Текст книги "Мето. Остров"

Автор книги: Ив Греве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Если вас к осени не переведут на более престижную работу, увидите, что зимой тут не так весело: вода леденит кровь, воспаляются раны, – бурчит иной раз Колченогий, раздраженный нашими веселыми возгласами.

Наша группа постепенно раскалывается на две части. Возможно, привычка разделяться по цвету сохранилась со времен жизни в Доме, и прежние Фиолетовые все реже обращаются к нам, разве что когда это и впрямь необходимо. Притом что некоторые, как Брут, например, активно участвовали в мятеже вместе с нами. Как-то утром, перед ловлей крабов, я подхожу к нему:

– Брут, почему ты меня избегаешь?

– Да ни почему, просто так.

– Нет, я хочу понять. Объясни мне, пожалуйста. Во имя нашей прошлой дружбы.

Он какое-то время молчит. Лицо его серьезно и сосредоточенно, но я чувствую, что внутри у него все кипит.

– После битвы мы оказались в настоящем аду, а ты, Мето, не был с нами и не защитил нас. Я не единственный из бывших Фиолетовых, кто сожалеет о бегстве из Дома. Нам не следовало слушать тебя и позволять решить за нас нашу судьбу. Из-за тебя умер Корнелий… Его убили во время битвы.

Он едва сдерживает слезы. Потом добавляет глухим голосом:

– А теперь оставь нас в покое, Мето. Забудь о том, что мы есть.

Я хочу обнять его, но он резко разворачивается и идет к товарищам.

Неохамела приставили к нам в качестве старшего. Его снисходительный тон нам противен, но все же мы рады тому, что теперь нам хоть что-то объясняют. Он сообщает, к нашей превеликой радости, что Рваные Уши иногда моются:

– Но при этом стирать одежду строго запрещено: одежда должна сохранять телесные запахи своего хозяина, в целях безопасности. Во время ночных боев или в пещерах это порой единственный способ узнать друг друга. Нижнее белье можно стирать без ограничений. Но научитесь сушить его в укромных местах, потому что те, кому лень постирать свое белье – как мне, например, – воруют чужое. А еще мы воруем белье в лагерях у солдат.

– Так нам поэтому до сих пор запрещали мыться? – уточняет Марк.

– Да, вы должны были пропитать своим запахом одежду. Одного месяца обычно хватает. К тому же душевые кабины оборудованы у нас неподалеку от границы, а потому мы не могли водить туда ненадежных людей, возможных предателей.

– И когда же нас туда пустят?

– Вероятно, уже сегодня ночью. Спрошу об этом в Первом Круге.

– Что стало с Финли?

– Вы скоро его увидите. Хотя вряд ли узнаете. Он похож на новорожденного, – усмехается Неохамел, и мы не понимаем, что он хочет этим сказать.

Я не жду ничего хорошего.

Сразу после ужина, когда стемнело, за нами приходит один из космачей, по имени Акуцин.

– Ну, малыши, мечтаете поплескаться в душе и соскрести с себя грязь? Сначала раздобудем все необходимое: мыло, полотенца, чистые трусы, майки и носки! По дороге будем соблюдать тишину и пойдем на расстоянии двух-трех метров друг от друга. Мы можем стать мишенью какого-нибудь одиночного стрелка. Когда придем на место, можете расслабиться, поскольку зона душевых кабинок находится под постоянным наблюдением наших охранников. Но все же не забывайте, что враг хитер, и кое-кому чрезмерная чистоплотность стоила жизни, – добавляет он с ухмылкой.

Мы молча следуем за ним. Покинув пещеру, идем узкой тропкой вдоль скал. Когда навстречу нам попадается кто-либо из космачей, мы прижимаемся к скале, чтобы пропустить его. Тропинка становится шире, и мы выходим на небольшую поляну, заваленную деревьями, через которые приходится перешагивать. Наконец мы спускаемся вдоль следующей скалы к широкому навесу, который служит убежищем. Наш вожатый отмечает пальцем первых шестерых. Мы раздеваемся и сваливаем в кучу грязное белье. Подпоясавшись полотенцами, проходим за космачом еще метров тридцать. Земля здесь кажется тверже. Акуцин садится на корточки и принимается сметать руками разбросанные по земле ветки. Вскоре мы видим под ними деревянный настил. Акуцин просовывает под него руку, и мы слышим, как он со скрежетом поворачивает кран. На нас холодным ливнем обрушивается вода. Я не успеваю понять, откуда она льется, и мне не удается намокнуть целиком. Я быстро намыливаюсь, стараясь не задеть шрам, который еще дает о себе знать. Вода льется снова, не так сильно, зато дольше, чем в первый раз. Я сдвигаюсь немного вправо, кажется, там напор больше. Акуцин перекрывает воду. Мы вытираемся, обуваемся и идем в укрытие, где наши товарищи ждут своей очереди. Мы молча одеваемся. Задержав дыхание, я с отвращением натягиваю грязные штаны и рубашку. Помывка не заняла и пяти минут. Вернувшись в пещеру, мы обнаруживаем, что в темноте не все дошли без потерь: у кого пропали трусы, у кого – один носок, у кого – оба.

– В следующий раз не зевайте, – поучает нас Акуцин. – Вас еще один раз будут сопровождать, а потом пойдете самостоятельно. Имейте в виду, что можно ходить в душ не менее чем вчетвером, иначе вы сильно рискуете. Многие оттуда не вернулись.

Хотя всю грязь смыть не удалось и тело еще зудит, все же мне полегчало, и спать сегодня я буду лучше.

Едва мы его встречаем, как сразу понимаем, что означало словечко «новорожденный», которым Неохамел охарактеризовал внешность Финли. Он обрит наголо, а десны и зубы у него полностью залиты коричневым клеем. Он больше не может раздвинуть челюсти. Посередине проделано круглое отверстие, в которое можно вставить соломинку. Неохамел поясняет нам, что «намордник» – это наказание для тех, кто подвергает общину опасности своей излишней болтливостью, несмотря на строгие запреты. Длительность наказания определяется количеством клея, поскольку единственный способ освободиться от намордника – выделять как можно больше слюны или же стирать клей языком. Это может занять две-три недели.

– Ну он теперь слюной изойдет! – хихикает Неохамел, радуясь своей шутке.

– А зачем его обрили? Чтобы унизить? – спрашиваю я.

– Не только. Вы скоро поймете, что здесь длина волос говорит о ранге. У высокопоставленных членов общины самые длинные волосы. Это знак смелости и старшинства. Бойцы хватают друг друга за что придется, и чем больше вы уверены в своей силе, тем смелее подставляетесь противнику. Короткие волосы – знак трусости.

– То есть Финли начнет с нуля?

– Ты правильно понял. Вы теперь будете наслаждаться его обществом, потому что он сможет вернуться в свой клан только по истечении срока наказания.

Неохамел заговорщически подмигивает, но мы смотрим на него ошарашенно: такая жестокость внушает нам отвращение. Едва он уходит, как мы окружаем бедного Финли. Марк смущенно бормочет:

– Это я виноват. Прости меня.

Финли отрицательно мотает головой. Он хочет взглядом подбодрить нас, но в его глазах уже не видно той смешинки, которая так мне нравилась. Никогда не встану на сторону его мучителей, пусть даже они спасли нам жизнь. Я даю себе обещание как можно быстрее рассчитаться с ними и уйти отсюда.

Мы отправляемся работать на берег. Сегодня нам нужно найти наживку для рыбной ловли: мелкую рыбешку, червей, рачков… Наша группа рассеивается, чтобы осмотреть отмели, обнажившиеся во время отлива. В одной из луж я нахожу двух мертвых птиц и спрашиваю у Колченогого, съедобны ли они. Он подходит и пристально их разглядывает.

– Ты не трогал их? – интересуется он.

– Нет.

– Это хорошо. Видишь, у них глаза белые: значит, они заражены. Я отнесу их в пещеру, там выяснится, насколько это серьезно.

Во время завтрака побережники устраиваются в стороне от нас. Кажется, они встревожены нашей находкой.

Финли пользуется паузой в разговоре и хочет нам что-то сообщить, рисуя знаки на песке. Он снова пытается уверить Марка в его невиновности. Это наказание назревало уже много месяцев. Он связывает его с разборками между кланами. После того как Финли одержал верх над неким Кутербом, люди из клана Кутерба искали случая свести счеты с Финли. Наш новый друг знал, что они рано или поздно устроят ему западню. Но ничего, он теперь будет осторожнее, он им еще покажет!

Из-за найденных утром птиц нас с Клавдием вызывают на Первый Круг.

– Завтра, – говорит Каабн, – вы прочешете и очистите все побережье. Надо следить за тем, чтобы низшие звенья пищевой цепи не были отравлены. Вам следует сжечь все трупы. Проследите, чтобы у всех были надеты перчатки. Побережники – народ безалаберный и часто пренебрегают правилами безопасности.

– А… в Доме? Как подать знак детям, чтобы они не заразились? – осмеливается спросить Клавдий.

– Их предупредят. У нас все продумано.

Поскольку мне кажется, что вождь сегодня в хорошем расположении духа, я продолжаю расспрашивать:

– Как вы их предупредите?

– А ты любопытный! Но тут нет никакого секрета. Мы забросим в одно из окон мертвую птицу, снабженную камнем с запиской. Это будет проделано завтра утром, когда дети проснутся.

– А вам известно что-нибудь о том, как наказали детей после нашего побега?

– Ты же знаешь их методы! Они выбрали наугад нескольких и устроили им показательную порку. Еще вопросы есть?

– Каабн, я хотел спросить о вещах, которые были при мне во время побега из Дома и которые вы конфисковали.

– Я знаю, о чем ты спрашиваешь, и полагаю, что им лучше остаться в наших руках.

– Думаю, что могу быть вам полезен, когда потребуется открыть серую металлическую папку.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То есть… во всяком случае, я уже знаю, какой путь тупиковый.

– Поговорим об этом позже. Идите спать и не забудьте моих наставлений.

Наутро Марк молча ходит передо мной туда-сюда. Это значит, он хочет о чем-то спросить.

– Мето, ты узнал многие тайны Дома, но никогда мне о них не рассказывал. Когда ты впервые захотел со мной поделиться, мне стало страшно. Потом, во время бунта, нам было некогда поговорить, а после битвы нас разлучили…

– Я могу тебе рассказать о том, что мне известно, или, вернее, о том, в чем я почти уверен. Но что именно ты хочешь знать?

– Почему Дом расположен в кратере вулкана, на пустынном острове?

– Юпитер выбрал это место, чтобы спрятаться от всех, поскольку он похитил нас у наших семей и знает, что нас разыскивают…

– Чтобы никто нас не нашел?

Тут я понимаю, что сказанное мной – скорее догадка, чем известный мне факт.

– А зачем он вообще, этот Дом?

– Похоже, один из мотивов Юпитера мне известен. Думаю, он хотел создать мир, соразмерный его сыновьям, Ромулу и Рему, ведь, несмотря на их годы, внешне они остались детьми. Может, Юпитер хотел, чтобы они не слишком страдали от своей неразвитости.

– И сотни детей терпят все эти муки ради его отпрысков?

– Ну да.

– Так почему же он держит Ромула при холодильнике?

– Думаю, Ромул быстро понял, что живет в мире лжи. Наверное, Юпитер боялся, что он все раскроет своему брату; а может, он пытался сбежать.

– Ну а Рем? Думаешь, он все еще ни о чем не догадывается?

– Да, у него детский ум и тело ребенка, несмотря на высокий рост. Он, мне кажется, вообще не склонен задаваться вопросами.

– Считаешь, это всего лишь одна из причин существования Дома?

– Да. Если бы все было затеяно только ради сыновей, было бы достаточно дюжины детей, одного наставника, нескольких помощников и домика в уединенном месте. Но Дом – огромная организация, и он предназначен для чего-то еще. Зачем нужны шестьдесят четыре ребенка, десятки охранников и слуг? Зачем терпеть, а возможно, и защищать жизнь Рваных Ушей, которые кормятся благодаря Дому? Заметь, я говорю тебе только о той малой части, которая мне известна; мы не знаем, сколько еще людей работает в лабораториях, в больнице и во множестве других мест, о которых мы понятия не имеем!

Мы снова на побережье. Надеваем перчатки. Колченогий разбивает нас на группы и показывает участки, которые надо обследовать. Я оказываюсь в группе вместе с Титом и одним из побережников, имени которого не знаю. Возможно, он немой, поскольку то и дело прибегает к языку мимики и жестов. Мы следуем за ним. Урожай довольно серьезный. Мы находим множество птиц, застрявших между скалами. Некоторые из них еще живы. Наш вожатый добивает их ударом сапога. На всякий случай мы давим и рачков, которые ползают поблизости от трупов. Когда мы снова собираемся вместе, я ловлю на себе пристальный взгляд Марка. Подхожу к нему. Он выжидает, пока мы не останемся наедине.

– Я только что заглянул в одну пещерку и вдруг услышал детский голос, ребенок кричал. Голос шел из самой глубины. Я подозвал других из моей группы, но пока они шли, голос умолк. Я было подумал, что мне послышалось, или может, это было эхо. Но когда остальные разошлись, голос зазвучал опять, он стал отчетливей.

– Ты разобрал слова?

– Не знаю, поверишь ли ты мне. Он звал меня по имени.

– Что именно ты слышал?

– «Олив! Олив! Иди ко мне!»

– А ты уверен?

На лице моего друга нет и тени сомнения. Я в замешательстве. Марк убежден, что Оливье – его настоящее имя, то, которое у него было до того, как он попал в Дом. Я собираюсь задать ему единственный вопрос, который помог бы приподнять завесу тайны, но он опережает меня:

– Лишь ты один знаешь мое настоящее имя, Мето!

– Ты пытался пойти на голос?

– Пытался, но Тит крикнул, чтобы я возвращался. Он сказал, что так глубоко в пещеру птицы не залетают и что пора догонять остальных. Но мне хотелось бы сходить в эту пещеру с тобой.

Я не успеваю ответить, чувствуя, что товарищи косятся на нас с подозрением. Наши тайные переговоры возбуждают их любопытство. Я улыбаюсь, и мы возвращаемся к остальным. Тит спрашивает:

– О чем вы там секретничали?

– Мы обсуждали эту птичью болезнь, – не моргнув глазом отвечаю я, – откуда она взялась и насколько опасна для людей. В общем, нам от нее как-то не по себе.

– Доверьтесь старейшинам. Они знают, что делают, – говорит Тит.

– Вот-вот, доверьтесь, – поддакивает главарь побережников. – Все меня слушают? Прежде чем сядем обедать, надо собрать хворосту и сжечь мертвых животных. Не разбредайтесь далеко и ходите группами. Встречаемся через четверть часа.

Сейчас или никогда. Мы подхватываем по пути Октавия. Клавдий понимает, что мы что-то затеяли, и уводит Тита в другую сторону. Мы бежим за Марком. Входя в пещеру, просим Октавия собрать несколько веток для отвода глаз и постоять на стреме.

Проход быстро сужается, и мы вынуждены протискиваться на четвереньках друг за другом. Вскоре мы останавливаемся, чтобы прислушаться. Я ничего не слышу. Марк оборачивается и шепчет:

– Отползи чуть назад и не шевелись. Мне кажется, он хочет, чтобы я был один.

Не дожидаясь моего согласия, Марк продолжает путь. Как только он скрывается из виду, мне становится не по себе. А вдруг это ловушка? Ожидание кажется бесконечным. Внезапно я слышу душераздирающий вопль. За несколько минут добираюсь до Марка. Он лежит без сознания. Я волоку его наружу. Мне ужасно тяжело, его ноги зарываются в мокрый песок. Еле доползаю до выхода. Марка будто парализовало – кулаки судорожно сжаты, а на затылке виднеется кровь. Подбегает Октавий.

– Что случилось? Надо скорее идти к остальным, пока нас не хватились.

Мы шлепаем нашего друга по щекам, и он приходит в себя. Нам не до разговоров: ставим его на ноги и хватаем ветки, собранные нашим дозорным. На бегу я коротко бросаю другу:

– Сейчас ни слова! Ночью поговорим.

– Ладно, Мето, – вздыхает Марк.

