Текст книги "Дождь в моем сердце (СИ)"

Автор книги: Ива Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 27

Вот так сразу поверить, что все было ложью, – очень трудно. Почти невозможно, потому что, несмотря на все доводы здравого смысла, душа сопротивляется. С одной стороны, образ хрупкой фарфоровой девочки снова стоит перед глазами во всей своей первозданной прелести и беззащитности, такой, каким он его запечатлел еще в детстве. Такой, какой он снова увидел ее сегодня, когда она спускалась по лестнице. С непривычной прической, в непривычном платье по обычаям здешних мест – все это делало Лейсан еще более хрупкой, беззащитной на вид и нереально красивой. И невозможно было поверить, что перед ним опытная лгунья, беспринципная шлюха и черная душа.

А с другой стороны… что же, не только Чин все время лгал, но и сестренка? Она ведь подтвердила слова мужа. И другие родственники Лейсан – они-то почему…

Злой голос в голове под мерное шуршание метлы по двору насмешливо напомнил слова здешней главной женщины: «Шадаг по природе своей всегда лжив и подл». Ему нет веры. Просто потому что. А уж если более статусный человек обвинит его в преступлении…

Знакомо, да? Он ведь не совсем дурак, хотя и умным себя теперь не назовет. Слово женщины всегда меньше весит, чем слово мужчины. Если Чин оговорил Лейсан перед родичами – понятно, кому они поверили. Но зачем он это вообще делал?!

Прошлое раскручивалось перед глазами, застилая настоящее, но не мешая рукам и телу совершать привычные движения. Все же он не зря один из лучших воинов и, если принять грязную работу как тренировку воли и выносливости, справляется получше многих.

Тот взгляд у стены лилий. Если напрячься и вспомнить. Тренировки воинов включают дисциплину ума и медитации. Размеренные движения помогают сосредоточиться. Что было во взгляде друга в тот самый день, когда он впервые увидел Лейсан?

Вот глаза Чина вспыхивают, когда он смотрит… и темный огонь сменяется досадой, когда он замечает, что друг тоже разглядывает одну-единственную девочку. А потом? Нет. Все же слишком много времени прошло, чтобы с уверенностью восстановить этот день в памяти. А все, что было потом, – ведь в голову не приходило присматриваться, ловить нюансы, отслеживать выражение глаз. Вообще нет уверенности, что и сценку у стены лилий он себе сейчас не придумал в голове, подгоняя ситуацию под новые обстоятельства.

Ф-ф-ф… Если не помогает память – следует включать логику и расчет. И безжалостная логика подсказывает один-единственный ответ: Гойчин сам хотел эту девушку. Болезненно и настойчиво. Если принять эту «болезнь» за отправную точку, все дальнейшее укладывается в футляр правдоподобия, с точностью повторяя все изгибы обстоятельств.

И все равно. Все равно…

Если бы не этот ее взгляд вчера. Он бы не поверил и отринул даже логику. А теперь душа полна сомнений.

Единственное правильное решение – прекратить обвинять кого бы то ни было и начать смотреть вокруг трезвым взглядом. Забыть на время, что Лейсан по-прежнему желанна, и отстраниться, чтобы оценить ее поведение при помощи головы, а не других органов. А потом хорошо подумать и сделать выводы…

– Ты почему с утра ушел без разрешения? – Сердитый голос за спиной заставил Лильрина замереть с метлой в руках. – А если бы эта ненормальная опять на тебя кинулась? У меня нет времени бегать и спасать тебя от каждой озабоченной девчонки, которая захочет воспользоваться твоим беспомощным положением!

Лейсан стояла перед ним, уперев руки в боки, похожая на растрепанного птенца цапли, широкий халат наброшен на ночную рубашку, из-под которой видны трогательно тонкие лодыжки. И опять эта девчонка выскочила во двор босиком – что за привычка вечно забывать про обувь? А теперь стоит, крохотные пальчики поджимает от холода. А сама шею вытянула, и глаза круглые от злости. Ругается.

Лильрин сам не ожидал той волны всепоглощающей нежности, что его накрыла. Стоял с метлой наперевес, слушал, как звонко, на весь двор, чихвостит его «хозяйка», и глупо улыбался. Наверное, впервые с того дня, как попал в верхний мир и потерял свободу.

От вчерашней ее наведенной красоты не осталось и следа – прическа растрепалась, на щеке отпечаток уголка наволочки, краска, которой ей подвели глаза, размазалась по векам, сделав девушку похожей на бамбукового медведя. Почему же ему вдруг показалось, что прекраснее этого подпрыгивающего от возмущения воробушка нет никого на свете?

– Ты дурак или прикидываешься?! – между тем продолжала ругаться Лейсан. – Взрослый уже, дубина такая, а простых вещей не понимаешь! Слышал ведь, что сказала Маирис! Ладно, на меня тебе плевать, но себе-то зачем вредить?! И вообще. Ты ел сегодня? Ну что ты лыбишься, как деревенский дурачок, которому в детстве мельничным камнем голову ушибло?!

Лильрин, продолжая улыбаться, взял и подхватил ее на руки, ловко, чтобы ей было удобно сидеть и неудобно барахтаться. И с легким вызовом посмотрел прямо в снова округлившиеся глаза.

– Камни холодные, госпожа. Нельзя ходить по ним босиком, вы простудитесь. Как целительница, вы должны это понимать лучше других, – сказал он со всем почтением вышколенного телохранителя и, более не рассуждая, направился к лестнице, ведущей на галерею.

Лейсан, похоже, на какое-то время потеряла дар речи, хотя Лиль ждал, что сейчас она либо снова начнет ругаться на весь двор, либо что-то сделает… с помощью тех неведомых сил, что боги вложили в ее руки при переходе в верхний мир.

Но она продолжала молча смотреть на него и о чем-то напряженно думать, то сводя четко очерченные брови к переносице, то слегка недоуменно приподнимая их.

Самоназначенный телохранитель почти дошел до лестницы, когда ему помешали.

– Милая эсса? Этот шадаг опять вызвал ваше неудовольствие? – раздался вдруг во дворе третий голос, и улыбку Лильрина как ветром сдуло. Он мгновенно напрягся и зло прищурился на появившегося неизвестно откуда светловолосого варвара, того самого, который…

– Доброе утро, капитан Валентайн. – Воробушек моментально обернулся, поджал губы и уставился на незваного гостя таким же строгим взглядом, каким только что прожигал самого Лильрина. – Я буду вам признательна, если вы перестанете все время вмешиваться в мои дела, особенно неожиданно возникая за спиной.

Ух, сердитый воробей. Лиль не знал, то ли злиться, что она вообще разговаривает с чужим мужчиной, то ли радоваться тому, что Лейсан откровенно не рада присутствию того.

– Поставь меня, – между тем тихо, но так решительно скомандовала девушка, что он послушался.

Глава 28

– Простите, милая эсса, я виноват, – быстро сориентировался Сириан. – Но мне уже рассказали о вчерашнем происшествии, и…

– И я еще раз прошу вас не вмешиваться в мои дела, – Лейсан говорила спокойно, но так твердо, что перечить ей никто не решился. – Я благодарна за заботу. Передайте вашей тете, что ей я скажу спасибо отдельно. А теперь, если не возражаете, я хочу пройти к себе.

Она подождала, пока капитан не уступит ей дорогу, и быстро пошла к лестнице, выпрямившись и ступая с такой легкостью и грацией, словно и не по холодным камням босиком, а по шелковому ковру в лучших туфлях.

А потом обернулась и так посмотрела на обоих мужчин, что в груди Лильрина невольно снова вспыхнул огонек ревности. С какой стати она улыбается этому… которого сама только что отослала к тетке?!

Он еще несколько секунд медлил, а потом решительно направился следом за уходящей девушкой, подчеркнуто не обращая внимания на застывшего в шаге светловолосого варвара.

– Зря надеешься, шадаг, – резко сказали ему в спину. – Она все равно никогда не будет твоей. Даже несмотря на то, что червоточина в твоей ауре уменьшилась почти вдвое.

Лильрин замер, осмысливая сказанное. Червоточина? Та метка, из-за которой здесь его сделали рабом, та самая, глядя на которую морщились все без исключения здешние жители? Она стала… меньше? Что это значит?

– Совсем она не исчезнет, не надейся. Ты слишком долго жил в нижнем мире и впитал его отношение к женщинам, – продолжал капитан. – Но даже если вдруг… ты сумеешь доказать право на свободу, целительница такой силы никогда не снизойдет до безымянного. А ты не сумеешь дать ей то, чего она достойна.

– Посмотрим, – холодно произнес Лиль, не оборачиваясь. И пошел догонять свою фарфоровую госпожу.

Лейсан

Вообще, я дура, конечно. А то не знала раньше, что, если проблему накрыть тряпочкой и задвинуть в угол, она все равно не исчезнет, только еще завоняет и покроется плесенью, например. И тряпку съест.

Так и с бывшим женихом на мою голову. Выпихнула из комнаты и сделала вид, что его нет. Вроде живой, вроде работает, никто больше не бьет. Хоть бы раз сходила проверила, чем его там вообще кормят и кормят ли. Ну, то есть от голода вроде не падает, но…

Короче говоря, как ни пытайся сама себя обмануть, а правда все равно вылезет. Если не позволила убить человека сразу – так и нечего теперь делать вид, что ты ни за что не отвечаешь.

Вчера он притих за печкой, удовлетворившись моим запасным одеялом, а у меня сил не было даже умыться перед сном. Я сама не ожидала, что это глупое происшествие так на меня повлияет. Словно с головой окунулась в прошлое и едва не захлебнулась в нем. Да, переломила несправедливость и где-то в глубине души почувствовала, как зарастает трещина, оставленная там много лет назад. Но на это неожиданно ушли последние остатки моих сил…

Не успела приказать Лильрину оставаться в комнате, пока я не решу, что делать с ним дальше. А этот гордый орел с утра снова за метлу и поскакал туда, где его любая из учениц спокойно может зажать, и ничего ей за это не будет.

Не знаю, вот по-честному – так ему и надо. Какая-то гадкая часть моей души страшно радуется тому, что мужчина полной ложкой получает то, чем пичкал женщин, когда имел власть. Вот прямо сесть и наслаждаться. Но почему-то не получается. Гадкая часть души побухтела и ушла, а вся остальная душа, та, которая совесть, наточила зубы и многозначительно оскалилась.

Да ладно, ладно! Можно подумать, я бросила невинную овечку на растерзание волкам. Сам поперся. В окно слышно, как он там метлой по камням скребет. А женских голосов не слышно. Но это пока, так что лучше сбегать и забрать от греха.

Всë, что случилось дальше во дворе, было для меня полной неожиданностью. Еще и досадной, потому что я опять забыла обуться, а кое-кто с расплывшейся в улыбке рожей не преминул мне об этом напомнить. Так бы и треснула по башке… если бы он продолжал оставаться свободным мужчиной. А того, кто от меня зависит, я стукнуть не могу, и это несправедливо!

Сириан еще. Почему он вечно возникает на моем пути исключительно в самый неподходящий момент?

Я не слышала, что они там с Лильрином друг другу сказали, почувствовала только два взгляда в спину и фыркнула про себя, как сердитая кошка. Петухи! И смешно, и зло берет.

Поднимаясь по лестнице, уже скоро услышала за спиной шаги и немножко выдохнула – топает только один, и топает, не остался упрямо торчать во дворе в обнимку со своей ненаглядной метлой. Ох, это же надо теперь искать ему другое занятие и идти узнавать насчет еды… Я даже не знаю, где и как моего бывшего жениха кормили до сих пор! Стыдно, а еще целительница. Нельзя быть такой безответственной…

Все эти чувства смешались во мне в такой непонятный ком, что встали поперек груди и мешали вздохнуть, ну и я встала на лестнице, пытаясь справиться с собой. Настолько сосредоточилась, что не сразу услышала дикий вопль откуда-то снизу:

– Гурай! Ложись!

Легкая тростниковая крыша над лестницей страшно затрещала и посыпалась мне на голову обломками, а я буквально оцепенела, глядя, как сквозь пролом ко мне тянутся огромные когтистые лапы. Они почти достали, когда что-то ударило меня в грудь с такой силой, что снесло с лестницы, проломило перила, и я полетела вниз, вниз...

Обиженный рев где-то там, в вышине, совпал с ударом, таким сильным, что у меня вышибло воздух из легких. Но… но…

Но мне не было больно. И вообще, удар был слабее, чем должен, потому что я упала не сама по себе, а…

На камнях навзничь лежал Лильрин, который и снес меня с лестницы, спасая от страшных когтей, а потом мы вместе упали во двор, и он на лету извернулся, умудрившись еще и приподнять меня над собой, поэтому я даже не расшиблась, только дыхание перехватило.

А он упал на камни. И смотрел сейчас на меня широко раскрытыми глазами, в которых медленно таяли радость и… жизнь.

Этот идиот улыбался, а из уголка его рта медленно вытекала струйка крови и страшно пузырилась, намекая на пробитые легкие. А его тело уже тяжелело в моих руках, той особенной тяжестью, какой наливаются мертвые. Мне ли не знать, я столько раз отчаянно боролась и проигрывала, чувствуя неумолимое наступление смерти.

Но не сейчас!

– Не смей! – кажется, я закричала, но не голосом, а как-то иначе. А потом внутри меня упали заслоны, и сила хлынула вовне, заполняя искрящимся вихрем не только покалеченное тело Лильрина, но и весь двор.

– Дура, сгоришь! – еще успела услышать я, прежде чем алое с золотом заслонило весь мир.

Глава 29

Не знаю, кто там дура, а меня заело злое упрямство. Во-первых, зря я, что ли, столько времени его спасала? А во-вторых, он только-только начал что-то понимать и, может быть, даже угрызаться совестью за то, как был ко мне несправедлив. Но это не точно… а я хочу справедливости! И что, он теперь так просто умрет, весь такой улыбчивый оттого, что совершил подвиг и спас меня из когтей летающего монстра, а потом не дал разбиться о камни? Цаплину гузку ему, а не героическую смерть!

Сгорю, не сгорю… Да не дождетесь! Я так зла, что мне одной этой злости хватит всю крепость вылечить, потом прибить и снова вылечить!

Золотое пламя полыхало вокруг, мне было ужасно жарко и временами казалось, что я действительно горю. Зато в этом пламени растворился ревущий над крышами монстр – здоровенная ящерица с крыльями и когтистыми лапами, которыми она пыталась меня схватить. Растворился Сириан, машущий над нашими головами каким-то дрыном с железкой на конце, с которой в небо улетали синие лучи; растворились высунувшиеся из всех щелей лучники с отравленными стрелами; растворились визжащие на галереях ученицы целителей.

А заодно медленно, очень медленно, но неуклонно в этом пламени растворялись повреждения и раны Лильрина. И темная тяжесть смерти выгорала по кусочкам, отпуская свою жертву.

Когда последний сполох рыжего огня погас, унося с собой серый пепел умирания, стало даже как-то слишком темно и холодно. Я с чувством глубокого удовлетворения оглядела совершенно живого, здорового, изумленного и почему-то вроде бы испуганного бывшего жениха, потом сквозь подступающие сумерки (а вроде только что было утро) оглядела двор, наткнулась на злющие ярко-синие глаза златовласого капитана и…

– Дура ненормальная! Идиотка! Кретинка пустоголовая!

Угу…

– Сам такой… спокойной ночи.

И прилегла прямо на не успевшего подняться с каменной кладки Лильрина. Меня вполне устраивало, что он хоть и жесткий, но зато теплый и не брыкается. Я хотела спа-а-ать… и не хотела слушать, как ругается Сириан. И потом еще кто-то орет и ругается. И все галдят… а впрочем, пусть. Мне это уже все равно не мешает, даже убаюкивает.

– Повтори еще раз, я потом запишу, такое интересное слово, – пробурчала я сквозь сон, когда светловолосый варвар выдал особенно заковыристое выражение.

А матрас подо мной почему-то задергался. Затрясся.

Я сердито шлепнула по нему рукой, чтобы не двигался, и уткнулась носом в рубашку. Все. Нет меня…

***

– Дурная девчонка, ох, дурная девчонка… – причитала Маирис, хлопоча над лежащей в постели девушкой. Лейсан за прошедшее утро похудела, кажется, до прозрачности и вообще словно стала меньше ростом, хотя это только внешнее впечатление. Щеки впали, под глазами обозначились темные круги, а густые черные волосы на правом виске вылиняли в белый цвет целой прядью. Удивительным образом это сделало девушку еще моложе и беззащитнее на вид.

В ее комнате пахло лекарственными травами и было очень тепло – по обе стороны кровати стояли специальные закрытые жаровни с углями, гревшие воздух. Ставни на окнах были закрыты, но со двора все равно доносился нестройный стук молотков и топоров – в крепости спешно чинили вдребезги разбитую диким Гураем крышу над галереей и лестницу.

– Идите отсюда оба! – в который раз рычала Маирис на двух мужчин. Но и светловолосый капитан, и темный, как грозовая туча, шадаг упорно делали вид, что оглохли. Можно было, конечно, приказать одному выкинуть второго, но целительница прекрасно понимала, что драка у постели едва не выгоревшей ученицы – это последнее, чего ей теперь недостает.

Лейсан на удивление даже не была без сознания, она просто спала. Маирис продиагностировала ученицу со всей возможной тщательностью и нашла, что энергетические каналы, сквозь которые девочка пропустила просто нереальное количество сырой Маа, истончились до предела, растягиваясь, но… уцелели. Ни одного разрыва. Если теперь дать им отдых и время на восстановление, а также предположить, что они не сожмутся до прежних размеров, а останутся такими же широкими… дух захватывает от того, какие возможности появятся у вчерашней пришелицы.

Хорошо это или плохо? С одной стороны, сильная светлая в крепости – это очень большой плюс. С другой – такая мощь и, что уж скрывать, власть в руках неопытной, совсем молоденькой девочки… это может быть очень опасно. Еще и потому, что дурочка не умеет справляться с эмоциями, а также прятать ауру.

Она добрая девочка, даже слишком. Но еще такая неопытная и…

– Сириан, я хочу знать, каким образом дикий Гурай сумел подобраться к самой крепости незамеченным. И был ли он один, – резко, не терпящим возражений тоном сказала женщина, оглянувшись на племянника. Это был отличный предлог убрать его из комнаты, но сейчас она преследовала другую цель: опасность оказалась вполне реальной, и Сириану действительно надо заняться своими прямыми обязанностями. – Я хочу знать, были ли еще нападения в городе, почему стража пропустила здорового самца через Белые скалы и не повторяется ли история с тайным выводком по нашу сторону стены.

– Да, госпожа. – Неотрывно глядевший на девушку в постели блондин резко встряхнул головой, сжал зубы и встал. – Я сейчас же займусь всем этим. Но…

– Шадага забирай с собой, – хмыкнула женщина.

А потом обернулась к напрягшемуся парню из нижнего мира и насмешливо уперла руки в боки:

– И нечего таращиться на меня, как злобный идиот, иди и приноси пользу, наконец! То, что печать проклятого исчезла из твоей ауры, не означает, что здесь тебе рады просто так. Ты все равно принадлежишь своей светлой, но больше не можешь жить легкой жизнью слуги. Если ты воин и мужчина – иди и сражайся! Докажи нашим стражам, что достоин занять место среди них, завоюй его или отдай жизнь ради защиты своей госпожи. Она своей для тебя не пожалела.

Черноволосый шадаг резко выпрямился, уставившись на Маирис во все глаза, а уже отошедший к двери Сириан обернулся. И тоже посмотрел на нее с изумлением.

– Да-да, забирай его с собой, взрослый сильный мужчина с навыками воина не должен мести двор и чистить стойла, – непререкаемым тоном выдала целительница. – И просто так его больше никто содержать не собирается. Плюс ко всему, пока девочка болеет, никто из вас возле нее не нужен. Да и потом… если только сама позовет. Уходите, оба. Сириан, я думаю, у тебя хватит мозгов найти шадагу занятие по его способностям. Все, уходите!

Глава 30

Когда я проснулась, в комнате никого не было, а в теле чувствовалась странная легкость, словно я пузырь из козьего желудка, который высушили на солнышке и наполнили сушеным же горохом. Тронь его – и зашуршит, зазвенит, пересыпая мысли, как зернышки в пустоте.

Сначала я лежала, слушала этот шорох и звон, а потом постепенно мысли из горошин начали превращаться в картинки. Так. Ой! Ящер! На меня напал ящер с крыльями, такой, какого я видела на картинке в классе и в книге у Маирис. Но он же не живет в городе, и вообще до самых Белых скал их вывели охотники. Потому что эти твари прицельно нападают на светлых, особенно когда те работают с энергиями… Но когда эта гадина на меня когти разинула, я не пользовалась Маа. И вообще шла себе спокойно по лестнице, никого не трогала. Это потом… ой еще раз.

Я его вылечила или нет? А мои собственные способности? Вдруг они выгорели, как пугала наставница?!

Я резко села и попыталась осмотреть саму себя «внутренним взором». Голова закружилась, но зато я увидела, что какая-то энергия все еще движется вокруг моей ауры и сквозь нее. Только как-то странно. Не по нитям каналов, а… э…

– Ты что делаешь, дурочка? – Дверь распахнулась, и на пороге появилась Маирис собственной персоной. – А ну, ложись в кровать и даже не думай пока напрягать каналы! И глаза закрой, на всякий случай даже внутреннее зрение лучше не напрягать.

– А я сгорела, да? – получилось очень жалко и по-детски.

– Еще нет, но обязательно сгоришь, если и дальше будешь глупости делать, – сердито проворчала женщина, укладывая меня обратно на подушки и подтыкая со всех сторон одеяло. – Есть хочешь? Тебе можно немного бульона. Все же почти неделю спала, резко нагружать желудок пока не стоит. Мы тебя поили, но твердую пищу давать не рискнули.

– Как неделю спала? – растерялась я. – А… и… а где?

– Да боги его знают, ушел с Сирианом добиваться места в страже, с тех пор и не показывался, – отмахнулась Маирис.

– Куда ушел?! Неделю назад?!

– Так. Быстро закрыла глаза и открыла рот, буду кормить с ложки. Пока не выздоровеешь, никаких шадагов и даже вопросов про них, поняла? Вот выздоровеешь – сама разберешься, куда он там делся. Может, стражем стал, может, в дикие охотники подался или вообще его съел кто. Давай-давай, вот тебе стимул слушаться целителя и быстрее поправляться. Пока ты все равно ничего не можешь сделать или изменить.

Я бессильно откинулась на постель и действительно прикрыла глаза. Как-то разом исчезли все силы, но беспокойство никуда не делось. И еще угрызения совести. Как оно все совмещалось с сильной злостью на этого… этого идиота – я сама не знаю.

– Вот, бульончик с сонными травками – и, пока поправляешься, никаких забот, – услышала я ласковое бормотание Маирис, когда уже проглотила ароматную жидкость. Сонные травы?! Она же сказала, что я уже неделю сплю?! Куда еще?!

– И ничего, спать тебе сейчас полезно, – словно услышав мои мысли, а может, отреагировав на широко раскрывшиеся глаза, продолжила старшая целительница. – Да жив он, жив твой шадаг. Иначе племянник мне бы уже сообщил… Но более ничего не знаю. И никаких вопросов. Закрывай глаза и спи. Вот урок тебе, как с умом силы тратить, а не рвать каналы непосильным!

Сонное зелье сделало свое дело – веки отяжелели, и ворчание Маирис доносилось как сквозь толстое одеяло. А потом пропало совсем.

 ***

Из кровати меня выпустили еще не скоро. А заниматься учебой и вовсе не позволяли больше месяца. При том что в крепости все это время царила какая-то напряженная атмосфера, все выглядели вздрюченными, беспокойными и даже испуганными. А мне никто толком ничего не объяснял, отговариваясь моей болезнью.

Но я и сама не глухая и не дура. Каждую ночь над крепостными стенами хлопают гигантские крылья и то и дело в темное небо улетает гневный рев подстреленного ящера.

Вот как сейчас.

– Р-р-ра-а-а-а!!! Рыр-р-ра! – И треск какого-то бревна, выставленного на крыше частоколом, чтобы ящер не мог сесть.

 Да и других звуков хватает, словно вся здешняя хищная живность взбесилась и решила непременно атаковать людей. Не знаю, как там в городе за стенами, но даже в крепости неспокойно.

Целительницы бегают как наскипидаренные, потому что работы очень много. Раненые идут потоком, мужчины, женщины, дети, не охотники или стражи – просто жители острова, те, что осваивали дикие земли подальше от города, распахивая сельву и организовывая свое хозяйство.

Я читала хроники и знаю, что иногда в дикую природу острова словно вселяются некие силы, которым непременно надо уничтожить любых людей, выгнать их с острова, очистить эту землю от любых построек или посадок, которые сделали люди. Никто так и не разгадал за несколько веков, почему такое происходит. Но дело в том, что прошлое нашествие было всего двадцать лет назад и, судя по тому, как все происходило раньше, не должно было повториться так скоро. Светлая коллегия Росшанхорна рассчитывала еще как минимум на десять лет спокойной жизни, и вот на тебе. А когда беда приходит так неожиданно, справиться с ней гораздо труднее.

– Даже и не думай, без твоей помощи обойдемся, – шипят по очереди Маирис и эсса Мумина, которая ее замещает. – Твои силы позже понадобятся, не смей ими рисковать!

И вот там, за стенами моей комнаты, такое творится, а мне не просто вставать и помогать не разрешают – вообще стараются толком ничего не рассказывать! Ну ладно, я сейчас не могу лечить потоками, потому что Маирис сказала, что, если поторопиться, можно все-таки сжечь их и остаться совсем без сил. А моя помощь может понадобиться в будущем. Но ведь не потоками едиными!

– Эсса Муми, ну я не буду потоками, – канючила я каждый раз. – У меня руки есть, ноги есть, голова… местами тоже есть. Жила я в нижнем мире без всякой Маа и неплохо справлялась с лечением раненых и больных. Вот и теперь – мало ли где лишняя пара рук пригодится? Подержать, перенести, покормить, успокоить, устроить на лежанке – да работы непочатый край!

– Сказано лежи, значит, лежи и не рыпайся! – ругалась эсса, запихивая в меня очередную ложку каши. Кормят как маленькую…

И ящеры еще эти… Не знаю, может, мне кажется, но такое впечатление, что твари орут, ревут и дерут укрепленную крышу точно над моей головой, именно в этой части крепости. Я когда Маирис об этом спрашивала – она как-то странно на меня посмотрела, а потом сказала не забивать голову глупостями. Да, Гураи выслеживают светлых, тянет их что-то в силе, а здесь корпус учениц, концентрация Маа большая. А конкретно до меня ни один дракон не доберется, потому что их вполне успешно отгоняют горящими стрелами и еще какой-то штукой, которой Сириан размахивал во дворе, копьем таким с лучами. Синими.

А мне все равно неспокойно, и еще сны… Каждую ночь вижу эти когти, как они тянутся ко мне, а морда щерится клычищами, и глаза… светятся зеленым. И разумным. Словно чего-то хотят от меня. Бр-р-р-р!

Вот занялась бы делом, быстро бы от глупых мыслей в голове избавилась, проверено. И про Лильрина бы реже вспоминала. А то все думаю, думаю… злюсь и снова думаю. Что мне в нем? А вот. Ответственность. Как будто он не чужой. Почти родственник, что ли? Он ведь единственный, по сути, кто у меня от старого мира остался.