Текст книги "Каббала власти"

Автор книги: Исраэль Шамир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Исраэль ШАМИР
КАББАЛА ВЛАСТИ

ЧАСТЬ I
ПАЛЕСТИНА

ЗЕЛЁНЫЙ ДОЖДЬ ЯСУФА

Сбор олив сродни перебиранию чёток – это такой же успокаивающий, нежный и чувственный процесс. Восточные мужчины носят на запястьях «месбаха» – чётки из дерева или камня. Вызывая в памяти молитву, они успокаивают издёрганные нервы, но оливы ещё лучше – они живые. Они как деревенские девушки: нежные, но не хрупкие. Собирая их, ощущаешь прилив бодрости: всё так хорошо получается! Они отделяются от ветки без страха и сожаления, легко скатываются в ладонь и падают на мягкие подстилки, заботливо разложенные на земле.

Пришла пора собирать урожай, и ни одно деревце на террасированном склоне холма не останется без внимания. Люди отправляются на сбор олив целыми семьями. Толпясь под деревьями, забираясь на стремянки, они образуют картину, достойную пера Питера Брейгеля Старшего. Мы собираем оливы вместе с семьёй Хафеза. Впятером или вшестером мы стоим под густыми ветвями раскидистого, узловатого старого дерева и перебираем живые чётки нашей госпожи – благословенной Палестины. Дочка сильного и ловкого Хафеза, семилетняя Роан, с волосами цвета спелой пшеницы, небесно-голубыми глазами, непривычными для иностранца, но весьма распространёнными в этих краях, и усмешкой на губах, забралась на самую верхушку дерева. Оливы, которые она срывает, зелёным дождём сыплются нам в руки, на плечи и на головы. Перед тем, как перейти к новому дереву, мы поднимаем подстилку за края, и в руках у нас оказывается целый мешок олив. Рядом щиплет траву светло-серый ослёнок. Он набирается сил, ведь всю обратную дорогу ему придётся тащить эти мешки на себе.

Мы собираем оливы в Ясуфе, блаженной в своём уединении горной деревне. Её высокие и просторные дома, построенные из мягкого светлого камня – свидетели её былого процветания, достигнутого неустанным трудом. Широкие лестницы поднимаются к плоским крышам, на которых жители деревни отдыхают тёплыми летними вечерами, наслаждаясь прохладным бризом с далёкого Средиземного моря. Вокруг множество гранатовых деревьев. В описании Палестины, сделанном тысячу лет назад современником Вильгельма Завоевателя, деревня Ясуф упоминается в связи с обилием гранатов и мудростью её уроженца, просвещённого шейха Аль-Ясуфи, который прославился в далёком Дамаске.

Если это не рай, то место, очень на него похожее. В эту деревню, построенную на гребне холма между двумя долинами, мы прибыли вчера. Прямо над ней, на вершине холма, стоит древнее святилище, «бема», где предкам Хафеза и Роан доводилось наблюдать чудесное единение небесных и земных сил. Жители деревни часто приходят сюда в поисках душевного успокоения, как когда-то делали их предки, жители небольшого израильского княжества: мы на Святой земле, и для её обитателей ежедневное приобщение к божественному так же привычно, как и ежедневная порция тяжёлого труда. Библейские цари пытались запретить местные бемы и монополизировать веру в централизованном храме, более удобном для контроля и налогообложения, но простой народ предпочитал для ежедневного богослужения местные святилища. Крестьяне сохранили двухуровневую религиозную систему, в которой соединяются локальная и универсальная веры. Она чем-то схожа с синтезом синтоизма и буддизма в Японии. Эти люди религиозны, но не фанатичны. Они не носят строгих мусульманских одеяний, а женщины не закрывают свои хорошенькие лица. Эти два аспекта религии – локальный и универсальный – существуют тысячелетиями и успели тесно переплестись между собой. Храм превратился в великолепную омейядскую мечеть Аль-Аксы, а в беме Ясуфа люди и по сей день молятся своему Богу.

