Текст книги "Солнечные часы"

Автор книги: Иван Василенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Иван Дмитриевич Василенко
Солнечные часы

Книжка, которую вы держите в руках, одна из многих, написанных для ребят нашим замечательным земляком Иваном Дмитриевичем Василенко. До того как стать писателем, он прожил уже большую, трудную и интересную жизнь. Мальчишкой на побегушках работал в чайной. Учительствовал в деревне. Учился в Белгородском учительском институте и работал в революционных студенческих кружках. Потом жил под негласным надзором полиции. В годы революции и гражданской войны, когда Юг России был захвачен белогвардейцами, он вел подпольную деятельность на Русско-Балтийском металлургическом заводе в Таганроге.

С приходом Советской власти Иван Дмитриевич многие годы был на партийной, профсоюзной и советской работе, пока в 1934 году его не свалила тяжелая болезнь – туберкулёз легких.

И вот в 1937 году сорокадвухлетний Иван Дмитриевич написал свою первую повесть «Волшебная шкатулка». С нее он и начинается как писатель.

Много хороших книг написал Иван Дмитриевич Василенко для ребят. Это и знаменитые повести об Артемке – «Волшебная шкатулка», «Артемка в цирке», «Артемка у гимназистов», «Заколдованный спектакль», «Золотые туфельки», – и повесть «Звездочка», отмеченная Государственной премией, и цикл повестей «Жизнь и приключения Заморыша», над которыми писатель работал до самой смерти (он умер в 1967 г.), и многие другие повести и рассказы. Их читают ребята во всей нашей стране и за рубежом.

В этой книжке собраны лучшие произведения, написанные Иваном Дмитриевичем в годы Великой Отечественной войны. Они о ребятах, маленьких гражданах своей страны, которые в трудное для нее время стремятся принять самое активное участие в делах взрослых, в их борьбе с фашистами.

Зеленый сундучок

Через несколько дней бригада нашего ремесленного училища выезжает в Донбасс. Едем и мы трое. Когда-то мы строили город-игрушку для детей. Теперь из праха мы будем восстанавливать дома, заводы, шахты.

Сегодня Этери повела Саура и меня к подножию Мтацмиды. Мы сели в вагон фуникулера и через несколько минут уже были на вершине горы. Отсюда мы долго любовались городом. С высоты его дворцы, проспекты, мосты кажутся игрушечными. Но весь город бесконечно огромен. Есть что-то сказочное в этом лабиринте улиц и площадей. Облитый солнечным светом, как воздушным золотом, весь в зелени пышных чинар и стройных кипарисов, блистающий мрамором дворцов и переливами Куры, город кажется живой фантазией.

– Этери, тебе не жалко покидать Тбилиси?

– Жалко, – отвечает девушка. – Но я хочу ехать с вами.

Счастливо улыбаясь, Саур шепчет:

– Этери молодец, какой молодец! – И опять напоминает мне: – Ты обещал написать целую большую тетрадку. Пиши, пожалуйста, пиши, ну!

Я сказал:

– Сегодня же начну. Будем писать вместе. Что забуду, вы напомните, ладно? А когда приедем, прочтем нашим новым товарищам.

– И покажем им зеленый сундучок, – добавляет Этери.

– Обязательно, – подтверждаю я.

У подошвы хребта

Зовут меня Ваня. Я казак, родился и до четырнадцати лет жил в Цимле, на Дону. Когда теперь, два года спустя, я хочу представить себя в своей родной станице, то почему-то вижу себя сидящим верхом на бочке в реке. Бочка тихонько плывет по течению, упруго опускается в воду и поднимается вновь, а я шлепаю босыми пятками по ее крутым, гулким бокам и без всякого интереса (ах, теперь бы побывать там!) смотрю на трехоконные домики, которые поднимаются вверх по крутому берегу и теряются в зарослях виноградников.

Дальше Ростова я никуда не выезжал.

И вдруг, совершенно неожиданно, оказался у самой подошвы Кавказского хребта, в городе Нальчике. Приехал я туда с отцом, как только немцы стали приближаться к Ростову. Устроив меня на квартиру у одинокой кабардинки, отец вернулся на Дон и вступил в казачий полк, а я был принят в школу и продолжал учиться.

Сначала я очень скучал: куда ни посмотришь, всё горы и горы. Так тянуло домой, в родную станицу, что все на свете потеряла для меня вкус. Правда, горы в Нальчике очень красивы: покрытые лесами, они зелены, курчавы, а осенью багровы, как пожар. Но я был как только что пересаженная виноградная лоза: все во мне никло. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы я не подружился с Сауром.

