Текст книги "Стальной лев революции. Восток"

Автор книги: Иван Евграшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Феликс Эдмундович, голубчик!

Дзержинский повернул голову и увидел тепло улыбающегося ему Ленина.

– Феликс Эдмундович, а журнальчик вы все же посмотрите внимательно, батенька. Вдруг найдете что-то занятное и заслуживающее внимания. Хорошо?

– Конечно, Владимир Ильич. Обязательно все изучу.

Вождь кивнул, и председатель ВЧК стремительно вышел из приемной.

Глава 4

10 января 1919 года.

Москва. Кремль. Кабинет В.И. Ульянова-Ленина. 12:10.

Вернувшись в кабинет, Ленин сел за свой рабочий стол. Немного подумал и написал на бумагах Свердлова, касающихся расказачивания, резолюцию – «тов. Сталину. Для ознакомления. Жду ваших предложений».

В это время к нему в кабинет вошла секретарь с сообщением о том, что приема ожидает крестьянин Чеканов.

– Зовите его, – приказал Ленин. Фотиева повернулась к Владимиру Ильичу спиной, собираясь покинуть кабинет.

– Лидия Александровна, – секретарь опять повернулась к вождю лицом, но это был уже другой Ленин, вежливый и мягкий в обращении. – Голубушка, и чаю нам с товарищем Чекановым организуйте, пожалуйста.

– Конечно, Владимир Ильи.

Фотиева вышла из кабинета, а вождь поморщился.

«Опять этот чай. Уже ненавижу его, а делать нечего, надо его с ними со всеми пить. Нельзя отпугнуть. Реноме – прежде всего», – Ленин поднялся и направился к двери встречать гостя. В кабинет вошел крестьянин и несколько робко поздоровался. Вождь встретил его улыбкой. Пожал руку.

Бородатый и пропахший тем непередаваемым «мужицким» духом, в котором чуются запахи застарелого пота, давно нестиранных портянок, навоза, скошенного сена и дыма, ходок вошел к Ленину, не раздеваясь в приемной. В валенках и распахнутой на широкой груди медвежьей дохе. В натруженных, грубых руках крестьянина были шапка и заплечный мешок.

Владимир Ильич пригласил посетителя присаживаться в кресло и уселся напротив.

«Несет от него, как из коровника, – внутренне Ленин поморщился, но по выражению его лица этого невозможно было определить. – Шибает в нос как от запаха самогона».

Вождь привык терпеть этот, непереносимый дворянами, помещиками и большинством интеллигенции, запах. Он понял, что это необходимо, очень давно. Еще во времена своей ссылки в село Шушенское Енисейской губернии, куда его выслали в 1897 году на три года. В ссылке Ульянов не только написал книгу «Развитие капитализма в России» и еще около тридцати работ, но и консультировал по юридическим вопросам местных крестьян, составлял за них юридические документы. С тех пор Владимир Ульянов никогда не позволял себе морщить нос в присутствии мужиков. Те же, прекрасно понимая, как и чем они пахнут, очень внимательно высматривали реакцию «чистенького» собеседника на свой «мужицкий дух». Во многом, именно реакция собеседника на него, этот дух, определяла и отношение к человеку самих крестьян. Не последнюю роль в том, что Ленин стал своим для простых людей, играло пренебрежение Вождя пролетариев к запаху посетителей. Это обстоятельство очень поднимало его авторитет в глазах рабочих и крестьян. Возможно, по этой причине по стране и ходили байки о происхождении Владимира Ильича. Крестьяне доказывали, что он происходит из их среды, рабочие тоже считали своим. Даже среди казачества встречались маргиналы, заявлявшие, что Ленин «из донских казаков, родом из Сальского округа, станицы Великокняжеской».

«Наших он, казачьих кровей, – рассказывали сторонники этой версии. – Из батарейцев и личность у него для низовских казаков подходящая, – скулья здоровые и опять же глаза».

Когда над этой версией происхождения дворянина Ульянова слушатели начинали смеяться, им очень убедительно доказывали, что товарищ Ленин самый настоящий казак.

«Ты послушай. Пугачев из казаков? Ермак? Степан Тимофеевич тож? Не обижай казаков. Не могет так быть, что Ленин родом из Симбирской губернии. Все, какие самый что ни на есть беднючий люд против царей за собой вели – все из казаков будут. А науки он у германцев в плену почерпнул. Мы тут с товарищами третьего дня до хрипоты глотки драли из-за этого. Ленин, когда в неметчине все науки превзошел, начал очки тамошним ученым вставлять, а рабочие германские чуть не взбунтовались – вот буржуи тамошние до смерти и перепужались. «Иди, – говорят, – лобастый, восвояси. Нечего тебе тут людей за правду подбивать. Мы сто лет, чего ты наворотишь, не расхлебаем». Вот и спровадили его в Росею, забоялись. Вот такой он, Ленин».

Со своей стороны, Ульянов-Ленин делал все для того, чтоб не разуверять людей. Да и незачем ему во всеуслышание объявлять о том, что его отец хоть и родился в семье портного, но дослужился до титула Действительного статского советника. Этот чин четвертого класса давал его обладателю потомственное дворянство и право занимать высокие должности, например, директор департамента, губернатор, градоначальник, и титуловались «Ваше превосходительство». В табеле о рангах чин Действительного статского советника соответствовал званию генерал-майора армии. Да и необязательно всем знать, что Илья Николаевич Ульянов служил не только в генеральских чинах, но и был искренне и глубоко верующим человеком, воспитывающим своих детей в этом же духе, а до шестнадцати лет Володя Ульянов вместе с родителями принадлежал к симбирскому религиозному Обществу преподобного Сергия Радонежского.

Вот и ходили байки по стране. Ленин ничего и не скрывал, но акцентировать внимание на таких нюансах собственной биографии не собирался. Очень уж много подобных моментов накопилось в его жизни.

Фотиева принесла чай, а крестьянин тем временем достал из своего мешка какие-то бумаги и сверток. Поднялся с кресла, поклонился и, развернув чистое полотенце, торжественно объявил.

– Вот, Владимир Ильич, это наши новгородские крестьяне вам каравай хлеба с поклоном передают. Хлебом-то вы нуждаетесь здесь. У нас сход был. Решили всем миром почтить Вождя рабочих и крестьян.

Несколько удивленный Ленин поблагодарил крестьянина, который, это было видно, от всего сердца дарил ему хлеб. Отказать в таком случае невозможно.

– Спасибо, дорогой товарищ. И вам, и всему вашему сходу, – Владимир Ильич тепло улыбнулся. – Мне и не съесть столько. Вы садитесь, голубчик, садитесь. Пейте чай. Как вас по имени-отчеству величать?

– Ильей Афанасьевичем люди величают, – крестьянин еще раз поклонился и сел в кресло. Отпил чаю и принялся обстоятельно рассказывать, с каким наказом по общественным и хозяйственным делам его прислали к вождю.

Ленин слушал очень внимательно. Это были сведения из первых рук. Ни осведомители, ни донесения ВЧК или наркомата внутренних дел никогда не смогли бы ему рассказать, о чем в действительности думают простые люди и что на самом деле происходит в стране. Такие посещения вождь очень ценил и всегда самым внимательным образом выслушивал и выспрашивал ходоков. Иногда после таких бесед политика нового государства в отношении крестьянства менялась коренным образом. Но это в будущем, а сейчас Ленин впитывал и анализировал все, что рассказывал ему этот крестьянин-середняк.

Через некоторое время Владимир Ильич принялся подробно расспрашивать, какие типы крестьянских хозяйств существовали в той местности, откуда прислали ходока, какое положение в этих хозяйствах было до войны четырнадцатого года, какое положение создалось к осени шестнадцатого, и особенно подробно, каково оно в настоящее время.

Ленина интересовало практически все – велики ли у крестьян наделы? Сколько в один надел входит земли? Сколько там пахотной земли, сенокосной, пастбищной, под лесами? Много ли неудобных земель? Какая почва преобладает? Какие культуры выращиваются?

Чеканов обстоятельно отвечал на каждый вопрос.

Выяснив для себя общую картину, вождь принялся расспрашивать ходока еще более предметно:

– Илья Афанасьевич, а каков до революции урожай был?

– Урожай-то? Обычный у нас урожай – «сам-пят», да «сам-шест». Ежели «сам-сем» уродится, то это считается хорошим урожаем, Владимир Ильич. Куды там? – Крестьянин сокрушенно взмахнул рукой.

– Варварское хозяйство! – воскликнул Ленин. – Сколько отнимает труда, а результат ничтожный, – и тут же спросил. – Может ли такое хозяйство обеспечить крестьянина?

Чеканов немного задумался.

– Товарищ Ленин, в нашем месте крестьяне не живут одной землей. У нас коровы и молоко всегда были и посейчас есть. Кто до революции по две коровы, а некоторые и по три держали.

– Вот как, и какой удой молока, куда оно сбывалось?

– У нас-то кулак-скупщик свой был. Вот он и договаривался со всем миром, чтобы весь надой ему, значит, шел. Маслодельня у него своя стояла, там мы и сдавали молоко. Масло он отправлял в Рыбинск или Петроград, а снятое молоко назад отдавал, как по уговору и положено.

– Не хозяйственно, товарищ Чеканов. Из снятого молока можно делать сыры. В этом случае молоко использовалось бы более рационально, – и тут же спросил. – Сколько скупщик платил за молоко?

– Я когда до войны работал в маслодельне, цена была 40 копеек за пуд, а перед войной – кажется, 50–55 копеек. Точно уже и не упомнить, – крестьянин, припоминая цены, сморщил лицо так, что Владимир Ильич едва не рассмеялся. На грубом, бородатом лице собеседника такое выражение выглядело очень комично. Этого делать было нельзя, поэтому Ленин немного подумал, и решил возмутиться:

– Да это же прямой грабеж! Сколько же скупщик наживал на молоке?

– А кто его мироеда знает-то, товарищ Ленин? Он же не только на молоке наживался. Лавчонку свою держал. Денег-то от него мы не видали никогда. Мы ему молоко сдавали, а за это брали товары в лавке его. На лесозаготовках такой же порядок был.

Выслушав это, Владимир Ильич грустно сказал:

– Сколько около крестьянина раньше было загребастых рук, разных «колупаевых» и «разуваевых»! Как много крестьянин до революции мог при двух коровах получить дохода от молока в год?

– Рублей восемьдесят, сто – самое большое. Да на лесозаготовках, рублей пятьдесят-шестьдесят.

Владимир Ильич взял карандаш и начал в блокноте подсчитывать. Попутно, уточняя, спрашивал:

– Кроме картошки, овощи принято было разводить? А из зерновых рожь и меньше овес?

Перестав задавать вопросы, Ленин еще некоторое время что-то расписывал и подсчитывал. Наконец, он поднял голову.

– Как же жили крестьяне? Доходы неправдоподобно малы.

– Владимир Ильич! Про нашу местность в Кирилловском уезде даже поговорка есть: «Уломы – дуры, и белянки без крупы».

– Уломы? – Владимир Ильич улыбнулся. – Это название?

Чеканов рассмеялся.

– Да, Владимир Ильич, это наша местность так прозывается, а белянками у нас грибы называют.

– Да уж, при урожае «сам-пят» не много круп наделаешь! Наверно, хлеба и на полгода не хватало? Ничего-то про крестьянские хозяйства эти аграрные «теоретики» не знали, зато обывательской спеси хоть отбавляй.

Ленин немного помолчал, очевидно, раздумывая о чем-то, и заметил:

– Пожалуй, нам придется подумать о контрактации сельскохозяйственных продуктов, но для этого надо иметь достаточное количество промышленных товаров и устойчивые цены.

Владимир Ильич написал в блокноте – «контрактации сельскохозяйственных продуктов» и поставил знак вопроса. Он прекрасно понимал, что в настоящее время, да и в ближайшем будущем никакой надежды на производство промышленных товаров нет и быть не может. Других способов, кроме продразверстки и обычной мены промтоваров на сельскохозяйственную продукцию он придумать не мог. Правда он и не питал на этот счет никаких иллюзий.

Ленин внимательно посмотрел на сидящего напротив мужика. Тот явно не понял смысла его последнего высказывания, но это и неважно. Главное, что от первоначальной робости посетителя не осталось и следа. Почувствовав внимание и заботу, поверив, что с ним говорят на равных, после того как вождь разыграл прекрасную мизансцену с вычислениями доходов крестьянина-середняка Новгородской губернии, человек был готов рассказать самое сокровенное. Теперь пришла очередь «неудобных» и действительно насущных вопросов. – Скажите, Илья Афанасьевич, в прошлом году произошло сокращение запашек земли, оно вызвано сокращением поголовья скота и лошадей?

– Нет, Владимир Ильич, дело-то не в скоте. Мне крестьяне нашей деревни, да и соседних деревень тоже, прямо говорили, что нет никакого резона подымать хозяйство, когда все отбирают.

– Вы в письме предлагаете заранее установить норму взимания продуктов с крестьянского хозяйства. А куда крестьяне будут девать излишки? Продавать? Значит, нужна торговля? Будем возвращаться к помещикам и капиталистам?

Ленин с прищуром посмотрел на Чеканова, пребывающего в явном замешательстве после последнего вопроса, и принялся очень быстро что-то записывать в блокноте. Илья Афанасьевич после некоторого раздумья недоуменно развел руками.

– Товарищ Ленин, мы ж, про то, что нам бы установили, сколько с кого брать будут. А вы тут такой вопрос про капитализьм. Кто ж его знает-то? А помещиков не надоть нам. Мы им землю не отдадим.

Ленин, подчеркивая что-то в блокноте, как бы про себя, проговорил:

– Теперь увеличение сельскохозяйственных продуктов – основное. Старые объемы крестьянского хозяйства при старых формах в дальнейшем не могут удовлетворить потребность страны.

В ответ на такое заявление Чеканов начал смущенно подниматься с кресла. Илья Афанасьевич не мог видеть в этот момент выражения лица Владимира Ильича. Если бы смог, то удивился той ироничности, с которой вождь ожидал дальнейшего развития их беседы. – Товарищ Ленин, – прогудел крестьянин. – Мое дело простое – наказ крестьянский передать. Вы уж извините меня, ежели чего не так сказал, али сделал. Не след мне у вас время попусту отнимать. Отрывать от дел государственных.

– Нет, нет, голубчик. Садитесь пока. У меня к вам еще много вопросов. Ваш приход – самое главное государственное дело.

Мужик польщено покраснел и сел назад в кресло. Владимир Ильич начал спрашивать о том, как ходок добрался до Москвы, на чем ехал, что по дороге видел и слышал, о настроениях и разговорах. Потом опять плавно перешел к вопросам о том, как живут крестьяне, об их быте, не обижают ли их чем, чем они довольны и чем недовольны.

Посетитель явно не хотел затягивать беседы и еще три раза поднимался, порываясь уйти, но Ленин задерживал его вновь и вновь. Таким образом, беседа продолжалась часа два. Когда, наконец, Владимир Ильич отпустил Илью Афанасьевича, тот вышел из кабинета с таким чувством как будто поговорил с близким другом и надежным товарищем, который обязательно поможет в любой беде.

Ленин, проводив посетителя к выходу из кабинета, после того как за тем закрылась дверь, принялся в глубокой задумчивости расхаживать по своему кабинету.

«Что мне с этими Чекановыми делать? Этому я рассказал о государственной необходимости и объективных трудностях, а как быть с остальными? Подождать пока добьем тех, кто может отнять их землю, они согласны. Ради этого и терпят. А дальше что?» – Владимир Ильич нервно скрестил на груди руки и зашагал быстрее. Этот мужик своим посещением выдернул Ульянова-Ленина из дебрей теоретических проектов, решений, отвечающих требованиям момента, закулисной борьбы партийных группировок и поставил во весь рост перед вождем мирового пролетариата самую главную проблему. Вернувшись с социалистических небес на крестьянскую грешную землю, Ленин на какое-то время забыл обо всем пролетариате.

– «Как же решить аграрный вопрос? Как совместить противоположности – социализм и крестьянскую мелкобуржуазность, которую не вытравишь никакими средствами? Ничего не выходит», – у Владимира Ильича неожиданно заболела голова, и он начал потирать себе виски, пытаясь избавиться от боли.

У него действительно не получалось проработать самый главный вопрос – крестьянский. Последняя работа Ленина, посвященная аграрному вопросу в России, написана в 1908 году. Вождь только хмыкнул, вспомнив об этом. Толку от той работы не было никакого, и в революцию все вступили, не имея ни малейшего представления о том, что делать с крестьянами и землей.

В семнадцатом году большевики сумели тактическим приемом обойти камень преткновения, о который споткнулись все более известные и крупные партии. Частная собственность на землю стала той самой проблемой, которую никто другой не мог решить. С одной стороны, нужно срочно давать крестьянам землю, с другой – не ясно было, чью землю и как давать. На этом фоне лозунги и действия большевиков нашли полное понимание и поддержку подавляющего большинства российских крестьян. Простая отмена частной собственности на землю развязала руки десяткам миллионов людей и вывела ленинскую партию в единственные и несомненные лидеры на политической арене бывшей империи. У всех остальных участников политических баталий оставался пока еще один шанс вернуть ситуацию в прежнее либерально-демократическое русло – объединиться и всеобщими усилиями задавить большевиков. Правда, для этого мало уничтожить Ленина, Троцкого, Свердлова и иже с ними как политическую партию. Необходимо залить крестьянской кровью просторы от Петрограда до Владивостока, уделив особое внимание Центральным и Поволжским губерниям, в которых нужно выжигать скверну каленым железом, так как розги уже не помогут. После того, как поля центра страны и Поволжья удобрят реками крови и покроют сверху пеплом сожженных деревень, вернув чернь на ее законное место, появится возможность вернуться к обсуждению в кругу образованных и культурных людей любых либерально-демократических вопросов. Заодно и земля начнет давать отличные урожаи, что, конечно, несомненный плюс. Другого пути вернуть уже забранную и поделенную крестьянами чужую собственность не существовало.

Владимир Ильич скривился от промелькнувших в голове мыслей, как от зубной боли. В сложившейся политической ситуации идиотское решение Уральского совета о расстреле царской семьи в итоге оказалось на руку большевикам, так как играло против их врагов. У противников просто не оказалось знамени, вокруг которого они могли хотя бы на краткий срок объединить свои силы. С наследником престола даже в изгнании можно договариваться или ставить ему какие-то условия. В сложившейся ситуации говорить о чем-то просто не с кем. В России начала 1919 года только один человек пользовался бешеной популярностью – Ленин. Политической фигуры его весовой категории у противников нет. Каждый из множества врагов тянул одеяло на себя, в то время как большевики сплачивали ряды. При этом Ленин понимал, что все происходящее – только отсрочка. Своим «Декретом о земле» он только выиграл время до того момента, пока не закончатся организованные попытки предыдущих владельцев вернуть свою земельную собственность. Крестьяне пока терпели. Конечно, они возмущались продразверсткой, мобилизациями и дезертировали при каждом удобном случае, но до серьезных антибольшевистских выступлений пока не доходило. Деревня понимала, что другого пути нет и для того чтобы получить, необходимо что-то отдать.

«Пока они понимают момент, а что будет дальше, после того как ситуация изменится?»

Вождь мирового пролетариата еще некоторое время расхаживал по кабинету, размышляя над информацией, полученной от крестьянина-ходока. Ничего путного, кроме продразверстки и политики «военного коммунизма», в голову не приходило.

Внезапно заныла левая рука, и Владимир Ильич принялся массировать предплечье. Боли в руке усиливались, и Ленин, чувствуя приближающийся приступ, присел за рабочий стол.

Прикрыл глаза в ожидании пытки…

Единственной, оставшейся в голове, мыслью было:

«Только не закричать…»

Приступ, продолжавшийся несколько минут, отгородил вождя от окружающего мира…

На какие-то мгновения стало мучительно больно…

Когда, наконец, отпустило и глаза, подернутые пеленой слез, открылись, он подумал:

«Хорошо, что никто не видел».

Вновь прикрыл веки, уже отдыхая. Расслаблено откинул голову назад. Боль унялась.

Через пару минут, придя в себя, Владимир Ильич уже осмысленно открыл глаза и, немного помассировав виски, заставил себя вернулся к работе.

Первое, что он увидел, была его собственная резолюция Сталину на бумагах покойного Якова Свердлова.

«Пусть Коба сам думает. Это его вотчина. Свердлов переборщил с террором, но и с казачеством необходимо что-то решать, – Ульянов-Ленин усмехнулся. – Заодно посмотрим, что по этому поводу думает Троцкий… Однако, как они спелись-то?»

Он достал из правого нижнего ящика стола пустую папку и переложил документы в нее.

«Проверяльщики хреновы… Хороши Коба с Яцеком. Такое учудили, что теперь не разберешься. Троцкий тоже молодец, одна Вятка чего стоит… Но ведь прав оказался, мерзавец эдакий. Совершенно прав».

Внезапно Владимир Ильич понял, как ему проверить Льва Давидовича. У него есть такое предложение, что Троцкий просто не сможет от него отказаться. Ленин вскочил с кресла и под влиянием внезапного вдохновения очень быстро, почти бегом, бросился к двери, ведущей в «Будку». Он так спешил, что забыл о терзавшей его несколько минут назад боли.