Текст книги "Дело одержимого убийцы"

Автор книги: Иван Бушман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– А можно и мне зелья, пока не уехали? – извиняющимся тоном попросил Скрипка. – А то Игорь так спит, прямо завидно.

– Конечно, – улыбнулась цыганка, сразу доставая флакончик откуда-то из вороха юбок. – Во сне организм быстрее всего восстанавливается. Тебе как раз очень нужно, и подействует сразу же. Ну-ка…

Она с ловкостью фокусника добыла словно из ниоткуда серебряную чарку, накапала туда из флакончика, развела чаем из стоявшей поблизости кружки Горячева.

– Пей, баро, – протянула чарку цыганка. – Сладких снов.

– Спасибо, – смущенно пробормотал Скрипка и выпил. Вкус оказался горький и древесно-вяжущий, словно кора дуба, но это сразу как-то ушло на второй план. Волна сонливости захлестнула его разом и унесла с собой.

Как он добирался до диванчика в комнате отдыха, запомнилось уже совсем смутно.

Глава 5

Цыганский поселок Трефолево под Москвой изначально цыганским, конечно, не был. Просто как-то само собой вышло, что цыган там всегда было много – не киношно-кочевых из «Табор уходит в небо», а оседлых, имевших свои, пусть плохонькие, дома и хозяйства. Цыгане всегда стараются держаться вместе, вот и трефолевская община была на диво сплоченной, здесь друг за друга держались и стояли горой, в случае чего. А так как деревни в России сами по себе хиреют и старятся (молодежь разъезжается по городам, пожилых всё меньше, ну и повальный алкоголизм не очень-то способствует), да еще и учитывая шумную и многочисленную цыганскую братию в соседях – в общем, ничего удивительного нет в том, что Трефолево в конце двадцатого века превратилось в деревню, населенную цыганами целиком и полностью.

Здесь были свои законы и свои исполнители этих законов. Поселковую администрацию заменил дом барона, полицейские в Трефолево бывали редко – натянутые отношения с силами правопорядка у цыган, как видно, в крови.

Черный джип, хищными обводами похожий на акулу, осторожно переполз хлипкий горбатый мостик через речку Трефолевку. Это был короткий путь с трассы, который знали только свои, поэтому детей здесь не было. Возле поворота на поселок, который обозначен на всех картах и навигаторах, всегда играла ватага чумазых ребятишек – и о визите кого бы то ни было в поселке всегда узнавали раньше, чем он успевал доехать до первых домов.

– Коровины отстроились, – одобрительно прогудел Миша, кивая куда-то влево. – Два месяца назад сгорел дом почти дотла. Роман помогал, все помогали – вот и отстроились совсем, как вижу.

– Миш, я не знаю Коровиных, – покачала головой Аля. – Не забывай, я же тут была последний раз пятнадцать лет назад.

– Да, – легко согласился огромный цыган. – Всё забываю, что ты нечасто у нас бываешь. Но о тебе тут постоянно вспоминают.

История взаимоотношений Али Сочиной и цыган была совсем непростой. По крови она была русской с головы до пят, разве что черные, как вороново крыло, волосы создавали подобие специфической цыганской внешности. Как ей рассказывали, они достались ей от бабки – настоящей донской казачки. Впрочем, про свое настоящее происхождение Аля знала мало. Родилась она где-то в сибирской деревне, в многодетной семье. Из воспоминаний того периода в памяти остались лишь какие-то длинные бараки, в которых жили по несколько семей сразу, и диковинное слово «чудильник», обозначавшее такой барак; еще – огромная печь-титан, которую надо было заправлять снегом, чтобы она давала кипяток.

В возрасте четырех лет она потеряла свою семью. Под словом «потерять» в таких случаях подразумевают смерть, но Аля ее именно потеряла. И немалую роль в этом сыграли цыгане вообще и цыганский барон Джуро в частности.

Как много позже удалось узнать Але, дело обстояло так. В их населенном пункте не было поликлиники, да и вообще с квалифицированной врачебной помощью было совсем плохо. Ее маму изводили мигрени, от которых и сейчас-то толком не научились лечить. Что она только ни пробовала – и травяные настои, и припарки, и прочие средства народное медицины. Без толку. Вот и решила съездить в райцентр, показаться «настоящему» доктору. А поскольку маленькую Алю в тот день оставить дома было не с кем, прихватила ее с собой.