Сказка о голубой птице

В классе ко мне подошел мальчик моего возраста, узколицый, с прямыми черными волосами и темными, будто тающими глазами. Он таинственно спросил:

– Правда, что ты с тихого Дона?

– Правда, – ответил я.

Он посмотрел на меня, как на чудо, и отошел.

А на другой день поменялся с моим соседом местом и перетащил в мою парту книги, завтрак и кепку. Уселся рядом и потребовал:

– Расскажи мне про Дон.

Вечером он пришел ко мне домой. Я долго рассказывал ему про нашу станицу и про «волшебный» напиток – «Цимлянское игристое», которое делают из смеси двух сортов нашего винограда. Увлекшись воспоминаниями, я даже прочитал стихи Пушкина:

 
Приготовь же, Дон заветный,
Для наездников лихих
Сок кипучий, искрометный
Виноградников своих.
 

Он слушал молча и глядел на меня немигающими, внимательными глазами. Потом сказал:

– На свете есть много волшебного. Ты про голубой камень слыхал?

Про голубой камень я ничего не слышал и попросил его рассказать, но он ответил:

– Потом. Мы будем с тобой дружить долго.

Мы действительно стали дружить.

Как и у меня, у Саура в Нальчике не было никого из родственников. Отец его, агент Кабторга, находился в постоянных разъездах, мать умерла, когда Сауру было семь лет. Это нас сблизило. Мне очень нравились в Сауре его мечтательность и любовь к сказкам. Слушал он сказки с увлечением и сам мог их рассказывать без конца. Он и к жизни относился, как к сказке, и всегда ждал от нее самого необыкновенного.

Но одну сказку, сказку о голубом камне, он все еще только обещал рассказать мне, а когда я напоминал, всякий раз отвечал, что наша дружба долгая. Я терпеливо ждал.

Однажды, когда мы возвращались из школы, Саур многозначительно сказал:

– Сегодня я приду к тебе и расскажу про голубой камень. Сегодня можно.

– Почему же только сегодня?

Он таинственно ответил:

– Узнаешь потом.

Вот что рассказал мне в тот вечер Саур:

– Давным-давно жила на Кавказе птица – гордая, как орел, смелая, как сокол, вольная, как ветер. Глаза ее были подобны звездам, клюв и лапки отливали серебром, а шелковые перья сияли небесной лазурью. Птица летала над землей и с высоты смотрела, как живут люди. Иногда она спускалась к людским жилищам, озаряла аул голубым сиянием и гостила у людей. Люди кормили ее сладкими ягодами, поили из рук ключевой водой. Погостив, птица улетала, а в ауле начиналась новая, счастливая жизнь. Люди постигали искусные ремесла, строили себе красивые жилища, снимали богатые урожаи. Радостен и животворящ был труд людей, и звали в народе те аулы голубыми.

Узнал про это злой хан, властитель земли, и разгорелся злобой.

«Кто смел нарушать мои законы? – гневно крикнул он. – Не хочу, чтоб люди были счастливы. Счастливые забудут аллаха, а мне перестанут платить долю от своих трудов».

И приказал злой хан своим слугам поймать голубую птицу и в железной клетке доставить ее во дворец.

Разъехались слуги по аулам, переоделись странниками, ждут. Вот видит один из них: озарилось все вокруг голубым сиянием, и с неба в аул слетела голубая птица. Бросились к ней люди, кормят сладкими ягодами, поят ключевой водой. Подошел и ханский слуга. Стал он перед птицей на колени и протянул ей на ладони душистую ягоду. Склонилась к его руке доверчивая птица, а он схватил ее за шелковое крыло, вскочил на коня и помчался к злому хану.

И убил хан голубую птицу. Он проколол длинной иглой ее сердце и по капле выпил ее кровь. А потом слуги отнесли птицу на высокую скалу, зарыли ее там и поставили воинов, чтобы никто не похитил мертвую птицу.

Всю ночь простояла стража, томимая непонятным страхом, а утром, когда на краю неба вспыхнули первые лучи, воины увидели, что вся скала стала голубой, как перья чудесной птицы.

Затрепетал хан от страха, когда узнал о таком чуде. Приказал он согнать людей со всех аулов, чтобы днем и ночью сыпали они землю на могилу птицы. И выросла на том месте новая гора и заросла густым лесом, и потерялся к голубой скале всякий след. Так похоронили люди свое счастье под громадою земли…

Саур умолк, неподвижно глядя блестящими глазами куда-то мимо меня.

Я сказал:

– Это очень печальный конец. Нехороший конец.

– Это не конец, – перевел на меня строгий взгляд Саур. – Зачем такой конец! Человек без счастья жить не может.

Он опять помолчал и уже с торжеством закончил свой рассказ:

– Много сотен лет прошло с тех пор, как выросла гора над могилой голубой птицы. Много человеческих поколений сменилось на земле. Никто уже не знал места, где спит вечным сном голубая птица, а с нею и счастье человека. Только в мечтах и преданиях осталось оно. И вдруг опять засиял голубой свет.

Шел горной тропой путник. Истомила его жажда. Свернул он с тропы, чтобы напиться из гремучего ручья. Наклонился и видит: лежит под струистой водой маленький голубой камешек и, как звездочка, мерцает голубыми лучами. Взял путник голубой камень и бережно принес на груди в свой аул. И зацвел аул счастливой жизнью, как тысячу лет назад. И все поняли, что камешек этот от голубой скалы, где спит голубая птица. Подземные воды вынесли его на поверхность земли и принесли в дар человеку.

Недолго цвел аул. Новый хан спалил его дотла, а камень велел бросить в далекое море. Но разве можно остановить человека на его пути к счастью! Многие века люди искали ход к голубой скале. Одни из них погибли под обвалами, другие умерли в узких штольнях от удушья. Но в каждом ауле каждое поколение посылало новых смельчаков на поиски счастливого камня. И вспыхнул голубой свет, и потянулись к нему люди всей земли… Теперь хороший конец? – с торжеством спросил Саур.

– Хороший, – сказал я. – Но почему ты раньше не мог рассказать мне эту сказку?

– Почему? А ты поверил бы? Нет. А теперь я покажу тебе человека, про которого люди говорят, что он прикасается к голубому камню. Вчера он опять пришел в Нальчик.

Я даже привскочил:

– Саур! Ты веришь в эту сказку?!

По лицу Саура разлилось смущение. Он виновато улыбнулся и, отведя в сторону глаза, сказал:

– Зачем верить?.. Нет… Но, понимаешь, тут, может, есть наука… Ну, химия, например…

– В голубой птице?!

– Не в птице. Птицы, может, и не было. В камне.

И уже более решительно объяснил:

– Ну, есть растения, которые лечат? Есть. Есть полезные для здоровья минералы? Есть. Соль, например. Может, и голубой камень – такой же минерал, только полезней всех других.

Не зная, что на это ответить, я молчал.

Человек с зеленым сундучком

Однажды я шел в школу. На углу, у водоразборной колонки, женщина брала воду. Хрустальная струя звонко била в цебарку и наполняла ее пенящейся прохладной водой. К колонке легкими шагами подошел пожилой кабардинец. Он опустился на колено, припал к ведру, стал пить. В это время с пыльной дороги свернула огромная рыжая корова с тугим, полным молока выменем. Остановилась, нагнула голову и агатовыми глазами уставилась на цебарку. Несмотря на раннее утро, было жарко, и корова тянулась к воде. Кабардинец поднялся, вытер рукавом губы. Он строго посмотрел на корову из-под седых козырьков-бровей и что-то сказал ей по-кабардински. Женщина засмеялась, а корова повернулась и пошла прочь.

– Что он сказал? – спросил я женщину.

Продолжая смеяться, женщина ответила:

– «Иди, иди, – сказал, – молоко-то, небось, по двенадцати рублей сбываешь! Иди!»

Мне этот человек показался забавным, и я пошел за ним. Я то обгонял его, то вновь отставал. Одет он был в рыжую, поношенную черкеску, на ногах светлые остроконечные чувяки, на голове белая войлочная шляпа. Шел он удивительно легким шагом, хотя нес за спиной небольшой зеленый сундучок. Человек был худощав, длинноног. Загорелое, с бритым подбородком и седыми усами лицо его иссекли мелкие морщинки, но темные глаза смотрели молодо и задорно. Задев на ходу за веточку платана и слегка надломив ее, он быстро повернулся, приподнял шляпу и что-то учтиво сказал дереву. Прошел несколько шагов – и вернулся к нему. С виноватым видом достал из кармана ленточку, перевязал обломанную ветку и пошел дальше. Вдруг заметил отломанную планку на ставне какого-то дома, легко снял с плеч сундучок, вынул оттуда молоток и гвозди и прибил планку. Качнул одобрительно головой и пошел дальше.

Забыв обо всем на свете, я шел и шел за этим необычным человеком. Я был уверен, что он меня не замечает. Но он вдруг остановился, показал пальцем сначала на мои книги, потом в сторону школы и, смеясь глазами, сказал:

– Туда, туда иди. Арифметика, геометрия, физика. Туда.

Я смутился, неловко повернулся и побрел в школу.

Этери

– Слушай, что такое «бичо»? – спросил Саур, когда я, чуть не опоздав, вбежал в класс.

– Не знаю, – ответил я. – Мало ли разных слов на свете!

Саур рассеянно скользнул взглядом по моему лицу и прошептал:

– Странная девочка! Очень странная. Говорит: «бичо». Это я – бичо?

Вошел учитель, и начался урок. Но Саур слушал плохо. Занятый какими-то своими мыслями, он все время недоуменно поводил бровями. На перемене он отвел меня в уголок коридора и там, все с тем же недоумением на лице, шепотом рассказал:

– Я иду в школу. Иду, никого не трогаю – зачем трогать! А она подходит и говорит: «Здравствуй, бичо! Как пройти…»

– Кто «она»?

– Девочка. Очень странная девочка. На глазах слез нет, совсем сухие глаза, а плачут… И говорит: «Здравствуй, бичо! Как пройти в Пятигорск?» Я сказал: «Зачем идти? Пятигорск далеко. Надо ехать», И отвел ее к автобусной станции. Я отдал ей все вишни, что купил себе на завтрак. Она их ела, а глаза плакали. Я сказал: «Зачем ты плачешь? У тебя нет денег на билет? Так сиди и жди: я приду и принесу тебе деньги». Но она сказала: «Нет, бичо, я не плачу». И я ушел. Очень странная девочка!

– Почему же ты не расспросил: кто она, откуда идет и зачем называет тебя непонятным словом? – удивился я.

Но Саур молчал и смущенно смотрел в угол. До конца уроков он оставался задумчивым и рассеянным, а в конце сказал мне:

– Нету денег. Откуда у нее деньги? Она сидит там и плачет. Не люблю, когда плачут. Пойдем к ней, ну?

Мы свернули на широчайшую Степную улицу и зашагали к большому, далеко видному зданию автотранса. По дороге я пытался рассказать Сауру о моей встрече с забавным кабардинцем, но он почти не слушал и все повторял:

– Я Саур, Саур Ханаев. Зачем «бичо»?

Чем ближе мы подходили к станции, тем больше он волновался, а у самого здания неожиданно сказал:

– Пойдем домой.

– Как же так? – ответил я. – Надо посмотреть.

И только свернули за угол, как на скамье для пассажиров увидели одиноко сидящую девочку. Очевидно, автобус недавно отошел и увез всех пассажиров, кроме этой странной девочки.

Я тотчас догадался, что это она. Догадался по глазам. Действительно, темно-карие, с влажным блеском глаза девочки были такие печальные, будто на сердце у нее лежало неизгладимое горе. Увидя нас, девочка улыбнулась и встала. От улыбки лицо ее озарилось, но глаза продолжали смотреть грустно, и это напомнило мне один летний день, когда светило солнце и шел дождь.

– Девочка, почему же ты не уехала?

Она разжала руку, и в ней мы увидели трехрублевую бумажку.

– У меня не хватило денег.

– Мы тебе дадим денег, – живо сказал Саур. – В пять часов идет еще автобус. Не надо плакать – зачем?

– Да я не плачу, бичо, что ты! – удивилась девочка.

Я с любопытством рассматривал ее. Тонкая и стройная, она скорее была похожа на мальчика, если бы не черные косы, перекинутые на грудь, и не кротость нежного, покрытого золотистым загаром лица. Никакого багажа. Кроме тощего рюкзака, у нее не было вещей. Я спросил:

– Откуда ты, девочка?

– Из Тбилиси.

– Из Тбилиси?! – в один голос воскликнули мы с Сауром.

Мы жили у подошвы зеленых гор, за которыми, сверкая на солнце вечными снегами, поднимался к небу Кавказский хребет. Мы знали, что за хребтом, таким высоким, что на его вершинах ночуют звезды, под ярким солнцем раскинулся большой древний город, и он нам представлялся манящим, далеким и недосягаемым.

– Из Тбилиси, – повторили мы уже тихо и вздохнули.

Потом уселись на скамью. Девочка села между нами, и мы принялись расспрашивать ее.

Девочка охотно рассказала, что она – воспитанница детского дома, ни отца, ни матери у нее нет, а есть только старшая сестра Анико. Анико была на фронте фельдшерицей, долго не слала вестей о себе, и вдруг пришло письмо с коротким извещением, что она тяжело ранена и лежит в госпитале в Пятигорске. Девочка недолго размышляла, попросилась с одним военным в машину и поехала. Но под Нальчиком, в селении Большой аул, в машине что-то испортилось, она стала на ремонт, и девочка пошла пешком.

Рассказывая, она доверчиво смотрела нам в лица, а из ее глаз на нас лились тепло и кроткая грусть.

Потом мы долго расспрашивали о Тбилиси, об ущельях и скалах Военно-Грузинской дороги и не замечали, что к станции подходят люди и занимают очередь у кассы. А когда заметили, то вдруг вспомнили, что ни у меня, ни у Саура денег нет. Мы посоветовались и побежали на толкучку, чтобы продать свои кепки.

Когда мы вернулись, люди уже садились в автобус. Мы едва успели купить билет и усадить девочку в машину. Уже на ходу сунули ей промасленный кулек с теплыми пирожками, которые тут же купили на оставшиеся три рубля. Автобус двинулся. Мы подняли руки к голове, чтобы снять кепки и помахать ими, но кепок не было, и мы стали махать руками. Вдруг Саур сорвался с места и помчался за автобусом. Вернувшись, он сказал:

– Этери.

– Что – Этери? – не понял я.

– Я спросил, как ее зовут. Она сказала: Этери.

– А-а… – протянул я, для чего-то стараясь казаться равнодушным. Но не выдержал и с удивлением сказал: – Какое серебряное имя!..

Байрам, несущий счастье

Не знаю почему, встреча с Этери наполнила меня каким-то новым, очень приятным и в то же время тревожным чувством. Когда я думал о ней, мне почему-то хотелось сделать что-нибудь такое, от чего людям стало бы лучше жить на свете. Я стал мечтать, и мои мысли обратились к голубому камню.

«Хорошо бы, – думал я, – достать кусочек такого камня и подарить его Этери. Может быть, ее глаза не смотрели бы тогда так грустно. Нет, маленького камешка мало: надо найти большой камень и на самолете отвезти в Москву. Там разделят его между всеми полками, заводами и колхозами, и советские люди наполнятся новой силой и быстрее разобьют проклятых фашистов».

Мне и неловко было перед собой за такие наивные мечты, и в то же время я не мог от них оторваться.

«Как знать, – думал я в свое оправдание, – может быть, на самом деле есть на свете камень, который обладает необыкновенными свойствами: укрепляет человеческий организм, развивает в людях хорошие качества».

Вечером ко мне, как всегда, пришел Саур, чтобы вместе делать уроки. Я сказал:

– Ты почему не показал мне человека, который прикасается к голубому камню?

Саур удивленно ответил:

– Сам знаешь, некогда было: на станцию ходил, кепку продавал, пирожки покупал…

– За автобусом бегал, – добавил я язвительно.

Мы раскрыли тетради и принялись извлекать квадратные корни. Когда с уроками было покончено, Саур пошел к выходу:

– Завтра я покажу тебе его. Завтра.

Я ждал этого «завтра» с таким интересом, точно и в самом деле верил Сауровой сказке. Даже спал плохо.

На другой день прямо из школы мы направились на Красивую улицу, где, как говорил Саур, остановился у своих знакомых этот человек. Я знал Красивую улицу. Почему она называется так, неизвестно: она узкая, мостовая ее покорежилась, деревья худосочные. В Нальчике есть улицы куда более красивые.

Шагая рядом с Сауром, я рассказывал ему, как ловят в нашей станице знаменитую донскую селедку, а сам прислушивался к странным звукам, которые откуда-то неслись к нам. Звуки были похожи на флейту и в то же время на поющий человеческий голос. Пока мы шли, они усиливались, к ним присоединился нежный звон колокольчиков, потом все стихло.

У трехоконного домика Саур остановился и заглянул в щель забора:

– Вот он!

Я нашел другую щель и проворно прильнул к ней. Под густой липой спиной к нам сидел человек в черкеске и что-то говорил по-кабардински, а перед ним, с обращенной в пространство улыбкой, стоял пожилой мужчина, тоже в кавказской одежде, и внимательно слушал. Ясные, немигающие глаза его, казалось, смотрели прямо на солнце.

– Кто из них? – шепотом спросил я.

– Тот, что говорит.

– А что он говорит?

– Он говорит: «Это ничего, Коншобий, что глаза твои незрячи: ты видишь душой. Ходи и весели сердца людей».

Человек встал и вложил в руку слепого какой-то продолговатый, закругленный предмет, очень похожий на рог. Предмет был украшен блестящими шариками и пластинками. Слепой взял его и поднес к улыбающимся губам. И сразу воздух наполнился нежными и веселыми звуками. В них слышался и смех ребенка, и свист щегла, и быстрый, задорный цокот чьих-то каблучков. Проходивший по двору петух остановился и оторопело глянул одним глазом на музыканта. Потом вдруг распустил нарядное крыло и закружился на месте, быстро перебирая лапками. Не отрываясь от щели, затопали ногами и мы с Сауром.

Слепой перестал играть, прижал рог к сердцу и молча поклонился. Слегка протянув руку вперед, он пошел к выходу.

– Легкие у тебя, Коншобий, пальцы! – с ноткой зависти и восхищения сказал человек. – Легкие, как сон. Живи много лет!

Он пошел вслед за слепым к калитке, и я вскрикнул, узнав в нем вчерашнего забавного кабардинца.

Мы отпрянули от забора и с преувеличенным вниманием принялись рассматривать небо. Но хитрость не удалась. Человек пожал на прощание слепому руку, повернулся к нам и, смеясь глазами, сказал по-русски с чуть заметным, приятным акцентом:

– Зачем лезть в щель, когда есть дверь? Входите, юноши. Молодежи я рад всегда.

Так познакомились мы с Байрамом. Не знаю, что ему понравилось в нас, только с того дня мы проводили у него почти все наше свободное время, и он всегда радовался, когда мы к нему приходили.

Кто он был, этот удивительный человек? Сам себя он называл просто мастером. Конечно, он был мастер, но не простой, а какой-то особенный, необыкновенно интересный. Потом я много слышал о нем от людей. Люди говорили, что у него пальцы волшебные, ум как у мудреца, а душа как у ребенка. Он чинил и дырявые крыши, и дамские миниатюрные часы, и скрипучие арбы, и блестящие велосипеды. Ему всегда хотелось придумать такую вещь, какой люди еще не знали. Он изобрел музыкальные инструменты с какими-то новыми звуками, солнечные часы, необыкновенные лунные светильники и, как добрый волшебник, отдавал это людям. В кармане у него всегда была интересная игрушка. Он незаметно перекладывал ее в карман кому-нибудь из детей. Найдя ее у себя, ребенок от удивления и радости слова сказать не мог, а Байрам смотрел и смеялся.

Постоянно он работал в МТС, но его часто посылали в колхозы чинить сельскохозяйственный инвентарь; и там, где он останавливался и где слышался, веселый стук и звон его инструментов, самый воздух, говорят, делался праздничным. Он почти никогда не брал денег за свои услуги и довольствовался скромным угощением. Звали его Байрамом, несущим счастье. В Большом ауле он построил нарядный домик для своей дочери Суры и самого любимого им существа на свете – косоглазенькой, конопатенькой внучки Шумы, но сам в этом домике почти не жил и все свое имущество носил у себя за спиною, в зеленом сундучке. С сундучком он никогда не расставался. В нем были его инструменты. А что еще было, не знал никто, и каждый догадывался как хотел.

Запомнился мне первый день нашего знакомства. Мы сидели с Сауром на траве под акацией и смотрели на тонкие, коричневые от загара пальцы Байрама. В них он держал кусочек листового железа, рыжего от ржавчины и такого скучного, какой делается от старости всякая жестянка. Байрам наморщил лоб:

– Что такое? Заплата на дырявую крышу или светильник? Посмотрим.

И на наших глазах он из жестянки сделал изящный фонарик. Держа его на вытянутой ладони, он поднял вверх брови-козырьки, будто ему самому было удивительно это превращение, и сказал:

– А был мусор. Молодец, Байрам! Живи много лет!

Перед уходом мы с Сауром пошептались, и я, смущаясь, спросил Байрама, правду ли говорят люди, что он знает путь к голубой скале и что в сундучке у него есть маленький кусочек голубого камня.

Лучи его морщинок точно засияли – такое удовольствие разлилось по его лицу. Но он не ответил, а только похлопал меня по плечу и сказал:

– Приходи завтра. Люблю молодых.