пахла гнилью. За дрова и пшено оставили деньги и вещи…

Утром у берега покачивалась бочка, выставленная японцами. В ней оказалось письмо на японском языке и две картинки. На первой крепость стреляла, на другой пушки молча смотрели вниз.

– Вишь, значит, поняли наше миролюбие, но далее-то что, – рассматривая картинки, недоумевал командир, – У нас время уходит. Пойдем вдоль берега, на западе устье речушки виднеется, нальем там воду.

Целый день матросы возили воду в бочках. Японцы не показывались, они были заняты другим делом…

В просторной комнате начальника крепости, вдоль стены на согнутых коленях, смиренно потупив глаза, притихли исправники и офицеры. Перед ними в распахнутом халате, размахивая руками, отрывисто рубил фразу за фразой начальник крепости.

– Ночью прибыл гонец от достопочтенного губернатора, – при этих словах начальник прикрыл глаза, благоговейно сложил ладони под подбородком, но тут же быстро продолжал, – нам сделан упрек, что мы хуже зайцев, не можем изловить мышей. – Японец медленно поднял руки, обнажая костлявые запястья, – губернатор надеется, что подобно лисам мы заманим коварных пришельцев и захлопнем капкан. Иначе, – жестко закончил начальник, – каждому из нас грозит харакири.

На следующее утро из крепости вышел бородатый курилец с деревянным крестом. Все время крестясь, «приближался потихоньку, с величайшей робостью» к морякам. Кузьма, как он назвался, «дрожа от страха», бессвязно пояснил, что начальник города желает встретиться на лодке, но брать с собой не больше пяти человек.

Головнин подарил курильцу бисер.

– Дозвольте табак, ваша милость, – попросил курилец.

– Табаку у меня нынче нет, потом прихвачу, – ответил Головнин и отвалил на шлюпке.

Откуда-то вынырнула лодка с японскими чиновниками и вооруженной стражей.

– Суши весла, а ружья наизготовку иметь, – приказал Головнин.

Японцы приблизились и начали разговор через сидевшего у них курильца. Сначала чиновник извинился за пальбу из крепости и спрашивал, что нужно.

– Пшена мешков десять и рыбы пудов пять, – ответил Головнин.

– Очень хорошо, это будет, – поклонился японец, – но наш начальник приглашает вашего начальника поговорить об этом, – чиновник протянул руку к крепости.

– Сегодня поздно, скоро вечер, отложим до завтра, – вежливо ответил командир «Дианы»

На шканцах его встретил встревоженный Рикорд.

– Я было приказал спускать барказ, идти на выручку.

– Пустое, – усмехнулся Головнин, – приглашают нас в гости.

– Не пора ли отчаливать, командир, пролив мы открыли, острова почти все описали.

– Погоди, поспеем. Завтра нальемся водой окончательно.

– Нам еще Сахалин и Шантарские острова обследовать надобно…

Утром японцы опять выслали лодку, махали веерами, приглашали пристать к берегу.

С четырьмя вооруженными матросами и Алексеем командир подошел к берегу. Головнин взял с собой матроса и Алексея, остальных матросов предупредил:

– Не дремать, сидеть сторожко, за нами приглядывайте. Ружья под парусину спрячьте, но держите наготове. – Головнин пристегнул саблю и ощупал карманы, по которым распихал шесть пистолетов.

Японский исправник, оягода, как называл его Алексей, встретил поклоном, с улыбкой. Рядом стояли два офицера и курильцы.

– Сейчас надо подождать, придет начальник.

Увидав вооруженного с головы до ног начальника, Василий Михайлович едва сдержал улыбку. «Ничего не может быть смешнее его шествия: потупив глаза в землю и подбоченясь фертом, едва переступал он, держа ноги одну от другой так далеко, как бы между ними была небольшая канавка».

Обменявшись с ним поклоном, Головнин извинился, что причиняет столько беспокойства.

Японец опять жалел о напрасной пальбе из пушек, но слукавил, объяснив, что мол сами русские виноваты, не послали вперед сообщить шлюпку.

– Мы так и не знаем, откуда вы идете, зачем здесь и куда намерены плыть дальше.

«Сколь раз объяснял вашим», – удивился Головнин, но решил пойти на хитрость.

– Возвращаемся мы из восточных пределов в нашей империи в Петербург, но, быв долго в море, имеем нужду в провизии, воде и дровах.

Японец осклабился, показывая желтые зубы.

– На Итурупе вы говорили, будто пришли к нам торговать.

– Тамошние переводчики неправильно истолковали мои слова.

Оягода затараторил, спрашивая имя русского императора, как звать командира, знает ли он Резанова.

Получив ответ, исправник махнул рукой, и из крепости принесли чай, напиток саке с икрою.

Головнин послал матроса к шлюпке за бутылкой водки, но прошептал:

– Накажи нашим глаз не спускать, ружья наизготовку. Постепенно вокруг собеседников сгрудились вооруженные солдаты с копьями, саблями, кинжалами.

Собеседники пили чай, пробовали водку, дружелюбно беседовали, Головнин имел свой интерес.

– Как скоро я могу получить у вас пшено и рыбу?

– Договариваться надо с главным начальником, – склонив голову, указал на крепость чиновник, – я лишь маленький человек. Прошу вас, пойдемте с ним говорить.

– Нынче для меня поздно, – осторожно ответил Головнин. Исправник протянул в дар кувшин с саке и показал на море.

– Мы закинули невод, ловить для вас рыбу.

Головнин поблагодарил, передал ему несколько бутылок водки и подарил увеличительное, «зажигательное» стекло.

В ответ получил белый веер.

– Когда вы будете им махать, мы будем знать, что вы к нам с миром идете, – поклонился на прощание с льстивой улыбкой японец.

К вечеру на берег отправился мичман Якушкин. Оттуда он привез сотню больших рыбин.

– Япони обошлись со мной ласково и все пытали, почему вы не приехали. Пояснил я им, что нынче поздно, а завтра вы будете непременно.

– Правильно объяснил, еще что сказывали?

– Просили, чтобы со многими офицерами вы пожаловали. Вы уж и меня возьмите, Василий Михайлович.

«Вот дотошный, все ему прознать хочется, потому и присказки сочиняет», – Головнин напустил на себя строгий вид.

– Все места заказаны, Всеволод Петрович, со мной пойдет Федор Федорович и Андрей Ильич, а вы уж на Шлюпе распоряжайтесь, не ровён час мы на берегу загуляем.

Рикорд пытался отговорить командира.

– Чего на берегу тебе делать? Уж больно японцы зазывают, не задумали чего?

– Ежели бы задумали, нынче бы и схватили, их почитай три десятка меня окружили с ружьями и копьями, а нас четверо было. А иду проведать ихнее житье-бытье, чудной народ. В Капштадте гутентотов видел, на Тане диких уваживал, в Камчатке с камчадалами, в Америке с колошами знался. Неужели япони не прознаю как след? Другова случая не будет.

– Возьми в достаток оружие, пистолеты.

– Ни, ни. Миролюбивы они, мне об них еще Крузенштерн сказывал. Так, для формы разве шпаги возьмем. Со мной Мур и Хлебников пойдут. Люди бывалые, Алексей для разговора.

– Из матросов кого возьмешь?

– Первостатейных матросов, кто побойчее да статный собой. Симонова Митрия да Макарова Спиридона, Шкаева Михайлу да Васильева Гришку.

За два года командир знал своих матросов по имени и по отчеству…

В каюте командир снял мундир, распахнул оконце, опустившись в кресло, снова обратился в мыслях к предстоящей встрече с японцами.

Накануне он проговорился Рикорду о влечении к знакомству со здешним народом. Но не только страсть следопыта владела им.

«Теперь, – рассуждал Головнин, – я в японцах уже никакой нужды не имею: дров, воды и съестных припасов у нас довольно, я могу без нужды с лишним два месяца продолжать опись и потом возвратиться в Охотск. Вступать с ними в переговоры надлежит обязательно. Надобно убедить их, что российское правительство не причастно к поступкам Хвостова и Давыдова. Те офицеры исполняли приказ Резанова. Кому, как не мне известно, что политика правительства нашего всегда клонилась к постановлению дружбы и торговых связей с Японским государством, а не ко вражде с оным. Следовательно, сей случай подавал мне средство и возможность поправить то, что испортили компанейские служители. Впрочем, если бы обстоятельства заставили Россию другим образом разведаться с японцами, свидание мое с ними испортить дело не могло. Заселение ими островов, которые мы считаем своими, во всяком случае дает нам право спросить у них отчета тем или другим способом. И потому вообразив, что в сем случае польза России и сопряженный с оною мой долг требовали презирать опасности».

Головнин вышел на палубу. В ночной мгле на берегу встревоженно мелькали огоньки. В прошлые вечера крепость окутывал сплошной мрак, светились бумажные окна лишь нескольких строений. «С чего бы это они суетятся на ночь глядя?»…

Шлюпка пристала как раз напротив крепости. На берегу уже нетерпеливо вышагивал знакомый оягода с двумя чиновниками. Он низко поклонился и просил немного подождать. В крепости, мол, не все готово к торжественному приему.

Головнин ответил непринужденно:

– Поспешать некуда, мы покуда шлюпку вытащим, чтобы волной не подбило.

Матросы вынули из шлюпки три стула и подарки для японцев. Васильева Головнин оставил у шлюпки:

– Присматривай, мало ли что, дашь знать на шлюп. Утро стояло безоблачное, вдали через пролив просматривались горные цепи острова Мацмай.

– Торговлю на Мацмае ведут ваши купцы с другими островами? – поинтересовался он у исправника.

Тот как-то странно пригнул голову, неохотно пробормотал что-то себе под нос и, приглашая гостей, протянул обе руки в сторону крепости…

Войдя в ворота, Головнин изумился. Относительно небольшая площадка. С правой стороны вдоль ограды сидели на корточках три-четыре сотни вооруженных солдат. Центральную палатку окружали со всех сторон не одна сотня курильцев с луками.