Старые деревья, освящённые веками… За свою долгую жизнь они слышали много клятв и видели много тайн. Родничок с чудодейственной водой, не высыхающий даже в июльскую жару и отдыхающий дождливой зимой, священная могила, которая меняла своё название вероятно много раз с незапамятных времён, а сейчас называется «Шейх Абу-Зарад». Руины, сохранившиеся с первых дней существования Ясуфа: деревня появилась более четырёх тысяч лет назад, и с тех пор всегда была населена. В библейские времена она принадлежала колену Иосифа – сильнейшему из колен Израилевых.

Когда Иерусалим попал под власть иудеев, народ, населявший эти земли, сохранил свою отдельную идентичность жителей Израильского царства и со временем принял Христа. Увенчанная куполом рака на вершине холма по-прежнему призывает к молитве. В феврале вершина белеет от цветущего миндаля; сейчас она покрыта зеленью и являет собой превосходный вид холмистой Самарии.

Но мы приехали слишком поздно, чтобы любоваться видом на вершину холма: осенью солнце садится рано. В сумерках мы спустились к роднику – пульсирующему сердцу деревни. Вода неслышно била из разлома в камне, стекала в закрытый жёлоб и выливалась наружу, чтобы напоить сады. Мы расположились под фиговыми деревьями, и они распростёрли над нами свои широкие листья, как танцоры японского театра Но раскрывают свои веера, одним грациозным движением. В лунном свете из крон деревьев выпорхнули словно гигантские черные бабочки – летучие мыши, обитатели ближайших пещер, выбрались на воздух, чтобы выпить воды и полакомиться плодами под покровом ночи.

Обычно беседа у родника течёт так же свободно и радостно, как и его вода. Нет лучшего места, чтобы посидеть и поболтать с деревенскими жителями об урожае, старых добрых временах, детях и последнем очерке Эдуарда Сайда, опубликованном в местной газете. Здешние крестьяне вовсе не невежды: одни из них объехали весь мир, от Басры до Сан-Франциско, другие учились в местном отделении университета. Своё политическое образование они завершили в израильской тюрьме – это практически неизбежный этап воспитания молодых мужчин в этих краях. Там, а может, на строительных работах в Израиле, они научились бегло и красноречиво говорить на иврите, и с удовольствием практикуют этот навык в разговоре с доброжелательным израильтянином.

Но в тот день наши хозяева выглядели угрюмыми, в их печальных глазах было беспокойство. Даже за ужином, угощая нас рисом с орехами и йогуртом, они казались задумчивыми. Причину мы уже знали: новый страх поселился на вершине холма и распростёр над деревней свои перепончатые крылья. Сперва армия конфисковала земли Ясуфа на военные нужды, а затем отдала их поселенцам. Для них построили из бетонных блоков уродливое сооружение со сторожевыми вышками, обнесли его колючей проволокой и дали поселению имя близлежащего Яблоневого родника. Земли, украденной у жителей Ясуфа десятилетие назад, поселенцам явно не хватало – они захватывали всё новые и новые участки, разоряя виноградники и оливковые рощи.

Крестьяне боялись выходить в собственные поля: поселенцы – суровые люди с пистолетами, и было ясно, что шутки с ними плохи. Они стреляли в деревенских жителей, часто похищали и пытали их, поджигали поля. Их задача была в том, чтобы не пускать крестьян в поля пять лет – после этого срока, согласно Оттоманскому праву (о котором они узнали из старинных книг), заброшенные пашни возвращаются государству. Еврейскому государству. Государство же, в свою очередь, передало бы эти земли еврейским поселенцам. Пока же поселенцы пытались уморить крестьян голодом.