Поздно вечером мы ждем, когда все уснут, чтобы забраться в нишу к Клавдию: мы по-прежнему считаем его нашим вожаком. Тита мы не зовем намеренно, хотя и не обсуждаем это в открытую. Марк пересказывает Клавдию все события по порядку. Вот что произошло в тот миг, когда я услышал крик.

– Кто-то схватил меня за руку. У меня перехватило дыхание, и я потерял сознание, когда ударился головой о скалу. Очнулся я только снаружи, когда Мето как следует меня отшлепал.

– Ты уверен, что это была человеческая рука? Тебя могло задеть какое-нибудь животное – летучая мышь или крыса, – предполагает Октавий.

– Нет, это был человек! Смотри, что оказалось у меня в руке!

Марк вынимает из правого кармана клочок бумаги, исписанный неровным почерком. Я тянусь за стоящей поблизости масляной лампой, источающей тусклый свет.

Олив!

У меня есть сведения о твоей семье. Я буду ждать тебя на этом месте каждую полночь в течение двух недель. Приходи один.

Глава IV

Тит не спал. Я не заметил этого ни когда сжигал записку на масляной лампе, ни когда возвращался в свою нишу. До меня это дошло только утром: я проснулся рано, а его постель уже была пуста. Я тотчас понял, что он слышал наш разговор и решил, будто мы его предали. Теперь он примкнет к Рваным Ушам. Этим утром он окончательно выбрал, с кем ему быть. Конечно, жаль терять друга, но нам надоели недомолвки, и я чувствую облегчение. Предупреждаю друзей, что буду объясняться сам, если нас спросят, о чем мы вчера совещались. Марк обещает не вмешиваться. Мы ждем допроса, но делаем вид, что ничего не случилось.

Наконец за нами приходит огромный космач. Мы все идем за ним, ни о чем не спрашивая.

Прием гораздо прохладнее, чем когда нас вызвали для разговора о мертвых птицах. Вожаки, прежде чем заговорить, буравят нас взглядами, чтобы накалить обстановку и напугать – так прежде делали Цезари. Не знаю, как другие, но я нередко оказывался в подобной ситуации, и мне почти смешно.

– Ну, малыши, мы ждем ваших объяснений. Говорите коротко и убедительно.

Я смотрю на своих товарищей, как бы спрашивая разрешения говорить от их имени. Они согласно кивают. Я начинаю:

– Полагаю, Тит сообщил вам о разговоре, который состоялся вчера между нами четверыми. Я знаю его честность, он ни за что не исказил бы наших слов. Вам известно, что сейчас мы не принимаем ни одно решение без вашего ведома. Но для начала нам потребовалось самим проанализировать ситуацию. Зная, сколько хлопот мы принесли общине за все это время, мы решили сегодня же утром все вам рассказать. Сам я убежден, что это лишь отвлекающие маневры, спланированные людьми из Дома и направленные на то, чтобы вернуть обратно Марка.

Космачи молча переглядываются, затем их вождь говорит:

– Мы полагаем, что вы держите слово. Но у меня вопрос: почему к вашему разговору не был допущен Тит, ваш «друг»?

– Мы не хотели склонять его к тому, чтобы он принял нашу сторону.

– Ну так знайте, что теперь он с нами. И вбейте, наконец, себе в голову, что самое важное здесь – безопасность. Вы не вправе иметь какие бы то ни было секреты от нас. Мы должны знать обо всем. К тому же здесь только мы способны отобрать полезную информацию. Марк, сегодня ты останешься с нами. Остальные продолжат сжигать мертвых птиц. Предупреждаем, что в следующий раз наш разговор будет коротким.

– А что вы сделаете ребенку, который заговорил со мной? – спрашивает Марк, прежде чем мы уходим.

– Не твоего ума дело, – рявкает Каабн.

На берегу Финли жестами просит объяснить, зачем нас вызывали в Первый Круг. Вдалеке я вижу Тита, он бредет, понурив голову. Я устраиваю так, чтобы нас с ним определили на уборку одного участка: мне нужно с ним поговорить. Колченогий показывает нашей группе, где пролегает граница с территорией Дома: там торчит маленькая скала, напоминающая голову хищной птицы. Мы подбираем окоченелые трупы пернатых. Когда приходит время предать их огню, я подхожу к тому, кого все еще считаю своим другом. Он не сводит с меня глаз. Не знаю, чего мне хочется больше: упрекнуть его или просить прощения.

– Тит, мы на тебя не сердимся. Мы отстранились от тебя, и ты был волен сделать свой выбор. Нам печально терять тебя и видеть, как ты сближаешься с другими.

– Я хочу как можно быстрее стать своим для Рваных Ушей, хочу, чтобы они меня уважали. Я никогда не забуду того, что мы пережили вместе, но мне нужно расти. И если для этого нам придется расстаться, то так тому и быть, хотя мне жаль!

Во время завтрака Финли дает нам заглянуть к нему в рот. Мы видим, что слой клея стал чуточку тоньше. Он пишет нам на песке, что ускорить процесс не так-то просто: если он будет безостановочно стирать клей языком, то заработает кровотечение и потерю вкуса. Октавий, которого явно беспокоят страдания нашего нового друга, предлагает свое решение:

– Можно отодрать нашлепку и положить ее на ночь отмокать, чтобы она быстрее растворилась. А по утрам приклеивать ее каким-нибудь пищевым клеем.

– Пищевым клеем? – удивляется Клавдий.

– Например, сахаром. Когда его нагреваешь, добавив немного воды, он плавится, а потом при охлаждении затвердевает. Цветом он, кстати, очень похож на этот клей. Ну, и вкусно. Правда, можно обжечься. Я сегодня ночью провел испытания над масляной лампой. Посмотрите, что у меня вышло.

Октавий открывает рот и показывает верхние зубы. У самой границы с деснами на эмали красуется кривой рыжеватый нарост. Он с улыбкой проводит по нему языком. Финли наверняка не откажется от такой замены.

Марк присоединяется к нам во второй половине дня. Настроение у него приподнятое, будто ему удалось всех обвести вокруг пальца. Я опасался, как бы эти скоты не стали над ним издеваться или, чего доброго, избивать, и теперь чувствую, что за этой напускной веселостью явно что-то кроется. Я стою у костра, он подходит ко мне.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

– Да, они не усомнились в моих показаниях. Заставили повторить каждое слово, чтобы записать, и попросили поставить подпись. Сказали, что обыщут все пещеры, чтобы найти доказательства моим словам. Они хотели удостовериться, что я не отправлюсь туда в одиночку, и я им пообещал.

– Так ты не пойдешь?

– Нет, не пойду… в одиночку. Я им клятвенно обещал.

Марк буравит меня взглядом и добавляет:

– Я не пойду один, ведь ты пойдешь со мной.

К сожалению, я знаю, что он не шутит. Мне известно его упрямство. Помню, как в Доме он мог целый день дуться на меня за то, что я слишком рискованно себя вел. В прежние времена он был робким, и опасаться за него не приходилось. Но после мятежа он почувствовал себя непобедимым. Вожаки из Первого Круга, должно быть, все ему уже растолковали, и мои доводы будут напрасным сотрясением воздуха. Тем не менее я пытаюсь его убедить:

– Ты не задумывался над тем, что случилось с тобой во время битвы? Возможно, ты потерял сознание из-за того, что они вкололи тебе какую-то гадость. А сейчас пытаются заполучить тебя обратно. Думаю, они удивились, что ты сбежал вместе с нами, ведь они столько лет запугивали тебя. Уверен, что Юпитер и его люди готовы в лепешку разбиться, чтобы тебя вернуть.

Он мрачнеет. Я рад, что мои слова не пропали даром, однако понимаю, что убедить его не так просто.

– Поговорим об этом после, – говорит мне Марк на прощание.

Вечером нас впервые подзывают к костру. До сих пор мы наблюдали этот ритуал издали. Вот все кланы собираются, каждый в своем углу. Мы слушаем их разговоры, но не все в них понимаем. Несколько космачей отходят в сторону: начинаются разнообразные бои, как, например, битва на приставных лестницах. Двое противников, буравя друг друга взглядом, выбирают момент начала боя. Две лестницы стоят поблизости, метрах в двух одна от другой. Каждый боец взбегает на несколько ступенек, и оба с силой толкают друг друга, кидаясь вперед. Участники бьются головами, кулаками и ногами. Каждый старается, чтобы его соперник потерял равновесие и оказался на земле. Сегодня оба падают одновременно, взметая клубы пыли. Они встают, обмениваются дружескими возгласами и пожимают друг другу руки. Один из них объявлен победителем – возможно, он коснулся земли на одну-две секунды позже другого. Разглядывая стоящих рядом бойцов, я замечаю, что на их лицах и одежде начертан один и тот же знак: два маленьких треугольника острым углом вниз; они напоминают клыки дикого зверя. Первого из бойцов зовут Бакан. Это он сотрясал мою кровать, когда я лежал с заклеенными глазами и был одинок и беззащитен. Его приятеля зовут Накаб. Эти имена составлены из одних и тех же букв, как и два других, что были высечены под масками на «стене гримас»: Анбак и Акбан. Я так и эдак переставляю буквы… Кабан! Значит, это клан Кабанов. Скоро я разгадаю и остальные имена.

Новые бои затеваются возле резервуаров с грязной водой. Парни хватают друг дружку за космы и бороды, пытаясь макнуть соперника лицом в воду. Похоже, моим друзьям это зрелище по душе. Я оглядываюсь в поисках знакомого лица, с кем можно было бы пообщаться. Узнаю лишь монстра-солдата, которого встретил в пещере с масками. Он стоит на отшибе, прислонившись к стене. Я подхожу к нему:

– Можно присесть рядом с тобой?

– Если больше не боишься меня, то добро пожаловать. Хотя зовут меня Страшняк.

– Ты не принадлежишь ни к одному из кланов?

– Смотрю, ты уже разобрался с нашей системой имен? Мне говорили, что ты башковитый – значит, не обманули. Еще мне известно, что ты большой любитель задавать вопросы.

– Больше всего я люблю выяснять, что к чему.

– И еще изучать людей. Итак, ты понял, что некоторые члены общины находятся вне круга. Если кто-то ослаб, устал или болен и не может сохранять свой ранг в иерархии, он выбывает из игры. Его терпят только за прошлые заслуги. Он теряет свое имя, полученное при инициации, и это имя высвобождается для нового члена; ему же он уступает и свое право голоса на собраниях. Я охотно продолжу свой рассказ в следующий раз, а сейчас мне пора на боковую: я уже не молод и быстро устаю. Ах да, чуть не забыл: если тебе вдруг захочется сделать какую-нибудь глупость…

– С чего бы это мне хотелось делать глупости?

– Все время от времени совершают безрассудные поступки, обычно из благородных побуждений, например во имя дружбы. В общем, если однажды тебе захочется сделать что-нибудь в этом роде, посоветуйся сначала со мной. У меня большой опыт по этой части, и я смог бы тебе помочь. Спокойной ночи, Мето.

– Спокойной ночи, Страшняк.

Вернувшись в наш угол, мы ждем, пока все уснут, чтобы помочь Финли испробовать изобретение Октавия. Финли принадлежит к клану Филинов, что вполне логично для сторожа. К счастью, его ниша находится неподалеку от наших. Мы с Октавием поможем новому другу в первый раз проделать операцию, а Марк и Клавдий постоят на стреме: они подадут нам знак, если кто-то проснется. Я снова вспоминаю наш с Марком спор. Едва ли он меня послушается. Меня обнадеживает лишь то, что без меня, в одиночку, он туда не сунется. А я постараюсь по возможности отсрочить эту авантюру. Могу ли я рассказать об этом Страшняку? Кажется, он хорошо меня понимает. Будто читает мои мысли. Если бы не открытый и добрый взгляд, я бы его опасался. Но я, напротив, готов ему довериться.

Октавий стискивает мне руку. Пора. Прижимаясь к стенке, подходим к нише Финли. Октавий забирается в углубление, проделанное метрах в двух от земли, а я остаюсь на лестнице и держу лампу. Мой приятель достает из карманов металлическую чашку, фляжку, суповую ложку и складной нож. Сначала он пытается поддеть нашлепку у верхней десны Финли, который тихо стонет и выхватывает у Октавия нож, чтобы закончить операцию самому. Ему это удается через несколько мучительных минут. На глазах его выступают слезы. Октавий выливает содержимое фляги в чашку, и Финли опускает туда свой намордник. Он делает глубокий вдох, прежде чем заговорить:

– Спасибо вам, друзья. Приходите через шесть часов, чтобы припаять мне намордник обратно. Спокойной ночи! Хотя подождите…

Он высовывает голову и прислушивается. Затем дает мне знак залезть в его нишу. Вдалеке слышен шум. Сюда движется группа парней. Они выкрикивают фразы, смысл которых мне непонятен. Когда они приближаются, Финли прижимает нас к задней стенке ниши. Если нас здесь заметят, то заподозрят неладное и раскусят нашу уловку. Их человек двадцать, они размахивают руками и вопят. Несколько минут спустя Финли шепчет:

– Они отправились охотиться на того ребенка.

Кажется, я едва успел сомкнуть глаза, как Клавдий тихонько будит меня. Я спускаюсь. Октавий заметно волнуется. Финли встречает нас широкой улыбкой. В левой руке он держит намордник, который вроде бы за ночь стал потоньше. Мы выставляем часовых. Октавий вынимает из кармана щепотку сахара и кладет ее в ложку. Финли деловито в эту ложку плюет. Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Через несколько секунд сахар превращается в рыжеватую жидкость. Октавий осторожно распределяет ее по внутренней стороне намордника и секунд через десять протягивает приспособление нашему другу-сторожу, а тот прижимает его к зубам. Несколько секунд мы с беспокойством наблюдаем. Немного погримасничав, Финли поднимает большой палец в знак победы. Мы с Октавием беззвучно разеваем рты, что символизирует победный клич, и отправляемся в наши ниши, чтобы успеть еще чуток вздремнуть перед побудкой.

По дороге к берегу Клавдий рассказывает нам, что ему удалось подслушать насчет ночной экспедиции:

– Они рыскали повсюду часа два, но ничего не обнаружили. Кажется, они думают, что никакого ребенка не было и показания Марка сплошная фальшивка или что ребенок был предупрежден об их намерениях. В обоих случаях мы опять под подозрением.

Он оборачивается к Марку, но тот и усом не ведет. Я пользуюсь случаем и рассказываю друзьям о моем вчерашнем разговоре с бывшим монстром-солдатом.

– Может, Страшняк означает «страшный» и нам следует его опасаться? Ну как с Колченогим, он ведь немного прихрамывает.

– Нет, я думаю, что смысл его имени в другом, но в чем именно – не знаю.

– Ну а что с кланами, ты понял? – спрашивает Клавдий.

– Да. Сами посудите: Цианук, Куциан, Цукиан, Акуцин? Ну-ка, пошевелите мозгами!

Мои приятели озадаченно молчат. Но мы уже пришли на место работы.

Я в одной группе с Марком, который, конечно же, не изменил своего намерения. Он не хочет упустить малейшую возможность что-то разузнать о своей семье.

Мы направляемся к колонии птиц, которые гнездятся в камнях. Нас встречает враждебный птичий гомон. Самые бойкие пытаются клюнуть нас в голову. Колченогий решает отступить, уверяя, что птицы не заражены.

– Это добрый знак, – говорит он. – Те, вчерашние, должно быть, подцепили болезнь где-то на стороне и прилетели сюда умирать. Наверное, здесь их родина, куда они возвращаются каждый год, чтобы дать потомство.

После обеда мы собираем хворост и щепки. Марк незаметно уводит меня к своей «семейной пещере». Он обследует ее. Я на стреме. Марк заглядывает чуть ли не под каждый камень. Потом возвращается. В его руке записка, которую он тут же мне зачитывает:

Олив,

доверяй мне. Они не смогут нам помешать.

До скорого.

– Я так и знал. Представь, этой ночью мне снилось, что я встречаю своего брата, – шепчет он мне на выходе.

– И на кого он похож?

– На тебя! В общем, я хочу поскорее увидеть его наяву!

Теперь я знаю, что не смогу избежать «глупости», о которой говорил Страшняк, и вздыхаю:

– Дай мне три дня, чтобы подготовиться к встрече.

Когда я подхожу к Клавдию, он смотрит на меня с укоризной: