Текст книги "Бомба Геринга"

Автор книги: Иван Лазутин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава шестая

На рассвете было принято твердое решение: обезвреживать бомбу на месте. В заседании комиссии приняли участие видные специалисты по пиротехнике из Ленинградского военного округа, партийные работники города, доктор технических наук профессор Харламов, во время заседания два раза выходили на срочную телефонную связь с пиротехником штаба гражданской обороны страны полковником Винниченко, который должен был прилететь рано утром и предложить окончательный метод обезвреживания бомбы на месте.

Утро над Ленинградом вставало тревожное, хмурое.

Самым трудным в подготовительных работах было выселение жителей из домов, расположенных в опасной зоне возможного взрыва. Тут пришлось как следует с самого раннего утра поработать рейдовой комсомольской бригаде, штабу дружины, работникам райкома партии и райкома комсомола. Инструктировал всех начальник штаба работ по обезвреживанию бомбы полковник Журавлев. Главной задачей рейдовой бригады, которая разбилась на несколько групп (по числу домов), было: проинформировать жителей о предстоящих пиротехнических работах так, чтобы они без паники и страха покинули на несколько часов свои квартиры.

…Главное решалось на Херсонской улице. Еще ночью, под прожекторами, солдаты из полка Журавлева закончили рытье одиннадцатиметровой шахты.

Вокруг шахты возводился высокий земляной вал. При взрыве бомбы этот вал мог принять на себя основную силу взрывной волны. Близлежащие кварталы, перекрытые милицейскими постами, словно вымерли. Ни машин, ни пешеходов… Казалось, что эта клеточка города была парализована. Только там, возле шахты, на дне которой лежала бомба, как муравьи, перемазанные землей и глиной, копошились люди в грубых просторных комбинезонах и резиновых сапогах. Их было немного: полковник Журавлев, майор Урусов, капитан Горелов и семь человек солдат из взвода пиротехников.

В семь часов утра прямо с аэродрома, не заезжая в гостиницу, прибыл на окружной штабной машине полковник Винниченко.

Не найдя Журавлева в штабе работ по обезвреживанию, который был размещен в красном уголке местного домоуправления, полковник Винниченко в сопровождении сержанта направился сразу же к месту работ – к кольцевому земляному валу, сооруженному вокруг шахты.

Высокую поджарую фигуру пиротехника Винниченко Журавлев заметил издали и поспешно двинулся к нему навстречу. Следом за ним шли майор Урусов и капитан Горелов.

Человеку, не видевшему раньше Винниченко, могло бы показаться, что такие худощавые лица, решительные и мужественные, он встречал на картинах, изображавших скандинавских рыбаков, которые связали свою судьбу с вечным риском и постоянной борьбой с океанской стихией. Рыжеватые виски уже тронула седина. Из-под светлых бровей смотрели большие, по-детски голубые глаза. С небольшой горбинкой нос как бы завершал портрет этого видавшего виды человека, которого и после войны долг службы бросал туда, где к барьеру сходились жизнь и смерть. Вот уже двадцать с лишним лет в будни и праздники, в жару и стужу, днем и ночью полковнику приходилось подниматься на борт самолета, чтобы через несколько часов или десятков минут приземлиться там, где его ждут, где слово его – закон, где «диагноз» его – решающий, приказ его – окончательный и пересмотру не подлежит.

Поздоровавшись с Журавлевым, Урусовым и Гореловым, Винниченко против ожидания Горелова не сразу спустился к тяжелой стальной громадине, которая лежала на дне шахты, поблескивая своими темно-голубыми боками.

Неторопливо прикурив папиросу (полковник курил только папиросы, сигареты его «не брали»), он глухо, но строго бросил:

– Состав комиссии в Ленгорисполкоме утвержден?

– Еще вчера вечером, – ответил Журавлев.

– Указания комиссии по подготовке к работам выполнены?

– Вплоть до мелочей. Жители выведены из домов опасной зоны, все улицы и подъезды к месту работ перекрыты милицией.

– Связь штаба с шахтой?

– Телефонная и по рации.

– Аварийная и медслужба обеспечены?

– Подразделения для ликвидации аварий на водопроводе, газопроводе и канализационной сети, две пожарные машины, санитарные машины и врач с двумя санитарами находятся на безопасном расстоянии от места работ, – четко доложил полковник Журавлев.

Журавлев и Винниченко были одного звания, и трудно было сказать, кто из них выше по положению в сложной кадровой иерархии воинской службы, однако полковник Журавлев отлично понимал, что в этот час, в этой обстановке полковник Винниченко для него – старший начальник. А поэтому отвечал полковнику Винниченко так, как этого требовал воинский устав. О бесстрашии и технической смекалке Винниченко в частях гражданской обороны ходили легенды. По его пособиям и наставлениям учили солдат и сержантов в подразделениях. И вот теперь все смотрели на прибывшего полковника и ждали, что скажет он, приезжий специалист. Он еще ночью из Москвы звонил полковнику Журавлеву и приказал основательно проверить готовность паровых установок для выплавления взрывчатки из корпуса бомбы.

По лицу Винниченко было видно, что он остался доволен принятыми мерами предосторожности. Достаточно было и средств для ликвидации аварии, которая могла возникнуть.

Винниченко знал, что необходимых приборов для обезвреживания такой опасной авиабомбы в нашей части не было. После ночного телефонного разговора с Журавлевым он еще в Москве отчетливо представил себе сложную обстановку… Что предпринять? Этот вопрос мучил Винниченко, когда он по трапу поднимался в самолет; он стоял перед ним, когда самолет приближался к Ленинграду; он не давал покоя, когда полковник сел в штабную машину и на предельной скорости приближался к городу, затянутому холодным утренним туманом.

Оценив все возможные способы обезвреживания, включая и сверление взрывателя вручную, Винниченко в конце концов остановился на методе выплавления взрывчатого вещества из корпуса бомбы. Правда, этот способ далеко не безопасен. Он не исключал возможности самопроизвольного взрыва бомбы.

В самолете, а также по дороге из аэропорта полковник чертил схемы дистанционного управления процессом выплавления взрывчатки. Постепенно пришло окончательное решение: шланги паропроводов присоединить к подвижной деревянной раме и направить их к донной части бомбы, через которую производится заливка взрывчатки. К другому концу рамы привязать трос. Трос пропустить через блоки на поверхность, в укрытие. При натяжении троса шланги паропроводов будут постепенно входить внутрь бомбы, у которой предварительно должна быть отвинчена донная крышка. Деревянная рама дистанционного управления должна эластично перемещаться по неподвижным, прикрепленным к бомбе направляющим. Это решение еще более окрепло, когда он прибыл на место работ.

Обойдя земляной вал, возведенный вокруг шахты, и убедившись в правильности организации работ, Винниченко снял шинель и надел просторную робу.

Перед тем как спуститься в шахту, он сказал Журавлеву, что тому сейчас целесообразней всего находиться у себя в штабе.

– Ну что ж, капитан, показывай свое хозяйство. – Винниченко подмигнул Горелову, и тот, уже давно ожидавший этой команды, подошел к деревянной лестнице, взялся за поручни и первым полез в шахту.

Стенки шахты были закреплены толстыми шпунтовыми досками. Из глубины тянуло холодной, словно из погреба, сыростью. Насосы работали ритмично, непрерывно откачивая воду: шахта проходила через плывун.

– Молодцы, порядок, – проговорил полковник, спускаясь все глубже в шахту. Ноги скользили по мокрым и грязным ступенькам. Опускался он осторожно, чтобы ошметки грязи, налипшей на сапоги, не падали на голову и плечи Горелова.

Вскоре после полковника Винниченко приехал капитан Скатерщиков. Его проводили в штаб, где он предъявил удостоверение личности полковнику Журавлеву и, по старшинству пожав руки офицерам, представился по фамилии.

– Не ждали? – улыбнувшись, спросил Скатерщиков.

– Да вроде бы нет… У нас, кажется, по вашей линии все в порядке, – ответил Журавлев, наблюдая за лицом капитана, по затаенной улыбке которого он понял, что приезд его вызван какой-то крайней необходимостью.

Радист-ефрейтор, сидевший с рацией в уголке комнаты, пристально наблюдал за лицом капитана. Он старался понять, кто это и зачем он приехал.

Инструктор райкома партии, молодой мужчина со светлыми, как ленок, жиденькими волосами, оторвавшись от блокнота, в котором он что-то писал, внимательно прислушивался к разговору полковника с прибывшим капитаном.

– У вас не предполагается перед началом обезвреживания бомбы оперативная летучка? – спросил Скатерщиков.

– А есть в ней необходимость? Личный состав, оборудование и паровые установки готовы приступить к работам, – ответил Журавлев, дав знак радисту-ефрейтору, чтобы тот выходил на связь с шахтой.

– В этом есть острая необходимость! – твердо ответил капитан и, посмотрев на майора Урусова и радиста, продолжал: – Разумеется, для офицеров и для членов штаба обеспечения которые будут непосредственно заняты в обезвреживании бомбы.

Тем временем радист связал Журавлева с шахтой, и полковник передал, что перед началом работ офицеры на несколько минут должны собраться в штабе на оперативную летучку.

Минут через пять в штаб, что расположился в двухстах метрах от земляного вала, вошли полковник Винниченко и капитан Горелов.

Журавлев представил вошедшим Скатерщикова:

– Капитан Скатерщиков. Срочно прибыл к нам с весьма важным заданием. Прошу, товарищ капитан. Только как можно короче и определеннее.

Дождавшись, пока офицеры и члены штаба обеспечения рассядутся за столом, покрытым красным полотнищем, капитан Скатерщиков достал из планшетки блокнот и развернул его.

– Товарищи, – начал он тихо, – сегодня ночью была перехвачена и расшифрована радиограмма. Я не буду пространно комментировать, что повлечет за собой неудача сегодняшних пиротехнических работ. Я только позволю себе обратить ваше внимание на то, что если эта бомба взорвется там, где она сейчас лежит, то все передаточные станции «Голоса Америки» на многих языках мира передадут в эфир сообщение о том, что в районе Смольного, почти под стенами типографии «Правды», под важнейшими коммуникациями, взорвалась не немецкая авиабомба, а бомба, заложенная якобы руками русских людей. Чтобы не отнимать вашего времени, я прочитаю текст расшифрованной радиограммы, которая вчера вечером была передана иностранной разведкой.

И Скатерщиков прочитал радиограмму.

В небольшом красном уголке домоуправления сгустилась тягучая тишина. Капитан Горелов встал. Лицо его было бледно, напряженно.

Первым заговорил Журавлев. Шрам на его лице нервически подергивался.

– Спасибо за сообщение, товарищ капитан. Передайте своему руководству, что мы приняли к сведению ваше сообщение и оно будет для нас основным условием нашего… успеха или… – Брови полковника плотно сошлись на переносице. Взгляд его неподвижно застыл на красном полотнище стола. – Как вы думаете, Павел Иванович? – спросил он у Винниченко.

Словно не расслышав вопроса, Винниченко сидел неподвижно, подняв голову и глядя в окно. Казалось, что он что-то упорно подсчитывал, заканчивал какой-то самый главный расчет сегодняшних работ.

– Товарищ полковник, я обращаюсь к вам, – повторил свой вопрос Журавлев.

– Двух мнений здесь, Александр Николаевич, быть не может. Или – или… – ответил Винниченко и встал, готовый тотчас же, немедленно, сию же минуту направиться к шахте, но его остановил Журавлев.

– А что думает майор? – бросил он в сторону Урусова.

Майор встал и, расправив на шинели ремень, четко, словно отдавая рапорт, ответил:

– Ваше решение, товарищ полковник, я принимаю как приказ!

– А вы?.. Как вы думаете, капитан Горелов?

Бледность еще не схлынула со щек капитана. Сухие губы прошептали:

– Я коммунист, товарищ полковник… Коммунист Ленинграда.

Журавлев энергично встал и слегка поднял правую руку:

– Приказываю приступать к работам.

Винниченко и Горелов вышли из штаба.

В красном уголке остались Журавлев, Урусов, Скатерщиков и несколько человек в штатском, которых сообщение Скатерщикова встревожило. На лбу рыжеватого паренька с хохолком на голове – это был инструктор райкома комсомола – выступила испарина. Он вопросительно поглядывал на полковника Журавлева, тер пальцами висок, потом нерешительно поднял руку.

– Что? – спросил Журавлев.

Инструктор встал и, словно школьник, не выучивший урока в то самое время, когда в класс нагрянула комиссия из гороно, дрогнувшим голосом проговорил:

– Можно мне позвонить в райком?.. Первому секретарю?..

Журавлев закрыл глаза и энергично покачал головой:

– Нельзя!.. Ваше место здесь, в штабе!.. Без моего разрешения никому никаких звонков! – И он окинул взглядом всех членов штаба обеспечения, которые сидели на своих местах и были готовы выполнить любое распоряжение полковника. – Позовите, пожалуйста, корреспондента, он очень хочет принять участие в нашей работе, – сказал Журавлев инструктору, который тут же встал из-за стола и выбежал из домоуправления.

Через минуту в штаб вошел обвешанный камерами Борис Веткин. Отогревая дыханием озябшие красные пальцы, он вопросительно поглядывал то на полковника, то на Скатерщикова, потом подошел к столу, за которым сидел Журавлев. Еще вчера, при первой встрече в кабинете, Веткин чем-то пришелся полковнику по душе.

Кивнув в сторону вошедшего, он представил его капитану Скатерщикову:

– Корреспондент «Вечернего Ленинграда» Борис Веткин. Хочет снять нашу работу. Вчера вечером звонили из редакции, просят допустить для съемок.

«Он ничего не знает», – подумал Скатерщиков. Подошел к Веткину, поздоровался с ним и назвал свою фамилию.

– Только прошу вас: каждую отснятую пленку мы будем тут же отсылать в машину, где ее будет ждать мой шофер.

– А вы тоже будете снимать? – Веткин остановил взгляд на фотоаппарате, висевшем на плече капитана.

– Да, я тоже сделаю несколько кадров.

– А собственно… зачем их отправлять сразу?.. Я могу сдать вам, если это так нужно, сразу же после окончания работ. Только с одним условием: право первой публикации моих снимков остается за «Вечерним Ленинградом».

«Наивный корреспондент, – подумал Скатерщиков, – он даже не догадывается, зачем мы каждую отснятую пленку будем выносить из зоны опасности. Его волнует приоритет газеты. А может быть, сказать ему обо всем? Может быть, тогда он раздумает снимать?»

И капитан решил: утаивать от доверчивого корреспондента опасность работ нельзя. Уж больно по-детски простодушной была его улыбка. Можно подумать, что он пришел снимать свадебную процессию из Дворца бракосочетания.

– Работы будут опасные. Полной гарантии в том, что бомба будет себя вести хорошо, – капитан кинул взгляд в сторону шахты, – нет. А в ней, матушке, тысяча килограммов.

– Тем интересней! – Корреспондент весело развел руками: – Ведь вы-то не боитесь? Вы ведь тоже будете там во время работ?

– Я обязан быть там по долгу службы, – сухо ответил капитан, поняв, что характер работ корреспонденту до сих пор был не ясен.

– А я здесь буду по велению сердца и по заданию моей газеты, – простодушно ответил Веткин и, присев на стул, занялся своим делом: стал готовить кинокамеру для съемки.

Урусов сидел за длинным столом и, тревожно поглядывая в окно, курил. Лицо его было бледно. Под глазами темными сернами легли следы бессонной ночи. С виду он вроде бы даже постарел. Журавлев видел по его лицу, что он или не верит в благополучный исход работы, или считает, что в организации работ есть какие-то просчеты, неточности. Держался майор неуверенно, его словно лихорадило.

– Вы что – нездоровы? – спросил полковник, увидев, как майор высыпал из пузырька две таблетки и кинул их в рот.

– У меня температура, товарищ полковник, – ответил Урусов, стараясь проглотить таблетки.

– Ступайте к врачу. Если сочтет, что нужен постельный режим, – езжайте домой и лечитесь. Обойдемся без вас.

– Как-то неудобно, товарищ полковник. Все вы рискуете, а я вдруг: домой и лечись.

– Немедленно к врачу! – строго повторил свой приказ полковник.

Майор молча и нехотя вышел из комнаты, сопровождаемый пристальным взглядом капитана Скатерщикова.

– Ну, я готов!.. – бойко проговорил Веткин, поглядывая то на капитана, то на Журавлева. – Разрешите идти, товарищ полковник?

– Куда идти? – Журавлев удивленно вскинул голову, любуясь безмятежной наивностью корреспондента.

– В шахту!

Журавлев и Скатерщиков улыбчиво переглянулись.

– Как вы думаете, капитан?

Скатерщиков смерил взглядом замершего в ожидании Веткина:

– Будем с вами чередоваться. Я буду снимать фотоаппаратом, вы – кинокамерой. Спуститесь в шахту, когда я поднимусь из нее. А сейчас пока снимите, пожалуйста, на кинопленку работу солдат и шоферов.

– О'кей!..

Присвистнув и щелкнув пальцами, корреспондент поспешно удалился.

Полковник пододвинул к себе микрофон, прокашлялся и, сделав кивок радисту, четко проговорил:

– Как идут дела, Павел Иванович?

– Все идет по плану, будем выплавлять, – послышался из наушников голос полковника Винниченко.

– К вам сейчас спустится капитан Скатерщиков, ему необходимо сделать несколько фотоснимков работ. Потом его сменит корреспондент. Он будет работать с кинокамерой. Перехожу на прием.

– По существующему положению, во время работ по обезвреживанию бомбы в шахте не должно быть никого, – глухо прозвучал из передатчика голос Винниченко.

Журавлев поднес микрофон почти к самому лицу:

– Сегодняшние работы необычные, товарищ полковник. Нам ни на минуту не следует забывать о сообщении, которое привез капитан Скатерщиков. Перехожу на прием.

– С вами согласен! Жду капитана в шахте.

Скатерщиков молча встал, вышел из штаба и направился в сторону насыпного вала.

Недалеко от вала за паровой установкой, в арке двухэтажного дома, примостившись кто на чурбане, кто на ведре или камне, курили солдаты резервной группы. Они ждали дальнейших команд. И на их лица длинная ноябрьская ночь наложила серые тени усталости. Проходя мимо вставших солдат, Скатерщиков по всей форме отдал честь и слегка кивнул.

Веткина нигде не было видно.

– Вы не видели тут корреспондента с кинокамерой и фотоаппаратом? – спросил Скатерщиков у рослого солдата Рощина, который вытянулся по стойке «смирно».

– Он спустился в шахту, товарищ капитан.

Скатерщиков покачал головой и пошел дальше. У машины с инвентарем он снял шинель, отдал ее низкорослому солдату и облачился в робу.

В подобную шахту Скатерщикову приходилось спускаться впервые. Но опыт человека, который сталкивался и не с такими неожиданностями, подсказал, что все здесь просто: обычный ствол шахты со шпунтовой крепью, прочная деревянная лестница, насосы, дымосос-вентилятор, осветительные лампы…

Капитан спустился в шахту, когда корреспондент там уже работал. То становясь на колени, то нагибаясь, он заходил со всех сторон, старался чередовать крупный план съемок с дальним, то и дело ловя в объектив Горелова или Винниченко.

Скатерщиков смотрел на бомбу, и чем-то она напоминала ему огромную акулу, у которой обрубили хвост и плавники.

– Ну как, товарищ полковник? – спросил он у Винниченко, подходя ближе к бомбе и готовя фотоаппарат для съемки.

– Пока все идет нормально.

Просачиваясь меж толстых шпунтовых досок, по стенам шахты светлыми наплывами текла вода. Потревоженный плывун наступал на шахту, пытаясь ее затопить. Но два мощных, непрерывно работавших насоса успевали откачивать воду, скапливающуюся в специально вырытом приямке. Яркий свет прожектора, укрепленного на кронштейне, вбитом в стояк шахты, слепил глаза. Тут же рядом, совсем под рукой, были закреплены рация и телефон. К сапогам прилипала скользкая грязь.

Все работали молча. Почти непрерывно жужжала кинокамера корреспондента. Винниченко и Горелов, не обращая ни на кого внимания, делали свое дело.

Тщательно осмотрев бомбу, Винниченко достал из кармана стетоскоп и, приложив его к уху, уже в третий раз, пока находился в шахте, склонился над бомбой. Все напряженно следили за каждым его движением, за каждой его командой. Полковник вел себя уверенно и независимо, как ведет себя опытнейший врач, который выслушивает тяжелобольного, окруженного молчаливыми домочадцами, в волнении ожидающими диагноза. Винниченко не торопился. И эта его уверенная неторопливость успокаивала окружающих. Она вселяла надежду, что в эту минуту большой опасности пока нет.

Не успел Скатерщиков сделать несколько снимков, как по телефону сообщили, что ему срочно нужно явиться в штаб, где его ждет ленинградский коллега.

– Раз надо, значит, надо, – сказал Скатерщиков и.

закрыв фотоаппарат, ступил ногой на перекладину лестницы.

Веткин помахал ему вслед рукой, но тут же, словно вспомнив что-то очень важное, крикнул вдогонку:

– Капитан, возьмите две отснятые пленки. – Поднявшись на несколько ступеней, он передал Скатерщикову кассеты с пленками.

На корреспондента по-прежнему никто не обращал особого внимания. Слишком напряженными были минуты. Многое зависело от решения полковника из Москвы. Прикажет бомбу подорвать на месте – расчет готов для выполнения этой задачи. Даст приказание обезвредить – и все тут же четко будут выполнять каждую его команду. Подорвать? Нет!.. Все что угодно, только не взрыв!..

Окончив обследование бомбы, полковник распрямился, отряхнул с ладоней комочки глины и, подняв голову, смерил взглядом высоту шахты.

– Пока спит. Но может проснуться. – Он посмотрел на часы, потом на Горелова: – Ну что ж, капитан, будем выплавлять. – Подняв трубку телефона, он громко подал команду: – Третий номер! Третий!.. Я первый, вы меня слышите?

– Слышу! – раздался в телефонной трубке голос солдата Рощина, который в расчете по выплавлению из авиабомбы тротила отвечал за подачу пара в шахту.

По пиротехнической инструкции, он одновременно должен выполнять обязанности шофера одной из машин, а также котельщика на паровой установке ДДА-63, которая располагалась в безопасном месте, на расстоянии пятидесяти метров от защитного земляного вала, насыпанного вокруг шахты. Обязанности второго номера расчета по распоряжению полковника Винниченко были поручены капитану Горелову.

– Растопить котлы, поднять пар и подготовить установки к пуску! – прокричал в телефонную трубку полковник. – Как поняли?

– Приказание понято. Приступаем к растопке котлов, готовим установки к пуску! – отчеканил Рощин.

Горелову и раньше приходилось работать с паром. И он знал, что это пренеприятнейшая вещь. Вместе с облаком пара, который десятки минут белым удушливым грибом стоит над бомбой, в воздух поднимаются мельчайшие частицы ядовитой взрывчатки; они попадают в носоглотку, в глаза, вызывают кашель и слезотечение.

– Дымосос проверили? – спросил Винниченко.

– Работает как часы, – ответил Горелов, нежно поглаживая выкидной рукав дымососа-вентилятора, укрепленный на стене шахты.

– Рукавную линию заполнили водой?

– Так точно!

Горелов много слышал о Винниченко. Несколько раз встречался с ним за последние четыре года. Но до своего знакомства с полковником представлял его другим. Как всякий человек необыкновенной биографии, в воображении Горелова он рисовался несколько отрешенным и непременно черноволосым. Ему казалось, что на лице человека, который все время играет со смертью, должны были отложиться следы постоянной внутренней готовности к самому крайнему – трагическому исходу. «Сегодня ты, а завтра я…» Но Винниченко оказался другим.

«Наверное, он хороший отец и жене своей верен так же, как верен своей опасной профессии», – думал Горелов, наблюдая за тем, как полковник осматривал бомбу.

Израсходовав кинопленку, корреспондент зарядил камеру новой кассетой и, беззаботно насвистывая мотив песенки Роберта из кинофильма «Дети капитана Гранта», делал свое дело.

Пока солдаты Рощин и Лиханов разжигали топки установок и поднимали давление пара в котлах, Горелов и Винниченко, чувствуя на себе глазок жужжащей кинокамеры, с огромной осторожностью вывинтили днище бомбы и отложили его в сторону, где лежали необходимые инструменты и стопка ракет. Когда Винниченко увидел сизовато-бледный отлив взрывчатки, которая чем-то походила на неотшлифованный мрамор с коричневыми прожилками, он не удержался и бросил свою ставшую уже привычной шутку:

– Ну теперь, елки-моталки, благослови нас, господи! – И тут же, поймав на себе невеселую улыбку Горелова, подмигнул: – Как это говорят: на бога надейся, а сам не плошай?.. Вот так-то. А вы как думаете, капитан?

Шутка не развеселила капитана. Год назад Митрошкин выполнял точно такие же команды: паровую установку готовил, выплавлял взрывчатку, а когда было приказано всем покинуть шахту и спасаться – он не успел убежать в укрытие.

– Капитан, поднимайтесь наверх, опускайте в шахту паропровод, приспособление, блоки и трос… Пора начинать!

Горелов вылез из шахты, взял у Рощина деревянную раму приспособления для дистанционного управления процессом выплавления и, привязав к ней блоки и конец резинового паропровода, осторожно спустил раму в шахту.

– Капитан!.. – донесся из глубины шахты голос полковника. – Проверьте хорошенько готовность паровой установки. Я буду прикреплять к бомбе раму с паропроводом.

– Есть, товарищ полковник! – склонившись над шахтой, прокричал Горелов.

Топки установок гудели. Горелов внимательно посмотрел на Рощина. Лицо солдата осунулось, губы сухо сомкнулись скорбным полукружием.

В прошедшее лето к нему в гости наведывался отец. Он три дня гостил у сына в части. Вечерами, почти до самого отбоя, он рассказывал молодым солдатам про войну, в которой командиром танка прошел от Москвы до Берлина. После приезда отца Рощин, и до того исполнительный и аккуратный солдат, к службе стал относиться еще ревностней и строже.

– Страшно? – спросил его Горелов.

– Так вроде бы ничего, но что-то в душе муторно, вспомнил почему-то Митрошкина, – ответил Рощин, пряча от командира глаза. – Но вы на меня надейтесь, товарищ капитан, я буду держать свою вахту до тех пор, пока не будет другой команды.

И Горелов был уверен, что без команды Рощин не уйдет со своего места.

Проверив топки и уровень давления в паровых котлах, капитан остался доволен работой Рощина и Лиханова. О готовности установок к пуску пара он тут же доложил по телефону полковнику Винниченко.

– Включите на минутку дымосос! – отдал приказание Винниченко.

– Есть, включить дымосос! – отчеканил Горелов и включил рубильник.

– Работает отлично! – послышался в телефонной трубке голос полковника. – Выключайте!

Горелов выключил рубильник.

Когда он спустился в шахту, деревянная рама дистанционного управления была уже закреплена на корпусе бомбы и Винниченко начал обкладывать бомбу матами из шлаковаты.

– Они нам в этой штуке посылали тысячу смертей, а мы с ней цацкаемся, как с грудным младенцем. Боимся, чтобы не простудилась да не закашляла, – ворчал полковник, закутывая корпус бомбы в шлаковату. – А вам, дружок, – полковник кивнул в сторону корреспондента, – пожалуй, пора сворачивать свой киноголливуд. Через десять минут пускаем пар. Да и остальные номера расчета ждут, чтобы вы увековечили и их работу. – Полковник поднял над головой руку: – Это там, наверху, у паровой установки. Там два солдата: Рощин и Лиханов. Там безопасно.

Видя, что возражать полковнику бессмысленно, корреспондент нехотя вылез из шахты и направился к паровым установкам, на ходу снимая работу Рощина и Лиханова.

– Третий, третий… Дайте пробный пар… Не более трех-четырех секунд, – отдал приказание по телефону полковник.

– Есть, дать пробный пар! – четко ответил Рощин, и через две-три секунды из гибкого резинового шланга, прикрепленного к деревянной раме дистанционного управления, с напором забила молочно-белая сильная струя раскаленного пара. Ударяясь о мраморно-восковую стенку тротила, она разбивалась дымчатым облачком и поднималась вверх.

– Перекрыть подачу пара и включить дымосос!.. – скомандовал в телефонную трубку полковник, и почти в ту же секунду белая струя кара исчезла.

– Приборы работают лучше некуда, – сказал Винниченко, вытирая со лба пот.

Горелов еще раз проверил смазку скользящих поверхностей колодок деревянной рамы, с усилием нажал на дистанционное устройство, испытывая его прочность и надежность, пошевелил трос, на раме крепления шахты уложил молоток, гвозди, зубило и монтировку, которые могли пригодиться в любую минуту.

Вдруг вспомнилась Лариса. Она предстала в его воображении такой, какой он увидел ее в минуту, когда сегодня утром зазвенел будильник. Проснувшись, Горелов открыл глаза и сразу не мог понять, почему рядом с ним на краешке тахты сидит Лариса. Неужели она, дождавшись, когда он уснет, пришла к нему снова? И почему она смотрела на него такими печальными глазами? Неужели она не спала всю ночь? Зачем она это сделала? А может быть, она прикорнула, сидя рядом, и проснулась по сигналу будильника?..

Она наверняка уже прочитала письмо, которое он оставил в нагрудном кармане своего нового, свадебного костюма. Писал его торопливо, на планшете, когда Лариса готовила на кухне кофе. Он от слова до слова помнил текст письма: «…Милый Ларчок! Я ухожу на серьезное и опасное задание. Если случится, что жизнь моя оборвется так же, как она оборвалась у Митрошкина, то знай: я это сделал для партии, для Родины. Просто так было нужно. Думаю, что на Пискаревском кладбище рядом с Митрошкиным найдется и для меня местечко. Поэтому сохрани это письмо. Пусть оно будет документом моей последней воли. К месту наших работ не думай прорваться – тебя все равно не пустят. Обнимаю тебя и целую. Твой до последнего удара пульса Владимир».

Сейчас Горелову было стыдно за свою слабость, которая овладела им утром. «Расчувствовался, как кисейная барышня», – стыдил он себя в душе, привязывая к раме дистанционного прибора пропущенную через блок веревку. Он отчетливо представлял, какое смятение в душе Ларисы произведет это письмо.

– Одиннадцать часов двадцать семь минут, – заметил Горелов и еще раз внимательно и придирчиво оглядел все агрегаты и приборы, от безупречного действия которых будет зависеть успех всех работ.

До начала пуска пара осталось тридцать три минуты.

– Кажется, все готово, – сказал Винниченко.

Полковник поднял телефонную трубку и сообщил в штаб обеспечения, что подготовительные работы подходят к завершению.

Наступил тот самый момент, когда, согласно инструкции штаба гражданской обороны страны, вся полнота власти и ответственность за обезвреживание авиабомбы и принятие мер безопасности переходила к старшему пиротехнического расчета, первому номеру – полковнику Винниченко. Теперь все его команды стали обязательны как для штаба обеспечения, так и для службы.

Когда Горелов и полковник поднялись на поверхность, вокруг земляного вала не было видно ни души. Все находились на своих местах.