Текст книги "Рыбьи байки"
Автор книги: Иван Храмовник
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
попкорн
любви все возрасты попкорны
и кола стоила кольца
и круг сливает белый с черным
крутя экраном у лица
доверься внутреннему сердцу
шагни за темный перевал
туда где тысячей отверстий
украшен вышедший едва
веселый гимн каменоломни
благословенный драм-н-бейс
и сразу вечер станет томным
и плотник сам сколотит крест
но рыбу фугу в ре миноре
снедает черная тоска
и держится на честном слове
душа как шар пока пока
все фибры рифм забиты матом
и новый текст лишь пересказ
а интроветры астронавты
с тоской уставились на марс
голос
все есть молчанье – ночь и тьма
и шорох трав в прощальном шаге
и след звезды, подобный шпаге
в чужой руке, и новый взмах
неутвержденного крыла
опять предшествуют паденью
неведенье и невезенье
по обе стороны стекла
меж двух зеркал зажатый мир
высокопарный парный танец
и бледных щек журнальный глянец
размыт по тексту пантомим
так прячут зимние пальто
в глухие дебри гардероба
отвар цикут берут на пробу
и покидают шапито
так, просто выломав апрель
и расписав под майский вечер
перевирают скоротечно
потерянное в сентябре
так перекошена луна
в стеклянном вымученном жесте
но в этот миг, когда мы вместе
лишь голос твой – не тишина
ку-два
мимозы мимо зим
апрели например
и май скрипит ключом
и полужирный след
сквозь текстовый массив
выводит наугад
по буквице с листа
по теме в каждый том
и пухнут словари
от вирусных цитат
на производстве слов
аврал и абырвалг
персьют и сателлит
абанамат братва
пора нам всем на плюк
четыре раза ку
добавочный ноль три
зола
пока огонь, зола не в счет
но дальше – глуше, слышно хуже
ты как бы ни с чего простужен
но ни на йоту мимо нот
то двадцать пять, то пятьдесят
то снова, кажется, пятнадцать
пора бы наконец признаться
куда там журавли летят
пока вода, зола – лишь грязь
с небес весенних очищенье
сойдет под радостное пенье
и растворяется, смеясь
но вот звезда – наоборот
сверкнет и вывернет нарочно
сидишь, вычерчиваешь строчки
пока перо, зола не ждет
майская
ты май я август между нами лето
и сотни километров пустоты
мосты столбы и небо длинной лентой
намотанной на междузвездный стык
сестра весны летучая загадка
простой ответ по веткам проводов
и ласточка присела на лопатку
дрожит крылом и ловит каждый вдох
и вечер заминирован минором
тьма делит дождь частями напролет
и в фотошопе заштрихован черным
забытый всеми прежний небосвод
тебе решать где ставить запятую
любить нельзя забыть совсем никак
утаптывать глухую пустоту и
не выдавать вопросом тайника
в безлюдных уголках опять по парам
друг к другу жмутся те что на мели
и согревают ночь прощальным паром
и тянет в осень новым клином клин
настоящий джедай
Настоящий джедай не заметит потери вайфая
Он подключен и так, просто провод не виден в прицел
Он внимает чутью, моментально свой меч вынимая
И стремительный свет разрезает иголку в яйце
Настоящий джедай никогда не является трезвым
На вселенских тусовках он сразу захватит буфет
Чтобы армии клонов всю ночь провели бесполезно
Ибо без дозаправки веселья на праздниках нет
Настоящий джедай знает все сочинения Цоя
Только черный не носит, ему он совсем ни к лицу
Прикурить у джедая подходят обычно по трое
И ведут себя вежливо, как с космонавтами ЦУП
Настоящий джедай тонко чувствует темную силу
Этих белых ночей, разведенных, как мост в молоке
Он хранит на груди медальон из стекла и этила
И его позывной будет долго звучать вдалеке
пираты карибского моря
