Текст книги "Особое задание"

Автор книги: Иван Ильин

Соавторы: Виктор Кочетков,И. Григорьев,Дмитрий Смирнов,Ариф Сапаров,Феликс Дзержинский,Сергей Даниленко-Карин,Абдулла Валишев,Григорий Оганезов,Карл Гринберг,Пётр Сидоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

В. Кочетков
РУДА, КОТОРАЯ ВЗРЫВАЛАСЬ

Притаились кое-где остатки разбитых белогвардейских банд внутри страны, никак не хотели смириться с успехами социалистического строительства, лелея надежду на восстания, интервенцию извне. Тщательно маскируясь, они пытались создать невидимый фронт борьбы с Советской властью.

Была холодная январская ночь 1928 года. За окном гудела, бушевала метель. Где-то на запасных путях, точно с перепугу, протяжно гудел паровоз. Было уже поздно, во всяком случае за полночь, и я – тогда участковый уполномоченный транспортного отделения ОГПУ на станции Верховцево, закрыв в сейф бумаги, собрался домой. Вдруг в дверь постучали. На пороге стоял чуть сутулый мужчина лет тридцати, в ватнике и старом треухе.

– Моя фамилия Захарченко. Я работаю дежурным на станции Сухачевка. Я тоже виноват… Что слушал его…

– В чем виноват? Кого слушал? Ничего не понимаю, – сказал я. – Говорите яснее.

– Ставского слушал, – выпалил гость.

– Ставского? О чем же он говорил вам?..

Вот что мне рассказал Захарченко.

Заведующий почтой Ставский ежедневно бывал на станции и в ожидании поездов, доставляющих корреспонденцию, подолгу засиживался в компании дежурных. Особенно он благоволил к Захарченко. Может быть, потому, что, не имея казенной квартиры на станции, Захарченко с женой снимали комнату в Сухачевке, где Ставский пристроился жить у зажиточной вдовы, а может, и потому, что Захарченко был сверстником Ставского.

В комнате дежурного по станции разговоры велись о разном, но чаще о трудностях жизни. Положение в стране было тяжелое, и Захарченко, считая Ставского обывателем-неудачником, которому Советская власть перешла дорогу, сочувственно выслушивал его жалобы, а иногда и поддакивал.

А вчера, видимо уверовав в надежность Захарченко, Ставский стал открыто поносить Советскую власть. «Погибла Россия, погибла ее интеллигенция, которой с этим сбродом не по пути», – с ненавистью говорил он.

Захарченко молча слушал, а Ставский, решив, что тот с ним согласен, продолжал в том же духе, все больше озлобляясь и теряя контроль над собой.

«Нет, это не простой обыватель», – решил Захарченко после очередного откровения начальника почты. Сменившись с дежурства, он сказал жене, что едет в Днепропетровск в отделение железной дороги, а сам с попутным поездом приехал на станцию Верховцево ко мне.

Рассказ меня заинтересовал, и захотелось узнать о Ставском более подробно.

– Скажите, товарищ Захарченко, – задал я гостю вопрос, – к Ставскому приезжает кто-нибудь?

– Не знаю.

– Может, Ставский сам куда-нибудь выезжает?

– О, да! Он довольно часто путешествует.

– Куда? Знаете?

– Еще бы. Ведь я кроме дежурного еще и билетный кассир.

– Ну что ж, – сказал я, улыбнувшись. – В таком случае вам и карты в руки. Выкладывайте все, что знаете о его путешествиях.

Началась вторая часть ночного повествования. Оказалось, что Ставский ездит через Верхне-Днепровск и Долгинцево в Кривой Рог за продуктами, мотивируя свои поездки тем, что магазины на рудниках лучше снабжаются, и он действительно привозит кое-что дефицитное, иногда и для него, Захарченко.

«В рудники за продуктами?.. – Я насторожился. – Верхне-Днепровск – Долгинцево – Кривой Рог… Странно».

– Кроме продуктов, Ставский ничего больше не привозил, не замечали?

– Как будто бы нет. – Захарченко подумал, потом добавил: – Впрочем, погодите. Дайте собраться с мыслями.

Захарченко сморщил лоб, потом, хлопнув себя ладонью по коленке, проговорил:

– Вспомнил!