«Когда они успели собрать столько войска?» – невольно подумал Головнин, а Мур, нервно передернув плечами, пробормотал вполголоса:

– Не по душе мне, Василий Михалыч, такое скопление японцев.

Исправник семенил впереди, указывая дорогу в палатку, а сзади шагали два чиновника.

Против входа на стуле с важным видом сидел главный начальник в богатом шелковом платье, в воинских доспехах и двумя саблями за кушаком.

За спиной главаря на полу сидели три оруженосца, с копьями, ружьями и шлемами. Рядом с ним, на стуле пониже, сидел второй начальник. Офицеры сели на принесенные стулья, а матросы устроились сзади на низенькой скамеечке.

После взаимных приветствий гостей для начала угощали чаем, принесли трубки и табак, начали неторопливо расспрашивать о чинах и именах. «Знакомо ли морякам имя Резанова, есть ли у русских суда, подобные шлюпу?»

– Много есть, – не без гордости оповестил Головнин, – в Охотске, Камчатке, Америке.

Японцы цокали от удивления языками, рассматривали привезенную Головниным карту всего света, ножи, безделушки, пиастры.

Мур как-то невзначай выглянул в дверь и прошептал за спиной:

– Солдатам на площади раздают сабли.

«Пустое, – подумал Головнин, – Мур что-то путает». Но тут же Головнина насторожило – младший начальник вдруг вышел из палатки и, вернувшись, что-то прошептал главарю. Тот встал и хотел уйти. Головнин и гости тоже поднялись, намереваясь уйти, но главарь их успокоил, сам уселся на место и велел подавать обед.

Моряков угощали рисовой кашей, рыбой с причудливым соусом, зеленью и пряностями, другими вкусными блюдами и как обычно саке.

Главарь между тем снова порывался выйти, но, увидев, что гости привстали, начал что-то тихо говорить, не поднимая головы.

Алексей перевел:

– Он говорит, что не может снабдить нас ничем без повеления мацмайского губернатора, – Алексей испуганно взглянул на Головнина, – а пока пришлет ответ губернатор, начальник хочет оставить в крепости одного аманата – заложника.

«Эк куда гнет, скотина», – привстал Головнин.

– Передай ему. Ответ губернатора через месяц вернется, мне уходить нынче надобно в море. Никаких офицеров оставлять у него не стану.

Головнин повернулся, чтобы уйти, но японец вскочил, схватился за саблю и, жестикулируя свободной рукой, начал что-то кричать, повторяя слова: «Резонато! Николаи Сандреич!» Потом неожиданно провел рукой по брюху сверху вниз.

«Это он Резанова и Хвостова поносит», – пронеслось в голове у Головнина, а растерявшийся Алексей быстро переводил:

– Начальник сказал, что если хоть одного из нас выпустит из крепости, то ему самому брюхо разрежут.

– Мигом на шлюпку! – крикнул Головнин. Отшвырнув стул, он выхватил шпагу и, размахивая ею, бросился к выходу. Следом за ним побежали остальные.

Японцы в палатке сначала опешили, а потом схватили скамейки и начали бросать под ноги убегавшим.

На дворе толпа солдат вначале тоже расступилась, но едва моряки подбежали к воротам, под ноги к ним полетели поленья дров, копья. Сзади грянул ружейный залп. У Хлебникова свалилась шляпа…

– Вперед! – раздался властный голос командира. Он мельком оглянулся. – «Так и есть, Мура и Алексея схватили» – и бросился к спасительной воде. Но что за наваждение!

За три часа, пока их не было, океан отступил. Мощный отлив оставил шлюпку плотно сидящей в гальке саженей на пять от воды и никакими силами ее не сдвинуть с места.

Командир «Дианы» с яростью ударил кулаком по планширю. «Так! Рок привел меня к предназначенному мне концу; последнего средства избавиться мы лишились; погибель наша неизбежна!»

Сотни вооруженных солдат кричали, размахивая саблями, копьями, палками, сжимая кольцо вокруг пятерых моряков. Головнин бросил шпагу. «Сопротивляться бесполезно»…

Десяток рук схватили их и потащили, избивая, в крепость, один из солдат взмахнул железной палкой и несколько раз ударил командира по плечу…

В крепости первым делом их «поставили на колени и начали вязать веревками, в палец толщины, самым ужасным образом, а потом еще таким же образом связали тоненькими веревочками, гораздо мучительнее. Японцы в этом деле весьма искусны».

Затем поволокли всех вместе в дальний лес. Взобравшись на крутой обрыв, Хлебников, оглянувшись, вдруг увидел шлюп.

– Василий Михалыч! – долетел его охрипший голос. Гляньте последний раз на нашу «Диану»!

«Боже мой, – думал я, – что значат эти слова? Взгляните в последний раз на Россию; взгляните в последний раз на Европу! Так. Мы теперь люди другого света. Не мы умерли, но для нас все умерло. Никогда ничего не услышим, никогда ничего не узнаем, что делается в нашем отечестве, что делается в Европе и во всем мире».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю