Текст книги "Ужасы чародейства
Сказки, повести и анекдоты о нечистых духах, страшилищах, колдунах, призраках, мертвецах, привидениях и разбойниках"

Автор книги: Иван Гурьянов

Соавторы: Жак де Планси
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

III. Видение. – Страстная любовь

В старину разсказывали, что любовь производила чудеса. Век рыцарства наполнен такого рода происшествиями, который свидетельствуют, что точно любовь управляла всеми действиями тогдашняго времени; ныне она также видна, но только в романах, а в сущности почти невероятна, и следовательно тем более примечательна.

Некогда во Французской провинции, известной под именем Лангедока, жили Альфонс и Юлия; они были оба дети зажиточных поселян одной деревни; они имели одинакия наклонности, одинакие почти недостатки, одинакие вкусы, и следственно не удивительно, что полюбили друг друга. Время укрепило любовь сию; никакая порочная мысль с обеих сторон не оскверняла сего чувства.

Альфонсу минуло 21 год, а Юлии 18. Родители, давно замечавшие любовь детей, наконец изъявили согласие на брак, и отлагали день совершения онаго единственно для того, чтобы изготовишься отпраздновать его пышнее.

Двоюродный дядя Юлии, со стороны матери, был богатый купец города Марселя и, нажив огромный капитал, хотя ничем не помогал отцу невесты, но был очень уважаем. Его ожидали к свадьбе, потому что он сам вызвался сделать им сию честь.

Дни, которые проведены в ожидании сего дяди, казались обоим любящимся целыми годами, а приезд его был для них несказанною радостию. Он приехал; обрадованная племянница разцеловала руки своего дяденьки.

Надобно сказать, что сей дядя имел у себя сына, котораго называли Ернестом, и который, пользуясь богатством и слабостию отца своего, предавался покойно всем порывам страстей. Его называли все повесою; девицы и даже молодые мужчины, воспитанные в страхе Божием, его убегали, как язвы.

Лишь только Ернест увидел Юлию, как сильная страсть вспыхнула в его сердце, которая дотоле была ему неизвестна. Он сей час увидел, что не имел надежды, но не привыкши себе ни в чем отказывать, он дал полную волю своей страсти. Невинность Юлии, скромность ея, добродетель, образ обращения, совершенно непринужденнаго и веселый нрав умножали силу сей страсти и заставили его открыться в любви. Юлия удивилась и покойно сказала ему, что чрез три дни рука ея будет принадлежать тому, кому уже давно она обещана. Повеса начал уверять ее, что так как это есть первая любовь его, которой никогда еще не испытывал он, то и не может ей противиться; он продолжал подкреплять свои уверения, напоминая о своем богатстве. Юлия разсердилась в первый раз в своей жизни, ушла от него, не отвечая, и также в первый раз почувствовала печаль, которую спешила сообщить милому своему Альфонсу.

Альфонс, выслушав Юлию, старался ее успокоить тем, что вероятно отец ея, давший уже слово и распустивши о сем слухи, не захочет изменить обещанию, а к тому же и отец Ернеста конечно не согласится, чтобы сын его взял неровную партию. Альфонс успокоил Юлию, но сам страшился сего случая, ибо знал, что богатство Ернеста может много сделать.

Юлия рано легла спать, потому что не хотела видеть соперника своего друга; – а Ернест, пользуясь сим отсутствием Юлии, в вечерней беседе стариков, сообщил им о своей страсти. Отец его, имевший другия намерения нащет супружества, никак не хотел согласиться; но когда Ернест решительно объявил, что он умрет, если не будет мужем Юлии, тогда отец его согласился на все.

Отца Юлии уговорить было легко, потому что он не знал ничего в свете лучше богатства, а присоединив еще к сему то, что дочь его будет женою не крестьянина, а Марсельскаго купецкаго сына, можно, наверно, положить, что с его стороны мало было сопротивления. Любовь в его глазах было такое чувство, которое раждалось только после свадьбы, а иначе еще, была только игра воображения.

В сей же вечер отец Юлии послал к Альфонсу сказать, что условие их о браке с его дочерью рушилось по непредвидимым обстоятельствам, и что его просят не ходить более в его дом.

Легко можно представить себе положение Альфонса: в сердце его замерли все чувства; он машинально вышел из дому отца своего в лес и там провел в слезах всю следующую ночь.

Показалась заря!

– «Вот», – сказал он сам себе в ужасной горести, – последний из моих дней! Вчера я был еще счастлив; вчера я вкушал еще сладостныя надежды и – вдруг лишился всего. Чего ждать еще? Неужели того, чтоб горесть повергла меня на долговременный и мучительный одр болезни? чтобы смерть по маленьку и с адскими мучениями исторгла жизнь мою? Нет! я должен умереть, не пережив моего нещастия; но я должен прежде видеть мою Юлию, пожелать ей счастия, получить последний поцелуй и – тогда умру покойно.

Ночь проведенная без сна и ужасная горесть лишили его снова сил: он пал на землю – и благодетельный сон сомкнул его ресницы.

Между тем отец, на следующее после объяснения утро, вошел к Юлии и сказал ей, что она должна выкинуть из головы Альфонса и приготовиться после завтра быть женою богатаго Ернеста[1]1
  У Католиков позволяется законом двоюродным вступать в брак.


[Закрыть], ея двоюроднаго брата.

– «Боже мой!» – вскричала Юлия, «Батюшка! неужели вы хотите разлучить меня с Альфонсом? Неужели?…» – она не могла договорить и упала в постель.

– «Ернест должен быть твоим мужем, и никто другой, – прервал отец строгим голосом. – Ты должна любить Ернеста, я тебе приказываю, а вместе с сим запрещаю отныне видеться и говорить с Альфонсом; – ему еще вчера я объявил это».

Отец вышел, дочь осталась без чувств.

Сей и следующий дни прошли весьма печально для несчастных любовников. – Юлия не выходила из своей горницы и не осушала глаз. Альфонс бродил оба дня около жилища своей любезной. Ужасная скорбь снедала его сердце; он хотел видеть Юлию или своего соперника, но не мог видеть ни того, ни другаго.

Настала ночь. Альфонс вошел на двор отца Юлии. Спущенная с цепи собака стерегла богатыя житницы и конюшню. Она узнала добраго Альфонса, не залаяла, но начала ласкаться.

– «Доброе животное!» – сказал Альфонс, – «о как много ты превосходишь добротою сердца твоего человеков; тот, кто единожды приобретет твою привязанность, тому нечего уже страшишься потерять ее».

Собака поласкалась и побежала на задний двор. Альфонс с трепетом подошел под окошко Юлии. Прислушивается; слышит тяжелые вздохи и всхлипывания своей любезной; сердце его сжимается.

Юлия еще раз хочет видеть небо, которое обещало ей радости и которое теперь есть безмолвный свидетель ея горести. Она отворяет окно и видит своего друга.

– «Боже мой!» вскричала Юлия, – «это ты… Завтра наступит день, который долженствовал соединить нас навеки и соделать счастливыми… Но завтра… нас хотят разлучить… Есть лучший свет, там мы соединимся… Милый Альфонс, прости, поди домой. Если тебя увидят… Боюсь… Прости… Скоро увидишь ты, как я люблю тебя!»

Альфонс не мог выговорить ни слова; все чувства его замерли.

Они поцеловались, поклялись снова любить друг друга вечно, услышали какой-то шум в соседственной горнице и разстались. Юлия закрыла окна, а Альфонс отошел от убежища, где заключалось все, что было для него наидрагоценнейшаго в свете.

Только что начало на дворе светать, как родители Юлии вошли в ея комнату, чтобы одевать невесту в церковь. Но что же они увидели? – Мертвый и обезображенный труп их дочери лежал на окровавленной постели.

Ужас и скорбь овладели несчастными. На крик и вой их сбежался весь дом; но пособить было уже не чем, Юлия была холодна как лед, и приготовления к свадьбе переменились на приготовления к погребению.

Ернест и отец его испугались, и туж минуту уехали в Марсель, а отец Юлии проклинал и алчность свою к богатству, и знатнаго дядю и любовь.

Скоро достигли слухи сии до Альфонса. В ужасной горести вскричал он:

– «Это много! слишком много! Она меня предупредила… но я догоню ее!»

Туж минуту он хотел, также как и его любезная, лишить себя жизни, но случившиеся при сем люди его удержали. Они отнесли его на постель лишеннаго совершенно чувств. Он опамятовался и снова начал порываться лишить себя жизни; тогда родители принуждены были его связать. – Ни просьбы его родителей, ни увещания знакомых не могли его успокоить: он призывал смерть, отказывался от пищи и предавался неутешной горести.

Настала ночь, несчастный, утомленный Альфонс заснул свечера. Родители его и друзья удостоверясь, что он успокоился, оставили его одного. Краток был сон его. Он открыл глаза. Туж минуту спальня его осветилась каким-то томным блеском, с помощию котораго увидел он близ себя юную деву в белой окровавленной одежде.

Привидение распахнуло покрывало, и Альфонс узнал Юлию. Она подошла к самой постели.

– «Боже милосердый!» – вскричал он, – «ты ли это, Юлия?»

– Так, я, – отвечало привидение, – я пришла из области смерти, чтобы тебя видеть и сказать тебе: живи и сохраняй жизнь твою, дарованную тебе небом.

– Как могу я жить без тебя, дражайшая Юлия?

– Ты должен жить непременно, не подражай моей преступной смерти; живи для умоления разгневаннаго мною милосердаго Бога; живи и молись, чтобы Он простил смертный грех мой; я, – Юлия, твоя, любящая тебя Юлия, заклинаю тебя исполнить мои просьбы.

Призрак исчез. Альфонс неподвижен. Ему мечтается еще слышать голос обожаемой им Юлии; но скоро он опомнился и удостоверился, что Юлии нет более для него.

Горесть снова лишила его чувств.

Поутру родители и друзья нашли его покойнее; но он был так слаб, что ежеминутно ожидали конца его жизни. Призванный доктор дал ему несколько капель лекарства и, казалось, оне имели желанное действие: доктор однако же сомневался в его жизни.

В наступающую ночь Юлия опять явилась у одра болящаго, сама влила ему в рот несколько капель элексира. Альфонс почувствовал обновление сил.

– «Любезный Альфонс! Прошу, заклинаю тебя, живи и умоляй обо мне милосердаго Бога, котораго огорчила я моим смертоубийством».

– «Повинуюсь, дражайшая Юлия, но не хочу более видеть людей, хочу посвятить себя Богу. Хочу молиться далеко от людей».

– «Я могу это сделать», – сказала Юлия, – «следуй за мною».

Она подала руку больному; он получил новыя силы, встал и пошел за Юлиею.

Двери отворялись и затворялись сами собою.

Настал день: родители не нашли своего сына, горевали и включили его в число умерших, ибо полагали, что он ушел в горячке и где-нибудь погиб.

Чрез несколько лет узнали, что Альфонс далеко от Лангедока жил в пустыне и убегал людей.

Там молился он за Юлию, и когда мера молитв его исполнилась, тогда Юлия в светлой одежде предстала страдальцу и объявила ему, что грех ея разрешен милосердым Богом.

Альфонс обрадовался и умер на руках своей любезной. Тело Альфонса не найдено в его пустыне.

IV. Мертвец

Один Студент маленькаго городка Вилетты, что в полумиле от города Арсиса, будучи уже в престарелых летах, женился на одной молоденькой крестьянке. – Прошел один год и один день после его свадьбы, как Груша, так называлась жена, умерла родами, произведя на свет довольно хорошее дитя.

Студент был уже слаб, и женился, собственно сказать, для того, чтобы только иметь кого-либо для товарищества и для того, чтобы кто-нибудь мог прислужишь ему. Соседи это знали, и злоречивые из них поговаривали на стороне, будто бы родившееся дитя не принадлежало Студенту, прибавляя к тому, что видели покойную Аграфену часто с каким-то высоким мужщиною одетым в черное платье, и что таковыя свидания бывали всегда скрытны. Слухи сии дошли и до Студента, сердце его облилось кровию, но как он был почтителен к памяти всех умерших, а потому и молчал, показывая будто этаго не подозревает.

В девятый вечер после похорон, он, прочтя обыкновенную вечернюю молитву, лег спать; ему представилось что люди говорят правду, и что его покойная Груша точно была не целомудренна, он начал сердиться; в сие время дитя, которое старался он укачать в колыбели, не засыпало и кричало, чем еще более разстроивало смутный дух стараго Студента, он с сердцем закричал, приподнявшись на постеле.

– «Да уснешь ли ты, неугомонное дитя! Замолчи и дай по крайней мере мне заснуть, или чорт тебя возми и с твоей проклятой матерью!»

Только что успел он выговорить сие, как услышал будто что-то покатилось на подволоке, потом глухой шум и наконец время от время какой-то странной крик, котораго не мог он разобрать.

Студент задрожал от страха; сердце его хотело выскочить. Он ясно видел, что несправедливость его обидела душу покойной его Аграфены, кусал себе губы, втайне проклинал свою нескромность; но его раскаяние не помогало, шум на подволоке, стук и крик не уменшались. Старый Студент не знал что делать, он не мог ни кричать, ни встать с постели.

Ночь сия казалась ему веком. Он не думал уже и пережить ее, приготовлял отдать душу свою Богу и от чистаго сердца молился о упокоении души жены его Аграфены, обещаясь отслужить по ней 9 панихид сряду.

Настало утро, шум умолк и наш старик поспешил, встав с постели, и весь покрытый холодным потом идти к дьячку и пономарю их приходской церкви.

Они со вниманием выслушали странное приключение и решительно уверяли, что это была душа покойницы, которая требует поминовения для очищения ее как можно скорее от огня чистительнаго и что, если не удовлетворится ея требование, то она не преминет придти и выдернуть ноги у мужа ея холодными костяными руками, чему множество было примеров.

У стараго студента волосы поднялись дыбом. Он тотчас побежал к Священнику, и заказал ему девять панихид.

К вечеру он возвратился домой несколько покойнее духом; но вообразите страх его, когда в сумерках поднялся на подволоке такой же шум и крик как прошлую ночь. Студент испугался пуще прежняго и стремглав бросился к дьячку, жившему с ним по соседству.

Благоразумный дьячек, тотчас разсудил, что двум человекам не возможно идти к мертвецам и одолеть их, а потому пригласил с собою двух молодых здоровых парней, которые, узнав причину, хвалились, что готовы попробовать силу свою и с самим сатаною.

Студент обрадовался и все четверо бодро пошли в дом, где шумел мертвец, однакож жар их простыл, когда услышали они, что там кто-то на подволоке кидает что-то тяжелое, что кто-то крепко стучит в потолок; а потом, когда услышали крик похожий на визг, то побледнели и решительно сказали, что кто хочет быть жив, тот конечно не должен оставаться в сем гнездилище мертвецов и чертей.

В сие время пришел к Студенту за каким-то делом крестьянин Симон, мужик здоровой, твердый и безстрашный. Хозяин чрезвычайно обрадовался его приходу и тотчас расказал ему свое несчастие. Симон покойно уселся на скамейке и захотел послушать внимательнее шуму и крику производимаго мертвецами.

Посидев около четверти часа, отважный Симон предложил слазить на подволоку и посмотреть что там такое.

Все ужаснулись.

– «Как дядя Симон, – сказал дьячок, – не уже ли ты осмелишься посмотреть на мертвеца, которой может, если только дотронется до тебя пальцем, сделать тебя уродом – помнишь ли ты тетку Орину, которую так избил мертвец, что она не могла и встать; а болынаго Ивана, котораго мой дедушка знал еще тогда когда он был мальчиком; помнишь ли как он захотел узнать мертвеца; которой ломал у него в доме разныя вещи; помнишь ли что с ним случилось? Мертвец дал ему такую плюху, что у него половина зубов выпали. Нет по моему, так лучше идти к батюшке священнику, да посоветоваться или уж совсем бросить дом».

– «Оно хорошо! – сказал Симон, а между тем лучше сходить на подволоку да посмотреть, вот двое парней пойдут за мною, а ты с хозяином останешься внизу».

Симон дал одному из парней в руки свечу, другаго вооружил вилами и сам пошел впереди их, взяв в левую руку полено, а в правую горсть пыли с намерением, если мертвец или кто другой нападет на него, то засыпать ему глаза и тогда начать управляться.

Твердо пошел Симон на подволоку; товарищи следовали за ним не очень близко и безпрестанно озираясь. Только что Симон ступил на верх, как шум умолк. Смельчак и его товарищи долго ходили по чердаку, но не могли увидеть мертвеца и сошли долой.

Между тем хозяин и дьячек, оставшись внизу одни, были, так сказать, без души.

– «Нет на верху ни мертвеца ни чорта», – сказал, входя в горницу, Симон.

– «Уррр! уррр!» – раздалось на потолке туж минуту: дьячек упал на пол и начал креститься; крестьяне, невольные товарищи Симона, побелели как мука; стук сделался еще громче.

– «Ах Господи», – сказал дьячек приподнимаясь, «мертвец не хочет чтобы его видели и сердится за то, что мы осмелились его отыскивать. Нет! нет! я ни за что в свете не хотел бы жить в этом доме; вот уж можно сказать истинное несчастие!»

– «Ты все не то говоришь», – сказал отважный Симон – «надобно опять лезть на верх, но только уж без свечи!»

– «С нами крестная сила!», – вскричали почти в один голос оба крестьянина и дьячек, чтож касается до хозяина, то он молчал и стоял как приговоренной к смерти.

Сколько благоразумный Симон не уговаривал, чтобы кто-нибудь решился идти с ним, но никто не согласился. И так он пошел один.

Только что ступил он на чердак, как шум умолк. Симон облокотился на перекладину и в глубоком молчании начал прислушиваться.

С минуту спустя, шум начался снова и Симон явственно услышал что что-то катается близ ног его. Он тихонько наклонился и начал ощупывать, чтобы это было и тотчас поймал нечто круглое, которое катилось по помосту чердака.

– «Ага! так вот что так здесь шумело, так вот и мертвец!» – закричал Симон.

Четыре его товарища, стоявшие внизу, услышали, что Симон поймал мертвеца, побледнели и думали уже, что наступил последний час их.

Симон сошел вниз и показал им, что он поймал на верху.

Долго никто не осмеливался взглянуть ни на Симона, ни на то, что снес он; наконец они взглянули и увидели, что это была толстая, глиняная фляга круглой формы и крепко закупоренная.

– «Ах Боже мой!», – вскричал Студент, «да это любимая фляга моей покойной Груши; назад тому с полгода или более как она наполнила ее ячменем, желая сделать для меня на зиму питье, но не успела моя голубушка: она захворала, а фляга все стояла на верху. Когда ей покойной было уже очень тяжело, тогда, не помню, за чем-то пошел я на верх и, увидев флягу не заткнутую, закупорил и положил на пол. Добрая моя Груша, это верно она в отмщение моей дерзкой несправедливости, поместилась во флягу и катала ее, доказывая свою невинность и напоминая как она меня любила и заботилась о мне. Но чтож мы будем делать! Как ее принудить выдти?..»

– «Постой сосед», – сказал Симон, «я знаю как ее от сюда выгнать.»

Он положил флягу на пол и чрез несколько секунд фляга быстро сама собою покатилась по полу. Все задрожали, но Симон улыбнулся.

Он взял толстое полено и сильно ударил по катающейся еще фляге. Она развалилась и из ячменной щелухи, разсыпавшейся по полу, выскочила большая крыса, которая тот же час и убежала сквозь щель в подпол.

Хозяин, дьячек и крестьяне стояли разинув рот и не видали света Божия от страха.

– «Ну Г. Студент», – сказал улыбаясь Симон, – «теперь дом твой очищен от мертвецов и шуму более не будет».

– «Но мертвец еще в доме», – сказал Дьячек, – «мы своими глазами видели как он, приняв вид какого-то дымчатаго чертенка с предлинным хвостом и вострыми ушами, скрылся в подпол».

Сколько ни заверял Симон, что это была крыса, которая вероятно забралась к ячменю во флягу, когда оная стояла не заткнута и свила там себе гнездо; и что можно ясно видеть, что студент во время болезни его жены, огорченный и в поспешности закупорил флягу, не выгнав от туда крысы, которая теперь как белка в колесе хотела освободиться, бегала по фляге и катала оную по помосту, но не мог уверить никого.

Студент, скоро после сего, хотя уже шум и прекратился совершенно, продал свой дом и переселился на квартиру.

V. Рауль волшебник

Кабалисты, магики и знаменитые волшебники древности утверждают, что весь свет наполнен такими невидимыми существами, который повинуясь власти высшей, служат людям и иногда вредят им.

Они разделяют существа сии на разныя роды; именно: Саламандры, говорят они, живут в огне; Сильфы в воздухе, Гномы во внутренности земли а Русалки и Нимфы в воде. – Множество чудес разсказывают об этих существах, который у совершенных Кабалистиков в совершенном послушании.

Они-то в сей сказке играют главную роль.

В старыя времена жил один рыцарь прекрасный собою, храбрый, честный и чувствительный: имя его было Граф Пуатье. Ему было не более 28 лет; но, известный праводушием и всеми прекрасными качествами, он заслужил от всех любовь и почтение. Граф несколько лет питал пламенную любовь к прелестной Леонтине Невер.

Ныне с любовию не то происходит, что в древности: ныне молодые люди полюбили друг друга; родители или родственники составили рядную, сообразили итоги доходов любящихся, да и в церковь. – Конец делу. В старину было не то: влюбленные по нескольку лет питали взаимную страсть, старались многими опытами доказать непоколебимость своего священнаго чувства; старались делами приобресть себе почтение любезной, и в награду постоянства своего и дел отличивших его от прочих, получает руку своей любезной. – Такое терпение ныне не в моде.

Граф Пуатье, также как славный рыцарь, искал приключений, побивал великанов, задушал мощною рукою чудовищ, ниспровергал тиранов, защищал невинность и все еще не почитал себя достойным обладать прекрасною Леонтиною; однакоже осмелился попросить у Графа Невера руку его дочери. Неверу приятно было сие предложение: он согласился, но просил его прежде свадьбы быть участником в начинающейся войне с соседом его, Графом Раулем, делающим многия насилия его подданным.

– «Ваша рука,» – прибавил он, – «благородный рыцарь, должна наказать сего злодея отступника и колдуна.»

Рыцарь, одушевленный надеждою получить руку своей возлюбленной, поклялся своему тестю честию, что отмстит изуверу Раулю. – Поход назначен чрез три дни. Рыцарь посвятил время сие на прощанье с Леонтиною, на уверение, что сею победою сделается он еще достойнее руки ея и на приуготовление к походу.

Настал назначенный день 1-е Маия. 200 всадников и 500 воинов пехоты, под начальством Графа Пуатье, выступили против соседа-Волшебника.

Вечером того же дня войско сие остановилось на ночлег близ леса; рыцарь послал передовых узнать в каком состоянии находится неприятель, а сам, вступя в лес, лег под деревом и крепко заснул.

Около полуночи, когда все войска погружены были в глубокой сон, рыцарь почувствовал, что его будят, и что рука, дотрогивающаяся до него, чрезвычайно нежна. Он открыл глаза, но не видя около себя при свете полной луны никого, почел это приятным сном и опять заснул; скоро почувствовал он, что та же рука снова будила его и уже сильнее прежняго.

– «Вот что удивительно», – вскричал рыцарь, вскочив с земли и озираясь кругом, – «кто б это был, кто меня будит».

– «Роберт!» – сказал нежной голос, – «следуй за мною!» Туж минуту Граф приметил впереди себя идущую стройную женскую тень. Он не колеблется, берет в руки меч свой и идет за тенью, пробираясь сквозь чащу леса, по скалам и наконец достигает прекраснаго грота.

Тень остановилась, но рыцарь не видит самаго предмета и удивляется.

– «Благородный рыцарь», – сказала она, – «я знаю благородство твоего сердца; поклянись мне исполнит то о чем я буду просишь тебя».

– «Клянусь», – отвечал Роберт, – «если только требование твое не будет противно Богу, моей любезной и моей чести, клянусь исполнить».

– «Непротивно!» – отвечала тень и рыцарю послышался тяжелый вздох.

– «Итак, говори. Я готов все исполнить».

– «Чрез год и точно в сей день обещай мне придти на это место».

– «Обещаю!».

– «Итак, – сказала прекрасная женщина, явившаяся вдруг на месте тени, – возьми этот меч и сей щит, они заколдованы и спасут тебя от многих опасностей. Прощай и помни, что нечто великое тебя ожидает».

Дама исчезла как призрак – удивленный Роберт, взяв щит и меч, возвратился в свой лагерь.

Начало разсветать и войско выступило за границу Графства, а к вечеру остановилось против лагеря неприятельскаго.

Пред восходом солнца войска готовы были вступить в бой.

– «Товарищи, друзья!» – сказал старый Граф Невер войску своему, пред коим разъезжал он на гордом коне, – «знамена развернуты! поддержим славу нашего орудия. Мы идем против свирепаго Рауля; пусть слава увенчает справедливый наш подвиг новым успехом, пусть день сей будет последним днем жизни изувера-Рауля, не почитающаго ни прав рыцарства, ни законов чести, ни человеколюбия».

– «Вперед!» – вскричал Роберт

– «Вперед!» – закричало все войско!

Роберт со всадниками первый врубился в густые ряды неприятеля. Вскоре оба войска смешались.

Рауль был отменно храбр и уже несколько раз покушался отнять владения соседа своего Графа Невера, но его предприятия всегда были тщетны. Теперь он, собрав многочисленное войско, решился одним ударом сокрушить Невера; – но войско Невера, под предводительством рыцаря Пуатье, дралось подобно львице, защищающей детей своих.

Однако же центр войска, где быль сам Невер, начал колебаться от сильнаго напора Рауля. Роберт, которому везде предшествует победа, летит к центру и ищет глазами самаго Рауля – войско, ободренное рыцарем, исправилось и началась ужасная сеча, но рыцарь все ищет Рауля.

Храбрый Рауль, озлобленный неудачею, является сам впереди своих, и подобно разъяренному тигру, истребляет все на пути своем.

– «Бездельник!», – вскричал Роберт, увидя его, – «защищай жизнь твою, если не имеешь уже чести!» – и метким ударом копья своего вышиб его из седла.

Воины Рауля составили около его тесный круг, и помогли ему снова сесть на коня.

В страшном бешенстве Рауль летит на ожидающаго его соперника и начинает бой. Около часа продолжали биться и ни один из них еще не был ранен; наконец Роберт чудесным мечем своим наносит сильный удар по шлему своего противника: шлем разлетелся в дребезги; но Рауль, котораго Роберт полагал видеть поверженным, с легкостию серны, соскочил с коня и в виде лешаго как вихрь оставил поле битвы.

Роберт, удивленный сим превращением, стоял как окаменелый, а войско Рауля, видевшее бегство своего начальника пришло в безпорядок. Граф Невер туж минуту сделал сильный натиск, совершенно разстроил неприятеля и овладел всем владением волшебника – все поддалось Роберту и отцу Леонтины, которые с торжеством возвратились на 8-й день в свои владения.

Кто может вообразить ужас победителей, когда, взошед в местечко Невер, вместо радостных восклицаний были встречены слезами и воплем. Все домы покрыты мрачным трауром. Сердце Роберта что-то предчувствует. Он спрашивает, и временной начальник Невера прерывающимся голосом извещает его, что победа дорого им стоит; ибо прошедшую ночь ворвалось во дворец чудовище и похитило прекрасную Леонтину.

Если весть сия поразила ужасною скорбию сердце отца, то каково было жениху Графу Пуатье? – Граф разспрашивает о чудовище и ему описывают его точно таким в каком виде убежал от него Рауль. – Как рыцарь, он не предался безплодной горести, но решился искать свою любезную во всю жизнь, и на пути своем истреблять всех волшебников.

Оставя Невера предаваться неутешной горести, он поворотил коня своего, сорвал с шишака своего белое перо и пустился в путь.

К ночи он приехал опять к тому же лесу, где видел тень. В надежде узнать что либо, ибо ему здесь предсказали нечто таинственное, он ложится под тем же деревом, но уже не спит, ибо горесть сильно давила его сердце.

В полночь явилась ему таже дама, которая подарила ему меч и щит.

– «Встань», – сказала она, – «следуй за проводником, котораго даю тебе и помни, что ты обещал чрез год придти на это место».

В нескольких шагах от себя, увидел Роберт огненнаго змия. Рыцарь вскочил на коня и пустился за сим проводником, благодаря душевно незнакомую благодетельницу. – Всю ночь ехал он за светящимся проводником своим.

Пред разсветом, змей вошел в какую-то темную и узкую пещеру. Роберт привязал коня и безтрепетно пошел в след за змеем. После многих изворотов в подземельном ходе, вошли они чрез трудное и узкое отверстие в грот, освещенный лампою.

Здесь встретили их множество гномов и лучшие из них, окружа рыцаря, сказали ему:

– «Царица Сильфон, которая прислала вас сюда, приказала нам служить вам; мы охотно повинуемся, потому что надеемся видеть вас некогда в связи с одною из сестер наших, которую любовь ваша сделаешь безсмертною, а между тем небу угодно, чтобы вы нашли свою любезную. Ободритесь; через час вы ее увидите».

Удивленный и обрадованный Роберт хотел благодарить маленьких гномов, но они ласково откланялись от его благодарности, взяли его за руку и повели во внутренность земли, которая пред ними отверзалась сама собою. После краткаго, но труднаго пути, вошли они в подземелье старой башни, куда спрятал Рауль Леонтину.

Роберт увидел ее сидящую на камне. Тяжелыя цепи были на руках и ногах ея. Рауль, в настоящем его образе, сидел у ног ея и крепко спал. – Роберт не в силах был удержать своего восторга: он бросается к ногам своей любезной и осыпает ее поцелуями. Радость молодой Графини была неописанна: увидев своего рыцаря, она почитала себя спасенною. Любовь немногоречива, она могла только сказать ему, что Рауль пылает к ней страстию и поклялся употребить все волшебный силы для сбережения ея и преклонения к любви.

Скоро пробудился Рауль, бросает взгляд и, увидя рыцаря там, где никогда не думал видеть никого, удивляется, протирает глаза и видит, что это не сон. Туж минуту хватает он свой волшебный жезл, махает и вся пещера наполняется дымом и пламенем, но благодетельный гном поднял палец над своею головою и очарование изчезло. Рауль, еще более удивленный, махнул в другой раз; вдруг со всех сторон явились множество ужасных змий, жаб, летучих мышей и филинов которые все бросились на рыцаря. – Благодетельный гном ударил в землю ногою, и земля поглотила всех сих гадин.

– «Рыцарь! Обнажи теперь меч твой», – сказал гном.

Рауль догадался, что рыцарь покровительствуем сверхъестественною силою, принял тотчас вид лешаго и стал против него смело, держа в руках ужасную дубину. Рыцарь с великим искусством избегал каждаго удара и старался поразить противника, но Рауль был увертлив. Бой час от часу становился жарче. Наконец рыцарь, сильным ударом волшебнаго меча своего, отсек одну лапу лешаго. С сим ударом очарование разрушилось, и Рауль без руки стоял пред победителем. Сильно стон его злобы потряс стены пещеры. Он просит пощады и великодушный рыцарь дарует ему оную; но гномы явились туж секунду, напали на волшебника, повергли его на землю и умертвили. Последний вздох ознаменовался страшным подземным ударом, подобным удару грома.

Земля поколебалась, и вдруг храбрый Роберт увидел себя с Леонтиною перенесенными во дворец Графства Невер к старому Графу. Кто опишет радость отца, увидевшаго единственную любезную дочь его? Он бросился к ней на шею и от радости лишился чувств.