И начал рассказывать, как Ставский, возвратившись из Кривого Рога, зашел в дежурку, как достал из мешка три килограмма мяса, которые он купил по просьбе Захарченко, а тот заметил на дне мешка несколько продолговатых трубок, обернутых в бумагу. Ставский быстро завязал мешок и поспешно ушел домой.

– Вы говорите, трубочки были обернуты в бумагу?

Я подошел к сейфу, вытащил динамитную шашку, какими в то время взрывалась рудничная масса на криворожских рудниках, и положил ее перед Захарченко.

– Похожи на эту?

Захарченко потрогал шашки и не задумываясь ответил:

– Очень похожи!

Новость была потрясающая.

– Спасибо вам, товарищ Захарченко. Большое дело вы сделали. Настолько большое, что и сами не подозреваете об этом. А теперь запомните: все, что вы мне рассказали, должно остаться только между нами. Ни жене, никому другому об этом ни слова!..

Криворожский рудный бассейн уже в те годы экспортировал руду в ряд стран, в том числе в Польшу. В транспортные отделы ОГПУ стали поступать сообщения о том, что при перегрузке руды на станции Шепетовка в польские вагоны, при киркировании (руда на открытых платформах смерзалась, и польские железнодорожники ее разбивали кирками) участились случаи взрывов, иногда с человеческими жертвами. Это, естественно, вызывало претензии польского правительства и грозило срывом торговли с Польшей. Буржуазная пресса подняла шумиху вокруг «злонамеренных» действий Советов против Польского государства.

Расследованием причин взрывов руды и выявлением лиц, причастных к взрывам, органы ОГПУ занимались самым активным образом. Однако результатов розыска пока не имели.

В случае подтверждения сообщений Захарченко мы получали ниточку, с помощью которой можно было добраться до тех, кто был заинтересован во взрывах.

Было ясно, что если Ставский враг, то действует он не один. Совершать диверсии помогают ему сообщники. За Ставским было установлено самое пристальное наблюдение. Все его связи подвергли тщательной проверке.

По распоряжению начальника отделения я выехал в Кривой Рог. Там вместе с работниками городского отдела ОГПУ занялись расследованием. Приходилось спускаться в шахты, изучать процесс взрывных работ от начала получения взрывной техники из кладовых до установки динамитных шашек в породе. Проверяли порядок хранения взрывчатки. Лица, связанные со взрывными операциями, внимательно изучались.

Было установлено, что в Кривом Роге Ставский посещает бригадира взрывных работ на руднике Каневского Станислава, в прошлом офицера белогвардейской армии Булак-Булаховича. Каневский, так же как и Ставский, был взят под усиленное наблюдение.

Я выехал на станцию Сухачевка, где встретился с Захарченко. Мы договорились, что я буду находиться на промежуточной станции Верховцево и Захарченко предупредит меня, если Ставский отправится в путешествие за продуктами по старому адресу. В этом случае ему надлежало немедленно позвонить мне в Верховцево и сказать: «Товарищ уполномоченный. Вы запрашивали о наличии скоропортящихся грузов на станции. Докладываю, таких грузов нет. Последняя отправка ушла сегодня пассажирской скоростью с поездом № 70 по назначению и с проводниками». Причем слова «по назначению» означали, что Ставский выехал в Кривой Рог, а если этого слова не будет, значит, он поехал в сторону Днепропетровска. «Проводниками» должны быть два наших оперативных работника, которых я связал с Захарченко.

Через несколько дней, ночью, Захарченко, проводив поезд, передал мне пароль.

Ставский в лицо меня не знал, но все же я оделся попроще – в кожух и шапку-ушанку. Поезд пришел с небольшим опозданием. Из вагона вышел один из наших сотрудников. Он коротко сообщил, что в почтовом вагоне со Ставским едет под видом спекулянта второй чекист, а сам он расположился в соседнем вагоне. Ставский ведет себя спокойно и уже лег спать…

В Кривой Рог поезд прибыл утром. Прямо со станции Ставский направился на барахолку, долго бродил, ни к чему не прицениваясь. Было видно, что он кого-то искал. Вот он подошел к женщине, торговавшей вязаными платками, и, улыбаясь как старой знакомой, приветливо поздоровался. Потом они отправились в город на Вежецкую улицу и зашли в дом, где жили Каневские.