Не удовлетворившись беседой с врачом (он тоже не посоветовал ничего дельного – «нормализовать режим труда и отдыха»), мама Али, судя по всему, пребывала в дурном настроении. Ее можно было понять – нормализуешь тут, когда у тебя семеро по лавкам, и забот столько, что от беготни сердце из груди выскакивает! Оставив Алю сторожить вещи, женщина направилась через дорогу – купить билеты домой. И тут же на нее вылетела из-за поворота машина – огромная сияющая «Победа».

Всё, что Аля, подняв городские архивы, узнала о водителе «Победы», исчерпывалось безликой строчкой в протоколе: «гражданин Семенов А.Н.» Но этот Семенов оказался благородным человеком – что, впрочем, неудивительно, за просто так подобные автомобили не получали. Вполне могло оказаться, что ее маму случайно сбил герой войны или ударник социалистического труда.

В общем, гражданин Семенов А.Н., совершив наезд на пешехода Сочину, не смылся трусливо от греха подальше, а собственноручно погрузил находящуюся без сознания женщину в салон автомобиля и спешно повез в больницу. То, что она может быть не одна, в его благородную голову, как видно, не пришло.

Маленькая Аля, судя по всему, видела, как маму сбила огромная машина, и как незнакомый человек увез ее неведомо куда. Видимо, стресс оказался настолько силен, что в ее детской памяти не осталось вообще ни следа тех событий. Дальше она помнила уже только жизнь в таборе.

Да, так получилось, что замершую в горестном оцепенении девочку первой нашли бродившие по автовокзалу цыгане, и из города она уехала с группой бродяг, которая через несколько дней присоединилась к большому табору. Табору барона Джуро.

…Своего первого призрака – «прозрачного человечка», как она их называла – она увидела года через три. Это был повешенный, раскачивающийся под существующим для него одного ветром в углу заброшенного дома, где она вместе с другими детьми проводила ночь. Аля к тому времени превратилась в проворного хищного зверька, не боявшегося ни черта, ни бога, ни дяди милиционера, как и все остальные цыганские дети. Поэтому то, что она этот качающийся труп с вываленным синюшным языком видит, а остальные – нет, вызвало у нее приступ не страха, а раздражения. Настолько сильный, то она рассказала об этом кому-то из старших, а тот, понятное дело, тут же передал Розе – потому что в таборе обо всех непонятных явлениях первой было положено узнавать ей.

Роза Джуро приходилась барону родной сестрой. Старшей. «Бабушка Роза» уже тогда, в шестидесятые, была стара и – совершенно слепа. Однако энергии и мудрости, так и хлещущей из этой сухонькой старушки, позавидовал бы любой молодой и здоровый человек.

«Девочка подпустила мертвых слишком близко» – сказала Роза, когда к ней подвели Алю, и она ощупала ее лицо сухими костистыми пальцами. «Девочке всё равно, жить или умереть, и всё равно, кого видеть: живых или мертвых. Как тебя зовут, девочка?»

«Аля… Алмаза» – непослушными губами произнесла та, со страхом глядя на жемчужно блестящие, словно кожа на животе рыбы, бельма Розы. Отчего-то ее, не боящуюся повешенных и призраков, эта вроде бы добрая старуха пугала до безумия.

«Твоя мама жива, Аля», – сказала Роза, и в животе у девочки стало вдруг горячо и пусто, и слезы сами собой полились – не каплями, а целыми ручейками, хотя она совсем не собиралась плакать.

«Я тебя научу кое-чему» – продолжала старуха. «Сейчас ты не захочешь учиться – сейчас ты хочешь найти свою семью. Не торопись, твое тебя не минует».

Всё случилось, как она сказала. Когда Але исполнилось восемнадцать, она действительно нашла своих родных и вновь стала жить в своей настоящей, первой, семье. Но о цыганском детстве не забыла. Часто она наведывалась в Трефолево, где окончательно осел барон, и Роза учила ее цыганским премудростям…

– Приехали, – сказал Миша, и Аля очнулась. Черный джип, похожий на акулу, остановился у самого большого здания в поселке – дома барона Джуро. Но не того, которого знавала Аля. А его сына Романа, который вот уже десять лет назад схоронил отца.

Роман вышел встречать их лично. Сердечно обнялся с Мишей – они приходились друг другу двоюродными братьями; подал руку Але, помогая выбраться из автомобиля. Сочина удивленно хмыкнула про себя: слишком уж вежлив был Роман, а ведь они никогда друг другу не нравились. Что-то здесь было не так. Впрочем, всё прояснилось достаточно быстро.

– Мне недавно звонил Тимур Кочетов, – сказал Роман Але, когда они шли в дом. – Рассказывал, как ты помогла ему с делом этих отморозков, которые своих убивали. Спасибо. Мы уж тут чуть не на осадное положение собирались переходить, хотя у нас и торговли-то толком никакой, ну ты знаешь…

– Да, всё знаю, – равнодушно произнесла Аля, и Роман отчего-то сбился с шага. Аля внутренне захихикала – всё же рыльце у молодого барона определенно было в пушку.

Он говорил о деле «колумбийцев», которое Госнаркоконтроль недавно блестяще распутал не без прямой помощи Али Сочиной. Цыганские кланы в России издавна замешаны в торговле наркотиками, и сравнение с колумбийскими картелями напрашивалось само собой. Особенно, когда появилась банда, без разбору убивавшая сородичей, чтобы присвоить себе весь оборот сразу.

– Ты поторопись к Розе, она с утра тебя ждет, – сказал Роман, помолчав. – Совсем плоха, едва держится. А колдуньям нельзя умирать, дар не передав, могут в немертвых превратиться…

– Много ли ты в этом понимаешь, – прервала его Аля, маскируя тревогу под грубостью. Неужели вечная Роза надумала умирать?! – Она у себя?

– Да, – раздраженно ответил молодой барон и ушел в дом. Он не любил, когда с ним говорили в таком тоне.

…Комната старой Розы пахла лавандой, чабрецом и смертью. Совсем близкой смертью, чуть ли не сидящей на соседней табуретке – на дорожку. Старуха Роза действительно была совсем плоха: она казалась еще меньше и тоньше, чем обычно, похожая под своим ватным одеялом на больного простудой ребенка.

– Аля, – безошибочно определила она по звуку шагов. Голос у старой цыганки был совсем слабый. – Здравствуй, девочка. Хорошо, что ты пришла, а то я уже и так задержалась. Просто чувствовала, что у тебя ко мне дело, поэтому подождала… и дождалась. Спрашивай, девочка. В последний раз.

– Жалко, что ты уходишь, – искренне сказала Сочина. – Но нам ли не знать, что там, на Той Стороне. А дело, если в двух словах, такое: я хотела бы знать способ найти и опознать одержимого. Помнишь, тогда в Киеве ты излечила двоих?

– Тебе нужна… моя иголка, – медленно и прерывисто сказала старуха. Видимо, говорить ей было совсем трудно. – Она тебе поможет… и найти… и увидеть злую силу. Вон она, воткнута в косяке… бери.

Аля огляделась, а потом молча вытащила воткнутую в косяк двери цыганскую медную иглу в полтора пальца длиной. Острие у иглы было совсем закопченое, словно ее неоднократно прокаливали.

– Большая сила против тебя, опасная сила, – едва слышным шепотом произнесла старуха. – Меньшая на поводке у большей… зло погоняет злом. Ты с Защитником… и это хорошо, это правильно. Но осторожнее, девочка, умоляю… будьте внимательнее и осторожнее. Против вас те, кто… гораздо сильнее и опытнее…

– Кто это? – спросила Сочина шепотом. – Кто против нас?

Но губы старухи так и остались открыты на последнем звуке «е». Роза умерла.

– До встречи, бабушка Роза, – прошептала Аля и поцеловала ее в лоб.

* * *

– Итак, одержимый, – негромко произнес Горячев. – Ярослав Олегович, надеюсь на вашу светлую голову, потому что здесь мои знания исчерпываются исключительно голливудским кинематографом.

Офис отдела «Т.О.Р.» напоминал не то лазарет, не то партизанский штаб. На диванчике спал перемотанный бинтами Валуйский, Скрипка примерно в том же виде обосновался в комнате отдыха. Краснов, Горячев и Лена сидели за рабочим столом, заваленным бумагами – следователь всё-таки распечатал материалы дел, в которых был, по его мнению, замешан маньяк.

– Ну, а что вы хотите о них узнать? – пожал плечами Краснов. – Я могу рассказать о разных точках зрения на феномен одержимости, об известных случаях изгнания бесов в церковной практике…

– Меня, как всегда, больше интересует практическая сторона вопроса, – хмыкнул Горячев, отхлебывая чай из кружки. – Чем они выделяются в толпе, как их найти, чего они боятся, как от них защититься…

– Как правило, ни искать их, ни защищаться никому в голову не приходит, – ответил Краснов. – Проявления одержимости заметны сразу или не заметны вообще. Это если идет речь об одержимости в ее христианско-психиатрическом смысле.

– Христианско-психиатрическом? – с удивлением переспросила Лена. – Это как?

– Это как раз те самые штучки, что так красочно живописует нам Голливуд, – пояснил Ярослав. – «Экзорцист», «Константин» и прочее. А живописует он это дело, как всегда, чуть более красочно, чем оно есть на самом деле. В реальности никто не бегает по потолку и не творит прочей запредельщины. Обычно человек, «одержимый бесами» в христианской традиции, верует сам, и его одержимость заключается в том, что он полностью неадекватно ведет себя с христианской точки зрения: ужасно сквернословит, оскорбляет всех вокруг, священнослужителей ненавидит и боится, оголяет половые органы, норовит вступить в какие-нибудь противоестественные половые отношения – например, с животными. Понятно, почему я называю такие вещи «христиански-психиатрическими»?

– Потому что они все сумасшедшие? – предположила Лена. – На религиозной почве?

– Ну, не совсем. В психотерапии и психиатрии это называется «психосексуальный невроз» – расстройство личности, часть которой упорно подавляется, как правило, с детства. А то, что подавляется, всё время норовит так или иначе вылезти – шила, как говорится, в мешке не утаишь. «Бесноватость» и есть одна из форм проявлений этого подавленного: секса, свободы выражения мнения и тому подобное. Странная и уродливая форма, конечно – но это как пар в котле, который, не находя иного выхода, срывает крышку. Я не отрицаю, что некоторые из них действительно могут «цеплять» на себя каких-то непрошеных гостей в таком состоянии. Но, тем не менее, большинство «бесноватых» явно нуждаются скорее в психиатрической, нежели в магической помощи.

– А если человек неверующий? – с интересом спросил Горячев. – Или это только на христиан работает?

– Цапнуть «гостя» может вообще кто угодно, если он имеет к этому склонность, – объяснил Краснов, наливая чаю и себе. – А вообще, целенаправленно со вселением духа в тело медиума работают практически все спириты, включая нашу Алю. А жрецы вуду только и мечтают, как бы заполучить в свое тело духа-лоа посильнее. Ну и вообще все шаманские практики, от исландского сэйда до монгольского удагона, работают с духами – в том числе, и со вселением-изгнанием духа в тело человека.

– Это всё очень интересно, конечно, – кашлянул Горячев. – Но с кем имеем дело мы?

– Еще непонятно, – пожал плечами Краснов. – Ясно только, что это не христианский бесноватый – те, как правило, не совершают продуманных убийств. Так что в церковь обращаться бесполезно. Возможно, вуду. Возможно, что-то еще…

– Я вот всё думаю, – отчетливо сказал вдруг Валуйский со своего дивана. – Куда делась майка, которая была на Сереге?

– Игорь, Игорь! – кинулась к нему Лена. – Ты в порядке? Как ты?

– Я в порядке, – сказал, садясь, оперативник. – Спасибо, Лен. Но правда, Николай Васильевич: когда всё произошло, Скрипка был в майке – черной такой, он в ней бегает. Ему посекло только плечи и руки, да на ноге что-то… а грузили в «Скорую» его уже без майки.

– Кто-то из докторов снял, – пожал плечами Горячев. – Проверить, нет ли повреждений на теле.

– Не-ет, – медленно покачал головой Валуйский. – Тогда было бы удобнее просто закатать.

– Исчезла пропитанная потом и кровью одежда Скрипки, – хмыкнул Краснов. – И против нас какие-то шаманы. М-да, не нравится мне это. Схожу-ка я посмотрю, как он там.

Глава 6

Опять накатило. Здравствуй, депрессия, сколько лет, сколько зим. Плохо дело – в таком состоянии ее чутье совсем отказывало, можно даже не пытаться применять дар. Она не понимала, отчего вдруг всё снова стало так тускло, серо и бессмысленно. Возможно, от обилия вокруг нее детей, смехом и гомоном которых был переполнен этот теплый сентябрьский вечер.

Марина Лещинская любила детей. Не как всякая женщина, общематеринской спокойной любовью – нет, она любила их яростно и фанатично, почти обожествляя. «Если вы не можете про что-то пошутить, значит, на этом смысловом поле пасется ваша священная корова» – говорил весельчак Скрипка. Он-то мог балагурить про что угодно. А вот для Марины на смысловом поле под названием «дети» паслось целое стадо священных коров, и шутить на детскую тему она решительно не могла.

В этом не было секрета для всего отдела «Т.О.Р.». Коллеги знали, что ее ребенок умер при родах, и деликатно обходили любые упоминания о детях стороной. Марина видела, каких усилий это стоит, например, примерному семьянину Горячеву, души не чающему в дочках, и была безумно благодарна им всем.

И любые дела, в которых были замешаны дети, Марина старалась брать себе. Особенно, если они, не дай бог, фигурировали в качестве пострадавших. Вот и еще одно, с «потеряшкой» Дашей… Наверное, сознание таким образом пыталось компенсировать потерю – не уберегла своего, так убереги хотя бы чьего-то…

Давно пора было сходить к психологу, а то и к психотерапевту, Марина это понимала. Но как-то не привыкла она доверять свои проблемы чужим людям. Да и лучший совет, который мог дать ей любой психолог – завести еще одного ребенка – она прекрасно могла дать себе и сама.

Вот только не находилось что-то еще одной составляющей счастливой семьи – мужчины. Такого, который ей был нужен. Такого, который стал бы хорошим папой. Именно это, наверное, мешало ей при знакомствах с противоположным полом. Первым делом, часто еще даже не узнав имени кавалера, она автоматически принималась прикидывать, каким отцом он будет ее ребенку. «Это отталкивает», – объяснял ей всё тот же Скрипка. – «Вот эта вспышка мгновенного делового интереса в глазах женщины. Ты подходишь к ней знакомиться, рассчитывая на флирт и разговоры, возможно – на что-то большее, в смысле, секс и, в перспективе, отношения. А тебя оценивающе разглядывают, прикидывая, не уйдешь ли ты через пять лет брака и готов ли приносить домой зарплату. Налицо конфликт интересов, ты понимаешь, о чем я?»

Она понимала. Но поделать ничего не могла – это получалось само собой.

– Ай! – вскрикнул кто-то прямо перед ней, и она очнулась от невеселых размышлений. Оказывается, она поднималась по лестнице, выходя из подземного перехода, и наступила на длинную юбку какой-то девушке, отчего тонкая ткань затрещала и порвалась.

– Ой-ой-ой… Вот я растяпа! – искренне огорчилась Марина. – Извините, пожалуйста!

– Да ерунда, – весело отозвалась девушка, пытаясь посмотреть, далеко ли разошлась ткань. – Посмотрите, сильно там порвалось?

– Выше колена, – горестно отозвалась Марина. – Слушайте, хотите, я вам другую юбку куплю? Или хотя бы денег…

– Ай, оставьте, – махнула рукой девушка. – Мне она всё равно не нравилась.

Она была чудо как хороша, Марина даже залюбовалась. Совсем юная, темноволосая, с огромными влажными глазами, она была похожа на веселого олененка Бэмби, радостно исследующего свой огромный чудесный лес.

– День Длинных Юбок торжественно переименовывается в Вечер Мини! – с комичным пафосом заявила она, роясь в рюкзачке. – Я Сэйлор Мун, я несу добро и справедливость во имя…м-м…во имя какой-нибудь Высокой Фигни! Ня-кавай, банзай ниппон!

С этими словами она достала из рюкзачка здоровенные портняжные ножницы и решительно отчекрыжила две трети пострадавшей юбки – по середину бедра. Кто-то из проходящих мимо присвистнул, компания каких-то парней зааплодировала.

– Ничего себе! – опешила Марина. – Она же денег стоит.

– Не, я сама себе сшила, – весело отозвалась «Сэйлор Мун», крутя на пальце ножницы, словно ковбой верный кольт. – Как говорят чукчи: «Вода дала, вода взяла, однако!» Я даже рада, что вы наступили – у меня никогда не было толковой мини-юбки. Грех упускать такой шанс!

Щебетала она тоже совершенно очаровательно. Марина почувствовала, что рядом с таким фонтаном заразительной веселости и энергии ее проблемы кажутся смешными и надуманными, а депрессия, ворча и поджимая хвост, уползает обратно в свою будку. И сразу же появилось чувство направления.

Даша была где-то недалеко! Туда, туда, вверх по улице, пока внутренний компас нормально работает…

– Извините, мне надо бежать, – сказала она девушке. – Вы замечательная! Всего вам хорошего.

– Спасибо, – кивнула девушка. – Счастья вам!

Марина благодарно кивнула и поспешила вверх.

– Девушка, а что вы что делаете сегодня вечером? – пытался уже кто-то познакомиться с «Сэйлор Мун».

– Отбиваюсь от назойливых поклонников ножницами! – шутливо ответила та и, судя по звукам, постригла воздух.

Нет, без улыбки воспринимать это чудо природы было решительно невозможно. Марина еще несколько минут шла по улице, впитывая то беззаботное счастье, что струилось от этой девушки. Случайных встреч не бывает, она давно и четко это знала. Наверное, жизнь послала ей этого человека, чтобы показать… м-м… показать…

Мысль отчего-то застопорилась – какая-то безотчетная тревога, нарастая, мешала внятно соображать. Что-то с кем-то было не так. Марина еще не совсем уверенно владела этим аспектом своего дара, нескольких тренировок с Красновым было мало для того, чтобы уверенно определять, что конкретно «не так» и с кем. Ярослав в таких случаях советовал обращать внимание на знаки и подсказки, что через внешний мир пытается передать нам наша интуиция… или кто-то, кто ведает судьбами и чудесами.

Пройдя еще немного, она обнаружила под ногами полустертую надпись – краской по асфальту. Неизвестный влюбленный писал: «Мариночка, пожалуйста, вернись, очень тебя прошу!»

Ничего себе. Интуиция, говорите?

Развернувшись, она почти побежала назад, сразу «подцепив» направление и постепенно забирая вправо…

…Она успела вовремя. Двое парней южной хищно-небритой породы как раз перегородили подворотню своей «бэхой». Наверное, они долго ехали за девушкой в вызывающе короткой юбке, через окно пытаясь наладить отношения, а она всё пыталась отшучиваться. И вот, наконец, они загнали ее в тупик и перегородили выход машиной. Девушка не кричала и не пыталась убежать; как видно, ей до сих пор не верилось, что она может угодить в настолько серьезные неприятности. Впрочем, шутить и радоваться жизни она уже тоже была не способна. Просто прижалась спиной к стене, переводя растерянный взгляд с одного на другого.

– Следственный комитет, майор Лещинская, – как можно более скучным голосом произнесла Марина за их спинами, доставая удостоверение. – Все остаемся на местах, не вынуждаем применять оружие…

Сработало. Синхронно хлопнули дверцы, с визгом и прокрутом завертелись колеса, и «бэха», изрядно стукнувшись задом о стену и дымя покрышками, умчалась прочь.

– Ой, это вы, – выдохнула девушка. – Спасибо…

* * *

… – Настоящее, настоящее, – протянула удостоверение Марина, в свою очередь отхлебывая мартини из бутылки. – Я и правда при Следственном Комитете работаю, только не майором, понятно, а просто консультантом, без званий. Я гражданское лицо. Но «ксива» выглядит солидно, согласись.