в мире есть чудеса, как бы ты там, приятель, ни спорил
налетает волна, разбивается вдруг о причал
и на берег выходят пираты карибского моря
тридцать три или больше, ну кто и когда их считал
веселы и мертвы, равно пахнут и морем и ромом
иногда в чешуе, только чаще всего в дураках
им не важен мотив, только ритм выбивают знакомый
про сундук мертвеца на эфесах и древних курках
с ними джек воробей – капитан или прапор жемчужный
про него уже спел свою песню последний хроноп
джек не любит дележ, коль добыча – какая-то чушь, но
запах золота снова зовет их сниматься в кино
в нашей гавани вонь – это ворвань, что вылили воры
порт закрыт на пикник или форум верховных узлов
только чистят кинжалы пираты карибского моря
бормоча себе в бороды что-то из ранних битлов
совиное
совы – не то, чем кажутся, ясен пень
в этой ночи, как прежде, сплошной твин пикс
но дело не в совах – гимн заиграл припев
а ты на вступлении, словно айпад, завис
выдохни дым, эти танцы пройдут без нас
в небе над аустерлицем воздушный бой
звезды ещё вернутся, к вечеру отрезвясь
чтобы упасть в чернеющий перегной
совы – такие совы, всю ночь за мышь
или тачпад, а утром клянут контакт
глаз воспаленный хмурой водой промыв
чтоб улететь в разведанные места
совы – не то, чем кажутся, это глюк
радостный композитор давно забыт
ныне иные ритмы зовут в петлю
так что – беруши в зубы и на репит
в окружении
где нет тебя – там пустота
ступи вперед и расцветает
окружный воздух но цвета
так быстро тают на металле
и в амальгаме тот же тон
оттенок серого на сером
и пыльный сплин как старый сон
и пальцем текст dum spiro spero
как мало истины в вине
вины в признаньях и объятьях
как будто мы в том самом дне
когда нам будет не хватать их
но все-таки и так не в такт
а по другому мимо ритма
где нет тебя – там мне никак
и все дороги перекрыты
procol harum
и вот ты идешь расслабленный этакий прокл харин
вокруг между тем выкипает майская кутерьма
и девочки-вишенки плеер один на паре
мимо бегом танцуют не обращать внима-
ния на эти прелести солнце усердно шпарит
плавит асфальт который плывет в закат
словно еще немного и станет забытой гарью
город что в этой бане парится невпопад
но вскоре по ходу набрав белой ночи короткий номер
тьма отползает к югу чтобы залечь на дно
и оставляет в памяти до тошноты знакомый
запах клубники и корюшки два в одном
и в смене картин нет смысла и тянется ночь музеев
полная фраз луны что скоро притушит свет
и ветер сгоняет волны приезжих и ротозеев
но ты-то давно прошел и дождь не находит след
памяти новой волны
толкни меня в воду
сгинем в новой волне
станем одним на дне
пусть это больше чем просто
проще чем вечный спам
голос за кадром
что еще за (вымарано цензурой)
пока мы безвестно поем
о чем-то своем
ненайденном и полузабытом
нас разбирают скорые поезда
наглые самолеты
такси на раз
и новые звездочки
перемежают текст
кто-то употребил
обсцентную под абсент
и летописи по весне
снова горят о другом
и триста пар танцев
сошлись не про нас
и если когда-нибудь
я буду спрашивать о себе
сразу скажите не знаем такого
давно ушел
не был здесь никогда
кто он совсем такой
забывайте скорее
за нами цунами
Оглавление
12+
Двенадцать плюс
1.
Вечер, вечер, бес ребром
Нас двенадцать с серебром
С елекстрическим айфоном
Мы гуляем напролом
Жолтый мусор фонарей
Бриллианты батарей
По парадным тишь да праздник
Домофоны без дверей
2.
Запирайте интернеты
Скоро хакерам хана
Перепутаны запреты
Перекрашена весна
Каждый гаджет знать желает
Где находится клиент
Ой, полиция родная
"Предъ-явите доку-мент!"
3.
И кружит, кружит над нами
Белый свет, как белый снег
Ретранслированный снами
Сетевой последний век
Нам не спится, нам не спиться
Вместо "ладно" ставим "ок"
Нас спасет доставка пиццы
А ходок купил хотдог
Трафик, трафик
Гугль круглей географий
4.
Коль святой, гони нам чудо
Да в бутыли разливай
Мы забудем, кто откуда
Знай ломай наш каравай
Или снова, как бывало
Толстым брюхом на народ
Чтоб с капота воссияло
Солнцем старое тавро
5.
Недолго висеть здесь баннеру
"Вся власть Алексею Навальному!"
Старушка кликнет, покрестится
"Нехристи! Нехристи!"
Челюсть свистит, как выстрел
Пусть и совсем не быстрый
"Наш кумир – товарищ Сталин!
Остальные нас достали!"
6.
А панки грязи не боятся
Панки лезут прямо в грязь
И танцуют пого-танцы
Безнадежно веселясь
Им бы всем орать "No future!"
Взъерепенив йерокез
Сигануть в беде падучей
Вниз со сцены наотрез
Фестивали, фестивали
Лишь бы всем хватило шмали
7.
Ты не вейся, черный Зорро
И зигзагом не ходи
Мы в засаде, мы в дозоре
Лихо ставим плюс один
И ты не вейся, серый филин
Ночь белее всех живых
Здесь четыре простофили
Соображают на троих
А что за лето без сугрева
Как без нефти океан
А что за песня без припева
Как без закуси стакан
А кабы нам не надо плакать
По потерянным годам
Мы б давно покрыли мраком
Все плывущие суда
По Неве невесть откуда
Да неведомо куда
К берегам густого чуда
В заливные города
А мы ходили бы бухими
Что там лето – круглый год
Но ты не вейся, серый филин
Мышка щелкает да врет
8.
И гремят, гремят затворы
Фотокамер цифровых
Обработаны зазоры
Цвет нарядный у травы
Фотошопный дождик редкий
Затирает облака
По щекам стекает в сетку
Каясь, каряя река
Трафик, трафик
Серпантин фотографий
9.
Мы на горе обалдуям
Сетевой пожар раздуем
Сетевой пожар любви
Кто-нибудь, благослови
10.
Невский веник в пятом акте
Не стреляет – быть беде
Ванька с Катькой на контакте
Зависают третий день
У тебя на шее, Катя
След от левой от руки
Ты бы, Кать, спала в кровати
Были б меньше синяки
Под глазами, на экзамен
Успевала бы с утра
Там глядишь, проблемы б сами
Порешались на ура
Ванька тоже не железный
И ему пришел фэншуй
Промедленье бесполезно
Сколько тут ни кипешуй
Трафик, трафик
Весь реал нафиг
11.
Нас две тысячи двенадцать
Мы из майя да в июнь
И кого теперь бояться
Все свои, куда ни плюнь
А если плюнуть прямо в небо
На себя и попадешь
Что нам платное плацебо
Что нам ядерная вошь
12.
Вечер, вечер метить нечем
Замотали розы в венчик
У парадного портала
Финиш, лента, пулемет
И летит, велик и славен
И предельно одинок
В модной белой балаклаве
Впереди воскресший Блок
барбара
на кораблях аврал с утра
кошмарят медь хмельные юнги
запасы заполняют трюмы
в неадеквате адмирал
и в доках – кода и декор
декодер выключен и вымыт
забыты ледяные зимы
и парусам парить легко
нас ветер не сквозит в пути
полосок теплых полон тельник
пусть непонятен понедельник
его так просто провести
в боях за будущий триумф
синопский, гангутский, цемесский
и пролетают эсэмэски
на север, не передохнув
и вот в дыму, но на плаву
летим, палим, преграды к черту
и кто-то молодой да мертвый
украсил неба синеву
внезапно выпав из окна
шабаш, шабат – поправит равви
и по веленью вольных правил
кондратий не приходит к нам
но от вчерашнего костра
сплошь пепел черно-белых братьев
а из пиратского проклятья
я разобрал лишь "Бар-ба-ра"
демисезонное
и осень рыжая шалава
отвергнет верные ходы
и вывернет налево справа
и припечатает под дых
а струны стен пророчат ветер
по курсу новых косяков
пусть вечер несравненно светел
и вроде ты давно готов
врастать в чужие силуэты
ответы пробуя на слух
но тут гонец из интернета
с пакетом разовых услуг
и сразу разная зараза
в дождем размытые мозги
и ты не попадешь ни разу
в недостающие шаги
ведь света нет в петле теплее
гостеприимный англетер
давно по невскому расклеил
плакаты с новым фуэте
летят блатные дирижабли
с воздушной грацией слона
и к наступающим на грабли
приходит вечная весна
лайки
и лето не в ответе, и осень не в цене
в замотанном сюжете не к месту первый снег
и город, что на схемах теперь совсем не тот
сквозь ценники процедит кондовый анекдот
поющим в переходах – лишь мелочь на зубах
ударила свобода в безладовый набат
а ты, как прежде, мимо, и в голове – стишок
туда, где просто примут, где вечер разрешен
лети, литература сетями напролет
любая пуля – дура, пока не попадет
и ветер травит байки, держа ответ в уме
и чайки ставят лайки на новый монумент
туда
когда любовь отпустит в пустоту
переливать порожние дороги
свивая в круг последнюю черту
забыв простить и подмести итоги
теряет звук последняя струна
и свет не узнает простые вещи
пока в душе бушует тишина
и прошлое становится прошедшим
закрыта дверь, под ковриком топор
сожжен звонок с ненужным телефоном
и письма всем, кто в списке до сих пор
доставит робот строго по канону
а дальше – к черту мертвую петлю
и взлет души простит паденье тела
но вечность, устремленная к нулю
еще вернется, не найдя предела
цойское
цой сука жив ему все до звезды
по имени придуманному ночью
его не взять латышским тамагочи
в запаре перепутавшим следы
цой сука жив он пишет новый диск
тот просто получился слишком длинным
герой теперь решил творить верлибром
чтоб рифмой не острить фанатский визг
и жив брюс ли и сын и дух святой
и элвис и его приятель леннон
мельчающая вечность по колено
всем этим детям вымерзших цветов
цой сука жив куда ему до нас
умеющих уснуть в конце маршрута
или с карниза вниз без парашюта
ему не вписка выписка дана
цой сука жив напишут на луне
когда-нибудь бухие космонавты
и это будет истинная правда
и группа крови грянет в тишине
это не рок-н-ролл
Я знаю – зима в роли моей вдовы
А. Башлачев
это не рок-н-ролл, это даже не диско с подскоком
не обдолбанный джаз с золотой неразменной трубой
это просто мотив из-за стеклопакетовых окон
что теряет споткнувшийся ветер за чьей-то пальбой
пусть впотьмах словари предлагают все новые ноты
этот сонный шансон неразборчив и неразличим
и поэтому ждут перемен и поют повороты
то туда, то обратно по кругу известных причин
но из множества слов ты не сложишь совсем никакого
продолжения всех так прекрасно расчерченных схем
ведь словесная ткань так тонка, что не станет основой
когда нужен кирпич в ослепительно твердой руке
черный сгусток ночной чуть сереет, сырея под утро
растворяется днем в городской непролазной толпе
хоровые напевы которой до дури беспутны
а центральные арии розданы тем, кто по ходу успел
и немного осталось до коды по имени вечность
хоть последних страниц дирижер до сих пор не прочел
только снова сгустится до черного серая нечисть
и тогда вспоминаешь, что пел о зиме Башлачев
чужим
Чужим ключом свою откроешь дверь,
И верь – не верь, но в темноте дрожащей
Сверкнет крыло, и тени – ровно две –
Метнутся врозь, и – мир тебе, входящий.
Из коридора – в комнатный предел,
Дверной косяк с тебя снимает мерки,
К пятирожковой люстровой звезде,
И книгам, тихим жертвам этажерки.
Вот выгнутый от старости экран,
Где мир твой прежний, мутно-черно-белый,
Давно не вторит серым вечерам –
Забытый, пыльный, неживой, но целый.
Вот старый шкаф, что раньше был большим,
Раскособочил высохшие плечи,
Храня внутри и тайны детских игр,
И пустоту оставленных отечеств.
В последний раз присев на чемодан,
Закуришь, оглядишься – все на месте.
Шагнешь к дверям, тем самым, навсегда,
Прощальный взгляд запутав в занавеске.
Щелчок замка. И больше не вернуть
До слез знакомый несравненный запах.
Тебе теперь пора в иную суть.
Ты изгнан в рай, чтоб там по аду плакать.
картинное
не упал стою наблюдаю как
в этой самой нынешней из картин
ты впадаешь в каспийское море спин
белой шапочкой напоминая флаг
или буй подумал и покраснел
словно в детстве когда еще был знаком
только с самым первым черновиком
мизансцен в недавней пока весне
а вокруг все голуби да ларьки
чемоданы сданные в руки с рук
никаких обид никаких разлук
только вдаль плывущие огоньки
и шумит вокзал и шуршит метро
под ногами где-то на глубине
и привычной суетной песней мне
забивает уши чужой герой
и я чувствую как закипает ночь
мы как оголенные провода
от которых держаться сейчас подальше
велит злой диктор но все равно
если поперек стобетонных шпал
ты летишь звездой разведя лучи
об одном взывая молчи молчи
но стишок по ходу я накропал
ненастье
ты вышла из дождя так просто и спокойно
шагнула в ближний круг и завертелась в нем
развеяв так легко нахохлившийся холод
и замиравший мрак с неискренним огнем
по линиям причин, приличий и последствий
по трекам и стихам, сквозь выжатый бурбон
напротив ни о чем, и рядом не по средствам
весь вечер на манер то рэмбо, то рембо
вникая в тонкость рук и талый танец пальцев
теряя счет часов на тонком ремешке
я позабыл о том, как снова оказался
на этих островах в безвременной реке
но вечер вышел злой и нелицензионный
за глюком новый глюк, а там перезагруз
и новый поворот под лепет телефона
расставил по местам недоуменных муз
и ты, как тот плакат, что ветер рвет на части
как новый плюс один в недоуменье спин
разбавив темноту, оставила в ненастье
незавершенный день под номером один
Дубль два
Из холода ныряя в темноту,
Пройди подъезд – чистилище для лишних,
Звонком взорви задверные задвижки,
Ответа нет, но ключик тут как тут.
Включая свет, не торопись узнать
Сакральных стен холодную несвежесть,
Паркет протертый, что скрипит все реже,
Простых обоев толстую тетрадь.
С затертых пленок только рыжий шум,
Винил исчиркан и приправлен пылью,
Но лишь они напомнят – были, были
Все эти дни под ником "не дышу".
Страниц белесых тающий стриптиз
Округлый свет выхватывает наспех,
Сальери сгинет в тришестом моцартстве,
Под танец букв не выходя на бис.
Читая многих, не теряй свои
Слова, не размочи их, словно корку,
Назначенную рыбам на прикормку.
Река мелка, и всех не напоить.
Когда повсюду золотой телец,
Наивно ждать серебряного века.
И ночь поет, и небо где-то сверху,
Но не пытайся следовать стреле.
перепост-модерн
позабыв о стремленьи вниз
к несмываемой пустоте
на разбеге опять завис
соответственно – не взлетел
просто выпал в шаги вдоль стен
воздух здесь – словно супер-клей
водостойкий, что твой момент
и горючее на нуле
и сужается птичий клин
перспективе обратной верь
ведь как минимум – сам прикинь
параллельных должно быть две
только все, что тогда – увы
по причине дурных страстей
не выходит из головы
или прочих больных частей
не проходит пройдоха день
да и ты по шагам не в счет
пишешь свой перепост-модерн
а тебе бы – в полет, в полет…
Она теряет ритм
Она теряет ритм, и рушатся попарно
И стены и мосты. Примерно пополам
Тень делится на две в предчувствии удара.
Куранты начеку, и тишина по швам
Ползет все ниже. Нот не хватит до подвала,
А там опять замок у каждого угла.
И остается ждать того полуфинала,
Когда она опять возникнет в зеркалах
То в белом без белья, то в бесконечно алом,
То в черном через ночь, то в злачно золотом,
То в красном на краю, и спектра явно мало,
Но где сидит фазан, и главное – за что?
Какой архипелаг бумаг продавит вечность,
Какой уйдет в огонь, забытый или злой?
Но ритм растворен, и вечер быстротечен,
И снова на часах момент, когда гурьбой
Слова валились с губ и падали под ноги,
И каждый тихий шаг – шуршанье тишины,
И нам по сторонам, и мы не по дороге,
Отъявленно вольны, отравленно равны.
Но более, чем боль, несносней синусоид –
Устои пустоты, истошные штрихи,
Дабы за дамбой лет, в нехватке алкоголя –
Пустая голова. Стихи, стихи, стихи…
Одиссейное
Эти ветры сметают всех,
Кроме хмари по-над Невою.
И поэтому, не присев,
Сразу с улицы – в море, в море
Улетает бумажный змей,
На котором – святая Троя,
В даль, которая все прямей.
Да и как тут не быть героем,
Если память не пустотой
Обернется который вечер.
Ведь прошло далеко не сто,
Чтоб не помнить, кто чем помечен.
Так когда-то, в густой застой
Погрузившись по самый самый,
Ты всплывал вместе с темнотой,
Покидая подъездный саван.
Отказав в забытьи братве,
Отправлялся гулять на свежий.
Изнутри натяжной портвейн
Согревал, сохранял надежду,
Чаще выпитый натощак,
Обещающий выйти боком,
И сирены чужих общаг
Зазывали из черных окон.
Только юный мой Одиссей,
Залепив все, что нужно, воском,
Миновал их почти что всех,
Избегая расплаты плотской.
Просто мимо, вперед, вперед,
К побережью, на прежний ветер.
Ведь казалось, что кто-то ждет
Из прохожих последней трети
С кучей новых рассказов про
Битвы, сциллы, харибды, весла.
Так насквозь и прошел герой
Свой последний весенний остров.
белеет
белеет парус лелеет образ
поэтов прежних гранит и бронза
от века к веку все крепче поза
поэтов редких не срубит проза
и снова тянутся разнобоки
дрянных поэтов пустые строки
и полнят сети густою массой
поэтов разных простые фразы
а дальше больше себе дороже
поэтов страстных следы на коже
поэтов лучших удары в сердце
без остановок без контрацепций
но снегом метит остывший воздух
поэтов мертвых кресты да звезды
Оглавление
Трескайп
станцуй что-нибудь, лолита
станцуй что-нибудь, лолита, скорей станцуй
долбаный пасодобль или опять стрип-дэнс
пусть все, что мешает, задержится на весу
и мы наконец минуем прицельный ценз
станцуй что-нибудь, лолита, сон тяжелее стен
а дождь за темными окнами все сильней
еще пара дней без танцев, и мы пропадем совсем
как эти твои записки сейчас в огне
станцуй что-нибудь, лолита – весело, босиком
пока я считаю от тишины до ста
бог снова ошибся, и выход не там, где вход
а ночь на репите выдохлась, оттрепетав
и лишь в электронных сумерках вечный зуд
станцуй, а не то это лето скоро совсем пройдет
и осень с размаху ударит листьями по лицу
а там – кому рождество, а кому и наоборот