Я понял, что сопровождала нашего «почтаря» жена Станислава Каневского.

Весь день Ставский никуда не выходил. Потом мы увидели, как Каневский шел домой с небольшим свертком.

Вечер и ночь прошли спокойно. Из дому никто не выходил. На рассвете, в седьмом часу утра, хлопнула дверь, и вышел Каневский. Он торопливо направился в сторону рудничного городка. Отсутствовал недолго и уже через несколько минут чуть не бегом вернулся.

Часа через два вышли все трое. Ставский нес мешок, коробку и толстую палку с заостренным концом. Жена Каневского была с кошелкой. Они направились на базар. Здесь «почтарь» распрощался с супругами и направился к железнодорожной станции.

На путях стояло несколько составов, груженных рудой и готовых к отправлению. Ставский прошел два состава, а возле третьего, верх руды которого был забрызган известью, остановился. Осмотрелся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, взобрался на тормозную площадку.

Вдоль состава шныряли безбилетники, ища себе укромные места для проезда.

Мы устроились на тормозной площадке по соседству со Ставским. Отличить нас от обычных пассажиров было невозможно, поэтому подозрений у нашего подопечного мы не вызывали.

Поезд пошел. Было морозно. Дул встречный ветер, выжимая из глаз слезы.

Несколько перегонов «почтарь» не двигался. Перед Верхне-Днепровском Ставский поднялся, посмотрел на соседний вагон, на тормозной площадке которого ехали наши работники. Они стояли к нему спиной. Затем повернулся в мою сторону. Я был закрыт тормозной площадкой и, оставаясь невидимым для него, вел непрерывное наблюдение за ним через щели тамбура.

Убедившись, что опасности нет, он развязал мешок и рассовал по карманам свертки. Затем он перелез через борт платформы, держа в руках остро отточенную палку. Острым концом он стал просверливать в руде отверстие. Затем опустил в лунку сверток и разровнял руду. Все это он делал не спеша, поглядывая на соседние тормозные площадки. Оперработники по-прежнему стояли к нему спиной. Ребята ждали моего сигнала.

Ставский вновь пустил в ход свою палку. Больше медлить было нельзя. В тот момент, когда Ставский полез в карман за очередной порцией взрывчатки, я махнул пистолетом. Это был сигнал к действию.

Выскочили два сотрудника. Скинув полушубки, они перескочили через сцепления двух соседних платформ и схватили преступника за руку, в которой он держал палку и заряд динамита.

Ставский от неожиданности тяжело опустился на руду. В его глазах отражался смертельный страх.

Сотрудники извлекли из его карманов еще три неизрасходованные шашки.

В тот же день на квартире Ставского был произведен обыск. В сарае нашли еще до двух килограммов динамита.

…Этот матерый враг, разоблачить которого помог простой рабочий, давно запятнал свои руки кровью советских людей. Служа в контрразведке армии Деникина, лично участвовал в расстреле пленных красноармейцев, уничтожал членов подпольных организаций, оставленных для работы в тылу врага.

Уйдя после разгрома белогвардейских банд в подполье, Ставский акклиматизировался и стал искать единомышленников. Он разыскал Каневского, а найдя сообщника, привлек его к диверсионной работе.

Но всему бывает конец. Пришел он и для диверсантов. Суд сурово покарал их.

М. Топильский
УДАР ПО БАСМАЧАМ

НАЧАЛО КОНЦА

После знойного дня, когда солнце, словно зацепившись за что-то невидимое, застыло в зените, загоняя все живое в убежище, под толстые стены дувалов, наступила спасительная ночь. Погрузился в неспокойный сон и город Ташауз, расположенный на северной окраине песчаной пустыни Заунгузские Каракумы.

Долго ворочался с боку на бок командир кавалерийской бригады Яков Мелькумов. Мысли то и дело возвращались к недавнему совещанию в окружном комитете партии, где пришлось здорово поспорить. Уже засыпая, комбриг продолжал доказывать, что руководить трудовым народом Советской Туркмении должен сам народ, а не феодальная знать, которая засела на руководящих постах в ряде ревкомов…

Стук в дверь вернул засыпающего Мелькумова к действительности. Он недовольно проворчал:

– Даже ночью не дадут человеку выспаться! – Накинув на плечи халат и сунув в карман пистолет, он пошел впустить ночного гостя. – Кто?

– Свой я, открой!

В дверях показался начальник Особого отдела ВЧК Владимир Четвертаков.

– Прошу прощения, Яков Аркадьевич, что потревожил. Дело очень срочное. Получены сведения, что в доме заместителя председателя ревкома Кочкораева состоялось антисоветское совещание. Вот ознакомьтесь. – И Четвертаков протянул Мелькумову несколько листков бумаги. Подвинув к себе небольшую керосиновую лампу, комбриг углубился в чтение. Чем дальше он вникал в суть донесения, тем больше хмурился.

А рассказало оно ему о многом. Кочкораев, прикрываясь должностью заместителя председателя Ташаузского ревкома, творил черные дела против Советской власти. У него в доме состоялось собрание его единомышленников. Присутствовали князьки Нияз Бахши, Якши Кельды, Гулям Али-хан. Свой человек Владимира Четвертакова со скрупулезной точностью записал всю беседу. Самым ценным было сообщение о предстоящем приезде в Туркестан английского разведчика Макензи…

– Ну что ж, приготовим гостю достойную встречу, – проговорил Мелькумов. – Подготовку встречи принимай на себя, Володя. Продумай хорошенько каждую деталь, подбери людей из дехкан, и так, чтобы о результатах встречи никто не знал. Есть у меня одна идея, которую можно будет осуществить после поимки Макензи.

– Будем стараться, Яков Аркадьевич, – горячо заверил чекист командира бригады. – Во всяком случае, у меня есть люди, которые ночью видят так же хорошо, как и днем, и отлично умеют ловить диких лошадей. Думаю, это искусство сейчас пригодится.

…Весь день у Владимира Четвертакова ушел на подбор людей, которые должны были вместе с ним выполнить задуманную операцию.

Наконец группа сколочена. В нее вошли те, кто уже не раз помогал Советской власти очищать землю от разной нечисти.

С наступлением темноты к мосту, перекинутому через Ката Арык, подошла группа дехкан с кетменями на плечах. Ее вел пожилой туркмен с седой бородой. В руке он держал бухту тонкой веревки.

Около моста сделали привал. Присели по восточному обычаю на корточках.

– Только уговор, не спать! – шепотом сказал старик. – А то птицу упустим!

– Что вы, ата Дурды, – ответил за всех голос из тьмы. – Как можно спать? Ведь мы не к теще в гости пришли… – Потом помолчали, разошлись по одному в разные стороны и растаяли в темноте. Только возле белобородого осталось несколько человек.

Дурды, сойдя с моста, прилег на насыпь и притаился. Прошел в томительном ожидании час, другой. Город, измученный дневной жарой, спал. Было так тихо, что даже им, ночным охотникам, не верилось, что есть еще люди, которые также не спят.

Послышался шум осторожных шагов. Кто-то неторопливо шел к мосту. Дурды, словно ящерица, сполз с насыпи. Снизу ему было хорошо видно все, что делалось на мосту. Вот на него взошел человек. Вот он подошел к перилам моста и, опершись на них, что-то долго и внимательно высматривал. Казалось, что этот человек просто вышел подышать ночной прохладой реки.

Наконец он повернулся и быстро пошел обратно в степь.

Вслед ему из-под моста раздался крик шакала.

Едва утих этот крик, как возле старика появилось несколько человек.

– Брать будем с этого места, – сказал старик. – Отсюда бросать аркан удобнее.

– А может, ата, вернее будет оглушить пришельца палкой? – проговорил один из группы. – Так будет вернее. Темень, хоть глаз выколи. Арканом промахнуться можно.

– А ты когда-нибудь видел, чтобы Дурды промахивался? – проворчал в ответ старик.

…Конь вынес всадника на мост. Рядом со стременем шел человек. На середине моста они остановились.

– Ну вот и миновали все преграды, – тихо проговорил пеший. – Теперь можешь дать повод коню. Прощай!

Всадник не успел даже ответить. На его плечи молнией метнулся аркан, сильная рука выдернула его из седла. Миг – и всадник, словно мешок, свалился в воду.

Это произошло настолько неожиданно, что пеший остолбенел. Придя в себя, он кошкой кинулся к коню. Но повода поймать не успел: сильные руки схватили его за плечи и прижали к мосту.

Утирая пот и воду с лица и бороды, Дурды победно осмотрел недавнее место схватки и, обращаясь к одному из туркмен, сказал:

– Саид! Этого, – и он указал рукой на мокрого всадника, – вали на седло и срочно доставь к начальнику. Да проверяй по дороге его затычку, а то заорет еще, стервец! А этого тащите ко мне во двор.

Утром председатель Ташаузского ревкома прибежал к Мелькумову.

– Яков Аркадьевич! Принимайте срочные меры: мой заместитель Кочкораев ночью пропал. Искать надо!

– Искать будем, – ответил Мелькумов. – Я уже дал команду по всем разъездам, сообщил его приметы. Найдем вашего заместителя, успокойтесь. А что это он вздумал гулять по ночам? Не спится?

– Это его привычка. Я его не раз предупреждал, что такие прогулки могут окончиться печально. Кочкораев только смеялся в ответ. Вот и досмеялся! – вздохнул председатель.

Несколько часов длился словесный поединок Четвертакова с ночным гостем, захваченным на мосту. Не зная, чем располагают чекисты, Макензи искал наиболее убедительный аргумент для своего путешествия.

– Я занимаюсь саранчой, – упорно твердил разведчик. – Я ученый-энтомолог. Наша станция находится в Иране. Мы работаем в тесном контакте с русскими учеными, которых также интересует саранча. На вашей территории оказался случайно. Увлекся погоней, преследуя новый вид саранчи. Это случается и с вашими учеными, которые забредают на территорию Ирана. Ведь не судить же за это?

– Наши ученые посещают Иран не тайно, а с разрешения властей. И в Иране, если они туда прибывают, встречаются с людьми, имеющими отношение к науке, а вы устраиваете встречи с людьми, не имеющими никакого отношения ни к науке, ни к саранче. Да и Кочкораев показал совсем другое…

– Какой Кочкораев? Это имя мне неизвестно. Зачем вы пытаетесь впутать меня в какую-то темную историю!

– История действительно темная, мистер Макензи, но тень наводите вы. Пора кончать ломать комедию. Я могу рассказать вам, кто вы, откуда и с какой целью прибыли в Туркмению. Но это лишняя трата времени. Могу только уверить вас, Макензи, что «Интеллидженс сервис» придется искать другого шпиона.

– Это еще нужно доказать, что я шпион, – улыбнувшись, проговорил Макензи.

Четвертаков выдвинул ящик стола и достал несколько пергаментных листков.

«Ученый» побледнел.

– Узнаете? Вы хотели доказательств. Вот они! Мы расковали вашего скакуна. Очень неосторожно вы запрятали эти доказательства, мистер Макензи. Кто же подковывает лошадь кошмой, когда кругом пески?

Шпион молчал.

– Думаю, – после минутного молчания сказал Четвертаков, – этих доказательств достаточно, чтобы вы никогда не увидели Лондона. Будет лучше, если все расскажете честно – это единственное, что может облегчить вашу участь.

И Макензи заговорил.

…Вместе с первыми солнечными лучами, осветившими застывшие песчаные барханы Каракумов, к массивным воротам курганчи[52]52
  Курганча – крепость, огороженный двор.


[Закрыть] Каландар подскакали два всадника. Кругом, куда ни посмотришь, простирались мертвые пески. Километрах в пяти от курганчи громоздились развалины когда-то грозной крепости Ак-Тюбе.

Из-за стен глинобитного здания торчали острые купола серебристых тополей, огромные шапки тутовника.

Один из всадников, пожилой туркмен, не слезая с коня, рукояткой камчи[53]53
  Камча – плетка, нагайка.


[Закрыть] сильно постучал в створку ворот. Его спутник, прикрыв лицо надвинутой на глаза папахой, молча сидел в седле. Только его породистый скакун нервно перебирал ногами.

Крепость молчала. Снова стук в ворота. Грубый голос спросил:

– Почему беспокоите правоверных до утреннего намаза? Кто такие?

– К Джунаид-хану. Мадраим-бай направил паломника от гроба пророка!

– Джунаид-хана ищите около колодца Палчыклы, – тихо и вежливо проговорил голос. – Здесь живут мирные пастухи.

– Не всякий может знать, где надо находиться вождю вольных иомудов. Аллах отпустил слишком мало дней жизни правоверному, чтобы он мог их тратить, бродя по пустыне без надежного проводника, – ответил всадник.

Окошечко в воротах сразу захлопнулось, и ворота распахнулись. Всадники въехали во двор крепости. Несколько вооруженных нукеров[54]54
  Нукер – воин из личной охраны правителя.


[Закрыть] взяли под уздцы коней прибывших и, подождав, когда гости спешатся, быстро увели коней.

Рослый туркмен с револьвером на поясе пригласил гостей следовать за ним. Всадники вошли в чистую комнату, устланную текинскими коврами.

– Прошу обождать, – сказал провожатый и удалился.

Путники, сняв верхние халаты и головные уборы, присели на ковер. Один из гостей оказался жгучим брюнетом, на вид лет тридцати пяти. Сильный загар и местная одежда не могли скрыть его европейского происхождения. Его напарник – пожилой человек с густой проседью в бороде – туркмен. Гости молча переглянулись. Потом старший негромко проговорил:

– Не мешало бы умыться с дороги, но не вижу, где это можно сделать.

– Придется потерпеть, раз нукер не нашел нужным нам это предложить, – ответил молодой спутник.

За дверью послышалось шарканье ног, негромкий кашель, и через минуту порог переступил человек, настолько тучный, что гости сначала увидели его огромный живот и уж только потом – самого. На голове вошедшего красовалось хитроумное сооружение из зеленого индусского шелка. Почти до пола спадал с плеч шелковый халат.

– Кого аллах прислал в наше скромное убежище? – тонким фальцетом пропищал толстяк, сверля находящихся в комнате маленькими, кабаньими глазками из-под насупленных бровей.

– Салам алейкум, ишан Сапар Косе, – степенно проговорил пожилой туркмен, склонив голову перед вошедшим. – Прими из наших уст привет от ишана Авлия.

– Алейкум салам! – ответил толстяк, прикладывая руку к груди. – Простите за то, что не знаю ваших имен.

– Я недостойный слуга пророка, прах под его ногами – Перли Чарыев. А это посланец наших друзей из-за моря сахиб Макензи, коего я обещал проводить к сардару[55]55
  Сардар – военачальник.


[Закрыть] Джунаид-хану, – ответил старший гость.

– Рад вас видеть, Перли Чарыев. Извините, что сразу не признал, – произнес Сапар Косе. – Сейчас же доложу о вас хану. – И, пятясь задом, более быстро, чем вошел сюда, он покинул комнату.

Через несколько минут вошел высокий старик в белой чалме. Это был духовник Джунаид-хана – Ахун-ишан.

– Привет вам, уважаемые гости, – проговорил он. – Наш повелитель и вождь приглашает вас к себе.

Гости молча поклонились и последовали за ним в другую комнату.

Прошло еще несколько минут. Наконец невидимая рука распахнула ковер на стене, и перед присутствующими предстал представительный старик в богатом вооружении. Это и был Джунаид-хан – главарь туркменского басмачества, последняя надежда туркменской контрреволюции.

Лишь немногие знали, что этот старик, любивший играть роль политического деятеля, был всего-навсего самым заурядным шпионом, значившимся под трехзначным номером в сейфах английской «Интеллидженс сервис».

Гости, увидев Джунаид-хана, встали и почтительно поклонились. Макензи, сделав шаг вперед и приложив руку к груди, произнес:

– Наш шеф, уважаемый сардар, шлет вам дружеский привет и просит приютить меня в качестве вашего гостя.

– Я сам, мои люди, стада и жилища всегда в распоряжении нашего высокого друга. Но мой друг далеко, а я, смиренный слуга пророка, стал слаб на память, – притворно и вместе с тем покорно ответил Джунаид-хан.

– Высокий шеф считает вас орлом Каракумов, желает тысячу лет жизни и передает вам знак своего доверия и уважения, – медленно проговорил Макензи, протягивая хану небольшую золотую шкатулку и пергаментный свиток, запечатанный красным сургучом.

Джунаид-хан, приняв подарки, передал пергамент Ахун-ишану, опустился на подушки и пригласил гостей последовать его примеру.

Ишан Ахун наклонился к уху Джунаид-хана и стал шепотом передавать содержание документа.

Выслушав то, что ему передал Ахун-ишан, главарь басмачей почтительно сказал:

– Я очень рад, что мой высокий друг не забывает нас. Меня радует и то, что последние из колеблющихся младохивинцев наконец вспомнили, что они мусульмане.

– Мы никогда этого и не забывали, уважаемый хан, – отозвался Чарыев. – Но времена были иные, а события очень горячие.

Джунаид-хан неприязненно посмотрел на говорившего, потом произнес:

– Вы и запутались в этих горячих событиях. А запутавшись, себе и мне принесли много вреда. Однако мы поступаем невежливо, вынуждая нашего дорогого гостя слушать неинтересные споры. – И он повернулся к Макензи: – Благополучно ли было ваше путешествие?

– Благодарю вас. Путь мой был не из легких, но закончился благополучно. К счастью, в Туркмении много людей, которые по-прежнему остаются нашими друзьями.

Ваш спор, уважаемый сардар, с моим провожатым достоин внимания. Он проливает свет на другие споры, которые велись несколько дней назад в доме заместителя председателя Ташаузского ревкома, где мне довелось присутствовать.

– Ну, если вы успели познакомиться с этим неудачным кандидатом в вожди каракумских туркмен, то тогда не будем терять времени понапрасну, – весело проговорил Джунаид-хан и, поднявшись с подушек, широким жестом радушного хозяина пригласил гостей следовать за ним.

Ахун-ишан поспешил вперед и открыл дверь перед Джунаид-ханом. Вслед за хозяином гости вступили в большую комнату, где сидело много родовых вождей из туркмен.

– Правоверные! – громко произнес Джунаид-хан, едва переступив порог комнаты. – Наш высокий друг и покровитель прислал к нам своего доверенного человека сахиба Макензи для ознакомления с делами в Хорезме и оказания помощи. Прошу считать его нашим дорогим гостем.

Макензи, сделав шаг вперед, приложил руку к груди и произнес:

– Салам алейкум, вожди каракумских народов! От имени моего шефа передаю вам самый искренний привет и пожелания успеха во всех ваших делах.

Чистый туркменский выговор, подчеркнутая вежливость и уважение произвели на сидящих хорошее впечатление. Старики дружно закивали головами, заулыбались.

Снова взял слово Джунаид-хан.

– Мы собрались здесь для того, чтобы решить ряд вопросов. Я хочу послушать уважаемого Гудама Али-хана, что скажет нам он.

– Многими способностями наградил меня аллах, – так начал свою речь смуглый старик, сидящий в центре комнаты, – могу кафиров[56]56
  Кафир – неверный.


[Закрыть] истреблять, держать в страхе своих рабов, а вот речи говорить не умею. Но раз вождь приказывает, скажу: сейчас настало время истребить вожаков взбунтовавшейся черни. Надо сделать так, чтобы большевики не знали, откуда на них падет удар…

До поздней ночи продолжалась беседа злейших врагов Советской власти. Один оратор сменял другого, но суть речей была одна – свержение власти, которую они ненавидели, которой боялись. Выступление каждого было пронизано единственным стремлением – создать в Туркмении свое, мусульманское государство.

Совещание закончилось. Джунаид-хан был объявлен вождем, которому поручили готовить восстание против Советской власти.

В эту же ночь Макензи в сопровождении Сапара Косе и Чарыева покинул ставку Джунаид-хана. Макензи вез своему шефу подарок хана – изящную камчу с ручкой из ноги джейрана. В искусно высверленной ручке камчи запрятали решение совещания, подписанное всеми его участниками, и только один ишан Ахун, который оформлял этот документ, «забыл» подписать его.

Утром Макензи и его спутники прибыли к Мадраим-баю. Здесь их ждали несколько узбекских феодалов и басмаческий курбаши[57]57
  Курбаши – предводитель.


[Закрыть] Шакир-бала.

За завтраком Сапар Косе проинформировал своих друзей о совещании у Джунаид-хана. Это сообщение было принято по-разному. Были и такие, кто остался недоволен.

– Нельзя доверять этому разбойнику, – горячо сказал один из баев. – Он уже раз обманул нас.

Его поддержал Шакир-бала:

– Лучше прорваться через границу и зажить там по-новому, чем добывать трон новоявленному туркменскому падишаху.

Долго грызлись эти волки за власть, за верховодство над людьми. Грызясь, они не забывали, что главная их цель – борьба с Советской властью. Только на этой почве они и находили общий язык.

После долгих споров пришли к решению: если Джунаид-хану удастся свалить Советскую власть в Туркмении, то, оказав помощь ему, создать свое, младохивинское государство. Если провал – уйти за кордон.

Макензи на этом совещании не присутствовал. Еще когда подъезжали к курганче Мадраим-бая, он предупредил Сапара Косе:

– Прошу вас обо мне здесь не рассказывать. Пусть на это время я буду нукером Перли Чарыева. А с наступлением темноты помогите незаметно покинуть курганчу.

Сапар Косе хотел что-то возразить. Макензи, заметив это, добавил:

– Каракумы я знаю как свои пять пальцев.

Бандит в знак согласия только почтительно склонил голову. Для него Макензи был посланцем могущественной страны, и воля его была для Сапара законом.

– Ну, Силаев, рассказывай о своих похождениях у Джунаид-хана, – обнимая чекиста, сказал Четвертаков.

Посвежевший, помолодевший после умывания Силаев сел за стол.

– А ты уверен, товарищ Силаев, – начал начальник отдела, – что для Джунаид-хана и его окружения ты остался Макензи?

– Иначе бы мне не сидеть в этой комнате. Басмачи дипломатии не признают. Кончают лазутчиков на месте.

– Убедительно. Ну рассказывай.

– У меня сложилось мнение, что помешать выступлению Джунаид-хана мы уже не успеем. Но обезглавить готовящееся восстание можем. В наших руках все те, кто, прикрываясь должностями на советской службе, являются пособниками басмачей. Вот с них и начнем.

– А что тебе удалось узнать о дне выступления Джунаид-хана?

– К сожалению, ничего. Но думаю, выступление басмачей – это отвлекающий маневр, которым англичане хотят прикрыть свою акцию где-то в другом месте, – ответил Силаев.

…Чарыев, устав с дороги, расположился на отдых у колодца. Чувствовал он себя превосходно: басмачи не тронут – свой человек. Если задержат «товарищи», скажет: еду к родственнику в гости.

Словно подслушав его тайные мысли, к колодцу подскакала группа всадников. Перли удивился, увидев среди них Четвертакова.

Соскочив с иноходца, чекист вежливо поздоровался с путником:

– Салам алейкум! Милости просим к нашему достархану[58]58
  Достархан – скатерть с угощением.


[Закрыть].

– Вот спешу к своему родственнику Кунар-хану, – не дожидаясь вопроса, сказал туркмен, ставя на коврик допитую пиалу чая. – Болен он очень сильно.

– Вы и нас заставили спешить, – заметил Четвертаков. – Гнали коней, чтобы отговорить вас от этой поездки.

– Гнали, чтобы отговорить меня?

– Ваш родственник Кунар-хан разоблачен, как злейший враг. Его трудно спасти, но вас еще можно, – спокойно ответил на вопрос Четвертаков. – Напрасно вы хотите убедить себя, что Советская власть враждебна к вам.

– Тут что-то не так. Мне кажется, товарищ начальник, вы глубоко ошибаетесь, заставляя выслушивать меня такие непонятные слова, – нахмурившись, проговорил Перли.

– Ошибаюсь? Допустим. Но тогда скажите мне, какая нужда заставляет вас разъезжать по Каракумам, бывать в крепости Каландар?

– Я в крепости давно не бывал и дел с Джунаид-ханом не веду, – быстро ответил Чарыев.