Деревня была отрезана от мира траншеями и земляными насыпями в шесть футов вышиной. Армия перекрыла даже узкие просёлочные дороги, практически непригодные для четырёхколёсного транспорта. Деревня превратилась в остров. Как выразился недавно британский посол в Тель-Авиве, Израиль сделал из Палестины один огромный концлагерь. Однако он ошибается: это не один лагерь, а скорее новый, палестинский, архипелаг ГУЛАГ. Автор «Архипелага ГУЛАГ», лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын утверждал, что подлинный, русский ГУЛАГ создали евреи, и они же им руководили. Это утверждение ставилось под вопрос и опровергалось еврейскими организациями. А вот на вопрос, кто создал палестинский ГУЛАГ, ответ очевиден. Через границы «лагеря Ясуф» не пропускают автомобили, и его посетителям приходится пересекать границы пешком, оставляя свои машины снаружи. Ближайший город, Наблус (в прежние времена – Неаполь), находится в восьми милях, то есть в четырёх часах езды, отсюда, но чтобы добраться до него, нужно миновать много блокпостов, прохождение через которые – унизительная процедура. Казалось, целую вечность мы добирались до Ясуфа, останавливаясь у многочисленных блокпостов и дорожных КПП. Потом, уткнувшись в осадную насыпь, были вынуждены оставить машину в полумиле от деревни.

Следы разорения были повсюду: оливковые деревья по обе стороны дороги были опалены или вырваны с корнем. Можно было подумать, что это освящённое веками дерево – злейший враг евреев. В каком-то смысле, так оно и есть: ведь олива – главная кормилица и заступница палестинцев. Обед их состоит из свежевыпеченной лепёшки, оливкового масла, приправленного тимьяном, и грозди винограда. Оливковым маслом здесь помазывали в древние времена царей и священников. Христианские ритуалы – бесценный подарок древней Палестины человечеству – суть не что иное, как посвящение оливы Богу. При крещении младенцев помазывают маслом перед тем, как окунуть в воду, чтобы их кожа оставалась мягкой. Оливковое масло используют и в свадебных, и в похоронных обрядах, подтверждая таким образом неразрывную связь между народом и землёй, на которой он живёт. Джон Аллегро, знаменитый исследователь свитков Кумрана, погубил свою репутацию еретической книжкой, в которой отождествил Иисуса Христа с галлюциногенным грибом. Если когда-нибудь я решу последовать его примеру, я сравню первозданную чистоту оливкового масла с чистотой Пресвятой Девы Марии, верховной заступницы Палестины.

Пока на палестинской земле растут оливы, палестинские крестьяне непобедимы – вот почему их враги обратили свой гнев против деревьев. Они рубят оливы при каждой возможности. За последние годы было уничтожено восемнадцать тысяч прекрасных деревьев – старых гигантов и молодых саженцев. Поселенцы не давали крестьянам собирать урожай, нападали на них на пути домой и грабили. Мы, друзья Палестины со всего мира, прибыли, как семь самураев из старого фильма Куросавы, чтобы помочь крестьянам собрать оливки и защитить их от грабителей.

Из многих добрых дел, которые можно делать на нашей старой доброй Земле, помогать палестинцам – лучшее и самое приятное. Кибуц не сравнится с этим. Молодые кибуцники обычно скучны и замкнуты, а старые… они и есть старые. В кибуце ты либо в компании других иностранцев, либо один. А палестинцы дружелюбные, открытые, разговорчивые. Гости согреваются их теплом, живут в этих сказочно красивых деревнях, видят это тёплое голубое небо над несравненным пейзажем палестинских холмов и наслаждаются невероятным гостеприимством крестьян. А то, что иногда они становятся мишенью для пуль поселенцев или солдат – невысокая плата за всё это удовольствие, дополнительное развлечение, любезно организованное Армией обороны Израиля. В конце концов, это же самураи.

Люди, которые помогают палестинцам, отличаются от добровольцев, работающих в кибуце. Состав их более разнороден: от 19-летнего студента из Упсалы до домохозяйки из Брайтона, от священника из Джорджии до учителя из Бостона, от французского фермера до итальянского парламентария. Объединяют их чувство сострадания, природной справедливости и, конечно, бесстрашие. Они работают в тени израильских танков, защищая оливы и крестьян собственными телами. Сбор урожая на самарийских холмах – радость, но только не для робких душ. Что мы и испытали на себе довольно быстро.

Мы собирали оливы, наполняя мешки зелёным золотом, когда неожиданно по красной каменистой дороге подъехал джип и с визгом затормозил возле нас, подняв облако пыли. За ним ехала машина побольше – армейский грузовик, полный солдат. Из джипа выпрыгнул мужчина и навёл дуло своего автомата М-16 прямо на ребёнка, сидящего на дереве.

«Убирайтесь, чёртовы арабы», – закричал он с бруклинским акцентом. Он поднял камень и запустил им в ближайшую группу сборщиков олив. Один из крестьян не успел увернуться, и камень попал ему по руке.

«Ещё один шаг и я буду стрелять!» – закричал военный, когда Лори попыталась заговорить с ним. Он был грузен, неопрятен, свиреп, и намеренно взвинчивал себя, доводя до истерики.

«Не смейте даже трогать оливы!» – орал он на крестьян.

Из-за поворота дороги показались трое бегущих мужчин. Выглядели они бесподобно. К их бритым головам узкими черными ремнями были пристёгнуты черные коробочки, оголённые руки были перетянуты такими же ремнями. Эти приспособления называется филактериями – иудеи надевают их перед утренней молитвой, но на этих молодых людях они выглядели, как амулеты воинственного племени. Мужчины были одеты в тёмные брюки и тёмные футболки, за их спинами развевались белые в черную полоску накидки. Дула их винтовок были нацелены на нас. Они казались одержимыми каким-то странным демоном, эти молодые люди в ритуальной еврейской одежде и с идеями из Книги Иисуса Навина в головах. Поэтому, когда один из них вытащил длинный кривой нож, я не был удивлён. Сцена эта напомнила мне недавно вышедший фильм «Машина времени», где внезапно появившиеся свирепые морлоки нападают на буколических элоев.

Они толкали женщин и материли мужчин, глаза их горели ненавистью. Палестинцы, запуганные крестьяне, в ужасе шарахались от них. Я, безоружный самурай, попытался урезонить нападающих.

«Дайте крестьянам собрать их оливы, – просил я. – Это их деревья, это их жизнь. Будьте им добрыми соседями!»

«Убирайся отсюда, любитель арабов, – прошипел один из них. – Ты помогаешь нашим врагам. Это наша земля. Это земля евреев – гоям здесь не место».

В более мирных обстоятельствах я бы рассмеялся: эти нервные молодые люди из Нью-Йорка хотели прогнать истинных и законных потомков народа Израилева с принадлежащей им по наследству земли. Не важно, что притязание, предъявляемое спустя две тысячи лет в стране, где любые притязания теряют смысл и после пяти лет отсутствия хозяина, выглядит невероятно глупо. Не важно, что их «еврейские» предки наверняка были бродягами, пришедшими из евразийских степей, и никогда не видели Палестину. Не важно, что даже древние иудеи никогда не жили и редко бывали на земле Израиля, между Вефилем, Кармелем и Изреелем. Так и румынские гастарбайтеры из Бухареста скоро смогут выгнать жителей Флоренции из их домов, объявив себя прямыми потомками древних римлян. Однако вид их винтовок совсем не располагал к смеху.

«Почему вы сжигаете оливы – они что, тоже ваши враги?»

«Да, оливы наших врагов – наши враги. И вы тоже наши враги! – закричал он, срываясь на визг. – Антисемиты!»

На американцев это слово действует магическим образом. Услышав в свой адрес слово «антисемит», американец считает своим долгом упасть ниц и начать клясться в вечной любви и верности еврейскому народу. Я знаю это, потому что ежедневно получаю письма от людей, заклеймённых как антисемиты за то, что они поддерживали Палестину, и не сумевших с этим смириться. Я оказываю им первую психологическую помощь: наказанный в своё время за антисоветскую деятельность, а затем осуждённый за антиамериканские взгляды, я, антиномист и любитель античности, к обвинениям в антисемитизме отношусь спокойно. Если в наши дни вас ещё не назвали антисемитом – значит вы заодно с Шароном и Соросом.

Так же, как «жидолюб», «антисемит» – ярлык, который нельзя применить, не запачкавшись – такие уж ассоциации связаны с ним. Он часто используется поселенцами, руководителем шпионской сети Антидиффамационной лиги Фоксманом, расистом Кахане, владельцем US Today Мортом Цукерманом, Конрадом Блэком (мужем Барбары Амиэль), массовым убийцей Шароном, поджигателем войны Ричардом Перлом, мошенником Томом Фридманом, ростовщиком Шайлоком и Эли Визелем – наёмным плакальщиком по жертвам Холокоста. Антисемитами называли Т. С. Элиота и Достоевского, Жене и Гамсуна, св. Иоанна и Йетса, Маркса и Вуди Аллена – и я предпочитаю быть в их компании. И всё же наши американцы на минуту растерялись, а наши (хорошие) израильтяне начали объяснять свою позицию, однако положение спасла (и доказала тем самым превосходство британцев) хорошая девушка Дженнифер из Манчестера – прямолинейным «да пошли вы!»

Дуло автомата описало дугу и нацелилось в неё. Солдаты с интересом наблюдали за происходящим. Я повернулся к ним.

«Остановите их! Они целятся в нас!»

«Они же пока не стреляюгв вас», – ответил сержант.

Солдаты не собирались вмешиваться, пока морлоки были хозяевами положения, но было ясно: как только мы начнём брать над ними верх, карающая десница еврейского государства обрушится на нас. Знали это и морлоки – они разбили камеру Дейва, толкнули Энджи, сыпали оскорблениями в адрес девушек, кидались камнями.

«Вы их не остановите?» – обратился я к солдатам.

«Извини, приятель. С ними может разбираться только полиция, – ответил офицер. – Но мы можем арестовать тебя, если ты так этого хочешь».

Армия занимается только палестинцами, а полиция – поселенцами. Эта простая хитрость – одно из самых вдохновенных изобретений еврейского гения. Вероятно, они позаимствовали его у европейских поселений в Китае, где для европейцев и китайцев действовали разные законы, и осуществляли их разные полицейские подразделения. Вот почему морлоки могут делать всё, что им заблагорассудится. Палестинцы были явно встревожены: они были не бойцы, а простые крестьяне, собирающие оливы с жёнами и детьми, и они не собирались умирать. Во всяком случае, пока. Поселенцы убивают крестьян ради забавы, часто без всяких провокаций. На прошлой неделе они убили нескольких человек, осмелившихся собирать свои собственные оливы. Крестьяне знали: если они будут защищаться, если посмеют поднять руку на еврея, их всех перебьют, а деревню сотрут с лица Земли. Но оливы нужно было собрать, поэтому пауза продолжалась.

«Все проблемы – из-за проклятых поселенцев! – выкрикнул хороший израильтянин Ури, защищавший от головорезов наш правый фланг. – Без них мы бы жили в мире. Мы бы могли приехать в Ясуф с паспортами, как туристы. Это всё они, поселенцы».

Это и правда было нетрудно – даже естественно – ненавидеть этих злобных молодых людей, которые уничтожают посадки и морят голодом целые деревни. Это конкретное поселение известно как оплот каханистов – или, как назвал их покойный профессор Лейбович, иудео-нацистов. Они праздновали убийство премьер-министра Рабина, они боготворили Баруха Гольдштейна, массового убийцу из Бруклина, они опубликовали запрещённую книгу рабби Альбо, открыто провозглашающую религиозным долгом еврея истребление гоев. Они несли в себе столько зла, что возненавидеть их и согласиться с Ури не составляло никакого труда.

Но при взгляде в пустые лица солдат меня посетило воспоминание из детства. Бандиты никогда не грабят прохожих собственноручно – они посылают вперёд себя маленького ребёнка, который и должен освободить вас от тяжести кошелька. Если ребёнка оттолкнуть, они обрушатся на вас как груда кирпичей, – что, мол, обижаешь ребёнка. Довольно бессмысленно ненавидеть маленького ребёнка, подосланного взрослыми бандитами.

Эти молодые психи тоже были подосланы более крупными бандитами. Вот почему солдаты и глазом не моргнули, когда поселенцы напали на крестьян. Это было разделение труда: головорезы морили голодом крестьян, армия защищала головорезов, а правительство всё это одобряло. Пока израильская армия сдерживала палестинцев, армия США сдерживала Ирак – единственное государство в регионе, которое могло бы обеспечить политическое равновесие, – а американские дипломаты обладали правом вето в Совете Безопасности. И было ясно, что за ними стоят другие бандиты, самые крупные, которым нет никакого дела до олив, крестьян и солдат. На одном конце командной цепочки был сумасшедший поселенец из Бруклина, вооружённый М-16, на другом – Бронфман и Цукерман, Зульцбергер и Вулфовиц, Фоксман и Фридман.

И где-то посередине находились мы, израильтяне и американские евреи. Мы исправно голосовали и платили налоги, поддерживая таким образом систему, ведь без нашей поддержки Вулфовицу пришлось бы брать Багдад в одиночку, а Бронфману – собственноручно жечь оливы.

Но каждому своё, и всё, что нам оставалось – бороться с нашим непосредственным врагом. Фермеры Ясуфа и их международные защитники, то есть мы, стояли на своём и не сдавались. Появились полицейские и некоторое время совещались о чем-то с поселенцами. Затем к нам подошёл высокий, улыбчивый, коротко-стриженный офицер связи.

«Вы можете собирать оливы, но делайте это на дне долины, чтобы не раздражать поселенцев».

Это была небольшая победа – в сущности, компромисс, – но это не имело значения. Мы добились возможности собирать оливы, и это было главное. Мы быстро спустились на дно долины по её изрезанным многочисленными террасами склонам, и сбор урожая продолжился. Здесь, внизу, олив было меньше и они были мельче. Вот уже три года крестьянам не давали возделывать собственные поля, а ведь олива требует постоянного ухода. Обычно крестьяне каждый год вспахивают землю вокруг деревьев старомодным плугом, запряжённым ослом: трактору на этих террасах не развернуться. Если этого не делать, вода зимних дождей стекает вниз по склону, не доходя до корней. Подпорные стенки террасы также необходимо поддерживать в хорошем состоянии.

Но теперь это было невозможно: фермеры благоразумно избегали появляться на глазах у поселенцев с мотыгами и лопатами – опасным оружием с точки зрения их вооружённых до зубов мучителей.

Но вот струйки черно-зелёного дождя снова побежали по нашим рукам, застучали по разложенным на земле подстилкам. Как сказал нам Хуссейн, Бог сделал оливки, растущие на одном дереве, разными – черными и зелёными – но из них получается одно и то же масло. Это знак, который подаёт нам Господь: мы, люди, тоже созданы разными, и это хорошо, ведь благодаря этому мы делаем мир более разнообразным и прекрасным, если не забываем о своей общей, человеческой природе.

Мы устроились на обед под большой оливой. Умм Тарик, единственная из женщин, одетая в пёстрый национальный наряд, принесла большой каравай хлеба, только что из печи. И хлеб, и белые шарики козьего сыра были щедро сдобрены оливковым маслом. Хассан передал по кругу зир – палестинскую амфору, наполненную прохладной водой из Яблоневого родника. Зир был холодный и влажный снаружи – весь в маленьких капельках росы. Его делают из пористой глины, которая хорошо дышит, конденсируя влагу и не давая напитку нагреться. С годами поры закупориваются, и тогда зир можно использовать для хранения вина или масла.

«Я скучаю по Рамат-Гану (пригороду Тель-Авива), – говорил Хассан. – До того, как начались беспорядки, я работал там, красил дома. Хорошая была работа; и мой наниматель, йеменец, бы а славный малый, относился ко мне как к члену семьи. Иногда я оставался у него ночевать и тогда мог прогуляться по вечернему Тель-Авиву, по берегу моря. А последние два года я не выезжаю из деревни».