– Ага, – послушно согласилась Женя, разглядывая красные, с золотым тиснением «корочки». – Здорово! А я психотерапевт… вернее, заканчиваю учиться на психотерапевта.

– Правда, что ли? – не поверила Лещинская, передавая ей бутылку.

Они сидели на скамеечке и пили мартини прямо из бутылки, не особо чувствуя вкус. Пережитый стресс было решено смягчить совместным употреблением некрепкого спиртного. Требовалось обеим.

– Правда, конечно, а что такого? – удивленно покосилась Женя. – Гештальт-терапия, выбираю вот как раз специализацию. Думаю детским психотерапевтом пойти.

– Меня бы кто проконсультировал, – вздохнула Марина. – Всё не соберусь к вашему брату, хотя давно пора.

– А что у вас за проблема? – с какой-то профессиональной мягкостью спросила Женя.

– Коротко говоря, меня мучают депрессии после пережитой травмы, – пожала плечами Лещинкая. – У меня весьма специфическая работа, и для ее выполнения мне нужны некоторые специфические же способности. Так вот, в депрессии они у меня пропадают. Это меня расстраивает еще больше, и всё как-то окончательно разваливается.

– А какого рода травма? – осторожно поинтересовалась девушка. – Если это корректный вопрос, конечно.

– Умер при родах ребенок, – сухо произнесла Марина, боясь не к месту расплакаться. – И сразу после этого бросил муж. Я на антидепрессантах долго сидела.

– Ужас какой, – содрогнулась девушка, поставила бутылку на скамейку и как-то совершенно естественно и искренне обняла Марину.

Какая-то теплая волна поднялась изнутри, и предательские слезы всё-таки проточили дорогу наружу. Марина обняла девушку в ответ и расплакалась.

– Спасибо тебе, Женя, – сказала она через какое-то время, утираясь рукавом. – Когда ты доучишься, я буду первым твоим клиентом, обещаю.

– Заметано, – солнечно улыбнулась Женя. – Через полгода милости прошу. Но я могу и сейчас чем-то помочь, если хотите.

– Ну, мне бы сделать так, чтобы прекратились эти чертовы депрессии, – сказала Марина, вновь отхлебывая мартини и передавая бутылку Жене. – Желательно без таблеток. Что посоветуешь?

– Ну, сразу это не получится, – покачала бутылочным горлышком Женя. – Депрессия, в вашем случае – одна из стадий прожития горя. Их всего шесть: первый шок потери, отрицание потери, злость – самая, кстати, плохо проживаемая стадия, чаще всех уходящая в глубину – потом компромисс, потом депрессия, потом адаптация. Я бы предположила, что не отыграна до конца одна или несколько предшествующих депрессии стадий.

– И как их… отыграть? – Марина забрала у нее бутылку и сама хорошенько приложилась к мартини.

– Принять и дать выход наружу, – пожала плечами Женя. – Это не так просто сделать в обычной жизни – лучше у специалиста. Вряд ли вы сама вытащите на свет божий ощущение, что, скажем, злы и обижены на своего погибшего ребенка, оттого что он не позволил вам стать матерью. Психика такие вещи прячет.

– Странно, – удивилась Лещинская. – Я-то думала, мне будут советовать позитивнее смотреть на мир, искать себе нормального мужика и заводить новых детей. А тут никаких тебе сантиментов. «Дать выход наружу»

– Занозу ведь не замажешь тональным кремом, – усмехнулась Женя. – Вернее, можно, но пользы от этого не будет никакой, кроме вреда. Так и горе нужно пережить, переработать полностью, оно должно отболеть и остаться в прошлом. Это может занять не один год.

– Злость, говоришь? – задумалась Марина. – Ты знаешь, а в этом что-то есть. Я ведь действительно не позволяю себе злиться. На мужа, который бросил меня, когда был нужен сильнее, чем когда-либо. На мир, в котором происходят такие несправедливые вещи. Всё хорошо, Мариночка, это в порядке вещей, никто тебе ничего не должен… просто тебе плохо, но это как-нибудь пройдет.

– Да, тут явно есть зацепка для работы, – кивнула Женя с каким-то даже азартом. – Я бы взялась. Единственно что, не обещаю, что ваши «специфические способности» сразу восстановятся… хотя кто знает. О чем идет речь, если не секрет?

– Экстрасенсорика, – пожала плечами Марина. – Я ищу пропавших людей и занимаюсь кое-какой еще подобной работой для отдела «Т.О.Р.» Следственного Комитета РФ. Собственно, я и сейчас на задании – ищу пропавшего ребенка.

– Ничего себе! – поразилась ее собеседница и от удивления хлебнула столько мартини, что даже закашлялась. – Ох… Нет, я правда думала, что такие спецслужбы – это выдумка. А тут…

– Всё взаправду. – решительно поднялась Марина. – Слушай, это всё замечательно, но мне, кажется, пора. Я-то могу подождать следующей встречи с тобой, а вот маленькая Даша ждать не может.

– Даша? – переспросила Женя. – Это не светленькая такая, с острым носиком?

– Похожа, – удивленно ответила Лещинская, чувствуя. что сердце бьется чаще. – Откуда ты знаешь? Вот, кстати, у меня фото тут есть…

– Да! – энергично закивала Женя, едва взглянув на фотографию Даши с дедом и шашлыками. – Это она! Я ее сегодня видела в «Качелях» – показалась мне еще странной такой, не совсем в адеквате. Думаю, может, потерялась? Детский я психотерапевт или нет, в конце концов. Спрашиваю: «Привет, как ты»? Она говорит – «хорошо». И носом шмыгает, едва не плачет. Говорю: «Как тебя зовут? Ты не потерялась?» «Даша», говорит. Хотела мне что-то уже дальше сказать, но вдруг что-то вспомнила, посмотрела сердито и как задаст стрекача!

– Вспомнила, что она на весь белый свет обижена, – усмехнулась Марина. – «Качели»… далеко это отсюда?

– Вверх по Вяземской до конца, здоровенный торговый центр, – затараторила Женя. – Проще всего на сто тридцатом доехать…

* * *

…И снова она успела вовремя. Сегодня вообще был какой-то безошибочный вечер – всё происходило в свое время, а лишних звеньев в цепочке событий не было совсем. Сойдя с автобуса, Марина не стала заходить в призывно светящийся торговый центр, а отчего-то пошла вдоль стены, где парковка. И поэтому грузный усатый мужчина (весьма напоминающий, как она вдруг с омерзением поняла, ее бывшего мужа Петю), ведущий за руку белобрысую девочку с мороженым в руке, не смог с ней разминуться.

– Даша, – позвала она. – Кузнецова!

Девочка принялась озираться. Это была она, сомнений не оставалось. А вот усатый занервничал, и это Марине совсем не понравилось.

– Эй, гражданин, – сказала она, перегораживая ему дорогу. – Вы куда это девочку тащите?

– Не ваше дело! – грубо ответил усатый и свернул между рядами машин, почти волоча начинающую хныкать Дашу за собой. Пикнул сигнализацией, открыл дверь, толкнул девочку на заднее сиденье, закрыл, повернулся… и столкнулся нос к носу с разъяренной валькирией.

– Немедленно. Выпусти. Ее. Обратно, – очень раздельно произнесла Марина: от бешенства перехватило горло, и говорить получалось только так.

– Да пошла ты на…! – заорал усатый киднэппер. От него отчетливо пахло алкоголем и еще какой-то сладковатой дрянью. Увидев, что его вопль не произвел никакого впечатления, он вынул из кармана и раскрыл нож-бабочку.

– Уйди, сука, а то попишу!

Марина улыбнулась ему мертвой улыбкой и вырвала переднюю дверцу автомобиля с корнем. Вспоминая этот эпизод потом, она никогда не могла до конца поверить, что ей это удалось. Да и она ли это была вообще? Но, тем не менее, здесь и сейчас валькирия по имени Марина с протяжным скрежетом вырвала водительскую дверцу из петель и отбросила ее, как пушинку. Нож в руке усатого задрожал. Жутко улыбаясь, она точно так же вырвала и отбросила пассажирскую дверь, и тогда он заорал в голос и побежал куда-то сломя голову…