Все крестьяне с ностальгией вспоминают о тех днях, когда они ездили на заработки в большие города на западе Палестины, и привозили домой кое-какие деньги. Такая организация жизни была одинаково удобна и для еврейских горожан и для крестьян. Хотя она и несправедлива, но приемлема. Во всём мире крестьяне проводят часть времени, свободную от уборки урожая или посадок, на заработках в городах. Для здешних людей «еврейские» Тель-Авив и Рамат-Ган – не большая заграница, чем «арабские» Наблус или Иерусалим, ведь для них это по-прежнему одна страна.

Палестина – маленькая страна, а Ясуф находится в самом её центре: отсюда что до моря, что до иорданской границы – одинаковое расстояние, тридцать миль. Прибрежные индустриальные города были построены задолго до того, как появилось государство Израиль, построены трудом яеуфских крестьян и по праву принадлежат им. Не только им, но им в том числе. Эта организация была нарушена, когда евреи начали захватывать земли.

«Видите поселение? – обратился к нам Хуссейн. На том склоне мой отец сеял пшеницу. Сперва они отняли у нас землю, потом перестали выпускать из деревни. Теперь у нас почти нет земли, и никакой работы».

«История Святой Земли повторяет историю Господних Обетовании, – сказал его преподобие. – Христос сказал: «Все люди – избранники Божьи». Евреи ответили: «Нет, позвольте, только мы». Теперь палестинцы говорят: «Давайте жить на этой земле вместе». А евреи отвечают: «Нет, позвольте, эта земля принадлежит только нам»».

«Должно быть независимое палестинское государство, – сказал Ури, – со своим флагом и с нормальными границами. Барак всех обманул, он решил разбить вашу землю на много мелких кусочков. Нужно вернуться к границам 1967 года, и тогда всё будет хорошо».

«Знаете, как Талмуд подходит к дележу? – сказал я. – Двое нашли покрывало, и каждый сказал: «оно моё». Они пошли к судье, и он спросил: «Как мне поделить покрывало между вами?» Один сказал: «разделите его на две половины, чтобы было поровну». Второй сказал: «нет, оно целиком моё». Тогда судья сказал: «по поводу одной из половин покрывала нет никаких разногласий: оба считают, что она должна принадлежать второму. Оставшуюся половину я разделю поровну. Таким образом, первый, борец за справедливость, получит четверть; второй же, эгоист, получит три четверти». Вот это еврейский подход. Может, и палестинцам стоит взять его на вооружение?».

Камаль подкинул в гаснущий костёр немного веточек, чтобы сварить кофе. Он был одним из старейших жителей Ясуфа, его очень ценили и уважали и в деревне, и за её пределами. В 1967 году (ему тогда было 20 лет) евреи разлучили его с новорождённой дочерью, приговорив к сорока годам тюрьмы за участие в Сопротивлении. Он вышел на свободу из тёмных застенков Рамле, когда его дочери был двадцать один год.

«У нас тоже есть история о дележе находки, – сказал Камаль. – Это история о том, как женщина нашла ребёнка и выкормила его. Потом пришла другая женщина, родная мать ребёнка, и потребовала отдать его ей. Они пришли к шейху Абу Зараду, чтобы он рассудил их, и шейх сказал: «Я разрежу ребёнка на две половины, и отдам по половине каждой из вас». Одна из женщин ответила: «Хорошо, давайте разделим его». Но вторая сказала: «Я не дам резать моего ребёнка». И тогда шейх отдел ребёнка второй женщине, так как она была истинной матерью».

Мои щеки пылали от стыда. Камаль не сообщил мне ничего нового, – но я, пытаясь сострить, забыл об истинной мудрости Соломонова суда, а он, истинный потомок библейских героев, напомнил мне о ней. Палестинцы, как истинная мать, не соглашались на раздел. История доказала их правоту: Палестину нельзя разделить на части. Крестьянам нужны индустриальные города, куда они ездят в межсезонье, чтобы подработать и продать своё масло, им нужно побережье Средиземного моря, которое плещется в нескольких милях от их дома. Их земля нужна им целой, как человеку нужны обе руки или оба глаза.

Поселенцы – вовсе не монстры, скорее заблудшие души. Как и я, они слишком много читали вавилонский Талмуд, и слишком мало – палестинскую Библию. Они ощутили невероятно сильное притяжение Святой земли, которое и привело их на самарийские холмы. Они искали единения с благословенной палестинской землёй, и любили её странною любовью некрофилов. Они были готовы убить эту землю, лишь бы обладать ею. Они не понимали местных обычаев, и зарабатывали на жизнь, получая деньги от американцев. Я не испытывал к ним ненависти, скорее жалость. У них был уникальный шанс сродниться со своими соседями и с этой землёй, но они его упустили. Разоряя эту землю, они сами же обрекают себя на очередное изгнание. Ребёнок всё равно достанется истинной матери, так что победа палестинцев неизбежна, ведь Соломонов суд есть не что иное, как аллегория Суда Господня.

«Но где же хорошие евреи? – спросит читатель. – Для баланса, из соображений политкорректности, ради нашего успокоения, – покажите нам, пожалуйста, хоть одного хорошего еврея! Ведь евреи – это не только поселенцы, это и движение «Шалом Ахшав» («Мир сегодня»), и другие движения, выступающие в поддержку палестинцев».

Да, есть существенная разница между зверями-поселенцами и теми, кто их поддерживает, с одной стороны, и израильтянами-либералами, традиционно голосующими за лейбористов, с другой. Еврейским шовинистам нужна Палестина без палестинцев. Они хотят завезти сюда китайцев – возделывать поля, и русских – присматривать за китайцами. Это самая одиозная группа населения.

Израильтяне-либералы допускают возможность совместного существования, при котором палестинцы смогут покидать свои жёстко охраняемые бантустаны и ездить на заработки в Тель-Авив. Правда, для этого им придётся сначала получить разрешение на работу, а работать они будут под назойливым контролем полицейских без всяких социальных гарантий и за плату даже ниже минимальной (если того пожелает наниматель). Идея братского равенства – не какого-то божественного толка, а вполне земного, основанного на элементарной справедливости по отношению к истинному сыну этой земли, столь же чужда им, сколь и поселенцам. Они подарят палестинцам флаг и гимн, но отнимут у них родную землю и привычный образ жизни.

Оба типа израильтян едины в своём отрицании Палестины. Они поют о «новом одеянии из бетона и асфальта для старой Земли Израиля». Либералы мечтают сделать из неё высокотехнологичный придаток Америки: самарийские холмы им не нужны. Шовинисты же хотят стереть с лица Земли саму память о Палестине, чтобы воссоздать на её месте царство ненависти и мести.

И лишь немногие, очень немногие из нас понимают, что у пас есть редкий шанс научиться чему-то у палестинцев. Со всей своей восточноевропейской самонадеянностью мы пришли сюда, чтобы учить их и перекраивать на свой лад, хотя на самом деле это нам нужно учиться и меняться. Помогать им – не достаточно. Мы, победители, должны подстроиться под более высокую цивилизацию, коей является побеждённый нами народ. Такое происходило и до нас: викинги-завоеватели приспособились к традициям Англии и Франции, Руси и Сицилии. Победоносные греки эпохи Александра Македонского стали египтянами и сирийцами. Маньчжуры, основавшие империю Цин, впоследствии стали китайцами. Мы должны сделать это ради своего же блага, иначе мы обречены строить новые гетто – не только для палестинцев, но и для самих себя.

Если муравей начнёт строить, он построит муравейник. Если еврей начнёт строить, он построит гетто. Если палестинец начнёт строить… Вот мой друг Муса пригласил своего старика-отца, живущего в самарийской деревне, погостить в его новом доме в Вермонте, и тот сразу же начал строить террасы для выращивания олив.